Уэйс Маргарет. Судьба Темного Меча

   Такая унылая и мрачная вселенная не нравилась Сарьону, ему было здесь неуютно. И все же так было лучше, чем думать, что миром управляет какое-то властолюбивое мелкое божество, которое забавляется политикой и позволяет ханжески действовать от своего имени епископу, направляющему паству, словно отару овец.
   Но теперь Сарьон впервые подумал, что есть и другая возможность, — и от этой мысли его душа содрогнулась в благоговейном ужасе. Предположим, Олмин действительно существует где-то вовне, великий и всемогущий. Предположим, Он действительно знает количество песчинок, которые лежат на берегах за Гранью. Предположим, Ему в самом деле ведомо, что творится в сердцах и умах людей. Предположим, у Него есть план, необъятный, как мечты, план, которого простой смертный не в состоянии постичь.
   — И предположим, — прошептал Сарьон, глядя на витражное окно, на котором было изображена девятилучевая звезда, символ Олмина, — что мы все — часть этого плана и нас несет к нашему предназначению, к нашей судьбе, как пловца, подхваченного быстрым течением. Мы можем цепляться за камни, пытаться доплыть до берега, но наших сил не хватит, чтобы побороть течение. Наши руки срываются с камней, ноги нащупывают дно — но потом течение снова подхватывает нас и уносит дальше. И вскоре темные воды сомкнутся у нас над головами...
   Сарьон уронил голову на руки и закрыл глаза. Его грудь сдавило, как будто он и вправду тонул, легкие горели, требуя воздуха.
   Почему ему в голову пришла эта ужасная мысль? Потому что он знал, какой праздник будут отмечать через две недели. Джорам войдет в императорский дворец Мерилона ровно восемнадцать лет спустя после того, как он его покинул, с точностью до одного дня.
   Джорам будет праздновать годовщину своей собственной смерти.

ГЛАВА ПЯТАЯ
НИТИ ПАУТИНЫ

   Гораздо ниже императорского дворца в Мерилоне, ниже Верхнего города и Нижнего города, ниже садов и усыпальницы великого волшебника, который привел сюда свой народ из мира, где им грозила гибель, глубоко под землей находилась комната, о существовании которой знали только члены ордена, правящего на самом деле Тимхалланом. Однажды ночью в этой тайной комнате собрались восемь человек. Облаченные в черные рясы, со сложенными перед собой руками, они стояли вокруг девятилучевой звезды, начертанной на полу. Все головы под глубокими капюшонами были повернуты в одну сторону, к девятому лучу звезды, который пока был не занят. Все восьмеро терпеливо ожидали. Они знали цену терпению. Они знали, что терпение обычно вознаграждается.
   Воздух замерцал, и девятый луч звезды скрылся под длинными полами черного облачения. Оглядевшись и увидев, что все остальные уже в сборе, девятая кивнула и хлопнула в ладоши. Над самым центром звезды появилась и неподвижно зависла в воздухе большая книга в кожаном переплете, с чистыми страницами из тончайшего пергамента.
   — Приступим, — сказала девятая тому, кто стоял у первого луча звезды.
   Дуук-тсарит начал доклад. Пока он говорил, его слова записывались тонкими нитями пламени на пергаментных страницах огромной книги.
   — Сегодня днем на базаре потерялся ребенок, госпожа, — сказал он. — Его нашли и вернули родителям.
   Колдунья кивнула. Заговорил следующий Дуук-тсарит:
   — Мы раскрыли дело об убийстве алхимика Люсьена, госпожа. Только один человек обладал достаточными знаниями для того, чтобы создать вещество, которое, смешавшись с другим, могло произвести разрушительный взрыв — вместо того чтобы превратиться в эликсир молодости, изготовлением которого, как говорили, занимался алхимик.
   — Ученик алхимика.
   — Именно он, госпожа.
   — Мотив преступления?
   — Ученик алхимика Люсьена состоял в любовной связи с его женой. Во время допроса ученик признал и свою вину, и ее. Оба задержаны для вынесения приговора.
   — Хорошо. — Колдунья снова кивнула и посмотрела на следующий луч звезды.
   — Поиски Мертвого по имени Джорам продолжаются, госпожа. Проверены записи о прибывших в Мерилон, которые являются или могли бы быть полевыми магами. Обнаружено одиннадцать полевых магов, и все они проверены. У всех есть законные основания прибыть в город, и семеро исключено из списка подозреваемых. Кроме того, каталисты представили нам список братьев своего ордена, которые прибыли в город. Сравнив эти два списка, мы обнаружили любопытное совпадение.
   Дуук-тсарит замолчал и мысленно спросил у предводительницы, следует ли докладывать об этом всем собравшимся или только ей одной? Колдунья задумалась на мгновение, потом отослала всех остальных и закрыла книгу.
   — Продолжай, — сказала она, оставшись наедине с докладчиком.
   — Имя каталиста — отец Данстабль. Домашний каталист, покинул Мерилон несколько лет назад. По его словам, он вернулся в Мерилон, потому что его господин умер, а семья перестала нуждаться в каталисте.
   — Это можно проверить.
   — Конечно, мы проверяем, госпожа. Внешность не соответствует описанию отца Сарьона, но, возможно, это лишь маскировка. Любопытное совпадение состоит в том, что отец Данстабль вошел в город вместе с молодым человеком, который, как нам известно, некоторое время мог быть полевым магом.
   — У него были другие спутники?
   Колдун замялся.
   — Мы знаем об одном, но могут быть и другие, госпожа. В тот день у Врат было довольно людно и произошел инцидент, из-за которого поднялась суматоха.
   — Какой инцидент?
   — Попытка арестовать одного из спутников каталиста, госпожа. Симкина.
   Колдунья помрачнела.
   — Это усложняет дело. Известно, что император намерен лично решить вопрос в пользу Симкина. Не то чтобы этот Симкин имел какое-то значение. — Колдунья пренебрежительно махнула рукой. — Обычное дело, и его легко уладить. Но мы не должны показать, что нас интересует этот молодой человек. Император будет недоволен, а дело слишком деликатное — мы не можем позволить, чтобы он нанес удар нам... или принцу Ксавьеру. Поэтому продолжайте действовать крайне осторожно. Если сможете, изолируйте полевого мага и доставьте его на допрос. Или, может быть... — Колдунья задумалась.
   — Госпожа? Вы что-то сказали? — почтительно переспросил Дуук-тсарит.
   — Когда-то Симкин уже работал на нас, верно?
   — Да, госпожа, но... — На этот раз задумался колдун.
   — Но?
   — Он непредсказуем, госпожа.
   — И тем не менее, — колдунья приняла решение, — узнайте, что можно сделать в этом направлении. Симкин может оказать нам неоценимую помощь. Конечно, действуйте крайне осмотрительно. Полагаю, вы знаете, как найти подход к Симкину?
   Колдун поклонился.
   — А каталист?
   — С каталистом, как всегда, разберется Церковь. Я сообщу епископу Ванье, но он, вероятно, не станет ничего предпринимать без доказательств. Продолжайте расследование.
   — Да, госпожа.
   Колдунья замолчала, прикусив белыми зубами нижнюю губу. Колдун неподвижно стоял рядом с ней, понимая, что предводительница еще думает о нем и еще не позволила ему уйти. Наконец глаза колдуньи блеснули в тени капюшона, и она спросила:
   — А других спутников у него не было? Больше никого не было с этими тремя?
   Дуук-тсарит ожидал этого вопроса.
   — Госпожа... — тихо сказал он, зная, что она ненавидит извинения и оправдания, но не может не признавать пределы своих возможностей. — Возле Врат собралась большая толпа, поднялась суматоха. В конце концов, этот молодой человек, Джорам, — Мертвый. Мало того, если он действительно владеет силой темного камня, мы никак не сможем его увидеть.
   — Да, — пробормотала колдунья. — Вы наблюдаете за домом?
   — Насколько это возможно, учитывая, что император лично взял их под защиту. Я не решился расспрашивать слуг...
   — Вы поступили правильно. Слуги много болтают, а мы не можем допустить, чтобы эти молодые люди насторожились. Помните об этом, когда будете разговаривать с Симкином. Если это те, кто нам нужен, малейшего намека на неприятности будет достаточно, чтобы они сбежали. Наша единственная надежда — на то, что они останутся в городе. Если они выберутся во Внешние земли, мы потеряем их след. Дайте им время, усыпите их бдительность, и они допустят какую-нибудь ошибку. Когда они это сделают, мы будем наготове.
   — Да, госпожа. — Дуук-тсарит поклонился и, почувствовав, что его отпускают, исчез.
   — Терпение, — прошептала ему вслед колдунья вместо благословения.

ГЛАВА ШЕСТАЯ
САД

   Жители Мерилона знают, что сердце любого дома — это внутренний сад, или домашний сад, как его еще называют. Возле каждого жилища, не важно, насколько маленького и тесного, есть свой внутренний сад — пусть даже это всего лишь грядка с цветами посреди мощеной дорожки. Безмятежность зелени дарует радость и утешение всем, кто живет в доме. Легенды гласят, что Жизнь, которую Олмин дарует семейству, произрастает в домашнем саду.
   Конечно же, богатые мерилонцы владеют самыми прекрасными садами. Ухоженный и правильно обустроенный внутренний сад может осчастливить семью и другими способами, и лорд Самуэлс хорошо это знал. Положение в обществе коренится и вырастает в домашнем саду. Поэтому сады лорда Самуэлса были не просто прекрасны. Как и многое другое в его жизни, эти сады были солидным капиталовложением.
   Ухаживать за домашним садом не так-то просто. Лорд Самуэлс мог бы позволить себе нанять садовника, но это выглядело бы так, будто он слишком высоко вознесся при своем общественном положении. Поэтому лорд Самуэлс сам ухаживал за садом. Он заходил в сад каждое утро, перед работой, и проверял, все ли там в порядке. Драконьи лилии, например, имели возмутительную привычку выплевывать голубое пламя в определенные часы дня. Эти весьма красивые и полезные цветы могли причинить вред, если за ними не присматривать как следует. Кроме того, лорду Самуэлсу приходилось каждый день подстригать поющий бамбук. Некоторые побеги вырастали быстрее других и постоянно выбивались из общей мелодии. Пальмы-опахала нужно было каждое утро настраивать по погоде. Их раскачивающиеся кроны создавали легкий бриз, приятный в теплые дни, но неуместный, когда на улице прохладно. В прохладные дни приходилось применять магию, чтобы пальмы-опахала не раскачивались.
   Но все это были небольшие затруднения. В целом сад лорда Самуэлса был хорошо распланирован, ухожен и весьма привлекателен и нравился всем. Конечно, по размеру он уступал садам представителей высшего класса. Но изобретательный лорд Самуэлс нашел способ сделать свой сад больше — хотя бы зрительно. Садовые дорожки, которые вились среди высоких, пышных кустарников, деревьев и цветов, представляли собой настоящий лабиринт, состоящий из множества поворотов и пересечений. Оказавшись в саду, гость не только терял из виду дом, но вскоре переставал понимать, с какой стороны он находиться. Бродя по дорожкам, направление которых лорд Самуэлс каждый день старательно изменял, гость мог заблудиться в саду и с удовольствием проблуждать здесь несколько часов.
   Прогулки в саду были самым любимым занятием Гвендолин — после флирта, конечно.
   У Гвендолин было неплохое образование. Сейчас у Альбанара было модно давать дочерям образование. Каждое утро девушка вместе с Марией сидела за уроками, предположительно — изучая теорию и философию магии и религии. Лорду Самуэлсу нравилось каждое утро видеть, как дочь сидит в своей комнате, склонив златокудрую головку над книгой. Уходя на работу, он с удовольствием об этом вспоминал. Но лорд Самуэлс не знал, что стоило ему уйти, как книга тотчас же исчезала или на ее месте появлялась другая, гораздо более интересная — об отважном сэре Хьюго, разбойнике с большой дороги.
   Время от времени леди Розамунда тоже давала дочери уроки. Миледи обучала Гвендолин вести домашнее хозяйство, управлять слугами, воспитывать детей. Эти уроки нравились Гвендолин почти так же, как и ее матери. Обе подолгу и с наслаждением возводили и обставляли мебелью роскошные воздушные замки. Но как бы Гвендолин ни нравились уроки матери или книжки Марии о сэре Хьюго, девушка каждый день с нетерпением ждала окончания занятий, после которых они с Марией уходили в сад.
   Леди Розамунда говорила, смеясь, что в жилах Гвен течет кровь друидов, потому что девушке на удивление хорошо удавалось справляться со всем, что касается растений, особенно для человека, не рожденного для этого Таинства. От одного только голоса Гвен на самом сухом кусте шиповника могли распуститься цветы. Поникшие, увядающие ростки поднимались от ее нежных прикосновений, а сорная трава прижималась к земле при приближении девушки и старалась не попасться ей на глаза.
   Гвендолин никогда не была так счастлива, как во время утренних прогулок по саду. И конечно, по чистой случайности Джорам в это время тоже оказался в саду. По крайней мере, он сказал, что это случайность. Он просто хотел немного подышать свежим воздухом. Молодой человек как будто и вправду удивился, увидев Гвендолин, парящую над ним в воздухе, среди розовых деревьев. Золотые волосы девушки, заплетенные в косы и красиво уложенные вокруг ее головы, сияли на солнце. В легком розовом платье с ленточками Гвендолин и сама казалась похожей на розу.
   — Доброе утро, сэр, — сказала Гвендолин, и на ее щеках вспыхнул румянец.
   — Доброе утро, миледи, — мрачно ответил Джорам, глядя на нее снизу вверх. Он так и остался стоять на земле.
   — Прошу вас, присоединяйтесь ко мне, — предложила Гвендолин и показала на место в воздухе рядом с собой.
   К ее удивлению, Джорам еще больше помрачнел, густые черные брови сошлись на переносице в одну суровую, прямую линию.
   — Нет, благодарю вас, миледи, — ровным голосом ответил он. — У меня недостаточно Жизни...
   — О! — воскликнула Гвендолин. — Мария даст вам Жизнь, раз уж вашего каталиста сейчас нет с вами. Мария! Где ты?
   Оглядываясь в поисках каталистки, девушка не заметила, как болезненно исказилось лицо Джорама. Но Мария, которая как раз приближалась к своей госпоже и смотрела прямо на молодого человека, все прекрасно видела. Хотя каталистка и не поняла, что это может означать, она все-таки догадалась, что по какой-то причине он не может сейчас использовать свою магию. Как любой хороший слуга, каталистка предложила юноше извиняющее обстоятельство — свою собственную несостоятельность.
   — Прошу простить меня, миледи, — сказала Мария. — Я что-то не очень хорошо себя чувствую. Я не спала всю ночь, возилась с малютками.
   — А я, эгоистичное чудовище, все утро вытягиваю у тебя энергию! — всплеснула руками Гвендолин. — Прости меня, Мария! Я сейчас спущусь вниз. Не двигайтесь.
   Невесомое платье девушки обернулось вокруг нее, словно розовое облачко, Гвендолин опустилась и зависла над самой землей, чтобы не поранить босые ноги о камни на дорожке.
   Мария посмотрела на Джорама и увидела, что юноша смотрит на нее с благодарностью. Но потом в его темных глазах промелькнула внезапная подозрительность, взгляд юноши стал испытующим — как будто он пытался понять, что известно каталистке. Мария почувствовала себя неуютно под этим взглядом.
   — Если хотите, я покажу вам сад, сэр, — робко предложила Гвендолин.
   — Благодарю вас, миледи. Я буду очень рад вашему обществу, — ответил Джорам, продолжая сверлить темным взглядом Марию. — Мой отец был каталистом, — добавил юноша, желая как-то объясниться. — Я — Альбанара, но во мне очень мало Жизненной силы.
   — В самом деле, сэр? — вежливо спросила Мария. Ее смущал и, как ни странно, почему-то пугал взгляд молодого человека.
   — Каталист? — невинно переспросила Гвендолин. — И при этом вы — не каталист, как ваш отец? Это очень необычно.
   — У меня была очень необычная жизнь, — мрачно сказал Джорам, отвернувшись от Марии. Он предложил Гвендолин руку, чтобы поддержать ее, когда девушка медленно поплыла по воздуху рядом с ним.
   — Мне очень интересно послушать рассказ о вашей жизни, — призналась Гвендолин. — Вы жили снаружи, не правда ли? — Девушка вздохнула и посмотрела на сад. — Вся моя жизнь прошла здесь. Я никогда не бывала за пределами Мерилона. Расскажите мне о мире. Какой он?
   — Иногда — очень неприятный, — негромко сказал Джорам.
   Темные глаза юноши стали задумчивыми и печальными. Он посмотрел на белую ручку девушки в своей мозолистой руке — ее кожа была такая нежная и мягкая, а его кожу покрывали шрамы от работы в кузнице.
   — Я расскажу вам свою историю, если вы хотите ее услышать, — сказал Джорам, переводя взгляд на великолепную клумбу с тигровыми лилиями. — Я уже рассказал о себе вашему отцу этой ночью. Моя мать, как и вы, родилась и выросла в Мерилоне. Ее звали Анджа. Она была Альбанара...
   Он продолжал говорить, рассказывая о трагической судьбе Анджи (столько, сколько считал допустимым рассказать юной девушке). Временами его голос дрожал, и тогда юноша говорил так тихо, что Гвендолин приходилось подплывать к нему поближе, чтобы расслышать слова.
   Мария следовала за молодыми людьми на почтительном расстоянии и слушала, делая вид, что не слышит, и наблюдала, притворяясь, что ничего не замечает.
   — Ваша мать умерла, и теперь вы явились сюда, чтобы получить свое имя и состояние? — спросила Гвендолин, когда юноша закончил рассказ. Глаза девушки блестели от слез.
   — Да, — решительно сказал Джорам.
   — По-моему, это прекрасно — то, что вы делаете, — сказала Гвендолин. — И я надеюсь, что вы найдете семью своей матери и заставите этих людей понять и прочувствовать, как ужасно они с ней поступили. Не могу себе представить большей жестокости! Ее заставили смотреть, как казнят ее возлюбленного — да еще такой страшной казнью! — Гвендолин покачала головой, слезы покатились у нее по щекам. — Не удивительно, что она обезумела, бедняжка. Наверное, она очень любила вашего отца.
   — И он тоже любил ее, — сказал Джорам. Он повернулся к девушке и взял ее за вторую руку. — Ради нее он принял смерть, стал живым камнем.
   Гвендолин покраснела до корней волос, от волнения ее дыхание сбилось и участилось. Девушка ясно видела невысказанные слова в глазах Джорама, чувствовала, как некая волнующая, непонятная энергия перетекает в ее руку из его ладони. Сладкая, томительная боль пронзила ее сердце — восторг, смешанный со страхом. Гвендолин внезапно показалось, что вот так держаться за руки — очень неправильно. Виновато оглянувшись на Марию, девушка отняла свои руки у молодого человека. Он не пытался ее удержать.
   Спрятав руки за спиной — от греха подальше, — Гвендолин отвернулась, чтобы не видеть волнующих темных глаз Джорама, и заговорила о первом, что пришло в голову.
   — Я одного только не понимаю, — сказала она, задумчиво приподняв брови. — Если Церковь запретила вашим отцу и матери пожениться, как же они могли зачать ребенка? Разве каталисты...
   В это мгновение Мария поспешила к своей госпоже.
   — Гвен, дитя мое, ты вся дрожишь. Кажется, Сиф-ханар сегодня ошиблись с погодой. Вам не кажется, что утро слишком прохладное для весны? — спросила каталистка, обращаясь к Джораму.
   — Нет, сестра, — ответил молодой человек. — Впрочем, я привык к любым переменам погоды.
   — Мне совсем не холодно, Мария, — начала говорить Гвендолин, как вдруг ей в голову пришла неожиданная мысль. — Но, впрочем, ты, Мария, как всегда, права, — сказала девушка, потирая руки. — Я и вправду немножко замерзла. Будь так добра, сходи в дом и принеси мою шаль.
   Каталистка слишком поздно поняла свою оплошность.
   — Миледи может наворожить себе шаль, — сказала Мария, немного резковато.
   — Нет. — Гвендолин покачала головой и лукаво улыбнулась. — Я растратила слишком много Жизни, а ты слишком устала, чтобы дать мне еще. Прошу тебя, принеси мне шаль, Мария. Ты ведь знаешь, как мама волнуется, когда я простужаюсь. Мы подождем тебя здесь. Мне кажется, господин Джорам не откажется составить мне компанию, не так ли?
   Господин Джорам, конечно же, не возражал. И Марии пришлось идти в дом и искать шаль. Гвендолин молилась, чтобы шаль не находилась подольше.
   Все еще держа руки за спиной, но ощущая странное желание снова почувствовать эту сладкую, щемящую боль, Гвендолин повернулась к Джораму. Она подняла голову и заглянула молодому человеку в глаза — и боль вернулась, хотя и не такая сладкая, как прежде. Снова появилось чувство, будто молодой человек поглощает все тепло и радость ее души, утоляя свой голод, но не возвращает ничего взамен.
   Взгляд темных глаз пугал Гвендолин, пугал даже больше, чем прикосновения молодого человека, и она отвела глаза.
   — Я... я замерзла, — пролепетала девушка и чуть отстранилась от молодого человека. — Наверное, мне нужно пойти в дом...
   — Не уходите, Гвендолин, — сказал Джорам. От его голоса Гвендолин пробрала дрожь, как будто она вдруг оказалась внутри грозовой тучи и прикоснулась к молнии. — Вы знаете, что я чувствую к вам...
   — Я не знаю, что вы чувствуете, не имею ни малейшего понятия! — Гвендолин неожиданно успокоилась, испуг сменился наслаждением от игры. Теперь они играли по правилам, которые девушка знала и понимала. — И более того, — надменно добавила она, отворачиваясь и протягивая руку, чтобы потрогать цветок лилии. — Мне это совершенно безразлично.
   То же самое она говорила, флиртуя с сыном герцога Манчуа, и этот пылкий юноша бросился к ее ногам — да, в самом деле бросился на колени, — заявляя о своей вечной преданности и множестве других приятных глупостей, над которыми Гвендолин и ее кузины хихикали весь вечер. Протянув руку к лилии, Гвендолин ожидала, что Джорам скажет и сделает то же самое.
   Но он молчал.
   Взглянув на молодого человека из-под полуопущенных длинных ресниц, Гвендолин испугалась того, что увидела.
   Джорам выглядел как человек, осужденный на смерть. Его загорелое лицо побледнело, губы стали серыми, как пепел, и крепко сжались, чтобы незаметно было, как они дрожат, и, может быть, чтобы не произнести слова, которые пылали в глазах молодого человека и готовы были сорваться с уст. На его щеках вздулись желваки. Потом Джорам заговорил, с заметным усилием.
   — Простите меня, — сказал он. — Я вел себя как дурак. Очевидно, я ошибся, приняв вашу доброту... Позвольте мне вас покинуть...
   Гвендолин ахнула. Что он говорит? Что он делает? Он уходит! Он повернулся и пошел прочь, и сверкающие на солнце мраморные плитки дорожки шуршали под его сапогами! Но это совсем не по правилам игры!
   И внезапно Гвендолин поняла, что для него это была совсем не игра. Она вспомнила историю его жизни и прочувствовала ее, на этот раз — сердцем взрослой женщины. Она прочувствовала его мрачность, его суровость. Вспомнила страстное желание в его глазах, темное желание.
   На мгновение Гвендолин замешкалась, вся дрожа. Часть ее хотела позволить ему уйти, хотела остаться прежней маленькой девочкой и играть в свои игры, но другая ее часть нашептывала, что если она так сделает, то потеряет нечто драгоценное, некое сокровище, подобного которому она не найдет за всю оставшуюся жизнь. Джорам уходил все дальше. Сердце Гвендолин снова сжалось от боли, но теперь боль была не приятной, а холодной и глубокой.
   Магия покинула тело Гвендолин, и девушка рухнула на дорожку. Джорам уходил все дальше и дальше. Не обращая внимания на боль — твердые камни врезались в нежную кожу на ее ступнях, — Гвендолин побежала по дорожке.
   — Стой, о, стой! — задыхаясь, закричала она.
   Джорам застыл на месте и повернулся на голос.
   — Прошу тебя, не уходи! — умоляла Гвендолин, протягивая к нему руки. Она наступила на край своей длинной развевающейся юбки и едва не упала. Джорам подхватил девушку и прижал к себе.
   — Не покидай меня, Джорам, — прошептала Гвендолин и заглянула ему в глаза. Молодой человек прижимал ее к груди, очень нежно и осторожно, и его руки дрожали. Гвендолин тоже дрожала. — Мне не безразлично! Совсем не безразлично! Сама не знаю, почему я так говорила! Это было так жестоко, так дурно с моей стороны... — Спрятав лицо в ладонях, она разрыдалась.
   Джорам крепко обнял девушку и погладил ее шелковистые золотые волосы. Кровь стучала у него в ушах. Его опьянил аромат ее духов, мягкость ее тела, которое было так близко.
   — Гвендолин, — сказал Джорам срывающимся от волнения голосом. — Могу я просить у твоего отца позволения жениться на тебе?
   Гвендолин не смотрела на него, а не то увидела бы темноту в его душе — темноту, которая затаилась там, словно дикий зверь. Сам Джорам верил, что держит этого зверя на цепи и способен им управлять. Если бы Гвендолин, совсем юная девушка, увидела эту темноту, она бы убежала прочь. Потому что только зрелая женщина, поборовшая такую же темноту в своей собственной душе, смогла бы смотреть на это без страха. Но Гвендолин прятала лицо в ладонях и только кивнула в ответ.
   Джорам улыбнулся и, заметив вдалеке Марию с шалью в руках, поспешил предупредить Гвендолин, добавив, что поговорит с ее отцом как можно скорее. Потом он ушел, а Гвен осталась стоять на дорожке. Она торопливо вытирала слезы с лица и кровь с разбитых ног, стараясь спрятать раны от бдительной гувернантки.
 
   На третий вечер после визита императора в сад вышла прогуляться другая пара. Милорд привел сюда миледи, потому как ему срочно понадобилось поговорить с ней наедине.
   — Значит, история про злобного дядю — выдумка? — разочарованно спросила леди Розамунда у своего супруга.