И, наконец, незнакомка совершила исторический экскурс.
«Конечно, мать бы тебе такого не присоветовала. Наши матери и бабки жили в другую эпоху. Их мужчины пришли с войны и знали цену женщине и счастью. А наши с тобой мужья, голубушка, – благополучные мотыльки. Мотылек на амбразуру не кидается.»
И после тому подобных рассуждений – куча поклонов с приветами.
Прочитав это странное письмо, Иван стал соображать – когда же оно написано. Даты не было, но упоминался январь неизвестного года.
Что-то в этом послании показалось Ивану очень знакомым. И вдруг он вспомнил – совершенно отчетливо. Это было в его же собственной гримерке, две недели назад. Темнота, мохнатая овчина на топчане, хитрые Майины застежки и ее отрешенный голос:
– Ну и черт со мной…
Вот тут Иван действительно обалдел.
Так что же это, подумал он, клин – клином? И кто же он в этом спектакле? Ну, допустим, и сам тогда был хорош… Да, допустим. Но – кому, идиот, доверился, кому легенду рассказывал? Ведь слушала, ведь отвечала… нужна ей была эта легенда, как рыбе зонтик!
Иван стал торопливо одеваться. Отшвырнул шлепанцы – несомненно, принадлежавшие тому Виктору. Потом заправил постель и выскочил из дома без завтрака.
Резво вылетая к автобусу, он постановил – никаких больше тихих вечеров, никакой домашней женщины в халатике, никаких книг про искусство! Но на полпути к цирку он вспомнил, что гастроли в городе продлятся еще с месяц. И проблема личной жизни, так сказать, встанет… Поскольку однажды Ивану вышла боком случайная связь, он больше не хотел дурацких экспериментов с медицинским финалом. В общем, вывод оказался прост: раз женщина дает – надо брать…
Одно благо во всем этом несомненно есть, сказал себе Иван, Майя не будет строить планов на будущее.
Когда он, уже в тренировочном трико, схватил чемодан, тот сам собой распахнулся и мячи разбежались кто куда. И спрятались – хоть бы один из семерки посветил из угла серебряной полоской!
– Ребята, вы чего это? – спросил Иван. – Очумели?
Мячи не показывались.
– Не надо ревновать, все равно я от вас никуда не денусь, – сказал тогда Иван и опустился на четвереньки. Последним, как он знал наверняка, обнаружился Хвостик. Иван подумал, что не следовало все-таки рассказывать Майе про Мадонну. Мячи в чемодане лежали покорные, но готовые к сопротивлению. И на репетиции выкаблучивались как могли.
* * *
Несколько дней Иван не звонил Майе. Но однажды утром, выглянув в окно башенки, он заметил, что кроны деревьев стали другими. Еще вчера они были прозрачными. Потом, проходя по скверу, он обнаружил, что на кустах набухли почки. Значит, пришла очередная весна.
В тот день, сбегав на примерку костюма, Иван решил нанести визит Мадонне. Она все так же висела напротив окна. И толпа осталась прежней, хотя в одном из профилей Иван с изумлением опознал Николаева.
В закутке у другого окна он обнаружил Майю. Иван честно не собирался пока разыскивать художницу, но так получилось, так само получилось. Какой-то нахрапистый дядька брал у нее интервью. Она деловито объясняла насчет роли искусства в подставленный микрофон, и глаза у нее были тоскливые.
У Ивана не раз брали микрофонные интервью и кое-какие пакости этого дела он усвоил. Пристроившись сзади, он включил Мэгги, чтобы чинная клавесинная музыка наложилась на ровный голос Майи.
Тут Майя оживилась. Она стала интонировать каждую свою фразу соответственно музыкальным фразам, возвышаясь аж до мелодекламации. Корреспондент уставился на нее с недоверием и поспешил завершить беседу.
Майя, попрощавшись, повернулась, схватила Ивана за руку и втащила его в дверь с табличкой «Служебный вход».
– Поросенок! – без особой, впрочем, ярости сказала она. – Ты за что человеку интервью испортил? Он и так в радиокомитете на волоске держится, а теперь еще такую лажу принесет! Им за этакий музыкальный фон знаешь как нагорает?
– Знаю! – ответил довольный Иван.
– Тогда – ходу! – приказала Майя. – А то он догадается и вернется переписывать!
По запасной лестнице она вывела Ивана в служебный гардероб, оделась, и они вместе вышли на улицу. Там Иван высказал все, что имел против прессы, и Майя согласилась.
В первом подвернувшемся кафе они выпили по чашке кофе с пирожным и разбежались. Насчет встречи не договаривались, но и так было ясно – после представления Иван позвонит и потребует, чтобы ставили чайник на газ – через двадцать минут явится дорогой гость.
Иван лег первым, взяв в постель пару книг и Мэгги. Майя возилась на кухне – варила цукаты из апельсинных корок, которые они вместе сняли с десяти кило апельсинов. Иван позвал ее. Она подошла, присела на край постели и, перебирая его темные волосы, пообещала, что сию минуту кончит все дела и придет.
– Ты вот обещала, что сходишь посмотреть мои семь мячей с поворотом, а до сих пор собираешься, – буркнул Иван.
– На этой же неделе схожу, – начала Майя, – ты же понимаешь, во-первых, выставка…
И тут раздался звонок в дверь.
– Это пьяный сосед заблудился, – объяснила Майя. – С ним бывает…
Звонок повторился. И еще раз. Звонили пронзительно и настойчиво, подолгу не отнимая пальца от кнопки.
– Он что, спятил? – рассердился Иван. – Погоди, сейчас я с ним разберусь!
– Лежи! – Майя удержала его за плечи и повалила на подушку. – Нормальный человек так звонить не станет. Видимо, это не мой алкоголик. Так может звонить… знаешь, кто? Соседи, к которым я протекаю! Они уже однажды так трезвонили…
Она встала и вышла в прихожую. Иван услышал, как открывается дверь. Потом мужской голос сказал невнятное, и на пороге возник мужчина. В комнате был полумрак, в прихожей – светло, так что Иван увидел лишь его силуэт в профиль.
– Смотрю, в окне свет… – говорил мужчина, обращаясь к оставшейся в прихожей Майе. – Ну как же не зайти, тем более, что я вчера был на твоей выставке и…
Тут мужчина привычным движением попал пальцем в выключатель, зажег свет и увидел лежащего в постели Ивана.
Они уставились друг на друга: мужчина – с изумлением, а Иван – даже с интересом.
Пауза продлилась очень недолго.
– Ну, с нами все ясно, – сказал мужчина, и его вынесло из комнаты.
– А что же ты еще ожидал увидеть? – жестяным голосом спросила Майя.
Потом сразу хлопнула входная дверь, а Майя вернулась и села на стул.
– Значит, это и был твой сосед? – недоверчиво спросил Иван, потому что гость оказался трезвым и даже приятной внешности.
– Это мой муж, – сказала Майя. – Вспомнил! Явился!
Иван присвистнул.
– Ерунда какая-то, я даже слова сказать не успела, – то ли сердито, а то ли растерянно произнесла она. – А он сразу в комнату!
Что-то надо было делать. Возможно, встать, одеться и уйти. По расстроенному лицу Майи Иван угадал – проворонен последний шанс. С одной стороны, и замечательно, если так, но с другой…
– Не вовремя я прибыл, – буркнул Иван.
– Да при чем тут ты!… – она вздохнула и заговорила – торопливо и зло. – Мы три года назад развелись. Это была его инициатива я тянула, как могла! А после всего… после этого он не забыл меня… представляешь, повадился приходить! Вот так и приходил иногда – два года! И я принимала! Вот скажи ты мне – на что я надеялась?…
Иван видел, с какой болью дается ей эта совершенно ненужная исповедь, а прервать не мог.
– Да вот, принимала! И вся гордость – к черту… Ладно! Это уже лирика. Два года, понимаешь? Его где-то там носит, с кем-то там, а я сижу по ночам, работаю и жду! Вот – на целую выставку наработала, хоть за это ему спасибо! Работаю и думаю – ну, что же такое сделать, чтобы избавиться от этого идиотского ожидания?
– В таких случаях клин клином вышибают! – посоветовал Иван и поразился собственной злости.
Майя растерянно посмотрела на него.
– Мавр сделал свое дело, мавр может уходит? – поинтересовался Иван колючим голосом. Перед глазами стояло письмо… Он вылез из-под одеяла и взялся за джинсы.
– Перестань, – сказала Майя. – Куда ты, на ночь глядя?
Но она до того погрузилась в свою неприятность, что вежливые слова были хуже всякой ругани.
– Такси поймаю! – строптиво отвечал Иван.
– Перестань! – вдруг приказала она. – Ну, клин клином, ну, мавр! Ты, что ли, лучше? Я по твоим святым чувствам удар нанесла?
За окном ударил в подоконник обыкновенный весенний дождь.
– Не мудри, – уже спокойнее сказала Майя. – Все к лучшему. Вот я, например, очень тебе благодарна. Это же победа, понимаешь? Он впервые в жизни был третьим лишним!…
Майя расхохоталась, и смеялась она гораздо дольше, чем следовало бы.
Иван подумал – действительно, не он же сейчас был третьим лишним, а тот, другой. Хотя и у него роль не из лучших. Да еще дождь начался.
– Давай-ка лучше ложись, – и он вернул джинсы на спинку стула. – Тебе завтра рано вставать.
– Я немного поработаю, – подумав, ответила Майя. – В дурном настроении мне лучше работается. А такого дурного у меня давно не бывало.
Она села к столу – и Иван заснул, не дождавшись, чтобы она по крайней мере обернулась к нему.
Утром Майи не было, а свежая картинка для детской книги лежала на столе. Принцесса в облачном платье с воланами и в зубчатой короне собирала разноцветные ромашки на лугу перед замком. Серые глаза принцессы грустно смотрели на букетик. У ее ног встала на задние лапки собачка с такими же глазами.
Майя тщательно выписала каждый завиток рыжих принцессиных кудрей, каждую травинку. Иван понял, что работала она чуть ли не до утра. Это он уважал – сам любил точность и тонкость в деталях.
И в цирке, где Гришины джигиты еще не освободили манеж, Иван, стоя у форганга в тренировочном трико и ежась от сквозняка, думал – что вот надо же, впервые в жизни встретил женщину, которая не боится работы, и с той ничего не вышло…
– Вот так-то, Хвостик, – сказал он мячу. – С бабой я завязываю, но хоть ты-то не подведи…
Очевидно, довольные его решением, мячи летали, как заведенные, радуя глаз и руку. Иван думал – первые куски будущего номера должны быть именно механическими, без азарта. А вот потом, когда за витражом начнет разгораться свет…
Очевидно, ему тоже работалось лучше в дурном настроении. Те несколько дней, что он не видел Майи, не звонил ей и даже не ходил на выставку, несомненно, пошли на пользу будущему номеру супер-экстра-класса «Жонглер и Мадонна».
Потом он встретил Майю в цирке – она входила в кабинет к главрежу, а он еле исхитрился не вылететь из-за угла приемной. Мавр сделал свое дело и ушел.
И наступил очередной вечер. Иван, вооруженный воздушными шарами с бутафорской ромашкой, маршевым шагом вышел на манеж в общей веренице артистов. В нужную минуту он раскинул руки в сторону, обратил лицо вверх и увидел, что в директорской ложе сидит Майя.
Она пришла посмотреть на него, так понял Иван, она делает первый шаг! Но – зачем? Ей нужна победа – вроде победы над первым мужем? Ей нужен мавр, которого даже не пытаются удержать? Чего она хочет? Клин клином, что ль, не до конца выбит?
Ах, ты пришла полюбоваться, как твой мавр выпендривается на манеже, думал Иван, ладно, ладно! Сейчас и мы кое-что устроим! Выпендримся!
– Хвостик, – сказал он мячу, уже стоя за кулисами перед выходом. – Хвостик, мы все сделаем о-кей! Понял?
Чужая музыка кончилась, началась своя. Иван сосчитал до четырех и побежал на манеж вдогонку за булавами.
Был в бархатной книге один трюк – просчитанный, продуманный, но еще ни разу не попробованный – поворот с семью мячами на триста шестьдесят градусов. На сто восемьдесят – это Иван освоил, на триста шестьдесят – даже не приступался.
Но он знал за собой одну странную вещь. Когда он начинал репетировать новый трюк, тот в самый первый раз удавался прилично, неприятности начинались уже потом. Значит, что – главное? Главное – повыше отправить мячи и не залететь вбок на стремительном повороте.
Майя, единственная в зале, уже знала – что это такое и как оно невероятно. Более того – знала, что Иван это запланировал на будущий год. Так получайте же, мадам!
Иван работал отчаянно. Булавы и кольца изумлялись, но слушались. Мячи – помогали! Они знали, что такое – дьявольский всплеск гордости. И Иван знал, что они не подведут.
Завалив трюк на представлении, артист обязан его повторять до удачи. Это – закон. Людей, преступивших его, Иван не уважал. И понимал, что гордость гордостью, а ударь в глаза какая-нибудь дурацкая лампочка под самым куполом – и прощай, поворот… Но было и другое – номер шел слишком удачно, нужен был удар по нервам, чтобы удача из привычки опять стала победой. Нужен был рывок…
Красное облако зависло, колеблясь, над головой. И сквозь него под самым куполом обозначилась женская фигура в длинных складках царственной мантии, с силуэтом младенца, в ниспадающих, безупречно круглых завитках прозрачно-золотых волос. Сквозь фигуру на Ивана шел сверху свет… точнее, шел сквозь ее несуществующее, будто вырезанное из картины или витража ножницами, лицо…
Облако метнулось вбок, фигура обозначилась яснее. Шевельнулись складки – как будто она незримыми в рукавах мантии ладонями и еле заметным жестом опять собрала облако вместе. Ивану почудилось, что там оно и останется. Он испугался – что же тогда делать без мячей посреди манежа? Но блики на складках уже опять были дежурными лампочками под куполом… но мячи уже возвращались в цепкие руки…
– Ни фига себе! – весело прошептал кто-то из униформы.
Зрители, дождавшись конца комбинации, зааплодировали. Да хоть он волчком завертись – аплодисменты были бы все теми же. Впрочем, победа оставалась победой. И куда более яркой, чем ночной рисунок Майи. Принцессы, замки – это ремесло… Не изобразила же она вторую Мадонну! Жаль только, что и эту победу придется праздновать в одиночестве. Как привык…
Злость и ярость понемногу таяли, уходили. Иван и сам уже не понимал, зачем рисковал, что за дурь нашла?
– Спасибо, ребята, – сказал он мячам.
– Чего уж там, – за всех ответил Хвостик.
Иван, стянув влажный костюм, встал посреди гримерки в жонглерскую стойку – локти к бокам, глаза к потолку. Было в этой стойке что-то молитвенное… ну да! Как перед Мадонной… Почудилось же наконец ее суровое лицо! Начало будущего номера – просто эта стойка. А мячи могут упасть в руки откуда-то сверху…
Майя постучала в дверь, когда Иван развешивал костюм на перекладине.
– Здравствуй, – сказала она, – поздравляю! Ну, ты – герой!
– Стараемся, – ворчливо ответил уже остывший Иван и отвернулся, доставая из угла халат.
Майя присела к столику и, прищурившись, смотрела на него. Иван почувствовал этот взгляд и понял – его притянули плечи, исполосованные шрамами. Он поскорее накинул халат.
– Ну, как жизнь? – нерешительно спросила Майя.
– Нормально, – буркнул Иван.
Как будто и говорить больше было не о чем, а она не уходила.
– Мне нужно сходить в душ, – объявил Иван. Это означало – выйди из гримерки, чтобы я мог запереть дверь.
– Иди, я подожду, – кротко откликнулась Майя.
Вполне могла просто соскучиться, думал Иван, а может, мавр еще не полностью сделал свое дело. Вода была в меру горячая, настроение выравнивалось. Ну да, она пришла просить о близости – очевидно, ей все еще очень скверно. А он может дать ей близость или не дать. Если не даст – она еще пару дней помучается и найдет кого другого.
А он так и останется этим вечером один. И отпразднует победу в обществе Мэгги. Ну что же… Главное – ни слова больше о Мадонне! Есть вещи, о которых ни с кем почему-то нельзя говорить… Стало быть, и не будем о них говорить.
– Расскажи, как это было, – потребовала Майя, когда они уже легли. И погладила пальцем шрам на виске.
Иван задумался – не объяснять же, что ее появление в ложе его вдруг настолько взбесило! Но она единственная хотела знать, как родился его дикий поворот «семь на триста шестьдесят». И хотя бы поэтому заслуживала ответа.
– Я пробовал поворот на репетиции, – честно соврал Иван. – И он пошел лучше, чем семь на сто восемьдесят, ты не поверишь. Его нельзя было слишком долго репетировать – я бы с ним соскучился.
– Да нет, ты про тигра…
– Это была тигрица, – помолчав, возразил обиженный Иван. Наконец-то Майе рассказали эту дурацкую историю. – С тигром я бы не сладил.
– Почему?
– Тигр тяжелее. В тигрице кило полтораста, а в тигре побольше двухсот будет.
– Расскажи… – тихо попросила Майя.
– Ты же все знаешь… – проворчал Иван. Какой, ко всем чертям, тигр, сегодня он сделал кое-что почище и куда более рискованное…
– Ну, расскажи…
– Ты смотрела программу с самого начала? – подумав, спросил Иван. – Там такая девочка, Леночка, работала кор-де-парель. Она здешняя, из самодеятельности выросла, потом буфетчицей работала, только бы при цирке, это у нее вообще первые выступления на профессиональном манеже. Ну, а Николаев спьяну полез во время первого отделения в клетку к Виоле, что-то он с ней утром недорепетировал. Начал там арапником, не то палкой разбираться, козел… Она махнула через его плечо, вот так. Пока он тюхался, она – с концами! И ищи ее по закоулкам! Он, скотина, не закричал, втихаря стал своих служащих из аттракциона звать – думал, без шума обойдется, сами найдут Виолу и повяжут. Это мне уже потом рассказали.
Вдруг Иван спохватился.
– Только ты, пожалуйста, в городе – никому! Еще не хватало, чтобы в газетах написали – у нас во время представления тигры по цирку разгуливают! Ну вот, иду я по коридору, вдруг вижу – что за ерунда, тигр! Лежит на полу и что-то когтит. Я перепугался, конечно, думаю – побегу, найду николаевских служащих. Вдруг понимаю – он же на человеке лежит, представляешь? Я прикинул, какая стена ближе, схватил за шкирку двумя руками, отодрал от Ленки и мордой в стенку сунуть догадался. Лег, можно сказать, на эту чертову Виолу. Хорошо, руки у меня цепкие… А у нее, у сволочи полосатой, лапа завернулась, вот так, она меня когтями и достает…
Иван сам провел пальцем по своему виску и показал, как лапа добралась до плеча.
– Я сперва даже не сообразил, потом заорал. Народ сбежался, с палками, с веревками, нас друг от друга отцепили. С меня кровь ручьем, а я стою и ругаюсь – костюм загубил! Мне его совсем недавно пошили, к Новому году…
Иван усмехнулся и обнял Майю поуютнее.
– Ну, конечно, «скорая» для меня и для Ленки… меня день в больнице продержали, потом я еще неделю бездельничал. Ко мне Николаев вечером в гостиницу с коньяком явился. Ты, говорит, если знаешь, как Виола из клетки выскочила, так знай и молчи. Мы, говорит, с этим козлом Прошкиным договорились, будто он клетку плохо запер, я ему забашлял. Ну, костюм мне оплатить пообещал… Я его вместе с коньяком и выпер. Ни фига мне от него не нужно. все равно весь цирк правду знает…
– А где Виола? – рассеянно спросила Майя.
– В зоопарк сразу же увезли. Она крови попробовала, ей в цирке не место.
– Иван, – сказала тогда Майя. – Ты невероятный человек. Человек, каких не бывает.
– Ага, это точно, – согласился он. – Такой трюк сходу… то есть почти без репетиций…
И обрадовался, что вовремя вспомнил про свое вранье.
– Повернись, – велела Майя. Ей хотелось целовать шрамы на его плечах и спине. Ивана это удивило, но с чего-то же нужно начинать интимную игру. На сей раз Майя начинает так… Лишь бы не слишком долго.
Они дали друг другу немало, они устали, и Иван, поняв, что Майе уже было достаточно хорошо, завершил близость не слишком бурно и без сюрпризов.
Засыпая, он вдруг почувствовал, что Майи нет рядом. Очень недовольный, он открыл глаза, чуть повернул голову – и обнаружил, что она стоит почему-то на коленях у постели и целует его руку – грубоварую, цепкую, с потрескавшейся кожей между большим и указательным…
– Ты замерзнешь, – сказал он, – лезь под одеяло.
Сон приснился неприятный – мячи отяжелели, стали просто чугунными шарами, Иван не мог их подкинуть даже настолько, чтобы работать с четырьмя. А ему нужно было видеть красное мерцающее облако над головой. Хуже того – потолок сползал все ниже.
– Хвостик, ты чего это? – спрашивал Иван. – Ребята, что случилось? Вас подменили? Вас Николаев подменил?
Он сел, чтобы оставалось хоть немного высоты, потом вообще лег. Три чугунных мяча, в том числе и Хвостик, облака не составили, но так и норовили попасть в лицо.
Что-то было не так.
Он проснулся, скинул с лица угол одеяла, буркнул что-то вроде «фр-р!» – но ощущение не проходило.
Рядом, повернувшись к Ивану спиной, тихо спала Майя.
Что-то было не так…
* * *
– Знаешь, куда едем? – спросил Сашка, увидев Ивана у форганга. Там понемногу собирались одиночники, чье репетиционное время вот-вотначиналось.
– Ну?
– В Днепропетровск! Сегодня все решилось. А джигиты – в Калинин. Николаев уже звонил в Москву, после Днепропетровска обещают Одессу. представляешь? Юг и фрукты!
Иван пожал плечами. Сейчас ему было решительно все равно, что обещают Николаеву. Мимо повели лошадей. Иван вытащил из стоящего на скамье ведерка кусок моркови и дал Абджару.
– Зачем даешь? Не заслужил! – воспротивился Гриша, но конь уже наполнил теплым дыханием ладонь Ивана, взял нежнейшими губами морковку и вкусно стал ее жевать. Иван посмотрел на свою ладонь. Такое ощущение, будто конские губы – поцеловали…
Значит – впереди еще две недели репетиций на этом манеже. И с четырнадцать вечеров в квартире на окраине, у миниатюрного озера, ключ от которой с этого утра будет лежать у него в кармане. Пролежит там, соответственно, те же две недели. И вернется к хозяйке.
Не так уж и плохо. Если судьба дает – надо брать.
Иван открыл чемодан с мячами. Серебряные пояски на них потускнели. Он фыркнул – вот еще сюрприз… или обман зрения? Потом, когда репетиция не заладилась, он даже не удивился.
Мячи не бунтовали. Они не безобразничали, разбегаясь по всему манежу – почему-то им было не до озорства. Они просто не хотели идти вверх. Иван раньше времени взмок, добиваясь обычной и необходимой для трюков высоты.
Вообще-то он всегда норовил делать сложные трюки на малой высоте – чисто профессиональное пижонство, понятное лишь другим жонглерам. Но тут ему стало страшновато. Он взялся за булавы – булавы, которым он особо сложных трюков не доверял, равнодушно выполнили всю репетиционную программу. Он попробовал кольца – кольца, очевидно, еще не решили, на чьей они стороне – Ивана или мячей. Словом, бунт и вооруженное сопротивление…
Он не мог понять – что виновато? Усталость? Так она – в пределах нормы. Не бездельничал, выкладывался, следовал планам из бархатной книги, не пил, курил в меру. Что-то пошло вразлад.
Пришло в голову – в будущем номере тоже должен быть эпизодик с усталостью, когда мячи тяжелеют и прибивают Жонглера к земле. И он, совсем уже смятый их ударами сверху, обретает новое дыхание, понемногу выпрямляется, опять шлет мячи к Мадонне. После репетиции Иван все это записал в книгу, как сумел.
Оказалось, у Майи тоже выдался дикий денек. Весь день ее носило непонятно где, а в это время друзья искали ее по всем телефонам и поймали у поэтессы, чью книжку стихов Майя подрядилась оформлять.
– И вот, вообрази себе, приезжаю я и вижу этого покупателя! – азартно докладывала Майя, кроша над сковородкой картошку. – Нацелился он, как ни странно, на «Мадонну». Коллекционер. Хитрючий дед, коллекция у него богатейшая, целый музей.
– Много предложил? – ревниво осведомился Иван, соображая: ведь если «Мадонна на перекрестке» продается, то и он тоже может стать покупателем.
– А я ему и предложить не позволила! «Мадонна» не продается! Собственность автора, вот так! – провозгласила Майя, взмахнув ножом. – Голодать буду, а не отдам.
И расхохоталась.
Иван хмыкнул – ну и пусть… Опять же – искусство искусством, а нужна ли ему в работе картина, где у Мадонны – лицо Майи? И даже если не портретное сходство, то все равно – к чему, глядя на Мадонну, вспоминать женщину, с которой спал? Вовсе даже ни к чему.
– Слушай, Иван, ты меня после ужина не трогай, ладно? – вдруг помрачнев, попросила Майя. – Займись чем-нибудь, только телевизор не включай, хорошо? А я немного поработаю, мне дед одну идею нечаянно кинул…
– А музыку можно? – спросил Иван, уважавший работу как таковую.
– Давай – что-нибудь твое, старинное, это даже кстати будет. Этого, Милана…
– Есть Луис Милан и Есть Франческо да Милано, тебе которого? – строго спросил Иван.
– «Божественного».
– Значит, Франческо.
Потом ему пришлось отвечать на все телефонные звонки – и, естественно, врать, что хозяйка будет очень поздно. Но ему даже нравилось охранять ее рабочий настрой – Иван по опыту знал, что выпадают в жизни такие полчаса, в которые переплавляется полжизни предварительных трудов, и нужно создать для себя все условия, чтобы в эти полчаса выложиться предельно…
Даже когда он стал укладываться спать, она не обернулась. Она захлебнулась работой – а с ним тоже такое бывало.
Франческо да Милано без всякой логики развешивал гирлянды лютневых перезвонов, трогательно незавершенных музыкальных фраз.
Иван заснул.
Утром он, стараясь не будить Майю, выбрался из постели и пошел к столу – смотреть, что там новенького появилось за ночь. И не нашел ничего. Хотя обычно Майя не прятала от него своих работ и даже, казалось, ее интересовало его мнение. Впрочем, Иван подозревал, что, скорее, забавляло… Судя по неубранным краскам и мутной воде в стаканчиках, работала она немало.
Иван понимал, что и нее бывают неудачные рабочие ночи. Но скомканных эскизов в кухонном мусорнике он не обнаружил. Хмыкнув, он поставил на огонь чайник. своих забот хватало – не опоздать на репетицию, потом забрать из мастерской готовый костюм, починить стойку для реквизита… купить какого-нибудь продовольствия в общее хозяйство, колбасы, что ли… Опять же, вечером представление.