Теперь я попросту должна,
Хотя бледна я и больна,
Взвалить позора бремена.
Да, вот она, моя вина!
И, хоть искуплена она,
Я непомерно смущена.
 
   Вы еще не слыхали о нашем маленьком Таммасе[11] Кихоу, правда? Я не писала о нем просто потому, что понадобится слишком много чернил, времени и слов. Он — с норовом, и весь в отца, охотника и молодца. Звучит, как кусочек баллады, но это я сейчас выдумала.
   Мы никак не можем искоренить в нем унаследованных инстинктов. Он стреляет из лука в кур, ловит свиней арканом, устраивает с коровами бой быков — и, увы и ах, сколько разрушений! Но венцом его злодейства было то, что он наделал за час до собрания, когда нам следовало быть чистыми, милыми и обворожительными.
   Оказывается, он утащил из амбара крысоловку, поставил ее в роще, прилегающей к нашему дому, и вчера утром ему посчастливилось поймать чудесную большую вонючку.
   Сингапур первый доложил об этой находке. Он вернулся домой и принялся кататься по ковру, каясь в своей доле участия. Пока наше внимание было занято Сингом, преступник в уединении сарая сдирал с добычи шкуру. Он сунул ее за пазуху, пронес окольными путями через весь дом и запрятал под своей кроватью, где, как он надеялся, никто ее не заметит. Потом он пошел вниз, по расписанию, и помог вертеть мороженое. Вы заметили, что в нашем меню мороженого недоставало?
   За то короткое время, которое оставалось до прихода гостей, мы сделали все, что можно, чтобы изгнать запах. Ной (наш негр-истопник) жег торф во дворе. Кухарка размахивала по всему дому целой лопатой жареного кофе. Бетси брызгала нашатырным спиртом по коридорам. Мисс Снейс нежно поливала ковры фиалковой водой. Я немедленно послала за доктором; он примчался и приготовил в колоссальном количестве раствор хлористой извести. И все-таки поверх, из-под и сквозь все эти ароматы вопиял о мщении дух непогребенной жертвы.
   Первый вопрос на собрании был такой: не вырыть ли яму и не похоронить в ней не только Таммаса, но и все главное здание? Вы поймете, как ловко я покончила с этим ужасным инцидентом, если я вам скажу, что С.У. ушел домой, хихикая над смешной историей, вместо того, чтобы ругать заведующую, которая не справляется с мальчиками.
   Твоя по-прежнему
   С. Мак-Брайд.
 
   Приют Джона Грайера,
   пятница, а также суббота.
 
   Дорогая Джуди!
 
   Сингапур все еще живет в каретном сарае и ежедневно принимает ванну, надушенную карболкой, которую ему устраивает Таммас Кихоу. У меня есть надежда, что когда-нибудь, в отдаленном будущем, мой любимец сможет вернуться ко мне.
   Тебе будет приятно услышать, что я ввела новый способ траты твоих денег. Впредь мы будем покупать хотя бы часть обуви, тканей и бакалейных товаров в местных лавках, хотя и не по таким низким ценам, как у оптовиков, но все же со скидкой. Воспитательное значение этого новшества вполне стоит получающейся при этом разницы. Дело вот в чем: я открыла, что половина моих детей ничего не знает о деньгах. Они думают, что ботинки, кукуруза, фланелевые юбки, тушеная баранина и ситцевые платья попросту падают с неба.
   На прошлой неделе я выронила из кошелька новую долларовую бумажку. Восьмилетний мальчик поднял ее и попросил разрешения оставить эту картинку с птичкой (американский орел). Я заинтересовалась и обнаружила, что десятки детей в нашем приюте никогда ничего не покупали и не видали, как покупают. А мы-то собираемся выпустить их с шестнадцати лет в мир, управляемый исключительно покупательной силой денег! Нет, ты подумай! Им ведь не придется жить в семье, которая бы вечно о них заботилась; значит, придется узнать, как получить все, что можно, за каждый пенни, который им удастся заработать.
   Я обдумывала это всю ночь (с промежутками) и на следующее же утро отправилась в деревню. Поговорила я с семью лавочниками; четверо оказались толковыми и готовы помочь, двое — колеблются, и один — активно глуп. Я начала с первых четырех: ткани, бакалея, обувь и канцелярские принадлежности. Вместо того чтобы получать от нас более или менее крупные заказы, они, со всеми приказчиками, будут учить моих детей, а те будут ходить в лавки, выбирать товар и платить за него настоящими деньгами.
   Скажем, Джейн нужна катушка синего щелка и один метр резинки. Две девочки, снабженные серебряной монетой, отправляются рука об руку к мистеру Микеру. Они тщательно подбирают шелк и следят за тем, как приказчик отмеривает резинку, не растягивает ли. Потом они принесут мне сдачу, я поблагодарю их, похвалю, и они вернутся к друзьям, в восторге от своих успехов.
   Правда, трогательно? Десятилетние дети знают кучу вещей, которые нашим цыплятам из инкубатора никогда и не снились. Но у меня на ходу много разных планов. Дай мне только время, и ты увидишь! В один прекрасный день я выпущу на свет Божий несколько почти нормальных ребят.
 
   Позднее.
 
   Впереди пустой вечер, вот я и засела поболтать с тобой. Помнишь ли ты об орехах, которые прислал Гордон Холлок? Мое благодарственное письмо было таким милым, что побудило его к новым усилиям. Он, очевидно, пошел в игрушечный магазин и отдался всецело в руки предприимчивого приказчика. Вчера два здоровенных почтальона выгрузили в нашей передней огромный ящик с меховыми зверьками, предназначенными для богатых детей. Конечно, это не совсем то, что я бы купила на такие деньги, но мои малютки очень довольны. Теперь они ложатся спать со львами, слонами, медведями и жирафами. Не знаю, как это повлияет на психику. Не станут ли они, когда вырастут, дрессировщиками в цирке? О Господи! Мисс Снейс со светским визитом.
   Прощай! С.
   P.S. Блудный сын вернулся. Он шлет почтительный привет и трижды виляет хвостом.
 
   Приют Джона Грайера,
   7-е апреля.
 
   Дорогая Джуди!
 
   Только что прочла две брошюрки: одна — о том, как учить девиц ручному труду, другая — о нормальном питании для приютов (крахмал, жиры, азотистые вещества и т.д.). В наш век научной благотворительности, когда каждую проблему вносят в таблицы, можно вести приют по расписаниям. Не понимаю, как миссис Липпет делала такие ошибки, ведь она умела читать. Но одна важная отрасль приютской работы еще не затронута наукой, и я сама собираю данные для такого труда. Когда-нибудь я выпущу брошюрку «Управление попечителями и контроль над ними».
   Должна тебе рассказать забавную историю о моем враге — не о С.У. а о первом, подлинном недруге. Он избрал себе новое поле деятельности. Он говорит вполне серьезно (все, что он делает — серьезно, он ни разу еще не улыбнулся), что с первого дня неустанно наблюдает за мной, и хотя я и не вышколена, и легкомысленна, и дерзка (sic!), все же он не думает, что я так поверхностна, как показалась ему вначале. У меня «почти мужская» способность схватывать сущность вопроса и идти прямо к цели.
   Какие смешные эти мужчины! Когда они хотят сделать тебе уж очень большой комплимент, они наивно говорят, что у тебя мужской ум. Есть один комплимент, которого я никогда не сделаю ему — я никак не могу сказать, что у него «почти женская быстрота соображения».
   Итак, хотя доктор ясно видит мои недостатки, он все же думает, что я отчасти могла бы исправиться; и поэтому решил продолжать мое образование, начиная с той точки, на которой меня бросил колледж. Человек в моем положении должен хорошо знать физиологию, биологию, психологию, социологию и евгенику; он должен разбираться в наследственных проявлениях сумасшествия, идиотизма и алкоголизма; уметь обращаться с пробирками и понимать нервную систему лягушки. Вот доктор и предоставил в мое распоряжение свою научную библиотеку, четыре тысячи томов. Он не только приносит книги, которые, по его мнению, мне необходимо прочесть, но еще и задает вопросы, чтобы убедиться, что я ничего не пропустила.
   Прошлую неделю мы посвятили жизни и переписке семьи Джукс. Шесть поколений тому назад Маргарет, мать преступников, основала плодовитую линию, и ее потомство, большею частью находящееся в тюрьме, насчитывает сейчас около тысячи двухсот голов. Мораль: следи за детьми с плохой наследственностью, чтобы ни у кого из них не могло быть оправдания, если он превратится в Джукса.
   Как только мы с доктором выпьем чай, мы вытаскиваем Книгу Страшного суда и озабоченно ищем родителей-алкоголиков. Эта веселая, непритязательная игра помогает скоротать сумерки и отдохнуть от дневных трудов.
   Quelle vie[12]! Скорее возвращайся и забери меня отсюда. Я чахну, так хочется видеть тебя.
   Салли.
 
   П.Д.Г. Четверг, утром.
 
   Дорогие Пендльтоны!
 
   Получила ваше письмо и хватаю перо, чтобы остановить вас. Я не хочу отставки. Я беру свои слова обратно. Я меняю свое решение. Особа, которую вы собираетесь прислать, по-видимому, — точная копия мисс Снейс. Неужели вы предложите мне передать моих милых деток доброй, но бесполезной особе средних лет без всякого подбородка? При одной мысли об этом мое материнское сердце сжимается.
   Неужели вы думаете, что такая женщина продолжит эту работу? Нет! Заведующая у нас должна быть молодой, здоровой, энергичной, способной, рыжеволосой и уравновешенной, как я. Конечно, я была недовольна — немудрено при таком-то хаосе! Но именно это вы, социалисты, и называете священным недовольством. Неужели вы думаете, что я брошу все прекрасные реформы, которые начала с таким трудом? Нет! Я не сдвинусь с места, пока вы не найдете заведующей, которая лучше и выше, чем Салли Мак-Брайд.
   Однако это не значит, что я закабалилась на всю жизнь. Я тут только до тех пор, пока мы окончательно не станем на ноги. Но для умывательно-проветривательного периода — скажу без ложной скромности — ваш выбор оказался удачным. Я люблю выдумывать всякие усовершенствования и распоряжаться людьми.
   Это очень сбивчивое письмо, но я настрочила его за три минуты, чтобы застать вас прежде, чем вы пригласите милую, никуда не годную особу средних лет и без подбородка.
   Добрые барыня и барин, пожалуйста, не выгоняйте меня! Оставьте еще на несколько месяцев. Дайте мне только показать вам, на что я гожусь, и, обещаю вам, вы не будете об этом жалеть.
   С. Мак-Б.
 
   П.Д.Г.
   Четверг, 7 часов утра.
 
   Милая Джуди!
 
   Я сочинила стихи, победный гимн —
 
Наш доктор — ура!
Улыбнулся вчера!
 
   И это правда!
   С. Мак-Б.
 
   Приют Джона Грайера,
   13-е апреля.
 
   Дорогая Джуди!
 
   Я рада узнать, что ты рада узнать, что я остаюсь. Совершенно неожиданно для самой себя, я начинаю привязываться к сиротам.
   Для меня просто ужасно, что дела Джервиса удержат вас еще долго на юге. Я до того переполнена разговорами, что скоро лопну, а писать все, что хочется сказать, и непосильно, и скучно.
   Разумеется, я страшно рада, что наше здание перестроят, и все ваши идеи мне очень нравятся, но у меня самой есть несколько совсем уж прекрасных идей. Хорошо иметь гимнастический зал и спальные веранды, но, ax! — душа моя изнывает по маленьким домикам. Чем больше я всматриваюсь во внутренний механизм сиротского приюта, тем больше убеждаюсь, что единственный приют, который может соперничать с семьей, — это скопище отдельных домиков. До тех пор пока семья связует общество, детей надо закалять для семейной жизни.
   Сейчас мне не дает спать такая проблема: что делать с детьми, пока мы будем перестраиваться? Трудно жить в доме, пока его строят. А что, если я возьму напрокат цирковой шатер и поставлю его на лугу?
   И еще одно: мне бы хотелось, когда мы погрузимся в переделки, пристроить несколько комнат для гостей, куда наши дети могли бы возвращаться на время болезни или безработицы. Если мы будем заботиться о них, когда они выйдут из приюта, мы сохраним на них влияние. Каким одиноким должен чувствовать себя человек, у которого нигде нет любящей семьи! Я, с моими десятками тетушек, дядюшек, матерей, отцов, кузенов, братьев и сестер, и представить себе не могу, что он чувствует. Мне было бы жутко жить на свете, если бы я не знала, что столько народу защитит меня в тяжелую минуту. А для этих одиноких, заброшенных крошек приют Джона Грайера всегда должен быть открыт. Так что, милые Пендльтоны, пришлите мне, пожалуйста, с полдюжины комнат для гостей.
   До свидания! Я очень рада, что вы не наняли ту женщину. При одном намеке на то, что у меня отнимут мои прекрасные реформы, восстал мой мятежный дух. Боюсь, что я, как доктор, верю только в то, что делает моя собственная рука. Так говорят шотландцы.
   Твоя Салли Мак-Брайд.
 
   Приют Джона Грайера,
   воскресенье.
 
   Милый Гордон!
 
   Да, я давно Вам не писала. Вы имеете полное право ворчать, но если б Вы только знали, как занята начальница сиротского приюта! Всю писательскую энергию приходится тратить на эту прожорливую Джуди Аббот Пендльтон. Если проходит три дня без письма, она телеграфирует, чтобы узнать, не сгорел ли приют; а Вы, добрая душа, когда сидите без писем, просто посылаете нам подарок, чтобы напомнить о своем существовании. Поэтому, сами видите, нам выгодно Вас часто обижать.
   Вы, наверное, рассердитесь, если я Вам скажу, что обещала остаться здесь. Они, в конце концов, нашли женщину на мое место, но совсем не такую, как нужно. И знаете. Гордон, милый, когда я получила возможность отказаться от этой лихорадочной деятельности, Вустер показался мне каким-то бесцветным. Я вынести не могла, что мой приют уйдет от меня, пока я не нашла такой же наполненной жизни.
   Я знаю, что Вы мне предложите, но, пожалуйста, не надо, по крайней мере, — не сейчас. Я уже говорила, мне нужно еще несколько месяцев, чтобы принять хоть какое-то решение. А пока что мне приятно знать, что я приношу пользу. В работе с детьми есть что-то особенно хорошее; конечно, если смотришь на нее с моей бодрой точки зрения, а не с точки зрения нашего шотландского доктора. Я никогда не видела такого человека, он всегда угрюм, мрачен и подавлен. Лучше не знать слишком много о помешательстве, алкоголизме и других наследственных прелестях. Я как раз в меру невежественна, чтобы быть веселой, деятельной и пригодной для такой должности, как эта.
   Я все время думаю обо всех этих цветах, распускающихся во все стороны. Наш детский сад столь же богат возможностями, как и всякий другой. Правда, наши цветы посажены довольно беспорядочно, среди них, наверное, окажутся и сорные травы, но все же мы надеемся вырастить немало редкостных и прекрасных экземпляров. Ну и рассентиментальничалась же я! Это все из-за голода — а вот как раз и обеденный звонок! Сегодня у нас восхитительный обед: ростбиф с каротелью, салат из молодой свеклы и ревенный пирог на десерт. Не хочется ли Вам пообедать со мною? Мне бы очень хотелось видеть Вас за моим столом.
   Искренне Ваша
   С. Мак-Б.
 
   P.S. Вы бы видели, сколько бездомных кошек эти дети хотят усыновить! Когда я приехала, у нас их было четыре, а за это время они успели произвести котят. Я еще не сделала точной переписи, но думаю, их не меньше девятнадцати.
 
   15-е апреля.
 
   Дорогая Джуди!
 
   Хочешь преподнести П.Д.Г. еще один маленький подарок из твоих карманных денег? Будь так добра, дай объявление во всех газетах, которые читает нью-йоркская беднота:
   ВНИМАНИЕ! РОДИТЕЛИ, НАМЕРЕВАЮЩИЕСЯ БРОСИТЬ СВОИХ ДЕТЕЙ, ПОЖАЛУЙСТА, ДЕЛАЙТЕ ЭТО ДО ТОГО, КАК ИМ ИСПОЛНИТСЯ ТРИ ГОДА.
   Я не могу придумать ни одного действия, которое принесло бы нам более существенную пользу. Прежде чем насаждать добро, приходится искоренять зло, а это — очень медленная, изматывающая работа.
   У нас есть один ребенок, перед которым я буквально становлюсь в тупик — не могу же я признать, что меня победил пятилетний малыш! У него чередуется мрачная угрюмость с самыми дикими припадками буйства; то он не желает произнести ни единого слова, то вдребезги разбивает все, что только попадется ему под руку. Он здесь всего три месяца и за это время разбил почти все безделушки — правда, для искусства потеря невелика.
   За месяц, за два до моего приезда он стащил скатерть со стола у служащих, пока девушка, которая должна была смотреть за детьми, звонила в коридоре к обеду. Суп уже подали. Можешь себе представить, что творилось! Миссис Липпет чуть не убила мальчика, но это не умягчило его нрава, все перешло ко мне в нетронутом виде.
   Отец его был итальянцем, а мать ирландкой. У него рыжие волосы и веснушки — от Ирландии и самые красивые карие глаза, какие выходили из Неаполя. Когда отца закололи в драке, а мать умерла от пьянства, бедный малыш каким-то образом попал к нам. Я подозреваю, что он — от католической миссии. Что до манер — Господи, Господи! Он брыкается, кусается и ругается. Я прозвала его Петрушкой.
   Вчера его притащили ко мне в канцелярию, обвиняя в том, что он опрокинул девочку и забрал у нее куклу. Он извивался и орал. Мисс Снейс бухнула его на стул позади меня и оставила, чтобы он успокоился, а я невозмутимо продолжала писать. Вдруг за моей спиной раздался страшный треск. Это он столкнул с подоконника зеленую вазу. Я вскочила так внезапно, что опрокинула чернильницу; когда Петрушка увидел вторую катастрофу, он перестал вопить, запрокинул голову и зашелся от хохота. Нет, настоящий чертенок!
   Я решила попробовать новый метод, который вряд ли кто-нибудь применял в его бесприютной маленькой жизни — похвалу, одобрение и ласку. Вместо того чтобы бранить его за вазу, я сделала вид, что это — несчастный случай, поцеловала его и сказала, чтобы он не огорчался, мне ничуть не жалко. Он так удивился, что сразу замолчал, и пока я вытирала его слезы и чернильную лужу, таращился на меня затаив дыхание. Сейчас этот ребенок — самая большая наша проблема. Он нуждается в терпеливом, любящем, индивидуальном уходе, в настоящих отце и матери, а еще — в братьях, сестрах и бабушке. Но я не могу поместить его в приличную семью, пока не переделаю его лексикон и не искореню разрушительные наклонности. Я отделила его от других детей и продержала все утро в своей комнате, а Джейн убрала бьющиеся безделушки. К счастью, он любит рисовать, и два часа сидел на ковре, возясь с цветными карандашами. Его так удивило, что я заинтересовалась красно-зеленым паромом с желтым флагом на мачте, что он стал настоящим джентльменом. До тех пор мне не удавалось извлечь из него ни единого слова.
   После обеда зашел доктор Мак-Рэй и стал восхищаться паромом. Петрушка сиял от творческой гордости. Потом, в награду за то, что он целых два часа был хорошим мальчиком, доктор взял его с собой к пациенту, и они поехали на машине в какое-то имение.
   В пять часов разочарованный и поумневший доктор доставил Петрушку обратно. В степенном имении он бросал камни в кур, разбил стекла оранжереи и, схватив за хвост любимую ангорскую кошку, стал вертеть ею в воздухе. А когда милая старая дама попыталась внушить ему сострадание к несчастной, он послал ее к черту.
   Жутко подумать, чего только не пришлось видеть и испытать некоторым из наших детей! Нужны целые годы солнца, счастья и любви, чтобы стереть ужасные воспоминания, запрятанные в маленьких головках. А детей такая масса, и нас так мало, что мы не можем обнимать их и сажать на колени, сколько нужно, у нас просто не хватит рук и колен.
   Mais parlons d'autres choses![13] Ужасные проблемы наследственности и дурной среды, над которыми бьется доктор, проникают и в мою кровь. Это скверная привычка. Если хочешь приносить пользу на таком посту, как мой, нужно смотреть на все сквозь розовые очки. Оптимизм — необходимый щит для общественного работника.
   «Уж полночь бьет на замковых часах». Помнишь, откуда это? «Кристабель»[14], Господи, как я ненавидела уроки литературы! Ты, акула словесности, любила их, а я ни слова не понимала. Однако эта фраза правдива, на часах — полночь, так что желаю тебе спокойной ночи.
   Салли.
 
   Вторник.
 
   Мой милый недруг!
 
   Вы обошли весь дом и гордо прошли мимо моего кабинета. А я ждала Вас с целым блюдом шотландского печенья, заказанного специально, чтобы задобрить Вас.
   Если Вы действительно обижены, я прочту книгу о Калликаках; но Вы вгоните меня в могилу непосильным трудом. Почти вся моя энергия уходит на то, чтобы быть дельной заведующей, а этот дополнительный курс, который Вы со мной проходите, окончательно изведет меня. Помните, как Вы были возмущены на прошлой неделе, когда я призналась Вам, что накануне сидела до часу ночи? Так знайте же, мой дорогой: если бы я читала все, что Вы требуете, мне пришлось бы просиживать до утра.
   Как бы там ни было, принесите книгу. Обыкновенно мне удается выкроить полчаса отдыха после обеда, и хотя очень хочется взглянуть на последний роман Уэллса, я готова вместо него утешаться Вашей слабоумной семьей. Тяжело жить на свете!
   Ваша покорная
   С. Мак-Б.
 
   Приют Джона Грайера.
   17-е апреля.
 
   Милый Гордон!
 
   Спасибо за тюльпаны и ландыши. Они очень идут к синим персидским вазам.
   Слыхали ли Вы о Калликаках? Непременно достаньте книгу о них и прочтите. Это — семья, родом, кажется, из Нью-Джерси, хотя, впрочем, их настоящая фамилия и происхождение искусно скрыты. Шесть поколений тому назад человек, названный для удобства Мартином Калликаком, в одну прекрасную ночь напился и удрал со слабоумной кельнершей, основав таким образом длинную линию слабоумных Калликаков — пьяниц, шулеров, конокрадов, проституток — сущее наказание для Нью-Джерси и соседних штатов.
   Впоследствии Мартин исправился, женился на нормальной женщине и положил начало второй линии. Это — судьи, врачи, фермеры, ученые, политические деятели, словом — гордость страны. Обе линии существуют и процветают рядышком. Сами видите, каким счастьем было бы для Нью-Джерси, если бы слабоумная кельнерша отправилась на тот свет в раннем детстве.
   Оказывается, слабоумие — очень наследственное качество (если это вообще качество), и наука против него бессильна. Пока еще не изобрели операции, которая вводила бы мозги в голову ребенка, вступившего в жизнь без них. И вот, ребенок вырастает, скажем, в тридцатилетнего человека с десятилетним мозгом и становится легкой добычей для любого преступника. Наши тюрьмы на треть наполнены слабоумными. Общество должно бы удалить их на особые фермы — отдельно мужские, отдельно женские, — где они зарабатывали бы хлеб мирным ручным трудом, но не могли бы иметь детей. Тогда, через одно или два поколения, мы, может быть, избавились бы от них.
   Знали Вы все это? А это очень важно, совершенно необходимо для политического деятеля. Обязательно достаньте книгу и прочтите. Я послала бы Вам свою, но мне самой ее одолжили. Для меня эти сведения тоже очень важны. У нас тут одиннадцать цыплят внушают мне подозрения, а уж о Лоретте Хиггинс и говорить нечего. Целый месяц я старалась вбить ей в голову хоть два основных понятия, а теперь, наконец, догадалась, в чем дело: голова эта наполнена чем-то мягким, вроде творога.
   Я приехала сюда, чтобы ввести такие мелочи, как свежий воздух, еда, одежда, солнечный свет, а вместо этого. Вы видите, какие передо мной встают проблемы! Придется сперва переделать общество, чтобы оно не присылало мне ненормальных детей. Простите меня за все эти тирады, но я впервые столкнулась с проблемой слабоумия, и она поразила меня. Зато как интересно! Вы, законодатель, должны издать такие законы, которые убрали бы его из мира. Пожалуйста, займитесь этим немедленно.
   И Вы весьма обяжете
   С. Мак-Брайд, Зав. П.Д.Г.
 
   Пятница.
 
   Мой дорогой ученый!
 
   Вы не пришли. Пожалуйста, приходите завтра. Я кончила Калликаков и лопаюсь от избытка мыслей. Не кажется ли вам, что надо бы пригласить психиатра, чтобы проверить детей? Мы не вправе обременять родителей слабоумным потомством.
   Знаете, меня подмывает попросить у Вас мышьяк для простуженной Лоретты. Я поставила ей диагноз, она — Калликак. Неужели мы позволим ей вырасти и основать род из 378 слабоумных, о которых обществу придется заботиться? О Господи! Мне не хочется травить ребенка, но что же еще делать?
   С. Мак-Б.
 
   Милый Гордон!
 
   Вас не тронули слабоумные, и Вы в ужасе, что они трогают меня? Ну, а я в ужасе от Вашей реакции. Если Вы не интересуетесь тем, что, к несчастью, есть на свете, как можете Вы создавать мудрые законы? Не можете.
   Однако я снизойду к вашей просьбе и перейду на менее мрачные предметы. Только что я купила пятьдесят ярдов синей, розовой и зеленой ленты в подарок моим пятидесяти девочкам. Собираюсь и Вам прислать подарок. Что Вы скажете о пушистом котенке? Могу предложить любой цвет и любую породу.
   Кот под № 3 — любого цвета, серый, черный, рыжий. Сообщите, какой Вам подходит, я откликнусь сразу.
   Написала бы вам более приличное письмо, но время пить чай, и я вижу гостя. Addio![15]
   Салли.
 
   P.S. Не знаете ли Вы кого-нибудь, кто хочет усыновить прелестного младенца с семнадцатью новыми зубками?
 
   20-е апреля.
 
   Дорогая Джуди!
 
   Пирожки, пирожки горячие! Пара на пенни! В Страстную пятницу мы получили десять дюжин от миссис Пейстер Ламберт, страшной святоши, с которой я познакомилась несколько дней тому назад на файв-о-клок'е. (Кто посмеет теперь сказать, что файв-о-клок — глупая трата времени?) Она расспросила меня о моих «драгоценных маленьких сиротках» и сказала, что я делаю доброе дело и буду вознаграждена. Я увидела в ее глазах пирожки, подсела к ней и беседовала полчаса.