— Ура! — закричал он, чувствуя, что противник слабеет.
— А, черт! — выругался дядя Джим, отступая.
Мистер Полли повторил выпад еще раз и выпустил метлу из рук, оставляя ее в слабеющих тисках противника.
Плеск! Дядя Джим забарахтался в воде, а мистер Полли, как кошка, прыгнул в свою лодку и схватил шест.
Дядя Джим выскочил из воды весь мокрый и жалкий.
— Ты (неповторимое ругательство; если его привести, то придется иметь дело с цензурой), ты знаешь, что у меня слабая грудь!
Шест уперся ему в шею и отправил его опять в воду.
— Пусти! — кричал дядя Джим с неподдельным ужасом в глазах, метавших совсем недавно молнии.
Плеск! Дядя Джим опять в воде, мистер Полли ткнул его шестом посильнее. Дядя Джим перевернулся под водой и вынырнул опять, направляясь к середине реки. Но как только над поверхностью вспененной воды появилась его голова, мистер Полли ударил его меж лопаток, и дядя Джим снова нырнул, пуская пузыри. Из воды выскочила судорожно сжатая рука и исчезла.
Это было великолепно! Мистер Полли наконец-то нащупал ахиллесову пяту своего врага: дядя Джим боялся холодной воды. Метла плыла по течению, мягко покачиваясь на волнах. Мистер Полли, окрыленный победой, еще раз заставил дядю Джима нырнуть и, вытянув шест на всю длину цепи, хотел в четвертый раз ударить дядю Джима, когда тот опять появился над водой — он очутился на глубоком месте, почти не доставал до дна и, по-видимому, уже прощался с жизнью, — но, к счастью для обоих, мистер Полли до него не дотянулся.
Дядя Джим барахтался в воде, как человек, не умеющий плавать.
— Не смей больше здесь появляться! — крикнул ему мистер Полли.
Дядя Джим, с трудом нащупав дно, стал приближаться к берегу: сначала вода открыла его до подмышек, потом появились пуговицы на жилете, сперва одна, потом другая, две остальные так и остались скрытыми под водой, и пошел, с трудом передвигаясь в воде, прочь от гостиницы.
— Не смей больше здесь появляться! — кричал мистер Полли и, взяв с собой шест, последовал за дядей Джимом по берегу.
— Я же сказал тебе, что у меня слабая грудь, — говорил слезливым тоном дядя Джим. — Я терпеть не могу купаться. Так нечестно.
— Не смей больше здесь появляться! — говорил мистер Полли.
— Так нечестно, — повторил дядя Джим, чуть не плача и потеряв всю свою свирепость.
— Не смей здесь больше появляться! — говорил мистер Полли, нацеливаясь шестом.
— Говорят тебе, дурак, мне нельзя быть долго в воде! — крикнул дядя Джим в порыве отчаяния и негодования, продолжая брести вниз по реке.
— Не смей здесь больше появляться! Чтобы духу твоего не было на этом берегу! — продолжал его преследовать мистер Полли.
Медленно, не переставая препираться, с видимой неохотой шел в воде дядя Джим. Он грозил, умолял, даже попытался с некоторым запозданием разжалобить мистера Полли. Мистер Полли оставался неумолим, хотя втайне чувствовал некоторую неуверенность в исходе конфликта.
— Холодное купание мне очень вредно! — сказал дядя Джим.
— Тебя надо было охладить. Не смей сюда больше носа совать, — откликнулся мистер Полли.
Они повернули, следуя за изгибом реки, и увидели островок Николсон, где была мельничная запруда. И тут после долгих разговоров и попыток обмануть бдительность мистера Полли обессилевший дядя Джим ухватился за прибрежный ивняк на островке и выбрался наконец из воды, отделенный от мистера Полли и его шеста мельничной протокой. Он ступил на землю, весь мокрый, грязный и полный мщения.
— Клянусь дьяволом, — сказал он, — я спущу с тебя за это шкуру!
— Если ты хоть раз здесь появишься, с тобой еще не то будет, — пригрозил в ответ мистер Полли.
К этому времени винные пары совсем выветрились из головы дяди Джима. Он повернулся и пошел прочь от берега к мельнице, продираясь сквозь ивовые кусты и оставляя на их зеленовато-серых ветвях блестящие капли воды.
Мистер Полли возвращался в гостиницу не спеша, полный раздумий. И неожиданно в его уме стали возникать одна за другой великолепные фразы. Хозяйка гостиницы стояла на ступеньках, ведущих к двери бара, и поджидала его возвращения.
— Господи! — воскликнула она, завидев мистера Полли. — Он не убил вас?
— А что, разве я похожу на убитого?
— А где Джим?
— Ушел!
— Он был ужасно пьян и опасен.
— Я искупал его в реке, — сказал мистер Полли. — Это успокоило его разгоряченные алкоголем мозги. Я задал ему хорошую головомойку.
— Он не поранил вас?
— Нисколько!
— А почему у вас на ухе кровь?
Мистер Полли потрогал ухо.
— В самом деле, порез! Как все-таки устроен человек! Ничего не замечает в пылу битвы. Он, вероятно, поранил меня, когда махал своими бутылками! А, Полли, привет! Сходи вниз, не бойся!
— Он не убил тебя? — спросила девочка.
— И не подумал!
— Как жалко, что я не видела все сражение.
— А что ты видела?
— Только как дядя Джим гонялся за тобой вокруг дома.
Минуту все молчали.
— Я выматывал его силы, — нарушил молчание мистер Полли.
— Кто-то кричит на том берегу, зовет перевозчика, — сказала девочка.
— Отлично! Но ты можешь не бояться, ты теперь не скоро увидишь дядю Джима. Мы с ним имели серьезный разговор на этот счет.
— По-моему, это кричит дядя Джим, — сказала девочка.
— Ну, он подождет, — бросил коротко мистер Полли.
Он обернулся, прислушиваясь к тому, что кричал маленький человечек на том берегу. Насколько он мог судить, дядя Джим назначал свидание на завтра. Мистер Полли ответил ему красноречивым поднятием шеста. Жалкая фигурка еще немного пометалась по противоположному берегу и стала удаляться вверх по течению, всем своим видом выражая ярость.
Так окончилось первое сражение, окончилось победой, которая, однако, не была окончательной.
Следующий день, жаркий, душный, наполненный жужжанием пчел, была среда — самый спокойный день в гостинице «Потуэлл». Через реку переправились всего один-два человека; зашел в бар подкрепиться имбирным элем и куском холодной говядины рыбак, оснащенный всевозможными рыбацкими принадлежностями; посидели часок за кружкой пива несколько косарей, которые потом весь день присылали мальчишку с кувшинами, — вот и все посетители. Мистер Полли встал рано и весь день, занимаясь хозяйством, не переставал размышлять над тем, что предпримет дядя Джим. Он уже не был в том тревожном возбуждении, как в первую встречу. Он был серьезен и озабочен. Подобно всем наглецам дядя Джим после первого же поражения потерял свою грозность, стал уязвим, понятен. Он представлял собой опасность, но не смертельную. Один раз волею провидения он был побежден, его можно будет победить и в другой раз.
Мистер Полли бродил по дому и саду, оценивая боевые возможности мирных предметов: кочерег, медных прутьев, садового инвентаря, кухонных ножей, садовой сетки, колючей проволоки, весел, веревки для белья, одеял, оловянных кружек, чулок и разбитых бутылок. Подражая лучшим ист-эндским образцам, он изготовил палицу из опущенной в носок чулка бутылки. Но когда для пробы крутанул этим оружием над головой, то разбил окно сарая: стекла брызнули во все стороны, и чулок в клочья изорвался. Он решил было превратить подпол в западню, но потом отказался от этого коварного плана, во-первых, потому, что в ловушку могла попасться сама хозяйка, а во-вторых, заманивать дядю Джима в погреб не имело смысла. Потом придумал опоясать сад колючей проволокой, чтобы уберечься от внезапного ночного нападения.
Около двух часов дня в большой лодке со стороны Лэммема приплыли три молодых человека и попросили разрешения разбить лагерь на лугу перед гостиницей. Мистер Полли позволил им это с охотой, ибо надеялся, что их присутствие, возможно, охладит воинственный пыл дяди Джима. Но он не предвидел, да, пожалуй, никто не мог предвидеть, что к вечеру дядя Джим, вооруженный грубо отесанным колом, подкрадется незаметно к гостинице и, приняв по ошибке согнутую фигуру одного из молодых людей, который в это время с разрешения мистера Полли рвал на огороде зеленый лук, за своего противника, быстро и неслышно приблизится к нему и огреет по широкому заду, как будто специально выставленному для этого. Это, конечно, было очень опрометчиво со стороны дяди Джима; звонкое эхо от удара унеслось в небеса, раздался вопль негодования, и мистер Полли, вооружившись сковородкой, которую он в это время чистил, выскочил из гостиницы, чтобы напасть на врага с тыла. Дядя Джим, обнаружив свой промах, разразился проклятиями и побежал было прочь, но тут же был схвачен приятелями злополучного молодого человека, возвращавшимися с продуктами от мясника и бакалейщика. Они стали колошматить его по лицу бифштексами и кульками с колотым сахаром и держали его очень крепко, хотя дядя Джим кусался. В наказание они решили его искупать. Это были веселые, крепкие молодые клерки из конторы биржевого маклера, солдаты запаса. Они окунали дядю Джима в воду с такой легкостью, как будто он был куклой. А мистеру Полли ничего не оставалось делать, как собрать их сахар, обмахнуть с него пыль рукавом, положить на тарелку и объяснить парням, что дядя Джим известен дурным поведением и не совсем в своем уме.
— На него временами находит. Но что поделаешь, племянник хозяйки, — сказал мистер Полли. — Сущее наказание, а не человек.
Но он перехватил взгляд дяди Джима, когда тот удалялся из гостиницы, уступая настойчивым требованиям постояльцев, столь сурово расправившихся с ним, а ночью он поеживался от мысли, что в третий раз счастье может изменить ему.
Третий раз наступил очень скоро, как только парни уехали.
В четверг все службы в Лэммеме кончались раньше чем обычно, и, если не считать воскресенья, этот день был самым тяжелым в гостинице «Потуэлл». Иногда по четвергам у причала гостиницы останавливалось срезу шесть лодок, не считая ее собственных, которые давались на прокат всем желающим. Приезжие либо заказывали чай с вареньем, пирогом и яйцами, либо просили чайник кипятку и на этом успокаивались, либо выбирали закуску по карточке меню. Каждому находилось место, но обычно публика, довольствующаяся только кипятком, располагалась прямо на земле, из деликатности не претендуя на столики. Те, кто заказывал чай с закуской, усаживались за самый близкий к бару столик, накрытый лучшей скатертью.
Группы отдыхающих на лужайке перед гостиницей были бальзамом для души мистера Полли. Справа за столиком, уставленным всевозможными яствами, сидели самые почтенные гости; рядом с ними — компания из пяти человек: три молодых парня, в зеленой, голубой и лиловой рубашках, и две девицы, одна в желтой блузе, другая в сиреневой; они пили за зеленым столиком без скатерти чай с вареньем из крыжовника. Затем прямо на траве под круглой ивой расположилось небольшое семейство, захватившее с собой большую корзину с провизией; это семейство довольствовалось чайником с кипятком и было несколько взволновано нападающими на варенье осами, чье гнезде пряталось в кроне ивы. Все представителя этого семейства были облачены в траур, но тем не менее выглядели счастливо. А справа от них, на лужайке, распивала имбирный эль веселая и шумная компания подмастерьев в рубахах с расстегнутыми воротниками. Молодые люди и девицы в ярких, как радуга, блузках и рубашках были в центре внимания всего сборища. Ими предводительствовал человек постарше, в золотых очках, с приятным голосом к несколько таинственным видом. Он веем распоряжался и проявил удивительную осведомленность по части потуэллских варений, с замечательным постоянством отдавая предпочтение крыжовнику. Мистер Полли, внимательно понаблюдав за ним, назвал его про себя «влиятельно-благодетельной особой», а затем, посмотрев на подмастерьев, вошел в дом и спустился в погреб, чтобы пополнить запасы имбирного эля, опустошенные с попустительства толстухи ее гостями. О появлении дяди Джима мистер Полли услыхал, находясь в погребе. Он узнал голос, который был не только грубым, но и хриплым, как обычно бывает под воздействием алкоголя.
— Где этот грязный ублюдок?! — кричал дядя Джим. — Пусть он выйдет ко мне! Где этот чертов свистун с шестом? Подавайте его сюда, я хочу с ним поговорить! Эй ты, жирное, грязное брюхо, выходи! Выходи немедленно, я намылю твою грязную рожу! У меня есть кое-что для тебя!.. Слышишь?
— Он спрятался, — продолжал дядя Джим несколько разочарованно. Но очень скоро его голос опять обрел гневные интонации. — Убирайся из моего гнезда, ты, жалкий трус! — кричал дядя Джим. — Не то я вспорю твое жирное брюхо! Выходи немедленно, рябая крыса! Выгнать человека из его собственного дома! Подойди ко мне и посмотри мне в глаза, подлая, гнусная тварь!
Мистер Полли взял бутылки с элем и стал задумчиво подниматься по ступенькам в бар.
— Он вернулся, — сказала толстуха, когда мистер Полли появился в комнате. — Я знала, что он вернется.
— Я слышал его голос, — ответил мистер Полли и оглянулся. — Дайте-ка мне старую кочергу, что лежит под пивным насосом.
Входная дверь отворилась, и мистер Полли быстро обернулся. Но он увидел лишь острый нос и интеллигентное лицо благовоспитанного молодого человека в золотых очках. Молодой человек кашлянул, и его очки воззрились на мистера Полли.
— Прошу прощения, — сказал он спокойно, но веско. — Тут перед домом парень, он хочет кого-то видеть.
— Почему он не войдет сюда?
— Он, по-видимому, желает, чтобы вы к нему вышли.
— Что ему надо?
— Мне кажется, — ответил молодой человек после недолгого раздумья, — он принес вам в подарок рыбу.
— Это он там кричит?
— В самом деле, он немного шумно себя ведет.
— Скажите ему, пусть он идет сюда.
Молодой человек стал более настойчивым.
— Мне бы хотелось, чтобы вы вышли и прогнали его отсюда, — оказал он. — Он, видите ли, выражается, а здесь дамы.
— Он всегда выражается, — сказала толстуха, и в ее голосе послышалось отчаяние.
Мистер Полли подошел к двери и взялся за ручку. Лицо в золотых очках исчезло.
— Послушайте, мой друг, — раздался снаружи голос, — будьте поосторожнее в выражениях…
— Как ты смеешь называть меня своим другом, черт тебя подери? — вскричал дядя Джим, обиженный до глубины души. — Недоносок в золотой оправе, вот кто ты!
— Те, те! — зашикал на него джентльмен в золотых очках. — Возьмите себя в руки.
Как раз в эту минуту и вышел из дому с кочергой в руках мистер Полли, чтобы стать очевидцем дальнейших событий. Дядя Джим, без пиджака, в одной рубахе, разодранной на груди, держал что-то в руках. Это был дохлый угорь, которого он ухватил газетой за хвост и размахивал так, чтобы как можно больнее хлестнуть им снизу вверх. Угорь шлепнул со странным глухим звуком по подбородку джентльмена в очках, и вопль ужаса вырвался из груди всех присутствующих. Одна из девиц пронзительно вскрикнула: «Гораций!» — и все повскакали с мест.
— Брось эту гадость! — чувствуя на своей стороне численное превосходство, воскликнул мистер Полли и стал спускаться по ступенькам, размахивая кочергой и выставив впереди себя джентльмена в золотых очках. В прежние времена герои ведь тоже защищались щитом из бычьей кожи.
Внезапно дядя Джим рванулся с места и наступил на ногу молодому человеку в голубой рубашке. Тот немедленно набросился на дядю Джима и вцепился в него обеими руками.
— Пусти! — заорал дядя Джим. — Вот кого я ищу! — И, отшвырнув в сторону голову джентльмена в очках, ударил угрем по лицу мистера Полли.
При виде такого бесчестья, творимого над джентльменом в золотых очках, сердце одной из девиц не выдержало, и розовый зонтик пришелся прямо по жилистой шее дяди Джима. Молодой человек в голубой рубашке сумел было снова ухватить Дядю Джима за шиворот, но тот опять вывернулся.
— Проклятые суфражистки! — взревел дядя Джим, получив по шее. — Нет от вас спасенья. — И ухитрился нанести второй, более удачный удар мистеру Полли.
— Уф! — только и сказал мистер Полли.
Но в драку уже вступали те, кто пил чай с закуской.
— Что этому парню здесь надо? Где полиция? — негодующе вопрошал полный, но вполне еще крепкого сложения господин в клетчатом черно-белом костюме.
И мистер Полли еще раз убедился, что общественное мнение на его стороне.
— А ну подходи все, сколько вас есть! — кричал дядя Джим. И, проворно обернувшись, стал крутить вокруг себя угрем, создавая неприступную зону.
Розовый зонтик, вырвавшийся из державшей его руки, описал кривую и упал на зеленый столик без скатерти, производя на нем разрушения.
— Хватайте его! Хватайте за шиворот! — кричал джентльмен в золотых очках, отступая к входу в бар, ибо, по-видимому, нуждался в передышке.
— Не подходите вы, проклятые каминные безделушки! — кричал дядя Джим. — Не подходите!
Он отступал, сдерживая натиск противника описывающим круги угрем.
Мистер Полли, невзирая на причиненный его носу ущерб, решительно атаковал по фронту; молодые люди в лиловой и голубой рубашках нажимали с флангов; им оказывал поддержку господин в клетчатом костюме, а мальчишки-подмастерья помчались за веслами. Джентльмен в очках, как бы вдохновленный свыше, сбежал по деревянным ступенькам, схватил конец скатерти, лежавшей на столе самой почтенной компании, осторожно, чтобы не разбить посуду, сдернул ее со стола и, стиснув губы, двинулся боком на общего врага, как-то странно припадая к земле, поблескивая очками и подражая позой и жестами тореадору. Дядя Джим был слишком занят, чтобы разработать план своего отступления в строгом соответствии со стратегической наукой. Более того, он был явно озабочен близостью реки у него в тылу. Он сделал обходный маневр и очутился в расположении семьи, облаченной в траур, которая немедленно ретировалась. Топча чашки, опрокинув чайник, он в конце концов споткнулся о корзину и упал на спину. Угорь вылетел по касательной из его руки и, образовав никому не страшную более петлю, остался лежать на траве.
— Держи его! — кричал джентльмен в очках. — Хватай за шиворот!
В мгновение ока очутившись возле распростертой фигуры, он окутал самой лучшей скатертью голову и руки дяди Джима. Мистер Полли тут же понял его намерение, господин в клетчатом костюме тоже недолго ломал себе голову. И не прошло и минуты, как дядя Джим превратился в изрыгающий проклятья куль, обладавший парой слишком подвижных ног.
— В воду его! — задыхаясь, прокричал мистер Полли, наваливаясь всем телом на фигуру, олицетворявшую землетрясение. — Самое лучшее — в воду!
Куль сотрясался в пароксизмах гнева и возмущения. Одна нога ударила по корзине, и та отлетела в сторону ярдов на десять.
— Пусть кто-нибудь бежит в дом за бельевой веревкой! — крикнул джентльмен в очках. — Он сию минуту вырвется из этой скатерти.
Один из подмастерьев бросился к дому.
— Давайте сюда сеть для ловли птиц! — закричал мистер Полли. — Она в саду!
Мальчишка замешкался, не зная, куда бежать.
Дядя Джим вдруг весь обмяк, и победители почувствовали под руками безжизненное, ослабевшее тело. Он лежал, подогнув под себя ноги, рук его не было видно.
— Потерял сознание! — воскликнул господин в клетчатом костюме и ослабил тиски.
— Наверное, припадок, — высказал предположение джентльмен в очках.
— Держите крепче! — крикнул мистер Полли, но было уже поздно.
В тот же миг дядя Джим выбросил вверх руки и ноги, которые, как распрямившаяся пружина, ударили по окружающим. Мистер Полли полетел прямо на разбитый чайник. Его подхватил отец облаченного в траур семейства. Мистер Полли почувствовал, как что-то ударило его по голове, и все пошло кругом у него перед глазами. В следующий миг дядя Джим очутился на ногах, а скатерть — на голове у господина в клетчатом. Дядя Джим, по-видимому, счел, что сделал все, что мог, ради поддержания своей чести, я что перед таким численным превосходством противника и возможностью еще одного купанья в реке бегство отнюдь не было позором.
И дядя Джим бежал.
После довольно долгого промежутка времени мистер Полли поднялся и сел среди осколков недавней идиллической картины. Разбитые чашки, чайник — всего сразу и не охватишь глазом. Мистер Полли смотрел на поле брани сквозь ноги суетившихся вокруг людей. До него донеслись чьи-то слова, жалобные и неторопливые.
— Кто-то должен оплатить все убытки, — говорил глава семейства в черном. — Мы привезли сюда посуду не для того, чтобы на ней отплясывали. Совсем не для того.
Прошло три тревожных дня, а затем в гостиницу явился здоровенный парень в синем свитере и, уплетая за обе щеки огромные куски хлеба с сыром и маринованным луком, вдруг сообщил им важную новость.
— А Джима опять посадили, миссис, — сказал он.
— Что? — воскликнула хозяйка. — Нашего Джима?
— Вашего Джима, — ответил парень и после совершенно необходимой для глотка паузы добавил: — Украл топор.
Несколько минут парень жевал, потом в ответ на расспросы мистера Полли произнес:
— Да, стащил топор. В доме, что на дороге в Лэммем. Позавчера вечером.
— Но для чего ему топор? — спросила хозяйка.
— Он сказал, что топор ему нужен.
— Интересно все-таки, зачем ему топор? — задумчиво проговорил мистер Полли.
— Наверное, у него была какая-нибудь цель, — сказал парень в синем свитере и запихал в рот такой кусище, что было бессмысленно продолжать разговор.
Последовала долгая пауза, во время которой мистер Полли кое-что смекнул.
Он подошел к окну и засвистел.
— Не уйду отсюда, — вполголоса проговорил он. — Плевать мне на топоры.
Решив, что парень в свитере уже может говорить, он повернулся к нему и спросил:
— Вы не знаете, сколько ему дали?
— Три месяца, — ответил парень и тут же снова набил рот, как будто испугавшись собственного голоса.
Эти три месяца пролетели мгновенно — три месяца, полных солнечного света и тепла, новых разнообразных занятий на свежем воздухе, приятных сердцу развлечений, новых интересов, здоровой пищи и хорошего пищеварения, месяцы, в течение которых мистер Полли окреп, загорел и начал отпускать бородку, месяцы, которые были омрачены только одной тревогой, но мистер Полли изо всех сил старался ее заглушить. День расплаты должен был наступить, однако ни толстуха, ни мистер Полли не заикались о нем, хотя роковое имя «дядя Джим» негласно присутствовало во всех их беседах. По мере того, как приближался конец срока, беспокойство мистера Полли все возрастало, пока не стало мешать даже его вполне заслуженному сну. Однажды ему пришла в голову мысль купить револьвер. В конце концов он удовольствовался очень плохоньким, закопченным и грязным охотничьим ружьем, которое купил в Лэммеме якобы для того, чтобы отпугивать птиц. Он осторожно зарядил его и спрятал к себе под кровать, подальше от глаз толстухи.
Сентябрь миновал, на дворе уже стоял октябрь.
И вот наступила та октябрьская ночь, события которой благожелательному бытописателю так трудно извлечь из ночного мрака и озарить ясным холодным светом беспристрастного повествования. Романист должен описывать характеры, а не заниматься вивисекцией на глазах у публики…
Самое лучшее, самое гуманное, если не самое справедливое, не мой взгляд, решение — совсем не писать о том, о чем сам мистер Полли явно предпочел бы умолчать.
Мистер Полли утверждал, что, когда проезжавший мимо велосипедист нашел его, ом искал оружие, которым можно было бы навсегда разделаться с дядей Джимом. Мы отдаем это объяснение на суд читателя без всяких комментариев.
Ружье в это время, несомненно, находилось в руках дяди Джима, и никто, кроме мистера Полли, не знает, как оно ему досталось.
Велосипедист был человеком, причастным к миру литературы. Звали его мистер Уорспайт. Он страдал бессонницей и в эту ночь долго не мог заснуть. На рассвете он вышел из своего дома, который находился недалеко от Лэммема, и сел на велосипед. Мистера Полли он обнаружил в канаве у ограды Потуэллского кладбища. Это была обыкновенная сухая канава, заросшая крапивой, бузиной и шиповником, и никаким усилием воображения ее нельзя принять за арсенал. Человек в здравом уме и твердой памяти стал бы искать в ней оружие только в самую последнюю очередь. Уорспайт рассказывает, что, когда он соскочил с велосипеда, чтобы спросить мистера Полли, почему тот оставил открытой только свою тыльную часть, что, видимо, случилось по недоразумению, мистер Полли поднял голову и прошептал:
— Берегитесь! — А немного погодя добавил: — В меня он уже стрелял дважды.
Уступая настояниям мистера Уорспайта, он с величайшей осторожностью вылез из своего укрытия. Он был в белой ночной рубахе, из тех, что теперь повсеместно заменены спальными пижамами, босиком, весь поцарапанный, перепачканный и оборванный.
Мистер Уорспайт питал тот исключительный, живой интерес к своим собратьям, какой составляет главную черту обаяния, присущего любому в мире писателю, а потому сразу же принял деятельное участие в этом происшествии.
— А, черт! — выругался дядя Джим, отступая.
Мистер Полли повторил выпад еще раз и выпустил метлу из рук, оставляя ее в слабеющих тисках противника.
Плеск! Дядя Джим забарахтался в воде, а мистер Полли, как кошка, прыгнул в свою лодку и схватил шест.
Дядя Джим выскочил из воды весь мокрый и жалкий.
— Ты (неповторимое ругательство; если его привести, то придется иметь дело с цензурой), ты знаешь, что у меня слабая грудь!
Шест уперся ему в шею и отправил его опять в воду.
— Пусти! — кричал дядя Джим с неподдельным ужасом в глазах, метавших совсем недавно молнии.
Плеск! Дядя Джим опять в воде, мистер Полли ткнул его шестом посильнее. Дядя Джим перевернулся под водой и вынырнул опять, направляясь к середине реки. Но как только над поверхностью вспененной воды появилась его голова, мистер Полли ударил его меж лопаток, и дядя Джим снова нырнул, пуская пузыри. Из воды выскочила судорожно сжатая рука и исчезла.
Это было великолепно! Мистер Полли наконец-то нащупал ахиллесову пяту своего врага: дядя Джим боялся холодной воды. Метла плыла по течению, мягко покачиваясь на волнах. Мистер Полли, окрыленный победой, еще раз заставил дядю Джима нырнуть и, вытянув шест на всю длину цепи, хотел в четвертый раз ударить дядю Джима, когда тот опять появился над водой — он очутился на глубоком месте, почти не доставал до дна и, по-видимому, уже прощался с жизнью, — но, к счастью для обоих, мистер Полли до него не дотянулся.
Дядя Джим барахтался в воде, как человек, не умеющий плавать.
— Не смей больше здесь появляться! — крикнул ему мистер Полли.
Дядя Джим, с трудом нащупав дно, стал приближаться к берегу: сначала вода открыла его до подмышек, потом появились пуговицы на жилете, сперва одна, потом другая, две остальные так и остались скрытыми под водой, и пошел, с трудом передвигаясь в воде, прочь от гостиницы.
— Не смей больше здесь появляться! — кричал мистер Полли и, взяв с собой шест, последовал за дядей Джимом по берегу.
— Я же сказал тебе, что у меня слабая грудь, — говорил слезливым тоном дядя Джим. — Я терпеть не могу купаться. Так нечестно.
— Не смей больше здесь появляться! — говорил мистер Полли.
— Так нечестно, — повторил дядя Джим, чуть не плача и потеряв всю свою свирепость.
— Не смей здесь больше появляться! — говорил мистер Полли, нацеливаясь шестом.
— Говорят тебе, дурак, мне нельзя быть долго в воде! — крикнул дядя Джим в порыве отчаяния и негодования, продолжая брести вниз по реке.
— Не смей здесь больше появляться! Чтобы духу твоего не было на этом берегу! — продолжал его преследовать мистер Полли.
Медленно, не переставая препираться, с видимой неохотой шел в воде дядя Джим. Он грозил, умолял, даже попытался с некоторым запозданием разжалобить мистера Полли. Мистер Полли оставался неумолим, хотя втайне чувствовал некоторую неуверенность в исходе конфликта.
— Холодное купание мне очень вредно! — сказал дядя Джим.
— Тебя надо было охладить. Не смей сюда больше носа совать, — откликнулся мистер Полли.
Они повернули, следуя за изгибом реки, и увидели островок Николсон, где была мельничная запруда. И тут после долгих разговоров и попыток обмануть бдительность мистера Полли обессилевший дядя Джим ухватился за прибрежный ивняк на островке и выбрался наконец из воды, отделенный от мистера Полли и его шеста мельничной протокой. Он ступил на землю, весь мокрый, грязный и полный мщения.
— Клянусь дьяволом, — сказал он, — я спущу с тебя за это шкуру!
— Если ты хоть раз здесь появишься, с тобой еще не то будет, — пригрозил в ответ мистер Полли.
К этому времени винные пары совсем выветрились из головы дяди Джима. Он повернулся и пошел прочь от берега к мельнице, продираясь сквозь ивовые кусты и оставляя на их зеленовато-серых ветвях блестящие капли воды.
Мистер Полли возвращался в гостиницу не спеша, полный раздумий. И неожиданно в его уме стали возникать одна за другой великолепные фразы. Хозяйка гостиницы стояла на ступеньках, ведущих к двери бара, и поджидала его возвращения.
— Господи! — воскликнула она, завидев мистера Полли. — Он не убил вас?
— А что, разве я похожу на убитого?
— А где Джим?
— Ушел!
— Он был ужасно пьян и опасен.
— Я искупал его в реке, — сказал мистер Полли. — Это успокоило его разгоряченные алкоголем мозги. Я задал ему хорошую головомойку.
— Он не поранил вас?
— Нисколько!
— А почему у вас на ухе кровь?
Мистер Полли потрогал ухо.
— В самом деле, порез! Как все-таки устроен человек! Ничего не замечает в пылу битвы. Он, вероятно, поранил меня, когда махал своими бутылками! А, Полли, привет! Сходи вниз, не бойся!
— Он не убил тебя? — спросила девочка.
— И не подумал!
— Как жалко, что я не видела все сражение.
— А что ты видела?
— Только как дядя Джим гонялся за тобой вокруг дома.
Минуту все молчали.
— Я выматывал его силы, — нарушил молчание мистер Полли.
— Кто-то кричит на том берегу, зовет перевозчика, — сказала девочка.
— Отлично! Но ты можешь не бояться, ты теперь не скоро увидишь дядю Джима. Мы с ним имели серьезный разговор на этот счет.
— По-моему, это кричит дядя Джим, — сказала девочка.
— Ну, он подождет, — бросил коротко мистер Полли.
Он обернулся, прислушиваясь к тому, что кричал маленький человечек на том берегу. Насколько он мог судить, дядя Джим назначал свидание на завтра. Мистер Полли ответил ему красноречивым поднятием шеста. Жалкая фигурка еще немного пометалась по противоположному берегу и стала удаляться вверх по течению, всем своим видом выражая ярость.
Так окончилось первое сражение, окончилось победой, которая, однако, не была окончательной.
Следующий день, жаркий, душный, наполненный жужжанием пчел, была среда — самый спокойный день в гостинице «Потуэлл». Через реку переправились всего один-два человека; зашел в бар подкрепиться имбирным элем и куском холодной говядины рыбак, оснащенный всевозможными рыбацкими принадлежностями; посидели часок за кружкой пива несколько косарей, которые потом весь день присылали мальчишку с кувшинами, — вот и все посетители. Мистер Полли встал рано и весь день, занимаясь хозяйством, не переставал размышлять над тем, что предпримет дядя Джим. Он уже не был в том тревожном возбуждении, как в первую встречу. Он был серьезен и озабочен. Подобно всем наглецам дядя Джим после первого же поражения потерял свою грозность, стал уязвим, понятен. Он представлял собой опасность, но не смертельную. Один раз волею провидения он был побежден, его можно будет победить и в другой раз.
Мистер Полли бродил по дому и саду, оценивая боевые возможности мирных предметов: кочерег, медных прутьев, садового инвентаря, кухонных ножей, садовой сетки, колючей проволоки, весел, веревки для белья, одеял, оловянных кружек, чулок и разбитых бутылок. Подражая лучшим ист-эндским образцам, он изготовил палицу из опущенной в носок чулка бутылки. Но когда для пробы крутанул этим оружием над головой, то разбил окно сарая: стекла брызнули во все стороны, и чулок в клочья изорвался. Он решил было превратить подпол в западню, но потом отказался от этого коварного плана, во-первых, потому, что в ловушку могла попасться сама хозяйка, а во-вторых, заманивать дядю Джима в погреб не имело смысла. Потом придумал опоясать сад колючей проволокой, чтобы уберечься от внезапного ночного нападения.
Около двух часов дня в большой лодке со стороны Лэммема приплыли три молодых человека и попросили разрешения разбить лагерь на лугу перед гостиницей. Мистер Полли позволил им это с охотой, ибо надеялся, что их присутствие, возможно, охладит воинственный пыл дяди Джима. Но он не предвидел, да, пожалуй, никто не мог предвидеть, что к вечеру дядя Джим, вооруженный грубо отесанным колом, подкрадется незаметно к гостинице и, приняв по ошибке согнутую фигуру одного из молодых людей, который в это время с разрешения мистера Полли рвал на огороде зеленый лук, за своего противника, быстро и неслышно приблизится к нему и огреет по широкому заду, как будто специально выставленному для этого. Это, конечно, было очень опрометчиво со стороны дяди Джима; звонкое эхо от удара унеслось в небеса, раздался вопль негодования, и мистер Полли, вооружившись сковородкой, которую он в это время чистил, выскочил из гостиницы, чтобы напасть на врага с тыла. Дядя Джим, обнаружив свой промах, разразился проклятиями и побежал было прочь, но тут же был схвачен приятелями злополучного молодого человека, возвращавшимися с продуктами от мясника и бакалейщика. Они стали колошматить его по лицу бифштексами и кульками с колотым сахаром и держали его очень крепко, хотя дядя Джим кусался. В наказание они решили его искупать. Это были веселые, крепкие молодые клерки из конторы биржевого маклера, солдаты запаса. Они окунали дядю Джима в воду с такой легкостью, как будто он был куклой. А мистеру Полли ничего не оставалось делать, как собрать их сахар, обмахнуть с него пыль рукавом, положить на тарелку и объяснить парням, что дядя Джим известен дурным поведением и не совсем в своем уме.
— На него временами находит. Но что поделаешь, племянник хозяйки, — сказал мистер Полли. — Сущее наказание, а не человек.
Но он перехватил взгляд дяди Джима, когда тот удалялся из гостиницы, уступая настойчивым требованиям постояльцев, столь сурово расправившихся с ним, а ночью он поеживался от мысли, что в третий раз счастье может изменить ему.
Третий раз наступил очень скоро, как только парни уехали.
В четверг все службы в Лэммеме кончались раньше чем обычно, и, если не считать воскресенья, этот день был самым тяжелым в гостинице «Потуэлл». Иногда по четвергам у причала гостиницы останавливалось срезу шесть лодок, не считая ее собственных, которые давались на прокат всем желающим. Приезжие либо заказывали чай с вареньем, пирогом и яйцами, либо просили чайник кипятку и на этом успокаивались, либо выбирали закуску по карточке меню. Каждому находилось место, но обычно публика, довольствующаяся только кипятком, располагалась прямо на земле, из деликатности не претендуя на столики. Те, кто заказывал чай с закуской, усаживались за самый близкий к бару столик, накрытый лучшей скатертью.
Группы отдыхающих на лужайке перед гостиницей были бальзамом для души мистера Полли. Справа за столиком, уставленным всевозможными яствами, сидели самые почтенные гости; рядом с ними — компания из пяти человек: три молодых парня, в зеленой, голубой и лиловой рубашках, и две девицы, одна в желтой блузе, другая в сиреневой; они пили за зеленым столиком без скатерти чай с вареньем из крыжовника. Затем прямо на траве под круглой ивой расположилось небольшое семейство, захватившее с собой большую корзину с провизией; это семейство довольствовалось чайником с кипятком и было несколько взволновано нападающими на варенье осами, чье гнезде пряталось в кроне ивы. Все представителя этого семейства были облачены в траур, но тем не менее выглядели счастливо. А справа от них, на лужайке, распивала имбирный эль веселая и шумная компания подмастерьев в рубахах с расстегнутыми воротниками. Молодые люди и девицы в ярких, как радуга, блузках и рубашках были в центре внимания всего сборища. Ими предводительствовал человек постарше, в золотых очках, с приятным голосом к несколько таинственным видом. Он веем распоряжался и проявил удивительную осведомленность по части потуэллских варений, с замечательным постоянством отдавая предпочтение крыжовнику. Мистер Полли, внимательно понаблюдав за ним, назвал его про себя «влиятельно-благодетельной особой», а затем, посмотрев на подмастерьев, вошел в дом и спустился в погреб, чтобы пополнить запасы имбирного эля, опустошенные с попустительства толстухи ее гостями. О появлении дяди Джима мистер Полли услыхал, находясь в погребе. Он узнал голос, который был не только грубым, но и хриплым, как обычно бывает под воздействием алкоголя.
— Где этот грязный ублюдок?! — кричал дядя Джим. — Пусть он выйдет ко мне! Где этот чертов свистун с шестом? Подавайте его сюда, я хочу с ним поговорить! Эй ты, жирное, грязное брюхо, выходи! Выходи немедленно, я намылю твою грязную рожу! У меня есть кое-что для тебя!.. Слышишь?
— Он спрятался, — продолжал дядя Джим несколько разочарованно. Но очень скоро его голос опять обрел гневные интонации. — Убирайся из моего гнезда, ты, жалкий трус! — кричал дядя Джим. — Не то я вспорю твое жирное брюхо! Выходи немедленно, рябая крыса! Выгнать человека из его собственного дома! Подойди ко мне и посмотри мне в глаза, подлая, гнусная тварь!
Мистер Полли взял бутылки с элем и стал задумчиво подниматься по ступенькам в бар.
— Он вернулся, — сказала толстуха, когда мистер Полли появился в комнате. — Я знала, что он вернется.
— Я слышал его голос, — ответил мистер Полли и оглянулся. — Дайте-ка мне старую кочергу, что лежит под пивным насосом.
Входная дверь отворилась, и мистер Полли быстро обернулся. Но он увидел лишь острый нос и интеллигентное лицо благовоспитанного молодого человека в золотых очках. Молодой человек кашлянул, и его очки воззрились на мистера Полли.
— Прошу прощения, — сказал он спокойно, но веско. — Тут перед домом парень, он хочет кого-то видеть.
— Почему он не войдет сюда?
— Он, по-видимому, желает, чтобы вы к нему вышли.
— Что ему надо?
— Мне кажется, — ответил молодой человек после недолгого раздумья, — он принес вам в подарок рыбу.
— Это он там кричит?
— В самом деле, он немного шумно себя ведет.
— Скажите ему, пусть он идет сюда.
Молодой человек стал более настойчивым.
— Мне бы хотелось, чтобы вы вышли и прогнали его отсюда, — оказал он. — Он, видите ли, выражается, а здесь дамы.
— Он всегда выражается, — сказала толстуха, и в ее голосе послышалось отчаяние.
Мистер Полли подошел к двери и взялся за ручку. Лицо в золотых очках исчезло.
— Послушайте, мой друг, — раздался снаружи голос, — будьте поосторожнее в выражениях…
— Как ты смеешь называть меня своим другом, черт тебя подери? — вскричал дядя Джим, обиженный до глубины души. — Недоносок в золотой оправе, вот кто ты!
— Те, те! — зашикал на него джентльмен в золотых очках. — Возьмите себя в руки.
Как раз в эту минуту и вышел из дому с кочергой в руках мистер Полли, чтобы стать очевидцем дальнейших событий. Дядя Джим, без пиджака, в одной рубахе, разодранной на груди, держал что-то в руках. Это был дохлый угорь, которого он ухватил газетой за хвост и размахивал так, чтобы как можно больнее хлестнуть им снизу вверх. Угорь шлепнул со странным глухим звуком по подбородку джентльмена в очках, и вопль ужаса вырвался из груди всех присутствующих. Одна из девиц пронзительно вскрикнула: «Гораций!» — и все повскакали с мест.
— Брось эту гадость! — чувствуя на своей стороне численное превосходство, воскликнул мистер Полли и стал спускаться по ступенькам, размахивая кочергой и выставив впереди себя джентльмена в золотых очках. В прежние времена герои ведь тоже защищались щитом из бычьей кожи.
Внезапно дядя Джим рванулся с места и наступил на ногу молодому человеку в голубой рубашке. Тот немедленно набросился на дядю Джима и вцепился в него обеими руками.
— Пусти! — заорал дядя Джим. — Вот кого я ищу! — И, отшвырнув в сторону голову джентльмена в очках, ударил угрем по лицу мистера Полли.
При виде такого бесчестья, творимого над джентльменом в золотых очках, сердце одной из девиц не выдержало, и розовый зонтик пришелся прямо по жилистой шее дяди Джима. Молодой человек в голубой рубашке сумел было снова ухватить Дядю Джима за шиворот, но тот опять вывернулся.
— Проклятые суфражистки! — взревел дядя Джим, получив по шее. — Нет от вас спасенья. — И ухитрился нанести второй, более удачный удар мистеру Полли.
— Уф! — только и сказал мистер Полли.
Но в драку уже вступали те, кто пил чай с закуской.
— Что этому парню здесь надо? Где полиция? — негодующе вопрошал полный, но вполне еще крепкого сложения господин в клетчатом черно-белом костюме.
И мистер Полли еще раз убедился, что общественное мнение на его стороне.
— А ну подходи все, сколько вас есть! — кричал дядя Джим. И, проворно обернувшись, стал крутить вокруг себя угрем, создавая неприступную зону.
Розовый зонтик, вырвавшийся из державшей его руки, описал кривую и упал на зеленый столик без скатерти, производя на нем разрушения.
— Хватайте его! Хватайте за шиворот! — кричал джентльмен в золотых очках, отступая к входу в бар, ибо, по-видимому, нуждался в передышке.
— Не подходите вы, проклятые каминные безделушки! — кричал дядя Джим. — Не подходите!
Он отступал, сдерживая натиск противника описывающим круги угрем.
Мистер Полли, невзирая на причиненный его носу ущерб, решительно атаковал по фронту; молодые люди в лиловой и голубой рубашках нажимали с флангов; им оказывал поддержку господин в клетчатом костюме, а мальчишки-подмастерья помчались за веслами. Джентльмен в очках, как бы вдохновленный свыше, сбежал по деревянным ступенькам, схватил конец скатерти, лежавшей на столе самой почтенной компании, осторожно, чтобы не разбить посуду, сдернул ее со стола и, стиснув губы, двинулся боком на общего врага, как-то странно припадая к земле, поблескивая очками и подражая позой и жестами тореадору. Дядя Джим был слишком занят, чтобы разработать план своего отступления в строгом соответствии со стратегической наукой. Более того, он был явно озабочен близостью реки у него в тылу. Он сделал обходный маневр и очутился в расположении семьи, облаченной в траур, которая немедленно ретировалась. Топча чашки, опрокинув чайник, он в конце концов споткнулся о корзину и упал на спину. Угорь вылетел по касательной из его руки и, образовав никому не страшную более петлю, остался лежать на траве.
— Держи его! — кричал джентльмен в очках. — Хватай за шиворот!
В мгновение ока очутившись возле распростертой фигуры, он окутал самой лучшей скатертью голову и руки дяди Джима. Мистер Полли тут же понял его намерение, господин в клетчатом костюме тоже недолго ломал себе голову. И не прошло и минуты, как дядя Джим превратился в изрыгающий проклятья куль, обладавший парой слишком подвижных ног.
— В воду его! — задыхаясь, прокричал мистер Полли, наваливаясь всем телом на фигуру, олицетворявшую землетрясение. — Самое лучшее — в воду!
Куль сотрясался в пароксизмах гнева и возмущения. Одна нога ударила по корзине, и та отлетела в сторону ярдов на десять.
— Пусть кто-нибудь бежит в дом за бельевой веревкой! — крикнул джентльмен в очках. — Он сию минуту вырвется из этой скатерти.
Один из подмастерьев бросился к дому.
— Давайте сюда сеть для ловли птиц! — закричал мистер Полли. — Она в саду!
Мальчишка замешкался, не зная, куда бежать.
Дядя Джим вдруг весь обмяк, и победители почувствовали под руками безжизненное, ослабевшее тело. Он лежал, подогнув под себя ноги, рук его не было видно.
— Потерял сознание! — воскликнул господин в клетчатом костюме и ослабил тиски.
— Наверное, припадок, — высказал предположение джентльмен в очках.
— Держите крепче! — крикнул мистер Полли, но было уже поздно.
В тот же миг дядя Джим выбросил вверх руки и ноги, которые, как распрямившаяся пружина, ударили по окружающим. Мистер Полли полетел прямо на разбитый чайник. Его подхватил отец облаченного в траур семейства. Мистер Полли почувствовал, как что-то ударило его по голове, и все пошло кругом у него перед глазами. В следующий миг дядя Джим очутился на ногах, а скатерть — на голове у господина в клетчатом. Дядя Джим, по-видимому, счел, что сделал все, что мог, ради поддержания своей чести, я что перед таким численным превосходством противника и возможностью еще одного купанья в реке бегство отнюдь не было позором.
И дядя Джим бежал.
После довольно долгого промежутка времени мистер Полли поднялся и сел среди осколков недавней идиллической картины. Разбитые чашки, чайник — всего сразу и не охватишь глазом. Мистер Полли смотрел на поле брани сквозь ноги суетившихся вокруг людей. До него донеслись чьи-то слова, жалобные и неторопливые.
— Кто-то должен оплатить все убытки, — говорил глава семейства в черном. — Мы привезли сюда посуду не для того, чтобы на ней отплясывали. Совсем не для того.
Прошло три тревожных дня, а затем в гостиницу явился здоровенный парень в синем свитере и, уплетая за обе щеки огромные куски хлеба с сыром и маринованным луком, вдруг сообщил им важную новость.
— А Джима опять посадили, миссис, — сказал он.
— Что? — воскликнула хозяйка. — Нашего Джима?
— Вашего Джима, — ответил парень и после совершенно необходимой для глотка паузы добавил: — Украл топор.
Несколько минут парень жевал, потом в ответ на расспросы мистера Полли произнес:
— Да, стащил топор. В доме, что на дороге в Лэммем. Позавчера вечером.
— Но для чего ему топор? — спросила хозяйка.
— Он сказал, что топор ему нужен.
— Интересно все-таки, зачем ему топор? — задумчиво проговорил мистер Полли.
— Наверное, у него была какая-нибудь цель, — сказал парень в синем свитере и запихал в рот такой кусище, что было бессмысленно продолжать разговор.
Последовала долгая пауза, во время которой мистер Полли кое-что смекнул.
Он подошел к окну и засвистел.
— Не уйду отсюда, — вполголоса проговорил он. — Плевать мне на топоры.
Решив, что парень в свитере уже может говорить, он повернулся к нему и спросил:
— Вы не знаете, сколько ему дали?
— Три месяца, — ответил парень и тут же снова набил рот, как будто испугавшись собственного голоса.
Эти три месяца пролетели мгновенно — три месяца, полных солнечного света и тепла, новых разнообразных занятий на свежем воздухе, приятных сердцу развлечений, новых интересов, здоровой пищи и хорошего пищеварения, месяцы, в течение которых мистер Полли окреп, загорел и начал отпускать бородку, месяцы, которые были омрачены только одной тревогой, но мистер Полли изо всех сил старался ее заглушить. День расплаты должен был наступить, однако ни толстуха, ни мистер Полли не заикались о нем, хотя роковое имя «дядя Джим» негласно присутствовало во всех их беседах. По мере того, как приближался конец срока, беспокойство мистера Полли все возрастало, пока не стало мешать даже его вполне заслуженному сну. Однажды ему пришла в голову мысль купить револьвер. В конце концов он удовольствовался очень плохоньким, закопченным и грязным охотничьим ружьем, которое купил в Лэммеме якобы для того, чтобы отпугивать птиц. Он осторожно зарядил его и спрятал к себе под кровать, подальше от глаз толстухи.
Сентябрь миновал, на дворе уже стоял октябрь.
И вот наступила та октябрьская ночь, события которой благожелательному бытописателю так трудно извлечь из ночного мрака и озарить ясным холодным светом беспристрастного повествования. Романист должен описывать характеры, а не заниматься вивисекцией на глазах у публики…
Самое лучшее, самое гуманное, если не самое справедливое, не мой взгляд, решение — совсем не писать о том, о чем сам мистер Полли явно предпочел бы умолчать.
Мистер Полли утверждал, что, когда проезжавший мимо велосипедист нашел его, ом искал оружие, которым можно было бы навсегда разделаться с дядей Джимом. Мы отдаем это объяснение на суд читателя без всяких комментариев.
Ружье в это время, несомненно, находилось в руках дяди Джима, и никто, кроме мистера Полли, не знает, как оно ему досталось.
Велосипедист был человеком, причастным к миру литературы. Звали его мистер Уорспайт. Он страдал бессонницей и в эту ночь долго не мог заснуть. На рассвете он вышел из своего дома, который находился недалеко от Лэммема, и сел на велосипед. Мистера Полли он обнаружил в канаве у ограды Потуэллского кладбища. Это была обыкновенная сухая канава, заросшая крапивой, бузиной и шиповником, и никаким усилием воображения ее нельзя принять за арсенал. Человек в здравом уме и твердой памяти стал бы искать в ней оружие только в самую последнюю очередь. Уорспайт рассказывает, что, когда он соскочил с велосипеда, чтобы спросить мистера Полли, почему тот оставил открытой только свою тыльную часть, что, видимо, случилось по недоразумению, мистер Полли поднял голову и прошептал:
— Берегитесь! — А немного погодя добавил: — В меня он уже стрелял дважды.
Уступая настояниям мистера Уорспайта, он с величайшей осторожностью вылез из своего укрытия. Он был в белой ночной рубахе, из тех, что теперь повсеместно заменены спальными пижамами, босиком, весь поцарапанный, перепачканный и оборванный.
Мистер Уорспайт питал тот исключительный, живой интерес к своим собратьям, какой составляет главную черту обаяния, присущего любому в мире писателю, а потому сразу же принял деятельное участие в этом происшествии.