Страница:
Как выяснилось, враг был не столь уж силен. Видимо, рассчитывал, что останется только добить тех, кто попробует вылезти из взорванной и горящей машины. А поскольку подорвались мы аккуратно, то сейчас нам с Колей противостояла лишь пара чуваков местного «болотного» производства, которые палили из кустарника с правой стороны дороги. У одного, правда, имелся автомат или скорее даже пистолет-пулемет, а второй, кажется, пользовался в своих неблаговидных целях крупнокалиберным револьвером.
– Маков, прикрой-ка меня.
Я выбежал из-за машины и поспешил к краю дороги. Чтобы уйти с линии полета чужой пули, прыгнул вперед, а затем колбаской скатился в кювет. Тот чувак, что с пистолет-пулеметом, хорошо мне открылся, по крайней мере, в просвет между ветвями кустарника я просматривал даже клетчатый головной платок. Меня же прикрывало какое-то поваленное деревцо. Точность огня у его машинки без выдвинутого приклада была немногим больше, чем у остапенковского «Смит-Вессона».
Поэтому я дернул затвор и положил длинное дуло пистолета на мертвое дерево. Подождав, пока неприятельские пули отщелкают кору рядышком с моей горячей головой, стрельнул пару раз. Отдача была не по-"макаровски" мощной, но все же увод ствола оказался небольшим. В ответ на мои действия пулеметчик затих, а второй неприятель, тот, что с револьвером, бросился улепетывать сквозь кустарник, иногда мелькая развесистой мотней.
Коля рванулся было вдогонку, но я остановил его.
– Да пускай улепетывает на хрен - всех паскуд не перестреляешь. Это же наймит из абригенов, он тут все ходы-выходы знает.
Мы навестили второго стрелка. Тот явно скопытился. Пуля сорок пятого калибра «Уэйдкатер» разворотила ему шею, перерезав магистральные пути организма. В набежавшей луже крови отдыхал пистолет-пулемет. Кажется, «Беретта М12».
– И чего ему от нас понадобилось? - Баранка стал неторопливо рассуждать. - Может, денег на калым не хватало? Раззуделся «гондурас», и пришлось отправиться на противное дело, - оправдал добряк-Коля неблаговидный поступок местного жителя.
– У каждого свои проблемы, впрочем, у этого лежачего гражданина они уже в прошлом. А у нас нет. Поэтому мы пойдем к машине. Если рация еще не скапустилась, надо бы полицию вызывать.
Остальные наши «геологи» к этому времени почти очухались. Бледный и злой Серега, который припрыгивал на одной ноге, сразу набросился на Баранку. Отчего, дескать, тот забрал его оружие, оставив биться с противником голыми руками. Остапенко уже пытался общаться по уоки-токи с каким-то местным начальником.
А Сандомирский лежал на дороге, прикрытый курткой Дробилина. Тот неловко перевязывал голову ученого.
Похоже, Роберт Юрьевич пострадал больше других и, пребывая сейчас без сознания, был решительно ко всему равнодушен.
Клякса-морда еще раз возникла перед мысленным взором.
«Для него открылись врата обратной стороны. Здесь он мудрец, а там котенок. Вылетаю ему на помощь.»
В пространстве моего черепа что-то встрепетнулось, перед глазами еще больше стемнело, очертания Сандомирского исказились в этакую грушу, с раздутой пупырчатой макушкой, небольшим тельцем и крохотными ручками-ножками. Голова его лопнула и открылся тоннель, в который нырнул мой взгляд, будто электрон, устремляющийся вдоль перепада напряжений. Стало совсем сумрачно, лишь какие-то сгущающиеся искорки мельтешили прямо по курсу. И тут мой пытливый взор-электрон был выброшен обратно, словно натянутым резиновым жгутом. А что-то похожее на солнечный зайчик стрельнуло из точки меж моих глаз и затем юркнуло в этот самый тоннель.
Сразу зажегся дневной свет. Опять пыльная иракская дорога, перевернутая, покореженная машина, Сандомирский с кое-как замотанной головой. Его побитое тело несколько раз вздрогнуло.
– Надо искусственное дыхание сделать, - каким-то птичьим голосом вякнул Дробилин.
– Похоже, повреждены шейные позвонки, держите ему голову прямо, - выдал дельное Колесников и тут же перешел на противный тон. - Эй, майор, чего молчите-то? Я спрашиваю, зачем стреляли из «Смит-Вессона» товарища подполковника?
До чего мне надоел пристебай Серега! Если говоришь с ним по-человечески, то он вначале весело с тобой общается, затем просто развязным становится. Если начальственно покрикиваешь, как Остапенко, то у Колесникова голос сразу подобострастным делается, «исполнительским», с холопским подхихикиванием. С Колей же Маковым наш лейтенант - сама строгость.
– Кажется, жопе слова не давали. Старший лейтенант Колесников, надеюсь, вы еще не служите в багдадской полиции? Как-нибудь разберемся без вашего участия.
Серега оценил мое злобное настроение и отвалил в сторону.
Экспедиция неблагополучно заканчивалась. Через час появился вертолет скорой помощи, унесший проигравшего Сандомирского. Через четыре часа подъехал тягач аварийной службы, который перевернул вездеход и, гудя мощным дизелем, стал буксировать его прямо в гараж советского посольства в Багдаде. Наша команда на полицейском джипе тянулась следом, зорко надзирая, чтобы кто-нибудь из вороватых иракских жителей не вздумал карабкаться внутрь пострадавшей амфибии.
Остапенко остался «ждать хорошей погоды» в советском посольстве, вернее, в багдадской резидентуре Комитета. Другие же члены нашей «геологоразведочной» команды с ветерком отправились на родину до выяснения дальнейшей судьбы нашего оригинального предприятия.
Единственной жертвой первой поездки оказался Роберт Юрьевич Сандомирский, доктор физических наук. С ним я всего разок потолковал и даже не успел обсудить, а что странного обнаружилось в моем магнитном поле, когда я вернулся после болотной вылазки. Пожалуй, такой разговор кое-что бы прояснил. С другой стороны, профессор Сандомирский мог и заложить меня, приняв за вражеского агента или гэбэшного провокатора, которого надо упредить. Мог сообщить о моем чрезмерном интересе и особой осведомленности хотя бы Петровичу.
Так или иначе, в багдадской больнице душа и тело Роберта Юрьевича разлучились из-за травм, несовместимых с жизнью.
Остапенко рассказывал потом, что навещал ученого незадолго перед финалом, тот будто бы обрел речь и все повторял: «Передайте Фролову, ворота Вавилона открываются, ОТВЕРЖЕННЫЕ скоро придут к нам… Апсу не из их числа, он был прежде них… Фролов поймет.» «Нет, - качал головой подполковник, - все-таки бредил наш профессор, даже майор Фролов не поймет. Ворота какого Вавилона? Такого государства ведь давно уже нет.»
По словам подполковника, Сандомирский все просил, чтобы какой-то дух, то ли бес, то ли джинн покинул его. А спустя несколько минут после того, как врач зафиксировал смерть, мышцы мертвеца непроизвольно сократились, и он бросился прямиком в окно, где и застрял, истекая бесполезной уже кровью.
Все это подполковник рассказал, когда мы прежней командой, естественно за исключением Сандомирского, снова прибыли в Багдад - что случилось четыре месяца спустя.
А пока что нам предстояло еще вернуться на родину, над просторами которой уже властвовал новый генсек, наш многолетний Председатель.
И, надо сказать, по возвращении мы встретили Лубянку в приподнятом настроении.
5.
– Ну, теперь, Глеб, можно плечи вместе с погонами расправить, - обрадовал меня генерал-майор Сайко, под начало которого меня перекинули из арабского отдела после иракской командировки. - К Председателю можно по разному относиться, но он из прагматиков, а не из хреновых догматиков, и в голове у него не каша. Проблем, конечно, много накопилось. Академики все эти годы записку за запиской направляли, как исправления экономики производить, но Суслов их все под сукно совал, а Леня вообще, наверное, ими попу вытирал.
– Академиков много, все хотят отличиться, и записок много, - заметил я. Сайко в приниципе умеренную критику не зажимал и даже приказывал, чтобы я имел свое мнение - не такое, как у него.
– Думаю, пора брать то, что китайцы, например, отработали. Свободные экономические зоны, концессии, долгосрочные совместные проекты - почему нет? Пускай иностранцы ввозят технологии, капитал, дрессируют наших работничков. На Крайнем Севере, где нефтяные месторождения осваивать - удовольствие дорогое, это бы пригодилось. Лет через пять партнеры начнут, конечно, навар снимать, но и тогда - половину нам отдай. А годков через десять погнать их поганой метлой.
– Годков пять назад таких разговоров вы все-таки не вели, даже со мной, товарищ генерал-майор.
– Да, Глеб, новая жизнь же начинается. Разумное пора сеять. Берия Лаврентий Павлович тоже бы на это пошел… Но для начала надо бы дисциплинку наладить. Без дисциплинки в России никуда, иначе сразу вольница, гуляй-поле. Так и встарь было, чуть царь нравом помягче, воеводы давай мздоимством заниматься, купцы негодное барахло поставлять, дьяки в казну пытаются руки запустить, всякие разбойники по большим дорогам гробят и грабят проезжих. Чем больше у страны просторов, чем жиже население, тем больше надзора должно быть. Я не свирепый, ты же знаешь, Глеб, но многие наши сограждане только плетку понимают. В рабочее время застукаем товарища рабочего, например, в винном отделе, сделаем ему сперва предупреждение, а во второй раз в ЛТП сунем или на «химию». Мудро?
– Еще бы. Руками и ногами - за… Однако, разрешите уж выяснить, Виталий Афанасьевич, как там наша поездка на юг? Небось, признана провальной? Аппаратуру повредили, Сандомирский отлетел наверх, местного трудящегося насмерть кокнули…
– Знаю, знаю, что ты отличился, жизнь отдал за правое дело, по счастью не свою, а чужую и вредную, еще мину заметил, вездеход из болота вытянул. Остапенко с Маковым в своих рапортах твои подвиги расписали. В общем, вел себя как отличный офицер госбезопасности. Пока что не поздравляю, но тебя представили к награде… Это что касается твоей незаурядной личности. Теперь насчет провала или продолжения операции. Поскольку дело архизакрытое, скажу только для твоих ушей. Понял, ни гу-гу? Хотя Бореев громы с молниями мечет из-за того, что вы извели ему способного сотрудника, тем не менее, результаты вашей совместной работы признаны высоким начальством чрезвычайно занимательными. Американцы вас тоже заметили, раз попробовали убрать. И пускай с теорией не все понятно, практика дает повод для оптимизма. Моряки же охотно пользовались силой ветра, даже не подозревая, что она возникает из-за перепадов атмосферного давления.
Сайко даже усмехнулся промеж щек своему удачному сравнению. Часы пропищали шесть, и он выудил из шкафчика початую бутылку армянского коньяка.
– И лозу поцелую, и спелые гроздья сорву… Закусывать -это неблагородно, Глеб.
– Виталий Афанасьевич, я так понял, что речь идет об оружии, которым мы еще не умеем пользоваться как следует.
– Научимся, прозорливый мой. Когда стреляешь, у автомата тоже есть отдача, но ты же не подставляешь зубы под приклад… Тут другая проблемка выросла. Проверкой установлено, что двое из американской группы - это наши фрукты, доморощенные. Джо Рифмэн и Лиз Роузнстайн, иначе выражаясь, Иосиф Рейфман и Елизавета Розенштейн, муж с женой. Он выехал в семьдесят шестом году, она - семьдесят восьмом. Оба имели здесь отношение ко всяким заразам, микробам, вирусам. Дружили ли Ося и Лиза с ЦРУ еще в Союзе, кто их выпустил отсюда - сейчас этим занимаются в Пятерке.
У меня замерзло все внутри, и чтобы бледность лица не стала заметной, я, поспешно испросив разрешения, закурил. Впрочем, в этот момент генерал-майор сосредоточенно разливал.
– Да, головотяпства у нас хватает, Виталий Афанасьевич. Впрочем, у иракских товарищей тоже. Как же они на свою арабскую родину пустили граждан еврейской национальности?
– Пускай с этим делом Хуссейн разбирается. А вот тот парнишка, который у нас занимается проверкой, наверняка выведет на чистую воду наших советских головотяпов, а может даже и взяточников. Майор Затуллин, слыхал про такого?
– Да вроде бы, какие-то знакомые звуки.
– Он сейчас роет землю носом, хочет на этом деле набрать очки. Знаешь ведь, в Пятерке много ущербных людей… Ладно, что мы о скучном. Предстоит новая поездка на юг, аппаратуру оттуда доставили на ероплане, бореевцы сейчас ее чинят и доводят, ставят к ней более мощный и простой в обращении компьютер. Только Бореев наотрез отказывается давать нам еще одного ученого. Вот жмот! Ориентировочно институт выделит лишь Дробилина, его кандидатура для разъездов самая подходящая -бобыль он и трудоголик. Я Борееву все намекаю, что пора и нашим гориллам повысить свою квалификацию…
Сайко еще разлагольствовал о том и сем, я ему поддакивал, но больше размышлял о том, что может накопать майор Затуллин.
Коссовский сейчас защищает государство во Втором Главном Управлении и, кажется, его внедрили в какую-то мафию, занимающуюся вывозом икон. Так что вряд ли Пашу станут в ближайшее время «поднимать» и вызывать в контору. Но вот Киянов на месте. Он поможет Затуллину вскрыть мои махинации с отказным делом Лизы и подделку в журнале регистрации. Ведь достаточно вытащить из архива предыдущий учетный журнал и…
Тогда вместо перспективной поездки в Ирак, на которой можно круто взмыть вверх - как-никак и Бореев, и Сайко, и тесть за меня - я рискую оказаться на стуле подследственного, а затем и в зоне. Вполне вероятно, что много присудят, если Лиза сейчас действительно снюхалась с ЦРУ. А может, она уже и тогда была «ихней», и просто ловко меня использовала. Одурманила каким-то аэрозолем из феромонов, безароматных веществ, которым самки притягивают самцов. Долго ли американским химикам такую приманку изготовить? Ну и вляпала ты меня, зараза Лиза, Лиззи, или как там тебя еще. Короче, то самое, что приводит к «лизису» - распаду и растворению.
Сейчас бы я не за что не купился на всякие «лизирующие» волны, пропади гражданка Розенштейн пропадом, ведь все мои старания свелись к тому, что она счастливо совокупилась с Джо-Иосифом и ЦРУ.
А еще я сейчас с удовольствием угомонил бы Андрея Эдуардовича Затуллина, чтобы он меня не спустил в сортир. Шлепнул же я в Ираке человека, который угрожал моей, в том числе, жизни. Но из табельного оружия бабахать в коллегу не стоит, кроме того на «Макаров» глушак не накрутишь. Может, найти на мокрую работенку какого-нибудь гастролера? Так ведь напорюсь на болвана, который в два счета засыплется. Или меня приметят наши «добровольные» помощнички, едва я стану подыскивать мокрушника. Попробовать на черном рынке достать что-нибудь стреляющее? Но там все обалденно дорого, даже дедушкины наганы 1895 года, и неизвестно, в приличном ли состоянии.
Что же это такое творится? Я каюсь, я больше не буду, но чтобы плодотворно служить родной стране и впредь, мне надо сперва укокошить коллегу. И я не знаю, как это сделать половчее.
При всех томлениях и рассуждениях, мне предстояло еще навестить Бореева. Для чего надо было поскорее отправиться в Питер. Пребывание там могло затянуться, поэтому я решил не садиться в поезд, а использовать для командировки собственную машину.
За время нашей «разлуки», сходство с бабой-ягой у ведущего специалиста только увеличилось.
– Как же вы мне, Роберта Юрьевича не уберегли? - тусклым голосом осведомился Бореев, но тут же оживился, переключившись на более занимательную тему. - Однако все записи Дробилин сохранил, как на магнитных лентах, так и на бумаге…
– Рад за вас…
На сей раз Бореев принимал меня не посреди лаборатории, а в своем кабинете, который, правда, из-за обилия телефонов, компьютерных терминалов, каких-то пультов напоминал рубку космического корабля. Михаил Анатольевич сразу попробовал меня подначить.
– Майор, ну-ка рассказывайте, что вы там пронюхали о занятиях Сандомирского с Дробилиным?
– Ну, не мне вам рассказывать, товарищ ученый. Или мою голову опять просвечивает некий детектор лжи?
– Вовсе нет. Вам нет нужды брехать или изворачиваться, мы же знаем, что вы надежный, умный и проницательный человек.
Ладно, теперь, когда Сандомирского уже нет в пределах Земли, я могу показать свою проницательность.
– Я догадываюсь, чем занимались ваши люди. Тем более, что мои догадки были подкреплены Робертом Юрьевичем, когда мне с ним удалось поговорить по-свойски, с выворотом. Я же чекист.
– Эх, говорил же я, не надо ученого посылать в такое путешествие, и расколется он, и в распыл пойдет при первой же заварухе, - Бореев начал с надрывом, а кончил делово. - Так что вы все-таки усвоили?
– Мои мысли, как и обычно, мало оформлены. - Тьфу, получилась фраза, словно про анализ кала. - В общем-то ясно, что, по особому модулируя магнитные поля, можно послать привет на тот свет и получить благожелательный или неблагожелательный отклик. С помощью этого приемчика, то есть вертикального резонанса, советские ученые в состоянии изменить мою, в частности, судьбу в лучшую или в худшую сторону. Для этого надо оснастить направленный «туда» вектор раздражения сведениями обо мне, о моей, так сказать, ауре. Угадал?
– Почти. Благодаря нашей аппаратуре ваша судьба сложилась столь удачно, что вы легко прогулялись по болоту, а заодно предовратили кончину всей экспедиции. Правда, при этом ваше личное биомагнитное поле приобрело странные спектральные характеристики - я сужу по дробилинском записям - в нем объявился дополнительный источник возмущений.
– Я как-никак изрядно помандражировал, Михаил Анатольевич. Это ведь должно было отразиться на моей ауре?
Да, не очень-то ясно, в плюс или минус пойдут мне эти странности.
– Наверняка. Да, у вас и раньше имелись отклонения от обычных биомагнитных характеристик. Так же, как и у Роберта Юрьевича. Это лишь показывает, что вы выполняете какую-то задачу судьбы. Я товарищей вроде вас так и обзываю - «люди задачи». Только бы еще знать, что вам поручено свыше. Кстати, после ранения Сандомирского ваша аура - понравилось мне такое слово - утратила тот самый источник возмущений, а Роберт Юрьевич как раз его приобрел… Как, товарищ майор, вам это нравится с позиций мистики?
А ладно, чего мне стесняться, товарищ ученый тоже ведь с приветом.
– Ну, Михаил Анатольевич… это называется вселением беса. Кстати, демон вступил со мной в договорные отношения. Мы обменялись услугами, в частности он недурно попитался моими чувствами, а потом перебрался в Сандомирского. Наверное, Роберт Юрьевич не успел как следует поторговаться. Ну, как свежо предание?
– Верится вполне. Только непонятно, зачем демону, который пребывает как бы на более высоком энергоинформационном уровне, наши услуги?
– Ну, если вы у меня спрашиваете, то я что-нибудь, конечно, отвечу. Демону необходимы наши услуги, вернее наш энергоинформационный потенциал, потому что он чего-то недополучает на своем уровне. Потому что там он отверженный и изолированный, выключенный из того, что можно назвать предустановленной гармонией, а также рутинным порядком. Вот почему страстная демоническая личность так тянется к нам и даже откликается на наши просьбы.
Я охотно рассуждал на тему, достойную психушки и диагноза «вялотекущая шизофрения», и пока не знал, как из этого выпутаться. Я и по сей момент не верил во всяких бесов и джиннов, но мне инстинктивно не нравилась кавалерийская лихость ученого, и хотелось немножко попугать его.
– Михаил Анатрольевич, эти проклятые падшие духи, бесы, вампиры так и норовят прорваться к нам из-под замка, с «обратной стороны». Помните: «Печальный Демон, дух изгнанья, Летал над грешною землей»? А ваш институт сейчас помогает ему приземлиться. Ну, жуть появилась?… Хотя, в общем-то, я пошутил.
– Я понял, - подтвердил неиспугавшийся Бореев. - И тоже вспомнил цитату: «Дух беспокойный, дух порочный, Кто звал тебя во тьме полночной?» Кто угодно, только не мы. Зато мы действительно заметили, что целый ряд метантропных матриц отторгается основными матричными группами, и сейчас пытаемся разобраться с такой загвоздкой. Впрочем, для нас это не готический роман, а обычная математика, если точнее - теория множеств…
Бореев вещал со светлым лицом, напоминая уже не бабушку-ягу, а дельфийскую пророчицу. Было видно, что нежность он испытывает только к теории множеств. Я попытался прервать поток умных слов.
– Кажется, ни в одном научном центре Запада подобные исследования не проводятся.
– Смею добавить, Глеб Александрович, и ни в одном институте СССР. Столь необычные, неортодоксальные для современной науки исследования могут вестись только под широким крылышком КГБ. И на условии, что мы в итоге выдадим то, чем можно насолить американцам.
– Пусть даже это «соленое» будет не вполне понятно и объяснимо с позиций официального естествознания?
– Пусть даже. На войне все приемы хороши. Нашему проекту хана угрожает лишь в том случае, если страна совсем обеднеет, или явится какой-нибудь реформатор и начнет резать расходы на госбезопасность. Впрочем, у Комитета, я думаю есть сбережения, да и всякие прогрессивные реформаторы могут появиться только из его чресел.
Ясна теперь лихость Бореева на фоне всеобщей малоподвижности. Та инстанция, которая блюдет повсюду идейную стерильность и одномерный порядок, поощряет самую крамольную -в научном плане, конечно, - работу. И потому, наверное, что наше большое коммунистическое дело требует окостенения в одних областях и бурления в других. Это разнообразие мне, пожалуй, нравится, так что отныне я снимаю всякие возражения.
– Михаил Анатольевич, мне известно от генерала Сайко, что намечается следующая поездка на «полигон», но возникают трудности с вашими представителями. Вы якобы не хотите больше отряжать своих умников с нами в поход.
– Генерал Сайко - один из зачинателей нашего проекта, но в нем сохранился несколько легкомысленный подход к ценному человеческому материалу. Он считает, что если из десяти потеряли девять - это плохо, а вот если из десяти одного - то уже нормально.
– Вы намекаете, Михаил Анатольевич, что даже у Сайко сохранился гэбэшный подход к кадрам?
– Пользуясь вольностью, которую он же нам вручил, можно выразиться и так. Мы все-таки собрали в институте не дубарей-исполнителей, а генераторов идей. «Незаменимых людей нет», - такой принцип в науке не годится.
– Ну, конечно же, если речь идет об Эйнштейне…
– Вообще-то Эйнштейн к середине жизни уже выдохся. А вот если бы Паули с Дираком протянули лет на двадцать подольше, возможно, и мир сейчас смотрелся иначе. Я не исключал бы даже появления искусственной антигравитации… Сандомирский вел очень важный участок. Он через изучение МГД-волн пытался разобраться с влиянием матриц друг на друга - притягиванием, отталкиванием, подчинением - термины, конечно, неустоявшиеся. Короче, Роберт Юрьевич прорабатывал группообразование в матричном поле.
– Значит, поездка сорвется? - я попытался скрыть напряжение, таившееся в этом вопросе.
– Слушайте, Глеб Александрович, давайте хлебнем чайку, чтобы умственные силы у нас не истощились, - Бореев нажал на какую-то зазуммерившую кнопку, а затем заявил твердо:- Поездке на полигон - быть.
Похоже, вектора наших с Бореевым интересов вполне параллельны и направлены в одну и ту же южную сторонку.
– Сандомирский без Дробилина был бы, как крылья без птицы, Дробилин без Сандомирского - словно птица без крыльев. Что ж, нелетающие птицы живут, в общем-то, неплохо. Как и в прошлый раз, отправится наш инженер, но с несколько расширенными инструкциями. А пособлять ему станете вы.
– Тьфу ты! Прямо мистика.
– Да, да, вы. Вы, майор Фролов, достаточно уже вникли в суть. Теории разводить мы от вас не потребуем. Станете подмечать связи между тем, что будет фиксировать наша техника, и состоянием окружающей среды - природы, растений, животных, людей. На сей раз в походной лаборатории установим компьютерную систему с пакетами программ, ориентированными на более-менее обычного пользователя. Так что от вас потребуется только соблюдение четких правил. Вы как, компьютеров не боитесь?
– В университете я немного влез в матлингвистику, лепил несложные программки на «Фортране» для «СМ-4» и «ЕС-1020», например, по определению частотного словаря какого-нибудь рифмоплета…
Открылась дверца в стене, и устройство втолкнуло столик с двумя большими чашками, в которых жидкости было ровно столько, чтобы ничего не расплескалось. Естественно, на катящемся приспособлении для чаепития имелись сахарница и ложки.
– Не люблю я этих секретарш, которые, принося чай, вертят задницами и вечно душатся какой-то тошнючей дрянью, - убежденно произнесла «баба-яга» Бореев. - У нас все напитки готовятся на центральной кухне и подаются в кабинеты и лаборатории с помощью всякой механики.
– На этой кухне знают вкусы каждого сотрудника? - уточнил я, почувствовав в чае «липтон» добавку из мяты и еще каких-то трав.
– Конечно, у них там компьютерный терминал, который и сообщает, кому, сколько и чего требуется. Я ввел в программу своего кормления просьбу добавлять чего-нибудь тонизирующее… Так вот, на вездеходе будет установлена вычислительная машина, равная по мощности «ЕС-1040», с обменом данными через клавиатуру и дисплей, причем умещающаяся в ящике размером с телевизор. Конечно, и фортран вам придется обновить, и поизучать наши программные пакеты. С Сайко уже все оговорено, так что повышение квалификации у вас начинается сегодня.
– Маков, прикрой-ка меня.
Я выбежал из-за машины и поспешил к краю дороги. Чтобы уйти с линии полета чужой пули, прыгнул вперед, а затем колбаской скатился в кювет. Тот чувак, что с пистолет-пулеметом, хорошо мне открылся, по крайней мере, в просвет между ветвями кустарника я просматривал даже клетчатый головной платок. Меня же прикрывало какое-то поваленное деревцо. Точность огня у его машинки без выдвинутого приклада была немногим больше, чем у остапенковского «Смит-Вессона».
Поэтому я дернул затвор и положил длинное дуло пистолета на мертвое дерево. Подождав, пока неприятельские пули отщелкают кору рядышком с моей горячей головой, стрельнул пару раз. Отдача была не по-"макаровски" мощной, но все же увод ствола оказался небольшим. В ответ на мои действия пулеметчик затих, а второй неприятель, тот, что с револьвером, бросился улепетывать сквозь кустарник, иногда мелькая развесистой мотней.
Коля рванулся было вдогонку, но я остановил его.
– Да пускай улепетывает на хрен - всех паскуд не перестреляешь. Это же наймит из абригенов, он тут все ходы-выходы знает.
Мы навестили второго стрелка. Тот явно скопытился. Пуля сорок пятого калибра «Уэйдкатер» разворотила ему шею, перерезав магистральные пути организма. В набежавшей луже крови отдыхал пистолет-пулемет. Кажется, «Беретта М12».
– И чего ему от нас понадобилось? - Баранка стал неторопливо рассуждать. - Может, денег на калым не хватало? Раззуделся «гондурас», и пришлось отправиться на противное дело, - оправдал добряк-Коля неблаговидный поступок местного жителя.
– У каждого свои проблемы, впрочем, у этого лежачего гражданина они уже в прошлом. А у нас нет. Поэтому мы пойдем к машине. Если рация еще не скапустилась, надо бы полицию вызывать.
Остальные наши «геологи» к этому времени почти очухались. Бледный и злой Серега, который припрыгивал на одной ноге, сразу набросился на Баранку. Отчего, дескать, тот забрал его оружие, оставив биться с противником голыми руками. Остапенко уже пытался общаться по уоки-токи с каким-то местным начальником.
А Сандомирский лежал на дороге, прикрытый курткой Дробилина. Тот неловко перевязывал голову ученого.
Похоже, Роберт Юрьевич пострадал больше других и, пребывая сейчас без сознания, был решительно ко всему равнодушен.
Клякса-морда еще раз возникла перед мысленным взором.
«Для него открылись врата обратной стороны. Здесь он мудрец, а там котенок. Вылетаю ему на помощь.»
В пространстве моего черепа что-то встрепетнулось, перед глазами еще больше стемнело, очертания Сандомирского исказились в этакую грушу, с раздутой пупырчатой макушкой, небольшим тельцем и крохотными ручками-ножками. Голова его лопнула и открылся тоннель, в который нырнул мой взгляд, будто электрон, устремляющийся вдоль перепада напряжений. Стало совсем сумрачно, лишь какие-то сгущающиеся искорки мельтешили прямо по курсу. И тут мой пытливый взор-электрон был выброшен обратно, словно натянутым резиновым жгутом. А что-то похожее на солнечный зайчик стрельнуло из точки меж моих глаз и затем юркнуло в этот самый тоннель.
Сразу зажегся дневной свет. Опять пыльная иракская дорога, перевернутая, покореженная машина, Сандомирский с кое-как замотанной головой. Его побитое тело несколько раз вздрогнуло.
– Надо искусственное дыхание сделать, - каким-то птичьим голосом вякнул Дробилин.
– Похоже, повреждены шейные позвонки, держите ему голову прямо, - выдал дельное Колесников и тут же перешел на противный тон. - Эй, майор, чего молчите-то? Я спрашиваю, зачем стреляли из «Смит-Вессона» товарища подполковника?
До чего мне надоел пристебай Серега! Если говоришь с ним по-человечески, то он вначале весело с тобой общается, затем просто развязным становится. Если начальственно покрикиваешь, как Остапенко, то у Колесникова голос сразу подобострастным делается, «исполнительским», с холопским подхихикиванием. С Колей же Маковым наш лейтенант - сама строгость.
– Кажется, жопе слова не давали. Старший лейтенант Колесников, надеюсь, вы еще не служите в багдадской полиции? Как-нибудь разберемся без вашего участия.
Серега оценил мое злобное настроение и отвалил в сторону.
Экспедиция неблагополучно заканчивалась. Через час появился вертолет скорой помощи, унесший проигравшего Сандомирского. Через четыре часа подъехал тягач аварийной службы, который перевернул вездеход и, гудя мощным дизелем, стал буксировать его прямо в гараж советского посольства в Багдаде. Наша команда на полицейском джипе тянулась следом, зорко надзирая, чтобы кто-нибудь из вороватых иракских жителей не вздумал карабкаться внутрь пострадавшей амфибии.
Остапенко остался «ждать хорошей погоды» в советском посольстве, вернее, в багдадской резидентуре Комитета. Другие же члены нашей «геологоразведочной» команды с ветерком отправились на родину до выяснения дальнейшей судьбы нашего оригинального предприятия.
Единственной жертвой первой поездки оказался Роберт Юрьевич Сандомирский, доктор физических наук. С ним я всего разок потолковал и даже не успел обсудить, а что странного обнаружилось в моем магнитном поле, когда я вернулся после болотной вылазки. Пожалуй, такой разговор кое-что бы прояснил. С другой стороны, профессор Сандомирский мог и заложить меня, приняв за вражеского агента или гэбэшного провокатора, которого надо упредить. Мог сообщить о моем чрезмерном интересе и особой осведомленности хотя бы Петровичу.
Так или иначе, в багдадской больнице душа и тело Роберта Юрьевича разлучились из-за травм, несовместимых с жизнью.
Остапенко рассказывал потом, что навещал ученого незадолго перед финалом, тот будто бы обрел речь и все повторял: «Передайте Фролову, ворота Вавилона открываются, ОТВЕРЖЕННЫЕ скоро придут к нам… Апсу не из их числа, он был прежде них… Фролов поймет.» «Нет, - качал головой подполковник, - все-таки бредил наш профессор, даже майор Фролов не поймет. Ворота какого Вавилона? Такого государства ведь давно уже нет.»
По словам подполковника, Сандомирский все просил, чтобы какой-то дух, то ли бес, то ли джинн покинул его. А спустя несколько минут после того, как врач зафиксировал смерть, мышцы мертвеца непроизвольно сократились, и он бросился прямиком в окно, где и застрял, истекая бесполезной уже кровью.
Все это подполковник рассказал, когда мы прежней командой, естественно за исключением Сандомирского, снова прибыли в Багдад - что случилось четыре месяца спустя.
А пока что нам предстояло еще вернуться на родину, над просторами которой уже властвовал новый генсек, наш многолетний Председатель.
И, надо сказать, по возвращении мы встретили Лубянку в приподнятом настроении.
5.
(Москва, зима 1982 - 1983 гг.)
– Ну, теперь, Глеб, можно плечи вместе с погонами расправить, - обрадовал меня генерал-майор Сайко, под начало которого меня перекинули из арабского отдела после иракской командировки. - К Председателю можно по разному относиться, но он из прагматиков, а не из хреновых догматиков, и в голове у него не каша. Проблем, конечно, много накопилось. Академики все эти годы записку за запиской направляли, как исправления экономики производить, но Суслов их все под сукно совал, а Леня вообще, наверное, ими попу вытирал.
– Академиков много, все хотят отличиться, и записок много, - заметил я. Сайко в приниципе умеренную критику не зажимал и даже приказывал, чтобы я имел свое мнение - не такое, как у него.
– Думаю, пора брать то, что китайцы, например, отработали. Свободные экономические зоны, концессии, долгосрочные совместные проекты - почему нет? Пускай иностранцы ввозят технологии, капитал, дрессируют наших работничков. На Крайнем Севере, где нефтяные месторождения осваивать - удовольствие дорогое, это бы пригодилось. Лет через пять партнеры начнут, конечно, навар снимать, но и тогда - половину нам отдай. А годков через десять погнать их поганой метлой.
– Годков пять назад таких разговоров вы все-таки не вели, даже со мной, товарищ генерал-майор.
– Да, Глеб, новая жизнь же начинается. Разумное пора сеять. Берия Лаврентий Павлович тоже бы на это пошел… Но для начала надо бы дисциплинку наладить. Без дисциплинки в России никуда, иначе сразу вольница, гуляй-поле. Так и встарь было, чуть царь нравом помягче, воеводы давай мздоимством заниматься, купцы негодное барахло поставлять, дьяки в казну пытаются руки запустить, всякие разбойники по большим дорогам гробят и грабят проезжих. Чем больше у страны просторов, чем жиже население, тем больше надзора должно быть. Я не свирепый, ты же знаешь, Глеб, но многие наши сограждане только плетку понимают. В рабочее время застукаем товарища рабочего, например, в винном отделе, сделаем ему сперва предупреждение, а во второй раз в ЛТП сунем или на «химию». Мудро?
– Еще бы. Руками и ногами - за… Однако, разрешите уж выяснить, Виталий Афанасьевич, как там наша поездка на юг? Небось, признана провальной? Аппаратуру повредили, Сандомирский отлетел наверх, местного трудящегося насмерть кокнули…
– Знаю, знаю, что ты отличился, жизнь отдал за правое дело, по счастью не свою, а чужую и вредную, еще мину заметил, вездеход из болота вытянул. Остапенко с Маковым в своих рапортах твои подвиги расписали. В общем, вел себя как отличный офицер госбезопасности. Пока что не поздравляю, но тебя представили к награде… Это что касается твоей незаурядной личности. Теперь насчет провала или продолжения операции. Поскольку дело архизакрытое, скажу только для твоих ушей. Понял, ни гу-гу? Хотя Бореев громы с молниями мечет из-за того, что вы извели ему способного сотрудника, тем не менее, результаты вашей совместной работы признаны высоким начальством чрезвычайно занимательными. Американцы вас тоже заметили, раз попробовали убрать. И пускай с теорией не все понятно, практика дает повод для оптимизма. Моряки же охотно пользовались силой ветра, даже не подозревая, что она возникает из-за перепадов атмосферного давления.
Сайко даже усмехнулся промеж щек своему удачному сравнению. Часы пропищали шесть, и он выудил из шкафчика початую бутылку армянского коньяка.
– И лозу поцелую, и спелые гроздья сорву… Закусывать -это неблагородно, Глеб.
– Виталий Афанасьевич, я так понял, что речь идет об оружии, которым мы еще не умеем пользоваться как следует.
– Научимся, прозорливый мой. Когда стреляешь, у автомата тоже есть отдача, но ты же не подставляешь зубы под приклад… Тут другая проблемка выросла. Проверкой установлено, что двое из американской группы - это наши фрукты, доморощенные. Джо Рифмэн и Лиз Роузнстайн, иначе выражаясь, Иосиф Рейфман и Елизавета Розенштейн, муж с женой. Он выехал в семьдесят шестом году, она - семьдесят восьмом. Оба имели здесь отношение ко всяким заразам, микробам, вирусам. Дружили ли Ося и Лиза с ЦРУ еще в Союзе, кто их выпустил отсюда - сейчас этим занимаются в Пятерке.
У меня замерзло все внутри, и чтобы бледность лица не стала заметной, я, поспешно испросив разрешения, закурил. Впрочем, в этот момент генерал-майор сосредоточенно разливал.
– Да, головотяпства у нас хватает, Виталий Афанасьевич. Впрочем, у иракских товарищей тоже. Как же они на свою арабскую родину пустили граждан еврейской национальности?
– Пускай с этим делом Хуссейн разбирается. А вот тот парнишка, который у нас занимается проверкой, наверняка выведет на чистую воду наших советских головотяпов, а может даже и взяточников. Майор Затуллин, слыхал про такого?
– Да вроде бы, какие-то знакомые звуки.
– Он сейчас роет землю носом, хочет на этом деле набрать очки. Знаешь ведь, в Пятерке много ущербных людей… Ладно, что мы о скучном. Предстоит новая поездка на юг, аппаратуру оттуда доставили на ероплане, бореевцы сейчас ее чинят и доводят, ставят к ней более мощный и простой в обращении компьютер. Только Бореев наотрез отказывается давать нам еще одного ученого. Вот жмот! Ориентировочно институт выделит лишь Дробилина, его кандидатура для разъездов самая подходящая -бобыль он и трудоголик. Я Борееву все намекаю, что пора и нашим гориллам повысить свою квалификацию…
Сайко еще разлагольствовал о том и сем, я ему поддакивал, но больше размышлял о том, что может накопать майор Затуллин.
Коссовский сейчас защищает государство во Втором Главном Управлении и, кажется, его внедрили в какую-то мафию, занимающуюся вывозом икон. Так что вряд ли Пашу станут в ближайшее время «поднимать» и вызывать в контору. Но вот Киянов на месте. Он поможет Затуллину вскрыть мои махинации с отказным делом Лизы и подделку в журнале регистрации. Ведь достаточно вытащить из архива предыдущий учетный журнал и…
Тогда вместо перспективной поездки в Ирак, на которой можно круто взмыть вверх - как-никак и Бореев, и Сайко, и тесть за меня - я рискую оказаться на стуле подследственного, а затем и в зоне. Вполне вероятно, что много присудят, если Лиза сейчас действительно снюхалась с ЦРУ. А может, она уже и тогда была «ихней», и просто ловко меня использовала. Одурманила каким-то аэрозолем из феромонов, безароматных веществ, которым самки притягивают самцов. Долго ли американским химикам такую приманку изготовить? Ну и вляпала ты меня, зараза Лиза, Лиззи, или как там тебя еще. Короче, то самое, что приводит к «лизису» - распаду и растворению.
Сейчас бы я не за что не купился на всякие «лизирующие» волны, пропади гражданка Розенштейн пропадом, ведь все мои старания свелись к тому, что она счастливо совокупилась с Джо-Иосифом и ЦРУ.
А еще я сейчас с удовольствием угомонил бы Андрея Эдуардовича Затуллина, чтобы он меня не спустил в сортир. Шлепнул же я в Ираке человека, который угрожал моей, в том числе, жизни. Но из табельного оружия бабахать в коллегу не стоит, кроме того на «Макаров» глушак не накрутишь. Может, найти на мокрую работенку какого-нибудь гастролера? Так ведь напорюсь на болвана, который в два счета засыплется. Или меня приметят наши «добровольные» помощнички, едва я стану подыскивать мокрушника. Попробовать на черном рынке достать что-нибудь стреляющее? Но там все обалденно дорого, даже дедушкины наганы 1895 года, и неизвестно, в приличном ли состоянии.
Что же это такое творится? Я каюсь, я больше не буду, но чтобы плодотворно служить родной стране и впредь, мне надо сперва укокошить коллегу. И я не знаю, как это сделать половчее.
При всех томлениях и рассуждениях, мне предстояло еще навестить Бореева. Для чего надо было поскорее отправиться в Питер. Пребывание там могло затянуться, поэтому я решил не садиться в поезд, а использовать для командировки собственную машину.
За время нашей «разлуки», сходство с бабой-ягой у ведущего специалиста только увеличилось.
– Как же вы мне, Роберта Юрьевича не уберегли? - тусклым голосом осведомился Бореев, но тут же оживился, переключившись на более занимательную тему. - Однако все записи Дробилин сохранил, как на магнитных лентах, так и на бумаге…
– Рад за вас…
На сей раз Бореев принимал меня не посреди лаборатории, а в своем кабинете, который, правда, из-за обилия телефонов, компьютерных терминалов, каких-то пультов напоминал рубку космического корабля. Михаил Анатольевич сразу попробовал меня подначить.
– Майор, ну-ка рассказывайте, что вы там пронюхали о занятиях Сандомирского с Дробилиным?
– Ну, не мне вам рассказывать, товарищ ученый. Или мою голову опять просвечивает некий детектор лжи?
– Вовсе нет. Вам нет нужды брехать или изворачиваться, мы же знаем, что вы надежный, умный и проницательный человек.
Ладно, теперь, когда Сандомирского уже нет в пределах Земли, я могу показать свою проницательность.
– Я догадываюсь, чем занимались ваши люди. Тем более, что мои догадки были подкреплены Робертом Юрьевичем, когда мне с ним удалось поговорить по-свойски, с выворотом. Я же чекист.
– Эх, говорил же я, не надо ученого посылать в такое путешествие, и расколется он, и в распыл пойдет при первой же заварухе, - Бореев начал с надрывом, а кончил делово. - Так что вы все-таки усвоили?
– Мои мысли, как и обычно, мало оформлены. - Тьфу, получилась фраза, словно про анализ кала. - В общем-то ясно, что, по особому модулируя магнитные поля, можно послать привет на тот свет и получить благожелательный или неблагожелательный отклик. С помощью этого приемчика, то есть вертикального резонанса, советские ученые в состоянии изменить мою, в частности, судьбу в лучшую или в худшую сторону. Для этого надо оснастить направленный «туда» вектор раздражения сведениями обо мне, о моей, так сказать, ауре. Угадал?
– Почти. Благодаря нашей аппаратуре ваша судьба сложилась столь удачно, что вы легко прогулялись по болоту, а заодно предовратили кончину всей экспедиции. Правда, при этом ваше личное биомагнитное поле приобрело странные спектральные характеристики - я сужу по дробилинском записям - в нем объявился дополнительный источник возмущений.
– Я как-никак изрядно помандражировал, Михаил Анатольевич. Это ведь должно было отразиться на моей ауре?
Да, не очень-то ясно, в плюс или минус пойдут мне эти странности.
– Наверняка. Да, у вас и раньше имелись отклонения от обычных биомагнитных характеристик. Так же, как и у Роберта Юрьевича. Это лишь показывает, что вы выполняете какую-то задачу судьбы. Я товарищей вроде вас так и обзываю - «люди задачи». Только бы еще знать, что вам поручено свыше. Кстати, после ранения Сандомирского ваша аура - понравилось мне такое слово - утратила тот самый источник возмущений, а Роберт Юрьевич как раз его приобрел… Как, товарищ майор, вам это нравится с позиций мистики?
А ладно, чего мне стесняться, товарищ ученый тоже ведь с приветом.
– Ну, Михаил Анатольевич… это называется вселением беса. Кстати, демон вступил со мной в договорные отношения. Мы обменялись услугами, в частности он недурно попитался моими чувствами, а потом перебрался в Сандомирского. Наверное, Роберт Юрьевич не успел как следует поторговаться. Ну, как свежо предание?
– Верится вполне. Только непонятно, зачем демону, который пребывает как бы на более высоком энергоинформационном уровне, наши услуги?
– Ну, если вы у меня спрашиваете, то я что-нибудь, конечно, отвечу. Демону необходимы наши услуги, вернее наш энергоинформационный потенциал, потому что он чего-то недополучает на своем уровне. Потому что там он отверженный и изолированный, выключенный из того, что можно назвать предустановленной гармонией, а также рутинным порядком. Вот почему страстная демоническая личность так тянется к нам и даже откликается на наши просьбы.
Я охотно рассуждал на тему, достойную психушки и диагноза «вялотекущая шизофрения», и пока не знал, как из этого выпутаться. Я и по сей момент не верил во всяких бесов и джиннов, но мне инстинктивно не нравилась кавалерийская лихость ученого, и хотелось немножко попугать его.
– Михаил Анатрольевич, эти проклятые падшие духи, бесы, вампиры так и норовят прорваться к нам из-под замка, с «обратной стороны». Помните: «Печальный Демон, дух изгнанья, Летал над грешною землей»? А ваш институт сейчас помогает ему приземлиться. Ну, жуть появилась?… Хотя, в общем-то, я пошутил.
– Я понял, - подтвердил неиспугавшийся Бореев. - И тоже вспомнил цитату: «Дух беспокойный, дух порочный, Кто звал тебя во тьме полночной?» Кто угодно, только не мы. Зато мы действительно заметили, что целый ряд метантропных матриц отторгается основными матричными группами, и сейчас пытаемся разобраться с такой загвоздкой. Впрочем, для нас это не готический роман, а обычная математика, если точнее - теория множеств…
Бореев вещал со светлым лицом, напоминая уже не бабушку-ягу, а дельфийскую пророчицу. Было видно, что нежность он испытывает только к теории множеств. Я попытался прервать поток умных слов.
– Кажется, ни в одном научном центре Запада подобные исследования не проводятся.
– Смею добавить, Глеб Александрович, и ни в одном институте СССР. Столь необычные, неортодоксальные для современной науки исследования могут вестись только под широким крылышком КГБ. И на условии, что мы в итоге выдадим то, чем можно насолить американцам.
– Пусть даже это «соленое» будет не вполне понятно и объяснимо с позиций официального естествознания?
– Пусть даже. На войне все приемы хороши. Нашему проекту хана угрожает лишь в том случае, если страна совсем обеднеет, или явится какой-нибудь реформатор и начнет резать расходы на госбезопасность. Впрочем, у Комитета, я думаю есть сбережения, да и всякие прогрессивные реформаторы могут появиться только из его чресел.
Ясна теперь лихость Бореева на фоне всеобщей малоподвижности. Та инстанция, которая блюдет повсюду идейную стерильность и одномерный порядок, поощряет самую крамольную -в научном плане, конечно, - работу. И потому, наверное, что наше большое коммунистическое дело требует окостенения в одних областях и бурления в других. Это разнообразие мне, пожалуй, нравится, так что отныне я снимаю всякие возражения.
– Михаил Анатольевич, мне известно от генерала Сайко, что намечается следующая поездка на «полигон», но возникают трудности с вашими представителями. Вы якобы не хотите больше отряжать своих умников с нами в поход.
– Генерал Сайко - один из зачинателей нашего проекта, но в нем сохранился несколько легкомысленный подход к ценному человеческому материалу. Он считает, что если из десяти потеряли девять - это плохо, а вот если из десяти одного - то уже нормально.
– Вы намекаете, Михаил Анатольевич, что даже у Сайко сохранился гэбэшный подход к кадрам?
– Пользуясь вольностью, которую он же нам вручил, можно выразиться и так. Мы все-таки собрали в институте не дубарей-исполнителей, а генераторов идей. «Незаменимых людей нет», - такой принцип в науке не годится.
– Ну, конечно же, если речь идет об Эйнштейне…
– Вообще-то Эйнштейн к середине жизни уже выдохся. А вот если бы Паули с Дираком протянули лет на двадцать подольше, возможно, и мир сейчас смотрелся иначе. Я не исключал бы даже появления искусственной антигравитации… Сандомирский вел очень важный участок. Он через изучение МГД-волн пытался разобраться с влиянием матриц друг на друга - притягиванием, отталкиванием, подчинением - термины, конечно, неустоявшиеся. Короче, Роберт Юрьевич прорабатывал группообразование в матричном поле.
– Значит, поездка сорвется? - я попытался скрыть напряжение, таившееся в этом вопросе.
– Слушайте, Глеб Александрович, давайте хлебнем чайку, чтобы умственные силы у нас не истощились, - Бореев нажал на какую-то зазуммерившую кнопку, а затем заявил твердо:- Поездке на полигон - быть.
Похоже, вектора наших с Бореевым интересов вполне параллельны и направлены в одну и ту же южную сторонку.
– Сандомирский без Дробилина был бы, как крылья без птицы, Дробилин без Сандомирского - словно птица без крыльев. Что ж, нелетающие птицы живут, в общем-то, неплохо. Как и в прошлый раз, отправится наш инженер, но с несколько расширенными инструкциями. А пособлять ему станете вы.
– Тьфу ты! Прямо мистика.
– Да, да, вы. Вы, майор Фролов, достаточно уже вникли в суть. Теории разводить мы от вас не потребуем. Станете подмечать связи между тем, что будет фиксировать наша техника, и состоянием окружающей среды - природы, растений, животных, людей. На сей раз в походной лаборатории установим компьютерную систему с пакетами программ, ориентированными на более-менее обычного пользователя. Так что от вас потребуется только соблюдение четких правил. Вы как, компьютеров не боитесь?
– В университете я немного влез в матлингвистику, лепил несложные программки на «Фортране» для «СМ-4» и «ЕС-1020», например, по определению частотного словаря какого-нибудь рифмоплета…
Открылась дверца в стене, и устройство втолкнуло столик с двумя большими чашками, в которых жидкости было ровно столько, чтобы ничего не расплескалось. Естественно, на катящемся приспособлении для чаепития имелись сахарница и ложки.
– Не люблю я этих секретарш, которые, принося чай, вертят задницами и вечно душатся какой-то тошнючей дрянью, - убежденно произнесла «баба-яга» Бореев. - У нас все напитки готовятся на центральной кухне и подаются в кабинеты и лаборатории с помощью всякой механики.
– На этой кухне знают вкусы каждого сотрудника? - уточнил я, почувствовав в чае «липтон» добавку из мяты и еще каких-то трав.
– Конечно, у них там компьютерный терминал, который и сообщает, кому, сколько и чего требуется. Я ввел в программу своего кормления просьбу добавлять чего-нибудь тонизирующее… Так вот, на вездеходе будет установлена вычислительная машина, равная по мощности «ЕС-1040», с обменом данными через клавиатуру и дисплей, причем умещающаяся в ящике размером с телевизор. Конечно, и фортран вам придется обновить, и поизучать наши программные пакеты. С Сайко уже все оговорено, так что повышение квалификации у вас начинается сегодня.