- Да, я не откажу ему в этом удовольствии: если он нападет на меня, я отвечу достойно.
Уже уходя, Вильсон сказал:
- Судья не совсем оправился после выборов и денька два еще посидит дома, но как только он начнет выходить на улицу, советую вам быть начеку.
Около одиннадцати часов вечера близнецы вышли подышать свежим воздухом. Сквозь дымку облаков светила луна, и они предприняли довольно дальнюю прогулку.
Тем временем Том Дрисколл высадился с парохода у Хэкетского склада, в двух милях к югу от Пристани Доусона. Он был единственным пассажиром, сошедшим на берег в этом глухом местечке. Пройдя вдоль реки и не встретив за всю дорогу ни души, он, никем не замеченный, проник в дом судьи Дрисколла.
В своей комнате наверху он задернул шторы, зажег свечу и, сняв сюртук и шляпу, начал готовиться к маскараду. Отпер сундук, вытащил оттуда спрятанное среди мужских вещей женское платье. Затем вымазал себе лицо жженой пробкой и сунул пробку в карман. Расчет его был таков: он проберется вниз, в маленькую гостиную, оттуда - в спальню судьи, достанет из кармана старика ключ от несгораемого шкафа, стоящего в гостиной, отомкнет шкаф и вытащит что там есть. Том взял свечу и собрался идти. До этой минуты он храбрился и был уверен в успехе, но сейчас его уверенность несколько поколебалась: а вдруг он нечаянно наделает шума и его схватят, когда он будет открывать несгораемый шкаф? Том достал из потаенного места индийский кинжал и, к своей великой радости, ощутил новый прилив отваги. Он вышел и стал красться по узкой лестнице вниз, замирая при каждом скрипе ступеней и чувствуя, как от страха у него встают дыбом волосы. Еще на лестнице он заметил внизу свет. Что это? Неужели дядюшка не спит так поздно? Не может быть! Наверно, ушел спать и забыл погасить лампу. Том продолжал спускаться, то и дело останавливаясь и прислушиваясь. Дверь гостиной была открыта, и Том заглянул внутрь. То, что он там увидел, наполнило его сердце радостью. Дядя спал на диване, у изголовья его, на маленьком столике, тускло горела лампа, а возле нее стояла небольшая закрытая шкатулка, в которой старик обычно хранил деньги. Рядом лежала пачка банкнотов и листок бумаги, исписанный цифрами. Несгораемый шкаф был заперт. Очевидно, старик подсчитывал деньги, устал от этого занятия и прилег отдохнуть.
Том поставил свечу на ступеньку лестницы и, согнувшись в три погибели, стал подкрадываться к банкнотам. Когда он приблизился к старику, тот пошевельнулся во сне, и Том мгновенно замер; впившись взглядом в лицо своего благодетеля, он начал осторожно вытаскивать кинжал из ножен, чувствуя, как бешено колотится у него сердце. Переждав секунду-другую, он сделал еще один шаг и схватил деньги, но при этом уронил ножны, и они со стуком упали на пол. В то же мгновение он почувствовал, как сильная рука судьи сдавила его плечо, и услышал отчаянный крик: "Караул! Помогите!" Без малейшего колебания Том пустил кинжал в ход и... освободился. Несколько ассигнаций вылетели из его левой руки и упали на пол, в лужицу крови. Том кинул кинжал, схватил ассигнации и бросился было бежать, потом вне себя от страха переложил деньги из правой руки в левую и поднял кинжал, но тут же опомнился и снова отшвырнул его в сторону, сообразив, что это опасная улика, которую нельзя уносить с собой.
Он выскочил на лестницу, притворил за собой дверь и схватил свечу. Взбегая наверх, он услышал чьи-то торопливые шаги, приближающиеся к дому. В следующую минуту Том был уже у себя в комнате, а братья-близнецы стояли, объятые ужасом, над трупом судьи.
Том надел сюртук, спрятал под полу свою шляпу, а поверх напялил женское платье и закрыл лицо вуалью. Затем он задул свечу, запер дверь, через которую вошел, и, спрятав ключ, выскочил на заднюю площадку через другую дверь, запер ее тоже и, сунув ключ в карман, неслышно спустился по черной лестнице. Здесь он не встретил никого, как и рассчитывал: все внимание домочадцев было привлечено теперь к другой части дома, и его расчет подтвердился. Пока он крался через задний двор на улицу, миссис Прэтт со слугами и дюжиной полуодетых соседей успели уже присоединиться к близнецам и окружить убитого, а с парадного крыльца прибывали в дом все новые и новые люди.
Когда Том, дрожа, как в лихорадке, вышел за калитку, из дома напротив выскочили три женщины. Они промчались мимо него с криком: "Что случилось?", но не стали дожидаться ответа. Том подумал: "Эти старые девы все-таки задержались, чтобы одеться, как в ту ночь, когда горело рядом, у Стивенса!" Через несколько минут он был уже в доме с привидениями. Там он зажег свечу и снял женское платье. С левого боку платье было испачкано кровью, а на правой руке Тома были пятна от окровавленных банкнот - единственные улики. Том вытер руку о солому и тщательно смыл сажу с физиономии. Потом он сжег все, что снял с себя - и мужское платье и женское, разгреб пепел кочергой и облачился в костюм бродяги. Задув свечу, он спустился по лестнице на улицу и пошел неторопливой походкой к реке, решив использовать опыт Роксаны. И в самом деле, у реки он нашел лодку и поплыл на ней по течению, а с наступлением рассвета причалил к берегу и, оттолкнув пустую лодку, зашагал в сторону ближайшей деревни. Там он прятался до тех пор, пока не прибыл транзитный пароход. Он купил себе место на палубе до Сент-Луиса, но и на пароходе продолжал еще некоторое время трепетать от страха. Лишь после того как Пристань Доусона осталась позади, он подумал: "Теперь ни один сыщик на свете не доберется до меня, ведь я же не оставил никаких следов; тайна этого убийства сохранится навечно, как и многие другие тайны подобного рода, и даже через полсотни лет люди будут ломать над ней голову!"
На следующее утро он прочел в сент-луисских газетах телеграфное сообщение из Пристани Доусона:
"Судья Дрисколл, один из самых почтенных и уважаемых жителей нашего города, был убит ночью у себя дома неким распутным итальянским цирюльником, выдающим себя за аристократа. Поводом для убийства послужила ссора, возникшая на почве состоявшихся недавно выборов. Убийце, вероятно, грозит суд Линча".
- Одного из близнецов схватили! Вот здорово! - воскликнул Том. - И все благодаря кинжалу. Неисповедимы пути твои, господи! А я-то ругал Простофилю Вильсона за то, что он лишил меня возможности продать этот кинжал. Беру все свои слова назад.
Наконец он станет богат и независим! Том поспешил договориться с плантатором относительно выкупа Рокси и послал Вильсону документ, согласно которому его кормилица могла снова считаться свободной; затем протелеграфировал тетушке Прэтт:
"Прочел страшное известие в газетах. Сражен горем. Выезжаю пакетботом сегодня. Старайтесь не падать духом, скоро буду".
Придя в дом, где лежал покойник, Вильсон постарался выяснить у миссис Прэтт и собравшихся там соседей наиболее точно обстоятельства преступления и, в качестве мэра, потребовал, чтоб никто ничего не трогал до прихода мирового судьи Робинсона, который будет вести следствие. Он выдворил из гостиной всех, оставив там только близнецов. Вскоре явился шериф и отвез братьев в тюрьму. Вильсон просил их не терять надежду, обещав, что сделает все от него зависящее для их защиты на суде. Вскоре прибыл мировой судья Робинсон в сопровождении констебля Блейка. Они тщательно обследовали комнату и, конечно, нашли ножны и кинжал. На рукоятке кинжала Вильсон заметил отпечатки пальцев. Это его обрадовало, так как едва только первые из сбежавшихся соседей показались в гостиной, близнецы тотчас потребовали, чтобы те осмотрели их руки и платье, и никому из присутствующих, включая самого Вильсона, не удалось обнаружить никаких следов крови. Может быть, близнецы действительно не лгут, утверждая, что они прибежали на крик и нашли судью мертвым? Первой пришла Вильсону на ум таинственная девушка. Но в следующий миг он подумал, что вряд ли женщина могла совершить такое преступление. Так или иначе, комнату Тома Дрисколла необходимо было обыскать.
После того как следственная комиссия осмотрела труп и место преступления, Вильсон предложил сделать обыск наверху и направился туда вместе с остальными. Пришлось взломать дверь в комнату Тома, но там, разумеется, ничего подозрительного не обнаружили.
Следственная комиссия вынесла заключение, что убийство совершено графом Луиджи при соучастии Анджело.
Весь город метал громы и молнии против несчастных братьев, и первые несколько дней им грозило линчевание. Присяжные, решавшие вопрос о предании суду, признали Луиджи виновным в преднамеренном убийстве, а Анджело - в соучастии. Близнецов перевели из городской тюрьмы в окружную, и там они сидели в ожидании суда.
Вильсон осмотрел отпечатки пальцев на рукоятке кинжала и отметил про себя: "Это не их отпечатки, ни Анджело, ни Луиджи!" Значит, здесь замешан кто-то еще, либо самостоятельно действовавший, либо наемный убийца.
Но кто? Это он должен выяснить. Несгораемый шкаф оставался запертым, шкатулка с деньгами тоже, а в ней оказались нетронутыми три тысячи долларов. Значит, целью убийства было не ограбление, а месть. Но кто еще мог быть врагом покойного, кроме Луиджи? Только он один на свете мог затаить глубокую обиду на судью Дрисколла.
А кто была таинственная девица? Мысль о ней не давала Вильсону покоя. Однако ее можно было заподозрить лишь в том случае, если бы целью убийства оказалось ограбление; но какой девушке могло понадобиться лишить старика жизни из мести? Судья никогда не обижал никаких девушек - он был джентльмен.
Отпечатки пальцев на рукояти кинжала были очень четкими; среди коллекции Вильсона имелось громадное количество отпечатков пальцев женщин и девушек, снятых за последние пятнадцать - двадцать лет, но напрасно искал Вильсон среди них отпечатков, одинаковых с теми, которые были на кинжале.
То, что на месте преступления нашли это оружие, сильно смущало Вильсона. Еще неделю тому назад он готов был поверить вместе с остальными, что Луиджи по-прежнему владеет кинжалом, хоть и заявил о его пропаже. Но вот факт налицо: кинжал оказался здесь, и оба брата рядом. Большинство местных жителей считало, что близнецы старались всех околпачить баснями о мнимой краже кинжала. Теперь каждый из них с торжествующим видом восклицал: "А что я говорил?!"
Если бы на рукоятке кинжала были отпечатки их пальцев... Да что говорить, когда это явно не их отпечатки, - Вильсон готов был дать голову на отсечение!
Что касается Тома Дрисколла, то его Вильсон не подозревал по ряду причин. Вильсон считал, что, во-первых, Том слишком труслив; во-вторых, если бы он даже был способен на убийство, то не избрал бы своей жертвой ни собственного благодетеля, который его обожал, ни другого близкого родственника; в-третьих, он не сделал бы этого из эгоистических соображений, ибо при жизни старика был щедро им обеспечен и мог надеяться, что завещание еще будет восстановлено в его пользу. Правда, теперь стало известно, что завещание было и так восстановлено, но Том же этого не знал! Уж если бы знал, то, при своей болтливости и неумении хранить секреты, непременно рассказал бы это Вильсону. И наконец самое главное: когда было совершено убийство, Том находился в Сент-Луисе и узнал о нем на следующее утро из газет, что явствовало из телеграммы, которую он послал тетушке. Все это были скорее смутные ощущения, чем оформленные мысли, ибо Вильсон поднял бы на смех всякого, кто заподозрил бы Тома в убийстве судьи Дрисколла.
Дело близнецов Вильсон считал безнадежно проигранным. Рассуждал он так: если соучастник не будет найден, премудрый суд присяжных штата Миссури несомненно приговорит их к повешению; но если даже соучастник обнаружится, то и это не поможет делу: просто шериф вздернет еще одного человека. Вот если бы нашелся действительный убийца, преследовавший собственную цель, это спасло бы близнецов; но такая возможность, по-видимому, исключалась. И все-таки Вильсон решил продолжать поиски человека, оставившего отпечатки пальцев на кинжале. Пусть близнецы не виновны в убийстве, но если убийца не будет найден, их осудят как виновных.
Вильсон ходил угрюмый, день и ночь думал и гадал, но так ни до чего и не додумался. Стоило ему увидеть какую-нибудь незнакомую девушку или женщину, он под любым предлогом старался получить у нее отпечатки пальцев, но каждый раз вздыхал, сравнивая их с отпечатками на кинжале.
Что касается Тома, то он клялся, что понятия не имеет ни о какой таинственной девушке и ни на ком не замечал такого туалета, какой описывал Вильсон... Что греха таить, он не всегда запирал свою комнату на ключ, и слуги тоже, заявлял он, по временам забывали запирать наружные двери, но все же вряд ли эта особа так уж часто могла проникать в их дом: неужто ее бы не заметили?! Когда Вильсон высказал предположение о какой-то связи между ее появлением и совершенными в городе кражами, - а вдруг она была соучастницей старухи или сама рядилась в старушечье платье? - Том сделал удивленное лицо и с притворным жаром пообещал, что будет теперь зорко следить, хотя, конечно, эта особа или особы, если их несколько, не настолько глупы, чтобы снова совать нос в город, где жители долго еще будут начеку.
Весь город жалел Тома, который притих и казался убитым горем. Отчасти он, конечно, играл роль, но было здесь и нечто другое. Нередко, лежа ночью с открытыми глазами, он видел перед собой своего мнимого дядю таким, каким видел его в ту роковую ночь; этот же образ преследовал его и во сне. Он не мог заставить себя войти в комнату, где произошла трагедия. Это еще больше подкупило боготворившую его миссис Прэтт, которая начала говорить, что она "впервые по-настоящему поняла", какой чувствительной и тонкой натурой является ее драгоценный племянник и как он обожал своего несчастного дядюшку.
ГЛАВА XX
УБИЙЦА ПОСМЕИВАЕТСЯ
Даже самые ясные и несомненные косвенные улики
могут в конце концов оказаться ошибочными, поэтому
пользоваться ими следует с величайшей
осторожностью. В качестве примера возьмите любой
карандаш, очиненный любой женщиной: если вы
спросите свидетелей, они скажут, что она это делала
ножом, но если вы вздумаете судить по карандашу, то
скажете, что она обгрызала его зубами.
Календарь Простофили Вильсона
Однообразно потянулись недели; никто из друзей не посещал заточенных в тюрьму близнецов, кроме их адвоката да еще Пэтси Купер; но вот настал наконец день суда - самый мрачный день в жизни Вильсона, ибо, несмотря на все его неутомимые старания найти следы исчезнувшего соучастника, тот как в воду канул. Словом "соучастник" Вильсон давно уже стал называть некое неизвестное лицо, хотя далеко не был убежден в правильности этого термина. Все-таки, если он был их соучастником, почему же тогда близнецы не последовали его примеру и не бежали, как он, а остались возле трупа убитого, чтобы быть схваченными на месте?
Разумеется, зал суда был битком набит, и следовало предполагать, что так и будет до конца процесса, ибо не только в городе, но и на много миль вокруг все только о нем и говорили. Миссис Прэтт в глубоком трауре и Том с черным крепом на шляпе занимали места рядом с Пемброком Говардом, который выступал в роли прокурора, а позади разместились бесчисленные друзья их семьи. На стороне же близнецов оставался только один-единственный человек их участливая, сострадательная старушка хозяйка. Она сидела возле Вильсона и казалась воплощением доброжелательства, чем немало его подбадривала. В "негритянском углу" можно было видеть Чемберса и Рокси - она была в хорошем платье, и в кармане у нее лежал документ о выкупе. Это было ее самое главное богатство, с которым она не расставалась ни днем, ни ночью. Вступив во владение наследством, Том назначил ей ежемесячную пенсию в тридцать пять долларов, причем не мог удержаться, чтоб не заметить вслух: "Спасибо близнецам, что они сделали нас с вами богатыми!" Но Рокси так возмутилась, услышав подобные речи, что Том уже больше их не повторял. Подумать только, негодовала Рокси, покойный судья обращался с ее ребенком в тысячу раз лучше, чем тот заслуживал, и сама она никогда не слышала от него дурного слова! Да она готова растерзать этих злодеев чужеземцев - такого человека убили! И она не успокоится, пока не увидит их на виселице! Она будет здесь, в суде, до самого конца и, как только прочитают решение, во всю глотку закричит "ура!", - пускай ее в тюрьму сажают за такое поведение хоть на целый год! Она тряхнула головой, повязанной платком, и прибавила:
- Когда их приговорят, я подскочу до потолка от радости!
Пемброк Говард произнес довольно краткую обвинительную речь. Он заявил, что собирается доказать при помощи цепи косвенных улик, ни одно звено которой не нарушено, что обвиняемый совершил это убийство, и совершил его отчасти из мести, а отчасти из желания обезопасить собственную жизнь, и что его брат, присутствуя при этом, стал соучастником наиболее подлого из всех известных человечеству злодеяний - убийства; что только самая черная душа могла замыслить и только самая трусливая рука - осуществить это злодеяние; что убийца разбил сердце преданной сестры, отнял счастье у юного племянника, которого покойный любил, как родного сына, и поверг город в скорбь и печаль. Пемброк Говард требовал самой суровой кары для преступников и не сомневался, что эта кара будет к ним применена. Остальные доводы он приберег для своей заключительной речи.
Прокурор сел, растроганный собственным красноречием, и вся публика в зале была тоже растрогана, некоторые женщины - в том числе и миссис Прэтт плакали, и не одна пара глаз была с ненавистью устремлена на несчастных подсудимых.
Один за другим выступали свидетели обвинения, которых допрашивали очень обстоятельно. Но Вильсон не стал задерживать их и устраивать перекрестный допрос. Он понимал, что его подзащитным это пользы не принесет. Публика жалела Простофилю: ему, как начинающему адвокату, этот процесс не обещал славы.
Несколько свидетелей показали под присягой, что судья Дрисколл говорил в своей публичной речи, что близнецы отыщут потерянный кинжал, если им понадобится кого-нибудь убить. Это было известно и раньше, но сейчас прозвучало как роковое пророчество, и по притихшему залу, потрясенному пересказом этих страшных слов, пронесся взволнованный шепот.
Тут поднялся прокурор и заявил, что в день смерти судьи Дрисколла ему довелось с ним беседовать, и он узнал следующее: адвокат обвиняемых принес ему вызов на дуэль от лица, судимого ныне за преступление, но мистер Дрисколл не принял вызова, мотивируя свой отказ тем, что этот человек убийца, однако многозначительно добавил: "Я не хочу встречаться с ним на поле чести", давая этим понять, что при других обстоятельствах он к его услугам. По всей вероятности, тот, кому ныне предъявлено обвинение в убийстве судьи, был предупрежден, что при следующей встрече он должен убить мистера Дрисколла, в противном случае судья убьет его. Если адвокат подсудимых подтверждает это заявление, прокурор согласен не требовать у него свидетельских показаний по этому вопросу. Мистер Вильсон заявил, что ничего не опровергает. В зале шепот: "Дело принимает плохой оборот для обвиняемых".
Миссис Прэтт, допрошенная в качестве свидетельницы, заявила, что криков брата она не слышала и не знает, что ее разбудило, вернее всего, чьи-то поспешные шаги, приближавшиеся к дому. Она вскочила с постели и в чем была поспешила в прихожую; услышав, что кто-то взбегает по парадной лестнице, она побежала следом. В гостиной она увидела подсудимых, стоящих над ее убитым братом. (Тут ее голос прервался, и она разрыдалась. Волнение в зале.) Продолжая свои показания, миссис Прэтт заявила, что следом за ней в гостиную вошли мистер Роджерс и мистер Бэкстон.
Отвечая на вопросы Вильсона, она показала, что близнецы заявили о своей невиновности, они утверждали, что прогуливались по улице и, услышав крики еще довольно далеко от дома судьи, поспешили на помощь; они упросили ее и упомянутых двух джентльменов осмотреть их руки и платье, - и это было сделано, причем никаких следов крови не оказалось.
Свидетели Роджерс и Бэкстон подтвердили показания миссис Прэтт.
Далее суд установил обстоятельства, при которых был обнаружен кинжал, и ознакомился с объявлением, содержавшим подробнейшее описание кинжала и обещание вознаграждения тому, кто его доставит, причем сличение кинжала с его описанием доказало, что это и есть тот самый пропавший кинжал. Затем суд уточнил кое-какие подробности, и на этом представление материалов обвинения было закончено.
Вильсон заявил, что им вызваны три свидетеля: барышни Кларксон, которые могут подтвердить, что спустя несколько минут после того, как раздались крики о помощи, они столкнулись с молодой женщиной под вуалью, выбежавшей из боковой калитки со двора судьи Дрисколла. Их показания, подчеркнул Вильсон, вместе с некоторыми другими обстоятельствами, которые он желал бы довести до сведения суда, должны, по его мнению, убедить суд, что в этом преступлении замешано еще какое-то лицо, до сих пор не найденное, и что в интересах подсудимых он требует отсрочки судебного разбирательства до тех пор, пока это лицо не будет обнаружено. Что касается допроса свидетельниц, то вследствие позднего часа он просит перенести его на следующее утро.
Публика высыпала на улицу и, расходясь по домам группами и парами, азартно, с жадным интересом обсуждала события дня; казалось, все сегодня развлекались в полную меру и были довольны, все, кроме обвиняемых, конечно, их адвоката и преданной им старушки. Им этот день не принес ничего обнадеживающего и радостного.
При прощании с близнецами тетя Пэтси пыталась сделать веселое лицо и бодрым тоном пожелать им спокойной ночи, но вместо этого вдруг расплакалась.
Том хоть и чувствовал себя неуязвимым, но торжественный судебный ритуал сперва произвел на него угнетающее впечатление и вызвал смутную тревогу в его душе, так как он всегда легко поддавался страху. Но когда суду стала очевидна вся несостоятельность того, на чем строил свою защиту Вильсон, Том снова успокоился и даже возликовал. Он ушел из суда, исполненный презрительной жалости к Вильсону. "Девицы Кларксон встретили где-то на задворках неизвестную женщину, - думал он, - вот его козырь! Пусть попробует ее найти, даю ему сто лет сроку, а то и двести, пожалуйста! Была да сплыла, и платье сгорело, и пепел развеян". И Том в сотый раз похвалил себя за то, какой он молодец, как хитро застраховал себя не только от разоблачения, но от всякого намека на подозрение!
"Ведь почти всегда в таких случаях кто-то чего-то недоглядел, оставил какой-то крохотный след, какую-то царапину - и это влечет за собой разоблачение. А вот уж я не оставил ни малейшего следа! Как птица, что пролетела по небу темной ночью! Только тот, кто выследит птицу в ночном небе, может угадать, что это я убил судью, другим не дознаться! И ведь надо же было, чтоб такое дело досталось бедняге Вильсону! Боже, вот-то будет потеха, когда этот простофиля начнет обшаривать все углы и закоулки, разыскивая несуществующую женщину, в то время как тот, кого он ищет, торчит у него перед глазами!" Чем больше Том размышлял об этом, тем забавнее казалась ему вся история. Наконец он решил про себя: "Я его изведу: до самой смерти буду спрашивать об этой женщине. Как увижу с кем-нибудь в компании, прикинусь простачком и с дружеским видом наступлю ему на мозоль. Уж я его позлю, как бывало, когда я осведомлялся о его успехах в юриспруденции, хотя знал, что никаких успехов нет. "Ну как, - скажу, - Простофиля, все еще не напали на ее след, а?"
Том чуть не захохотал, но вовремя спохватился - нельзя, кругом народ, а ему положено скорбеть по дядюшке! И тогда он решил отложить удовольствие на вечер и наведаться к Вильсону; у того, верно, будет дрянное настроение - его защита-то провалилась с треском! Ну, он, конечно, посочувствует Вильсону, выразит ему участие и уж доведет его до белого каления...
А Вильсон даже ужинать не стал - пропал аппетит. Он извлек свою коллекцию отпечатков, снятых у женщин, и уже час, а то и более, сидел, мрачно вглядываясь в свои стеклышки, стараясь убедить себя, что где-то среди них находится и то, которое хранит отпечатки пальцев неуловимой особы, очевидно, он его как-то пропустил. Однако и новые поиски не дали никаких результатов. Вильсон откинулся на спинку кресла, обхватил руками голову и предался унылым, бесплодным размышлениям.
Час спустя, когда уже стемнело, к нему зашел Том Дрисколл и, усевшись в кресло, сказал с добродушным смешком:
- Вот те на, что я вижу? Мы снова вернулись к былым забавам, которыми тешились в дни безвестности и одиночества! - Он взял одно из стеклышек и поднес его к лампе, чтоб получше разглядеть. - Полно кукситься, старина! Ну стоит ли впадать в отчаяние и опять хвататься за эти игрушки. Ну, не выгорело так не выгорело. Все пройдет, все наладится. - Он положил стекло на стол. - Вы что, думали - так уж и будет вам вечно везти?
Уже уходя, Вильсон сказал:
- Судья не совсем оправился после выборов и денька два еще посидит дома, но как только он начнет выходить на улицу, советую вам быть начеку.
Около одиннадцати часов вечера близнецы вышли подышать свежим воздухом. Сквозь дымку облаков светила луна, и они предприняли довольно дальнюю прогулку.
Тем временем Том Дрисколл высадился с парохода у Хэкетского склада, в двух милях к югу от Пристани Доусона. Он был единственным пассажиром, сошедшим на берег в этом глухом местечке. Пройдя вдоль реки и не встретив за всю дорогу ни души, он, никем не замеченный, проник в дом судьи Дрисколла.
В своей комнате наверху он задернул шторы, зажег свечу и, сняв сюртук и шляпу, начал готовиться к маскараду. Отпер сундук, вытащил оттуда спрятанное среди мужских вещей женское платье. Затем вымазал себе лицо жженой пробкой и сунул пробку в карман. Расчет его был таков: он проберется вниз, в маленькую гостиную, оттуда - в спальню судьи, достанет из кармана старика ключ от несгораемого шкафа, стоящего в гостиной, отомкнет шкаф и вытащит что там есть. Том взял свечу и собрался идти. До этой минуты он храбрился и был уверен в успехе, но сейчас его уверенность несколько поколебалась: а вдруг он нечаянно наделает шума и его схватят, когда он будет открывать несгораемый шкаф? Том достал из потаенного места индийский кинжал и, к своей великой радости, ощутил новый прилив отваги. Он вышел и стал красться по узкой лестнице вниз, замирая при каждом скрипе ступеней и чувствуя, как от страха у него встают дыбом волосы. Еще на лестнице он заметил внизу свет. Что это? Неужели дядюшка не спит так поздно? Не может быть! Наверно, ушел спать и забыл погасить лампу. Том продолжал спускаться, то и дело останавливаясь и прислушиваясь. Дверь гостиной была открыта, и Том заглянул внутрь. То, что он там увидел, наполнило его сердце радостью. Дядя спал на диване, у изголовья его, на маленьком столике, тускло горела лампа, а возле нее стояла небольшая закрытая шкатулка, в которой старик обычно хранил деньги. Рядом лежала пачка банкнотов и листок бумаги, исписанный цифрами. Несгораемый шкаф был заперт. Очевидно, старик подсчитывал деньги, устал от этого занятия и прилег отдохнуть.
Том поставил свечу на ступеньку лестницы и, согнувшись в три погибели, стал подкрадываться к банкнотам. Когда он приблизился к старику, тот пошевельнулся во сне, и Том мгновенно замер; впившись взглядом в лицо своего благодетеля, он начал осторожно вытаскивать кинжал из ножен, чувствуя, как бешено колотится у него сердце. Переждав секунду-другую, он сделал еще один шаг и схватил деньги, но при этом уронил ножны, и они со стуком упали на пол. В то же мгновение он почувствовал, как сильная рука судьи сдавила его плечо, и услышал отчаянный крик: "Караул! Помогите!" Без малейшего колебания Том пустил кинжал в ход и... освободился. Несколько ассигнаций вылетели из его левой руки и упали на пол, в лужицу крови. Том кинул кинжал, схватил ассигнации и бросился было бежать, потом вне себя от страха переложил деньги из правой руки в левую и поднял кинжал, но тут же опомнился и снова отшвырнул его в сторону, сообразив, что это опасная улика, которую нельзя уносить с собой.
Он выскочил на лестницу, притворил за собой дверь и схватил свечу. Взбегая наверх, он услышал чьи-то торопливые шаги, приближающиеся к дому. В следующую минуту Том был уже у себя в комнате, а братья-близнецы стояли, объятые ужасом, над трупом судьи.
Том надел сюртук, спрятал под полу свою шляпу, а поверх напялил женское платье и закрыл лицо вуалью. Затем он задул свечу, запер дверь, через которую вошел, и, спрятав ключ, выскочил на заднюю площадку через другую дверь, запер ее тоже и, сунув ключ в карман, неслышно спустился по черной лестнице. Здесь он не встретил никого, как и рассчитывал: все внимание домочадцев было привлечено теперь к другой части дома, и его расчет подтвердился. Пока он крался через задний двор на улицу, миссис Прэтт со слугами и дюжиной полуодетых соседей успели уже присоединиться к близнецам и окружить убитого, а с парадного крыльца прибывали в дом все новые и новые люди.
Когда Том, дрожа, как в лихорадке, вышел за калитку, из дома напротив выскочили три женщины. Они промчались мимо него с криком: "Что случилось?", но не стали дожидаться ответа. Том подумал: "Эти старые девы все-таки задержались, чтобы одеться, как в ту ночь, когда горело рядом, у Стивенса!" Через несколько минут он был уже в доме с привидениями. Там он зажег свечу и снял женское платье. С левого боку платье было испачкано кровью, а на правой руке Тома были пятна от окровавленных банкнот - единственные улики. Том вытер руку о солому и тщательно смыл сажу с физиономии. Потом он сжег все, что снял с себя - и мужское платье и женское, разгреб пепел кочергой и облачился в костюм бродяги. Задув свечу, он спустился по лестнице на улицу и пошел неторопливой походкой к реке, решив использовать опыт Роксаны. И в самом деле, у реки он нашел лодку и поплыл на ней по течению, а с наступлением рассвета причалил к берегу и, оттолкнув пустую лодку, зашагал в сторону ближайшей деревни. Там он прятался до тех пор, пока не прибыл транзитный пароход. Он купил себе место на палубе до Сент-Луиса, но и на пароходе продолжал еще некоторое время трепетать от страха. Лишь после того как Пристань Доусона осталась позади, он подумал: "Теперь ни один сыщик на свете не доберется до меня, ведь я же не оставил никаких следов; тайна этого убийства сохранится навечно, как и многие другие тайны подобного рода, и даже через полсотни лет люди будут ломать над ней голову!"
На следующее утро он прочел в сент-луисских газетах телеграфное сообщение из Пристани Доусона:
"Судья Дрисколл, один из самых почтенных и уважаемых жителей нашего города, был убит ночью у себя дома неким распутным итальянским цирюльником, выдающим себя за аристократа. Поводом для убийства послужила ссора, возникшая на почве состоявшихся недавно выборов. Убийце, вероятно, грозит суд Линча".
- Одного из близнецов схватили! Вот здорово! - воскликнул Том. - И все благодаря кинжалу. Неисповедимы пути твои, господи! А я-то ругал Простофилю Вильсона за то, что он лишил меня возможности продать этот кинжал. Беру все свои слова назад.
Наконец он станет богат и независим! Том поспешил договориться с плантатором относительно выкупа Рокси и послал Вильсону документ, согласно которому его кормилица могла снова считаться свободной; затем протелеграфировал тетушке Прэтт:
"Прочел страшное известие в газетах. Сражен горем. Выезжаю пакетботом сегодня. Старайтесь не падать духом, скоро буду".
Придя в дом, где лежал покойник, Вильсон постарался выяснить у миссис Прэтт и собравшихся там соседей наиболее точно обстоятельства преступления и, в качестве мэра, потребовал, чтоб никто ничего не трогал до прихода мирового судьи Робинсона, который будет вести следствие. Он выдворил из гостиной всех, оставив там только близнецов. Вскоре явился шериф и отвез братьев в тюрьму. Вильсон просил их не терять надежду, обещав, что сделает все от него зависящее для их защиты на суде. Вскоре прибыл мировой судья Робинсон в сопровождении констебля Блейка. Они тщательно обследовали комнату и, конечно, нашли ножны и кинжал. На рукоятке кинжала Вильсон заметил отпечатки пальцев. Это его обрадовало, так как едва только первые из сбежавшихся соседей показались в гостиной, близнецы тотчас потребовали, чтобы те осмотрели их руки и платье, и никому из присутствующих, включая самого Вильсона, не удалось обнаружить никаких следов крови. Может быть, близнецы действительно не лгут, утверждая, что они прибежали на крик и нашли судью мертвым? Первой пришла Вильсону на ум таинственная девушка. Но в следующий миг он подумал, что вряд ли женщина могла совершить такое преступление. Так или иначе, комнату Тома Дрисколла необходимо было обыскать.
После того как следственная комиссия осмотрела труп и место преступления, Вильсон предложил сделать обыск наверху и направился туда вместе с остальными. Пришлось взломать дверь в комнату Тома, но там, разумеется, ничего подозрительного не обнаружили.
Следственная комиссия вынесла заключение, что убийство совершено графом Луиджи при соучастии Анджело.
Весь город метал громы и молнии против несчастных братьев, и первые несколько дней им грозило линчевание. Присяжные, решавшие вопрос о предании суду, признали Луиджи виновным в преднамеренном убийстве, а Анджело - в соучастии. Близнецов перевели из городской тюрьмы в окружную, и там они сидели в ожидании суда.
Вильсон осмотрел отпечатки пальцев на рукоятке кинжала и отметил про себя: "Это не их отпечатки, ни Анджело, ни Луиджи!" Значит, здесь замешан кто-то еще, либо самостоятельно действовавший, либо наемный убийца.
Но кто? Это он должен выяснить. Несгораемый шкаф оставался запертым, шкатулка с деньгами тоже, а в ней оказались нетронутыми три тысячи долларов. Значит, целью убийства было не ограбление, а месть. Но кто еще мог быть врагом покойного, кроме Луиджи? Только он один на свете мог затаить глубокую обиду на судью Дрисколла.
А кто была таинственная девица? Мысль о ней не давала Вильсону покоя. Однако ее можно было заподозрить лишь в том случае, если бы целью убийства оказалось ограбление; но какой девушке могло понадобиться лишить старика жизни из мести? Судья никогда не обижал никаких девушек - он был джентльмен.
Отпечатки пальцев на рукояти кинжала были очень четкими; среди коллекции Вильсона имелось громадное количество отпечатков пальцев женщин и девушек, снятых за последние пятнадцать - двадцать лет, но напрасно искал Вильсон среди них отпечатков, одинаковых с теми, которые были на кинжале.
То, что на месте преступления нашли это оружие, сильно смущало Вильсона. Еще неделю тому назад он готов был поверить вместе с остальными, что Луиджи по-прежнему владеет кинжалом, хоть и заявил о его пропаже. Но вот факт налицо: кинжал оказался здесь, и оба брата рядом. Большинство местных жителей считало, что близнецы старались всех околпачить баснями о мнимой краже кинжала. Теперь каждый из них с торжествующим видом восклицал: "А что я говорил?!"
Если бы на рукоятке кинжала были отпечатки их пальцев... Да что говорить, когда это явно не их отпечатки, - Вильсон готов был дать голову на отсечение!
Что касается Тома Дрисколла, то его Вильсон не подозревал по ряду причин. Вильсон считал, что, во-первых, Том слишком труслив; во-вторых, если бы он даже был способен на убийство, то не избрал бы своей жертвой ни собственного благодетеля, который его обожал, ни другого близкого родственника; в-третьих, он не сделал бы этого из эгоистических соображений, ибо при жизни старика был щедро им обеспечен и мог надеяться, что завещание еще будет восстановлено в его пользу. Правда, теперь стало известно, что завещание было и так восстановлено, но Том же этого не знал! Уж если бы знал, то, при своей болтливости и неумении хранить секреты, непременно рассказал бы это Вильсону. И наконец самое главное: когда было совершено убийство, Том находился в Сент-Луисе и узнал о нем на следующее утро из газет, что явствовало из телеграммы, которую он послал тетушке. Все это были скорее смутные ощущения, чем оформленные мысли, ибо Вильсон поднял бы на смех всякого, кто заподозрил бы Тома в убийстве судьи Дрисколла.
Дело близнецов Вильсон считал безнадежно проигранным. Рассуждал он так: если соучастник не будет найден, премудрый суд присяжных штата Миссури несомненно приговорит их к повешению; но если даже соучастник обнаружится, то и это не поможет делу: просто шериф вздернет еще одного человека. Вот если бы нашелся действительный убийца, преследовавший собственную цель, это спасло бы близнецов; но такая возможность, по-видимому, исключалась. И все-таки Вильсон решил продолжать поиски человека, оставившего отпечатки пальцев на кинжале. Пусть близнецы не виновны в убийстве, но если убийца не будет найден, их осудят как виновных.
Вильсон ходил угрюмый, день и ночь думал и гадал, но так ни до чего и не додумался. Стоило ему увидеть какую-нибудь незнакомую девушку или женщину, он под любым предлогом старался получить у нее отпечатки пальцев, но каждый раз вздыхал, сравнивая их с отпечатками на кинжале.
Что касается Тома, то он клялся, что понятия не имеет ни о какой таинственной девушке и ни на ком не замечал такого туалета, какой описывал Вильсон... Что греха таить, он не всегда запирал свою комнату на ключ, и слуги тоже, заявлял он, по временам забывали запирать наружные двери, но все же вряд ли эта особа так уж часто могла проникать в их дом: неужто ее бы не заметили?! Когда Вильсон высказал предположение о какой-то связи между ее появлением и совершенными в городе кражами, - а вдруг она была соучастницей старухи или сама рядилась в старушечье платье? - Том сделал удивленное лицо и с притворным жаром пообещал, что будет теперь зорко следить, хотя, конечно, эта особа или особы, если их несколько, не настолько глупы, чтобы снова совать нос в город, где жители долго еще будут начеку.
Весь город жалел Тома, который притих и казался убитым горем. Отчасти он, конечно, играл роль, но было здесь и нечто другое. Нередко, лежа ночью с открытыми глазами, он видел перед собой своего мнимого дядю таким, каким видел его в ту роковую ночь; этот же образ преследовал его и во сне. Он не мог заставить себя войти в комнату, где произошла трагедия. Это еще больше подкупило боготворившую его миссис Прэтт, которая начала говорить, что она "впервые по-настоящему поняла", какой чувствительной и тонкой натурой является ее драгоценный племянник и как он обожал своего несчастного дядюшку.
ГЛАВА XX
УБИЙЦА ПОСМЕИВАЕТСЯ
Даже самые ясные и несомненные косвенные улики
могут в конце концов оказаться ошибочными, поэтому
пользоваться ими следует с величайшей
осторожностью. В качестве примера возьмите любой
карандаш, очиненный любой женщиной: если вы
спросите свидетелей, они скажут, что она это делала
ножом, но если вы вздумаете судить по карандашу, то
скажете, что она обгрызала его зубами.
Календарь Простофили Вильсона
Однообразно потянулись недели; никто из друзей не посещал заточенных в тюрьму близнецов, кроме их адвоката да еще Пэтси Купер; но вот настал наконец день суда - самый мрачный день в жизни Вильсона, ибо, несмотря на все его неутомимые старания найти следы исчезнувшего соучастника, тот как в воду канул. Словом "соучастник" Вильсон давно уже стал называть некое неизвестное лицо, хотя далеко не был убежден в правильности этого термина. Все-таки, если он был их соучастником, почему же тогда близнецы не последовали его примеру и не бежали, как он, а остались возле трупа убитого, чтобы быть схваченными на месте?
Разумеется, зал суда был битком набит, и следовало предполагать, что так и будет до конца процесса, ибо не только в городе, но и на много миль вокруг все только о нем и говорили. Миссис Прэтт в глубоком трауре и Том с черным крепом на шляпе занимали места рядом с Пемброком Говардом, который выступал в роли прокурора, а позади разместились бесчисленные друзья их семьи. На стороне же близнецов оставался только один-единственный человек их участливая, сострадательная старушка хозяйка. Она сидела возле Вильсона и казалась воплощением доброжелательства, чем немало его подбадривала. В "негритянском углу" можно было видеть Чемберса и Рокси - она была в хорошем платье, и в кармане у нее лежал документ о выкупе. Это было ее самое главное богатство, с которым она не расставалась ни днем, ни ночью. Вступив во владение наследством, Том назначил ей ежемесячную пенсию в тридцать пять долларов, причем не мог удержаться, чтоб не заметить вслух: "Спасибо близнецам, что они сделали нас с вами богатыми!" Но Рокси так возмутилась, услышав подобные речи, что Том уже больше их не повторял. Подумать только, негодовала Рокси, покойный судья обращался с ее ребенком в тысячу раз лучше, чем тот заслуживал, и сама она никогда не слышала от него дурного слова! Да она готова растерзать этих злодеев чужеземцев - такого человека убили! И она не успокоится, пока не увидит их на виселице! Она будет здесь, в суде, до самого конца и, как только прочитают решение, во всю глотку закричит "ура!", - пускай ее в тюрьму сажают за такое поведение хоть на целый год! Она тряхнула головой, повязанной платком, и прибавила:
- Когда их приговорят, я подскочу до потолка от радости!
Пемброк Говард произнес довольно краткую обвинительную речь. Он заявил, что собирается доказать при помощи цепи косвенных улик, ни одно звено которой не нарушено, что обвиняемый совершил это убийство, и совершил его отчасти из мести, а отчасти из желания обезопасить собственную жизнь, и что его брат, присутствуя при этом, стал соучастником наиболее подлого из всех известных человечеству злодеяний - убийства; что только самая черная душа могла замыслить и только самая трусливая рука - осуществить это злодеяние; что убийца разбил сердце преданной сестры, отнял счастье у юного племянника, которого покойный любил, как родного сына, и поверг город в скорбь и печаль. Пемброк Говард требовал самой суровой кары для преступников и не сомневался, что эта кара будет к ним применена. Остальные доводы он приберег для своей заключительной речи.
Прокурор сел, растроганный собственным красноречием, и вся публика в зале была тоже растрогана, некоторые женщины - в том числе и миссис Прэтт плакали, и не одна пара глаз была с ненавистью устремлена на несчастных подсудимых.
Один за другим выступали свидетели обвинения, которых допрашивали очень обстоятельно. Но Вильсон не стал задерживать их и устраивать перекрестный допрос. Он понимал, что его подзащитным это пользы не принесет. Публика жалела Простофилю: ему, как начинающему адвокату, этот процесс не обещал славы.
Несколько свидетелей показали под присягой, что судья Дрисколл говорил в своей публичной речи, что близнецы отыщут потерянный кинжал, если им понадобится кого-нибудь убить. Это было известно и раньше, но сейчас прозвучало как роковое пророчество, и по притихшему залу, потрясенному пересказом этих страшных слов, пронесся взволнованный шепот.
Тут поднялся прокурор и заявил, что в день смерти судьи Дрисколла ему довелось с ним беседовать, и он узнал следующее: адвокат обвиняемых принес ему вызов на дуэль от лица, судимого ныне за преступление, но мистер Дрисколл не принял вызова, мотивируя свой отказ тем, что этот человек убийца, однако многозначительно добавил: "Я не хочу встречаться с ним на поле чести", давая этим понять, что при других обстоятельствах он к его услугам. По всей вероятности, тот, кому ныне предъявлено обвинение в убийстве судьи, был предупрежден, что при следующей встрече он должен убить мистера Дрисколла, в противном случае судья убьет его. Если адвокат подсудимых подтверждает это заявление, прокурор согласен не требовать у него свидетельских показаний по этому вопросу. Мистер Вильсон заявил, что ничего не опровергает. В зале шепот: "Дело принимает плохой оборот для обвиняемых".
Миссис Прэтт, допрошенная в качестве свидетельницы, заявила, что криков брата она не слышала и не знает, что ее разбудило, вернее всего, чьи-то поспешные шаги, приближавшиеся к дому. Она вскочила с постели и в чем была поспешила в прихожую; услышав, что кто-то взбегает по парадной лестнице, она побежала следом. В гостиной она увидела подсудимых, стоящих над ее убитым братом. (Тут ее голос прервался, и она разрыдалась. Волнение в зале.) Продолжая свои показания, миссис Прэтт заявила, что следом за ней в гостиную вошли мистер Роджерс и мистер Бэкстон.
Отвечая на вопросы Вильсона, она показала, что близнецы заявили о своей невиновности, они утверждали, что прогуливались по улице и, услышав крики еще довольно далеко от дома судьи, поспешили на помощь; они упросили ее и упомянутых двух джентльменов осмотреть их руки и платье, - и это было сделано, причем никаких следов крови не оказалось.
Свидетели Роджерс и Бэкстон подтвердили показания миссис Прэтт.
Далее суд установил обстоятельства, при которых был обнаружен кинжал, и ознакомился с объявлением, содержавшим подробнейшее описание кинжала и обещание вознаграждения тому, кто его доставит, причем сличение кинжала с его описанием доказало, что это и есть тот самый пропавший кинжал. Затем суд уточнил кое-какие подробности, и на этом представление материалов обвинения было закончено.
Вильсон заявил, что им вызваны три свидетеля: барышни Кларксон, которые могут подтвердить, что спустя несколько минут после того, как раздались крики о помощи, они столкнулись с молодой женщиной под вуалью, выбежавшей из боковой калитки со двора судьи Дрисколла. Их показания, подчеркнул Вильсон, вместе с некоторыми другими обстоятельствами, которые он желал бы довести до сведения суда, должны, по его мнению, убедить суд, что в этом преступлении замешано еще какое-то лицо, до сих пор не найденное, и что в интересах подсудимых он требует отсрочки судебного разбирательства до тех пор, пока это лицо не будет обнаружено. Что касается допроса свидетельниц, то вследствие позднего часа он просит перенести его на следующее утро.
Публика высыпала на улицу и, расходясь по домам группами и парами, азартно, с жадным интересом обсуждала события дня; казалось, все сегодня развлекались в полную меру и были довольны, все, кроме обвиняемых, конечно, их адвоката и преданной им старушки. Им этот день не принес ничего обнадеживающего и радостного.
При прощании с близнецами тетя Пэтси пыталась сделать веселое лицо и бодрым тоном пожелать им спокойной ночи, но вместо этого вдруг расплакалась.
Том хоть и чувствовал себя неуязвимым, но торжественный судебный ритуал сперва произвел на него угнетающее впечатление и вызвал смутную тревогу в его душе, так как он всегда легко поддавался страху. Но когда суду стала очевидна вся несостоятельность того, на чем строил свою защиту Вильсон, Том снова успокоился и даже возликовал. Он ушел из суда, исполненный презрительной жалости к Вильсону. "Девицы Кларксон встретили где-то на задворках неизвестную женщину, - думал он, - вот его козырь! Пусть попробует ее найти, даю ему сто лет сроку, а то и двести, пожалуйста! Была да сплыла, и платье сгорело, и пепел развеян". И Том в сотый раз похвалил себя за то, какой он молодец, как хитро застраховал себя не только от разоблачения, но от всякого намека на подозрение!
"Ведь почти всегда в таких случаях кто-то чего-то недоглядел, оставил какой-то крохотный след, какую-то царапину - и это влечет за собой разоблачение. А вот уж я не оставил ни малейшего следа! Как птица, что пролетела по небу темной ночью! Только тот, кто выследит птицу в ночном небе, может угадать, что это я убил судью, другим не дознаться! И ведь надо же было, чтоб такое дело досталось бедняге Вильсону! Боже, вот-то будет потеха, когда этот простофиля начнет обшаривать все углы и закоулки, разыскивая несуществующую женщину, в то время как тот, кого он ищет, торчит у него перед глазами!" Чем больше Том размышлял об этом, тем забавнее казалась ему вся история. Наконец он решил про себя: "Я его изведу: до самой смерти буду спрашивать об этой женщине. Как увижу с кем-нибудь в компании, прикинусь простачком и с дружеским видом наступлю ему на мозоль. Уж я его позлю, как бывало, когда я осведомлялся о его успехах в юриспруденции, хотя знал, что никаких успехов нет. "Ну как, - скажу, - Простофиля, все еще не напали на ее след, а?"
Том чуть не захохотал, но вовремя спохватился - нельзя, кругом народ, а ему положено скорбеть по дядюшке! И тогда он решил отложить удовольствие на вечер и наведаться к Вильсону; у того, верно, будет дрянное настроение - его защита-то провалилась с треском! Ну, он, конечно, посочувствует Вильсону, выразит ему участие и уж доведет его до белого каления...
А Вильсон даже ужинать не стал - пропал аппетит. Он извлек свою коллекцию отпечатков, снятых у женщин, и уже час, а то и более, сидел, мрачно вглядываясь в свои стеклышки, стараясь убедить себя, что где-то среди них находится и то, которое хранит отпечатки пальцев неуловимой особы, очевидно, он его как-то пропустил. Однако и новые поиски не дали никаких результатов. Вильсон откинулся на спинку кресла, обхватил руками голову и предался унылым, бесплодным размышлениям.
Час спустя, когда уже стемнело, к нему зашел Том Дрисколл и, усевшись в кресло, сказал с добродушным смешком:
- Вот те на, что я вижу? Мы снова вернулись к былым забавам, которыми тешились в дни безвестности и одиночества! - Он взял одно из стеклышек и поднес его к лампе, чтоб получше разглядеть. - Полно кукситься, старина! Ну стоит ли впадать в отчаяние и опять хвататься за эти игрушки. Ну, не выгорело так не выгорело. Все пройдет, все наладится. - Он положил стекло на стол. - Вы что, думали - так уж и будет вам вечно везти?