– И слышать ничего не хочу, мой котик!
Интуиция подсказала мне вытянуть губки, словно для поцелуя.
Это, кажется, подействовало. Охранник шарахнулся, а я, выставив перед собой букет чайных роз, влетела в широкий холл и удивилась мертвой тишине. Часы показывали девятнадцать часов пять минут, но ничего не говорило о том, что тут готовится торжество. Наверно, я ошиблась и речь шла не о «Железном попугае». Или же я совершила непростительную для светской дамы ошибку и явилась точно в срок. Вообще люди на тусовки приезжают часа на два-три позже назначенного. Но ведь телевидение должно было появиться вовремя! Где телевидение?!
Я не слишком люблю светиться на телеэкране, но Пугачевой, наверно, было бы приятно появиться перед миллионами телезрителей в моем обществе. Поэтому я забеспокоилась и вернулась к мальчику.
– Котеночек, что тут происходит? Где помолвка?
– Я пы-пы-пытался об-б-б-бъяснить…
Котик непонятно с чего начал заикаться.
– Ну так объясняй, кисонька!
– Отменили п-п-п-праздник!
– То есть как?
– П-п-п-перед-д-д-думали!
Мне стало жаль охранника. Если вдуматься, он всего лишь выполнял свои обязанности. Я вознаграждаю порядочных старушек и благовоспитанных уличных мальчиков, почему я должна делать исключение для достойного молодого охранника? Вынув пятьсот долларов, я сунула ему банкноту в декольте, туда, где из-под камуфляжного комбинезона видна тельняшка. И, опять выставив перед собой букет, потому что иначе его нести не получалось, поспешила к «вольво».
Вид мой был таков, что вести следствие я уже не могла. Кто же ведет следствие в маленьком, но сильно декольтированном черном платьице ценой в пять тысяч баксов? А свою утреннюю одежду я, уходя из бутика, сунула в мусорник. Может быть, какой-нибудь бомж, желающий вернуться к оседлой жизни, найдет ее, продаст и купит себе маленькую квартирку где-нибудь в Петушках?
Глава десятая
Глава одиннадцатая
Интуиция подсказала мне вытянуть губки, словно для поцелуя.
Это, кажется, подействовало. Охранник шарахнулся, а я, выставив перед собой букет чайных роз, влетела в широкий холл и удивилась мертвой тишине. Часы показывали девятнадцать часов пять минут, но ничего не говорило о том, что тут готовится торжество. Наверно, я ошиблась и речь шла не о «Железном попугае». Или же я совершила непростительную для светской дамы ошибку и явилась точно в срок. Вообще люди на тусовки приезжают часа на два-три позже назначенного. Но ведь телевидение должно было появиться вовремя! Где телевидение?!
Я не слишком люблю светиться на телеэкране, но Пугачевой, наверно, было бы приятно появиться перед миллионами телезрителей в моем обществе. Поэтому я забеспокоилась и вернулась к мальчику.
– Котеночек, что тут происходит? Где помолвка?
– Я пы-пы-пытался об-б-б-бъяснить…
Котик непонятно с чего начал заикаться.
– Ну так объясняй, кисонька!
– Отменили п-п-п-праздник!
– То есть как?
– П-п-п-перед-д-д-думали!
Мне стало жаль охранника. Если вдуматься, он всего лишь выполнял свои обязанности. Я вознаграждаю порядочных старушек и благовоспитанных уличных мальчиков, почему я должна делать исключение для достойного молодого охранника? Вынув пятьсот долларов, я сунула ему банкноту в декольте, туда, где из-под камуфляжного комбинезона видна тельняшка. И, опять выставив перед собой букет, потому что иначе его нести не получалось, поспешила к «вольво».
Вид мой был таков, что вести следствие я уже не могла. Кто же ведет следствие в маленьком, но сильно декольтированном черном платьице ценой в пять тысяч баксов? А свою утреннюю одежду я, уходя из бутика, сунула в мусорник. Может быть, какой-нибудь бомж, желающий вернуться к оседлой жизни, найдет ее, продаст и купит себе маленькую квартирку где-нибудь в Петушках?
Глава десятая
Когда я прибыла в Вилкино, наш особняк сиял огнями. Я сразу поняла – ужинают, и ужинают целой оравой.
Во дворе я увидела какую-то странную цистерну, вокруг которой суетился наш зоотехник Гоша, покрикивая на каких-то незнакимых мужчин. Я подумала, что это вода из Индийского океана, которую мы заказали для Дусеньки, и спокойно вошла в дом.
В столовой вокруг накрытого стола сидело по меньшей мере человек пятнадцать, среди них я узнала Авдотью Гавриловну, вырядившуюся, словно на вручение «Оскара», Нинель Аристарховну в самом радужном из ее гигантских комбинезонов, близнецов, которые для разнообразия вырядились во фраки, но кожаных бандан не сняли, Севку в смокинге, Бусика в белой кружевной блузочке, Юлика в наглухо застегнутом пиджаке и Масика в таком же, как у меня, маленьком черном платьице. Севка обнимал за плечи хрупкого Бусика, а Юлик – Масика. Остальные лица были мне незнакомы.
Наш мажордом в кафтане восемнадцатого века, подлинном, с настоящими золотыми позументами, с булавой в руке, объявил мое прибытие.
Из-за стола поднялся здоровенный толстяк в смокинге, с такой улыбкой, что я даже попятилась. Нечто похожее я вижу иногда в зверинце, когда Дусенька не в настроении, но далеко не каждый день.
– Здравствуйте, Яшенька, здравствуйте! – он попытался выйти из-за стола, но такое пузо не дает свободы маневра. – Привет вам от Сары Абрамовны!
– Очень приятно. Как здоровье Сары Абрамовны? – вежливо спросила я.
– Увы, нет больше среди нас Сары Абрамовны, – жизнерадостно сообщил толстяк. – Разрешите представиться – Эдуард Прошкин! Справа от меня – моя супруга Татьяна, слева детки – Никитик и Аринушка, с ними моя дражайшая теща Акколада Игнатьевна и тесть Рафаэль Микаэлевич…
Он назвал еще несколько человек родни. Я никак не могла понять, каким ветром занесло сюда это семейство, и озиралась в поисках свекра. Старик куда-то сгинул, а ведь обычно любил принимать гостей. Он сейчас был бы весьма кстати – по крайней мере, помог бы разобраться с Эдуардом Прошкиным.
– Шесть лет назад, если помните, пролетом из Африки вы побывали в Берлине, и там на приеме в вашу честь была Хая Абрамовна…
– Там было пятьсот человек гостей! – вспомнила я.
– Ну так и Хая Абрамовна среди них. Она рассказала о вас Саре Абрамовне и дала почитать надписанную вами книжку. Сара Абрамовна стала вашей поклонницей и даже написала вам письмо, помните?
Я открыла рот, чтобы приказать принести сегодняшний мешок с читательскими письмами, но тут же и закрыла – в это время суток письма уже вывезены с прочим мусором. А мешок иногда достигает моей талии. Не читать же все это добро! Я иногда вытаскиваю наугад парочку конвертов, но отвечает на них когда Альфонс Альфонсович, когда Нинель Аристарховна.
– А моя сестра Диана как раз брала у Сары Абрамовны уроки вокала! В общем, когда стало понятно, что нам некуда девать Августу… Поверьте, мы всем звонили! Мы даже обращались в зоопарк, но там не могут создать девочке всех условий! И тут моя супруга говорит: Эдик, помнишь, тетя Сара говорила Диане, что у Яши Квасильевой всегда можно остановиться, и к тому же она страстно любит земноводных!
Я вздохнула.
Гости – мой бич. Эти еще возникли по-человечески, днем. А бывают такие прекрасные незнакомцы, которые валятся мне на голову в четыре часа утра. И всех – прими, всем приятное слово скажи!
Понемногу ситуация прояснилась. Оказалось, Прошкины отправляются в месячный круиз и им решительно некуда девать свою любимицу Августу. Ну конечно, тут у меня бесплатная гостиница для земноводных!
Но я просто не могу отказать животному.
Раньше все приблудные кошки и собаки находили у меня приют, Даже к бразильским тараканам я в конце концов привыкла. Ну что же, у нас как раз свободна комната на пятом этаже, куда мы планировали поместить жениха для Дусеньки, там и небольшой бассейн имеется.
– Яшенька, вы – ангел! – воскликнул Прошкин и добавил также, что ему смертельно не хочется, едва познакомившись со мной, сразу прощаться. Тут я поймала странный взгляд его жены Татьяны, маленькой брюнетке в платье незримого цвета – до такой степени оно было утыкано стразами и расшито блестками, – и решила, что завтра же уеду куда-нибудь в столицу, сниму номер в гостинице и буду там обитать, пока эта компания гостей благополучно не слиняет.
Кстати, и для следствия это будет очень полезно. Меня очень стимулирует неприхотливая походная обстановка, когда вместо джакузи – простая ванна, вместо гардеробной – скромный четырехдверных шкафчик, и вместо шести горничных – всего одна, и та – по настойчивому вызову.
– Пойдем, пойдем, я покажу вам нашу красавицу! – Прошкин, выбравшись-таки из-за стола, направился ко мне. – Ее, наверно, уже разместили!
Подошла озабоченная Мусенька и отозвала меня в сторонку. Я избежала объятий Прошкина, но услышала неприятную новость: эту самую Августу никак не могут выманить из цистерны.
Вспомнив, что моя ненаглядная Дусенька осталась в бассейне Расторгуевых и рискует простудиться, я только вздохнула. Ох уж эти норовистые земноводные…
Мы спустились во двор и увидели такую картину.
Перед цистерной, верхняя часть которой была откинула наподобие крышки от шкатулки, а к борту прислонен здоровенный пандус, стояли зоотехник Гоша, дворник Афанасий, два шофера Прошкиных, и все четыре здоровых мужика хором скандировали:
– Гутя-гутя-гутя-гутя-гутя!..
Крайне редко встречаются земноводные, которые реагируют на свое имя. Да и рептилии тоже. Дусенька, скажем, по этой части совершенно бездарна.
– И давно вы так долбите? – спросила я Гошу.
– Да уж час по меньшей мере.
– Она обычно откликается! – жалобно и чуть ли не слезливо воскликнул Прошкин. – Давайте я сам!
Он встал перед пандусом и заголосил:
– Гутя-гутя-гутя!
Его супруга неодобрительно на него посмотрела.
– Знаете, эти земноводные… – сказала я ей.
– Более тупого существа я в жизни не встречала, – ответила она. И тут я увидела, что она прихватила с собой серебряную корзинку для фруктов с яблоками, грушами и гранатами. Мы обычно ставим такие корзинки на стол во время больших приемов, уж почему мажордом велел ее достать – ума не приложу.
И тут из темноты возник свекор.
– Альфонс Альфонсович, что же вы не за столом? – спросила я его.
– Не осквернюсь единым с блудодеями брашном!
Он все еще пребывал в каких-то допетровских временах. Я подумала, что перед тем, как сдавать Раймондюкаса сотрудникам угрозыска, надо как-то по-хитрому заставить его расколдовать свекра. Иначе, если он поймет, что это – мой родственник, то еще чего похуже ему в голову всадит.
– Гутя-гутя-гутя! – заорал Прошкин.
Альфонс Альфонсович повернулся к нему и устремил в его грудь перст.
– Страдник бешеный! – возопил свекр. – Сам дияволов сын, скоморох, овчеобразный волк, и всяку нечисть за собой тянешь! Нечисть тешит тебя, окаянного! А я ее – рожном уязвлю!
И, повернувшись к цистерне, свекор рявкнул:
– Изыди, сатано!
Надо сказать, что освещение у нас во дворе хорошее, и я, стоя на крыльце, прекрасно видела неподвижную темную поверхность воды в цистерне. В ответ на свекров вопль появились две округлые сущности, я даже подумала сперва, будто кто-то выставил два кулака. И тут же поняла – это не кулаки, это глаза. Тупые круглые глаза. Только они – ничего больше.
Земноводное посмотрело на нас – и глаза скрылись под водой.
– Гутя-гутя-гутя-гутя-гутя! – с новым азартом завопил Прошкин. – Видите, она же слушается!
То, что сидело в воде, опять явило нам два бессмысленных глаза.
– Внимание, внимание! – зашептал Прошкин и сменил пластинку: – Гутя-ротик-гутя-ротик-гутя-ротик-гутя-ротик!
К огромному моему удивлению, в воде что-то заскрежетало и открылась емкость, куда свободно поместился бы большой астраханский арбуз. Это было похоже на чемодан, обитый изнутри розовым шелком. Прошкин протянул руку, жена поднесла корзинку, он взял яблоко и прицельно запустил в чемодан. Раздался скрежет, крышка захлопнулась, и чемодан с добычей скрылся в воде.
Этот трюк они повторили раз примерно шесть, а потом Прошкин опять сменил пластинку.
– Гутя-ножки-гутя-ножки-гутя-ножки! – разорялся он, а свекор неодобрительно косился на него, уже вооруженный невесть где подхваченной лопатой.
Чемодан всплыл и поднялся над уровнем воды. Блеснула мокрая коричневая кожа. На пандус ступило небольшое круглое копыто.
– Батюшки, да это же бегемот! – воскликнула я. – А вы говорили – земноводное!
– Так земноводное и есть! – удивился Прошкин. – Живет на земле, а ездить предпочитает в воде.
– Бегемот – млекопитающее… – безнадежно пробормотала я.
Как Августу сманивали с пандуса, как выкладывали ей дорожку из фруктов, как довели до грузового лифта и как водворили в зверинце – это я расскажу как-нибудь в другой раз и в другом произведении. Не волнуйтесь – без рассказа о земноводной бегемотихе вы не останетесь! И, поскольку ситуация действительно интересная, я обязуюсь вспомнить про Августу еще минимум в пяти-шести романах.
Когда мы спустились к столу, все давно остыло, и я велела кухонной бригаде сварганить новый ужин.
Розово-голубая четверка, не проявившая ни малейшего интереса к бегемоту, мрачно переругивалась. Чего-то ее розовая часть не поделила, а голубая часть в лице Севки пыталась навести порядок.
Мой несостоявшийся супруг очень любит наводить порядок. Я как раз надеялась, что он, женившись на мне, будет выносить мусорник. Когда пишешь закрученный детектив, куря при этом сигарету за сигаретой, то мусорник с окурками приходится выносить довольно часто. Я полагала также, что он будет приносить продукты и время от времени класть кафель. Но судьба оказалась против. Оно и к лучшему – теперь я с высоты шестиэтажного особняка смотрела на этого жалкого гомосексуалиста и тихо злорадствовала. Человек, у которого нет денег на приличный отель, почему он вынужден проситься на постой к бывшей невесте, может вызвать только тихое злорадство.
Бусик, такой трогательный в своей белой кружевной блузочке, жался в уголке дивана. Ему было неловко за сурового Севку. Я подошла к гостю – не люблю, когда кому-то в моем доме неловко.
– Ну как? Хорошо устроились? – спросила я. – Если чего-то не хватает, вызовите старшую горничную Мусеньку.
– Спасибо, все просто замечательно, – прошелестел Бусик. – У вас изумительный браслет! Ах, я просто жить не могу без таких безделушек!
Браслет предназначался отнюдь не Бусику, но я расстегнула его и надела на тоненькое бледное запястье.
– Ах, вы такая противная! – восторженно воскликнул малютка.
Я невольно отстранилась. Много чего могу, но вот быть противной в таких обстоятельствах как-то не доводилось.
– Надеюсь, вы уже со всеми познакомились? – дипломатично свернула я на другую тему.
Бусик погрустнел.
– Ваши свекрови совершенно очаровательны, – сказал он. – Жаль, что у меня никогда не будет свекрови…
– А Варенька?! – брякнула я.
Тут у входа в гостиную раздался шум, треск, крики. Я подумала было, что это Августа, недовольная новым жильем, пошла искать другое пристанище, но все оказалось куда проще.
Дверь распахнулась, мажордом отлетел в сторону, Мусенька с Люсенькой завизжали, и в столовую влетел язык полыхающего пламени. Я поняла, что это не бегемот, это пожар, но пламя, пронесясь через все помещение (семьдесят: чтоб не соврать, квадратных метров), замерло передо мной, и тут оказалось, что это всего-навсего женщина. Но до отвращения красивая женщина.
Длинное вечернее платье было такого пронзительно красного цвета, с таким нестерпимым блеском, что я зажмурилась. Впрочем, сияние исходило не только от одежды. На пальцах, в волосах, в ушах, на груди полыхали огромные бриллианты и рубины. Волосы же у гостьи были темно-синие, и я даже допускаю, что не от краски, а от природы.
Пухлый рот, покрытый помадой пурпурного оттенка, капризно и чувственно изогнулся – один уголок вверх, другой вниз. Незнакомка, тряхнув роскошными кудрями, произнесла:
– Добрый вечер, господа, я Елизавета Шишкина! Простите, слегка запоздала, но дела задержали! Мирила Аллочку с Филей!
Я чуть не лишилась чувств. Сперва гомосексуалисты, потом бегемот, теперь еще Елизавета – не слишком ли много для одного маленького шестиэтажного особнячка?
– Садитесь! – радушно пригласил Прошкин. – У нас сегодня седло дикой козы!
Елизавета пошла вдоль стола. Я увидела, что у близнецов отваливаются челюсти. Вгляделась – да-а… при таком платье трусики не наденешь…
Декольте на спине простиралось до того самого места, на котором должны быть трусики, и даже сантиметров на пять ниже.
Елизавета села на указанное место и бойко завела светскую беседу. Как-то незаметно рядом с ней оказалась Юлик и стала оттирать менее импозантных мужчин, в том числе и близнецов. Масик приникла к Севке и, похоже, страстно ему на ухо жаловалась, а он хмурился и кивал.
Когда рука Юлика уже лежала на колене Елизаветы, я ощутила что-то нехорошее. Возможно, услышала отдаленный шум. Предчувствие не обмануло.
– Вах-тарарах-ишак-ханум-ильрахман-кырдык!!!
Не уверена, что именно это прозвучало, но восточный колорит в вопле присутствовал несомненно.
В распахнувшейся двери стоял вороной мужчина в безупречном белом смокинге и в чалме.
Его рубашку украшала красная бабочка с бриллиантовой брошью в середине, один камень в шесть каратов, четыре – по два карара, остальное – алмазная россыпь. О стрелку его брюк можно было порезаться. Идеальное впечатление респектабельности портило выражение дикой злобы на смуглом лице… стоп!..
Я, кажется, запуталась. Впечатление портило выражение? Или выражение портило впечатление?
Пока я соображала, восточный мужчина, потрясая огромным черным пистолетом устремился к Елизавете. Раздались четыре выстрела подряд! Вопль, крики, звен бьющейся посуды донеслись словно издалека…
Я открыла глаза. Вокруг царил какой-то белесый полумрак. Прямо на меня смотрели огромные глаза Елизаветы.
– Кто это? – шепотом спросила я и тихо порадовалась – вот тут шепот был более чем к месту!
Раздались еще выстрелы – из какого-то другого оружия.
– Мудак, – ответила Елизавета. – Мой бывший муженек, Данияр-бей! И как только он узнал, что я сюда поехала?
Вот на этот вопрос я знала ответ – проболталась ее прислуга, которая просто не могла утаить, что хозяйка отправилась к самой Яше Квасильевой.
– Злой чечен ползет на берег, точит свой кинжал… – забормотал прямо над ухом свекор. Оказывается, он тоже догадался нырнуть под стол. Я опять обрадовалась – от выстрелов у старика что-то в голове перемкнуло, и он из времен императора Павла Петровича уже возвысился до времен императора Николая, ишь, Лермонтова процитировал…
Скатерть задралась. В укрытие проникла голова с торчащими вороными усами и выпученными карими глазами. Елизавета завизжала.
– Оставьте нас в покое! = крикнула я голове.
– Кырдым-ишак-базар-бельманды-йок! – отвечал Данияр-бей, схватил Елизавету за плечо и выволок из-под стола. Я немедленно выбежала на четвереньках следом и увидела, как алый язык огня и белое пятно смокинга исчезают в дверях.
Красиво убранная столовая превратилась в кошмар. Стол был разгромлен, гости жались по углам и прятались за мебелью.
Ко мне грозно и неотвратимо приближалась старшая свекровь. Кстати, с пистолетом в руке.
– В отличие от Нинели Аристарховны, я не боюсь гонконгских пиратов и чеченских террористов, – холодно произнесла она. – Но я хотела бы выяснить – как сюда попала эта сладкая парочка.
– За-за-зачем? – в ужасе спросила я.
– Правила хорошего тона требуют знать, чьи похороны ты оплачиваешь.
Откуда-то снизу послышался страшный визг.
– Не думаешь же ты, детка, что мы должны бросить людей, убитых в нашем доме, на произвол судьбы? – поинтересовалась свекровь, поигрывая пистолетом. – Даже если это люди не нашего круга.
К Авдотье Гавриловне подошел мажордом. Его парадный кафтан был залит соусом – очевидно, в пылу побоища от Даниял-бея отбивались блюдами с едой.
– Если угодно, я вызову транспорт из морга, – предложил он.
– Вызывайте, – без размышлений согласилась я.
В моем особняке много всяких извращений – есть зимний сад, есть все виды бань, включая папуасскую, есть биллиардная, есть смотровая площадка. Но морга мы не держим. Трупы, которые мне попадаются по ходу следствия, решительно незачем привозить домой. Тут и без них безумства хватает.
Раздалось еще четыре выстрела – вроде бы во дворе.
Дверь столовой снова распахнулась. К косяку прислонилась абсолютно голая Елизавета.
– Кырдык-ишак-тарарам-алейкум-бардак-оглы! – отчетливо произнесла она.
Во дворе я увидела какую-то странную цистерну, вокруг которой суетился наш зоотехник Гоша, покрикивая на каких-то незнакимых мужчин. Я подумала, что это вода из Индийского океана, которую мы заказали для Дусеньки, и спокойно вошла в дом.
В столовой вокруг накрытого стола сидело по меньшей мере человек пятнадцать, среди них я узнала Авдотью Гавриловну, вырядившуюся, словно на вручение «Оскара», Нинель Аристарховну в самом радужном из ее гигантских комбинезонов, близнецов, которые для разнообразия вырядились во фраки, но кожаных бандан не сняли, Севку в смокинге, Бусика в белой кружевной блузочке, Юлика в наглухо застегнутом пиджаке и Масика в таком же, как у меня, маленьком черном платьице. Севка обнимал за плечи хрупкого Бусика, а Юлик – Масика. Остальные лица были мне незнакомы.
Наш мажордом в кафтане восемнадцатого века, подлинном, с настоящими золотыми позументами, с булавой в руке, объявил мое прибытие.
Из-за стола поднялся здоровенный толстяк в смокинге, с такой улыбкой, что я даже попятилась. Нечто похожее я вижу иногда в зверинце, когда Дусенька не в настроении, но далеко не каждый день.
– Здравствуйте, Яшенька, здравствуйте! – он попытался выйти из-за стола, но такое пузо не дает свободы маневра. – Привет вам от Сары Абрамовны!
– Очень приятно. Как здоровье Сары Абрамовны? – вежливо спросила я.
– Увы, нет больше среди нас Сары Абрамовны, – жизнерадостно сообщил толстяк. – Разрешите представиться – Эдуард Прошкин! Справа от меня – моя супруга Татьяна, слева детки – Никитик и Аринушка, с ними моя дражайшая теща Акколада Игнатьевна и тесть Рафаэль Микаэлевич…
Он назвал еще несколько человек родни. Я никак не могла понять, каким ветром занесло сюда это семейство, и озиралась в поисках свекра. Старик куда-то сгинул, а ведь обычно любил принимать гостей. Он сейчас был бы весьма кстати – по крайней мере, помог бы разобраться с Эдуардом Прошкиным.
– Шесть лет назад, если помните, пролетом из Африки вы побывали в Берлине, и там на приеме в вашу честь была Хая Абрамовна…
– Там было пятьсот человек гостей! – вспомнила я.
– Ну так и Хая Абрамовна среди них. Она рассказала о вас Саре Абрамовне и дала почитать надписанную вами книжку. Сара Абрамовна стала вашей поклонницей и даже написала вам письмо, помните?
Я открыла рот, чтобы приказать принести сегодняшний мешок с читательскими письмами, но тут же и закрыла – в это время суток письма уже вывезены с прочим мусором. А мешок иногда достигает моей талии. Не читать же все это добро! Я иногда вытаскиваю наугад парочку конвертов, но отвечает на них когда Альфонс Альфонсович, когда Нинель Аристарховна.
– А моя сестра Диана как раз брала у Сары Абрамовны уроки вокала! В общем, когда стало понятно, что нам некуда девать Августу… Поверьте, мы всем звонили! Мы даже обращались в зоопарк, но там не могут создать девочке всех условий! И тут моя супруга говорит: Эдик, помнишь, тетя Сара говорила Диане, что у Яши Квасильевой всегда можно остановиться, и к тому же она страстно любит земноводных!
Я вздохнула.
Гости – мой бич. Эти еще возникли по-человечески, днем. А бывают такие прекрасные незнакомцы, которые валятся мне на голову в четыре часа утра. И всех – прими, всем приятное слово скажи!
Понемногу ситуация прояснилась. Оказалось, Прошкины отправляются в месячный круиз и им решительно некуда девать свою любимицу Августу. Ну конечно, тут у меня бесплатная гостиница для земноводных!
Но я просто не могу отказать животному.
Раньше все приблудные кошки и собаки находили у меня приют, Даже к бразильским тараканам я в конце концов привыкла. Ну что же, у нас как раз свободна комната на пятом этаже, куда мы планировали поместить жениха для Дусеньки, там и небольшой бассейн имеется.
– Яшенька, вы – ангел! – воскликнул Прошкин и добавил также, что ему смертельно не хочется, едва познакомившись со мной, сразу прощаться. Тут я поймала странный взгляд его жены Татьяны, маленькой брюнетке в платье незримого цвета – до такой степени оно было утыкано стразами и расшито блестками, – и решила, что завтра же уеду куда-нибудь в столицу, сниму номер в гостинице и буду там обитать, пока эта компания гостей благополучно не слиняет.
Кстати, и для следствия это будет очень полезно. Меня очень стимулирует неприхотливая походная обстановка, когда вместо джакузи – простая ванна, вместо гардеробной – скромный четырехдверных шкафчик, и вместо шести горничных – всего одна, и та – по настойчивому вызову.
– Пойдем, пойдем, я покажу вам нашу красавицу! – Прошкин, выбравшись-таки из-за стола, направился ко мне. – Ее, наверно, уже разместили!
Подошла озабоченная Мусенька и отозвала меня в сторонку. Я избежала объятий Прошкина, но услышала неприятную новость: эту самую Августу никак не могут выманить из цистерны.
Вспомнив, что моя ненаглядная Дусенька осталась в бассейне Расторгуевых и рискует простудиться, я только вздохнула. Ох уж эти норовистые земноводные…
Мы спустились во двор и увидели такую картину.
Перед цистерной, верхняя часть которой была откинула наподобие крышки от шкатулки, а к борту прислонен здоровенный пандус, стояли зоотехник Гоша, дворник Афанасий, два шофера Прошкиных, и все четыре здоровых мужика хором скандировали:
– Гутя-гутя-гутя-гутя-гутя!..
Крайне редко встречаются земноводные, которые реагируют на свое имя. Да и рептилии тоже. Дусенька, скажем, по этой части совершенно бездарна.
– И давно вы так долбите? – спросила я Гошу.
– Да уж час по меньшей мере.
– Она обычно откликается! – жалобно и чуть ли не слезливо воскликнул Прошкин. – Давайте я сам!
Он встал перед пандусом и заголосил:
– Гутя-гутя-гутя!
Его супруга неодобрительно на него посмотрела.
– Знаете, эти земноводные… – сказала я ей.
– Более тупого существа я в жизни не встречала, – ответила она. И тут я увидела, что она прихватила с собой серебряную корзинку для фруктов с яблоками, грушами и гранатами. Мы обычно ставим такие корзинки на стол во время больших приемов, уж почему мажордом велел ее достать – ума не приложу.
И тут из темноты возник свекор.
– Альфонс Альфонсович, что же вы не за столом? – спросила я его.
– Не осквернюсь единым с блудодеями брашном!
Он все еще пребывал в каких-то допетровских временах. Я подумала, что перед тем, как сдавать Раймондюкаса сотрудникам угрозыска, надо как-то по-хитрому заставить его расколдовать свекра. Иначе, если он поймет, что это – мой родственник, то еще чего похуже ему в голову всадит.
– Гутя-гутя-гутя! – заорал Прошкин.
Альфонс Альфонсович повернулся к нему и устремил в его грудь перст.
– Страдник бешеный! – возопил свекр. – Сам дияволов сын, скоморох, овчеобразный волк, и всяку нечисть за собой тянешь! Нечисть тешит тебя, окаянного! А я ее – рожном уязвлю!
И, повернувшись к цистерне, свекор рявкнул:
– Изыди, сатано!
Надо сказать, что освещение у нас во дворе хорошее, и я, стоя на крыльце, прекрасно видела неподвижную темную поверхность воды в цистерне. В ответ на свекров вопль появились две округлые сущности, я даже подумала сперва, будто кто-то выставил два кулака. И тут же поняла – это не кулаки, это глаза. Тупые круглые глаза. Только они – ничего больше.
Земноводное посмотрело на нас – и глаза скрылись под водой.
– Гутя-гутя-гутя-гутя-гутя! – с новым азартом завопил Прошкин. – Видите, она же слушается!
То, что сидело в воде, опять явило нам два бессмысленных глаза.
– Внимание, внимание! – зашептал Прошкин и сменил пластинку: – Гутя-ротик-гутя-ротик-гутя-ротик-гутя-ротик!
К огромному моему удивлению, в воде что-то заскрежетало и открылась емкость, куда свободно поместился бы большой астраханский арбуз. Это было похоже на чемодан, обитый изнутри розовым шелком. Прошкин протянул руку, жена поднесла корзинку, он взял яблоко и прицельно запустил в чемодан. Раздался скрежет, крышка захлопнулась, и чемодан с добычей скрылся в воде.
Этот трюк они повторили раз примерно шесть, а потом Прошкин опять сменил пластинку.
– Гутя-ножки-гутя-ножки-гутя-ножки! – разорялся он, а свекор неодобрительно косился на него, уже вооруженный невесть где подхваченной лопатой.
Чемодан всплыл и поднялся над уровнем воды. Блеснула мокрая коричневая кожа. На пандус ступило небольшое круглое копыто.
– Батюшки, да это же бегемот! – воскликнула я. – А вы говорили – земноводное!
– Так земноводное и есть! – удивился Прошкин. – Живет на земле, а ездить предпочитает в воде.
– Бегемот – млекопитающее… – безнадежно пробормотала я.
Как Августу сманивали с пандуса, как выкладывали ей дорожку из фруктов, как довели до грузового лифта и как водворили в зверинце – это я расскажу как-нибудь в другой раз и в другом произведении. Не волнуйтесь – без рассказа о земноводной бегемотихе вы не останетесь! И, поскольку ситуация действительно интересная, я обязуюсь вспомнить про Августу еще минимум в пяти-шести романах.
Когда мы спустились к столу, все давно остыло, и я велела кухонной бригаде сварганить новый ужин.
Розово-голубая четверка, не проявившая ни малейшего интереса к бегемоту, мрачно переругивалась. Чего-то ее розовая часть не поделила, а голубая часть в лице Севки пыталась навести порядок.
Мой несостоявшийся супруг очень любит наводить порядок. Я как раз надеялась, что он, женившись на мне, будет выносить мусорник. Когда пишешь закрученный детектив, куря при этом сигарету за сигаретой, то мусорник с окурками приходится выносить довольно часто. Я полагала также, что он будет приносить продукты и время от времени класть кафель. Но судьба оказалась против. Оно и к лучшему – теперь я с высоты шестиэтажного особняка смотрела на этого жалкого гомосексуалиста и тихо злорадствовала. Человек, у которого нет денег на приличный отель, почему он вынужден проситься на постой к бывшей невесте, может вызвать только тихое злорадство.
Бусик, такой трогательный в своей белой кружевной блузочке, жался в уголке дивана. Ему было неловко за сурового Севку. Я подошла к гостю – не люблю, когда кому-то в моем доме неловко.
– Ну как? Хорошо устроились? – спросила я. – Если чего-то не хватает, вызовите старшую горничную Мусеньку.
– Спасибо, все просто замечательно, – прошелестел Бусик. – У вас изумительный браслет! Ах, я просто жить не могу без таких безделушек!
Браслет предназначался отнюдь не Бусику, но я расстегнула его и надела на тоненькое бледное запястье.
– Ах, вы такая противная! – восторженно воскликнул малютка.
Я невольно отстранилась. Много чего могу, но вот быть противной в таких обстоятельствах как-то не доводилось.
– Надеюсь, вы уже со всеми познакомились? – дипломатично свернула я на другую тему.
Бусик погрустнел.
– Ваши свекрови совершенно очаровательны, – сказал он. – Жаль, что у меня никогда не будет свекрови…
– А Варенька?! – брякнула я.
Тут у входа в гостиную раздался шум, треск, крики. Я подумала было, что это Августа, недовольная новым жильем, пошла искать другое пристанище, но все оказалось куда проще.
Дверь распахнулась, мажордом отлетел в сторону, Мусенька с Люсенькой завизжали, и в столовую влетел язык полыхающего пламени. Я поняла, что это не бегемот, это пожар, но пламя, пронесясь через все помещение (семьдесят: чтоб не соврать, квадратных метров), замерло передо мной, и тут оказалось, что это всего-навсего женщина. Но до отвращения красивая женщина.
Длинное вечернее платье было такого пронзительно красного цвета, с таким нестерпимым блеском, что я зажмурилась. Впрочем, сияние исходило не только от одежды. На пальцах, в волосах, в ушах, на груди полыхали огромные бриллианты и рубины. Волосы же у гостьи были темно-синие, и я даже допускаю, что не от краски, а от природы.
Пухлый рот, покрытый помадой пурпурного оттенка, капризно и чувственно изогнулся – один уголок вверх, другой вниз. Незнакомка, тряхнув роскошными кудрями, произнесла:
– Добрый вечер, господа, я Елизавета Шишкина! Простите, слегка запоздала, но дела задержали! Мирила Аллочку с Филей!
Я чуть не лишилась чувств. Сперва гомосексуалисты, потом бегемот, теперь еще Елизавета – не слишком ли много для одного маленького шестиэтажного особнячка?
– Садитесь! – радушно пригласил Прошкин. – У нас сегодня седло дикой козы!
Елизавета пошла вдоль стола. Я увидела, что у близнецов отваливаются челюсти. Вгляделась – да-а… при таком платье трусики не наденешь…
Декольте на спине простиралось до того самого места, на котором должны быть трусики, и даже сантиметров на пять ниже.
Елизавета села на указанное место и бойко завела светскую беседу. Как-то незаметно рядом с ней оказалась Юлик и стала оттирать менее импозантных мужчин, в том числе и близнецов. Масик приникла к Севке и, похоже, страстно ему на ухо жаловалась, а он хмурился и кивал.
Когда рука Юлика уже лежала на колене Елизаветы, я ощутила что-то нехорошее. Возможно, услышала отдаленный шум. Предчувствие не обмануло.
– Вах-тарарах-ишак-ханум-ильрахман-кырдык!!!
Не уверена, что именно это прозвучало, но восточный колорит в вопле присутствовал несомненно.
В распахнувшейся двери стоял вороной мужчина в безупречном белом смокинге и в чалме.
Его рубашку украшала красная бабочка с бриллиантовой брошью в середине, один камень в шесть каратов, четыре – по два карара, остальное – алмазная россыпь. О стрелку его брюк можно было порезаться. Идеальное впечатление респектабельности портило выражение дикой злобы на смуглом лице… стоп!..
Я, кажется, запуталась. Впечатление портило выражение? Или выражение портило впечатление?
Пока я соображала, восточный мужчина, потрясая огромным черным пистолетом устремился к Елизавете. Раздались четыре выстрела подряд! Вопль, крики, звен бьющейся посуды донеслись словно издалека…
Я открыла глаза. Вокруг царил какой-то белесый полумрак. Прямо на меня смотрели огромные глаза Елизаветы.
– Кто это? – шепотом спросила я и тихо порадовалась – вот тут шепот был более чем к месту!
Раздались еще выстрелы – из какого-то другого оружия.
– Мудак, – ответила Елизавета. – Мой бывший муженек, Данияр-бей! И как только он узнал, что я сюда поехала?
Вот на этот вопрос я знала ответ – проболталась ее прислуга, которая просто не могла утаить, что хозяйка отправилась к самой Яше Квасильевой.
– Злой чечен ползет на берег, точит свой кинжал… – забормотал прямо над ухом свекор. Оказывается, он тоже догадался нырнуть под стол. Я опять обрадовалась – от выстрелов у старика что-то в голове перемкнуло, и он из времен императора Павла Петровича уже возвысился до времен императора Николая, ишь, Лермонтова процитировал…
Скатерть задралась. В укрытие проникла голова с торчащими вороными усами и выпученными карими глазами. Елизавета завизжала.
– Оставьте нас в покое! = крикнула я голове.
– Кырдым-ишак-базар-бельманды-йок! – отвечал Данияр-бей, схватил Елизавету за плечо и выволок из-под стола. Я немедленно выбежала на четвереньках следом и увидела, как алый язык огня и белое пятно смокинга исчезают в дверях.
Красиво убранная столовая превратилась в кошмар. Стол был разгромлен, гости жались по углам и прятались за мебелью.
Ко мне грозно и неотвратимо приближалась старшая свекровь. Кстати, с пистолетом в руке.
– В отличие от Нинели Аристарховны, я не боюсь гонконгских пиратов и чеченских террористов, – холодно произнесла она. – Но я хотела бы выяснить – как сюда попала эта сладкая парочка.
– За-за-зачем? – в ужасе спросила я.
– Правила хорошего тона требуют знать, чьи похороны ты оплачиваешь.
Откуда-то снизу послышался страшный визг.
– Не думаешь же ты, детка, что мы должны бросить людей, убитых в нашем доме, на произвол судьбы? – поинтересовалась свекровь, поигрывая пистолетом. – Даже если это люди не нашего круга.
К Авдотье Гавриловне подошел мажордом. Его парадный кафтан был залит соусом – очевидно, в пылу побоища от Даниял-бея отбивались блюдами с едой.
– Если угодно, я вызову транспорт из морга, – предложил он.
– Вызывайте, – без размышлений согласилась я.
В моем особняке много всяких извращений – есть зимний сад, есть все виды бань, включая папуасскую, есть биллиардная, есть смотровая площадка. Но морга мы не держим. Трупы, которые мне попадаются по ходу следствия, решительно незачем привозить домой. Тут и без них безумства хватает.
Раздалось еще четыре выстрела – вроде бы во дворе.
Дверь столовой снова распахнулась. К косяку прислонилась абсолютно голая Елизавета.
– Кырдык-ишак-тарарам-алейкум-бардак-оглы! – отчетливо произнесла она.
Глава одиннадцатая
Первым опомнился свекор.
Сорвав со стола скатерть длиной в восемь метров, отделанную кружевом валансьен, он поспешил к даме – прикрыть ее наготу. При этом со стола полетела чудом уцелевшая посуда.
– Он вас ранил, прелестное создание? – вопил свекор. – Позвольте мне покарать преступника, вельмишановна пани!
– Нет, не ранил! – прорыдала Елизавета, размазывая макияж. – Только всю обежду содрал! У них так принято! Драгоценности в клумбу зашвырнул! И шины мне прострелил!
– Бедная девочка! Бедная крошка! Вы перенервничали! Успокойтесь! Поешьте! – это к нам подкатилась младшая свекровь. Она только что плюнула на очередную диету, вышвырнула таблетки для похудения и наслаждалась райской жизнью. Ну и, естественно, что должна была она спасать в первую очередь, когда началась стрельба? Серебряное метровое блюдо с седлом дикой козы! Его она и притащила Елизавете.
– Из-за чего он так озверел? – спросила я обмотанную скатертью Елизавету.
– Да из-за Миши Раймондюкаса. Как про нашу свадьбу услышал – прямо с катушек сорвался.
Ага, мрачно подумала я, дело уже дошло до свадьбы! Значит, красотка знает, что жених уже овдовел! А откуда она это может знать? Только от самого Раймондюкаса!
– Пойдем ко мне, – ласково сказала я. – Подберем тебе в гардеробной что-нибудь поприличнее. Альфонс Альфонсович!
Свекор все еще заворачивал Елизавету в скатерть, и я испугалась, что без посторонней помощи с нее эти восемь метров перепачканного полотна просто не отмотаю. Мне же нужно было побеседовать с красоткой наедине и без посторонней помощи.
Мажордом, как самый вменяемый из присутствующих, принес поднос с рюмочками хорошего коньяка. Елизавета выпила три подряд – и вдруг расхохоталась.
– Надо же! Это еще замечательно, что помолвка сорвалась! А если бы он в «Железный попугай» ворвался? Представляешь – за полчаса до помолвки все – прахом! Мы их всей тусовкой мирили! Ни хрена! Я плюнула, вдруг вспомнила – меня же Яша Квасильева в гости звала! Ну, я и приехала! А он – за мной!
Чтобы семейство не помешало мне произвести допрос, я выпихнула Елизавету из столовой и тут же вызвала лифт.
Туда за нами чуть не ворвался Прошкин. Он подобрал в коридоре клок Елизаветиного платья и пытался не просто отдать его, но и приладить к тому месту, где этот клок был изначально. Прошкина я выпихнула, и мы понеслись в мои апартаменты.
В гардеробной, примеряя мои платья, Елизавета, естественно, разговорилась.
– Данияр-бей был моим мужем целый год – вечность, правда? Я обычно так долго возле мужиков не выдерживаю, убегаю. Только до сих пор все разводы были без проблем. А этот меня дважды ловил и дома запирал. Мои бывшие мужья, общим количеством восемь штук…
Я ощутила укол зависти. Во-первых, у нее – восемь, а у меня – всего семь. Во-вторых, она сама от них избавлялась, а мои смывались под покровом темноты…
– …восемь штук, – вещала она, – люди интеллигентрые, никаких пошлых выходок себе не позволяли. Даже когда меня с кем-то в постели застукивали. Более того – они обеспечили меня материально. Один квартиру купил, другой – дачу, третий – бриллианты…
Дачу! Я тут же вспомнила, что кричала на лесной полянке покойница Елена. Вроде бы муж продал ее дачу и деньги забрал. Ага, вот на что нацелился Мишенька Раймондюкас! Невеста действительно с приданым!
– Пятый вообще оставил все свое состояние! – похвасталась она.
– Состояние – это классно, – одобрила я. – У меня тоже кое-какое имеется. И знаешь? Шутки шутками, а я иногда задумываюсь – кому оно после моей смерти достанется?
– А ты не замужем?
– Временно не замужем. А ты за Мишку Раймондюкаса собралась?
– Ты его знаешь?!
– Еще бы! – выразительно воскликнула я. Еще бы мне не знать человека, которого через несколько дней по моей наводке арестуют как убийцу! Правда, странновато, что труп всего один. Я привыкла расследовать преступления, в которых фигурирует по пять-шесть покойников, а однажды из было двадцать восемь – это когда впридачу к причим неприятностям перевернулся автобус с туристами.
– Ну так с моим состоянием все ясно! Я уже написала завещание, по которому в случае моей смерти все остается Михаилу Раймондюкасу!
Я ахнула.
Елизавета не производила впечатления непроходимой дуры. Не для того же она выкачала из восьмерых мужей квартиру, дачу, бриллианты и прочие мелочи, чтобы все отдать девятому!
– Мишенька – тот, о ком я всю жизнь мечтала! Мой идеал – блондин скандинавского типа, – сообщила Елизавета.
Интересно, подумала я, Данияр-бея ну никак не назовешь блондином скандинавского типа.
– А предыдущий? Ты не боишься, что он чего-нибудь натворит?
– Боюсь, – призналась она. – Ты сама видела, восточный человек, горячая кровь. До сих пор не может поверить, что мы развелись. Вот поэтому я и написала завещание. Он знает, что в случае моей смарти те драгоценности, которые он мне подарил, попадут к Мишеньке. А это – наследство далеких предков, среди которых два халифа, шесть султанов и двести одиннадцать эмиров.
– Ничего себе!
Вот с предками у меня неувязка. По идее, хозяйке такого особняка полагается целое генеалогическое древо. Я дала себе слово, что при ближайшем преступлении, связанном с аристократами, какое мне придется расследовать, я в качестве гонорара попрошу это самое древо.
Представив себе его раскидистую крону с висящими на ветвях медальончиками, в которых сплошь имена герцогов и графов, я несколько отвлеклась от допроса. Но Елизавета оказалась дисциплинированной дамой – без всяких наводящих вопросов рассказывала, как Данияр-бей пытался воспрепятствовать разводу, как умолял ее ехать с ним в какую-то непроизносимую восточную страну, клятвенно уверяя, что там ни один посторонний мужчина не увидит ее лица. Потом он перешел к варварским способам воздействия – начал бить посуду.
– Прикинь, он сжег мою норковую шубу, – пожимая точеными плечиками, сказала Елизавета. – Зимой! Ну, манто в чем провинилось?
Я чуть было не ответила, что правильно сделал. Теперь норковые шубы, прикупленные где-то в Турции, носят решительно все – по-моему, даже бабки, которые торгуют укропом и петрушкой.
Потратив какое-то количество денег, Елизавета получила штамп в паспорте о разводи и свидетельство о нем же, которое тут же отвезла в банк и положила в сейф. Данияр-бей увидел ксорокопию документа и, естественно, не поверил. Он подкарауливал бывшую жену в самых неожиданныъ местах, говорил ей гадости и портил вещи. Словом, вел себя как пещерный человек – хотя как раз пещерный человек и не стал бы жечь норковую шубу, у него бы на мех рука не поднялась. При этом восточный мужчина лчень нагло заявлял:
Сорвав со стола скатерть длиной в восемь метров, отделанную кружевом валансьен, он поспешил к даме – прикрыть ее наготу. При этом со стола полетела чудом уцелевшая посуда.
– Он вас ранил, прелестное создание? – вопил свекор. – Позвольте мне покарать преступника, вельмишановна пани!
– Нет, не ранил! – прорыдала Елизавета, размазывая макияж. – Только всю обежду содрал! У них так принято! Драгоценности в клумбу зашвырнул! И шины мне прострелил!
– Бедная девочка! Бедная крошка! Вы перенервничали! Успокойтесь! Поешьте! – это к нам подкатилась младшая свекровь. Она только что плюнула на очередную диету, вышвырнула таблетки для похудения и наслаждалась райской жизнью. Ну и, естественно, что должна была она спасать в первую очередь, когда началась стрельба? Серебряное метровое блюдо с седлом дикой козы! Его она и притащила Елизавете.
– Из-за чего он так озверел? – спросила я обмотанную скатертью Елизавету.
– Да из-за Миши Раймондюкаса. Как про нашу свадьбу услышал – прямо с катушек сорвался.
Ага, мрачно подумала я, дело уже дошло до свадьбы! Значит, красотка знает, что жених уже овдовел! А откуда она это может знать? Только от самого Раймондюкаса!
– Пойдем ко мне, – ласково сказала я. – Подберем тебе в гардеробной что-нибудь поприличнее. Альфонс Альфонсович!
Свекор все еще заворачивал Елизавету в скатерть, и я испугалась, что без посторонней помощи с нее эти восемь метров перепачканного полотна просто не отмотаю. Мне же нужно было побеседовать с красоткой наедине и без посторонней помощи.
Мажордом, как самый вменяемый из присутствующих, принес поднос с рюмочками хорошего коньяка. Елизавета выпила три подряд – и вдруг расхохоталась.
– Надо же! Это еще замечательно, что помолвка сорвалась! А если бы он в «Железный попугай» ворвался? Представляешь – за полчаса до помолвки все – прахом! Мы их всей тусовкой мирили! Ни хрена! Я плюнула, вдруг вспомнила – меня же Яша Квасильева в гости звала! Ну, я и приехала! А он – за мной!
Чтобы семейство не помешало мне произвести допрос, я выпихнула Елизавету из столовой и тут же вызвала лифт.
Туда за нами чуть не ворвался Прошкин. Он подобрал в коридоре клок Елизаветиного платья и пытался не просто отдать его, но и приладить к тому месту, где этот клок был изначально. Прошкина я выпихнула, и мы понеслись в мои апартаменты.
В гардеробной, примеряя мои платья, Елизавета, естественно, разговорилась.
– Данияр-бей был моим мужем целый год – вечность, правда? Я обычно так долго возле мужиков не выдерживаю, убегаю. Только до сих пор все разводы были без проблем. А этот меня дважды ловил и дома запирал. Мои бывшие мужья, общим количеством восемь штук…
Я ощутила укол зависти. Во-первых, у нее – восемь, а у меня – всего семь. Во-вторых, она сама от них избавлялась, а мои смывались под покровом темноты…
– …восемь штук, – вещала она, – люди интеллигентрые, никаких пошлых выходок себе не позволяли. Даже когда меня с кем-то в постели застукивали. Более того – они обеспечили меня материально. Один квартиру купил, другой – дачу, третий – бриллианты…
Дачу! Я тут же вспомнила, что кричала на лесной полянке покойница Елена. Вроде бы муж продал ее дачу и деньги забрал. Ага, вот на что нацелился Мишенька Раймондюкас! Невеста действительно с приданым!
– Пятый вообще оставил все свое состояние! – похвасталась она.
– Состояние – это классно, – одобрила я. – У меня тоже кое-какое имеется. И знаешь? Шутки шутками, а я иногда задумываюсь – кому оно после моей смерти достанется?
– А ты не замужем?
– Временно не замужем. А ты за Мишку Раймондюкаса собралась?
– Ты его знаешь?!
– Еще бы! – выразительно воскликнула я. Еще бы мне не знать человека, которого через несколько дней по моей наводке арестуют как убийцу! Правда, странновато, что труп всего один. Я привыкла расследовать преступления, в которых фигурирует по пять-шесть покойников, а однажды из было двадцать восемь – это когда впридачу к причим неприятностям перевернулся автобус с туристами.
– Ну так с моим состоянием все ясно! Я уже написала завещание, по которому в случае моей смерти все остается Михаилу Раймондюкасу!
Я ахнула.
Елизавета не производила впечатления непроходимой дуры. Не для того же она выкачала из восьмерых мужей квартиру, дачу, бриллианты и прочие мелочи, чтобы все отдать девятому!
– Мишенька – тот, о ком я всю жизнь мечтала! Мой идеал – блондин скандинавского типа, – сообщила Елизавета.
Интересно, подумала я, Данияр-бея ну никак не назовешь блондином скандинавского типа.
– А предыдущий? Ты не боишься, что он чего-нибудь натворит?
– Боюсь, – призналась она. – Ты сама видела, восточный человек, горячая кровь. До сих пор не может поверить, что мы развелись. Вот поэтому я и написала завещание. Он знает, что в случае моей смарти те драгоценности, которые он мне подарил, попадут к Мишеньке. А это – наследство далеких предков, среди которых два халифа, шесть султанов и двести одиннадцать эмиров.
– Ничего себе!
Вот с предками у меня неувязка. По идее, хозяйке такого особняка полагается целое генеалогическое древо. Я дала себе слово, что при ближайшем преступлении, связанном с аристократами, какое мне придется расследовать, я в качестве гонорара попрошу это самое древо.
Представив себе его раскидистую крону с висящими на ветвях медальончиками, в которых сплошь имена герцогов и графов, я несколько отвлеклась от допроса. Но Елизавета оказалась дисциплинированной дамой – без всяких наводящих вопросов рассказывала, как Данияр-бей пытался воспрепятствовать разводу, как умолял ее ехать с ним в какую-то непроизносимую восточную страну, клятвенно уверяя, что там ни один посторонний мужчина не увидит ее лица. Потом он перешел к варварским способам воздействия – начал бить посуду.
– Прикинь, он сжег мою норковую шубу, – пожимая точеными плечиками, сказала Елизавета. – Зимой! Ну, манто в чем провинилось?
Я чуть было не ответила, что правильно сделал. Теперь норковые шубы, прикупленные где-то в Турции, носят решительно все – по-моему, даже бабки, которые торгуют укропом и петрушкой.
Потратив какое-то количество денег, Елизавета получила штамп в паспорте о разводи и свидетельство о нем же, которое тут же отвезла в банк и положила в сейф. Данияр-бей увидел ксорокопию документа и, естественно, не поверил. Он подкарауливал бывшую жену в самых неожиданныъ местах, говорил ей гадости и портил вещи. Словом, вел себя как пещерный человек – хотя как раз пещерный человек и не стал бы жечь норковую шубу, у него бы на мех рука не поднялась. При этом восточный мужчина лчень нагло заявлял: