И сам бросился в огонь, размахивая топором, отчего тяга чудесным образом и в кратчайший срок усилилась до крайности.
Но, в общем, это была неплохая мысль. От пожарного поста «Мантела и Тробсанса» отделял впереди крытый стеклянный пассаж, а сзади — флигель с покатой в сторону пожарников крышей. Здоровенные граждане Фишбурна, составлявшие команду мистера Бумера, с ожесточением набросились на стеклянную галерею и стали с таким усердием разбивать стекла, что на какое-то время рев пламени был заглушен.
Несколько добровольцев с готовностью бросились к новой телефонной станции, чтобы выполнить приказ Бумера, но молодая телефонистка с официальной корректностью объяснила им, что уже позвонила в тот и другой город десять минут назад. Побеседовав еще несколько минут с этими горячими энтузиастами, она вернулась к окну, из которого следила за пожаром.
А зрелище действительно было достойным внимания. Сгущались сумерки, и в разных местах вздымались к небу яркие столбы пламени. Ресторанчик фишбурнской Королевской гостиницы, примыкавший слева к лавке мистера Полли, не поддавался огню: его непрерывно обливали из ведер выстроившиеся в цепочку добровольцы, а наверху в окне ванной комнаты орудовал шлангом маленький официант-немец. Лавка мистера Полли пылала гораздо ярче, чем остальные охваченные пожаром дома. В каждом окне ее виднелось яростно трепещущее пламя, языки огня вырывались из трех отверстий в крыше, которая уже начала рушиться. За домом вздымались столбы огня, густо насыщенные искрами, — это горел фураж в конюшнях гостиницы. В лавке мистера Рамбоулда из-под решеток, прикрывавших окна подвального помещения, шел черный дым; такой же дым, пронизанный струями огня, валил из окон второго этажа. Пожарный пост сзади горел ярче, чем спереди; его деревянные перегородки весело пылали каким-то зеленоватым огнем, издавая едкое зловоние. На улице беспорядочная, но мирно настроенная толпа атаковала спасенную пожарную лестницу, сопротивляясь попыткам трех местных констеблей оттеснить ее от готовой вот-вот упасть стены дома мистера Полли. Группа людей с озабоченными лицами суетилась, кричала, давала советы пожарникам, которые с грохотом крушили стекло галереи, стараясь преградить путь огню, надвигавшемуся на «Мантела и Тробсанса». Дальше несколько человек Во главе с энергичным Распером вели борьбу со вновь и вновь возникающими тут и там огненными змейками: казалось, будто на Хай-стрит напали полчища змей. А в самом конце улицы скопились зеваки — наименее активная и наиболее застенчивая часть жителей Фишбурна, — преградив путь уличному движению. Мужчины почти все были в черных костюмах по случаю воскресенья. Эти праздничные костюмы, а также белые крахмальные туалеты женщин и нарядные платья детей придавали зрелищу несколько торжественный вид.
На миг внимание телефонистки, наблюдавшей за пожаром из окна, привлек аптекарь Ташингфорд, который, ничего не видя вокруг, с огнетушителями в руках бежал через дорогу к пожарному посту; бросив их там, он помчался за новыми. Потом она перевела взгляд на покатую крышу флигеля, гребнем возвышавшуюся над оградой «Мантела и Тробсанса», в ее глазах мелькнуло недоумение, она не поверила своим глазам. Но уже через секунду не могла оставаться безучастной.
— Двое на крыше! — закричала она, высовываясь из окна. — Двое на крыше!
Глаза не обманули ее. Два человека, выбравшись из чердачного окошка лавки мистера Рамбоулда и достигнув после опасного балансирования по водостоку крыши пожарного поста, теперь медленно, но решительно взбирались по черепичной крыше флигеля, устремляясь к владениям господ Мантела и Тробсанса. Они ползли медленно — один все время помогал другому — соскальзывали, ежеминутно останавливались, задерживаемые потоком осколков черепицы.
Один из них был мистер Полли. Волосы у него растрепались, лицо, черное от копоти, прочертили струйки пота, штанины брюк обгорели и почернели. Его сопровождала престарелая дама, одетая в скромное, но изящное черное платье, с белым жабо и белыми манжетами, и в кружевной шляпке, украшенной черным бархатным бантом. Волосы ее были аккуратно зачесаны назад, открывая изрезанный морщинами лоб, и собраны в тощий пучок на затылке, а окруженный морщинками рот крепко сжат с тем выражением непоколебимости, которое свойственно беззубой старости. Руки и голова у нее тряслись, но не от страха, а по причине преклонных лет, и говорила она не спеша, нетвердым голосом, но решительно.
— Я ничего не имею против того, чтобы ползти, — категорическим тоном, пришептывая, говорила она мистеру Полли. — Но прыгать я не могу. И не буду.
— Ползите, старушка, ползите! — подбадривал мистер Полли, таща ее за руку. — На этих чертовых черепицах получается шаг вперед, два шага назад.
— Я не умею ползать, — заметила старая леди.
— Научитесь, — ответил мистер Полли. — Век живи — век учись.
Он добрался наконец до гребня крыши и, протянув старухе руку, потащил ее наверх.
— Но имейте в виду, я не могу прыгать, — повторила теща Рамбоулда и, поджав губы, добавила: — Таких старых людей, как я, нельзя торопить.
— Лезьте сюда, — сказал мистер Полли, осторожно подсаживая ее наверх. — Ползите по водосточной трубе, она у вас на пути. Вы никогда не были так близко к богу, как сейчас, а?
— Но я не могу прыгать, — повторяла она. — Я могу делать все, что угодно, но только не прыгать.
— Ухватитесь покрепче, — предупредил мистер Полли, — я поддержу вас. Ну вот так, отлично…
— Пока мне не приходится прыгать…
Теща Рамбоулда ухватилась за гребень крыши и стала с трудом подтягиваться.
— Замечательно! — ободрял ее мистер Полли. — Держитесь! Господи! Куда это она?!
Скоро над гребнем крыши появилась дрожащая, но очень решительная нога в плохо почищенном башмаке.
— Ну, кажется, подъем окончен! — сказал мистер Полли, взбираясь следом за ней.
— Никогда не была на крыше, — возвестила старуха. — Но я прямо распадаюсь на части. Очень было неудобно добираться сюда. Особенно последний кусок. Нельзя ли здесь немножко посидеть, передохнуть? Я уже не та девочка, какой была когда-то.
— Если вы задержитесь здесь хоть на десять минут, — стал кричать ей мистер Полли, — вы лопнете, как жареный каштан. Как жареный каштан! Жареный каштан! Лопнете! Господи, до чего же глуха! Пойдемте к краю крыши, посмотрим, нет ли чердачного окошка. Взгляните, какой дым!
— Ужасный! — согласилась старая леди, следуя взглядом за его рукой. Ее лицо сморщилось, выражая крайнюю степень отвращения.
— Скорей!
— Я не слышу ни одного вашего слова!
Он схватил ее за руку.
— Скорей!
Она замешкалась на секунду и неожиданно захихикала.
— Веселая история! — сказала она. — Никогда не бывала в такой переделке! Куда это он? — И заковыляла вслед за мистером Полли к переднему краю крыши мануфактурного магазина.
Внизу их уже заметили, и их появление у края крыши вызвало целую бурю восторженных криков и возгласов. Возле пожарной лестницы завязалось нечто вроде вольной борьбы: силы порядка представляли мистер Бумер с молодым полицейским, а беспорядок создавали несколько добровольцев, слегка под хмельком, имевших собственное мнение насчет того, как надо обращаться с пожарным инвентарем. Вокруг лестничных ступенек обмотался к тому же кусок садового шланга мистера Распера. Мистер Полли наблюдал за происходившей внизу борьбой с явным нетерпением, то и дело поглядывая через плечо на вздымавшийся над пожарным постом столб дыма и копоти. Он решил разбить чердачное окно и проникнуть через него в дом. Очутившись в маленькой спальне, он осмотрел ее и вернулся за своей подопечной. Ему не сразу удалось объяснить ей, что от нее требуется.
— Надо спуститься немедленно! — кричал он.
— Никогда ничего подобного не испытывала! — восклицала старуха. — Никогда!
— Нам придется спуститься вниз через дом!
— Прыгать я не могу, — отзывалась старуха. — Не могу!
С видимой неохотой она наконец подчинилась ему, но не отказалась от того, чтобы еще раз взглянуть вниз.
— Бегают, снуют взад-вперед, как тараканы на кухне, — заметила она.
— Мы должны спешить.
— Мистер Рамбоулд — очень тихий человек. Он любит, чтобы все было тихо и спокойно. Вот он удивится, увидев меня здесь! Да вот он и сам, смотрите!
Она принялась, непонятно зачем, шарить в карманах своего платья, извлекла откуда-то мятый носовой платок и стала им махать.
— Скорей же! — воскликнул мистер Полли, схватив ее на руки.
Ему удалось втащить ее на чердак, но оказалось, что лестница вся окутана удушливым дымом, и он не отважился спуститься на первый этаж. Он провел ее в длинную спальню, затворил плотно дверь, чтобы преградить дорогу проникавшему всюду тяжкому дымному смраду, распахнул окно и увидел, что лестница наконец приставлена к дому и по ней, подбодряемая криками пришедших в неописуемый экстаз фишбурнцев, взбирается маленькая, энергичная и решительная фигурка в огромной каске. В следующий момент над подоконником появилась голова героя-спасителя, немного смущенного и смешного.
— Господи боже мой! — заохала старуха. — Вот чудеса-то! Неужто это мистер Гэмбелл? Зачем он только напялил на голову эту штуковину? Вот уж чего никогда не стала бы делать.
— Мы сумеем вытащить ее наружу? — спросил мистер Гэмбелл. — Времени у нас немного.
— Он еще, пожалуй, задохнется в ней!
— Вы здесь скорее задохнетесь, — сказал мистер Полли. — Идемте.
— Только не прыгать! — стояла на своем теща мистера Рамбоулда, не слыша, что говорит мистер Полли, но понимая его жесты. — Прыгать я не согласна! Я не очень ловко прыгаю и не буду прыгать!
Мужчины осторожно, но настойчиво подвели ее к окну.
— Пустите меня, я сама, — сказала старуха, добравшись до подоконника. — Если он снимет эту штуковину с головы, у меня получится лучше.
— О господи, да лезьте же вы сюда!
— Это хуже, чем перелаз возле Картера, — говорила она, — пока его еще не починили. Лезешь, а на тебя смотрят коровы…
Мистер Гэмбелл поддерживал ее снизу. Мистер Полли направлял сверху. Толпа внизу не скупилась на советы и делала все возможное, чтобы опрокинуть лестницу. За спиной мистера Полли из расщелин в полу вырывались струи черного дыма. Несколько секунд все с замиранием сердца ждали, пока у старой леди пройдет очередной приступ лихорадочного веселья.
— Какие времена настали! — хихикала она. — Бедный Рамбоулд!
Мистер Гэмбелл и теща Рамбоулда медленно спускались, а мистер Полли оставался наверху в двух шагах от огня, поддерживая лестницу; наконец старая леди благополучно добралась до последней ступеньки и оказалась под покровительством мистера Рамбоулда (который не мог удержать слез) и молодого полицейского, защищавших ее от слишком бурных поздравлений окружающих. Те, кто был поближе, пожимали ей руку, дальние выражали восторг криками.
— Первый в моей жизни пожар и, надеюсь, последний. Очень, очень неприятная история: то надо ползти, то спешить, но, признаюсь, рада, что не пропустила Такого события, — говорила старуха, когда ее вели, вернее, несли на руках к гостинице, носившей название «Трезвенность».
Слышали также, как она сказала:
— Он говорил что-то про жареные каштаны. У меня не было никаких жареных каштанов.
Затем все увидели, как мистер Полли неуклюже нащупывает ногой верхнюю ступеньку пожарной лестницы.
— А вот и он! — закричал кто-то.
Так мистер Полли вернулся обратно в этот мир из пламени, которое сам разжег, думая обратить его в свой погребальный костер, вернулся мокрым, взбудораженным, но живым и здоровым под восторженные аплодисменты толпы. Он спускался все ниже и ниже, и рев внизу становился похожим на лай своры собак. Потерявшие терпение люди, которые были не в силах больше ждать, схватили его за ноги и опустили невредимым на землю. Его с трудом высвободили из объятий одного особенно восторженного фишбурнца, который хотел за свой счет утолить жажду нашего героя, составив ему компанию. Мистера Полли тоже повели в гостиницу и там, бездыханного и беспомощного, сдали, как куль, с рук на руки заливающейся слезами Мириэм.
С наступлением сумерек, когда приехала полиция графства и сначала одна, а потом еще две пожарные машины из Порт-Бэрдока и Хэмпстед-он-де-си, местные храбрецы оказались оттесненными на второй план и заняли менее ответственную роль наблюдателей. Я не стану рассказывать дальше о пожаре, о том, как сгорело дотла последнее бревнышко, и брошу всего один, прощальный взгляд на несчастного мистера Распера, этого новоявленного Лаокоона, тщетно пытающегося, мешаясь под ногами суетящихся пожарников из Порт-Бэрдока, собрать разорванный на куски шланг.
В маленьком холле гостиницы собрались фишбурнские лавочники-погорельцы; они вели между собой отрывистый разговор, время от времени подходили к окну, бросали взгляд через дорогу на дымящиеся развалины своих бывших домов и возвращались на место. Они и их семьи воспользовались гостеприимством старой леди Баргрейв, принявшей близко к сердцу их несчастье. Она пригласила к себе в Эвердин несколько семей, сняла целую гостиницу, чтобы дать приют тем, кто в этот вечер потерял кров, и лично проследила, как будут устроены бездомные приказчики из магазина «Мантел и Тробсанс». Гостиница наполнилась шумом; повсюду сидели люди, вели отрывистые разговоры и вовсе не собирались ложиться спать. Хозяин гостиницы, старый солдат, следуя лучшим традициям воинской службы, позаботился о том, чтобы каждому была подана чашка горячего какао. Горячее какао стояло всюду, и, без сомнения, оно оказалось отличным успокаивающим и подкрепляющим средством. Если хозяин гостиницы обнаруживал кого-нибудь из гостей приунывшим и повесившим голову, он убеждал того, дабы вернуть бодрое расположение духа, немедленно выпить чашку горячего какао.
Центральной фигурой, героем дня был мистер Полли. Ибо он не только явился причиной пожара, уронив горящую лампу, опалив себе брюки и едва не сгорев живьем, как он уже в двадцатый раз всем объяснял, но и вовремя вспомнил о доброй, но совершенно беспомощной старухе в соседнем доме, сообразил, что к ней можно добраться по ограде фишбурнской Королевской гостиницы, и, проявив упорство и энергию, спас ее, хотя это было нелегко по причине преклонных лет старой леди. Все восхищались мистером Полли и спешили выказать ему свое восхищение крепкими до боли бесконечными рукопожатиями. Мистер Рамбоулд, не разговаривавший с мистером Полли вот уже пятнадцать лет, горячо поблагодарил его, сказав, что он никогда по-настоящему не знал мистера Полли, и заявил, что мистеру Полли, по его мнению, необходимо дать медаль. Это предложение нашло отклик у всех. Хинкс тоже считал, что мистеру Полли надо дать медаль. Он даже во всеуслышание объявил, что у мистера Полли прекрасная, отзывчивая душа — или что-то в этом роде. У него был виноватый вид: он сожалел о том, что раньше утверждал, будто мистер Полли — человек слабый и ничтожный. Он также прибавил, что мистер Полли — человек чести, хотя и с несколько желчной печенью.
Мистер Полли со скромным и даже несколько рассеянным видом блуждал по гостинице, выслушивая все сказанное выше. Лицо у него было вымыто, волосы причесаны и разделены на пробор, на нем были черные брюки хозяина гостиницы — человека более крупного, чем мистер Полли во всех измерениях.
Он поднялся наверх, где сидели все остальные лавочники, подошел к окну, поглядел на заваленную обломками улицу, на лужи воды и потушенные газовые фонари. Его товарищи по несчастью возобновили свой перескакивающий с предмета на предмет отрывистый разговор. Они касались то одного, то другого, а иногда надолго умолкали. На столе, на пианино и на камине стояли чашки с недопитым какао, на середине стола возвышалась ваза с печеньем, в которую мистер Рамбоулд, сидевший сгорбившись, то и дело по рассеянности запускал руку, а потом хрустел так, что казалось, где-то рядом потрескивает горящий уголь. Собрание имело весьма торжественный вид благодаря черным воскресным костюмам. Маленький Клэмп выглядел особенно нарядно и почтенно: на нем был открытый фрак, белый бумажный гладстоновский воротник и широкий белый с синим галстук. Все чувствовали себя участниками грандиозной катастрофы, о которой будут писать в газетах и даже поместят неясные фотографии, изображающие обращенные в руины дома. Перед лицом такой катастрофы каждый благородный человек должен испытывать печаль и благоговение.
Нельзя отрицать и той крупицы надежды, что появилась в сердцах этих превосходных людей. Теперь каждый из них понимал, что фортуна вновь обратилась к ним лицом, что им суждено получить назад свои деньги, которые, казалось, были навсегда потеряны в недрах розничной торговли. Жизнь возрождалась в их воображении, как птица Феникс из пепла.
— Я думаю, — заметил мистер Клэмп, — что будет подписка среди населения.
— В пользу тех, кто не застрахован, — вставил мистер Уинтершед.
— А что же будет с приказчиками «Мантела и Тробсанса»? Они, должно быть, потеряли почти все.
— О них позаботятся, в этом нет сомнения, — откликнулся мистер Рамбоулд. — Можно не беспокоиться.
Молчание.
— Я застрахован, — с нескрываемым удовлетворением заявил мистер Клэмп. — Фирмой «Ройял Саламандер».
— Я тоже, — промолвил Уинтершед.
— А я фирмой «Глазго сан», — заметил мистер Хинкс. — Очень надежная фирма.
— А вы, мистер Полли, застрахованы?
— Он этого заслуживает, — сказал мистер Рамбоулд.
— Что верно, то верно, — подтвердил Хинкс. — Черт меня побери, если это не так. Просто несправедливо, если у него нет страховки.
— Застрахован фирмой «Коммершиэл энд Дженерал», — через плечо бросил мистер Полли: он все еще стоял у окна. — У меня все в порядке.
На минуту опять все замолчали, хотя чувствовалось, что каждый размышляет про себя над этой волнующей проблемой.
— Слава богу, я избавился от залежалого товара, — проговорил мистер Уинтершед. — Это уже хорошо.
Его замечание показалось всем несколько сомнительного свойства, и еще меньше пришлось по душе следующее:
— Распер недоволен, что до него не дошло.
Всем стало немного не по себе, и никто не отважился пуститься в объяснения, почему Распер «недоволен».
— Распер занят сейчас своим делом, — сказал Хинкс. — Не понимаю, что он там затеял? Сидит на дороге с какими-то щипцами в руках и проволокой: видно, починяет что-то. Как только его не переехала пожарная машина из Порт-Бэрдока!
Вскоре разговор опять вернулся к причине пожара, и мистеру Полли пришлось в двадцать первый раз объяснять, как все случилось. К этому времени его история обросла такими бесспорными и точными деталями, что стала похожа на выступление свидетеля в суде.
— Уронил лампу, — говорил он. — Я только что зажег ее. Поднимаюсь наверх и вдруг споткнулся: у нас одна ступенька сломана. Ну, я и упал. Все кругом вспыхнуло моментально.
К концу рассказа он стал зевать и направился к двери.
— Всего хорошего, — сказал мистер Полли.
— Спокойной ночи, — отозвался Рамбоулд. — Вы сегодня вели себя, как герой! Если вам не дадут медали…
Мистер Рамбоулд выразительно замолчал.
— Дадут! Дадут! — воскликнули мистер Уинтершед и мистер Клэмп.
— Спокойной ночи, старина, — сказал мистер Хинкс.
— Спокойной ночи, — ответил мистер Полли.
Он медленно пошел наверх. В его душе царило смущение, хорошо знакомое всем знаменитостям. Он вошел в спальню и зажег свет. Это была уютная комната, одна из самых лучших в гостинице, стены ее были оклеены чистыми веселыми обоями в цветочках, в углу стояло большое зеркало. Мириэм спала, ее плечи бесформенной горой громоздились под одеялом — зрелище, которое в течение пятнадцати лет казалось мистеру Полли ненавистным. Неслышно ступая, он подошел к туалетному столику и стал задумчиво разглядывать себя в зеркале. Потом подтянул сползавшие брюки.
— Совсем утонул в этих штанах, — тихо сказал он. — Смешно, когда у тебя нет и пары собственных брюк… Как будто заново родился. Нагим я пришел в этот мир.
Мириэм зашевелилась, повернулась и открыла глаза.
— Привет! — сказала она.
— Привет! — отозвался мистер Полли.
— Будешь ложиться?
— Уже три часа утра.
Молчание. Мистер Полли медленно разоблачается.
— Я тут думала, — сказала Мириэм. — В общем, все обстоит не так уж плохо. Мы получим страховку. И начнем сначала.
— Гм, — промычал мистер Полли.
Она отвернулась от него и задумалась.
— Снимем домик получше, — опять начала Мириэм, разглядывая рисунок на обоях. — Я всегда ненавидела лестницу в нашем доме.
Мистер Полли снял ботинок.
— Надо найти более бойкое место, — пробормотала Мириэм…
— Не так уж плохо, — опять пробормотала она…
— Тебе не мешает встряхнуться, — сказала она совсем уже сквозь сон.
И тут в первый раз за все время мистеру Полли пришло в голову, что он что-то забыл сделать.
Он ведь должен был перерезать себе горло!
Эта мысль показалась ему замечательной, но потерявшей особую необходимость, а планы самоубийства казались ему ушедшими в далекое прошлое; его удивляло только, почему он ни разу за это время о них не вспомнил. Странная штука — жизнь! Если бы он исполнил свое намерение, он не увидел бы никогда этой чистой, уютной комнаты, освещенной электрическим светом… Он стал вспоминать всякие мелочи. Куда он положил бритву? Кажется, в маленькой гостиной позади лавки, но куда — точно он сказать не мог. Впрочем, теперь это уже не имело значения.
Он спокойно разделся, лег в постель и в мгновение ока заснул.
Но, в общем, это была неплохая мысль. От пожарного поста «Мантела и Тробсанса» отделял впереди крытый стеклянный пассаж, а сзади — флигель с покатой в сторону пожарников крышей. Здоровенные граждане Фишбурна, составлявшие команду мистера Бумера, с ожесточением набросились на стеклянную галерею и стали с таким усердием разбивать стекла, что на какое-то время рев пламени был заглушен.
Несколько добровольцев с готовностью бросились к новой телефонной станции, чтобы выполнить приказ Бумера, но молодая телефонистка с официальной корректностью объяснила им, что уже позвонила в тот и другой город десять минут назад. Побеседовав еще несколько минут с этими горячими энтузиастами, она вернулась к окну, из которого следила за пожаром.
А зрелище действительно было достойным внимания. Сгущались сумерки, и в разных местах вздымались к небу яркие столбы пламени. Ресторанчик фишбурнской Королевской гостиницы, примыкавший слева к лавке мистера Полли, не поддавался огню: его непрерывно обливали из ведер выстроившиеся в цепочку добровольцы, а наверху в окне ванной комнаты орудовал шлангом маленький официант-немец. Лавка мистера Полли пылала гораздо ярче, чем остальные охваченные пожаром дома. В каждом окне ее виднелось яростно трепещущее пламя, языки огня вырывались из трех отверстий в крыше, которая уже начала рушиться. За домом вздымались столбы огня, густо насыщенные искрами, — это горел фураж в конюшнях гостиницы. В лавке мистера Рамбоулда из-под решеток, прикрывавших окна подвального помещения, шел черный дым; такой же дым, пронизанный струями огня, валил из окон второго этажа. Пожарный пост сзади горел ярче, чем спереди; его деревянные перегородки весело пылали каким-то зеленоватым огнем, издавая едкое зловоние. На улице беспорядочная, но мирно настроенная толпа атаковала спасенную пожарную лестницу, сопротивляясь попыткам трех местных констеблей оттеснить ее от готовой вот-вот упасть стены дома мистера Полли. Группа людей с озабоченными лицами суетилась, кричала, давала советы пожарникам, которые с грохотом крушили стекло галереи, стараясь преградить путь огню, надвигавшемуся на «Мантела и Тробсанса». Дальше несколько человек Во главе с энергичным Распером вели борьбу со вновь и вновь возникающими тут и там огненными змейками: казалось, будто на Хай-стрит напали полчища змей. А в самом конце улицы скопились зеваки — наименее активная и наиболее застенчивая часть жителей Фишбурна, — преградив путь уличному движению. Мужчины почти все были в черных костюмах по случаю воскресенья. Эти праздничные костюмы, а также белые крахмальные туалеты женщин и нарядные платья детей придавали зрелищу несколько торжественный вид.
На миг внимание телефонистки, наблюдавшей за пожаром из окна, привлек аптекарь Ташингфорд, который, ничего не видя вокруг, с огнетушителями в руках бежал через дорогу к пожарному посту; бросив их там, он помчался за новыми. Потом она перевела взгляд на покатую крышу флигеля, гребнем возвышавшуюся над оградой «Мантела и Тробсанса», в ее глазах мелькнуло недоумение, она не поверила своим глазам. Но уже через секунду не могла оставаться безучастной.
— Двое на крыше! — закричала она, высовываясь из окна. — Двое на крыше!
Глаза не обманули ее. Два человека, выбравшись из чердачного окошка лавки мистера Рамбоулда и достигнув после опасного балансирования по водостоку крыши пожарного поста, теперь медленно, но решительно взбирались по черепичной крыше флигеля, устремляясь к владениям господ Мантела и Тробсанса. Они ползли медленно — один все время помогал другому — соскальзывали, ежеминутно останавливались, задерживаемые потоком осколков черепицы.
Один из них был мистер Полли. Волосы у него растрепались, лицо, черное от копоти, прочертили струйки пота, штанины брюк обгорели и почернели. Его сопровождала престарелая дама, одетая в скромное, но изящное черное платье, с белым жабо и белыми манжетами, и в кружевной шляпке, украшенной черным бархатным бантом. Волосы ее были аккуратно зачесаны назад, открывая изрезанный морщинами лоб, и собраны в тощий пучок на затылке, а окруженный морщинками рот крепко сжат с тем выражением непоколебимости, которое свойственно беззубой старости. Руки и голова у нее тряслись, но не от страха, а по причине преклонных лет, и говорила она не спеша, нетвердым голосом, но решительно.
— Я ничего не имею против того, чтобы ползти, — категорическим тоном, пришептывая, говорила она мистеру Полли. — Но прыгать я не могу. И не буду.
— Ползите, старушка, ползите! — подбадривал мистер Полли, таща ее за руку. — На этих чертовых черепицах получается шаг вперед, два шага назад.
— Я не умею ползать, — заметила старая леди.
— Научитесь, — ответил мистер Полли. — Век живи — век учись.
Он добрался наконец до гребня крыши и, протянув старухе руку, потащил ее наверх.
— Но имейте в виду, я не могу прыгать, — повторила теща Рамбоулда и, поджав губы, добавила: — Таких старых людей, как я, нельзя торопить.
— Лезьте сюда, — сказал мистер Полли, осторожно подсаживая ее наверх. — Ползите по водосточной трубе, она у вас на пути. Вы никогда не были так близко к богу, как сейчас, а?
— Но я не могу прыгать, — повторяла она. — Я могу делать все, что угодно, но только не прыгать.
— Ухватитесь покрепче, — предупредил мистер Полли, — я поддержу вас. Ну вот так, отлично…
— Пока мне не приходится прыгать…
Теща Рамбоулда ухватилась за гребень крыши и стала с трудом подтягиваться.
— Замечательно! — ободрял ее мистер Полли. — Держитесь! Господи! Куда это она?!
Скоро над гребнем крыши появилась дрожащая, но очень решительная нога в плохо почищенном башмаке.
— Ну, кажется, подъем окончен! — сказал мистер Полли, взбираясь следом за ней.
— Никогда не была на крыше, — возвестила старуха. — Но я прямо распадаюсь на части. Очень было неудобно добираться сюда. Особенно последний кусок. Нельзя ли здесь немножко посидеть, передохнуть? Я уже не та девочка, какой была когда-то.
— Если вы задержитесь здесь хоть на десять минут, — стал кричать ей мистер Полли, — вы лопнете, как жареный каштан. Как жареный каштан! Жареный каштан! Лопнете! Господи, до чего же глуха! Пойдемте к краю крыши, посмотрим, нет ли чердачного окошка. Взгляните, какой дым!
— Ужасный! — согласилась старая леди, следуя взглядом за его рукой. Ее лицо сморщилось, выражая крайнюю степень отвращения.
— Скорей!
— Я не слышу ни одного вашего слова!
Он схватил ее за руку.
— Скорей!
Она замешкалась на секунду и неожиданно захихикала.
— Веселая история! — сказала она. — Никогда не бывала в такой переделке! Куда это он? — И заковыляла вслед за мистером Полли к переднему краю крыши мануфактурного магазина.
Внизу их уже заметили, и их появление у края крыши вызвало целую бурю восторженных криков и возгласов. Возле пожарной лестницы завязалось нечто вроде вольной борьбы: силы порядка представляли мистер Бумер с молодым полицейским, а беспорядок создавали несколько добровольцев, слегка под хмельком, имевших собственное мнение насчет того, как надо обращаться с пожарным инвентарем. Вокруг лестничных ступенек обмотался к тому же кусок садового шланга мистера Распера. Мистер Полли наблюдал за происходившей внизу борьбой с явным нетерпением, то и дело поглядывая через плечо на вздымавшийся над пожарным постом столб дыма и копоти. Он решил разбить чердачное окно и проникнуть через него в дом. Очутившись в маленькой спальне, он осмотрел ее и вернулся за своей подопечной. Ему не сразу удалось объяснить ей, что от нее требуется.
— Надо спуститься немедленно! — кричал он.
— Никогда ничего подобного не испытывала! — восклицала старуха. — Никогда!
— Нам придется спуститься вниз через дом!
— Прыгать я не могу, — отзывалась старуха. — Не могу!
С видимой неохотой она наконец подчинилась ему, но не отказалась от того, чтобы еще раз взглянуть вниз.
— Бегают, снуют взад-вперед, как тараканы на кухне, — заметила она.
— Мы должны спешить.
— Мистер Рамбоулд — очень тихий человек. Он любит, чтобы все было тихо и спокойно. Вот он удивится, увидев меня здесь! Да вот он и сам, смотрите!
Она принялась, непонятно зачем, шарить в карманах своего платья, извлекла откуда-то мятый носовой платок и стала им махать.
— Скорей же! — воскликнул мистер Полли, схватив ее на руки.
Ему удалось втащить ее на чердак, но оказалось, что лестница вся окутана удушливым дымом, и он не отважился спуститься на первый этаж. Он провел ее в длинную спальню, затворил плотно дверь, чтобы преградить дорогу проникавшему всюду тяжкому дымному смраду, распахнул окно и увидел, что лестница наконец приставлена к дому и по ней, подбодряемая криками пришедших в неописуемый экстаз фишбурнцев, взбирается маленькая, энергичная и решительная фигурка в огромной каске. В следующий момент над подоконником появилась голова героя-спасителя, немного смущенного и смешного.
— Господи боже мой! — заохала старуха. — Вот чудеса-то! Неужто это мистер Гэмбелл? Зачем он только напялил на голову эту штуковину? Вот уж чего никогда не стала бы делать.
— Мы сумеем вытащить ее наружу? — спросил мистер Гэмбелл. — Времени у нас немного.
— Он еще, пожалуй, задохнется в ней!
— Вы здесь скорее задохнетесь, — сказал мистер Полли. — Идемте.
— Только не прыгать! — стояла на своем теща мистера Рамбоулда, не слыша, что говорит мистер Полли, но понимая его жесты. — Прыгать я не согласна! Я не очень ловко прыгаю и не буду прыгать!
Мужчины осторожно, но настойчиво подвели ее к окну.
— Пустите меня, я сама, — сказала старуха, добравшись до подоконника. — Если он снимет эту штуковину с головы, у меня получится лучше.
— О господи, да лезьте же вы сюда!
— Это хуже, чем перелаз возле Картера, — говорила она, — пока его еще не починили. Лезешь, а на тебя смотрят коровы…
Мистер Гэмбелл поддерживал ее снизу. Мистер Полли направлял сверху. Толпа внизу не скупилась на советы и делала все возможное, чтобы опрокинуть лестницу. За спиной мистера Полли из расщелин в полу вырывались струи черного дыма. Несколько секунд все с замиранием сердца ждали, пока у старой леди пройдет очередной приступ лихорадочного веселья.
— Какие времена настали! — хихикала она. — Бедный Рамбоулд!
Мистер Гэмбелл и теща Рамбоулда медленно спускались, а мистер Полли оставался наверху в двух шагах от огня, поддерживая лестницу; наконец старая леди благополучно добралась до последней ступеньки и оказалась под покровительством мистера Рамбоулда (который не мог удержать слез) и молодого полицейского, защищавших ее от слишком бурных поздравлений окружающих. Те, кто был поближе, пожимали ей руку, дальние выражали восторг криками.
— Первый в моей жизни пожар и, надеюсь, последний. Очень, очень неприятная история: то надо ползти, то спешить, но, признаюсь, рада, что не пропустила Такого события, — говорила старуха, когда ее вели, вернее, несли на руках к гостинице, носившей название «Трезвенность».
Слышали также, как она сказала:
— Он говорил что-то про жареные каштаны. У меня не было никаких жареных каштанов.
Затем все увидели, как мистер Полли неуклюже нащупывает ногой верхнюю ступеньку пожарной лестницы.
— А вот и он! — закричал кто-то.
Так мистер Полли вернулся обратно в этот мир из пламени, которое сам разжег, думая обратить его в свой погребальный костер, вернулся мокрым, взбудораженным, но живым и здоровым под восторженные аплодисменты толпы. Он спускался все ниже и ниже, и рев внизу становился похожим на лай своры собак. Потерявшие терпение люди, которые были не в силах больше ждать, схватили его за ноги и опустили невредимым на землю. Его с трудом высвободили из объятий одного особенно восторженного фишбурнца, который хотел за свой счет утолить жажду нашего героя, составив ему компанию. Мистера Полли тоже повели в гостиницу и там, бездыханного и беспомощного, сдали, как куль, с рук на руки заливающейся слезами Мириэм.
С наступлением сумерек, когда приехала полиция графства и сначала одна, а потом еще две пожарные машины из Порт-Бэрдока и Хэмпстед-он-де-си, местные храбрецы оказались оттесненными на второй план и заняли менее ответственную роль наблюдателей. Я не стану рассказывать дальше о пожаре, о том, как сгорело дотла последнее бревнышко, и брошу всего один, прощальный взгляд на несчастного мистера Распера, этого новоявленного Лаокоона, тщетно пытающегося, мешаясь под ногами суетящихся пожарников из Порт-Бэрдока, собрать разорванный на куски шланг.
В маленьком холле гостиницы собрались фишбурнские лавочники-погорельцы; они вели между собой отрывистый разговор, время от времени подходили к окну, бросали взгляд через дорогу на дымящиеся развалины своих бывших домов и возвращались на место. Они и их семьи воспользовались гостеприимством старой леди Баргрейв, принявшей близко к сердцу их несчастье. Она пригласила к себе в Эвердин несколько семей, сняла целую гостиницу, чтобы дать приют тем, кто в этот вечер потерял кров, и лично проследила, как будут устроены бездомные приказчики из магазина «Мантел и Тробсанс». Гостиница наполнилась шумом; повсюду сидели люди, вели отрывистые разговоры и вовсе не собирались ложиться спать. Хозяин гостиницы, старый солдат, следуя лучшим традициям воинской службы, позаботился о том, чтобы каждому была подана чашка горячего какао. Горячее какао стояло всюду, и, без сомнения, оно оказалось отличным успокаивающим и подкрепляющим средством. Если хозяин гостиницы обнаруживал кого-нибудь из гостей приунывшим и повесившим голову, он убеждал того, дабы вернуть бодрое расположение духа, немедленно выпить чашку горячего какао.
Центральной фигурой, героем дня был мистер Полли. Ибо он не только явился причиной пожара, уронив горящую лампу, опалив себе брюки и едва не сгорев живьем, как он уже в двадцатый раз всем объяснял, но и вовремя вспомнил о доброй, но совершенно беспомощной старухе в соседнем доме, сообразил, что к ней можно добраться по ограде фишбурнской Королевской гостиницы, и, проявив упорство и энергию, спас ее, хотя это было нелегко по причине преклонных лет старой леди. Все восхищались мистером Полли и спешили выказать ему свое восхищение крепкими до боли бесконечными рукопожатиями. Мистер Рамбоулд, не разговаривавший с мистером Полли вот уже пятнадцать лет, горячо поблагодарил его, сказав, что он никогда по-настоящему не знал мистера Полли, и заявил, что мистеру Полли, по его мнению, необходимо дать медаль. Это предложение нашло отклик у всех. Хинкс тоже считал, что мистеру Полли надо дать медаль. Он даже во всеуслышание объявил, что у мистера Полли прекрасная, отзывчивая душа — или что-то в этом роде. У него был виноватый вид: он сожалел о том, что раньше утверждал, будто мистер Полли — человек слабый и ничтожный. Он также прибавил, что мистер Полли — человек чести, хотя и с несколько желчной печенью.
Мистер Полли со скромным и даже несколько рассеянным видом блуждал по гостинице, выслушивая все сказанное выше. Лицо у него было вымыто, волосы причесаны и разделены на пробор, на нем были черные брюки хозяина гостиницы — человека более крупного, чем мистер Полли во всех измерениях.
Он поднялся наверх, где сидели все остальные лавочники, подошел к окну, поглядел на заваленную обломками улицу, на лужи воды и потушенные газовые фонари. Его товарищи по несчастью возобновили свой перескакивающий с предмета на предмет отрывистый разговор. Они касались то одного, то другого, а иногда надолго умолкали. На столе, на пианино и на камине стояли чашки с недопитым какао, на середине стола возвышалась ваза с печеньем, в которую мистер Рамбоулд, сидевший сгорбившись, то и дело по рассеянности запускал руку, а потом хрустел так, что казалось, где-то рядом потрескивает горящий уголь. Собрание имело весьма торжественный вид благодаря черным воскресным костюмам. Маленький Клэмп выглядел особенно нарядно и почтенно: на нем был открытый фрак, белый бумажный гладстоновский воротник и широкий белый с синим галстук. Все чувствовали себя участниками грандиозной катастрофы, о которой будут писать в газетах и даже поместят неясные фотографии, изображающие обращенные в руины дома. Перед лицом такой катастрофы каждый благородный человек должен испытывать печаль и благоговение.
Нельзя отрицать и той крупицы надежды, что появилась в сердцах этих превосходных людей. Теперь каждый из них понимал, что фортуна вновь обратилась к ним лицом, что им суждено получить назад свои деньги, которые, казалось, были навсегда потеряны в недрах розничной торговли. Жизнь возрождалась в их воображении, как птица Феникс из пепла.
— Я думаю, — заметил мистер Клэмп, — что будет подписка среди населения.
— В пользу тех, кто не застрахован, — вставил мистер Уинтершед.
— А что же будет с приказчиками «Мантела и Тробсанса»? Они, должно быть, потеряли почти все.
— О них позаботятся, в этом нет сомнения, — откликнулся мистер Рамбоулд. — Можно не беспокоиться.
Молчание.
— Я застрахован, — с нескрываемым удовлетворением заявил мистер Клэмп. — Фирмой «Ройял Саламандер».
— Я тоже, — промолвил Уинтершед.
— А я фирмой «Глазго сан», — заметил мистер Хинкс. — Очень надежная фирма.
— А вы, мистер Полли, застрахованы?
— Он этого заслуживает, — сказал мистер Рамбоулд.
— Что верно, то верно, — подтвердил Хинкс. — Черт меня побери, если это не так. Просто несправедливо, если у него нет страховки.
— Застрахован фирмой «Коммершиэл энд Дженерал», — через плечо бросил мистер Полли: он все еще стоял у окна. — У меня все в порядке.
На минуту опять все замолчали, хотя чувствовалось, что каждый размышляет про себя над этой волнующей проблемой.
— Слава богу, я избавился от залежалого товара, — проговорил мистер Уинтершед. — Это уже хорошо.
Его замечание показалось всем несколько сомнительного свойства, и еще меньше пришлось по душе следующее:
— Распер недоволен, что до него не дошло.
Всем стало немного не по себе, и никто не отважился пуститься в объяснения, почему Распер «недоволен».
— Распер занят сейчас своим делом, — сказал Хинкс. — Не понимаю, что он там затеял? Сидит на дороге с какими-то щипцами в руках и проволокой: видно, починяет что-то. Как только его не переехала пожарная машина из Порт-Бэрдока!
Вскоре разговор опять вернулся к причине пожара, и мистеру Полли пришлось в двадцать первый раз объяснять, как все случилось. К этому времени его история обросла такими бесспорными и точными деталями, что стала похожа на выступление свидетеля в суде.
— Уронил лампу, — говорил он. — Я только что зажег ее. Поднимаюсь наверх и вдруг споткнулся: у нас одна ступенька сломана. Ну, я и упал. Все кругом вспыхнуло моментально.
К концу рассказа он стал зевать и направился к двери.
— Всего хорошего, — сказал мистер Полли.
— Спокойной ночи, — отозвался Рамбоулд. — Вы сегодня вели себя, как герой! Если вам не дадут медали…
Мистер Рамбоулд выразительно замолчал.
— Дадут! Дадут! — воскликнули мистер Уинтершед и мистер Клэмп.
— Спокойной ночи, старина, — сказал мистер Хинкс.
— Спокойной ночи, — ответил мистер Полли.
Он медленно пошел наверх. В его душе царило смущение, хорошо знакомое всем знаменитостям. Он вошел в спальню и зажег свет. Это была уютная комната, одна из самых лучших в гостинице, стены ее были оклеены чистыми веселыми обоями в цветочках, в углу стояло большое зеркало. Мириэм спала, ее плечи бесформенной горой громоздились под одеялом — зрелище, которое в течение пятнадцати лет казалось мистеру Полли ненавистным. Неслышно ступая, он подошел к туалетному столику и стал задумчиво разглядывать себя в зеркале. Потом подтянул сползавшие брюки.
— Совсем утонул в этих штанах, — тихо сказал он. — Смешно, когда у тебя нет и пары собственных брюк… Как будто заново родился. Нагим я пришел в этот мир.
Мириэм зашевелилась, повернулась и открыла глаза.
— Привет! — сказала она.
— Привет! — отозвался мистер Полли.
— Будешь ложиться?
— Уже три часа утра.
Молчание. Мистер Полли медленно разоблачается.
— Я тут думала, — сказала Мириэм. — В общем, все обстоит не так уж плохо. Мы получим страховку. И начнем сначала.
— Гм, — промычал мистер Полли.
Она отвернулась от него и задумалась.
— Снимем домик получше, — опять начала Мириэм, разглядывая рисунок на обоях. — Я всегда ненавидела лестницу в нашем доме.
Мистер Полли снял ботинок.
— Надо найти более бойкое место, — пробормотала Мириэм…
— Не так уж плохо, — опять пробормотала она…
— Тебе не мешает встряхнуться, — сказала она совсем уже сквозь сон.
И тут в первый раз за все время мистеру Полли пришло в голову, что он что-то забыл сделать.
Он ведь должен был перерезать себе горло!
Эта мысль показалась ему замечательной, но потерявшей особую необходимость, а планы самоубийства казались ему ушедшими в далекое прошлое; его удивляло только, почему он ни разу за это время о них не вспомнил. Странная штука — жизнь! Если бы он исполнил свое намерение, он не увидел бы никогда этой чистой, уютной комнаты, освещенной электрическим светом… Он стал вспоминать всякие мелочи. Куда он положил бритву? Кажется, в маленькой гостиной позади лавки, но куда — точно он сказать не мог. Впрочем, теперь это уже не имело значения.
Он спокойно разделся, лег в постель и в мгновение ока заснул.
9. Гостиница «Потуэлл»
Человек, хоть однажды сумевший прорваться сквозь бумажные стены обыденной жизни, сквозь эти непрочные стены, которые тем не менее так надежно от рождения до могилы держат многих из нас в плену, неизбежно приходит к открытию: если окружающий мир тебе не нравится, его можно изменить. Надо только принять твердое решение любой ценой изменить его — и ты добьешься своего. Ты можешь оказаться в более неприятном, трудном и даже опасном положении, но, может случиться, что жизнь твоя станет ярче, приятнее или, на худой конец, просто интереснее. Существует только одна категория людей, которые полностью повинны в своей неустроенности: это те, кто находит жизнь скучной и невыносимой. Нет на свете таких обстоятельств, которых нельзя было бы изменить в результате целеустремленных действий, разве только если ты окружен тюремными стенами, да и они могут в любой момент расступиться и превратиться, как мне говорили, в стены лазарета, если ты человек умный и решительный. Я пишу об этом не из любви к поучениям — я делаю выводы из наблюдений над фактами и событиями. И мистер Полли, бодрствующий по ночам, мучимый возобновившимся несварением желудка, с храпящей Мириэм под боком и преследуемый мыслью, что круг опять замкнулся, однажды вдруг осознал, что нет на свете безвыходных положений, и, таким образом, спасся от подступившего было отчаяния.
Он может, например, уйти из дому, куда глаза глядят.
«Уйти, куда глаза глядят» — каким чудодейственным призывом звучала для него эта фраза!
Почему раньше не пришла ему в голову эта мысль — уйти, куда глаза глядят?
Он был изумлен и слегка потрясен, обнаружив в себе чрезвычайно мощные и до сих пор таящиеся под спудом преступные наклонности, благодаря которым старый, патриархальный, ветшающий Фишбурн сгорел в огне и перед его жителями открылись новые перспективы. (Я бы от всего сердца желал, чтобы мистер Полли почувствовал хоть капельку раскаяния за содеянное.) А вместе с Фишбурном, казалось, сгорели и прочно установившиеся, незыблемые понятия. Выяснилось, что Фишбурном белый свет не кончается. Это было новое, очень важное соображение, о котором он и не подозревал, когда тянул лямку безрадостного существования. Фишбурном, тем самым Фишбурном, который мистер Полли так хорошо знал и ненавидел до того, что хотел себя убить, белый свет не кончается.
Страховые деньги, которые он должен был получить, решили практическую и моральную стороны дела. Он уйдет, куда глаза глядят, со спокойной совестью. Он возьмет ровно двадцать один фунт, а все остальное оставит Мириэм, что, на его взгляд, было абсолютно справедливо. А без него она может делать все то, к чему всегда его призывала…
Он пойдет по дороге, уходящей белой полосой в Гарчестер, потом в Крогейт, а потом в Танбридж Уэллс, где есть Жаба-гора, о которой он слышал, но никогда не видел. (Ему почему-то казалось, что эта гора — чудо из чудес.) А уж оттуда он пойдет бродить по другим городам и селам. Он будет шагать не спеша, ночевать в придорожных гостиницах, наниматься на работу то там, то здесь и встречаться с новыми людьми.
Быть может, ему попадется хорошая работа, и он разбогатеет, а если этого не случится, он ляжет под колеса поезда или в одну из теплых летних ночей бросится в широкую, спокойную реку. Ничуть не хуже, чем ждать своей очереди у зубного врача. Ничуть! Но владельцем лавки он уж ни за что больше не станет.
Так представлялось мистеру Полли его будущее, когда он по ночам лежал без сна.
Стояла весна, и в лесах, подальше от морских ветров, уже цвели анемоны и примула.
А спустя месяц по берегу реки между Аппингдоном и Потуэллом, лениво шлепая в пыли, шел бродяга; отличался он намечающейся лысиной да круглым брюшком. Шел он, засунув руки в карманы и задумчиво насвистывая. Был чудесный, полный цветения весенний день, и зелень, какой еще никогда не создавал господь (хотя, впрочем, надо сказать, такая же зелень была и в прошлом и в позапрошлом году, но мы как-то об этом забываем), весело отражалась в зеркале реки, тоже небывало прекрасной. Бродяга остановился, замер и даже перестал свистеть: он наблюдал за водяной крысой, которая бегала взад-вперед по маленькому мысу, что вдавался в реку. Крыса прыгнула в воду, поплыла, потом нырнула, и, только когда исчез последний круг на воде, мистер Полли возобновил свое путешествие, куда глаза глядят.
Он может, например, уйти из дому, куда глаза глядят.
«Уйти, куда глаза глядят» — каким чудодейственным призывом звучала для него эта фраза!
Почему раньше не пришла ему в голову эта мысль — уйти, куда глаза глядят?
Он был изумлен и слегка потрясен, обнаружив в себе чрезвычайно мощные и до сих пор таящиеся под спудом преступные наклонности, благодаря которым старый, патриархальный, ветшающий Фишбурн сгорел в огне и перед его жителями открылись новые перспективы. (Я бы от всего сердца желал, чтобы мистер Полли почувствовал хоть капельку раскаяния за содеянное.) А вместе с Фишбурном, казалось, сгорели и прочно установившиеся, незыблемые понятия. Выяснилось, что Фишбурном белый свет не кончается. Это было новое, очень важное соображение, о котором он и не подозревал, когда тянул лямку безрадостного существования. Фишбурном, тем самым Фишбурном, который мистер Полли так хорошо знал и ненавидел до того, что хотел себя убить, белый свет не кончается.
Страховые деньги, которые он должен был получить, решили практическую и моральную стороны дела. Он уйдет, куда глаза глядят, со спокойной совестью. Он возьмет ровно двадцать один фунт, а все остальное оставит Мириэм, что, на его взгляд, было абсолютно справедливо. А без него она может делать все то, к чему всегда его призывала…
Он пойдет по дороге, уходящей белой полосой в Гарчестер, потом в Крогейт, а потом в Танбридж Уэллс, где есть Жаба-гора, о которой он слышал, но никогда не видел. (Ему почему-то казалось, что эта гора — чудо из чудес.) А уж оттуда он пойдет бродить по другим городам и селам. Он будет шагать не спеша, ночевать в придорожных гостиницах, наниматься на работу то там, то здесь и встречаться с новыми людьми.
Быть может, ему попадется хорошая работа, и он разбогатеет, а если этого не случится, он ляжет под колеса поезда или в одну из теплых летних ночей бросится в широкую, спокойную реку. Ничуть не хуже, чем ждать своей очереди у зубного врача. Ничуть! Но владельцем лавки он уж ни за что больше не станет.
Так представлялось мистеру Полли его будущее, когда он по ночам лежал без сна.
Стояла весна, и в лесах, подальше от морских ветров, уже цвели анемоны и примула.
А спустя месяц по берегу реки между Аппингдоном и Потуэллом, лениво шлепая в пыли, шел бродяга; отличался он намечающейся лысиной да круглым брюшком. Шел он, засунув руки в карманы и задумчиво насвистывая. Был чудесный, полный цветения весенний день, и зелень, какой еще никогда не создавал господь (хотя, впрочем, надо сказать, такая же зелень была и в прошлом и в позапрошлом году, но мы как-то об этом забываем), весело отражалась в зеркале реки, тоже небывало прекрасной. Бродяга остановился, замер и даже перестал свистеть: он наблюдал за водяной крысой, которая бегала взад-вперед по маленькому мысу, что вдавался в реку. Крыса прыгнула в воду, поплыла, потом нырнула, и, только когда исчез последний круг на воде, мистер Полли возобновил свое путешествие, куда глаза глядят.