Страница:
Ему в голову пришла мысль:
– А что вы сами здесь делаете? Почему вы пришли сюда, если не знали, что я здесь… Нет, вы знали! У вас тут какая-то сигнализация…
– Пожалуйста, брат, успокойтесь, – сказал Самах уже значительно мягче. Казалось, что его гнев внезапно испарился, как испаряются лужицы на солнце. Он протянул Альфреду руку в знак примирения. Собаке это не понравилось, и она вклинилась между Альфредом и Советником.
Сомах бросил на собаку холодный взгляд и отдернул руку.
– Я смотрю у вас есть телохранитель. Альфред покраснел и попытался отодвинуть собаку в сторону.
– Извините. Он.
– Нет-нет, брат. Это я должен извиняться, – Самах наклонил голову и печально вздохнул. – Ола уже говорила мне, что я слишком много работаю. Начинают сдавать нервы. Я погорячился. Я забыл, что вы здесь чужой и не можете знать наших правил относительно этой библиотеки. Конечно же, она открыта для всех сартанов. Но, как вы сами можете видеть, – Советник повел рукой в сторону раздела «Древняя история», – многие из этих свитков старые и очень хрупкие. Нельзя, например, позволить, чтобы к ним: прикасался ребенок. Или те, кто одержим пустым любопытством. Такие люди, конечно же, не хотят ничего плохого, но по небрежности могут причинить непоправимый вред, Я думаю, вы не станете обвинять нас за то, что мы хотим знать, кто входит библиотеку?
Нет, Альфред признавал, что это достаточно уважительная причина. Но Самах был не из тех людей, которые способны бросить все и примчаться сюда в испуге, что дети перепачкают виноградным желе его драгоценные манускрипты. А ведь Советник на самом деле был испуган. Разгневан и испуган. Его гнев был порожден страхом. Глаза Альфреда непроизвольно остановились на том разделе, с которого Раму начал свою проверку
– Конечно, мы всегда рады приветствовать серьезных исследователей, – продолжал Самах. – Только сперва они должны прийти в Совет и попросить ключ.
Самах пристально наблюдал за Альфредом. Альфред попытался отвести глаза от названия раздела и посмотреть на Самаха, но глаза сопротивлялись. Они упорно желали смотреть в прежнем направлении. Альфред попытался перевести взгляд. Напряжение оказалось слишком большим. Веки начали дергаться, и Альфред как-то странно замигал.
Самах замолчал и посмотрел на него.
– С вами все в порядке?
– Простите, – пробормотал Альфед„ – Нервы шалят.
Советник нахмурился. У сартанов нервы не шалят.
– Теперь вы понимаете, брат, почему мы наблюдаем за тем, кто сюда входит? – настойчиво спросил Самах. Было ясно, что терпение вот-вот покинет его,
«Понимаю ли я, почему библиотека превращена в ловушку с сигнализацией и почему вошедшего держат как заложника до тех пор, пока глава Совета не явится и не допросит его? Нет, – подумал Альфред, – этого я действительно не понимаю»,
Но он только кивнул и пробормотал что-то насчет того, что он, конечно же, все понимает.
– Бывает, бывает! – произнес Самах с натянутой улыбкой. – Случайность, как вы сами сказали. Никакой вред не нанесен. Я уверен, что вы сожалеете о случившемся. А мы с Раму сожалеем о том, что перепугали вас до полусмерти. Ну а сейчас пора обедать. Вы расскажете историю Оле. Боюсь, Раму, твоя мать будет долго смеяться над этим недоразумением.
Раму издал болезненный смешок. Он явно не видел в этом ничего веселого.
– Пожалуйста, брат, присядьте, – сказал Самах, жестом указывая на стул. – Я пойду открою вход. Это сложные руны. Мне понадобится некоторое время, чтобы исполнить их. Вас это утомит. Нет никакой необходимости стоять и ждать, пока я буду возиться. Раму составит вам компанию в мое отсутствие.
«Раму должен проследить, чтобы я не подсматривал за вами и не нашел выход». Альфред опустился: на стул и почесал собаку за ухом «Возможно, от этого будет больше вреда, чем пользы, но я все-таки задам один вопрос».
– Самах, – позвал он, остановив главу Совета на полпути к двери. – Теперь, когда я знаю правила этой библиотеки, могу я получить разрешение на вход? Видите ли, менши всегда были моим хобби. Особенно меня интересовали гномы Ариануса. Я заметил здесь несколько текстов…
Он прочитал ответ во взгляде Самаха.
Альфред осекся. Губы его несколько раз шевельнулись, но больше никаких слов не последовало.
Самах терпеливо подождал, чтобы быть уверенным, что Альфред уже закончил свою мысль.
– Конечно, вы можете здесь работать, брат. Мы будем рады предоставить в ваше распоряжение все имеющиеся у нас документы по интересующей вас теме. Но не сейчас.
– Не сейчас? – переспросил Альфред.
– Нет, боюсь, не сейчас Совет хочет проверить библиотеку и убедиться:, что за время Сна она не пострадала Когда мы обсуждали эту проблему, я рекомендовал Совету временно закрыть доступ в библиотеку. И мы должны позаботиться, чтобы отныне не было никаких «случайных» посетителей.
Советник повернулся и исчез за дверью в дальней стене, открыв ее при помощи едва слышно произнесенной руны. Дверь захлопнулась за ним. До Альфреда долетели звуки песнопения, но слова были совершенно неразборчивы
Раму сел напротив Альфреда и попытался наладить дружеские отношения с собакой. Собака холодно отвергла эти попытки.
Взгляд Альфреда скова заскользил по заголовкам запретных свитков
Глава 17. ГАРГАН. ЧЕЛЕСТРА
– А что вы сами здесь делаете? Почему вы пришли сюда, если не знали, что я здесь… Нет, вы знали! У вас тут какая-то сигнализация…
– Пожалуйста, брат, успокойтесь, – сказал Самах уже значительно мягче. Казалось, что его гнев внезапно испарился, как испаряются лужицы на солнце. Он протянул Альфреду руку в знак примирения. Собаке это не понравилось, и она вклинилась между Альфредом и Советником.
Сомах бросил на собаку холодный взгляд и отдернул руку.
– Я смотрю у вас есть телохранитель. Альфред покраснел и попытался отодвинуть собаку в сторону.
– Извините. Он.
– Нет-нет, брат. Это я должен извиняться, – Самах наклонил голову и печально вздохнул. – Ола уже говорила мне, что я слишком много работаю. Начинают сдавать нервы. Я погорячился. Я забыл, что вы здесь чужой и не можете знать наших правил относительно этой библиотеки. Конечно же, она открыта для всех сартанов. Но, как вы сами можете видеть, – Советник повел рукой в сторону раздела «Древняя история», – многие из этих свитков старые и очень хрупкие. Нельзя, например, позволить, чтобы к ним: прикасался ребенок. Или те, кто одержим пустым любопытством. Такие люди, конечно же, не хотят ничего плохого, но по небрежности могут причинить непоправимый вред, Я думаю, вы не станете обвинять нас за то, что мы хотим знать, кто входит библиотеку?
Нет, Альфред признавал, что это достаточно уважительная причина. Но Самах был не из тех людей, которые способны бросить все и примчаться сюда в испуге, что дети перепачкают виноградным желе его драгоценные манускрипты. А ведь Советник на самом деле был испуган. Разгневан и испуган. Его гнев был порожден страхом. Глаза Альфреда непроизвольно остановились на том разделе, с которого Раму начал свою проверку
– Конечно, мы всегда рады приветствовать серьезных исследователей, – продолжал Самах. – Только сперва они должны прийти в Совет и попросить ключ.
Самах пристально наблюдал за Альфредом. Альфред попытался отвести глаза от названия раздела и посмотреть на Самаха, но глаза сопротивлялись. Они упорно желали смотреть в прежнем направлении. Альфред попытался перевести взгляд. Напряжение оказалось слишком большим. Веки начали дергаться, и Альфред как-то странно замигал.
Самах замолчал и посмотрел на него.
– С вами все в порядке?
– Простите, – пробормотал Альфед„ – Нервы шалят.
Советник нахмурился. У сартанов нервы не шалят.
– Теперь вы понимаете, брат, почему мы наблюдаем за тем, кто сюда входит? – настойчиво спросил Самах. Было ясно, что терпение вот-вот покинет его,
«Понимаю ли я, почему библиотека превращена в ловушку с сигнализацией и почему вошедшего держат как заложника до тех пор, пока глава Совета не явится и не допросит его? Нет, – подумал Альфред, – этого я действительно не понимаю»,
Но он только кивнул и пробормотал что-то насчет того, что он, конечно же, все понимает.
– Бывает, бывает! – произнес Самах с натянутой улыбкой. – Случайность, как вы сами сказали. Никакой вред не нанесен. Я уверен, что вы сожалеете о случившемся. А мы с Раму сожалеем о том, что перепугали вас до полусмерти. Ну а сейчас пора обедать. Вы расскажете историю Оле. Боюсь, Раму, твоя мать будет долго смеяться над этим недоразумением.
Раму издал болезненный смешок. Он явно не видел в этом ничего веселого.
– Пожалуйста, брат, присядьте, – сказал Самах, жестом указывая на стул. – Я пойду открою вход. Это сложные руны. Мне понадобится некоторое время, чтобы исполнить их. Вас это утомит. Нет никакой необходимости стоять и ждать, пока я буду возиться. Раму составит вам компанию в мое отсутствие.
«Раму должен проследить, чтобы я не подсматривал за вами и не нашел выход». Альфред опустился: на стул и почесал собаку за ухом «Возможно, от этого будет больше вреда, чем пользы, но я все-таки задам один вопрос».
– Самах, – позвал он, остановив главу Совета на полпути к двери. – Теперь, когда я знаю правила этой библиотеки, могу я получить разрешение на вход? Видите ли, менши всегда были моим хобби. Особенно меня интересовали гномы Ариануса. Я заметил здесь несколько текстов…
Он прочитал ответ во взгляде Самаха.
Альфред осекся. Губы его несколько раз шевельнулись, но больше никаких слов не последовало.
Самах терпеливо подождал, чтобы быть уверенным, что Альфред уже закончил свою мысль.
– Конечно, вы можете здесь работать, брат. Мы будем рады предоставить в ваше распоряжение все имеющиеся у нас документы по интересующей вас теме. Но не сейчас.
– Не сейчас? – переспросил Альфред.
– Нет, боюсь, не сейчас Совет хочет проверить библиотеку и убедиться:, что за время Сна она не пострадала Когда мы обсуждали эту проблему, я рекомендовал Совету временно закрыть доступ в библиотеку. И мы должны позаботиться, чтобы отныне не было никаких «случайных» посетителей.
Советник повернулся и исчез за дверью в дальней стене, открыв ее при помощи едва слышно произнесенной руны. Дверь захлопнулась за ним. До Альфреда долетели звуки песнопения, но слова были совершенно неразборчивы
Раму сел напротив Альфреда и попытался наладить дружеские отношения с собакой. Собака холодно отвергла эти попытки.
Взгляд Альфреда скова заскользил по заголовкам запретных свитков
Глава 17. ГАРГАН. ЧЕЛЕСТРА
Мы снова дома!
Я разрываюсь между радостью и горем, между ужасным несчастьем, случившимся в наше отсутствие… Нет, лучше я запишу все по порядку.
Сейчас я сижу в собственной комнате. Вокруг меня милые моему сердцу вещи. Все точно такое, каким я его оставила. Это несказанно удивило меня. В отличие от двух остальных народов, гномы очень практично относятся к смерти. Когда гном умирает, его родственники и друзья в течение ночи оплакивают его, потом в течение дня празднуют воссоединение умершего с Единым. После этого все имущество покойника делится между родственниками и друзьями. Его комнату убирают и туда вселяется другой гном note 28. Я полагала, что этому обычаю последуют и в моем случае, и была готова обнаружить в своей комнате удобно там устроившуюся кузину Фриску. Мне не стыдно признаться, что я с удовольствием собиралась спустить свою несносную родственницу с лестницы вместе с ее кудрявыми бакенбардами
Но оказалось, что мама не верила в то, что я умерла. Она просто отказалась в это верить, хотя тетя Гертруда, как мне рассказывал отец, дошла до того, что посмела намекать, будто мама лишилась рассудка. После этого мама решила продемонстрировать свое искусство метания топора и очень энергично пообещала «подправить Гертруде прическу» или что-то в этом духе.
Пока мама снимала топор со стены, пала напомнил тете, что, хотя руки у мамы по-прежнему крепкие, прицел у нее уже не тот, что в молодости. Тетя Гертруда внезапно вспомнила, что у нее есть срочное дело где-то в другом месте. Она с трудом извлекла Фриску из моей комнаты (наверно, при помощи лебедки), и они убрались.
Но я опять брожу по боковому туннелю, как у, нас говорят. Последнее, о чем я писала, – как мы плыли на корабле навстречу смерти, а теперь мы дома, в целости и сохранности, и я понятия не имею, как нам это удалось.
Не было никакого героического сражения в змеиной пещере. Был только разговор на языке, которого никто из нас не понял. Наш корабль был разбит. Мы выплыли на поверхность. Змеи-драконы нашли нас и вместо того, чтобы убить, надарили нам подарков и отправили в пещерку. Эпло остался и всю ночь разговаривал со змеями. Когда он вернулся, то сказал, что он устал и не хочет разговаривать и что он все объяснит в другой раз. Но он заверил нас, что мы в безопасности, и сказал, что мы можем спокойно спать, а утром отправимся домой!
Мы очень удивились и принялись тихо спорить (Элэйк заставила нас говорить шепотом, чтобы не беспокоить Эпло). Но, однако, мы так и не смогли разгадать эту загадку, и в конце концов заснули от усталости.
На следующее угрю появилось еще больше еды и еще больше подарков. Я потихоньку выглянула из пещерки и, к своему удивлению, обнаружила, что у берега ошвартована наша подлодка, совершенно целая. Змеев и след простыл.
– Драконы починили ваш корабль, – с набитым ртом сказал Эпло. – Мы можем плыть обратно.
Он ел какую-то стряпню Элэйк, а она сидела рядом и с обожанием смотрела на него.
– Они сделали это ради тебя, – тихо сказала она. – Ты спас нас, как и обещал. А теперь ты возвращаешь нас домой. Наш народ назовет тебя героем. Тебе отдадут все, что ты пожелаешь.
Она, конечно же, надеялась, что Эпло пожелает жениться на дочери вождя – то есть на ней.
Эпло пожал плечами и сказан, что он не сделал ничего особенного. Но было видно, что он доволен собой. Я заметила, что на его коже снова стали появляться синие рисунки. И еще он был очень осторожен и даже не смотрел в сторону кувшина, полного воды, которую я принесла для умывания.
– Боюсь, как бы они просто не подсластили нам пилюлю note 29, – тихо сказала я Девону.
– Ты только подумай, Грюндли, – так ж тихо ответил он и мечтательно вздохнул, – через несколько дней я буду с Сабией!
Он даже не услышал, что я ему сказала! Могу поспорить, что Эпло он не слушал вообще. Вот вам наглядный пример того, что любовь – по крайней мере, у эльфов и людей – пагубно влияет на рассудок. Благодарение Единому, мы, гномы, не такие! Я люблю Хартмута до последней волосинки в его бороде, но мне было бы стыдно, если бы я позволила чувствам превратить мои мозги в кашу.
Тогда я ничего такого не сказала. А теперь…
Опять я норовлю забежать вперед.
– Оно, конечно, хорошо, только не стоит забывать, что ничего не достается даром, – пробормотала я себе в бакенбарды. Я опасалась, что, если Элэйк услышит меня, она мне глаза выцарапает
Но вместо этого, похоже, меня услышал Эпло и нахмурился. Я была довольна. Пускай знает, что хотя бы один из нас не намерен слепо верить каждому его слову. Он посмотрел на меня и улыбнулся своей странной кривой улыбкой, от которой меня бросило в дрожь.
Когда Эпло закончил есть, то сказал, что мы можем уходить отсюда. Еду и подарки можно забрать с собой. Это предложение оскорбило даже Элэйк.
– Ни золото, ни драгоценности не могут вернуть обратно моих соплеменников, убитых этими чудовищами, или вознаградить нас за перенесенные страдания, – сказала она, с презрением глядя на горы сокровищ,
– Я бы выбросил эти кровавые деньги в Доброе море, если бы не боялся отравить рыб, – гневно сказал Девон.
– Дело ваше, – снова пожал плечами Эпло. – Но эти сокровища могли бы пригодиться вам, когда вы поплывете на вашу новую родину.
Мы переглянулись. Мы так боялись змеев-драконов, что напрочь забыла о другой опасности, угрожающей нашим народам, – о том, что морское солнце уходит.
– Позволят ли нам змеи построить новые морские охотники? – с сомнением спросила я.
– Даже более того. Они предлагают использовать их магию для восстановления тех кораблей, которые были разрушены. А еще они сообщили мне очень важные сведения об этом новой родине.
Мы набросились на него с вопросами, но он отказался отвечать и сказал, что это будет неприлично – рассказать нам об этом прежде, чем он обсудит эти новости с нашими родителями. Мы были вынуждены признать, что он прав.
Элэйк посмотрела на золото и сказала, что будет стыдно, если все это пропадет безо всякой пользы. Девон заметил, что вон тот шелковый отрез именно того цвета, который так любит Сабия. Я вообще-то уже сунула в карман несколько драгоценных камней (как я писала раньше, мы, гномы, – очень практичный народ), но с радостью подобрала еще несколько, чтобы остальные не подумали, что я брезгую.
Мы погрузили подарки и еду на борт подлодки. Я тщательно осмотрела корабль. Конечно, у змеев-драконов очень сильная магия, но я сильно сомневаюсь, чтобы у них было хоть какое-то представление о корабельном деле. Но, однако, змеи все восстановили в прежнем виде, и я решила, что на этом плыть можно.
Мы обосновались в своих прежних комнатах. Они были такими же, какими мы их покинули. Я даже обнаружила вот это – мой дневник, на том же месте, где я его оставила. И никаких следов воды. Даже чернила нигде не расплылись. Потрясающе! Мне стало как-то не по себе. Дневник поразил меня больше, чем все остальное, и я уже не знала, действительно ли это все случилось или это был всего лишь страшный сон.
Корабль отчалил сам по себе, под влиянием той же магической силы, что и раньше, и мы поплыли домой.
Я проверяла по дневнику – обратный путь занял ровно столько же времени, но нам он показался намного длиннее. Мы смеялись и возбужденно болтали о том, что мы сделаем прежде всего, когда вернемся домой, о том, что нас, наверно, будут считать героями, и о том, что каждый из нас можсег сделать для Эпло.
Мы вообще очень много говорили об Эпло. По крайней мере, мы с Элэйк. Она пришла ко мне в каюту на первую же ночь по дороге домой. Это был тот час перед сном, когда тоска по дому сильнее всего и иногда даже кажется, что вот-вот умрешь. Мне и самой было тоскливо, и должна признать, что я уронила пару слезинок себе на бакенбарды, когда услышала, как Элэйк тихо стучится ко мне в дверь.
– Грюндли, это я. Можно с тобой поговорить? Или ты спишь?
– Если бы и спала, то уже проснулась бы, – ворчливо ответила я, чтобы скрыть слезы. А то она захотела бы попробовать на мне свои травы.
Я открыла дверь, Элэйк вошла и села на кровать. Довольно было одного взгляда на нее, чтобы понять, о чем пойдет речь, – такой она была сияющей, гордой, взволнованной и счастливой.
Она сидела на кроваги и вертела свои кольца (Я заметила, что она забыла снять свои погребальные украшения. Мы, гномы, не слишком мнительны, но если дурные предзнаменования существуют, то это было одно из них. Я хотела сказать ей об этом, но не успела – Элэйк заговорила, и инее стало не до того.)
– Грюндли, – сказана она, явно собираясь удивить меня, – Я влюблена.
Я решила немного позабавиться, подразнить Элэнк, а то слишком уж она была серьезной.
– Я, конечно, желаю вам обоим всего наилучшего, – медленно начала я, поглаживая бакенбарды, – но как, по-твоему, к этому отнесется Сабия?
– Сабия? – удивилась Элэйк. – Ну, я полагаю, она будет рада за меня. Почему бы нет?
– Мы все знаем, что она бескорыстна. И, конечно же, она любит тебя, Элэйк, но ведь она тоже влюблена в Девона, и я не думаю..
– Девон! – от потрясения Элэйк едва не лишилась дара речи. – Ты думаешь… Ты думаешь, что я влюблена в Девона?
– А в кого же еще? – спросила я как можно более невинно.
– Девон очень хороший, – продолжила Элэйк, – он добрый, всегда готов прийти на помощь. Я его очень уважаю, но я никогда не могла бы влюбиться в него. В конце концов, он всего лишь мальчишка.
Я могла бы ей напомнить, что этот мальчишка на добрую сотню лет старще ее, но предпочла промолчать. Люди бывают очень обидчивы, когда речь заходит об их возрасте.
– Нет, – тихо продолжила Элэйк. Ее глаза мерцали, словно огоньки свечей в сумерках. – Я влюблена в мужчину. Грюндли… – она собралась с духом и выпалила; – Я люблю Эпло!
Она, конечно же, предполагала, что я грохнусь на пол от изумления, и очень удивилась, что эфсто не произошло.
– Гм, – сказала я.
– Ты не удивлена?
– Удивлена! В следующий раз можешь написать себе на лбу печатными буквами: «Я тебя люблю».
– Ой господи! Неужели это так заметно? Как ты думаешь, он тоже догадался?.. Это была бы просто ужасно.
Элэйк искоса взглянула на меня, стараясь выглядеть испуганной, но могу поспорить, что втайне она надеялась услышать: «Да, конечно, он обо всем догадался».
Я честно могла сказать, что так оно и есть, потому что мужчина должен быть слепым, глухим и вообще полный идиотом, чтобы этого не заметить, Я могла бы сказать это и осчастливить Элэйк, не, конечно же, я не стала этого делать. Это было не правильно, и я знала об этом, и знала, что из этого не выйдет ничего хорошего для Элэйк, и вообще вся эта история стояла мне поперек горла,
– Да он тебе в отцы годится, – заметила я.
– Вовсе нет! А даже если и так? – возразила Элэйк с чисто человеческой логикой. – Я не встречала ни одного мужчины, который был бы благороднее, храбрее, сильнее и красивее его. Он стоял там один, Грюндли. Один перед этими ужасными созданиями, нагой, безоружный, даже без своей магии. Видишь ли, я знаю о том, как вода может подействовать на его магию, хотя никто мне об этом не говорил, – с вызовом добавила она. – Мы, люди, не можем пользоваться рунной магией, но наши предания говорят, что давным-давно существовал народ, который это умел.
Эпло совершенно явно хотел скрыть свою силу, потому я не стала ничего говорить Элэйк
– Он готов был умереть за нас, Грюндли (Отвечать было незачем. Она все равно не стала бы меня слушать.)
– Как же я могу не любить его? Даже эти жуткие змеи-драконы склонились перед ним! Он был великолепен! И теперь змеи отправляют нас домой, преподносят нам дары и обещают нам новую родину! И все это благодаря Эпло!
– Может, оно и так, – сказала я. Я была вынуждена признать, что Элэйс права, но тем сильнее мне казалось возразить ей:
– Но каким образом он этого добился? Это тебе не приходило в голову? Зачем это он расспрашивал меня, сколько солдат в армии моего отца? Зачем спрашивал у Девона, как тот думает, будут ли эльфы сражаться, если у них будет то и это, и помнят ли эльфы, как делается магическое оружие? Зачем он хотел знать, может ли ваш ковен убедить дельфинов и китов выступить на вашей стороне в случае войны?
Тут я сообразила, что забыла упомянуть, что Эпло вообще очень много сегодня нас расспрашивал.
– Грюндли, как ты можешь быть такой подлой и неблагодарной! – воскликнула Элэйк и зарыдала.
Я совсем не собиралась доводить ее до слез. Мне стало тошно, как у змея-дракона в брюхе. Я подсела к Элэйк и похлопала ее по руке.
– Извини меня, – неловко сказала я.
– Я спросила у него, зачем ему все это нужно, – продолжала Элэйк, всхлипывая, – и он сказал, что всегда надо быть готовыми к худшему и что хотя эта новая родина может выглядеть прекрасно, там может быть небезопасно… – Она остановилась, чтобы вытереть нос.
Я сказала, что все поняла. Эпло был по-своему прав. Он всегда был по-своему прав, что бы ни говорил. И я устала от недоверия и подозрительности.
Но гномы – правдивый народ, и я ничего не могла с этим поделать.
– Я говорю так потому… ну… понимаешь… Эпло не любит тебя, Элэйк.
Я сжалась, ожидая новой бури. Но, однако, к моему удивлению, Элэйк осталась спокойной. Она даже улыбнулась, хотя и печально.
– Я знаю, Грюндли. Как я могу надеяться, что он полюбит меня? Должно быть, тысячи женщин мечтают о нем…
Я подумала, что мне нравится ход ее мыслей.
– Да, и, возможно, он женат…
– Нет, – тихо, слишком тихо ответила Элэйк. Ее взгляд был опущен. – Я спрашивала у него. Он ответил, что еще не – нашел своей единственной. Грюндли, как бы я хотела быть единственной для него! Я знаю, что пока недостойна этого, но, может быть, если я буду стараться, когда-нибудь…
Элэйк посмотрела на меня. В глазах у нее стояли слезы. Она сейчас была необыкновенно хороша и выглядела совсем взрослой. Лицо ее светилось внутренним светом.
Я могла бы сказать, что, если любовь способна так преобразить человека, от нее, пожалуй, есть кое-какая польза. Кроме того, может быть, когда мы доберемся до дома, Эпло покинет нас и вернется туда, откуда пришел. На самом деле, зачем мы ему? Но я оставила эти мысли при себе.
Мы обнялись и всласть поплакали. Тут пришел услышавший нас Девон. Элэйк и ему все рассказала. Девон сказал, что, по его мнению, любовь – это самое прекрасное, что есть на свете, и мы поговорили о Сабии. Потом они оба признались, что их удивляет, что я никого не люблю. Я сдалась и рассказала им о Хартмуте. Мы смеялись, и плакали, и никакие могли разойтись.
И от этого то, что случилось дома, показалось нам еще ужаснее.
Я все оттягиваю момент, когда мне придется написать об этом. Я вообще не уверена, что смогу об этом писать. Это причиняет мне слишком большое горе. Но до сих пор я рассказывала обо всем, и нельзя рассказать историю, если выбросить из нее самое важное.
Если бы это была история из тех, которые рассказывают в тавернах, то все закончилось бы тем, что мы спаслись от змеев и счастливо вернулись домой. Но конец нашей истории не был счастливым. И я чувствую, что даже это еще не конец.
Когда наша подлодка выбралась из змеиного логова, нас осадила целая стая надоедливых дельфинов. Их интересовало абсолютно все, что случилось и как нам удалось убежать. Едва мы им рассказали об этом, как они прыснули в разные стороны, торопясь поскорее разнести новости. Таких сплетников, как дельфины, свет не видел
По крайней мере, новости дошли до наших родителей, и у них было время прийти в себя и оправиться от потрясения при известии, что мы живы и у нас все в порядке. Мы принялись спорить, к кому домой мы поплывем сначала, но это скоро решилось само собой. Дельфины вернулись с известием, что мы можем найти всех наших родителей на Элмасе
Это нас вполне устраивало. Честно говоря, мы сильно переживали, не зная, как родители нас встретят. Мы, конечно, знали, что они будут счастливы, что мы вернулись, но за слезами и поцелуями мог последовать нагоняй, а то и чего похуже. Ведь, в конце концов, мы нарушили их приказ и сбежали, не думая о том, какие страдания причиним им.
Мы докатились до того, что поделились этими соображениями с Эпло, намекая, что будем очень ему благодарны, если он поможет нам успокоить родителей
Он только усмехнулся и ответил, что он защитил нас от змеев, но с родительским гневом мы будем разбираться сами
Но когда подлодка причалила, люки отмылись и мы увидели наших родителей, которые стояли и ждали нас, то уже не думали о выговорах и наказаниях. Отец подхватил меня на руки и прижал к себе, и впервые в жизни я увидела слезы на его глазах. Тогда я готова была выслушать самый строгий выговор и наслаждаться каждым его словом.
Мы представили Эпло нашим родителям (Дельфины, конечно же, уже рассказали им о том, как Эпло спас нас) Родители были благодарны ему, но было заметно, что они слегка побаиваются этого спокойного, уверенного в се(]е человека с синими рисунками на коже. Они с трудом выдавили из себя слова благодарности. Он улыбнулся и ответил, что мы спасли его от гибели в море и он был счастлив вернуть нам долг. Больше он ничего не сказал, и родители с радостью вернулись к нам.
Следующие минуты были заполнены объятиями и радостными восклицаниями. Родители Девона тоже были здесь и ждали своего сына. Они так же были рады ему, как наши родители нам, но, когда я оказалась в состоянии что-либо замечать, то увидела, что они выглядели печальными даже в тот момент, когда им следовало бы быть вне себя от радости. Король эльфов тоже был тут и приветствовал Девона, но Сабии не было видно
Тут я заметила, что отец Сабии одет в белое – у эльфов это цвет траура. Я осмотрелась и увидела, что все эльфы – а поприветствовать нас пришло много народу, одеты в белое, а такое бывает только тогда, когда умирает кто-то из королевской семьи
У меня заледенело сердце. Наверное, лицо у меня сделалось очень испуганным, потому что папа покачал головой и прижал палец к губам, предупреждая, чтобы я ни о чем не спрашивала.
Элэйк спросила о Сабии. Наши взгляды встретились, и у Элэйк от страха расширились глаза. Мы посмотрели на Девона. Он сиял от радости, и пока что ничего не заметил. Он выскользнул из родительских объятий (померещилось мне или они действительно попытались удержать его?) и подошел к эльфийскому королю.
– Государь, а где Сабия? – спросил Девон. – Она до сих пор сердится на меня за то, что я ударил ее? Я клянусь загладить свою вину! Пожалуйста, пускай она выйдет…
Но тут Единый сорвал пелену с его глаз. Он увидел белые одеяния, увидел горе и опустошенность на лице короля, увидел лепестки белых цветов на волнах Доброго моря.
– Сабия! – вскрикнул Девон и бросился к сверкающему коралловому замку.
Элиасон поймал и удержал его.
Девон отчаянно вырывался, но силы покинули его
– Нет! – рыдал он. – Нет! Я же хотел спасти ее…
– Я знаю, сын мой, я знаю, – сказал Элиасон, поглаживая Девона по голове и утешая, как мог бы утешать своего ребенка. – В этом нет твоей вины. Твои намерения были благородны. Сабия, – при этом имени у короля перехватало дыхание, но он взял себя в руки, – Сабия теперь с Единым. Она покоится в мире. Мы должны утешать себя этим. А теперь, я думаю, родители хотят побыть наедине со своими детьми.
Элиасон с присущей эльфам вежливостью и изящным достоинством, не позволяя себе открыто проявлять свое горе, принял Эпло под свое покровительство. Несчастный король! Как ему, должно быть, одиноко без дочери!
Когда мы пришли в замок, в новую его часть, которая выросла за время нашего отсутствия, мама рассказала мне о случившемся.
– Когда Сабия пришла в себя, она узнала, что Девон исчез. Она поняла, что он пожертвовал собой ради нее и что его смерть будет ужасна. Из-за этого, – сказала мама, вытирая глаза рукавом, – бедная девочка потеряла всякий интерес к жизни. Она отказывалась есть, отказывалась подниматься с кровати. Она только пила воду, да и то лишь тогда, когда отец уговаривал ее и подносил стакан к ее губам. Она ни с кем не хотела разговаривать, лишь лежала и часами напролет смотрела, в окно. Когда она засыпала, ее мучили кошмары. Тогда она так кричала, что было слышно во всем замке.
Я разрываюсь между радостью и горем, между ужасным несчастьем, случившимся в наше отсутствие… Нет, лучше я запишу все по порядку.
Сейчас я сижу в собственной комнате. Вокруг меня милые моему сердцу вещи. Все точно такое, каким я его оставила. Это несказанно удивило меня. В отличие от двух остальных народов, гномы очень практично относятся к смерти. Когда гном умирает, его родственники и друзья в течение ночи оплакивают его, потом в течение дня празднуют воссоединение умершего с Единым. После этого все имущество покойника делится между родственниками и друзьями. Его комнату убирают и туда вселяется другой гном note 28. Я полагала, что этому обычаю последуют и в моем случае, и была готова обнаружить в своей комнате удобно там устроившуюся кузину Фриску. Мне не стыдно признаться, что я с удовольствием собиралась спустить свою несносную родственницу с лестницы вместе с ее кудрявыми бакенбардами
Но оказалось, что мама не верила в то, что я умерла. Она просто отказалась в это верить, хотя тетя Гертруда, как мне рассказывал отец, дошла до того, что посмела намекать, будто мама лишилась рассудка. После этого мама решила продемонстрировать свое искусство метания топора и очень энергично пообещала «подправить Гертруде прическу» или что-то в этом духе.
Пока мама снимала топор со стены, пала напомнил тете, что, хотя руки у мамы по-прежнему крепкие, прицел у нее уже не тот, что в молодости. Тетя Гертруда внезапно вспомнила, что у нее есть срочное дело где-то в другом месте. Она с трудом извлекла Фриску из моей комнаты (наверно, при помощи лебедки), и они убрались.
Но я опять брожу по боковому туннелю, как у, нас говорят. Последнее, о чем я писала, – как мы плыли на корабле навстречу смерти, а теперь мы дома, в целости и сохранности, и я понятия не имею, как нам это удалось.
Не было никакого героического сражения в змеиной пещере. Был только разговор на языке, которого никто из нас не понял. Наш корабль был разбит. Мы выплыли на поверхность. Змеи-драконы нашли нас и вместо того, чтобы убить, надарили нам подарков и отправили в пещерку. Эпло остался и всю ночь разговаривал со змеями. Когда он вернулся, то сказал, что он устал и не хочет разговаривать и что он все объяснит в другой раз. Но он заверил нас, что мы в безопасности, и сказал, что мы можем спокойно спать, а утром отправимся домой!
Мы очень удивились и принялись тихо спорить (Элэйк заставила нас говорить шепотом, чтобы не беспокоить Эпло). Но, однако, мы так и не смогли разгадать эту загадку, и в конце концов заснули от усталости.
На следующее угрю появилось еще больше еды и еще больше подарков. Я потихоньку выглянула из пещерки и, к своему удивлению, обнаружила, что у берега ошвартована наша подлодка, совершенно целая. Змеев и след простыл.
– Драконы починили ваш корабль, – с набитым ртом сказал Эпло. – Мы можем плыть обратно.
Он ел какую-то стряпню Элэйк, а она сидела рядом и с обожанием смотрела на него.
– Они сделали это ради тебя, – тихо сказала она. – Ты спас нас, как и обещал. А теперь ты возвращаешь нас домой. Наш народ назовет тебя героем. Тебе отдадут все, что ты пожелаешь.
Она, конечно же, надеялась, что Эпло пожелает жениться на дочери вождя – то есть на ней.
Эпло пожал плечами и сказан, что он не сделал ничего особенного. Но было видно, что он доволен собой. Я заметила, что на его коже снова стали появляться синие рисунки. И еще он был очень осторожен и даже не смотрел в сторону кувшина, полного воды, которую я принесла для умывания.
– Боюсь, как бы они просто не подсластили нам пилюлю note 29, – тихо сказала я Девону.
– Ты только подумай, Грюндли, – так ж тихо ответил он и мечтательно вздохнул, – через несколько дней я буду с Сабией!
Он даже не услышал, что я ему сказала! Могу поспорить, что Эпло он не слушал вообще. Вот вам наглядный пример того, что любовь – по крайней мере, у эльфов и людей – пагубно влияет на рассудок. Благодарение Единому, мы, гномы, не такие! Я люблю Хартмута до последней волосинки в его бороде, но мне было бы стыдно, если бы я позволила чувствам превратить мои мозги в кашу.
Тогда я ничего такого не сказала. А теперь…
Опять я норовлю забежать вперед.
– Оно, конечно, хорошо, только не стоит забывать, что ничего не достается даром, – пробормотала я себе в бакенбарды. Я опасалась, что, если Элэйк услышит меня, она мне глаза выцарапает
Но вместо этого, похоже, меня услышал Эпло и нахмурился. Я была довольна. Пускай знает, что хотя бы один из нас не намерен слепо верить каждому его слову. Он посмотрел на меня и улыбнулся своей странной кривой улыбкой, от которой меня бросило в дрожь.
Когда Эпло закончил есть, то сказал, что мы можем уходить отсюда. Еду и подарки можно забрать с собой. Это предложение оскорбило даже Элэйк.
– Ни золото, ни драгоценности не могут вернуть обратно моих соплеменников, убитых этими чудовищами, или вознаградить нас за перенесенные страдания, – сказала она, с презрением глядя на горы сокровищ,
– Я бы выбросил эти кровавые деньги в Доброе море, если бы не боялся отравить рыб, – гневно сказал Девон.
– Дело ваше, – снова пожал плечами Эпло. – Но эти сокровища могли бы пригодиться вам, когда вы поплывете на вашу новую родину.
Мы переглянулись. Мы так боялись змеев-драконов, что напрочь забыла о другой опасности, угрожающей нашим народам, – о том, что морское солнце уходит.
– Позволят ли нам змеи построить новые морские охотники? – с сомнением спросила я.
– Даже более того. Они предлагают использовать их магию для восстановления тех кораблей, которые были разрушены. А еще они сообщили мне очень важные сведения об этом новой родине.
Мы набросились на него с вопросами, но он отказался отвечать и сказал, что это будет неприлично – рассказать нам об этом прежде, чем он обсудит эти новости с нашими родителями. Мы были вынуждены признать, что он прав.
Элэйк посмотрела на золото и сказала, что будет стыдно, если все это пропадет безо всякой пользы. Девон заметил, что вон тот шелковый отрез именно того цвета, который так любит Сабия. Я вообще-то уже сунула в карман несколько драгоценных камней (как я писала раньше, мы, гномы, – очень практичный народ), но с радостью подобрала еще несколько, чтобы остальные не подумали, что я брезгую.
Мы погрузили подарки и еду на борт подлодки. Я тщательно осмотрела корабль. Конечно, у змеев-драконов очень сильная магия, но я сильно сомневаюсь, чтобы у них было хоть какое-то представление о корабельном деле. Но, однако, змеи все восстановили в прежнем виде, и я решила, что на этом плыть можно.
Мы обосновались в своих прежних комнатах. Они были такими же, какими мы их покинули. Я даже обнаружила вот это – мой дневник, на том же месте, где я его оставила. И никаких следов воды. Даже чернила нигде не расплылись. Потрясающе! Мне стало как-то не по себе. Дневник поразил меня больше, чем все остальное, и я уже не знала, действительно ли это все случилось или это был всего лишь страшный сон.
Корабль отчалил сам по себе, под влиянием той же магической силы, что и раньше, и мы поплыли домой.
Я проверяла по дневнику – обратный путь занял ровно столько же времени, но нам он показался намного длиннее. Мы смеялись и возбужденно болтали о том, что мы сделаем прежде всего, когда вернемся домой, о том, что нас, наверно, будут считать героями, и о том, что каждый из нас можсег сделать для Эпло.
Мы вообще очень много говорили об Эпло. По крайней мере, мы с Элэйк. Она пришла ко мне в каюту на первую же ночь по дороге домой. Это был тот час перед сном, когда тоска по дому сильнее всего и иногда даже кажется, что вот-вот умрешь. Мне и самой было тоскливо, и должна признать, что я уронила пару слезинок себе на бакенбарды, когда услышала, как Элэйк тихо стучится ко мне в дверь.
– Грюндли, это я. Можно с тобой поговорить? Или ты спишь?
– Если бы и спала, то уже проснулась бы, – ворчливо ответила я, чтобы скрыть слезы. А то она захотела бы попробовать на мне свои травы.
Я открыла дверь, Элэйк вошла и села на кровать. Довольно было одного взгляда на нее, чтобы понять, о чем пойдет речь, – такой она была сияющей, гордой, взволнованной и счастливой.
Она сидела на кроваги и вертела свои кольца (Я заметила, что она забыла снять свои погребальные украшения. Мы, гномы, не слишком мнительны, но если дурные предзнаменования существуют, то это было одно из них. Я хотела сказать ей об этом, но не успела – Элэйк заговорила, и инее стало не до того.)
– Грюндли, – сказана она, явно собираясь удивить меня, – Я влюблена.
Я решила немного позабавиться, подразнить Элэнк, а то слишком уж она была серьезной.
– Я, конечно, желаю вам обоим всего наилучшего, – медленно начала я, поглаживая бакенбарды, – но как, по-твоему, к этому отнесется Сабия?
– Сабия? – удивилась Элэйк. – Ну, я полагаю, она будет рада за меня. Почему бы нет?
– Мы все знаем, что она бескорыстна. И, конечно же, она любит тебя, Элэйк, но ведь она тоже влюблена в Девона, и я не думаю..
– Девон! – от потрясения Элэйк едва не лишилась дара речи. – Ты думаешь… Ты думаешь, что я влюблена в Девона?
– А в кого же еще? – спросила я как можно более невинно.
– Девон очень хороший, – продолжила Элэйк, – он добрый, всегда готов прийти на помощь. Я его очень уважаю, но я никогда не могла бы влюбиться в него. В конце концов, он всего лишь мальчишка.
Я могла бы ей напомнить, что этот мальчишка на добрую сотню лет старще ее, но предпочла промолчать. Люди бывают очень обидчивы, когда речь заходит об их возрасте.
– Нет, – тихо продолжила Элэйк. Ее глаза мерцали, словно огоньки свечей в сумерках. – Я влюблена в мужчину. Грюндли… – она собралась с духом и выпалила; – Я люблю Эпло!
Она, конечно же, предполагала, что я грохнусь на пол от изумления, и очень удивилась, что эфсто не произошло.
– Гм, – сказала я.
– Ты не удивлена?
– Удивлена! В следующий раз можешь написать себе на лбу печатными буквами: «Я тебя люблю».
– Ой господи! Неужели это так заметно? Как ты думаешь, он тоже догадался?.. Это была бы просто ужасно.
Элэйк искоса взглянула на меня, стараясь выглядеть испуганной, но могу поспорить, что втайне она надеялась услышать: «Да, конечно, он обо всем догадался».
Я честно могла сказать, что так оно и есть, потому что мужчина должен быть слепым, глухим и вообще полный идиотом, чтобы этого не заметить, Я могла бы сказать это и осчастливить Элэйк, не, конечно же, я не стала этого делать. Это было не правильно, и я знала об этом, и знала, что из этого не выйдет ничего хорошего для Элэйк, и вообще вся эта история стояла мне поперек горла,
– Да он тебе в отцы годится, – заметила я.
– Вовсе нет! А даже если и так? – возразила Элэйк с чисто человеческой логикой. – Я не встречала ни одного мужчины, который был бы благороднее, храбрее, сильнее и красивее его. Он стоял там один, Грюндли. Один перед этими ужасными созданиями, нагой, безоружный, даже без своей магии. Видишь ли, я знаю о том, как вода может подействовать на его магию, хотя никто мне об этом не говорил, – с вызовом добавила она. – Мы, люди, не можем пользоваться рунной магией, но наши предания говорят, что давным-давно существовал народ, который это умел.
Эпло совершенно явно хотел скрыть свою силу, потому я не стала ничего говорить Элэйк
– Он готов был умереть за нас, Грюндли (Отвечать было незачем. Она все равно не стала бы меня слушать.)
– Как же я могу не любить его? Даже эти жуткие змеи-драконы склонились перед ним! Он был великолепен! И теперь змеи отправляют нас домой, преподносят нам дары и обещают нам новую родину! И все это благодаря Эпло!
– Может, оно и так, – сказала я. Я была вынуждена признать, что Элэйс права, но тем сильнее мне казалось возразить ей:
– Но каким образом он этого добился? Это тебе не приходило в голову? Зачем это он расспрашивал меня, сколько солдат в армии моего отца? Зачем спрашивал у Девона, как тот думает, будут ли эльфы сражаться, если у них будет то и это, и помнят ли эльфы, как делается магическое оружие? Зачем он хотел знать, может ли ваш ковен убедить дельфинов и китов выступить на вашей стороне в случае войны?
Тут я сообразила, что забыла упомянуть, что Эпло вообще очень много сегодня нас расспрашивал.
– Грюндли, как ты можешь быть такой подлой и неблагодарной! – воскликнула Элэйк и зарыдала.
Я совсем не собиралась доводить ее до слез. Мне стало тошно, как у змея-дракона в брюхе. Я подсела к Элэйк и похлопала ее по руке.
– Извини меня, – неловко сказала я.
– Я спросила у него, зачем ему все это нужно, – продолжала Элэйк, всхлипывая, – и он сказал, что всегда надо быть готовыми к худшему и что хотя эта новая родина может выглядеть прекрасно, там может быть небезопасно… – Она остановилась, чтобы вытереть нос.
Я сказала, что все поняла. Эпло был по-своему прав. Он всегда был по-своему прав, что бы ни говорил. И я устала от недоверия и подозрительности.
Но гномы – правдивый народ, и я ничего не могла с этим поделать.
– Я говорю так потому… ну… понимаешь… Эпло не любит тебя, Элэйк.
Я сжалась, ожидая новой бури. Но, однако, к моему удивлению, Элэйк осталась спокойной. Она даже улыбнулась, хотя и печально.
– Я знаю, Грюндли. Как я могу надеяться, что он полюбит меня? Должно быть, тысячи женщин мечтают о нем…
Я подумала, что мне нравится ход ее мыслей.
– Да, и, возможно, он женат…
– Нет, – тихо, слишком тихо ответила Элэйк. Ее взгляд был опущен. – Я спрашивала у него. Он ответил, что еще не – нашел своей единственной. Грюндли, как бы я хотела быть единственной для него! Я знаю, что пока недостойна этого, но, может быть, если я буду стараться, когда-нибудь…
Элэйк посмотрела на меня. В глазах у нее стояли слезы. Она сейчас была необыкновенно хороша и выглядела совсем взрослой. Лицо ее светилось внутренним светом.
Я могла бы сказать, что, если любовь способна так преобразить человека, от нее, пожалуй, есть кое-какая польза. Кроме того, может быть, когда мы доберемся до дома, Эпло покинет нас и вернется туда, откуда пришел. На самом деле, зачем мы ему? Но я оставила эти мысли при себе.
Мы обнялись и всласть поплакали. Тут пришел услышавший нас Девон. Элэйк и ему все рассказала. Девон сказал, что, по его мнению, любовь – это самое прекрасное, что есть на свете, и мы поговорили о Сабии. Потом они оба признались, что их удивляет, что я никого не люблю. Я сдалась и рассказала им о Хартмуте. Мы смеялись, и плакали, и никакие могли разойтись.
И от этого то, что случилось дома, показалось нам еще ужаснее.
Я все оттягиваю момент, когда мне придется написать об этом. Я вообще не уверена, что смогу об этом писать. Это причиняет мне слишком большое горе. Но до сих пор я рассказывала обо всем, и нельзя рассказать историю, если выбросить из нее самое важное.
Если бы это была история из тех, которые рассказывают в тавернах, то все закончилось бы тем, что мы спаслись от змеев и счастливо вернулись домой. Но конец нашей истории не был счастливым. И я чувствую, что даже это еще не конец.
Когда наша подлодка выбралась из змеиного логова, нас осадила целая стая надоедливых дельфинов. Их интересовало абсолютно все, что случилось и как нам удалось убежать. Едва мы им рассказали об этом, как они прыснули в разные стороны, торопясь поскорее разнести новости. Таких сплетников, как дельфины, свет не видел
По крайней мере, новости дошли до наших родителей, и у них было время прийти в себя и оправиться от потрясения при известии, что мы живы и у нас все в порядке. Мы принялись спорить, к кому домой мы поплывем сначала, но это скоро решилось само собой. Дельфины вернулись с известием, что мы можем найти всех наших родителей на Элмасе
Это нас вполне устраивало. Честно говоря, мы сильно переживали, не зная, как родители нас встретят. Мы, конечно, знали, что они будут счастливы, что мы вернулись, но за слезами и поцелуями мог последовать нагоняй, а то и чего похуже. Ведь, в конце концов, мы нарушили их приказ и сбежали, не думая о том, какие страдания причиним им.
Мы докатились до того, что поделились этими соображениями с Эпло, намекая, что будем очень ему благодарны, если он поможет нам успокоить родителей
Он только усмехнулся и ответил, что он защитил нас от змеев, но с родительским гневом мы будем разбираться сами
Но когда подлодка причалила, люки отмылись и мы увидели наших родителей, которые стояли и ждали нас, то уже не думали о выговорах и наказаниях. Отец подхватил меня на руки и прижал к себе, и впервые в жизни я увидела слезы на его глазах. Тогда я готова была выслушать самый строгий выговор и наслаждаться каждым его словом.
Мы представили Эпло нашим родителям (Дельфины, конечно же, уже рассказали им о том, как Эпло спас нас) Родители были благодарны ему, но было заметно, что они слегка побаиваются этого спокойного, уверенного в се(]е человека с синими рисунками на коже. Они с трудом выдавили из себя слова благодарности. Он улыбнулся и ответил, что мы спасли его от гибели в море и он был счастлив вернуть нам долг. Больше он ничего не сказал, и родители с радостью вернулись к нам.
Следующие минуты были заполнены объятиями и радостными восклицаниями. Родители Девона тоже были здесь и ждали своего сына. Они так же были рады ему, как наши родители нам, но, когда я оказалась в состоянии что-либо замечать, то увидела, что они выглядели печальными даже в тот момент, когда им следовало бы быть вне себя от радости. Король эльфов тоже был тут и приветствовал Девона, но Сабии не было видно
Тут я заметила, что отец Сабии одет в белое – у эльфов это цвет траура. Я осмотрелась и увидела, что все эльфы – а поприветствовать нас пришло много народу, одеты в белое, а такое бывает только тогда, когда умирает кто-то из королевской семьи
У меня заледенело сердце. Наверное, лицо у меня сделалось очень испуганным, потому что папа покачал головой и прижал палец к губам, предупреждая, чтобы я ни о чем не спрашивала.
Элэйк спросила о Сабии. Наши взгляды встретились, и у Элэйк от страха расширились глаза. Мы посмотрели на Девона. Он сиял от радости, и пока что ничего не заметил. Он выскользнул из родительских объятий (померещилось мне или они действительно попытались удержать его?) и подошел к эльфийскому королю.
– Государь, а где Сабия? – спросил Девон. – Она до сих пор сердится на меня за то, что я ударил ее? Я клянусь загладить свою вину! Пожалуйста, пускай она выйдет…
Но тут Единый сорвал пелену с его глаз. Он увидел белые одеяния, увидел горе и опустошенность на лице короля, увидел лепестки белых цветов на волнах Доброго моря.
– Сабия! – вскрикнул Девон и бросился к сверкающему коралловому замку.
Элиасон поймал и удержал его.
Девон отчаянно вырывался, но силы покинули его
– Нет! – рыдал он. – Нет! Я же хотел спасти ее…
– Я знаю, сын мой, я знаю, – сказал Элиасон, поглаживая Девона по голове и утешая, как мог бы утешать своего ребенка. – В этом нет твоей вины. Твои намерения были благородны. Сабия, – при этом имени у короля перехватало дыхание, но он взял себя в руки, – Сабия теперь с Единым. Она покоится в мире. Мы должны утешать себя этим. А теперь, я думаю, родители хотят побыть наедине со своими детьми.
Элиасон с присущей эльфам вежливостью и изящным достоинством, не позволяя себе открыто проявлять свое горе, принял Эпло под свое покровительство. Несчастный король! Как ему, должно быть, одиноко без дочери!
Когда мы пришли в замок, в новую его часть, которая выросла за время нашего отсутствия, мама рассказала мне о случившемся.
– Когда Сабия пришла в себя, она узнала, что Девон исчез. Она поняла, что он пожертвовал собой ради нее и что его смерть будет ужасна. Из-за этого, – сказала мама, вытирая глаза рукавом, – бедная девочка потеряла всякий интерес к жизни. Она отказывалась есть, отказывалась подниматься с кровати. Она только пила воду, да и то лишь тогда, когда отец уговаривал ее и подносил стакан к ее губам. Она ни с кем не хотела разговаривать, лишь лежала и часами напролет смотрела, в окно. Когда она засыпала, ее мучили кошмары. Тогда она так кричала, что было слышно во всем замке.