Страница:
Будучи рыцарем не только по крови, но и по духу, Джон Фовершэм презрел «женитьбу на деньгах» и выбрал девушку, которую любил. Она стала ему верной женой, одарив любовью и нежностью, но никак не богатством. Из-за этого он сейчас балансировал на краю бедности, а я как его сын и наследник ничего не имел, кроме боевого коня, взятого в качестве трофея в бою, и старых доспехов. Впрочем, на данный момент все это мне было без надобности, так как по меркам этого времени воин из меня был, что пуля из дерьма. Я даже не представлял, как надо на лошади сидеть. Собака на заборе – очень верное определение для меня в качестве наездника.
Правда, мой телохранитель, недолго думая, решил искоренить мои недостатки в военном деле, причем довольно оригинальным способом. Утром пятого дня он явился ко мне в комнату с двумя мечами. Только я сел на кровати и начал ворчать на тему: «Чего притащился спозаранку?» – как в меня полетел меч. Рука ловко, на автомате, вцепилась в рукоять. Вскочив на ноги, я вдруг почувствовал себя человеком, который некогда потерял нечто ценное, а теперь снова нашел. Захлестнувшее меня чувство уверенности и непобедимости оказалось таким сильным, что я был готов сразиться с целым миром. Не знаю, что телохранитель смог прочитать на моем лице, но то, что он с поспешностью, абсолютно не свойственной ему, помог мне одеться, говорило о многом. Потом он буквально потащил меня во двор, однако, уже спускаясь по лестнице, я ощутил, как неистовость средневекового воина уходит, уступая место здравому смыслу парня из двадцать первого века.
Мы стали друг против друга, и Джеффри тут же начал атаку. Чисто из чувства самосохранения я попытался отразить удар, но моя неловкая попытка закончилась тем, чем и должна была закончиться – меч просто вылетел у меня из руки. Причем не просто был выбит, а вывернул мне кисть так, что я зашипел от резкой боли. При виде моего откровенного позора радость оруженосца сдулась в одно мгновение, словно проколотый воздушный шар. Стараясь не встречаться со мной глазами, он подобрал упавший меч и подал его мне.
Мои ощущения в этот момент представляли собой сплав злости, растерянности и стыда. В одно мгновение я перестал быть крутым парнем, способным постоять за себя, и стал беспомощным младенцем. Даже хуже младенца, так как детский разум не сознает свою беспомощность, а я только что расписался в ней на глазах доброго десятка зевак, выглядывавших из дверей служебных построек и хибар. Не знаю, как бы я вышел из этого положения, если бы не вспышка внезапной ярости. Именно она сорвала меня с места и бросила в атаку. На этот раз я не только не сопротивлялся ее бешеному напору, но даже, наоборот, подпитал ее силу своим собственным гневом. Меч в мгновение ока из «никчемной железяки» превратился в смертоносное оружие, ставшее продолжением моей правой руки. В первую минуту, отбивая мои атаки, Джеффри радостно скалился, но потом, похоже, до него дошло, что происходит нечто необычное; что идет настоящий бой, в котором ему надо выжить. Ухмылка слетела с его губ, а лицо напряглось от усилий, которые ему пришлось прилагать, чтобы сдержать мои атаки. К этому моменту я уже опомнился и попытался взять ярость под контроль, но мои усилия не понадобились, ярость резко пошла на спад. Отведя меч, я остановился, тяжело дыша. Джеффри лучше всех зрителей, наблюдавших за нашим поединком, понял, что произошло что-то странное, но даже в этом случае, будучи простым человеком, он не стал терзать себя сомнениями, а просто открыто радовался за меня, за мой успех.
Удивительно, но я тоже радовался. Я сумел постоять за себя, пусть даже такой ценой. Вместе с радостью пришло понимание того, что сейчас произошло.
Навыки Томаса до сих пор живы. Они вбиты в его мышцы и подсознание. Их только надо вытащить наружу и закрепить.
На следующее утро я встал с восходом солнца. Обычно говорится: «Охота пуще неволи», но в данном случае я переиначил эту поговорку: «Охота выжить пуще неволи». Если не хочу вечно сидеть в замке на правах убогого приживалы, то должен стать таким же, каким был когда-то Томас Фовершэм. Бойцом с большой буквы. К этому меня также подталкивала вполне здравая мысль для этого времени: если не освою ремесло воина, то первый же поединок закончится моими похоронами. А умирать мне не хотелось.
Исходя из всего этого, я старался выкладываться на тренировках, как только мог, что со временем стало давать неплохие результаты. Насколько я мог понять, они явились совместными усилиями моего горячего желания овладеть оружием, помноженного на «память тела» Томаса. А вот обучение верховой езде у меня проходило намного проще и спокойней, чем освоение холодного оружия. Если там мне приходилось прорываться сквозь пот, усталость и боль, то здесь я пошел другим путем. Сделав ставку на заложенные в тело навыки, я, перед тем как сесть на коня, постарался полностью отвлечься, заставив себя размышлять о вчерашнем свидании с Катрин. Нога сама нашла стремя, и я запрыгнул в седло, как заправский наездник. Руки привычно разобрали поводья, колени сжались, и я совершенно естественно дал шенкеля. Не все, конечно, получилось до конца гладко, но уверенности в обращении с животным у меня уже после первой прогулки здорово прибавилось. И, что там скрывать, самоуверенности тоже.
Несмотря на ежедневные многочасовые тренировки, я сумел выкроить время для ежедневного обязательного посещения… церкви. Как это ни странно звучит, но мне подобные посещения несли покой и умиротворение, к тому же маленький храм стал для меня своеобразным уютным мирком, где я мог уединиться и не торопясь подумать о себе, о жизни, об окружающем меня мире. Чего я, правда, не ожидал, так это того, что отец Бенедикт сделает из моих визитов в храм соответствующий для себя вывод: сердце Томаса Фовершэма повернулось к Господу.
Я валялся на кровати в ожидании ужина, когда ко мне зашел Джеффри.
– Томас, нас обоих хочет видеть господин барон. Прямо сейчас.
За все это время барон удостаивал меня разговорами лишь трижды, и все они заключались в поучениях, советах и наставлениях. Вышел из своей комнаты и подумал:
«Что за спешка? Разговор явно касается меня… Хм! Может, решили, что делать со мной дальше? Что ж, послушаем. Люди они местные, может, что дельное и подскажут».
Войдя в кабинет барона и увидев стоявшего рядом с ним священника, я только утвердился в своей мысли.
– Здравствуй, сын, – голос барона был тверд, но во взгляде чувствовалась мягкая грусть. Он явно переживал за меня; я смог разглядеть ее за его внешней суровостью.
– Здравствуйте, отец.
– Томас, отец Бенедикт говорит, что ты проявляешь усердие в молитвах. Это так?
– Да, отец.
– Раньше я не замечал за тобой подобного усердия. Что с тобой, сын?
Не успел я раскрыть рот, как в разговор вмешался священник:
– Сэр Джон, один только Господь может судить человеческие поступки!
– Все в руках Божьих! – не стал спорить с ним барон. – Я вот почему позвал тебя, сын. Отец Бенедикт предложил отправить тебя в монастырь.
Я тут же вскинулся:
– Меня в монахи?! Какого черта! Я там ничего не забыл!
Хотел добавить еще пару непечатных слов, но вовремя спохватился, а затем еще и обругал себя:
«Какого хрена ты тут выступаешь, идиот несчастный! Заткнись и слушай!»
Барон, увидев мою вспышку, коротко усмехнулся в бородку:
– Вот сейчас ты, Томас, именно такой, каким я тебя помню!
Священник, в свою очередь, также не замедлил отреагировать на мои слова:
– Не богохульствуй, Томас! Не забывай, что ты исцелился только благодаря воле Божьей! Разве ты не понял, что Он в своей милости убрал душу грешника из его тела и вложил чистую, дав ему возможность стать истинным христианином? Господь милостив к тебе, Томас! Ты должен это помнить всегда и благодарить Господа денно и нощно! А где ты сможешь это сделать лучше, как не на освященной земле!
Голос священника был тонок, слегка дребезжал, но от этого был не менее строг и резок. При последних словах он патетически простер руку вверх, а уже в следующий момент с искривившимся от боли лицом схватился за сердце и навалился животом на массивный стол. Немного так постоял, потом слабо махнул рукой, дескать, все в порядке, и медленно опустился в заботливо придвинутое телохранителем кресло.
Сомнений не было: к его святой любви к Богу, горевшей в душе, примешивалась простая любовь к человеку по имени Томас Фовершэм. Здесь, похоже, жила одна большая семья, пусть даже не связанная родственными отношениями. Взять хотя бы тревожные взгляды, которыми обменялись барон и телохранитель, когда старик схватился за сердце. А еще я знал, что все трое любили меня, но при этом каждый, опять же, по-своему выказывал свою любовь ко мне.
– Отец Бенедикт, как вы себя чувствуете? – спросил барон.
– Все хорошо, сын мой. Только будет лучше, если говорить будете вы. У меня что-то голова кружится.
– Хорошо. Томас, отец Бенедикт считает, что твое помутнение рассудка это кара Божья за твои прежние грехи, – голос барона был ровен. – Он также думает, что твое теперешнее состояние – это испытание для твоей души, сын! И как только Господь Бог посчитает, что ты стал на путь исправления, он вернет тебе память! Еще наш добрый священник считает, что твоя новая душа сейчас, как никогда, подвергнута соблазну со стороны врага рода человеческого.
– Это как понимать? На мою душу охотится дьявол?!
– Не упоминай имя врага Господа! – прошелестел отец Бенедикт.
«Не утерпел священник. Вставил свои пять копеек. Блин, взрослые люди, а чем занимаются? Я тоже хорош! Вечно лезу поперек батьки в пекло! Что у меня за натура такая? Тебе добра желают. О душе заботятся, а ты… А что я? В рыцарях не удалось побыть, значит, попробую сделать карьеру в монахах!» – я просто не смог удержаться, чтобы не съязвить, пусть мысленно, когда узнал, из-за чего поднялся весь этот переполох.
– А что я буду в этом монастыре делать? Учиться на монаха?
– Отец Бенедикт говорит, что на освященной земле монастыря, среди благочестия и набожности, ты должен укрепиться в вере, что, возможно, даст тебе полное исцеление.
– И сколько мне там придется быть?
Тут священник опять вмешался:
– Пока не обретешь крепость духа в борьбе с нечистым! Именно он наслал на тебя тот припадок! Только твоя истинная вера в Господа вылечит тебя, Томас! Я верю в это! Мы все верим в это!
Подумав, я решил, что это не самый плохой повод уехать из замка, так как влачить жалкое существование у меня не было ни малейшего желания. Чтобы понять это, мне вполне хватило двух с половиной недель местной жизни.
А так поеду, посмотрю, как живут люди, может быть, что-нибудь и придется по душе. Люди, дело или ремесло.
– Томас, у меня есть старый друг, – сказал барон. – В молодые годы мы были неразлучны с ним, как братья. Сражения, вино, женщины… Все испытали: и горечь поражений, и радость побед… Меч и вера были для нас защитой, как в духовной, так и в мирской битве, пока в одном сражении удача оказалась не на нашей стороне: я был тяжело ранен, Ричард Метерлинк тоже, да еще и попал в плен. Я долго лечился, ничего не зная о нем, и только спустя полтора года узнал о его судьбе. Вернувшись из плена, он неожиданно для всех ушел в монастырь. Мы не виделись с ним семнадцать лет, но я слышал много хорошего о нем и его богоугодных делах. Теперь он Глава Уорвикского аббатства. Думаю, что он, как бывший рыцарь и служитель Господа, сможет помочь тебе в выборе дальнейшего пути. К тому же его аббатство находится от нас всего в трех днях пути.
– Когда отправляться?
Барон бросил взгляд на Джеффри. Тот ответил не сразу, сначала что-то прикинул в уме:
– Дня через четыре. Не раньше.
– Поедешь через пять дней, – подвел итог нашей беседы хозяин замка.
Определение срока отъезда исходило из скорости обретения мною навыков, причем это относилось не только к фехтованию и выездке, так как к ним мой телохранитель добавил общую физическую подготовку, которая заключалась в беге по пересеченной местности в окрестностях замка. Причем не налегке, а с мешком, наполненным песком, за плечами. Дважды в день. С этим я тоже спорить не стал. Моей задачей на первое время стало элементарное выживание в этом мире, а без навыков воина это было почти невозможно.
Моя профессия электрика, полученная в профтехучилище, здесь явно не котировалась, а умение дать в зубы – как-никак пять лет занимался боксом – не приветствовалось. По крайней мере, в кругу знати. Я мог водить машину, стрелять из автомата, но при этом не знал ни устройства этих механизмов, ни как их изготовить. Так же как не имел элементарных практических знаний ни по химии, ни по металлургии или оптике. У меня было ровно столько умения, сколько у джинна из песни Владимира Высоцкого: «Кроме мордобития – никаких чудес». А я хотел стать сильным и богатым. Да-да. Обязательно богатым.
«Деньги и информация правят миром», – сказал кто-то умный. Денег у меня не было. Впрочем, как и полезной информации…
Правда, оставалась надежда на обрывочные знания, приобретенные мной на исторических фестивалях и собраниях исторического клуба в институте, но дело в том, что если летние фестивали я практически не пропускал, то собрания в институте посещал только время от времени. Причем если обсуждаемая тема казалась мне интересной, то я впитывал в себя исторические факты и даты, а когда не представляла интереса, то просто пропускал все мимо ушей. Теперь мне приходилось расплачиваться за свою избирательность, тщательно выуживая обрывочные данные из памяти и пытаясь понять, насколько они применимы к данному отрезку истории. Да, я знал о крестовых походах, об ордене тамплиеров, о Столетней войне между Англией и Францией. Знал отдельные даты, имена и места сражений, но в большинстве своем эти события уже прошли или еще не скоро будут. Как, например, битва при Азенкуре, которая произойдет в 1415 году, где англичане в очередной раз разобьют французов. Знал, что Италия в данный период является не единой страной, а кучей отдельных городов-государств. Знал о наемниках-кондотьерах, как и о семействе Борджиа – роде политиков, полководцев и убийц, но только в плане интересных фактов, а не в свете исторических хроник.
Далеко не всегда даже эти знания сразу всплывали в памяти. Бывало, что они проявлялись только при упоминании запечатленного в истории имени или при виде конкретного предмета. Именно так получилось с арбалетом. Перед отъездом я заглянул вместе с Джеффри в арсенал – оруженосец хотел выбрать себе кольчугу. Небольшая комната без единого окна была полна пыли и пауков. Сам оружейный склад состоял из двух деревянных стоек, прикрепленных к стенам, да еще в дальнем углу расположился большой сундук. На стойках стоял десяток пик, три меча и четыре боевых топора. Джеффри сразу направился к сундуку. Открыл крышку, и я увидел внутри несколько свернутых кольчуг и шлемов. Когда он, вытащив кольчуги, стал подбирать себе подходящую броню, я решил тоже покопаться в сундуке и обнаружил на дне арбалет. Взял его в руки, и у меня неожиданно возникло ощущение, какое бывает при встрече с хорошим приятелем, которого давно не видел. Дело в том, что на исторических фестивалях я одно время увлекался стрельбой из лука, а затем мой интерес перешел на арбалет. В какой-то период он меня настолько заинтересовал, что я даже начал подумывать: не сделать ли мне его самому? Ребята дали мне чертежи и сказали, что помогут с материалами. С месяц взахлеб читал об арбалетах, изучал различные конструкции, а потом… раз – и охладел! Так ни Робин Гуда из меня не получилось, ни мастера, но кое-каких знаний по истории и устройству арбалетов я сумел нахвататься. В том числе неплохо знал о механических устройствах натяжения тетивы арбалета. «Козья ножка». Этот рычаг со скользящей вилкой и крюками для тетивы получил такое название из-за своей формы. Несложный по конструкции, он позволял натянуть тетиву без помощи ног, тогда как сейчас ее натягивали мускульным усилием или с помощью крюка, закрепленного на поясе стрелка. В этом случае нога упиралась в стремя арбалета, затем стрелок приседал, зацеплял тетиву за поясной крюк, после чего выпрямлялся и, таким образом, натягивал ее. Я не знал, применяется ли сейчас «козья ножка», но точно знал, что «немецкая», а за ним «английская» системы натяжения тетивы появятся только в пятнадцатом веке. Я поинтересовался у Джеффри, как сейчас обстоит с этим дело, но тот недоуменно пожал плечами и предложил спросить об этом у арбалетчика Хью.
Оставив телохранителя в арсенале, я отправился на поиски солдата и нашел его у кузницы.
– Слушай, Хью, как сейчас натягивают тетиву арбалета?
Солдат вытаращил на меня глаза, некоторое время смотрел непонимающе, но потом спохватился и сказал:
– Мой господин, ради бога, извините меня! Вы всегда предпочитали меч или боевую секиру… Всем известно ваше пренебрежение к арбалету! И вдруг вы неожиданно меня о нем спрашиваете. Вот я и растерялся, господин.
– Ты мне так и не ответил, Хью.
– Натягивают с помощью рук или поясного крюка, господин.
– А про рычаг для натяжения тетивы под названием «козья ножка» ничего не слышал? Это такое приспособление… Короче, с его помощью легче и проще натягивать тетиву. Даже всадник, не слезая с коня, может это сделать.
– Нет, мой господин. Никогда не видел и не слышал. Наверно, генуэзцы придумали? Или немцы?
– Точно не слышал?
– Нет, мой господин. А откуда господин узнал о таком?
– Прочитал в одной книге…
Глаза бедного солдата раскрылись шире некуда, да и челюсть понемногу начала отвисать.
«Блин! Да что… Книга! Похоже, этот Том был тупой дубиной! – я неожиданно разозлился. – Как вы все мне дороги, кретины чертовы!»
– Чего вылупился? Я картинку в книге видел! И вот теперь неожиданно вспомнил.
Хью подобрал челюсть. Картинка – это понятно. Вот чтоб читать… этого за молодым господином не водилось. А картинку любой поймет!
После этого разговора я долго размышлял об усовершенствовании арбалетов. С другими, более сложными системами натяжения нужно возиться очень долго: рисовать чертежи, затем искать мастеров-умельцев, которые бы их поняли. Потом работать с металлом, вытачивать зубья шестерен… Но даже не это самое главное. Здесь были нужны деньги, и немалые. К тому же подобные конструкции для меня лично были бесполезны в практическом плане. Подобной идеей лучше заинтересовать короля или очень богатого вельможу, имеющего большую дружину. Впрочем, можно и для себя изготовить, если к тому времени буду иметь свою армию. А «козья ножка» на данный момент было то, что надо. Простая в изготовлении, она резко увеличивала скорострельность арбалета и, что немаловажно, давала возможность заряжать его, не слезая с лошади. Но тут опять все упиралось в деньги, а как их заработать, я даже не представлял.
Отъехав метров на сто от замка, я остановился на повороте дороги. Обернулся. Некоторое время смотрел на родовое гнездо Фовершэмов. Честный, гордый, воинственный, но весьма небогатый дворянский род. Блеснул на солнце металл – шлем часового, на башне колыхнулся под порывом ветра флаг с гербом хозяина замка. Некоторое время вбирал в себя эту картину, чтобы сохранить ее в памяти, ведь может так случиться, что этот замок я никогда больше не увижу. По крайней мере, возвращаться я не планировал, поэтому можно сказать, что мой взгляд – это прощание с замком и его обитателями. Меня здесь не только ничего не удерживало, но даже наоборот. Дело в том, что люди, жившие здесь и знавшие Томаса с детства, сейчас видели во мне тронутого умом человека. Жалостливые взгляды этих людей вместе с пересудами за моей спиной кололи не хуже иголок, отравляя мне жизнь. Каково чувствовать себя дурачком? А мне пришлось испить эту чашу до дна.
«Лучше будет для всех нас, если мы окажемся как можно дальше друг от друга», – с этой мыслью я тронул коня и отправился навстречу судьбе.
Я планировал ехать в аббатство один, но получилось иначе. Джеффри попросил замолвить за него словечко перед господином бароном. Дескать, тот не хочет отпускать его со мной. Я попробовал открутиться, мол, слово хозяина замка – это закон, но телохранитель продолжал меня упрашивать, и я дал согласие поговорить с «отцом». Впрочем, в какой-то мере я даже был рад тому, что у меня будет такой надежный попутчик. Следующей неожиданностью стал арбалетчик Хью. Вечером того же дня, выйдя во двор, чтобы подышать перед сном свежим воздухом, я заметил солдата, стоявшего недалеко от входа. Увидев меня, Хью тут же подошел.
– Господин, можно мне отправиться с вами?
– А тебе-то чего дома не сидится?
– Мой господин, скажу вам чистую правду. У меня в жизни осталось лишь одно-единственное желание: умереть на поле боя, а не в постели.
Я догадывался, что все эти ветераны малость сдвинуты на войне, так что подобное заявление меня не только не удивило, но еще больше утвердило в этой мысли. Мне не хотелось его брать, но попытки убедить его, что я еду не воевать, а совершать в своем роде паломничество, ушли впустую. К тому же, как выяснилось, он уже был у барона, и тот дал согласие на его отъезд. Немного подумав, я тоже согласился. Как-никак, а именно он был тем солдатом, который помог Джеффри доставить тяжелораненого Томаса в Англию. Хью считался самым младшим по возрасту в гарнизоне замка. Было ему лет сорок, но это я так считал, а сам арбалетчик не знал своего возраста. Невысокий рост и мускулистые, широкие плечи вместе с мощными руками делали его фигуру чуть ли не квадратной. Секира, лук и арбалет были его основным оружием. Правда, арбалета Хью не получил, только лук. Барон дал мне немного денег, на которые я должен был содержать в пути не только себя, но и двух сопровождающих.
Зря я взял с собой Хью. Это ж сколько денег уйдет на его жратву! А нам ехать целых три дня, да и в монастыре они могут пригодиться. Еще неизвестно, сколько там жить придется. Да-а, нужно срочно изыскивать способ добывания денег!
Впрочем, это, как и все другое, отошло в сторону, когда началось мое путешествие. Как говорится, «новые места, новые люди, новые впечатления»…
Черт возьми, ведь я находился в самом настоящем Средневековье, где еще никогда не ступала нога человека двадцать первого века!
Подобные мысли и чувство первооткрывателя, ступающего в неведомое, охватили меня, хотя я прекрасно знал: пройдет день, другой, новизна восприятия сотрется, и окружающая картина станет привычной.
Вопросы, по мере их возникновения, я задавал своему телохранителю, который ехал рядом со мной. Хью держался сзади. Стоило мне поинтересоваться худым мужчиной, понуро плетущимся по обочине дороги с большим коробом за спиной, как я тут же получил ответ: бродячий торговец, ходит по деревням, продает всякую мелочь. Джеффри, как я уже заметил, перестал удивляться моим самым разнообразным вопросам. В какой-то мере ему, похоже, даже нравилось все мне объяснять. После того как мы выехали из ворот замка, его поведение по отношению ко мне изменилось. Если там он был вроде дяди, опекающего своего любимого племянника, то теперь обращался ко мне как покорный слуга к господину.
Несколько часов спустя мы добрались до речки. Густой кустарник на пологом берегу давал отличную тень. Здесь мы и решили остановиться, а когда схлынет жара, ехать дальше. Пока я, скинув сапоги, блаженствовал в тени, Джеффри и Хью готовили обед. Покончив с едой, мы легли отдыхать. Спать мне не хотелось, хотя я и сильно устал. Ныли мышцы ног и спина, непривычные к таким длительным переездам, но помимо этого была еще одна причина: меня манила речная вода. Прохладная, но не холодная – это было то, что придаст бодрость телу и снимет усталость. Я бы уже давно плескался в реке, только вот мои спутники не выказывали желания купаться. Вообще, я успел заметить, что чистоплотностью Средневековье не блещет. Не желая лишний раз выделяться, я лежал на траве. А потом не выдержал и полез-таки в речку.
Вода не только освежила и взбодрила меня, она даже сумела на какое-то время заставить забыть обо всем, смыв вместе с потом и грязью разницу во времени. Отмотав кролем метров сто против течения, я перевернулся на спину, и вода понесла меня обратно. Приятная усталость пополам с беспричинной радостью внесли в мою душу умиротворение, но стоило мне достичь места нашей стоянки, как я увидел два встревоженных и ошеломленных лица. Хью, увидев мой взгляд, опустил руку, указывавшую на меня, но не перестал что-то возбужденно шептать на ухо Джеффри. Мое радостное настроение разом погасло, словно свеча на ветру.
Опять лопухнулся! Похоже, этот сукин сын Том был не только неграмотным, но и не умел плавать! Отлично! Как мне объяснить им свое умение? Как?! Мол, на картинке видел? Да ну их! Будут лезть с вопросами, просто пошлю по известному адресу!
Правда, мой телохранитель, недолго думая, решил искоренить мои недостатки в военном деле, причем довольно оригинальным способом. Утром пятого дня он явился ко мне в комнату с двумя мечами. Только я сел на кровати и начал ворчать на тему: «Чего притащился спозаранку?» – как в меня полетел меч. Рука ловко, на автомате, вцепилась в рукоять. Вскочив на ноги, я вдруг почувствовал себя человеком, который некогда потерял нечто ценное, а теперь снова нашел. Захлестнувшее меня чувство уверенности и непобедимости оказалось таким сильным, что я был готов сразиться с целым миром. Не знаю, что телохранитель смог прочитать на моем лице, но то, что он с поспешностью, абсолютно не свойственной ему, помог мне одеться, говорило о многом. Потом он буквально потащил меня во двор, однако, уже спускаясь по лестнице, я ощутил, как неистовость средневекового воина уходит, уступая место здравому смыслу парня из двадцать первого века.
Мы стали друг против друга, и Джеффри тут же начал атаку. Чисто из чувства самосохранения я попытался отразить удар, но моя неловкая попытка закончилась тем, чем и должна была закончиться – меч просто вылетел у меня из руки. Причем не просто был выбит, а вывернул мне кисть так, что я зашипел от резкой боли. При виде моего откровенного позора радость оруженосца сдулась в одно мгновение, словно проколотый воздушный шар. Стараясь не встречаться со мной глазами, он подобрал упавший меч и подал его мне.
Мои ощущения в этот момент представляли собой сплав злости, растерянности и стыда. В одно мгновение я перестал быть крутым парнем, способным постоять за себя, и стал беспомощным младенцем. Даже хуже младенца, так как детский разум не сознает свою беспомощность, а я только что расписался в ней на глазах доброго десятка зевак, выглядывавших из дверей служебных построек и хибар. Не знаю, как бы я вышел из этого положения, если бы не вспышка внезапной ярости. Именно она сорвала меня с места и бросила в атаку. На этот раз я не только не сопротивлялся ее бешеному напору, но даже, наоборот, подпитал ее силу своим собственным гневом. Меч в мгновение ока из «никчемной железяки» превратился в смертоносное оружие, ставшее продолжением моей правой руки. В первую минуту, отбивая мои атаки, Джеффри радостно скалился, но потом, похоже, до него дошло, что происходит нечто необычное; что идет настоящий бой, в котором ему надо выжить. Ухмылка слетела с его губ, а лицо напряглось от усилий, которые ему пришлось прилагать, чтобы сдержать мои атаки. К этому моменту я уже опомнился и попытался взять ярость под контроль, но мои усилия не понадобились, ярость резко пошла на спад. Отведя меч, я остановился, тяжело дыша. Джеффри лучше всех зрителей, наблюдавших за нашим поединком, понял, что произошло что-то странное, но даже в этом случае, будучи простым человеком, он не стал терзать себя сомнениями, а просто открыто радовался за меня, за мой успех.
Удивительно, но я тоже радовался. Я сумел постоять за себя, пусть даже такой ценой. Вместе с радостью пришло понимание того, что сейчас произошло.
Навыки Томаса до сих пор живы. Они вбиты в его мышцы и подсознание. Их только надо вытащить наружу и закрепить.
На следующее утро я встал с восходом солнца. Обычно говорится: «Охота пуще неволи», но в данном случае я переиначил эту поговорку: «Охота выжить пуще неволи». Если не хочу вечно сидеть в замке на правах убогого приживалы, то должен стать таким же, каким был когда-то Томас Фовершэм. Бойцом с большой буквы. К этому меня также подталкивала вполне здравая мысль для этого времени: если не освою ремесло воина, то первый же поединок закончится моими похоронами. А умирать мне не хотелось.
Исходя из всего этого, я старался выкладываться на тренировках, как только мог, что со временем стало давать неплохие результаты. Насколько я мог понять, они явились совместными усилиями моего горячего желания овладеть оружием, помноженного на «память тела» Томаса. А вот обучение верховой езде у меня проходило намного проще и спокойней, чем освоение холодного оружия. Если там мне приходилось прорываться сквозь пот, усталость и боль, то здесь я пошел другим путем. Сделав ставку на заложенные в тело навыки, я, перед тем как сесть на коня, постарался полностью отвлечься, заставив себя размышлять о вчерашнем свидании с Катрин. Нога сама нашла стремя, и я запрыгнул в седло, как заправский наездник. Руки привычно разобрали поводья, колени сжались, и я совершенно естественно дал шенкеля. Не все, конечно, получилось до конца гладко, но уверенности в обращении с животным у меня уже после первой прогулки здорово прибавилось. И, что там скрывать, самоуверенности тоже.
Несмотря на ежедневные многочасовые тренировки, я сумел выкроить время для ежедневного обязательного посещения… церкви. Как это ни странно звучит, но мне подобные посещения несли покой и умиротворение, к тому же маленький храм стал для меня своеобразным уютным мирком, где я мог уединиться и не торопясь подумать о себе, о жизни, об окружающем меня мире. Чего я, правда, не ожидал, так это того, что отец Бенедикт сделает из моих визитов в храм соответствующий для себя вывод: сердце Томаса Фовершэма повернулось к Господу.
Я валялся на кровати в ожидании ужина, когда ко мне зашел Джеффри.
– Томас, нас обоих хочет видеть господин барон. Прямо сейчас.
За все это время барон удостаивал меня разговорами лишь трижды, и все они заключались в поучениях, советах и наставлениях. Вышел из своей комнаты и подумал:
«Что за спешка? Разговор явно касается меня… Хм! Может, решили, что делать со мной дальше? Что ж, послушаем. Люди они местные, может, что дельное и подскажут».
Войдя в кабинет барона и увидев стоявшего рядом с ним священника, я только утвердился в своей мысли.
– Здравствуй, сын, – голос барона был тверд, но во взгляде чувствовалась мягкая грусть. Он явно переживал за меня; я смог разглядеть ее за его внешней суровостью.
– Здравствуйте, отец.
– Томас, отец Бенедикт говорит, что ты проявляешь усердие в молитвах. Это так?
– Да, отец.
– Раньше я не замечал за тобой подобного усердия. Что с тобой, сын?
Не успел я раскрыть рот, как в разговор вмешался священник:
– Сэр Джон, один только Господь может судить человеческие поступки!
– Все в руках Божьих! – не стал спорить с ним барон. – Я вот почему позвал тебя, сын. Отец Бенедикт предложил отправить тебя в монастырь.
Я тут же вскинулся:
– Меня в монахи?! Какого черта! Я там ничего не забыл!
Хотел добавить еще пару непечатных слов, но вовремя спохватился, а затем еще и обругал себя:
«Какого хрена ты тут выступаешь, идиот несчастный! Заткнись и слушай!»
Барон, увидев мою вспышку, коротко усмехнулся в бородку:
– Вот сейчас ты, Томас, именно такой, каким я тебя помню!
Священник, в свою очередь, также не замедлил отреагировать на мои слова:
– Не богохульствуй, Томас! Не забывай, что ты исцелился только благодаря воле Божьей! Разве ты не понял, что Он в своей милости убрал душу грешника из его тела и вложил чистую, дав ему возможность стать истинным христианином? Господь милостив к тебе, Томас! Ты должен это помнить всегда и благодарить Господа денно и нощно! А где ты сможешь это сделать лучше, как не на освященной земле!
Голос священника был тонок, слегка дребезжал, но от этого был не менее строг и резок. При последних словах он патетически простер руку вверх, а уже в следующий момент с искривившимся от боли лицом схватился за сердце и навалился животом на массивный стол. Немного так постоял, потом слабо махнул рукой, дескать, все в порядке, и медленно опустился в заботливо придвинутое телохранителем кресло.
Сомнений не было: к его святой любви к Богу, горевшей в душе, примешивалась простая любовь к человеку по имени Томас Фовершэм. Здесь, похоже, жила одна большая семья, пусть даже не связанная родственными отношениями. Взять хотя бы тревожные взгляды, которыми обменялись барон и телохранитель, когда старик схватился за сердце. А еще я знал, что все трое любили меня, но при этом каждый, опять же, по-своему выказывал свою любовь ко мне.
– Отец Бенедикт, как вы себя чувствуете? – спросил барон.
– Все хорошо, сын мой. Только будет лучше, если говорить будете вы. У меня что-то голова кружится.
– Хорошо. Томас, отец Бенедикт считает, что твое помутнение рассудка это кара Божья за твои прежние грехи, – голос барона был ровен. – Он также думает, что твое теперешнее состояние – это испытание для твоей души, сын! И как только Господь Бог посчитает, что ты стал на путь исправления, он вернет тебе память! Еще наш добрый священник считает, что твоя новая душа сейчас, как никогда, подвергнута соблазну со стороны врага рода человеческого.
– Это как понимать? На мою душу охотится дьявол?!
– Не упоминай имя врага Господа! – прошелестел отец Бенедикт.
«Не утерпел священник. Вставил свои пять копеек. Блин, взрослые люди, а чем занимаются? Я тоже хорош! Вечно лезу поперек батьки в пекло! Что у меня за натура такая? Тебе добра желают. О душе заботятся, а ты… А что я? В рыцарях не удалось побыть, значит, попробую сделать карьеру в монахах!» – я просто не смог удержаться, чтобы не съязвить, пусть мысленно, когда узнал, из-за чего поднялся весь этот переполох.
– А что я буду в этом монастыре делать? Учиться на монаха?
– Отец Бенедикт говорит, что на освященной земле монастыря, среди благочестия и набожности, ты должен укрепиться в вере, что, возможно, даст тебе полное исцеление.
– И сколько мне там придется быть?
Тут священник опять вмешался:
– Пока не обретешь крепость духа в борьбе с нечистым! Именно он наслал на тебя тот припадок! Только твоя истинная вера в Господа вылечит тебя, Томас! Я верю в это! Мы все верим в это!
Подумав, я решил, что это не самый плохой повод уехать из замка, так как влачить жалкое существование у меня не было ни малейшего желания. Чтобы понять это, мне вполне хватило двух с половиной недель местной жизни.
А так поеду, посмотрю, как живут люди, может быть, что-нибудь и придется по душе. Люди, дело или ремесло.
– Томас, у меня есть старый друг, – сказал барон. – В молодые годы мы были неразлучны с ним, как братья. Сражения, вино, женщины… Все испытали: и горечь поражений, и радость побед… Меч и вера были для нас защитой, как в духовной, так и в мирской битве, пока в одном сражении удача оказалась не на нашей стороне: я был тяжело ранен, Ричард Метерлинк тоже, да еще и попал в плен. Я долго лечился, ничего не зная о нем, и только спустя полтора года узнал о его судьбе. Вернувшись из плена, он неожиданно для всех ушел в монастырь. Мы не виделись с ним семнадцать лет, но я слышал много хорошего о нем и его богоугодных делах. Теперь он Глава Уорвикского аббатства. Думаю, что он, как бывший рыцарь и служитель Господа, сможет помочь тебе в выборе дальнейшего пути. К тому же его аббатство находится от нас всего в трех днях пути.
– Когда отправляться?
Барон бросил взгляд на Джеффри. Тот ответил не сразу, сначала что-то прикинул в уме:
– Дня через четыре. Не раньше.
– Поедешь через пять дней, – подвел итог нашей беседы хозяин замка.
Определение срока отъезда исходило из скорости обретения мною навыков, причем это относилось не только к фехтованию и выездке, так как к ним мой телохранитель добавил общую физическую подготовку, которая заключалась в беге по пересеченной местности в окрестностях замка. Причем не налегке, а с мешком, наполненным песком, за плечами. Дважды в день. С этим я тоже спорить не стал. Моей задачей на первое время стало элементарное выживание в этом мире, а без навыков воина это было почти невозможно.
Моя профессия электрика, полученная в профтехучилище, здесь явно не котировалась, а умение дать в зубы – как-никак пять лет занимался боксом – не приветствовалось. По крайней мере, в кругу знати. Я мог водить машину, стрелять из автомата, но при этом не знал ни устройства этих механизмов, ни как их изготовить. Так же как не имел элементарных практических знаний ни по химии, ни по металлургии или оптике. У меня было ровно столько умения, сколько у джинна из песни Владимира Высоцкого: «Кроме мордобития – никаких чудес». А я хотел стать сильным и богатым. Да-да. Обязательно богатым.
«Деньги и информация правят миром», – сказал кто-то умный. Денег у меня не было. Впрочем, как и полезной информации…
Правда, оставалась надежда на обрывочные знания, приобретенные мной на исторических фестивалях и собраниях исторического клуба в институте, но дело в том, что если летние фестивали я практически не пропускал, то собрания в институте посещал только время от времени. Причем если обсуждаемая тема казалась мне интересной, то я впитывал в себя исторические факты и даты, а когда не представляла интереса, то просто пропускал все мимо ушей. Теперь мне приходилось расплачиваться за свою избирательность, тщательно выуживая обрывочные данные из памяти и пытаясь понять, насколько они применимы к данному отрезку истории. Да, я знал о крестовых походах, об ордене тамплиеров, о Столетней войне между Англией и Францией. Знал отдельные даты, имена и места сражений, но в большинстве своем эти события уже прошли или еще не скоро будут. Как, например, битва при Азенкуре, которая произойдет в 1415 году, где англичане в очередной раз разобьют французов. Знал, что Италия в данный период является не единой страной, а кучей отдельных городов-государств. Знал о наемниках-кондотьерах, как и о семействе Борджиа – роде политиков, полководцев и убийц, но только в плане интересных фактов, а не в свете исторических хроник.
Далеко не всегда даже эти знания сразу всплывали в памяти. Бывало, что они проявлялись только при упоминании запечатленного в истории имени или при виде конкретного предмета. Именно так получилось с арбалетом. Перед отъездом я заглянул вместе с Джеффри в арсенал – оруженосец хотел выбрать себе кольчугу. Небольшая комната без единого окна была полна пыли и пауков. Сам оружейный склад состоял из двух деревянных стоек, прикрепленных к стенам, да еще в дальнем углу расположился большой сундук. На стойках стоял десяток пик, три меча и четыре боевых топора. Джеффри сразу направился к сундуку. Открыл крышку, и я увидел внутри несколько свернутых кольчуг и шлемов. Когда он, вытащив кольчуги, стал подбирать себе подходящую броню, я решил тоже покопаться в сундуке и обнаружил на дне арбалет. Взял его в руки, и у меня неожиданно возникло ощущение, какое бывает при встрече с хорошим приятелем, которого давно не видел. Дело в том, что на исторических фестивалях я одно время увлекался стрельбой из лука, а затем мой интерес перешел на арбалет. В какой-то период он меня настолько заинтересовал, что я даже начал подумывать: не сделать ли мне его самому? Ребята дали мне чертежи и сказали, что помогут с материалами. С месяц взахлеб читал об арбалетах, изучал различные конструкции, а потом… раз – и охладел! Так ни Робин Гуда из меня не получилось, ни мастера, но кое-каких знаний по истории и устройству арбалетов я сумел нахвататься. В том числе неплохо знал о механических устройствах натяжения тетивы арбалета. «Козья ножка». Этот рычаг со скользящей вилкой и крюками для тетивы получил такое название из-за своей формы. Несложный по конструкции, он позволял натянуть тетиву без помощи ног, тогда как сейчас ее натягивали мускульным усилием или с помощью крюка, закрепленного на поясе стрелка. В этом случае нога упиралась в стремя арбалета, затем стрелок приседал, зацеплял тетиву за поясной крюк, после чего выпрямлялся и, таким образом, натягивал ее. Я не знал, применяется ли сейчас «козья ножка», но точно знал, что «немецкая», а за ним «английская» системы натяжения тетивы появятся только в пятнадцатом веке. Я поинтересовался у Джеффри, как сейчас обстоит с этим дело, но тот недоуменно пожал плечами и предложил спросить об этом у арбалетчика Хью.
Оставив телохранителя в арсенале, я отправился на поиски солдата и нашел его у кузницы.
– Слушай, Хью, как сейчас натягивают тетиву арбалета?
Солдат вытаращил на меня глаза, некоторое время смотрел непонимающе, но потом спохватился и сказал:
– Мой господин, ради бога, извините меня! Вы всегда предпочитали меч или боевую секиру… Всем известно ваше пренебрежение к арбалету! И вдруг вы неожиданно меня о нем спрашиваете. Вот я и растерялся, господин.
– Ты мне так и не ответил, Хью.
– Натягивают с помощью рук или поясного крюка, господин.
– А про рычаг для натяжения тетивы под названием «козья ножка» ничего не слышал? Это такое приспособление… Короче, с его помощью легче и проще натягивать тетиву. Даже всадник, не слезая с коня, может это сделать.
– Нет, мой господин. Никогда не видел и не слышал. Наверно, генуэзцы придумали? Или немцы?
– Точно не слышал?
– Нет, мой господин. А откуда господин узнал о таком?
– Прочитал в одной книге…
Глаза бедного солдата раскрылись шире некуда, да и челюсть понемногу начала отвисать.
«Блин! Да что… Книга! Похоже, этот Том был тупой дубиной! – я неожиданно разозлился. – Как вы все мне дороги, кретины чертовы!»
– Чего вылупился? Я картинку в книге видел! И вот теперь неожиданно вспомнил.
Хью подобрал челюсть. Картинка – это понятно. Вот чтоб читать… этого за молодым господином не водилось. А картинку любой поймет!
После этого разговора я долго размышлял об усовершенствовании арбалетов. С другими, более сложными системами натяжения нужно возиться очень долго: рисовать чертежи, затем искать мастеров-умельцев, которые бы их поняли. Потом работать с металлом, вытачивать зубья шестерен… Но даже не это самое главное. Здесь были нужны деньги, и немалые. К тому же подобные конструкции для меня лично были бесполезны в практическом плане. Подобной идеей лучше заинтересовать короля или очень богатого вельможу, имеющего большую дружину. Впрочем, можно и для себя изготовить, если к тому времени буду иметь свою армию. А «козья ножка» на данный момент было то, что надо. Простая в изготовлении, она резко увеличивала скорострельность арбалета и, что немаловажно, давала возможность заряжать его, не слезая с лошади. Но тут опять все упиралось в деньги, а как их заработать, я даже не представлял.
Отъехав метров на сто от замка, я остановился на повороте дороги. Обернулся. Некоторое время смотрел на родовое гнездо Фовершэмов. Честный, гордый, воинственный, но весьма небогатый дворянский род. Блеснул на солнце металл – шлем часового, на башне колыхнулся под порывом ветра флаг с гербом хозяина замка. Некоторое время вбирал в себя эту картину, чтобы сохранить ее в памяти, ведь может так случиться, что этот замок я никогда больше не увижу. По крайней мере, возвращаться я не планировал, поэтому можно сказать, что мой взгляд – это прощание с замком и его обитателями. Меня здесь не только ничего не удерживало, но даже наоборот. Дело в том, что люди, жившие здесь и знавшие Томаса с детства, сейчас видели во мне тронутого умом человека. Жалостливые взгляды этих людей вместе с пересудами за моей спиной кололи не хуже иголок, отравляя мне жизнь. Каково чувствовать себя дурачком? А мне пришлось испить эту чашу до дна.
«Лучше будет для всех нас, если мы окажемся как можно дальше друг от друга», – с этой мыслью я тронул коня и отправился навстречу судьбе.
Я планировал ехать в аббатство один, но получилось иначе. Джеффри попросил замолвить за него словечко перед господином бароном. Дескать, тот не хочет отпускать его со мной. Я попробовал открутиться, мол, слово хозяина замка – это закон, но телохранитель продолжал меня упрашивать, и я дал согласие поговорить с «отцом». Впрочем, в какой-то мере я даже был рад тому, что у меня будет такой надежный попутчик. Следующей неожиданностью стал арбалетчик Хью. Вечером того же дня, выйдя во двор, чтобы подышать перед сном свежим воздухом, я заметил солдата, стоявшего недалеко от входа. Увидев меня, Хью тут же подошел.
– Господин, можно мне отправиться с вами?
– А тебе-то чего дома не сидится?
– Мой господин, скажу вам чистую правду. У меня в жизни осталось лишь одно-единственное желание: умереть на поле боя, а не в постели.
Я догадывался, что все эти ветераны малость сдвинуты на войне, так что подобное заявление меня не только не удивило, но еще больше утвердило в этой мысли. Мне не хотелось его брать, но попытки убедить его, что я еду не воевать, а совершать в своем роде паломничество, ушли впустую. К тому же, как выяснилось, он уже был у барона, и тот дал согласие на его отъезд. Немного подумав, я тоже согласился. Как-никак, а именно он был тем солдатом, который помог Джеффри доставить тяжелораненого Томаса в Англию. Хью считался самым младшим по возрасту в гарнизоне замка. Было ему лет сорок, но это я так считал, а сам арбалетчик не знал своего возраста. Невысокий рост и мускулистые, широкие плечи вместе с мощными руками делали его фигуру чуть ли не квадратной. Секира, лук и арбалет были его основным оружием. Правда, арбалета Хью не получил, только лук. Барон дал мне немного денег, на которые я должен был содержать в пути не только себя, но и двух сопровождающих.
Зря я взял с собой Хью. Это ж сколько денег уйдет на его жратву! А нам ехать целых три дня, да и в монастыре они могут пригодиться. Еще неизвестно, сколько там жить придется. Да-а, нужно срочно изыскивать способ добывания денег!
Впрочем, это, как и все другое, отошло в сторону, когда началось мое путешествие. Как говорится, «новые места, новые люди, новые впечатления»…
Черт возьми, ведь я находился в самом настоящем Средневековье, где еще никогда не ступала нога человека двадцать первого века!
Подобные мысли и чувство первооткрывателя, ступающего в неведомое, охватили меня, хотя я прекрасно знал: пройдет день, другой, новизна восприятия сотрется, и окружающая картина станет привычной.
Вопросы, по мере их возникновения, я задавал своему телохранителю, который ехал рядом со мной. Хью держался сзади. Стоило мне поинтересоваться худым мужчиной, понуро плетущимся по обочине дороги с большим коробом за спиной, как я тут же получил ответ: бродячий торговец, ходит по деревням, продает всякую мелочь. Джеффри, как я уже заметил, перестал удивляться моим самым разнообразным вопросам. В какой-то мере ему, похоже, даже нравилось все мне объяснять. После того как мы выехали из ворот замка, его поведение по отношению ко мне изменилось. Если там он был вроде дяди, опекающего своего любимого племянника, то теперь обращался ко мне как покорный слуга к господину.
Несколько часов спустя мы добрались до речки. Густой кустарник на пологом берегу давал отличную тень. Здесь мы и решили остановиться, а когда схлынет жара, ехать дальше. Пока я, скинув сапоги, блаженствовал в тени, Джеффри и Хью готовили обед. Покончив с едой, мы легли отдыхать. Спать мне не хотелось, хотя я и сильно устал. Ныли мышцы ног и спина, непривычные к таким длительным переездам, но помимо этого была еще одна причина: меня манила речная вода. Прохладная, но не холодная – это было то, что придаст бодрость телу и снимет усталость. Я бы уже давно плескался в реке, только вот мои спутники не выказывали желания купаться. Вообще, я успел заметить, что чистоплотностью Средневековье не блещет. Не желая лишний раз выделяться, я лежал на траве. А потом не выдержал и полез-таки в речку.
Вода не только освежила и взбодрила меня, она даже сумела на какое-то время заставить забыть обо всем, смыв вместе с потом и грязью разницу во времени. Отмотав кролем метров сто против течения, я перевернулся на спину, и вода понесла меня обратно. Приятная усталость пополам с беспричинной радостью внесли в мою душу умиротворение, но стоило мне достичь места нашей стоянки, как я увидел два встревоженных и ошеломленных лица. Хью, увидев мой взгляд, опустил руку, указывавшую на меня, но не перестал что-то возбужденно шептать на ухо Джеффри. Мое радостное настроение разом погасло, словно свеча на ветру.
Опять лопухнулся! Похоже, этот сукин сын Том был не только неграмотным, но и не умел плавать! Отлично! Как мне объяснить им свое умение? Как?! Мол, на картинке видел? Да ну их! Будут лезть с вопросами, просто пошлю по известному адресу!