Угрюмова Виктория. Пылающий мост

   – Прекрасно, – помрачнела Каэ. – И сколько у нас времени?
   – Не стану тебя пугать: время еще есть, да и твой толстяк старается как может. Одна беда – там, внутри, во втором Джемаре, он не властен. Так что все будет зависеть от тебя. Когда прибудем на место, я скажу, сколько часов у нас в запасе, – а большего, увы, никто для тебя сделать не сможет.
   Каэ попыталась было протестовать, но затем согласилась с мудрым драконом – они еще не достигли цели и неизвестно, что поджидает их впереди. Не имело смысла тревожиться заранее и портить себе кровь мрачными предчувствиями.
   Перелет через океан занял совсем немного времени – тут уж Барнаба постарался. С каждым разом у него выходило все лучше, он явно набил руку.
   Аджахак стрелой летел через прозрачные, серые облака. Каэ поразилась тому, что они на ощупь напоминают влажную паутинку, что они существуют в действительности. Это было удивительное состояние – потрогать воздух рукой.
   – Знаешь, – обратилась она к дракону, – кажется, я понимаю, что значит – быть богиней.
   – Рад, если это так, – отвечал ящер. Наверное, он улыбался, если драконам вообще знакомо понятие улыбки.
   Как бы ни был опасен Джемар, какие бы неожиданности ни ждали ее на этом диком и пустынном континенте, это еще не означало, что Интагейя Сангасойя собиралась тревожиться понапрасну. У нее было несколько часов, и она собиралась провести их в тишине и покое, пользуясь редкой нынче возможностью отдохнуть. Существо, назначившее ей свидание, не тревожило ее мысли, ибо она приучила себя не беспокоиться ни о чем преждевременно.
   Мир осознал грядущую опасность, и теперь положение было не таким уж и безнадежным. И плевать, что думает по этому поводу загадочный судья – вершитель чужих судеб.
   Каэ совсем расслабилась, легла плашмя на мощную шею, покрытую плотной чешуей, и даже задремала, когда ее настиг сигнал опасности.
   – Беда, – сказал Аджахак.
   Она вскинулась, мало что понимая. Какая беда может угрожать исполинскому чудовищу, способному расправиться и с богами, и с демонами, и с любыми тварями?
   – Что случилось? – спросила она, надевая на полову шлем Ур-Шанаби. Такахай и Тайяскарон отчаянно пульсировали в ножнах за спиной, подтверждая слова дракона – беда, опасность, угроза.
   – На нас кто-то нападает, – медленно ответил Аджахак. – Не знаю кто. Он еще далеко, этот враг.
   – Только этого не хватало, – простонала Каэ.
   Ей казалось, что союз с Аджахаком должен избавить ее от малой толики проблем, что хотя бы сам путь на Джемар будет спокойным. Но тот голос в подземелье не солгал: мир клонился к закату, и теперь проявления Зла могли настигнуть кого угодно, в любой момент и в любом виде.
   Ей не оставалось ничего иного, кроме полного спокойствия и сосредоточенности.
   Она не могла проиграть эту схватку.
   Темное, вытянутое, словно бы рыбье тело метнулось впереди, наполовину скрытое облаками. Как сквозь прозрачную ткань, трудно было разглядеть подробности, однако размеры существа, летящего навстречу, заставляли призадуматься. Оно было не меньше Аджахака.
   Тварь подала голос: нечто среднее между воем и рычанием – протяжный, тягучий, на грани слышимого звук, раздирающий барабанные перепонки и вгоняющий в ужас. Очевидно, что он воздействовал на живые существа не только эмоционально, но и физически.
   Каэ почувствовала, как пот потек по ее лбу и ослабели руки. Не столько от страха, сколько от самого крика чудища. Перед глазами возникли плывущие зеленые пятна, и сфокусировать взгляд несколько секунд было практически невозможно. Не успела она немного прийти в себя, как в уши ударила новая звуковая волна – еще мощнее предыдущей. Вой ввинчивался в мозг, проникал внутрь черепа, и Каэтане казалось, что расплавленное олово вливают в рот и в уши. Голова пылала изнутри, глаза жгло невыносимо, а язык моментально стал сухим и шершавым, как терка.
   – Кто это? – спросила она, стараясь, чтобы голос звучал уверенно и спокойно.
   – Тараска, – ответил дракон.
   Он был явно расстроен этой встречей.
   Каэ подумала, что это слово ей ни о чем не говорит, но расспрашивать Аджахака было неуместно – вот-вот должна была завязаться схватка. То, что тварь собирается нападать, не вызывало сомнений.
   – Придется удирать, – бросил Аджахак коротко. – С тобой на спине я не могу драться: ты упадешь или тараска тебя сбросит. Это очень живучая тварь.
   – Что в лоб, что по лбу.
   Дракон взмахнул крыльями, набирая высоту. Видимо, намеревался выиграть в скорости и пролететь над таинственной тараской, но та разгадала маневр противника. Вытянулась всем телом и пошла наперерез ящеру, громко рыча.
   Вскоре они так сблизились, что Каэ предоставился удобный случай разглядеть врага.
   Если из огромного множества животных дракон был ближе всего к ящерицам и змеям, то тараска явно имела родичей среди хищных рыб. Голова ее напоминала голову акулы: тот же скошенный рот, усеянный бесчисленными рядами острых как бритва зубов; гребень, больше напоминающий плавник. Ушей у нее не было – маленькие отверстия, закрытые перепонками. Тараска была чрезвычайно длинной, и голова у нее сразу переходила в туловище, исключая наличие шеи.
   С первого взгляда становилось ясно, что тараска – это машина для убийства и больше ни для чего не пригодна. Ее вытянутое тело было покрыто броней, а сплющенный в вертикальной плоскости хвост, усеянный поверху тройными колючками, напоминал крокодилий. Короткие когтистые лапы она поджала к брюху и быстро взмахивала чешуйчатыми крыльями, которые завершались подобием рук – четырьмя пальцами с кинжальными когтями.
   Дракон был невероятно красив и могуч; тараска выглядела злобной и опасной.
   Когда чудовище подлетело еще ближе, стало видно, что его удлиненная голова завершается подобием рога или бивня, витого, перекрученного неведомой силой и явно острого. Этим бивнем тараска метила прямо в брюхо парящего над ней Аджахака. От нетерпения она даже немного загребала лапами, будто помогала себе лететь.
   – Держись! – успел крикнуть Аджахак.
   Сложив крылья, он молнией ринулся вниз.
   Перед лицом Каэ замелькали этажи облаков, затем проскочила, как в бешеной пляске, разноцветная картинка земной поверхности; потом все опять перевернулось и понеслось уже вверх. Она еле удерживалась на шее дракона, чтобы не сорваться. Ветер свистел в ушах, теребил одежду, забирался под панцирь и тянул ее вниз, в бездну. Кожаные ремни угрожающе трещали.
   Сзади выла обманутая тараска.
   В скорости она не уступала сыну Ажи-Дахака, а может, и превосходила его – форма тела у нее была удобнее для стремительного движения в атмосфере. И, поскольку тварь стремилась наверстать потерянное, догнать и разорвать на части дракона, впиться зубами в его плоть, она разогналась что было силы и понеслась следом.
   Аджахак немного притормозил, взмахивая огромными перепончатыми крыльями, дождавшись, пока тварь не догонит его, навис над тараской и камнем упал на ее спину, вцепившись когтями. Началась битва гигантов, а Каэ поняла, что еще минуту назад была крайне счастлива, просто не догадывалась об этом, ибо все познается в сравнении.
   Тараска лупила направо и налево своим страшным хвостом. Дракона пока что спасала его плотная, бронированная чешуя, но тварь извивалась в его когтях всем телом с невероятной силой. Оказалось, что ее туловище покрыто типично рыбьей слизью: вся она была верткая, гибкая, состоящая только из мускулов. Она разевала жуткую пасть буквально в полуметре от головы Каэтаны, не имея возможности достать ее, и гадко шипела. Ее хлопающие крылья подняли прямо-таки ураганный ветер, грозивший снести богиню с седла.
   Внезапно тараска совершила неуловимый бросок, вырвалась из когтей Аджахака, показав на секунду залитую темной жидкостью спину, и изо всех сил вонзила рог в крыло дракона. Древний зверь заревел от боли, изогнул могучую шею и с жутким хрустом погрузил частокол своих клыков в затылок твари. Они бились в воздухе и трепыхались, словно пойманные в ловчую сеть птицы. Тараска захлебывалась своей кровью и кровью раненого дракона, и всей силы Аджахака было недостаточно, чтобы удерживаться в воздухе, сражаясь одновременно с могучей тварью.
   Они стали падать.
   Хорошо еще, что у тараски были почти целы крылья, и, отчаянно хлопая ими, она задерживала падение, не давая телам противников кувыркаться, иначе Каэ точно свалилась бы и разбилась о камни.
   Тараска изогнулась и впилась когтями в брюхо дракона. Фонтаном брызнула золотистая кровь Древнего зверя, залив Каэ с ног до головы. В этот момент она и испытала то диковинное чувство, которое посетило ее во время столкновения с мантикорой. Интагейя Сангасойя перестала бояться высоты, прекрасно понимая, что сейчас они втроем грянутся оземь и никакой страх ее не спасет. Вытащив из ножен Тайяскарон, она стала медленно ползти по шее дракона вверх, ближе к его гигантской голове, изо всех сил цепляясь за упряжь. Ее мотало и бросало из стороны в сторону. Один раз она почти сорвалась и долгие секунды карабкалась обратно, хватаясь за все, что попадалось под руки. Пластины драконьей чешуи оказались очень острыми, и Каэ сильно порезала ладони. Наконец ей удалось уцепиться за шипы, торчащие на гребне.
   Она встала во весь рост, выпрямилась.
   Размахнулась Тайяскароном, чтобы нанести тараске единственный, точный удар, но не получилось: резкий рывок буквально отшвырнул ее в сторону, и она успела подумать, что это давно должно было случиться. Странно еще, что столько продержалась.
   А потом поняла, что летит.
   Или это показалось перед смертью?
   Главное, что она чувствовала, какая у нее мощная и гибкая шея, какие сильные крылья несут ее в небе, как широко распахивается жуткая пасть и как хлещет по огромному телу хвост, завершающийся стреловидным шипом.
   Она чувствовала себя зеленоглазым лазоревым драконом. Почему лазоревым? А кто его знает...
   Говорят, перед смертью проносится перед глазами вся предыдущая жизнь; но вместо этого Каэ увидела налитые кровью относительно маленькие глазки тараски. Она ощутила невероятную ненависть к этому исчадию зла, и ненависть подсказала ей правильный выход.
   Метнулась вперед огромная голова. Щелкнули челюсти, и на раздвоенный язык полилась отвратительная на вкус кровь твари, перекушенной одним движением.
   После этого она не помнила ничего, кроме дикого визга, который преследовал ее и тогда, когда в глазах уже потемнело...
   ... Мягко взмахивая крыльями, ящер описал широкий полукруг над раскаленной поверхностью и опустился на камни. На его спине, судорожно вцепившись в истрепанную, местами порванную кожаную упряжь, лежало бесчувственное тело женщины.
 
   – Где я? – спросила она, садясь резким движением.
   – Лежи отдыхай, – успокоил ее Аджахак.
   Каэ осмотрелась. Была ночь, но луна и звезды давали какое-то количество света. Она лежала, привалившись спиной к хвосту дракона, обвившегося вокруг нее. Чешуя Древнего зверя тускло блестела в лунных лучах, но на боку, брюхе и шее отчетливо выделялись темные пятна рваных ран.
   – Больно? – спросила она тревожно. – Как ты?
   – В порядке, – весело откликнулся дракон. – Ты, кажется, именно так говоришь? Все в порядке. К утру зарубцуется, только шрамы останутся, ну да это не беда.
   – Давно мы здесь находимся?
   – Несколько часов. Это Джемар, а ты потеряла сознание в воздухе, совсем недалеко от северной оконечности мыса.
   – Какого мыса?
   – Понятия не имею, как его называют люди. Хотя, наверное, никак. Джемар же безлюден.
   Она помолчала, вытягивая ноги и пытаясь пошевелить затекшей шеей. Потом обратилась к Аджахаку:
   – Иногда мне кажется, что меня следовало бы назвать Богиней Потерянного Сознания.
   Зверь загрохотал от смеха.
   – Правда-правда, чуть что – и я уже вне реальности.
   – Неплохо это у тебя получается, – одобрительно проворчал Аджахак. – Даже Ур-Шанаби не мог себе позволить такой легкости перехода.
   – Ты о чем рассказываешь? – заинтересовалась Каэ. От любопытства она даже стала себя лучше чувствовать – ушла усталость, отодвинулись на задний план сбитые в кровь костяшки и порезанные ладони, больная голова с запекшейся коркой крови над правым глазом.
   Каэ не помнила, где успела разбить голову, но в той свистопляске, в которую они попали благодаря жуткой тараске, она еще хорошо сохранилась. Во рту чувствовался резкий, тошнотворный привкус, язык был не то прокушен, не то разъеден. Но на эти мелочи можно было не обращать внимания.
   Дракон молчал очень долго, а Кахатанна думала, что он заснул, и боялась разбудить ненароком. Внезапно эта живая золотая гора зашевелилась и заговорила:
   – О чем рассказываю, спрашиваешь... Об Ур-Шанаби и о тебе, дорогая Каэ. Я имел в виду, что твое превращение в дракона было легким, практически моментальным и невозможным с любой точки зрения.
   Она немного задохнулась от волнения, закашлялась.
   – Мне не показалось?
   – Конечно нет. Если бы это только приснилось милой богине, то она бы уже давно утратила нынешнее тело и свободным духом витала в облаках до тех пор, пока не отыскала способ воплотиться снова. Ты на самом деле обратилась драконом, самым прекрасным лазоревым драконом, какого я когда-либо видел. Кстати, сделай милость, объясни, почему именно лазоревым?
   – А кто его знает... – ответила Каэтана, испытывая невероятную легкость и этакое парение.
   – И думают, что их легенды отражают действительную последовательность событий, – говорил Аджахак.
   Каэтана лежала на спине, уставившись немигающими глазами в звездное небо, прижимая к правому боку свои драгоценные мечи, и слушала.
   – Ур-Шанаби был единственным из драконов, кто согласился примерить на себя человеческое тело. Я слышал множество различных историй на эту тему: и все они явно грешат против истины. Одни утверждают, что драконы никогда не могли принимать человеческий облик, другие – что они этим постоянно занимаются. Но и то и другое – неправда. На самом деле мы можем иногда становиться людьми, но это состояние нас ужасает. Мы превращаемся из могучих и мудрых существ, повелевающих всеми стихиями, в жалких и уязвимых, крохотных и беспомощных. К тому же необходимости в этом нет. Нам не нужно человеческое общество – ведь люди несмышленые и глупые, даже те, кто достиг определенной степени могущества. Откровенно говоря, существование в человеческом теле – это тяжелое испытание для психики любого дракона. И мы на него крайне редко соглашаемся. На моем веку был только один такой сумасшедший...
   – Ур-Шанаби? – спросила Каэ с жадным любопытством.
   – Естественно, – ухмыльнулся Аджахак, даже разинул огромную пасть, показав клыки. – Он тоже не сразу согласился: колебался, сомневался, а затем пришел к такому выводу. Дети – самые мудрые из людей, им не хватает только физической силы и опыта, но и то и другое с лихвой возместит нечеловеческое происхождение. Ур-Шанаби считал детей отдельным народом, живущим на Арнемвенде бок о бок с другими людьми. И он решил принять облик маленького мальчика, что позволило ему без труда общаться с этими загадочными существами. Говорят, он очень многое почерпнул из этого общения. А взрослые... взрослые почитали его за мощь и несказанную мудрость, присущую любому Древнему зверю. Вот так.
   – А что случилось потом?
   – Потом была Первая война с Мелькартом, бог-ребенок Ур-Шанаби сражался против самых страшных врагов – тараск и мантикор. Победителей не было, ибо он умер от ран. А свои доспехи завещал тому, кто будет в состоянии их надеть, – такое вот простенькое условие. И тем не менее ты первая, кому это удалось. Остальных они просто не подпускают к себе, либо еще горше – когда в них облачается человек злой и неправедный, сплющивают его, как муху прихлопывают.
   – Очень мило, – пробормотала Каэ. – Хорошо еще, что я этого не знала, иначе побоялась бы надевать их.
   – Ты шутишь, – мягко сказал дракон. – Ты ничего не боишься, и за это качество дети Ажи-Дахака несказанно тебя уважают. Кстати, наверное, ты до сих пор не знаешь, что в доспехи бога-ребенка превращалась шкура Ур-Шанаби, а его головной гребень становился шлемом. Поэтому, отдав свои доспехи, умирающий Ур-Шанаби отдал часть своего тела. А самые искусные кузнецы тех времен – фенешанги – соединили кожу дракона с металлом и лунными лучами. И создали вот это чудо: наполовину вещь, наполовину – живое существо нашей крови. Думаю, именно поэтому ты можешь становиться одной из нас.
   – Но ведь не всегда могу? – спросила Каэ осторожно.
   – Нет конечно. Это вообще невозможно для не-дракона, кем бы он ни был по происхождению, но ты смогла переступить эту грань... Только когда тебе действительно необходимо быть драконом, Ур-Шанаби позаботится об этом, так что не мучай себя ненужными вопросами.
   – Хорошо, – пообещала Интагейя Сангасойя. – Не буду. А если ты хочешь, чтобы я дала тебе несколько часов покоя, тогда расскажи мне о тарасках. Откуда взялась эта тварь? Я не видела ничего подобного и даже не слышала об их существовании...
   – В этом заключается твое счастье, – вздохнул Аджахак. – Тараски – это существа не из нашего мира. Во времена Первой войны с Мелькартом на его стороне участвовали в битве всего пять таких чудовищ.
   – Всего... – саркастически хмыкнула богиня.
   – Ты права. И их хватило, чтобы смести с лица земли армию двух королевств. Не говоря уже о других противниках. Точно известно о тарасках одно – они не являются порождениями самого Мелькарта, а призваны им из какого-то другого пространства. Надеюсь, на этот раз у него сей фокус не выйдет, иначе нам туго придется... Четыре твари были убиты в сражении: двоих поразил Ур-Шанаби, а двоих – твой покорный слуга. Следы пятой тараски затерялись во времени. Она сбежала с поля битвы, когда стало ясно, что Мелькарт побежден, а разыскивать ее никто тогда не стал: некому было. Оставшиеся в живых хоронили павших и залечивали раны. Когда хватились, было уже слишком поздно. Несколько сот лет подряд мы ожидали возвращения пятой тараски, но о ней не было ни слуху ни духу. И все решили, что она скончалась от ран в каком-нибудь укромном месте – и тамошние жители, верно, ужаснутся, найдя в какой-нибудь пещере или пропасти громадный скелет. Оказалось, что мы серьезно заблуждались.
   – Это не беда, – произнесла Каэ тихо. – Главное, чтобы в мире не нашлось еще несколько этих чудищ.
   – Давай спать, – не слишком вежливо оборвал ее Аджахак.
   Каэ повозилась, устраиваясь поудобнее сама и устраивая свои драгоценные мечи.
   – Спокойной ночи!
   – Спокойной ночи, – проурчал дракон.
   Потом они заснули и спали до самого утра.
   Каэтане снился прекрасный и удивительный сон: она парила в зеленом небе мира Тайара, купаясь в ослепительных лучах трех светил, а рядом с ней взмахивал крыльями самый большой из виденных ею драконов – лазоревый, огромный и прекрасный.
   Он смеялся счастливым и звонким детским смехом над всеми ее горестями и страхами – единственный дракон в мире, бывший маленьким мальчиком. Ур-Шанаби.
   А посреди сиреневого луга росло раскидистое голубое дерево. В его тени примостился дух мира Тайара со своим гостем – богоравным исполином Бордонкаем...
 
   Хадрамаут не участвовал ни в одной войне на протяжении трех с половиной тысяч лет. Это была чистая правда. Но это не значит, что в стране не было военного флота.
   Боевые корабли хаанухов по праву считались лучшими в мире, а уж коли есть боевые корабли и их капитаны, то им требуется строгий, опытный и талантливый флотоводец. Адмирал-шаммемм Дженнин Эльваган был лучшим из лучших и по праву занимал самый высокий военный пост в Хадрамауте в неполные двадцать пять.
   Это было новое поколение, давшее миру великого полководца Зу-Л-Карнайна, мудрого и блистательного политика Сунна Хеймгольта, урмай-гохона Самаэля и шаммемма Дженнина Эльвагана. Все они были ровесниками, хотя звучит это немного странно – настолько разные и непохожие люди названы этим простым и незатейливым словом.
   Шаммемм считался не только самым талантливым моряком и – по совместительству – любимцем Йа Тайбрайя, но и образованным и тонким собеседником, не последним ученым и опытным политиком. К его мнению прислушивались и сановники, и простые люди, его уважали по всему Хадрамауту, а любили не меньше, чем уважали. Именно этого человека призвал к себе первый советник Вегонаба Лин, покинув апартаменты понтифика.
   За шаммеммом пришлось посылать на верфи. Там он проводил по пять-шесть часов ежедневно, наблюдая за постройкой нового флагманского корабля по недавно одобренному проекту. Один такой корабль уже был построен, однако его купили раньше, чем государство заинтересовалось этой разработкой. Дженнин успел только осмотреть судно буквально за десять минут до продажи: голубой красавец «Астерион» потряс его воображение, и теперь юный флотоводец буквально грезил им. Строительство подходило к концу, и шаммемм все свободное время работал вместе с плотниками и кузнецами, вкладывая в корабль частицу своей души и своего труда.
   Он как раз помогал ковать навершие для нижнего тарана, когда к нему провели посланца с запиской от первого советника. Ладья уже ждала в Дворцовом канале, и адмирал-шаммемм заторопился. Снял запачканный копотью и сажей передник, накинул шитый серебром плащ.
   – Вегонаба ждет меня в собственном доме? – спросил он у офицера, посланного за ним.
   Тот покачал головой:
   – Советник сейчас постоянно находится во дворце понтифика – работает часов по восемнадцать в сутки. Дома он был последний раз дней шесть тому назад – решил повидать супругу. А я доставляю ему все необходимое...
   Офицер вздохнул. Вообще-то он не имел права обсуждать поступки своего господина, однако всему Хадрамауту было известно, что первого советника и адмирала-шаммемма, несмотря на солидную разницу в возрасте, связывают не только служебные обязанности, но и искренняя дружба. И что Дженнин Эльваган питает к Вегонабе поистине сыновнюю привязанность. А потому офицер, который сам не мог попенять первому советнику и не имел права вмешиваться в его распорядок дня, таким обходным маневром надеялся повлиять на него.
   Шаммемм легко угадал тайные желания посланца.
   – Вы волнуетесь за своего господина? – спросил он мягко.
   Офицер, сам седоусый и видавший виды, недовольно пробурчал:
   – Не мальчик уже. Помнить об этом всегда следует, потому что тело измывательств над собой – и особенно в его возрасте – не терпит. Иное дело мы. Мы все больше на ногах, да бегом, да на море проводим большую часть жизни. Море дает силы и телу и духу – тем и живы. А господин Вегонаба постоянно над бумагами сидит и пылью дышит. Небось забыл, как волны выглядят. Он долго не выдержит... вот если бы славный шаммемм намекнул ему на необходимость больше отдыхать...
   – Хорошо, – улыбнулся Эльваган. – Шаммемм посмотрит, что можно сделать в этом случае, хотя ничего заранее не обещает. Ведь всему Хадрамауту известно, что Вегонаба живет и дышит своей работой.
   – Не работой, а пылью – бумажной пылью, – упрямо пробормотал офицер.
   Шаммемм, пользуясь случаем, откинулся на удобном сиденье, расслабился, наслаждаясь плеском воды за бортом.
   Во дворец Да Зоджи его доставили через сорок минут.
   Когда Дженнин появился на пороге, Вегонаба Лин раскрыл ему дружеские объятия, и были они совершенно искренними.
   – Здравствуй, мальчик мой, – тепло сказал советник. – Я заждался тебя. У нас возникли неотложные проблемы, и я бы с радостью выслушал твое мнение. К сожалению, слишком мало вокруг таких людей, как ты, – невозможно полностью положиться даже на самых близких и, казалось бы, сотни раз проверенных.
   Дженнин Эльваган густо покраснел. Как и в отрочестве, он отчаянно смущался похвал, даже если они были вполне им заслужены.
   – Садись, выпей со мной.
   Шаммемм с радостью опустился в предложенное кресло. Он устал за сегодняшний день.
   Флотоводец был стройным, невысоким молодым человеком с темно-русыми волосами и светло-серыми глазами. Лицо его с чистой кожей и девичьим румянцем во всю щеку было весьма привлекательным, хоть и не блистало красотой: правильные черты, высокий лоб, короткая стрижка. Наряд его был прост и безыскусен, в нем преобладали темные тона, а золота и драгоценностей Эльваган по непонятной причине не любил. Единственное исключение делалось для аквамаринов – камней моря. На безымянном пальце он носил перстень с девятью прозрачными аквамаринами чистейшей воды.
   Вегонаба прошелся несколько раз мимо сидящего Дженнина, знаком приказав тому оставаться на месте. Плеснул вина в два высоких стакана.
   – Не знаю, с чего начать, Дженнин. Ты опытный политик, и поэтому я ознакомлю тебя с фактами, выводы же делай сам.
   Верховный маг Хадрамаута Корс Торун погиб в схватке с каким-то из своих коллег. Большего узнать о его судьбе не удалось, но больше нам и не нужно. Ты знаешь, что я никогда не любил старика и не питал к нему особого доверия. Позже выяснилось, что Корс Торун стоял во главе заговора магов, имеющего целью свергнуть всех нынешних властителей и возвести на престол Арнемвенда нового повелителя, объединив под его рукой все земли. Это связано и с богами, но я предпочитаю не вмешиваться в дела бессмертных, ограничиваясь нашими, земными проблемами – их тоже хватит не на одну жизнь.