Угрюмова Виктория. Пылающий мост

   – Я обещаю тебе, что Зу-Л-Карнайн не узнает о нашем посещении, и клянусь, что это никак не повредит Мерроэ и не причинит вреда нашей стране.
   – Хорошо! – как всякий честный человек, Гейерред верил данному ему слову. – Я распоряжусь относительно отряда...
   И изо всех сил ударил топором деревянного болвана. Манекен, окованный железом, треснул и распался на две части.
 
   С наступлением весны урмай-гохон обрел былое душевное равновесие. Скорбные сны более не тревожили его, а войско в последнем сражении показало такую дисциплину и выучку, что теперь Самаэль не побоялся бы вступить в сражение с самим Зу-Л-Карнайном. И ничто, кроме расстояния, их разделявшего, не препятствовало этому.
   Как только снег растаял и под теплым весенним солнцем дороги немного подсохли, Молчаливый велел народу танну-ула готовиться к величайшему сражению – к схватке за власть над Вардом. Самаэль верно рассчитал, что властители сопредельных королевств не станут помогать Зу-Л-Карнайну в этой войне, надеясь, по обыкновению, что два урроха загрызут друг друга, предоставив шакалам возможность пировать над их трупами. Но урмай-гохон был настолько уверен в своей победе, что его мало беспокоили чаяния иных государей. Главное было разгромить аиту, захватить его земли и сокровища. Остальные страны не представлялись ему опасными. Что же касается Запретных Земель, то их Самаэль собирался завоевать в последнюю очередь, укрепившись на Варде в качестве единоличного владыки.
   Архан Дуолдай, сильно выросший и возмужавший за прошедший год, явился по приказу своего повелителя в его покои. Юный гохон никак не мог забыть свое путешествие в Курму и встречу с аитой. Он знал, что император – враг урмай-гохону, но никак не мог побороть чувства искренней симпатии, уважения и восхищения, которые вызвал в нем фаррский воитель. К тому же он не мог забыть Кахатанну. Однако Архан Дуолдай благоразумно держал при себе эти мысли.
   – Все ли готово? – спросил его гигант, облаченный в диковинный, но строгий наряд.
   Молчаливый владел искусством сочетать несочетаемое. Так, его костюмы неизменно вызывали удивление и восхищение, но при ближайшем рассмотрении оказывались до невозможности простыми, недорогими, что приводило нарядных вельмож в неистовство. Они бы и хотели подражать своему повелителю, но у них не хватало не то выдержки, не то вкуса.
   Северные князья единодушно признали, что вождь варварских племен сильно отличается от всех своих подданных. Он был прирожденным аристократом – множество мелочей указывало на его высокое происхождение. И хотя никто не осмеливался копаться в генеалогии Самаэля, по покоренным им землям ходили упорные слухи, что сын Ишбаала появился на свет от союза грозного бога и заморской царевны.
   – Все готово, Молчаливый, – поклонился молодой гохон.
   – Я доволен тобой, Дуолдай. Что еще?
   – Прибыл к тебе странный человек. Ведет себя так, будто ему неведома твоя мощь и власть либо он тебя не боится.
   – Это хорошо, что не боится. Чего ему нужно?
   – Ничего не говорит этот старик. Однако если Молчаливый позволит, я бы сказал, что следует его принять. Он умен, он мудр, он силен и опасен для тех, кто ему враг.
   – Необычный человек. Из здешних?
   – Нет, урмай-гохон. Из пришлых. И здешние князья неровня ему.
   – Быстро ты начал разбираться в князьях... – Кривая усмешка приподняла правый уголок рта исполина.
   Все знавшие Самаэля поражались одной его особенности – кожа его оставалась такой же гладкой и шелковой, как у младенца. Золотисто-коричневый атлас напоминала она смотрящему. Вот и сейчас легко разошлась складка у рта, разгладилась, не оставив следа. Архан Дуолдай подавил дрожь в голосе и спросил:
   – Звать ли старика?
   – Зови, – махнул рукой урмай-гохон.
   Тот, кто вошел в его покои в сопровождении трех дюжих багара, вооруженных с ног до головы, стариком мог называться лишь потому, что иного слова Архан Дуолдай не подыскал. Тем не менее такое определение гостю не подходило. Скорее его следовало называть долго жившим .человеком.
   Был он невелик ростом, сухощав, подтянут и строен, как юноша, хотя седые волосы и суровое обветренное лицо с ястребиным носом и прозрачными голубыми глазами выказывали опыт и умудренность, присущие старости. Двигался же этот человек слишком легко и плавно, для того чтобы заподозрить, что годы оставили на нем свой след.
   – Кто ты? – спросил Самаэль, чувствуя, что вошедший ему интересен.
   – Меня зовут Декла, Молчаливый. И я пришел к тебе по важному делу.
   – Какое дело может быть у тебя ко мне? – произнес урмай-гохон.
   – Это я скажу тебе, когда мы останемся одни.
   – Вы не останетесь одни с урмай-гохоном, – вмешался Архан Дуолдай.
   – Молчаливый боится немощного старца? – насмешливо спросил Декла.
   Юный гохон вспыхнул до корней волос, багара схватились за оружие, и только Самаэль остался спокоен. Он даже изобразил на лице подобие улыбки:
   – Хитер ты, старик. Хоть и не немощен. Выкладывай, что у тебя.
   – Когда тайну знают двое, ее знают все, – упрямо повторил Декла. – Если ты не примешь другого решения, вели отпустить меня.
   Не в привычках урмай-гохона было подчиняться чьей-либо воле или капризу. Но он чувствовал странную силу старика и не чувствовал опасности, а потому кивнул головой, отпуская своих телохранителей. Багара перечить не смели и скрылись за дверью в считанные секунды. Чуть задержался на пороге лишь Архан Дуолдай – признанный любимец Молчаливого. Но легкое движение брови заставило исчезнуть и его.
   – Слушаю тебя, – сказал Самаэль.
   Казалось, сами стены замка Акьяб дивятся его долготерпению.
   – Я пришел предложить тебе власть и могущество, – сказал старик. – И не перебивай меня, утверждая, что ты имеешь многое, а завоюешь еще больше. Я потому и пришел к тебе, что ты всего можешь добиться сам, всего, что в человеческих силах, – внезапно подчеркнул он. – Спроси у своего венца.
   Тут пришел черед урмай-гохона удивляться, ибо, кроме него, никто в подлунном мире не знал, что золотой обруч с драконьими крыльями по бокам, носящий имя Граветта, очень часто говорит со своим повелителем. Равно как и меч Джаханнам.
   Самаэль легко прикоснулся пальцами к венцу, лежащему рядом, на низеньком столике.
   – Это равный, – шепнул Граветта, – избранник Мелькарта.
 
   Что-то не ладилось у Аджи Экапада, что-то не складывалось. Наделенный новым могуществом, непривычным для него; перенявший власть погибшего Корс Торуна, он должен был объединить всех, кто носит талисман Джаганнатхи, чтобы в урочный час открыть проход на Арнемвенд своему повелителю. Это время должно было вот-вот наступить, а маг не успевал выполнить предназначенное и страшился гнева своего запредельного господина. Сейчас Экапад принял отчаянное решение: он вознамерился добыть из тайника четыре талисмана и спрятать их во дворце Колумеллы. И только затем подыскать людей, способных совладать с мощью этих украшений.
   Основные надежды Аджа Экапад возлагал на Молчаливого – единственного человека в мире, владеющего мечом и венцом легендарного Джаганнатхи. Факт сам по себе малозначащий, но ведь вещи Джаганнатхи не признали бы хозяина, уступающего прежнему в могуществе. Урмай-гохон не догадывался, какие планы выстраивал вокруг него маг Мерроэ. Скорее всего даже не подозревал о существовании последнего... И вообще никто в мире не предполагал и не должен был предположить, что Экапад рассчитывает заручиться поддержкой Самаэля и свергнуть с престола короля Колумеллу, чтобы самому завладеть властью в стране. Маг предвидел, что затем между двумя такими сильными личностями, какими были он и урмай-гохон, непременно возникнут разногласия и вражда, однако это должно случиться значительно позже. А теперь Молчаливый был единственным человеком, способным уничтожить Кахатанну и выиграть предстоящее сражение на Шангайской равнине.
   Аджа Экапад торопился.
   Отряд из двухсот всадников сопровождал его, скачущего во весь опор. Черный плащ хлопал крыльями за спиной, делая его похожим на ночную птицу. Но волосы, коротко остриженные надо лбом и выбритые над ушами, молочно-белые, нарушали общее впечатление.
   Рыцари были привычны к долгим переходам, а потому продвигались очень быстро. Через несколько дней они должны были достичь границ Сарагана. Правда, Аджа Экапад торопил их вовсю, но воины отвечали, что они могут и потерпеть без еды и сна, коли того требуют интересы государства, но коням ничего не объяснишь. Если скакуны начнут падать в пути, все будет потеряно. И маг был вынужден смириться с тем, что невозможно продвигаться быстрее.
   Они скакали с севера на юг, а с юга на север к той же цели мчался крохотный отряд из девяти бессмертных существ: четырех богов, четырех полубогов и самого Времени, принявшего человечий облик, чтобы понять себя.
   Аджа Экапад выехал из Кайембы значительно раньше, чем Каэтана вернулась с Иманы, и преимущество во времени было на его стороне.
 
   Раскаленные камни имели терракотовый оттенок.
   Горная гряда простиралась до самого горизонта, и красно-коричневые цвета начинали раздражать глаз. В воздухе висела мельчайшая пыль, отчего казалось, что перед лицом повесили рыжую кисею.
   Сушь.
   Черные птицы носились в небе, высматривая добычу. Кричали они редко, но громко и пронзительно. Тягучие вопли ввинчивались в сухое, красное, воспаленное небо. Солнце не просто полыхало, а плавилось, стекая на землю.
   В этом месте еще была какая-то растительность – уродливая, корявая, ни на что не похожая. Красноватые стволы с сорванной местами корой, словно укутанные в лохмотья; пыльные листья неопределенного бурого цвета, похожие на выжатые тряпки; иногда попадались плоды – сморщенные, скукожившиеся. За них отчаянно сражались пичуги поменьше.
   Горы были необычные. Выеденные временем и ветрами, они напоминали причудливый лабиринт, возведенный каким-то сумасшедшим гением. Врываясь в многочисленные отверстия и норы, ветер выл и стонал на разные голоса. Получалась музыка.
   Эти скалы так и называли – Поющие Скалы. Поющие Скалы – самое опасное место на самом опасном континенте Арнемвенда. Место обитания хорхутов.
   – Отвратительное местечко, – сообщил Тиермес, обращаясь к своему спутнику.
   Спутником грозного Владыки Ада Хорэ был Вечный Воин Траэтаона. Он ехал бок о бок с Тиермесом, верхом на своем драконоподобном коне, и кивал головой в такт размеренной речи бессмертного.
   – Ты прав. Жнец. Место преотвратное. Но это была твоя идея – взять и отправиться сюда на поиски. По мне, так без Вахагана и Веретрагны мир стал только лучше. И у меня нет ни малейшего желания вытаскивать их из передряги, уж коли они в нее попали.
   – Мне тоже, – согласился Тиермес. – Но тут важен принцип. Либо нас одолеют поодиночке, начав с тех, кого долго еще не хватятся, либо мы сумеем отстоять наше право самим выбирать время и место своей гибели.
   – Мы же бессмертны.
   – Тем хуже для нас, – сказал Тиермес.
   Помолчал, вздохнул:
   – Взгляни на это с другой стороны: Каэ все равно отправилась бы на поиски. Считай, что мы помогаем только ей и никому другому.
   – Согласен, – проворчал Траэтаона. – Давно согласен с такой постановкой вопроса, только потому и послушал тебя...
   Они с Тиермесом уже долгое время странствовали по Джемару, считавшемуся одним из самых опасных континентов Арнемвенда. Было бы справедливым сказать, что нога бессмертного ступала здесь так же редко, как и человеческая. Ни Древние, ни Новые боги не прониклись симпатией к этому месту, оставив его на произвол судьбы. Основные события в мире всегда разыгрывались на Варде и Имане.
   Алан и Гобир были практически недоступны смертным. Причем Гобир считался раскаленной пустыней, выгоревшей дотла еще во времена Первой войны. Что было до того, никто из бессмертных не знал, да и знать не хотел.
   Джемар порой привлекал к себе внимание богов, ибо именно тут обитало немногочисленное племя хорхутов – странных существ, наделенных разумом. Они были слишком свирепы и жестоки, чтобы терпеть еще чье-либо присутствие. Поэтому среди Новых богов хорхуты считались прекрасными объектами для охоты: нужно было обладать недюжинной ловкостью и доблестью, чтобы добыть подобный трофей. Последние две или три тысячи лет Джемар служил своеобразным заповедником, где братья Джоу Лахатала расслаблялись вовсю. Однако с течением времени большинству эта забава надоела; ярыми приверженцами охоты на хорхутов остались только Веретрагна и Вахаган. Изредка к ним присоединялся Кодеш...
   – Меня удивляет отсутствие следов, – молвил Траэтаона немного погодя.
   – Это не единственное, что достойно удивления. Где же прячутся пресловутые хорхуты? На кого здесь охотились эти глупцы?
   – Друг на друга, – усмехнулся Вечный Воин.
   – Как бы не оказалось, что ты прав. – Жнец внимательно оглядывал окрестности. – Мне все здесь не нравится, сам воздух мешает дышать.
   – Ты умеешь дышать? – искренне удивился Траэтаона.
   – Чему только не научишься у других существ. – Драконьи полупрозрачные крылья трепетали за спиной прекрасного бога. И Воин в который раз поймал себя на том, что любуется им, не в силах отвести взгляд.
   – Не гляди на меня влюбленной девицей, – лукаво молвил Жнец.
   – Кстати, о влюбленных. – Траэтаона немного замялся, но все же рискнул продолжить. – Ты любишь Каэ?
   – Ее все любят.
   – Я о другом...
   – Знаешь, воин, – мягко-мягко сказал Тиермес, – мне не положено пылать страстью, как какому-нибудь смертному юнцу, я владею другой стороной жизни. Но поскольку ты когда-нибудь все равно узнаешь правду, я предпочел бы сам рассказать тебе все.
   Когда-то давно это несчастье со мной все-таки произошло. И с тех пор я, самый могущественный бог этого мира, не могу уничтожить собственное чувство. Неужели это не смешно?
   Мы с ней были антагонистами: две противоположности, не принимающие друг друга. Правда, она не то чтобы не принимала меня – просто утверждала, что будет такой же Хозяйкой Ада Хорэ, как и я, если понадобится. Естественно, меня злили подобные речи. И как-то раз я решился на страшный шаг – заманил нашу девочку к себе.
   – Великие боги! – ахнул Траэтаона.
   Кого он имел в виду под великими богами, так и осталось загадкой. Но надо же и Вечному Воину взывать к кому-нибудь!
   – Я надеялся сломить ее и подчинить своей воле; знаешь, Траэтаона, история банальная и не слишком интересная. Ограничимся сухой констатацией факта: Ада Хорэ приняла ее лучше, чем меня, потому что и мое царство нуждается в Истине. Отчаянно нуждается. А потом выяснилось, что еще больше в ней нуждается сам Жнец.
   Она оставалась у меня всего семь дней. Семь человеческих дней за всю вечность. Эти семь дней я никогда не смогу забыть. Потому что это немного больше, чем любовь и наслаждение... – Тиермес внезапно прервал сам себя, вернувшись в привычное состояние иронии. – И больше никогда не касайся этой темы, безнадежно влюбленный в Истину...
   Траэтаона оскалился было, но затем махнул рукой:
   – Правда. Тогда ты тоже не касайся.
   – А мне подобная бестактность и в голову не приходила.
   Тиермес собирался сказать еще что-то, но тут его внимание привлек легкий звук, доносившийся откуда-то слева. И он поднял руку в предупреждающем жесте. Воин склонил голову.
   Они ехали сейчас в узком ущелье, идеально удобном для того, кто вознамерился бы напасть на путников. И хотя друг друга бессмертные видели в своем истинном облике, для постороннего взгляда они были сейчас обычными людьми: просто два рыцаря в пропыленных плащах и потускневших от времени доспехах, на довольно-таки паршивых конях проезжали под огромной скалой, которая угрожающе нависала над каменистой тропинкой.
   Скалы были практически лишены растительности, только торчали кое-где клочки жухлой травы да изредка лепилось к камням корявое, изможденное деревце. Все живое старалось спрятаться в редкой тени. Только парили по-прежнему в небе черные птицы да прыткие ящерицы шныряли между камней.
   Что касается пропыленности плащей, то на этой детали особенно настаивал Жнец, скорее всего из любви к искусству. Избранный же богами способ назывался во все времена и у всех народов ловлей на «живца».
   – Ну, ну, давай же! – шепотом поощрял Траэтаона невидимого противника.
   Бессмертные были готовы к любым неожиданностям. С одной стороны, они не хотели появляться на Джемаре во всем блеске и величии, с другой – пропавшие здесь Веретрагна и Вахаган тоже не являлись легкой добычей, но сумел же их кто-то одолеть.
   Маленький камешек скатился с вершины, подняв легкое облачко пыли перед самыми копытами драконоподобного коня Траэтаоны.
   Бессмертные напряглись.
   И когда лавина жутких существ хлынула на них из расщелин и трещин, завывая и визжа, они даже обрадовались. Наличие врагов было понятнее, чем их совершенное отсутствие. А убивать монстров им было привычнее, нежели разыскивать их на громадном пустом пространстве.
   Кривой меч Жнеца и сияющий клинок Траэтаоны выкашивали целые ряды тварей. Те оказались совершенно бессильными, а потому стали отступать, пятясь и пытаясь скрыться.
   Выглядели они необычно, но не так уж жутко, как ожидалось.
   – Это не хорхуты, – молвил Траэтаона.
   – Нет, не они, – подтвердил Тиермес. – Это-то и удивительно – с хорхутами никто ужиться не может.
   Ущелье довольно быстро было завалено окровавленными, искалеченными трупами – не стоило чудищам связываться с теми, для кого и смерть, и жизнь – суть одно понятие.
   Покончив с противником, Тиермес прищелкнул пальцами, и из груды тел поднялось в воздух одно, наименее изуродованное. Оно воспарило на уровень человеческого роста и повисло, медленно поворачиваясь в воздухе, чтобы Жнецу было удобнее его разглядеть. А разглядывать было особенно нечего – щетинистое рыло, напоминающее свиное, крохотные глазки, прижатые к голове острые уши, множество когтей и зубов. Ни особенным умом, ни выдающимися физическими способностями природа этих тварей не наделила.
   Траэтаона, оглядев нападавших, скептически ухмыльнулся.
   – Твое мнение, Воин, – сказал Тиермес, неуловимым жестом отбрасывая от себя висящее в воздухе тело. Оно отлетело на несколько шагов и шлепнулось в пыль.
   – Выглядят как наспех сработанные куклы.
   – А об этом я не подумал!
   Жнец снова приподнял тело в воздух, дунул на него. То, что осталось от твари, моментально рассыпалось в прах.
   – Действительно, наспех сработанная кукла. Не бездарно, потому что на какое-то время они ввели нас в заблуждение, но и не талантливо, потому что скрыть концы не удалось.
   – А может, никто и не собирался скрывать эти самые концы?
   – Почему ты так считаешь?
   – Видишь ли, Жнец, ты мудр и хитер, однако ты ведешь себя совсем не так, как вел бы тот рыцарь, облик которого ты принял.
   – Ничего особенного я не сделал...
   – Ничего особенного с точки зрения великого бога, но не человека.
   – Ты думаешь, за нами наблюдают? – заинтересовался Тиермес.
   – Вот в этом я уверен.
   Траэтаона протянул тонкую смуглую руку и вытащил прямо из воздуха большой лук с двойной тетивой. Его изогнутые дуги были укреплены костяными и стальными накладками. Вечный Воин поискал в пространстве стрелу, при этом рука его по локоть исчезала из виду, растворяясь в воздухе. Вытащив одну, он некоторое время ее оглядывал, затем отбросил в сторону и принялся снова искать. Наконец Траэтаона добыл то, что его интересовало.
   – Кажется, ты не очень пытаешься сохранить инкогнито, – заметил Тиермес.
   – А зачем, Жнец? Нас здесь ждали и даже готовились к встрече.
   Говорил Траэтаона неспешно и даже как-то лениво. Стрелу с цветным оперением вертел в пальцах, словно раздумывая над тем, как ее использовать: по назначению или в виде зубочистки. Поэтому даже для Тиермеса было некоторой неожиданностью, когда он вскинул лук и не целясь выстрелил куда-то вверх, чуть левее одинокой скалы, указующим перстом упирающейся в небо.
   – А-ах, – раздалось в ущелье.
   Из-за выступа выглянуло чье-то темное тело, поскользнулось на краю, хватая воздух передними конечностями, и покатилось вниз, наталкиваясь на острые камни. Мертвец свалился прямо под копыта драконоподобного коня, лицом к солнцу. Стрела торчала из правого глаза, превратив его в жуткое месиво. Она вошла в него почти по самое оперение, и если у убитого существа мозг находился там же, где и у людей, то смерть должна была наступить мгновенно.
   – Хороший выстрел, – одобрил Тиермес.
   – Он подглядывал за нами.
   – Теперь понятно. Наконец я вижу хорхута и испытываю невероятное облегчение по этому поводу. Никогда бы не подумал, что и такое случится со мной.
   – Расспросишь его, Жнец?
   – Придется, хотя большого удовольствия, вероятно, не получу.
   Прекрасный бог, похожий на колеблющийся язычок серебристо-голубого пламени с драконьими крыльями за плечами, легко соскочил со своего коня. Видимо, раскаленная пыль, устилавшая дороги Джемара толстым слоем, ему не нравилась, и стройные ноги ступали исключительно по воздуху, на ладонь выше поверхности почвы. Остановившись в нескольких шагах от хорхута, Тиермес сказал по-будничному просто:
   – Встань и отвечай на вопросы!
   Кем бы ни было существо при жизни, каким бы богам оно ни поклонялось, после смерти его безраздельным владыкой и повелителем становился Жнец. И не рождался еще тот, кто мог противостоять его власти.
   Хорхут зашевелился, скребя когтями землю, приподнялся и сел, вращая головой в разные стороны. Стрела торчала у него из правого глаза, но мертвец на нее внимания не обращал. Может, уже стал считать ее своей неотъемлемой частью?
   – Я повинуюсь, Владыка.
   – Ты ждал нас?
   – Я ждал вас, повелитель. Мне было велено сидеть за скалой и ждать. А дождавшись, немедленно сообщить моему господину.
   – Ты сообщил?
   – Я не успел, Владыка, – ответил хорхут и после минутного раздумья добавил: – Я умер.
   – Не беда, – утешил его Тиермес. – С кем не случается. Кто твой господин?
   – Не знаю.
   – Зачем он нас ждал?
   – Не знаю.
   Дальше разговор потерял всякий интерес: что бы Тиермес ни спрашивал у мертвеца, тот неизменно отвечал, что не знает. И получалось, что действовал он не только по чьему-то наущению, но и не осознавая, что творит.
   Наконец Жнец потерял остатки терпения. И уже собрался было вернуть хорхута туда, откуда призвал на допрос его душу, как вдруг Траэтаона попросил:
   – Узнай у него о Веретрагне или Вахагане.
   – Ты слышал? Отвечай...
   – Двое бессмертных содержатся в подземелье вместе с третьим.
   – И где подземелье?
   – Везде, Владыка. Везде, где ты стоишь...
   Больше ничего существенного из хорхута вытянуть не удалось.
   – Что скажешь, Воин? – спросил Тиермес, когда беседа с мертвецом завершилась.
   – Думаю, Жнец, как нам поступить. Уж коли нас тут ждали и готовились к встрече, то мы в заведомо проигрышном положении. Однако мы же не дети и можем за себя постоять. Вот я и взвешиваю, стоит ли самим разбираться со всеми здешними тайнами или отправиться на Вард, за помощью. А уж затем, в большой и милой компании, вернуться сюда.
   – Вздор, – сказал Жнец твердо. – Не хватало еще других беспокоить. Можно подумать, на Варде не хватает проблем и без этой. Давай-ка, Воин, собирайся – сейчас мы с тобой отправимся на поиски.
   – А как же вход?
   – Ты разве не слышал – он везде, где мы стоим.
   – Да не разбираюсь я в этих колдовских штучках, – скромно заявил Траэтаона, и Тиермес разразился громким хохотом. Так, смеясь, и указал рукой на землю под своими ногами, и она разверзлась, впуская великих богов в свое необъятное чрево.
 
   – Фто-то фтранное я фюфтфую, – доложил Ниппи, не успела Каэ устроиться на ночь возле костра. Она только-только расслабилась и вытянула ноги, как перстень заговорил. В эти дни они общались редко, потому что Ниппи каким-то образом действительно испортил себе произношение и теперь открывал рот только в случае крайней необходимости. А таковая, как всегда, случалась некстати.
   – Может, обождем утра, а там и разберемся с твоими предчувствиями?
   – Мне фсе рафно, но ефли фто, то я откафыфаюсь нефти отфетфеннофть.
   – Однако, сколько шипящих может встретиться в таком сравнительно знакомом слове, – сказал га-Мавет. – Что еще стряслось на ночь глядя?
   – Офленилифь! – укорил Ниппи. – Фоперники фкафют.
   – Какие соперники? Куда скачут? – заволновался Барнаба, не выпуская из рук медовый коржик и продолжая интенсивно жевать.
   – Даже я догадываюсь, – мрачно пояснила Каэ. – Не нам одним талисманы потребовались. Ну и кто успевает раньше?
   – Офнофременно... ефли фтать и финуться ф пуфь.
   – Ни в какой пуфь я не двинусь, – сказал Барнаба. – Мы только-только прилегли отдохнуть от этого самого пуфи...
   – Мне фсе рафно, – повторил Ниппи заученным тоном. – Мое фело фуфнить на уфо фо теф фор, фока фы не рефыфесь.
   – Зачем люди напридумывали столько букв? – поинтересовался Мешеде у Римуски.
   Новые боги были уже на ногах. Каэ сидела в седле, а фенешанги каким-то удивительным образом успели прекратить существование костра. Таким образом, Барнаба остался в подавляющем меньшинстве и ему пришлось занять свое место в маленьком отряде.
   С того момента, как они покинули Змеиный замок, спутники двигались с ошеломительной скоростью. Все впечатления Каэ от проделанного пути ограничивались тремя полосками: голубой – неба, зеленой – деревьев, растущих вдоль дороги, и коричневой – собственно дороги, в основном состоящей из утрамбованной земли и – изредка – вымощенной плитами. Вот так в течение нескольких дней они перемещались вдоль этих трех полосок на север, к границе Сарагана и Мерроэ, где посреди болот был устроен тайник, в котором оставались еще четыре талисмана Джаганнатхи, подлежащие немедленному уничтожению.