Уэй Маргарет. Опаловый кулон

   Ребекка нашла убежище в прохладном уголке в глубине сада. Услышав шаги по гравийной дорожке, она подняла голову и торопливо стерла с лица следы слез. Внезапная жуткая смерть Стюарта потрясла ее. Мучила мысль, что она каким-то образом виновна в этой смерти.
   Фи сообщила ей, что на похороны приезжают Элли и Франческа. Обе они собирались пробыть в Кимбаре какое-то время. Ребекка чувствовала, что ей не место здесь теперь, когда съезжаются родные, хотя Фи упрашивала ее остаться.
   Шаги стали слышнее. Мужские шаги.
   Это Брод. Он направлялся к ней, и вид у него был более официальный, чем обычно, потому что к ним непрерывно прилетали разные люди, чтобы выразить соболезнования и предложить помощь.
   Ребекка никогда не думала, что в аутбэке могут так буйно цвести розы, но Брод проходил как раз под двойной аркой, усыпанной крупными желтыми розами. Скоро он окажется возле нее.
   Ребекка судорожно вздохнула, не до конца понимая, почему это так волнует ее. До сих пор они старательно избегали друг друга, а теперь он сам ее разыскал. Зачем? Чтобы попросить уехать? Ребекка поднялась ему навстречу, словно готовилась услышать приговор.
   — Не спешите уходить, — сказал он, загораживая узкую дорожку своей высокой, широкоплечей фигурой. Его голос звучал решительно, но без неприязни.
   — В чем дело, Брод?
   — Я подумал, что нам пора немного поговорить.
   Я вас не беспокоил, зная, какое потрясение вы пережили, но теперь я хочу знать, что вчера произошло.
   В тишине были слышны лишь голоса птиц. Она почувствовала себя загнанной в угол.
   — Я не могу говорить об этом, Брод.
   — Но вы скажете мне, Ребекка. Вы должны мне сказать. — Он протянул руку и повернул ее лицом к себе. — Вы плачете? Из-за моего отца? — Она была похожа на горько обиженного ребенка, ее полные слез прекрасные глаза не пытались обольстить его.
   — Я не могу отделаться от мысли, что чем-то виновата.
   В ее голосе слышалась такая боль, что Брод невольно заговорил мягче:
   — Отец знал, что надо было найти укрытие, Ребекка. — Он пристально смотрел на нее, пытаясь прочитать ее мысли. — Но меня удивляет, что вы согласились ехать. Вы же не могли не видеть, что собирается гроза?
   Она села, крепко сжимая руки, стараясь успокоиться. Брод остался стоять.
   — Я не хотела ехать, Брод, но ваш отец убедил меня, что это скопление грозовых облаков разгонит ветер и на землю не упадет ни единой капли дождя.
   Проклятье! Отец со своими уловками.
   — Такое действительно может быть, но отец не хуже моего понимал небо. — Брод старался не слишком приближаться к ней, поэтому присел на низкий парапет, окружавший цветочную клумбу. — Я хочу спросить вас, куда вы направлялись?
   Она подняла на него серые глаза, которые казались огромными на бледном лице.
   — Ваш отец хотел показать мне наскальную живопись аборигенов в пещерах.
   Это подтверждало его подозрения.
   — Он так сказал?
   — Я не хотела туда ехать. — Ребекка решительно покачала головой. — То есть, конечно, это очень интересно, но весь день вчера мне было как-то тревожно.
   — Значит, вы туда так и не добрались? — продолжал допытываться он.
   Она пожала плечами.
   — Я все время тянула в другую сторону, вдоль це-, почки стариц. Я очень люблю водяные лилии и птиц, которые собираются у воды.
   — Что вы скрываете, Ребекка? — неожиданно спросил Брод. Одному богу известно, что произошло, подумал он устало. — Вы так расстроены…
   — Да, расстроена. Я хочу уехать домой.
   Неожиданно для нее Брод решительно возразил:
   — Вы не ребенок. И у вас есть профессиональные обязательства. — Он сказал первое, что пришло ему в голову.
   — Соберется вся ваша семья. Ваши друзья. Мне здесь не место.
   Его глаза засверкали.
   — Однако же здесь было совсем не плохое местечко, не так ли, Ребекка? Отец говорил вам, что влюблен в вас? — Брод во что бы то ни стало хотел узнать, что произошло.
   — Какая теперь разница, Брод? — Ребекка отвернулась.
   — Значит, говорил!
   — Я вообще не помню, что он говорил, — попробовала уклониться она от ответа, хотя знала, что никогда не забудет ни слов Стюарта, ни жесткого выражения его окаменевшего лица.
   — Не думайте, что сможете от меня отделаться таким образом. Даже не пытайтесь. Он был сильно увлечен вами. И вы это знали.
   — Я это узнала не со слов.
   — А как?..
   — Ваш отец ни разу не прикоснулся ко мне, — еле слышно проговорила она, потрясенная выражением лица Брода.
   — Ладно, успокойтесь. Но после каких-то его слов вы на бешеном галопе понеслись прочь.
   — Именно тогда и случилась эта трагедия. Я не хочу больше об этом говорить, — глубоко вздохнула она.
   — Дело в том, Ребекка, что наши действия имеют последствия. Посмотрите на меня и скажите прямо: у вас не было намерения добиться того, чтобы отец в вас влюбился? — Несмотря на спокойный тон, голос его звучал жестко.
   — А какая вам теперь разница? — Ребекка вскочила и повернулась лицом к Броду, чувствуя всем своим существом, как сгущается сам воздух между ними. — Вы верите в то, во что хотите верить.
   — Значит, вы отказываетесь от своих намерений, не так ли?
   — Я не хочу ссориться с вами, Брод, — сказала она, не в силах противиться его магнетизму.
   В ней проснулась женщина. Ее глаза вспыхнули неуемным желанием, и оно захватило их обоих.
   — Тогда скажите мне, чего вы хотите? — резко спросил Брод, поглаживая большими пальцами ее тонкие ключицы.
   — Я хочу забыть, что вообще встретила вас, — услышала она собственные слова. — Хочу забыть все это.
   — Что — все это? — с нажимом спросил он. У него было такое чувство, будто она отнимает у него что-то. Его самообладание. — Я думал, вы решили во что бы то ни стало выйти замуж за одного из Кинроссов. Вам все равно, за которого из них?
   При всем своем отвращении к насилию Ребекка замахнулась, чтобы ударить по этому красивому ненавистному лицу, но Брод перехватил ее руку. Его глаза опасно сверкали.
   — Скажите мне, Ребекка, зачем вы сюда приехали? Да, конечно, биография Фи… Но когда вы решили, что здесь можно получить намного больше?
   Она ощущала смятение, которое бушевало в нем и зажигало огонь в ее собственной крови.
   — Давайте, отыграйтесь на мне, если вам станет от этого легче, — воскликнула Ребекка, пытаясь оттолкнуть его дрожащими руками. — Ненавижу вас!
   — Ну да. — Брод прищурился. — Это мы уже видели. — Он с силой притянул к себе ее лицо и, наклонив голову, впился в ее губы.
   Разрываемая сумятицей чувств, Ребекка пыталась сопротивляться.
   — Вы сводите меня с ума, — пробормотал Брод, с трудом отрываясь от нее.
   — Я уезжаю домой. — Невероятно, но она уткнулась головой ему в грудь. Должно быть, она просто не в себе. Но они так подходили друг другу физически, что Ребекка не знала, хватит ли у нее сил сопротивляться.
   — Домой — это куда? — Он целовал ее шею, а она только вздрагивала от страсти.
   — Подальше от вас. — От наплыва чувств у нее перехватило горло.
   — В это невозможно поверить. — Он коротко рассмеялся, и в его смехе послышалось что-то, похожее на торжество. — Боже мой! Да я не верю и тому, что делаю сам. Что это — какой-то план или мы просто кусочки головоломки, которые складывает в некий узор судьба? Знаете ли вы, что это по желанию отца вы приехали сюда?
   Она замерла в его объятиях.
   — Что вы такое говорите, Брод?
   — Он вам не говорил об этом? — Он поднял голову и посмотрел ей в глаза.
   Теперь она Вновь почувствовала себя свободной.
   — Мне жаль вас до слез, Брод. Из-за вашего тяжелого детства. Вы утратили способность доверять кому бы то ни было, правда?
   — Я доверяю многим людям, но не цветку магнолии, столь белому и чистому. В вас слишком много тайны.
   Бывает, что отношения рвутся, не успев начаться.
   — Я возвращаюсь в дом, чтобы собрать вещи, сказала Ребекка. В ее взгляде было отвращение.
   — Это вам не поможет. — Брод слегка пожал плечами. — Я клянусь не задавать вам слишком много трудных вопросов, но вы остаетесь, Ребекка, не заблуждайтесь на этот счет. Никто не посадит вас к себе в самолет без моего разрешения, а кроме того, у вас моральный долг перед моим отцом. Вы сами это признали, так что должны присутствовать на его похоронах.
   Элисон приехала в середине дня, усталая с дороги, но счастливая оттого, что она снова дома, в Кимбаре, которая до сих пор тянула ее к себе.
   При виде брата ее глаза наполнились слезами.
   Они редко виделись последние несколько лет, и теперь он предстал перед ней в полной красе своей зрелости. Ей вдруг пришло в голову, что Брод определенно похож на сэра Эндрю, чего никак нельзя было сказать об их отце.
   — Элли! Как же я рад тебя видеть! — Брод сграбастал сестру в объятия, подавив желание сказать ей, что она совсем исхудала. — Жаль, что мы видимся по такому печальному случаю. — Не выпуская ее руки, он повел ее к джипу. — Забирайся. Я схожу за багажом. Очень надеюсь, что ты побудешь хоть немного, как обещала.
   — Чудесно сознавать, что я могу это сделать, — откликнулась она.
   Не будет больше споров с отцом. Не будет его язвительных порицаний за то, что она не вышла за Райфа.
   «Думаю, ты все равно была недостойна его».
   Эти презрительные слова до сих пор звучали у нее в ушах. Слова тем более обидные, что их произносил ее собственный отец.
   Уложив в джип немногочисленный багаж сестры, Брод сел за руль.
   — Фран приезжает завтра. Я договорился с Грантом, чтобы он слетал за ней в Лонгрич. Я слетал бы за ней сам, ведь «Бич Барон» теперь, наверное, мой, но я должна встречать тех, кто хочет выразить нам соболезнование.
   — Наверняка больше для того, чтобы поддержать тебя, чем скорбеть по отцу, — сказала Элли, глядя на бесконечную равнину за окном автомобиля и в который раз думая, что Кимбара — это совсем особенный мир. — Папа не умел приобретать друзей.
   — В этом ему не повезло, — сурово сказал Брод. Я хотел кое о чем поговорить с тобой до того, как мы приедем домой. — Его беспокоило, что Элли может услышать это от кого-нибудь другого. — Ты, разумеется, знаешь о Ребекке.
   Элли проницательно взглянула на него своими прозрачными зелеными глазами.
   — Что ты хочешь этим сказать? — удивленно спросила она. — Ведь Ребекка пишет здесь биографию Фи. Фи ее очень хвалит. Очевидно, они хорошо ладят друг с другом.
   Повернутое к ней в профиль лицо Брода было серьезно.
   — Они-то ладят, но здесь есть нечто другое. Ты будешь поражена, но отец сильно увлекся ею. — И, кажется, я тоже, подумал он про себя.
   — Что? — От изумления у Элли сорвался голос. Да разве папа мог увлечься женщиной? Неприятно это говорить, но я думала, что он вообще стал неприязненно относиться к женщинам после того, как ушла мама.
   — Женщины у него были, ты же знаешь. — Брод искоса взглянул на нее.
   — Верно, но он так и не женился ни на одной из них.
   — Мне кажется, он всерьез подумывал о Ребекке.
   Она очень красива. Как раз той красотой, которая ему нравилась. Холодноватая, сдержанная, аристократическая. Женщина, которую легко представить в роли его жены.
   — Ради всего святого. — Элли повернула голову, всматриваясь в лицо брата. — Я думала, она моего возраста или около того.
   — Элли, ты наверняка слышала о богатых мужчинах, которые женились на женщинах намного моложе, чем они сами.
   — Но Фи ни словом не обмолвилась об этом! Боже! Отец хотел снова жениться. А теперь он мертв!
   — Фи не верит этому. Я и сам не стал бы будоражить тебя, но кто-нибудь на похоронах обязательно поделился бы с тобой своими домыслами. Такова уж человеческая натура. Видишь ли, отец настоял, чтобы на балу Ребекка надела «Кулон Сесилии».
   — Брод! В таком случае вполне возможно, что она просто авантюристка. Она ведь наверняка знала…
   Его красиво очерченные губы плотно сжались.
   — Я не вполне в этом уверен. Ребекка утверждает, что он не сказал ей. Фи не сомневается, что она не лжет.
   — А ты? Почему сомневаешься ты?
   Брод поднес руку к виску.
   — Никак не могу от этого отделаться. Может, все дело во мне самом. Она сняла его еще до окончания бала. Я сам запер его в сейф.
   — Тогда можно предположить, что Ребекка была еще одной папиной жертвой. Может, он это устроил специально? Чтобы все ее заметили? — предположила Элли.
   — Поговори с ней, — попросил Брод.
   — Ты говоришь так, будто ответ очень важен для тебя. — Элли чувствовала, что Ребекка Хант произвела сильное впечатление не только на ее отца, но и на Брода.
   Они сидели вчетвером в конце длинного обеденного стола из красного дерева, ели без аппетита, иногда перебрасываясь отрывочными фразами. Даже Фи, всегда оживленная, была подавлена внезапной трагедией. Элли после всего услышанного не знала, чего ожидать от Ребекки Хант. Та не присутствовала при ее встрече с родными, так что знакомство состоялось только за ужином.
   Теперь Элли наблюдала за этой молодой женщиной, сидевшей рядом с Фи. Как и говорил Брод, она была красива. Темно-фиолетовое платье прямого покроя лишь слегка намечало фигуру. В свете люстры блестели гладкие темные волосы и светилась нежная белая кожа. Она была миниатюрна — на несколько дюймов ниже Элли, рост которой был пять футов семь дюймов, — но держалась с такой элегантностью, что казалась выше. Самое потрясающее в ней, думала Элли, — это ее глаза. Всякий раз, когда Ребекка поднимала голову и на них падал свет, они сверкали подобно алмазам. У нее было хорошее рукопожатие, приятный голос и бесспорно изысканные манеры. Говорила она немного и именно то, что нужно.
   Нет, на взгляд Элли, Ребекка Хант не производила впечатления авантюристки или охотницы за положением в обществе. В то же время вполне можно было представить себе, что отец увлекся ею. Она производила впечатление очень способной молодой женщины, скрывающей множество ран за холодноватой сдержанностью. После всего пережитого ею в детстве и отрочестве Элли интуитивно чувствовала чужую боль.
   На протяжении вечера Элли заметила напряженность между Ребеккой и братом, их многозначительные взгляды, которые они бросали друг на друга. Эта напряженность достигла пика около половины десятого, когда Ребекка грациозно встала из-за стола.
   — Я должна дать вам возможность поговорить без посторонних, — сказала она с необыкновенно милой, чуть печальной улыбкой. — Я знаю, что вам это просто необходимо. Очень рада, что наконец познакомилась с вами, Элли. Я слышала о вас столько хорошего! Теперь я с еще большим удовольствием буду смотреть ваше шоу. Спокойной ночи, Фи. Я очень ценю ваше любезное приглашение остаться, но полагаю, что мне лучше вернуться в Сидней после… после похорон. Я уверена, кто-нибудь не откажется меня подбросить.
   — Мы так не договаривались, — возразил Брод, пристально глядя на нее. — Я думал, мы это уже обсуждали, Ребекка.
   — Да, обсуждали. Но ведь приезжает Франческа.
   Элли остается. Я вам не нужна. Фи, биографию мы можем отложить до лучших времен, когда вы будете готовы снова начать. — Напряженное выражение ее лица говорило о том, как ей тяжело.
   — Но, моя дорогая, я вовсе не хочу, — запротестовала Фи, отбрасывая в сторону свою чудесную шелковую шаль с длинной бахромой, — чтобы вы переживали эту… печаль в одиночестве. Вы испытали ужасное потрясение. Наши жизни переплелись. А работа над биографией — это своего рода лечение.
   Мы еще не говорили о моем детстве. Стюарт был жив, и… — Она вскинула руки театральным жестом.
   — Боже мой, Фи, уж не собираешься ли ты во всем признаться теперь, когда его нет? — спросил Брод, слегка усмехнувшись.
   — А что плохого в том, чтобы сказать правду? Вы не представляете, как Стюарт издевался надо мной, когда мы были детьми. Он был ужасный враль и все время жутко подставлял меня. Все на меня сваливал.
   — Не исключено, что ты этого заслуживала, сказала Элли таким же иронически любовным тоном, каким разговаривал с теткой и Брод. — Пожалуйста, не уезжайте из-за меня, Ребекка. Я уже вижу, что мы прекрасно поладим. А Фран — милое существо. Мы обе, Фи и я, хотим, чтобы вы с ней познакомились. И вы ведь слышали, что сказала Фи.
   Она хочет продолжать работу над книгой.
   Ребекка, казалось, была растрогана, но настаивала на своем.
   — Вы очень добры, но я действительно думаю, что, ..
   — Ребекка, я, пожалуй, провожу вас до вашей комнаты, — вмешался Брод, поднимаясь во весь свой внушительный рост, — а по дороге буду вас уговаривать.
   — Правильно, Брод, — сказала Фи. — Ребекке на самом деле не к кому ехать'. Она мне говорила. И речь не о доброте, Ребекка. Мы и вправду хотим, чтобы вы остались. Вы нужны нам.
   — Что там у Ребекки с Бродом? — озабоченно спросила Элли тетку, когда те двое вышли из комнаты. — Не нужно быть экстрасенсом, чтобы уловить эти флюиды.
   — Честно говоря, дорогая, я думаю, что Брод сопротивляется своему влечению к ней. Мне кажется, он испытывает адские муки из-за отца и из-за того, что тот утверждал, будто Ребекка все знала о «Кулоне Сесилии».
   Элли не сводила с тетки глаз.
   — Ты этому не веришь?
   — Милая, не хочется так говорить, но я-то знаю, каким лгуном был твой дорогой отец.
   — Теперь он обрел покой, — вздохнула Элли.
   — Вот был бы ужас, если бы он не обрел его, отозвалась Фи.
   Они оба шли молча, пока не оказались в коридоре второго этажа. Но даже там разговор велся вполголоса, хотя и с яростными интонациями.
   — А вы, оказывается, просто трусишка: дождались, пока Фи и Элли обеспечили вам прикрытие, набросился на нее Брод. На самом деле ему хотелось прикоснуться к ней, успокоить.
   Бледное лицо Ребекки вспыхнуло гневным румянцем.
   — Вам-то я зачем нужна здесь, Брод? Чтобы и дальше терзать меня?
   Его худощавое лицо напряглось.
   — Ничего подобного мне в голову не приходило.
   Кроме того, вы, похоже, сами себя наказываете. Что вам даст ваше бегство отсюда?
   Ребекка глубоко вздохнула.
   — Черт возьми, я не бегу. Я просто не хочу мешать.
   Брод не выдержал и взорвался:
   — Чтоб мне сгореть, вот здорово! Вы здесь переворачиваете с ног на голову все и всех, меня в том числе, а теперь желаете убраться отсюда первым же самолетом, который возьмет вас!
   — Разве это не то, чего хотите вы? — Она смотрела на него снизу вверх, страшась его силы, его притягательности. Ей ни к чему такое нарушение всей ее упорядоченной жизни.
   — Я сам не знаю, чего хочу, когда вижу ваше лицо. Может, вам стоит подумать о Фи. Она наняла вас для выполнения конкретной работы. Вы ведь профессионал, не так ли? Она же хочет, чтобы вы остались. — Брод иронически усмехнулся. — Вы обворожили даже Элли.
   Ребекка быстро отступила на несколько шагов.
   — Вы меня просто поражаете. Странно, что Элли ваша сестра.
   — Боже мой, так вы не заметили, насколько мы похожи?
   — Элли — прекрасный человек. — Ребекка проигнорировала его издевательский тон. — Про вас этого не скажешь. На вашем месте мне было бы стыдно.
   — Скажите мне, чего я должен стыдиться, и я постараюсь исправиться. — Неожиданно он добавил голосом, тронувшим ее до глубины души:
   — Я хочу, чтобы вы остались, Ребекка.
   Сердце рванулось из ее груди.
   — Хотите понаблюдать за мной? — спросила она предательски дрогнувшим голосом.
   — С расстояния в несколько дюймов. — Он придвинулся ближе, ступая бесшумно, словно пантера.
   — Мне не нужны неприятности, Брод.
   — Но это, похоже, не имеет значения, если они случаются после вас. Чего вы боитесь, Ребекка?
   — Этот же вопрос я могу задать вам.
   Брод протянул руку и провел пальцем по ее щеке. Она вздрогнула.
   — У меня нет ответа. Но мне необходимо побольше узнать о вас. Вы обо мне уже знаете немало. Думаю, теперь ваша очередь рассказывать. Вы никогда не говорите о семье. О друзьях, о любовниках.
   — Не считаю нужным это делать. — Ребекка испытывала странное наслаждение от его близости.
   Такое сильное, что не могла шевельнуться.
   — Фи сказала, что вам не к кому ехать. Что это значит?
   Она должна попробовать отстраниться. Вот сейчас. Но ее тело только повернулось к нему, словно цветок к солнцу.
   — Мама умерла, когда мне было четырнадцать лет, — тихо заговорила она, даже теперь ощущая боль разлуки. — Она выжила после автомобильной катастрофы, но осложнения от полученных тогда травм убили ее несколько лет спустя. Отец женился во второй раз. Я вижусь с ним и его новой семьей, когда могу, но он живет в Гонконге. Он был пилотом на авиалиниях. Одним из лучших. Сейчас он на пенсии. — Она коснулась кончиком языка вдруг пересохших губ.
   — Не делайте этого, — медленно проговорил Брод низким вибрирующим голосом.
   — Брод, я не могу оставаться здесь, в этом доме.
   Таком красивом и печальном.
   — Как вы думаете, почему? Ну же, скажите мне. Он быстро нагнулся, взял ее за руки, привлек к себе и, наклонившись, поцеловал в губы — чуточку грубо, но сладко и страстно.
   Он начинал так много значить для нее, что Ребекке стало страшно.
   Не останавливайся. Только не останавливайся.
   Ощущение было непередаваемым. Сердце у нее в груди, казалось, пылало.
   Но он остановился. Поднял голову. Вид у него был завороженный.
   — Что бы ни стояло между нами, я не хочу причинить вам боль, — пробормотал он, сам не понимая, верит ли собственным словам.
   — Мне ни на минуту не приходило в голову, что ваш отец… — Она остановилась, не в силах продолжать.
   — Влюбится в вас? Захочет на вас жениться? Он немного отстранился, чтобы видеть ее лицо.
   — Нет, не то. — Ребекка отвернулась, так что ему была видна только линия ее щеки.
   Какое-то неуловимое выражение промелькнуло в его ярких глазах.
   — Вижу, этот разговор никуда нас не приведет. Брод спокойно убрал руки и смотрел, как она отводит от лица длинную прядь волос. — Не ставьте нас в неловкое положение, Ребекка, не просите никого подбросить вас куда-то. Не обижайте Фи. А когда будете готовы рассказать мне, что скрывается за вашим фарфоровым обликом, знайте, я здесь, рядом.
   Как я могу рассказать ему? — думала Ребекка, не сводя глаз с его высокой фигуры, пока он не дошел до центральной лестницы и, не оглянувшись, не спустился вниз. Вернулся к своей семье.
   И у меня была семья, удрученно думала она, пока шла к себе и закрывала дверь комнаты. Очень счастливая семья. Но однажды ее мать, ехавшая в машине подруги, получила тяжелую травму, когда в них врезался на полной скорости грузовик. Подруга матери погибла, мать провела остаток жизни в инвалидной коляске, окруженная преданной заботой мужа и дочери. Через несколько лет после преждевременной смерти матери отец снова женился на красивой женщине-полукровке, которую встретил в Гонконге. Отец тогда курсировал между Гонконгом и Сиднеем, а Ребекка училась в школе-интернате. Вивиенн, ее мачеха, каждый год ко дню рождения присылала ей какой-нибудь чудесный подарок. Отдыхали они все вместе в каких-нибудь экзотических местах: Бангкок, Пхукет, Бали, дважды Марракеш. Но потом у Вивиенн родился первый ребенок, очаровательный мальчуган, которого назвали Жан-Филлип. Два года спустя родилась маленькая Кристина.
   Мартина она встретила, когда училась в университете. Своей специализацией она выбрала журналистику. Он был на несколько лет старше, учился на юридическом. Он был незаурядно умен, красив, из превосходной семьи, единственный сын своих родителей. Очень скоро Ребекка узнала, что его мать — очень властная женщина. Мередит не очень нравилось, что отец Ребекки женился на полукровке.
   Они поженились, когда Ребекке было двадцать, а Мартину двадцать четыре. Сначала они были счастливы, вот только Мартин не считал, что ей так уж необходимо заканчивать учебу. Его семья была состоятельной. Сам он, многообещающий молодой юрист, работал в престижной фирме, которая выбрала его среди других претендентов. Его мать никогда не работала. Она великолепно вела дом, часто устраивала приемы. Ребекка должна была стремиться к тому же. А спустя несколько лет — Мартин не торопился с этим — они заведут детей. Двоих, не больше. Мальчика и девочку.
   Через некоторое время Ребекка поняла: Мартину не нужны друзья. По крайней мере ее друзья. Он не хотел приглашать их к себе в комфортабельный городской дом, свадебный подарок его родителей, не хотел ходить ни на какие их вечеринки и приемы. Постепенно их вообще перестали приглашать.
   Одна из подруг сказала: «Мартин хочет владеть тобой единолично, Бекки. Ты ведь такая умница. Неужели ты этого не видишь?»
   Их брак продержался ровно три года. Всего ничего. Или целую вечность? Она наотрез отказалась прекратить учебу. Женщины ее поколения хотели работать, реализовать себя, самоутверждаться. Она считалась подающей надежды студенткой. Слыша это, Мартин каждый раз откидывал назад голову и смеялся.
   — Журналистика? Это еще что за чертовщина?
   Можно просто засесть дома и написать какой-нибудь бестселлер.
   Начались споры и пререкания. Она чувствовала, что он загоняет ее в клетку, разрушает отношения с друзьями. Ей уже стало неинтересно все время проводить лишь с ним вдвоем. Мартин со всеми своими юридическими познаниями стал казаться ей не таким уж занимательным человеком. Для него было важно только одно; все ее внимание должно было безраздельно принадлежать ему.
   Рукоприкладство началось в последний год.
   Сначала он сбил ее с ног пощечиной. Она в тот же вечер ушла из дома к своей верной подруге Ким.
   Мартин примчался за ней и со слезами просил прощения.