– Господин Пятнистый со свитой!
Я ахнула. Лукреций Назонович превзошел сам себя. Еще ни о ком из гостей он так не объявлял. И тут же я ахнула во второй раз. Севка! Севка Пятнистый! Представляю, блин, что это за свита!!!
И действительность полностью оправдала мои ожидания.
– Ты откуда? – ляпнула я от неожиданности, увидев входящего Пятнистого.
– Как это? – удивился Севка. – Из Америки, конечно. Мама велела у вас остановиться, говорила, места полно. Двенадцать этажей, и все пустые. Поэтому мы все – к тебе! Зпходите!
Вошли три создания, два из которых вызвали во мне чувство глубокого недоумения.
– Знакомьтесь, – сказал Севочка мне и Гале. – Мои лучшие друзья!
Эта троица была в брюках и дорогих куртках. Первый вошедший имел рост – метр шестьдесят и щуплую фигурку, плечики примерно сорок четвертого размера и обувь чуть поменьше моей собственной. Волосы нежданого гостя были мелированы, брови выщипаны, глаза подведены, а губы накрашены. Правда, помадой естественного тона. Сильный блеск без слов говорил, что не обошлось без косметики. Довершала облик гостя крошечная бриллиантовая сережка в ухе.
– Здравствуйте, – слегка жеманясь, произнесло создание и протянуло мне тонкую бледную лапку, оттенком даже схожую с лапой игуаны.
– Здравствуйте, – раздался басок, и я увидела крепкую загорелую лапу с коротко острижеными ногтями. Подняв глаза от стоящего передо мной крошки, я увидела парня с по-девичьи нежным лицом, в меру коротко остриженого, ис такими ресницами, что обзавидоваться. И вообще это был не очень-то парень…
– Здравствуйте, – это уже прозвучал женский голос. Последний член свиты Пятнистого хоть не скрывал своего пола. Передо мной была дама лет тридцати, с обычной внешностью и с обычным макияжем. Ее обнимала за плечи мужиковатая девица.
Но тут следует наконец-то отвлечься от детективного сюжета и еще немного рассказать о себе.
С самого раннего детства мне снится один и тот же кошмар. Стою на длинной, тесно застроенной домами улице. Мимо, торопясь, пробегают прохожие. И никто, нешительно никто, на меня не смотрит! Вдруг один оборачивается – и я с ужасом вижу, что у него вместо лица – клыкастая морда, вместо бороды – мелкая и колючая чешуя стального цвнта. В страхе я принимаюсь хватать других людей за руки, незнакомцы покорно тормозят, проезжая по асфальту длинными и не способными втягиваться когтями задних лап, и они все – как близнецы, с широкими лягушачьими ртами, острыми клыками и чешуйчатыми бородами. Бритых, кажется, не было ни одного.
Проснувшись, я первым делом хваталась за бумагу и карандаш. То есть, в раннем детстве это был цветной карандаш, потом появилась авторучка, потом с годами прибавились фломастеры, а вот теперь на случай кошмара рядом со мной всегда лежит раскрытый ноутбук. И тогда я принималась отчаянно рисовать, теперь же – писать, писать, писать, и всякий раз я, проснувшись в холодном поту, пишу, пишу, пишу, пока не успокоюсь. Иногда получается довольно много.
Уже в зрелом возрасте я познакомилась с хорошим психиатром, и он мне объяснил смысл сна. Это, оказывается, мое отношение к мужчинам. То есть, я то ли подпменяю мужчин рептилиями и земноводными, то ли вижу в мужчинах рептилий, словом, психиатр увзал этот сон с каким-то непроизносимым извращением. Но в одном он был прав – мужчины, мне попадавшиеся, были, как правило, гады.
Дело в том, что я неоднократно выбегала замуж, но из этих затей решительно ничего хорошего не получалось. Вот разве что мой шестой муж приохотил меня к разведению земноводных и рептилий. Когда он под покровом ночной темноты сбежал от меня с одним рюкзаком, мне остались черепаха Мотя, игуана Георгий, два питона, Марик и Бобик, варан Афродита и совсем еще тогда юная крокодилиха Дусенька. Другие гады оставляли не молчаливых и кротких ящеров, а довольно голосистых родственников – как бы в залог того, что они, мужья, когда-нибудь вернутся. Так ко мне попали старшая свекровь Авдотья Гавриловна, младшая свекровь Нинель Аристарховна и свекор Альфонс Альфонсович, причем если насчет свекровей я знала точно, чье это наследство, то со свекром возникали сложности – иногда мне казалось, что он и есть настоящий отец всех моих мужей, такие подробности сообщал о них старик. Прямо скажу – гадские подробности!
Так вот – примерно между третьим и пятым мужем я познакомилась с Севой. В отличие от меня, нищей преподавательницы, вдалбливающей целыми днями в деревянные головы школьников знания за крошечный оклад, Севка был более чем обеспечен. Будучи старше меня на десять лет, он имел кандидатское звание и сидел на доцентской ставке, и не где-нибудь, а в университете. Но основные материальные блага он получал от матери, очаровательной хохотушки Варвары Матвеевны. Вернее, Вареньки, потому что по имени-отчеству я назвала несостоявшуюся свекровь только однажды, придя первый раз к ней в гости. Она как меня увидела – так и расхохоталась.
Я приняла решение связать свою судьбу с Севкой из расчетливости, устав от безденежья и постоянных сражений с житейскими неприятностями. Не последнюю роль играло и то, какая у меня будет хорошая свекровь. Я приходила к ней, как к себе домой, Севка работал в кабинете, а мы часами хохотали на кухне. Иногда мы все втроем ходили в театр или в гости – у Вареньки было множество подруг. Всякий раз она давала понять, что я – официальная невеста ее сына. И тут же принималась хохотать.
Это длилось примерно два года. В конце концов я стала задумываться – за это время Севка мог бы хоть раз, выпроводив Вареньку на вечер к подружкам, проявить ко мне мужской интерес. Но этого раза все не было и не было. Наконец у меня открылись глаза. Его и не могло быть.
Просто в то время существовала в Уголовном кодексе специальная статья о мужеложстве. Севка же был преподавателем и не хотел вылетать из университета из-за такой ерунды. Будь я потерпеливее, он бы в конце концов на мне женился. Просто я не смогла довести дело до конца. Да и Варенька тоже хороша! Когда я приступила к ней с конкретными расспросами, хохотушка так захохотала, что мне стало страшно за ее здоровье. А могла бы объяснить мне ситуацию спокойно, пожалеть, обнадежить.
Теперь же все преграды рухнули. И Севка, уехав в Америку, дал себе волю на полную катушку.
Встречаясь время от времени с хохотушкой Варенькой, я была в курсе его дел. Вот только не знала, что он возглавил целый коллектив любителей однополой страсти. И меньше всего могла предположить, что вся эта компания завалится ко мне в гости на неопределенный срок.
Из угла вышла любознательная Афродита.
Варан на человека несведущего производит обычно страшное впечатление. Многие, впервые увидев Афродиту, признавались мне потом, что легенды о драконах, требующих на завтрак принцесс, уже не кажутся им стопроцентными выдумками. А между тем Афродита, в отличие от зеленого Георгия, очень приятного коричневого цвета и вообще, если не слишком присматриваться, могла бы сойти за коротконогого теленка.
Раздался четырехкратный визг.
Тут нужно внести ясность. Как говорится, кесарю – кесарево, а слесарю – слесарево. Я оглашаю окрестности криком, но все прочие – просто визжат. Это – один из моих принципов, нарушать которые я не собираюсь.
Малютка вскочил на Севку – то есть, так ловко прыгнул, что мой несостоявшийся муженек поймал его, как ребенка, и прижал к груди. Обе девицы, женственная и мужественная, оказались на моем письменном столе. Афродита подошла и стала с интересом обнюхивать их обувь.
– Выгони его немедленно! У меня аллергия на крокодилов! – заорал Севка. Аллергия всегда была его верным и испытанным оружием.
– Во-первын, это не крокодил, а варан, во-вторых, девочка. Ее зовут Афродита. Теперь и тебе бы не мешало представить своих друзей, – холодно ответила я.
– Бусик, – указывая подбородком на малютку, ответил Севка. – А на столе Юлик и Масик.
Я поняла, что первым делом перепутаю имена.
И тут на помощь прибыл мой ненаглядный свекор.
– Кто сии? – вопросил Альфонс Альфонсович. – Кто таковы?
И, вглядевшись в Бусика, добавил грозно:
– А скоморохов и игрецов на дворы пускать не велено! Гнать в тычки!
– Я знал, что у тебя сумасшедший дом… – Севка не закончил фразу, но я все поняла. Я вообще понятливая, особенно когда речь идет о моих родственниках.
– Это мой любимый свекор, Севочка, – сказала я. – А сейчас придет младшая свекровь Нинель Аристарховна. Она женщина традиционных взглядов, и я бы хотела поберечь ее психику.
Думаю, не родился еще человек, способный поколебать психику младшей свекрови. У нее один пунктик – лишний вес, и он действительно лишний. В остальном она удивительно правильная тетка, почему и ссорится с Авдотьей Гавриловной. Для той притащить ночью стриптизера из клуба – плевое дело. Это что! Однажды она ехала вечером на своей «ауди» (у свекровей, во ищзбежание дурацких ссор, многие предметы обихода одинаковые – камины, телевизоры, джакузи и автомашины тоже). Слишком поздно выяснилось, что у нее, кроме кредитки, были с собой и наличные. Рано утром меня разбудила Люсенька и с ужасом сказала, что в доме – менты. Я подумала, что московская милиция в очередной раз не может раскрыть преступление, сроки поджимают, и тот генерал, что командует нашим угрозыском, прислал ко мне парламентеров. Наскоро накрасившись, я поспешила принять желанных гостей. Люсенька же все твердила, что менты – у Авдотьи Гавриловны, и она их так просто из своих апартаментов не выпустит. Очень удивленная рассеянностью и бестолковостью ментов, я стала стучать в свекровину дверь. Авдотья Гавриловна с виду – кинозвезда в отставке, но родилась она в деревне, и при нужде умеет говорить на доходчивом русском языке. Я услышала о себе такое, что возмутилась и ретировалась. А потом Люсенька донесла – менты оказались гаишниками. Свекровь что-то такое нарушила, ее задержали два симпатичных парня, она попыталась откупиться вместо сотни рублей пятью сотнями долларов и внушила гаишникам, что такие нарушители нуждаются в профилактической работе. Они заехали за ящиком дорогущей водки, закуской, и двое суток не вылезали из свекровиного будуара.
Глава восьмая
Я ахнула. Лукреций Назонович превзошел сам себя. Еще ни о ком из гостей он так не объявлял. И тут же я ахнула во второй раз. Севка! Севка Пятнистый! Представляю, блин, что это за свита!!!
И действительность полностью оправдала мои ожидания.
– Ты откуда? – ляпнула я от неожиданности, увидев входящего Пятнистого.
– Как это? – удивился Севка. – Из Америки, конечно. Мама велела у вас остановиться, говорила, места полно. Двенадцать этажей, и все пустые. Поэтому мы все – к тебе! Зпходите!
Вошли три создания, два из которых вызвали во мне чувство глубокого недоумения.
– Знакомьтесь, – сказал Севочка мне и Гале. – Мои лучшие друзья!
Эта троица была в брюках и дорогих куртках. Первый вошедший имел рост – метр шестьдесят и щуплую фигурку, плечики примерно сорок четвертого размера и обувь чуть поменьше моей собственной. Волосы нежданого гостя были мелированы, брови выщипаны, глаза подведены, а губы накрашены. Правда, помадой естественного тона. Сильный блеск без слов говорил, что не обошлось без косметики. Довершала облик гостя крошечная бриллиантовая сережка в ухе.
– Здравствуйте, – слегка жеманясь, произнесло создание и протянуло мне тонкую бледную лапку, оттенком даже схожую с лапой игуаны.
– Здравствуйте, – раздался басок, и я увидела крепкую загорелую лапу с коротко острижеными ногтями. Подняв глаза от стоящего передо мной крошки, я увидела парня с по-девичьи нежным лицом, в меру коротко остриженого, ис такими ресницами, что обзавидоваться. И вообще это был не очень-то парень…
– Здравствуйте, – это уже прозвучал женский голос. Последний член свиты Пятнистого хоть не скрывал своего пола. Передо мной была дама лет тридцати, с обычной внешностью и с обычным макияжем. Ее обнимала за плечи мужиковатая девица.
Но тут следует наконец-то отвлечься от детективного сюжета и еще немного рассказать о себе.
С самого раннего детства мне снится один и тот же кошмар. Стою на длинной, тесно застроенной домами улице. Мимо, торопясь, пробегают прохожие. И никто, нешительно никто, на меня не смотрит! Вдруг один оборачивается – и я с ужасом вижу, что у него вместо лица – клыкастая морда, вместо бороды – мелкая и колючая чешуя стального цвнта. В страхе я принимаюсь хватать других людей за руки, незнакомцы покорно тормозят, проезжая по асфальту длинными и не способными втягиваться когтями задних лап, и они все – как близнецы, с широкими лягушачьими ртами, острыми клыками и чешуйчатыми бородами. Бритых, кажется, не было ни одного.
Проснувшись, я первым делом хваталась за бумагу и карандаш. То есть, в раннем детстве это был цветной карандаш, потом появилась авторучка, потом с годами прибавились фломастеры, а вот теперь на случай кошмара рядом со мной всегда лежит раскрытый ноутбук. И тогда я принималась отчаянно рисовать, теперь же – писать, писать, писать, и всякий раз я, проснувшись в холодном поту, пишу, пишу, пишу, пока не успокоюсь. Иногда получается довольно много.
Уже в зрелом возрасте я познакомилась с хорошим психиатром, и он мне объяснил смысл сна. Это, оказывается, мое отношение к мужчинам. То есть, я то ли подпменяю мужчин рептилиями и земноводными, то ли вижу в мужчинах рептилий, словом, психиатр увзал этот сон с каким-то непроизносимым извращением. Но в одном он был прав – мужчины, мне попадавшиеся, были, как правило, гады.
Дело в том, что я неоднократно выбегала замуж, но из этих затей решительно ничего хорошего не получалось. Вот разве что мой шестой муж приохотил меня к разведению земноводных и рептилий. Когда он под покровом ночной темноты сбежал от меня с одним рюкзаком, мне остались черепаха Мотя, игуана Георгий, два питона, Марик и Бобик, варан Афродита и совсем еще тогда юная крокодилиха Дусенька. Другие гады оставляли не молчаливых и кротких ящеров, а довольно голосистых родственников – как бы в залог того, что они, мужья, когда-нибудь вернутся. Так ко мне попали старшая свекровь Авдотья Гавриловна, младшая свекровь Нинель Аристарховна и свекор Альфонс Альфонсович, причем если насчет свекровей я знала точно, чье это наследство, то со свекром возникали сложности – иногда мне казалось, что он и есть настоящий отец всех моих мужей, такие подробности сообщал о них старик. Прямо скажу – гадские подробности!
Так вот – примерно между третьим и пятым мужем я познакомилась с Севой. В отличие от меня, нищей преподавательницы, вдалбливающей целыми днями в деревянные головы школьников знания за крошечный оклад, Севка был более чем обеспечен. Будучи старше меня на десять лет, он имел кандидатское звание и сидел на доцентской ставке, и не где-нибудь, а в университете. Но основные материальные блага он получал от матери, очаровательной хохотушки Варвары Матвеевны. Вернее, Вареньки, потому что по имени-отчеству я назвала несостоявшуюся свекровь только однажды, придя первый раз к ней в гости. Она как меня увидела – так и расхохоталась.
Я приняла решение связать свою судьбу с Севкой из расчетливости, устав от безденежья и постоянных сражений с житейскими неприятностями. Не последнюю роль играло и то, какая у меня будет хорошая свекровь. Я приходила к ней, как к себе домой, Севка работал в кабинете, а мы часами хохотали на кухне. Иногда мы все втроем ходили в театр или в гости – у Вареньки было множество подруг. Всякий раз она давала понять, что я – официальная невеста ее сына. И тут же принималась хохотать.
Это длилось примерно два года. В конце концов я стала задумываться – за это время Севка мог бы хоть раз, выпроводив Вареньку на вечер к подружкам, проявить ко мне мужской интерес. Но этого раза все не было и не было. Наконец у меня открылись глаза. Его и не могло быть.
Просто в то время существовала в Уголовном кодексе специальная статья о мужеложстве. Севка же был преподавателем и не хотел вылетать из университета из-за такой ерунды. Будь я потерпеливее, он бы в конце концов на мне женился. Просто я не смогла довести дело до конца. Да и Варенька тоже хороша! Когда я приступила к ней с конкретными расспросами, хохотушка так захохотала, что мне стало страшно за ее здоровье. А могла бы объяснить мне ситуацию спокойно, пожалеть, обнадежить.
Теперь же все преграды рухнули. И Севка, уехав в Америку, дал себе волю на полную катушку.
Встречаясь время от времени с хохотушкой Варенькой, я была в курсе его дел. Вот только не знала, что он возглавил целый коллектив любителей однополой страсти. И меньше всего могла предположить, что вся эта компания завалится ко мне в гости на неопределенный срок.
Из угла вышла любознательная Афродита.
Варан на человека несведущего производит обычно страшное впечатление. Многие, впервые увидев Афродиту, признавались мне потом, что легенды о драконах, требующих на завтрак принцесс, уже не кажутся им стопроцентными выдумками. А между тем Афродита, в отличие от зеленого Георгия, очень приятного коричневого цвета и вообще, если не слишком присматриваться, могла бы сойти за коротконогого теленка.
Раздался четырехкратный визг.
Тут нужно внести ясность. Как говорится, кесарю – кесарево, а слесарю – слесарево. Я оглашаю окрестности криком, но все прочие – просто визжат. Это – один из моих принципов, нарушать которые я не собираюсь.
Малютка вскочил на Севку – то есть, так ловко прыгнул, что мой несостоявшийся муженек поймал его, как ребенка, и прижал к груди. Обе девицы, женственная и мужественная, оказались на моем письменном столе. Афродита подошла и стала с интересом обнюхивать их обувь.
– Выгони его немедленно! У меня аллергия на крокодилов! – заорал Севка. Аллергия всегда была его верным и испытанным оружием.
– Во-первын, это не крокодил, а варан, во-вторых, девочка. Ее зовут Афродита. Теперь и тебе бы не мешало представить своих друзей, – холодно ответила я.
– Бусик, – указывая подбородком на малютку, ответил Севка. – А на столе Юлик и Масик.
Я поняла, что первым делом перепутаю имена.
И тут на помощь прибыл мой ненаглядный свекор.
– Кто сии? – вопросил Альфонс Альфонсович. – Кто таковы?
И, вглядевшись в Бусика, добавил грозно:
– А скоморохов и игрецов на дворы пускать не велено! Гнать в тычки!
– Я знал, что у тебя сумасшедший дом… – Севка не закончил фразу, но я все поняла. Я вообще понятливая, особенно когда речь идет о моих родственниках.
– Это мой любимый свекор, Севочка, – сказала я. – А сейчас придет младшая свекровь Нинель Аристарховна. Она женщина традиционных взглядов, и я бы хотела поберечь ее психику.
Думаю, не родился еще человек, способный поколебать психику младшей свекрови. У нее один пунктик – лишний вес, и он действительно лишний. В остальном она удивительно правильная тетка, почему и ссорится с Авдотьей Гавриловной. Для той притащить ночью стриптизера из клуба – плевое дело. Это что! Однажды она ехала вечером на своей «ауди» (у свекровей, во ищзбежание дурацких ссор, многие предметы обихода одинаковые – камины, телевизоры, джакузи и автомашины тоже). Слишком поздно выяснилось, что у нее, кроме кредитки, были с собой и наличные. Рано утром меня разбудила Люсенька и с ужасом сказала, что в доме – менты. Я подумала, что московская милиция в очередной раз не может раскрыть преступление, сроки поджимают, и тот генерал, что командует нашим угрозыском, прислал ко мне парламентеров. Наскоро накрасившись, я поспешила принять желанных гостей. Люсенька же все твердила, что менты – у Авдотьи Гавриловны, и она их так просто из своих апартаментов не выпустит. Очень удивленная рассеянностью и бестолковостью ментов, я стала стучать в свекровину дверь. Авдотья Гавриловна с виду – кинозвезда в отставке, но родилась она в деревне, и при нужде умеет говорить на доходчивом русском языке. Я услышала о себе такое, что возмутилась и ретировалась. А потом Люсенька донесла – менты оказались гаишниками. Свекровь что-то такое нарушила, ее задержали два симпатичных парня, она попыталась откупиться вместо сотни рублей пятью сотнями долларов и внушила гаишникам, что такие нарушители нуждаются в профилактической работе. Они заехали за ящиком дорогущей водки, закуской, и двое суток не вылезали из свекровиного будуара.
– Как изволите распорядиться насчет апартаментов? – неожиданно спросил мажордом.
Я была ему безмерно благодарна – он разрядил обстановку и дал мне возможность избавиться от Севки хотя бы временно.
– Разместите господ в запалном крыле четвертого этажа, – приказала я. – Там как раз четыре люкса.
– Нам два, – поправил Севка. – Но чтобы в каждом стояла большая кровать. И желательно зеркало на потолке.
– Хорошо, дорогой.
Западное крыло – как раз гостевое и имеет отдельный вход. Так что я хоть ненамного, а сократила свое общение с этими двумя парочками. Опять же – Авдотья Гавриловна перенесет это вторжение спокойно, а Нинель Аристарховна действительно взбунтуется. Хрупкое сложение Бусика вызовет в ней огромный комплекс неполноценности.
– Веди их, отроче, в горницы, – вставил свое слово и Альфонс Альфонсович.
Положительно, настала пора хоть как-то разобраться со свекром.
Я была ему безмерно благодарна – он разрядил обстановку и дал мне возможность избавиться от Севки хотя бы временно.
– Разместите господ в запалном крыле четвертого этажа, – приказала я. – Там как раз четыре люкса.
– Нам два, – поправил Севка. – Но чтобы в каждом стояла большая кровать. И желательно зеркало на потолке.
– Хорошо, дорогой.
Западное крыло – как раз гостевое и имеет отдельный вход. Так что я хоть ненамного, а сократила свое общение с этими двумя парочками. Опять же – Авдотья Гавриловна перенесет это вторжение спокойно, а Нинель Аристарховна действительно взбунтуется. Хрупкое сложение Бусика вызовет в ней огромный комплекс неполноценности.
– Веди их, отроче, в горницы, – вставил свое слово и Альфонс Альфонсович.
Положительно, настала пора хоть как-то разобраться со свекром.
Глава восьмая
По телефону Раймондюкаса, оставленному Галкой, сперва никто не отвечал. Я поставила на автодозвон, включила на всякий случай диктофон и уселась продумывать вопросы.
Обычно я их редко продумываю. Но на сей раз следовало действовать осторожно. Раймондюкас – не только возможный убийца своей жены Лены, но и врач, к которому придется вести Альфонса Альфонсовича. Что, если у него мстительная натура? Сообразив, что наезжавший на него старик – свекор той самой Яши Квасильевой, с которой тащится вся Москва, с той самой Квасильевой, которая взялась расследовать убийство Елены Раймондюкас, психоаналитик может рассвирепеть. И если сейчас Альфонс Альфонсович всего-навсего мыкается между царем Иваном и императором Павлом, то Раймондюкас может пробудить в нем куда более глубинные слои исторической памяти. И симпатичный старик, вереща и чешась, полезет на дерево.
Я уже о многом успела подумать, я даже принялась набрасывать главы для семитомной истории своих законных браков. Это меня поклонницы вынуждают. Звонят и говорят умильными голосками:
– Яшенька, дорогая, не надо закручивать сюжет, все равно мы к финалу в нем путаемся, даже в самом простом! И зря головки свои напрягаем! Яшенька, ненаглядная, вы нам побольше про старичков своих, про зверюшек! Мы ведь все женщины семейные! Читаем и понимаем – это же про нас написано, с нашими свекрами и свекровушками! А трупы – это так, для красоты!
Когда я уже вспоминала свою первую любовь, раздалось резкое:
– Слушаю!
– Будьте любезны, мне Михаила Ю-о-за-совича, – еле выговорила я непривычное отчество.
– Слушаю.
– Ваш номер мне дала Галина Расторгуева, хозяйка птицефермы, где…
– Слушаю.
– Он что, других слов не знает? Заладил: слушаю, слушаю. Нужно ставить вопрос конкретно.
– Когда можно к вам приехать?
– Диагноз?
– Что?
– Диагноз.
– Чей?
Очевидно, Раймондюкас после убийства джены пребывал во взвинченном состоянии, потому что рявкнул на совершенно ему не знакомую женщину, будужую пациентку:
– С головой у вас что?
– Плохо, – на всякий случай спросила я.
– Голоса слышите?
– Да.
Я их действительно постоянно слышу. То старшая свекровь в будуаре вопит, то младшая рыдает в три ручья, то свекор за гувернанткой гоняется и визжит от восторга. От голосов мне в этом доме деваться некуда. Я уж молчу про близнецов, которые могут целую ночь гонять вокруг особняка на тарахтящих байках.
– Зрительные галлюцинации?
– Да.
При желании я могла счесть зрительной галлюцинацией Бусика, потому что людей таких в природе не бывает, даже среди голубых.
– Желание совершить суицид?
– Постоянно!
Это было вранье, но раз уж Раймондюкасу так хочется иметь пациентку с суицидом – я ему доставлю такое удовольствие.
– У вас климакс? – осведомился Раймондюкас.
Тут я впервые в жизни посочувствовала всем тем убийцам, которых сдаю органам охраны правопорядка пачками примерно дважды в месяц. Сказать, что я возмутилась до глубины души – значит уныло промолчать. Я возмутилась до глубины всего!
– Нет, конечно! Я нахожусь в самом цветущем возрасте!
– Кактус Алонго цветет за пару дней до кончины, – хмыкнул доктор.
И тут я все поняла.
Женщина, которую разозлили до белого каления, меньше всего на свете думает о суициде! О чем она думает – так это об убийстве. И о хорошем адвокате, естественно. Но, по-моему, суд и без адвоката оправдает меня, если я предъявлю запись своей беседы с Раймондюкасом.
– Сегодня сумеете приехать? – вдруг спросил психоаналитик. – С работы отпустят?
– Откуда?
Я не сразу поняла значение этого слова. Ну да, применительно к прочим женщинам, «работа» – это место, где зря тратишь время, а не дело вроде моего. Не всем дан такой талант, как Яше Квасильевой!
– С работы.
– Я не хожу на работу.
– На пенсии?
Но я уже поняла его стратегию и тактику.
– Нет! Мое материальное положение позволяет мне не ходить на службу!
– В час дня, – коротко ответил Раймондюкас. – Кошелкин проезд, девятнадцать. Ести есть анализы, прихватите.
И отсоединился.
В глубокой задумчивости я отправилась в гардеробную, вызвала Мусеньку, и мы стали перебирать вещи.
– Мужчина крайне самонадеянны, – сказала я Мусеньке. – Они сгвершенно искренне считают женщин намного глупее себя. А уж богатая дама просто обязана, по их мнению, быть кретинкой.
Мусенька встряхнула соболий палантин и кивнула.
– Причем как только до противоположного пола доходит информация о моих капиталах, – с чувством продолжала я, – мигом в их глазах я вижу невысказанный вопрос: «И каким местом, дорогуша, ты заработала эти бешеные бабки?»
– Да вы что? – изумилась Мусенька. – Да кто бы, глядя на вас, подумал, что вы способны зарабатывать деньги таким способом? Да если бы вы их так зарабатывали – вы бы в коммунальной квартире жили, а не в особняке! Кто же вам за ЭТО столько даст?
Бывают дни и недели, когда мой особняк стоит самой разухабистой коммуналки. По-моему, очередная серия началась именно сегодня, с заездом розово-голубой компании Севки Пятнистого.
– Да нет, Мусенька, я не про то, сколько бы мне дали, если бы я вдруг решилась… Я к другому! Предполагается, что миллионы на самом деле добыл мужчина, а дама пользуется ими только потому, что является женой или любовницей. Правда, господам ногда удается признать превосходство над собой удачливой бизнес-вумен или гениальной писательницы-детективщицы, но, коротко отметив успех бабы на поле традиционных мужских игр, они добавляют: «Жаль только, что она страшна как смертный грех и, естественно, не замужем…»
– Так вы же столько раз были замужем! – воскликнула Мусенька.
– Это потому, что я блондинка.
Я действительно блондинка, натуральная. Моя фотография может служить иллюстрацией к сборнику анекдотов про глупую блондинку. Не ко всем анекдотам, правда, а к тем, где фигурирует всего одна блондинка. А то я читала такой, где их целых пятнадцать. Что будет, если выстроить шеренгой, ухо к уху, пятнадцать глупых блондинок? Это – начало, после которого надо сделать паузу. Когда остроумие собеседника иссякнет – гордо провозгласить: «Аэродинамическая труба!»
Так вот, все мои мужья, глядя на мою прическу, думали примерно так: вот глупышка, которая никогда не станет проверять доходы и расходы мужа только потому, что не умеет считать до десяти. А я очень даже умею! Может, поэтому они меня и покидали, смывались под покровом ночной темноты, оставляя, впрочем, своих родителей – как бы в залог того, что они, мужья, когда-нибудь вернутся. Так ко мне попали старшая свекровь Авдотья Гавриловна, младшая свекровь Нинель Аристарховна и свекор Альфонс Альфонсович, причем если насчет свекровей я знала точно, чье это наследство, то со свекром возникали сложности – иногда мне казалось, что он и есть настоящий отец всех моих мужей, такие подробности сообщал о них старик…
Но мне такое мнение иногда только на руку, особенно если веду очередное следствие. Поняв, что видят перед собой непроходимую дуру, собеседники расслабляются и выбалтывают слишком много.
Была у меня одна читательница – наверно, старая дева и уж точно старая зануда. Она все меня допекала: почему, говорит, вам все свидетели рассказывают подробности в ответ на первый же вопрос? Да еще именно те подробности, которые вам нужны? В жизни, говорит, так не бывает! Вот именно так и бывает, отвечаю, это все потому, что я – блондинка!
– Мусенька, парики! – приказала я.
Дело в том, что Раймондюкас уже видел меня однажды. Он вряд ли обратил на меня внимание, потому что был занят женой, а мысли его летали вокруг пока незнакомой мне Елизаветы из Сокольников. Но вдруг обратил?
Для изменения внешности я держу дома кучу безотказных средств. Китайскую куртку-пуховик, например. В таких пуховиках стоят на морозе базарные тетки, торгующие дешевыми колготками. И две дюжины париков разной степени блондинистости, от медовой до платиновой.
Нет, я и сама блондинка! То есть, когда побываю у парикмахера, то, несомненно, блондинка. Мои волосы, как бриллиант в оправе, нуждаются в руке мастера. А для разведки боем лучше всего подходит парик.
Я выбрала соломенный, в стиле Брижжит Бардо. Этакое заново входящее в моду ретро. Пусть Раймондюкас видит, что и мы не лыком шиты. По крайней мере, узнать меня в этом парике мудрено. А в случае опасности я сорву его с головы и буду им отбиваться. На многих действует просто поразительно – на моем счету уже около десятка неисправимыхх заик.
Сев в «вольво», я порулила в сторону Москвы. Уже на въезде, в самом начале Минского шоссе, паренек в форме, коротко свистнув, повелительно взмахнул жезлом. Ладно, допустим, сама виновата, выезжала на главную дорогу и не пропустила помеху справа. Вот случай потренироваться над постороннем в обаянии глупой блондинки!
– Ваши права! – сурово потребовал постовой.
Я вытащила документы и, хлопая голубыми глазами, прочирикала:
– В чем дело, котеночек?
Именно так чирикает старшая свекровь, и это сразу производит впечатление, а у меня вот – не сразу.
– Знак видите как называется? – еще более сурово спросил котеночек. Очевидно, я ошиблась и нужно вернуться к правильному блондиночному варианту.
– Главная дорога, зайчик, а что?
Я поправила острую прядку на щеке. Когда блондинка называет мужчину зайчиком да еще играет своими волосиками – это полеый отпад. Во всех американских кинокомедиях действует безотказно.
– А что делать надо? – спросил строгий юноша.
Эта фраза могла означать многое. Свекровь бы наверняка распахнула в ответ дверцу своей «ауди» и пригласила мальчика в салон, а там он уже сам догадается, что делать. Я подумала, что для вхождения в образ глупой блондинки этот этап был бы очень полезен и тоже приоткрыла дверцу пошире, но милиционер не двинулся с места. Очевидно, это он не спрашивал, что ЕМУ делать, а интересовался, что МНЕ делать.
– Но, заинька, по шоссе шел джип, за рулем мужик, я дама, думала, он уступит дорогу! Должен же мужчина женщину пропускать!
Голос вроде получился достаточно капризный.
Секунду юноша таращился на меня, не мигая, потом выдал фразу – очень, кстати, для меня обидную, но я сдержала чувства.
– На дороге мужчин и женщин нет!
– Но, зайка, кто же тогда за рулем сидит?
– Водители!
Я полезла в бардачок.
– Возьми шоколадку, зайчик!
– Уезжайте!
– Может, сигаретку?
– Уезжайте!!!
– Вот это правильно, курить – здоровью вредить, заинька.
Он захлопнул дверцу «вольво» и, когда машина тронулась, наподдал сзади ногой. Похоже, я немножко переиграла.
Поликлиника, в которой вел прием Раймондюкас, была в Кошелкином проезде. Я припарковалась на удобной стоянке и поднялась на второй этаж. У двери была черная табличка с золотыми буквами «Михаил Раймондюкас, профессор, психоаналитик». Решив, что глупой блондинке стучать в двери не полодено, я вошла так.
Раймондюкас сидел за письменным столом. Он поднял голову и нехорошо на меня посмотрел.
– Я звонила вам от Гали Расторгуевой и записалась на прием.
– Слушаю, в чем проблема?
Я села напротив психоаналитика. Похоже, блондинок он за свою жизнь насмотрелся всяких. Или же ему было не до медицины. Но ведь сам же велел приезжать!
– У меня депрессия, – сказала я. – Прямо в петлю залезть хочется.
– Анализы принесли?
– Ах, да при чем тут анализы?
– Еще в прошлом веке врачи в таких случаях говорили пациентам, что это от глистов. Я бы хотел убедиться…
– Послушайте, а откуда у вас такая фамилия – Раймондюкас? – в лоб спросила я.
По-моему, вопрос получился вполне достойным глупой блондинки.
– От папы с мамой, – удивленно отвечал психоаналитик, а в глазах уже был интерес. У тебя, голубушка, не просто маниакально-депрессивный психоз, у тебя еще много всяких заморочек – вот что говорил этот взгляд профессионала.
Очень хорошо, подумала я, стало быть, его опыт общения с глупыми блондинками невелик. И если я начну переигрывать – он меня не прищучит.
– Нет, правда?
– А откуда же еще? Я ее сам не придумал.
– Такую фамилию действительно нарочно не придумаешь, – это я отомстила за глистов. – А мы все думали, что это Ленка так прикалывается.
– Какая Ленка? – насторожился психоаналитик.
– Ой, вы ее, наверно, знаете! – тут я выложила на стол руку в фамильных перстнях – фамилия, правда была незнакомая и дореволюционная. – Она однажды говорит – девчонки, я нашла себе погоняло! Одно на всю Москву! Выйду замуж и буду Елена Раймондюкас. Мы ей: как-как? Натощак не выговоришь! Она по буквам! Рай-мон-дю-кас! М спрашиваем: что, грек? Или латинос. А она ржет: не грек и не латинос! Композитора Раймонда Паулса знаете? Так это его незаконный сын, говорит! Если бы законный – был бы Паулюкас! А так – Раймондюкас! Ну, мы тут все легли! Может, спрашиваем, Индюкас?
– Давайте перейдем к делу, – нервно сказал психоаналитик. – Вы, кажется, в петлю лезть собирались?
– Ой, какая там петля! – заголосила я. – Так тот Раймондюкас вам не родственник? А то Ленка говорила – один на всю Москву! Не за вас же она замуж собралась, в самом деле!
– А почему бы и не за меня?
– Ой! Так она же совсем молоденькая! А вам, наверно, уже под пятьдесят!
Вот тут я перегнула палку. Он встал и навис над столом, упираясь ладонями в какие-то медицинские бумажки.
– Вы ко мне по поводу депрессии пришли? А у вас никакой депрессии нет!
– А что же у меня?
– Кретинизм! В четвертой стадии!
– Да? – удивилась я. – А в чем это выражается? Чувствую я себя хорошо, даже голова никогда не болит.
– Нечему там болеть, – объяснил он, садясь. – В общем, я вам выпишу очень полезную вещь. Народное средство от депрессии и попытки залезть в петлю. Принимать утром и вечером, утром натощак, вечером с теплым молоком. И с вас сто долларов за визит.
– Сколько? – спросила я. – У меня таких и денег-то нет!
Пока он пытался закрыть разинутый рот, я полезла в сумочку. Зная, что предстоит разведка, шантаж и подкуп, я не стала мелочиться и взяла с собой только пятисотдолларовые банкноты.
Обычно я их редко продумываю. Но на сей раз следовало действовать осторожно. Раймондюкас – не только возможный убийца своей жены Лены, но и врач, к которому придется вести Альфонса Альфонсовича. Что, если у него мстительная натура? Сообразив, что наезжавший на него старик – свекор той самой Яши Квасильевой, с которой тащится вся Москва, с той самой Квасильевой, которая взялась расследовать убийство Елены Раймондюкас, психоаналитик может рассвирепеть. И если сейчас Альфонс Альфонсович всего-навсего мыкается между царем Иваном и императором Павлом, то Раймондюкас может пробудить в нем куда более глубинные слои исторической памяти. И симпатичный старик, вереща и чешась, полезет на дерево.
Я уже о многом успела подумать, я даже принялась набрасывать главы для семитомной истории своих законных браков. Это меня поклонницы вынуждают. Звонят и говорят умильными голосками:
– Яшенька, дорогая, не надо закручивать сюжет, все равно мы к финалу в нем путаемся, даже в самом простом! И зря головки свои напрягаем! Яшенька, ненаглядная, вы нам побольше про старичков своих, про зверюшек! Мы ведь все женщины семейные! Читаем и понимаем – это же про нас написано, с нашими свекрами и свекровушками! А трупы – это так, для красоты!
Когда я уже вспоминала свою первую любовь, раздалось резкое:
– Слушаю!
– Будьте любезны, мне Михаила Ю-о-за-совича, – еле выговорила я непривычное отчество.
– Слушаю.
– Ваш номер мне дала Галина Расторгуева, хозяйка птицефермы, где…
– Слушаю.
– Он что, других слов не знает? Заладил: слушаю, слушаю. Нужно ставить вопрос конкретно.
– Когда можно к вам приехать?
– Диагноз?
– Что?
– Диагноз.
– Чей?
Очевидно, Раймондюкас после убийства джены пребывал во взвинченном состоянии, потому что рявкнул на совершенно ему не знакомую женщину, будужую пациентку:
– С головой у вас что?
– Плохо, – на всякий случай спросила я.
– Голоса слышите?
– Да.
Я их действительно постоянно слышу. То старшая свекровь в будуаре вопит, то младшая рыдает в три ручья, то свекор за гувернанткой гоняется и визжит от восторга. От голосов мне в этом доме деваться некуда. Я уж молчу про близнецов, которые могут целую ночь гонять вокруг особняка на тарахтящих байках.
– Зрительные галлюцинации?
– Да.
При желании я могла счесть зрительной галлюцинацией Бусика, потому что людей таких в природе не бывает, даже среди голубых.
– Желание совершить суицид?
– Постоянно!
Это было вранье, но раз уж Раймондюкасу так хочется иметь пациентку с суицидом – я ему доставлю такое удовольствие.
– У вас климакс? – осведомился Раймондюкас.
Тут я впервые в жизни посочувствовала всем тем убийцам, которых сдаю органам охраны правопорядка пачками примерно дважды в месяц. Сказать, что я возмутилась до глубины души – значит уныло промолчать. Я возмутилась до глубины всего!
– Нет, конечно! Я нахожусь в самом цветущем возрасте!
– Кактус Алонго цветет за пару дней до кончины, – хмыкнул доктор.
И тут я все поняла.
Женщина, которую разозлили до белого каления, меньше всего на свете думает о суициде! О чем она думает – так это об убийстве. И о хорошем адвокате, естественно. Но, по-моему, суд и без адвоката оправдает меня, если я предъявлю запись своей беседы с Раймондюкасом.
– Сегодня сумеете приехать? – вдруг спросил психоаналитик. – С работы отпустят?
– Откуда?
Я не сразу поняла значение этого слова. Ну да, применительно к прочим женщинам, «работа» – это место, где зря тратишь время, а не дело вроде моего. Не всем дан такой талант, как Яше Квасильевой!
– С работы.
– Я не хожу на работу.
– На пенсии?
Но я уже поняла его стратегию и тактику.
– Нет! Мое материальное положение позволяет мне не ходить на службу!
– В час дня, – коротко ответил Раймондюкас. – Кошелкин проезд, девятнадцать. Ести есть анализы, прихватите.
И отсоединился.
В глубокой задумчивости я отправилась в гардеробную, вызвала Мусеньку, и мы стали перебирать вещи.
– Мужчина крайне самонадеянны, – сказала я Мусеньке. – Они сгвершенно искренне считают женщин намного глупее себя. А уж богатая дама просто обязана, по их мнению, быть кретинкой.
Мусенька встряхнула соболий палантин и кивнула.
– Причем как только до противоположного пола доходит информация о моих капиталах, – с чувством продолжала я, – мигом в их глазах я вижу невысказанный вопрос: «И каким местом, дорогуша, ты заработала эти бешеные бабки?»
– Да вы что? – изумилась Мусенька. – Да кто бы, глядя на вас, подумал, что вы способны зарабатывать деньги таким способом? Да если бы вы их так зарабатывали – вы бы в коммунальной квартире жили, а не в особняке! Кто же вам за ЭТО столько даст?
Бывают дни и недели, когда мой особняк стоит самой разухабистой коммуналки. По-моему, очередная серия началась именно сегодня, с заездом розово-голубой компании Севки Пятнистого.
– Да нет, Мусенька, я не про то, сколько бы мне дали, если бы я вдруг решилась… Я к другому! Предполагается, что миллионы на самом деле добыл мужчина, а дама пользуется ими только потому, что является женой или любовницей. Правда, господам ногда удается признать превосходство над собой удачливой бизнес-вумен или гениальной писательницы-детективщицы, но, коротко отметив успех бабы на поле традиционных мужских игр, они добавляют: «Жаль только, что она страшна как смертный грех и, естественно, не замужем…»
– Так вы же столько раз были замужем! – воскликнула Мусенька.
– Это потому, что я блондинка.
Я действительно блондинка, натуральная. Моя фотография может служить иллюстрацией к сборнику анекдотов про глупую блондинку. Не ко всем анекдотам, правда, а к тем, где фигурирует всего одна блондинка. А то я читала такой, где их целых пятнадцать. Что будет, если выстроить шеренгой, ухо к уху, пятнадцать глупых блондинок? Это – начало, после которого надо сделать паузу. Когда остроумие собеседника иссякнет – гордо провозгласить: «Аэродинамическая труба!»
Так вот, все мои мужья, глядя на мою прическу, думали примерно так: вот глупышка, которая никогда не станет проверять доходы и расходы мужа только потому, что не умеет считать до десяти. А я очень даже умею! Может, поэтому они меня и покидали, смывались под покровом ночной темноты, оставляя, впрочем, своих родителей – как бы в залог того, что они, мужья, когда-нибудь вернутся. Так ко мне попали старшая свекровь Авдотья Гавриловна, младшая свекровь Нинель Аристарховна и свекор Альфонс Альфонсович, причем если насчет свекровей я знала точно, чье это наследство, то со свекром возникали сложности – иногда мне казалось, что он и есть настоящий отец всех моих мужей, такие подробности сообщал о них старик…
Но мне такое мнение иногда только на руку, особенно если веду очередное следствие. Поняв, что видят перед собой непроходимую дуру, собеседники расслабляются и выбалтывают слишком много.
Была у меня одна читательница – наверно, старая дева и уж точно старая зануда. Она все меня допекала: почему, говорит, вам все свидетели рассказывают подробности в ответ на первый же вопрос? Да еще именно те подробности, которые вам нужны? В жизни, говорит, так не бывает! Вот именно так и бывает, отвечаю, это все потому, что я – блондинка!
– Мусенька, парики! – приказала я.
Дело в том, что Раймондюкас уже видел меня однажды. Он вряд ли обратил на меня внимание, потому что был занят женой, а мысли его летали вокруг пока незнакомой мне Елизаветы из Сокольников. Но вдруг обратил?
Для изменения внешности я держу дома кучу безотказных средств. Китайскую куртку-пуховик, например. В таких пуховиках стоят на морозе базарные тетки, торгующие дешевыми колготками. И две дюжины париков разной степени блондинистости, от медовой до платиновой.
Нет, я и сама блондинка! То есть, когда побываю у парикмахера, то, несомненно, блондинка. Мои волосы, как бриллиант в оправе, нуждаются в руке мастера. А для разведки боем лучше всего подходит парик.
Я выбрала соломенный, в стиле Брижжит Бардо. Этакое заново входящее в моду ретро. Пусть Раймондюкас видит, что и мы не лыком шиты. По крайней мере, узнать меня в этом парике мудрено. А в случае опасности я сорву его с головы и буду им отбиваться. На многих действует просто поразительно – на моем счету уже около десятка неисправимыхх заик.
Сев в «вольво», я порулила в сторону Москвы. Уже на въезде, в самом начале Минского шоссе, паренек в форме, коротко свистнув, повелительно взмахнул жезлом. Ладно, допустим, сама виновата, выезжала на главную дорогу и не пропустила помеху справа. Вот случай потренироваться над постороннем в обаянии глупой блондинки!
– Ваши права! – сурово потребовал постовой.
Я вытащила документы и, хлопая голубыми глазами, прочирикала:
– В чем дело, котеночек?
Именно так чирикает старшая свекровь, и это сразу производит впечатление, а у меня вот – не сразу.
– Знак видите как называется? – еще более сурово спросил котеночек. Очевидно, я ошиблась и нужно вернуться к правильному блондиночному варианту.
– Главная дорога, зайчик, а что?
Я поправила острую прядку на щеке. Когда блондинка называет мужчину зайчиком да еще играет своими волосиками – это полеый отпад. Во всех американских кинокомедиях действует безотказно.
– А что делать надо? – спросил строгий юноша.
Эта фраза могла означать многое. Свекровь бы наверняка распахнула в ответ дверцу своей «ауди» и пригласила мальчика в салон, а там он уже сам догадается, что делать. Я подумала, что для вхождения в образ глупой блондинки этот этап был бы очень полезен и тоже приоткрыла дверцу пошире, но милиционер не двинулся с места. Очевидно, это он не спрашивал, что ЕМУ делать, а интересовался, что МНЕ делать.
– Но, заинька, по шоссе шел джип, за рулем мужик, я дама, думала, он уступит дорогу! Должен же мужчина женщину пропускать!
Голос вроде получился достаточно капризный.
Секунду юноша таращился на меня, не мигая, потом выдал фразу – очень, кстати, для меня обидную, но я сдержала чувства.
– На дороге мужчин и женщин нет!
– Но, зайка, кто же тогда за рулем сидит?
– Водители!
Я полезла в бардачок.
– Возьми шоколадку, зайчик!
– Уезжайте!
– Может, сигаретку?
– Уезжайте!!!
– Вот это правильно, курить – здоровью вредить, заинька.
Он захлопнул дверцу «вольво» и, когда машина тронулась, наподдал сзади ногой. Похоже, я немножко переиграла.
Поликлиника, в которой вел прием Раймондюкас, была в Кошелкином проезде. Я припарковалась на удобной стоянке и поднялась на второй этаж. У двери была черная табличка с золотыми буквами «Михаил Раймондюкас, профессор, психоаналитик». Решив, что глупой блондинке стучать в двери не полодено, я вошла так.
Раймондюкас сидел за письменным столом. Он поднял голову и нехорошо на меня посмотрел.
– Я звонила вам от Гали Расторгуевой и записалась на прием.
– Слушаю, в чем проблема?
Я села напротив психоаналитика. Похоже, блондинок он за свою жизнь насмотрелся всяких. Или же ему было не до медицины. Но ведь сам же велел приезжать!
– У меня депрессия, – сказала я. – Прямо в петлю залезть хочется.
– Анализы принесли?
– Ах, да при чем тут анализы?
– Еще в прошлом веке врачи в таких случаях говорили пациентам, что это от глистов. Я бы хотел убедиться…
– Послушайте, а откуда у вас такая фамилия – Раймондюкас? – в лоб спросила я.
По-моему, вопрос получился вполне достойным глупой блондинки.
– От папы с мамой, – удивленно отвечал психоаналитик, а в глазах уже был интерес. У тебя, голубушка, не просто маниакально-депрессивный психоз, у тебя еще много всяких заморочек – вот что говорил этот взгляд профессионала.
Очень хорошо, подумала я, стало быть, его опыт общения с глупыми блондинками невелик. И если я начну переигрывать – он меня не прищучит.
– Нет, правда?
– А откуда же еще? Я ее сам не придумал.
– Такую фамилию действительно нарочно не придумаешь, – это я отомстила за глистов. – А мы все думали, что это Ленка так прикалывается.
– Какая Ленка? – насторожился психоаналитик.
– Ой, вы ее, наверно, знаете! – тут я выложила на стол руку в фамильных перстнях – фамилия, правда была незнакомая и дореволюционная. – Она однажды говорит – девчонки, я нашла себе погоняло! Одно на всю Москву! Выйду замуж и буду Елена Раймондюкас. Мы ей: как-как? Натощак не выговоришь! Она по буквам! Рай-мон-дю-кас! М спрашиваем: что, грек? Или латинос. А она ржет: не грек и не латинос! Композитора Раймонда Паулса знаете? Так это его незаконный сын, говорит! Если бы законный – был бы Паулюкас! А так – Раймондюкас! Ну, мы тут все легли! Может, спрашиваем, Индюкас?
– Давайте перейдем к делу, – нервно сказал психоаналитик. – Вы, кажется, в петлю лезть собирались?
– Ой, какая там петля! – заголосила я. – Так тот Раймондюкас вам не родственник? А то Ленка говорила – один на всю Москву! Не за вас же она замуж собралась, в самом деле!
– А почему бы и не за меня?
– Ой! Так она же совсем молоденькая! А вам, наверно, уже под пятьдесят!
Вот тут я перегнула палку. Он встал и навис над столом, упираясь ладонями в какие-то медицинские бумажки.
– Вы ко мне по поводу депрессии пришли? А у вас никакой депрессии нет!
– А что же у меня?
– Кретинизм! В четвертой стадии!
– Да? – удивилась я. – А в чем это выражается? Чувствую я себя хорошо, даже голова никогда не болит.
– Нечему там болеть, – объяснил он, садясь. – В общем, я вам выпишу очень полезную вещь. Народное средство от депрессии и попытки залезть в петлю. Принимать утром и вечером, утром натощак, вечером с теплым молоком. И с вас сто долларов за визит.
– Сколько? – спросила я. – У меня таких и денег-то нет!
Пока он пытался закрыть разинутый рот, я полезла в сумочку. Зная, что предстоит разведка, шантаж и подкуп, я не стала мелочиться и взяла с собой только пятисотдолларовые банкноты.