Страница:
– Видимо, они разведывали тайные тропы, – ответил татхагатха. – И старались какое-то время остаться незамеченными. Но потом внезапно сменили тактику и обстреляли с берега наши уальяги, воспользовавшись полным штилем и тем, что суда шли не посредине реки. Может, они хотели захватить их, чтобы переправиться на другой берег? Отряд был довольно большой, командовал им некий Тайжи-хан – мы уже связались с Джераланом; это соратник Богдо Даина Дерхе, безумец, который поклялся отомстить императору за гибель своего господина. Очень опасный человек, – и хорошо, что его уже нет в мире живых. Наши воины перебили весь отряд Тайжи-хана, а его самого убил капитан Лоой. Правда, наш доблестный мореход пострадал в этом бою... Но только не пугайтесь, Каэ, дорогая, все уже хорошо!
Побледневшая и испуганная Кахатанна несколько минут глубоко дышала, приходя в себя. Ей было страшно подумать о том, что добрый, милый капитан Лоой мог умереть – и где? – в родном и безопасном Сонандане, в нескольких милях от Салмакиды. Нет, это было уже слишком.
– Ты бы поосторожнее с ней, Тхагаледжа, – пробормотал Вечный Воин. – Она же за них за всех переживает.
– Простите, Каэ. Я не с того начал, наш капитан себя неплохо чувствует: ему успел помочь Астерион, и все обошлось.
– Я уже ничего не понимаю, – мягко прервала его Интагейя Сангасойя. – Ты бы помедленнее и все по порядку. Я ведь отсутствовала не так уж много времени, а ощущение такое, что несколько лет пробыла в полной изоляции. Астерион, тагары, Лоой... что еще?
– Да, здесь много что напроисходило, – согласился татхагатха. – Но ничего особо страшного, все образовалось.
– Кстати, о времени, – заметил Жнец, который все это время успокаивающе поглаживал Каэ по руке. – Наверное, нужно пригласить и Барнабу, и Нингишзиду, и Магнуса, и Номмо... короче, всех.
– Нингишзиду ловят, – машинально ответил Тхагаледжа, – а остальных я сейчас прикажу оповестить.
– А зачем ловят Нингишзиду и где? – изумился Траэтаона. – Он тоже что-то натворил?
– Не появляется мне на глаза все время, что вас не было. Словом с ним перекинуться не могу. Он озабочен какой-то новой проблемой, и, с одной стороны, я его понимаю, но все-таки я его повелитель, а не наоборот, – прошу прощения у госпожи, что при ней рассуждаю о верховенстве. Я немного устал гоняться за ним по всей Салмакиде. В храме его застать невозможно, в роще его видели несколько минут назад, у себя в покоях он не появлялся несколько дней, во дворец забегал как раз во время моего отсутствия. Согласитесь, что это даже как-то несолидно.
Бессмертные посмеялись причудам верховного жреца, но через несколько минут разговор перешел на другие, куда более волнующие темы. Из хороших новостей главной было выздоровление Лооя, а также новые пополнения, пришедшие из дальних провинций. Несколько полков лучников, около пяти или пяти с половиной тысяч копейщиков, – татхагатха вызвал своего секретаря и упоенно зашелестел какими-то бумагами, роняя их попеременно то в соус, то в жаркое. Каэ стало жалко трудов повара, и она сказала:
– Верю на слово, что много. После покажешь.
– Как велит госпожа, – согласился Тхагаледжа и принялся наставлять секретаря и гонцов на предмет первоочередных задач. Соблюдая правила приличия, все ждали, когда он освободится, чтобы наконец приступить к еде.
Когда все приказы были отданы и бессмертные в компании правителя Сонандана накинулись на завтрак, Тхагаледжа спросил с надеждой и тревогой:
– Что с талисманами, госпожа?
– А при чем тут госпожа? – моментально ответил до боли знакомый голос сварливого перстня. – Я долго терпел эти издевательства, я молчал, хотя меня намеренно игнорировали, третировали и еще что-то ужасное, просто я не могу сейчас припомнить нужного слова. Но я его вспомню и тогда уже скажу, смело глядя в лицо угнетателям и кровопийцам моим...
Все, кто находился в этот момент за столом, затаив дыхание слушали бесконечный поток жалоб, высказанных Ниппи. Оказалось, что все успели соскучиться по немыслимому существу и по его публичным выступлениям.
– Но сейчас я отвечу по существу. – Внезапно и тон, и сам голос перстня переменились, и он продолжил значительно тише:
– Я ведь почему молчал – я пытался составить себе представление о том, что с этими клятыми талисманами происходит. И меня не хватает на все...
– А что с ними? – с тревогой спросил Жнец.
Именно грозный Владыка Ада Хорэ, никогда прежде не имевший равных себе, понимал, сколь опасен враг. Столкнувшись с тем, что и его можно поймать в ловушку, что и ему можно расставить западню, он день ото дня все больше беспокоился о происходящем. Что же может случиться с остальными и особенно со слабыми людьми, если даже ему нет спасения от козней Мелькарта? Тем более что какая-нибудь ошибка грозит стать и последней – даже Каэтана не сможет помочь. Хотя бы потому, что она не может оказаться одновременно в нескольких местах.
– Видишь ли, я все время боялся сказать, но выхода у меня нет – я не успеваю почувствовать, когда талисманы извлекаются из тайника. Многие из них сейчас перемещаются по Арнемвенду, только малая часть их постоянно пребывает в одном и том же месте. Какие-то страшные силы ведут со мной жестокую игру. Много талисманов двигается в разных направлениях, и мне трудно уследить за ними. Какие-то попали к владельцам настолько искушенным в магии либо к существам Древней крови, что я могу только приблизительно указать место их нахождения. – Ниппи помолчал, а потом спросил несчастным голосом:
– Вы меня теперь выбросите, да? Когда все мои возможности исчерпаются?
– Твоя отличительная черта – крайняя глупость, это я всегда отмечал, – заметил Тиермес. – Кто же разбрасывается такими дурнями, как ты?
– Каэтана обещала отвезти меня назад и замуровать в храме Нуш-и-Джан. Я не хочу назад, там водопад, там сыро и мокро, а я почти что мертвый и никому не нужный!
– А тогда тем более глупо сетовать на свою беспросветную и трагическую судьбу, – сказала Каэ внушительно.
На самом деле ей было искренне жаль глупый перстень, тем более что она давно относилась к нему как к живому и разумному существу, но было очевидно, что если сейчас ему кто-нибудь выразит сочувствие, то потоку жалоб и стонов конца не будет. А разговор только-только начинался. И разговор серьезный...
– Хватит хныкать и немедленно займись делом!
– Как?!
– Расскажи, сколько талисманов ты можешь обнаружить без колебаний и сомнений?
Перстень ненадолго замолчал, потом откликнулся:
– Сейчас только три.
– Значит, – торжествующе заключил Траэтаона, – всего девятнадцать!
– Как это понимать?
– Сейчас Каэ уничтожила шестнадцать этих штуковин. Если мы успеем отыскать еще три, то выходит девятнадцать, а нашему противнику не хватит ровно одного талисмана, чтобы открыть выход Мелькарту. И тогда остальные талисманы можно будет вылавливать постепенно, без суеты и спешки. Это же прекрасно!
Тиермес склонил голову набок, высчитал что-то в уме и подтвердил:
– Действительно, все может сложиться очень удачно, однако советую поторопиться, потому что не только мы знаем об этом. Уверен, что слуги Мелькарта станут землю рыть, чтобы помешать нам добыть оставшиеся три безделушки. Вещай, Ниппи, где первый.
– А как мне определить, какой из них первый? – спросил воспрянувший духом перстень.
– Какой ближе, тот и первый, неужели не ясно? – не выдержал татхагатха. – Где, спрашивают тебя?
– В Урукуре, в старом храме, который находится в оазисе. Вокруг пустыня...
– Там больше нет храма, – печально откликнулся Траэтаона. – Он когда-то был, это правда. Самый древний храм Джоу Лахатала на планете. И ему служили вайделоты, одни из самых мудрых людей этого мира. Они странно служили Лахаталу, вроде бы и ему, но, когда он допускал ошибки, не поддерживали его. Да... Так вот совсем недавно храм этот был разгромлен, а вайделоты – убиты. Джоу Лахатал сам ездил туда, проверял. И ничего не сказал нам о талисмане.
– Он там, – упрямо повторил Ниппи.
– Очень может быть, – произнес кто-то от дверей.
Все сразу обернулись в ту сторону. На пороге трапезной стоял сам Змеебог, счастливый и улыбающийся. За его спиной высились четыре фигуры: Вахаган, Веретрагна, Арескои и га-Мавет.
Слуга, спешивший доложить о том, что все указанные татхагатхой персоны найдены и приглашены на завтрак, пискнул, отлетая в сторону. Он таращился на бессмертных и открывал и закрывал рот. Видимо, паренек недавно прибыл из провинции и к такому обилию божественных существ еще не успел привыкнуть.
Некоторое время спустя, когда были произнесены все благодарности, когда Вахаган с Веретрагной отбыли, а трое Новых богов, напротив, уселись за стол; когда Тхагаледжа был вынужден позвать кого-то из придворных и внушительно потребовать накрывать и обед, и ужин одновременно, когда Магнус, ведя за лапку Номмо, явился к своей обожаемой госпоже и оба они долго целовали, и обнимали, и теребили ее, вызывая ревнивые взгляды богов, особенно Тиермеса, – Каэ решилась спросить об истории с капитаном Лооем.
– Сейчас придет Куланн, – откликнулся Магнус. – Он расскажет, что было на реке. Сам Лоой теперь находится в Салмакиде, отдыхает; завтра должен приехать сюда – он уже вполне способен передвигаться без напряжения и болезненных ощущений. А я только могу рассказать тебе о том, что ему повезло: ты побывала на Джемаре и таким образом завершила знак Лавара.
Магнус обвел взглядом собравшихся и обнаружил выражение полного недоумения на всех без исключения лицах.
– Ясно, – сказал он себе под нос и пустился рассказывать историю с самого начала. Это повествование заняло несколько часов, поскольку слушатели оказались внимательными и непрестанно требовали подробностей, а также нуждались в кратких исторических экскурсах. К тому времени, когда он завершил его, подоспел к обеду Нингишзида под руку с князем Маланом-Тенгри.
Достойный скаат даже не поразился столь блестящему обществу, только на секунду замер у дверей и внимательно рассмотрел сангасоев, стоявших на страже с обнаженными мечами.
– Вот чего я не понимаю, великие Древние и Новые боги, – проговорил он. – Зачем вам нужна охрана? Это от вас нужно охранять, а вас – от кого?
Шаммемм не стал медлить и, испросив соизволения у понтифика Дайнити Нерая, что, впрочем, было всего лишь простой формальностью, которой, однако, не принято пренебрегать, вывел в Коралловое море эскадру, включающую в себя пятнадцать боевых судов хаанухов, в их числе – огромный флагман «Брат Иа Тайбрайя», только несколько дней назад спущенный со стапелей на воду.
Удача сопутствовала хаанухам более, чем в обычных походах; это было заметно на десятках мелочей, которые чаще всего не ладятся у любых, даже самых опытных и искушенных в своем деле моряков. Команда прониклась к Эльвагану уважением, и уже через несколько дней по всей эскадре поползли слухи о божественной избранности молодого шаммемма.
Ветер всю дорогу был попутный, сильный и свежий, ровно надувающий паруса. Дул он с севера и по всем правилам должен был принести с собой холод, чего – к немалому удивлению хаанухов – так и не случилось. Корабли неслись вперед с невероятной скоростью, работа спорилась как по мановению волшебной палочки, снасти не рвались и не приходили в негодность, даже мачты скрипели потише. Это был единственный в своем роде морской поход, в котором команды пятнадцати кораблей практически отдыхали. Словно какой-то добрый морской дух взял на себя все их заботы. Правда, несмотря на отсутствие проблем, Дженнин Эльваган сурово запретил своим матросам, а также воинам, которых везли на Сарконовы острова, пить. Это требование команды, вопреки ожиданиям капитанов, восприняли абсолютно спокойно, и никаких серьезных волнений по этому поводу не было.
Эльвагана уважали и боялись до дрожи в коленях. Все знавшие его раньше в один голос утверждали, что адмирал-шаммемм сильно изменился за последнее время, но многие объясняли это пережитым горем – весь Хадрамаут знал, какая теплая дружба связывала шаммемма и первого советника Вегонабу Лина. Иные полагали, что молодой человек просто возмужал, как и положено любому мужчине, на которого возложена серьезная ответственность. Так или иначе, никто ничего странного в переменах, происшедших с Эльваганом, не видел. Что же касается его способностей флотоводца, то за ним были готовы идти хоть на дно морское, веря в его удачу и в то, что он обязательно всех оттуда выведет с победой и добычей.
Море, при том что ветер дул постоянно, было почти спокойным. Невысокие волны подхватывали корабли под днище и будто на мягких ладошках передавали друг другу, значительно увеличивая и без того небывалую скорость. Сидящий в «вороньем гнезде» наблюдатель сам себе не поверил, когда безбрежное пространство Кораллового моря внезапно перегородила темная полоса. Матрос минут пять недоверчиво вглядывался вдаль, тер глаза и отчаянно плевался, надеясь на то, что от усталости просто грезит. Но ничего не помогло – даже кружка питьевой воды, вылитая в отчаянии на голову. Темные пятна не только оставались явью, но еще и неслись на корабли с неподобающей твердой земле скоростью. И когда стали окончательно видны размытые очертания суши, обалдевший матрос неуверенно завопил:
– Земля! Впереди по курсу земля! – И совсем тихо добавил:
– Но не Сарконовы острова, наверное.
Им, ходившим по Коралловому морю на самых разных судах, было трудно представить, что суша показалась вдали не через две недели, а на четвертый день плавания. Событие это тайком от шаммемма обсуждалось всюду и всеми – от капитанов до простых матросов.
Воины отнеслись к этому значительно проще. Будучи хаанухами, они тоже удивлялись, но времени на разговоры именно у них и не было. Стрелки проверяли тетивы и гибкость луков, пересчитывали стрелы. Латники прилаживали свои гибкие панцири, сделанные из шкур и грудных пластин морских животных, – такие доспехи были значительно легче металлических и крепились при помощи сложной системы ремешков по бокам. У каждого воина был за пазухой острый как бритва нож, приготовленный специально для того случая, если хаанух будет сброшен в воду. Плававшие как рыбы, они легко разрезали крепления своих панцирей, и уже ничто не мешало им держаться на поверхности столько, сколько будет необходимо.
Дженнин удалился на нос флагманского корабля и там в одиночестве оставался довольно долгое время. Поскольку все его подчиненные были уверены, что их командир возносит молитвы морским божествам, то не беспокоили его и близко не подходили.
– Ни о чем не тревожься, – шептал между тем тихий голос. – Все будет по воле твоей.
– Что мне нужно делать? – спрашивал Эльваган.
– Ничего особенного. Веди сражение, как делал бы всегда, а малая толика удачи, которая обычно решает исход битвы, тебе уже дарована.
– Благодарю тебя, повелитель Мелькарт, – сказал шаммемм.
Пираты на то и пираты, чтобы не упускать лакомый кусок, если он сам плывет к ним в руки. Не прошло и часа с того момента, как наблюдатель заметил сушу, а уже неслись навстречу эскадре Хадрамаута бесчисленные корабли пиратского братства.
На Сарконовых островах хорошо помнили события недавнего прошлого, когда одинокий корабль, атакованный несколькими судами, не просто оторвался от них, но и уничтожил значительную часть нападавших. Помнили и о гибели Красного хассасина, а потому ошибок больше не допускали. Три с половиной десятка кораблей двинулись встречать маленький флот, а еще около дюжины готовились к отплытию, чтобы в нужный момент подоспеть на помощь.
И стремительно разрезали волны два головных корабля – «Морской змей» хаануха Огокина Овайхи и «Голубая ласточка» аллоброга Доэна.
К тому времени когда Терджен собрался в Хахатегу, в Сетубале уже начиналась паника. Каждую ночь в городе и его окрестностях исчезало несколько человек, останки которых находили позже в самом ужасном виде. Даже привыкшие к жестокости с младых ногтей Безумные хассасины чувствовали себя прескверно, подбирая кровавые ошметки, оставшиеся от их родных и близких. Привыкшие к беспрекословному повиновению люди еще молчали, но недовольство назревало исподволь. И соправители Эль-Хассасина предвидели скорый и неизбежный взрыв негодования и народного гнева, который, как известно, чреват еще большими зверствами и жестокостями, нежели те, на какие способны порождения тьмы.
Поэтому от Харманли Терджена ждали скорых результатов и, скрипя зубами, приказали великому магистру умерить на время гордыню и найти в себе достаточно сил, чтобы при необходимости и поклониться королю эльфов.
На рассвете из южных ворот Сетубала выехала длинная колонна всадников и направилась по дороге, ведущей к границе с Хартумом. Харманли Терджен ехал впереди.
Ничего существенного в пути не случилось, если не считать того, что несколько темных силуэтов сопровождали колонну, скрываясь в придорожных зарослях. Терджен запретил своим рыцарям охотиться на них, приказал всем держаться вместе, а на привалах выставлять охрану вокруг лагеря кольцом, причем ставить воинов на расстоянии каждых двух шагов. В ордене Безумных хассасинов дисциплина издавна была железной, и даже если воинам предосторожности, принятые великим магистром, и казались чрезмерными, однако они вслух их не обсуждали, выполняли все, что было приказано, с четкостью хорошо отлаженного механизма.
Наверное, именно по этой причине ни один человек в отряде не был убит и до границы с Хахатегой добрались без потерь. В Хахатеге было значительно легче. Темные тени все еще мелькали за стволами деревьев, а по ночам приближались к кострам настолько, что иные воины даже слышали их легкие шаги, однако стало этих смутных силуэтов гораздо меньше. И были они скорее любопытны, нежели агрессивны.
Оповещенные королями Эль-Хассасина, власти Хартума готовились к встрече посольства. Не успела колонна рыцарей провести сутки на территории соседнего государства, как уже была встречена воинским подразделением в три сотни человек – прекрасно обученных и вооруженных. С появлением солдат Хартума темные силуэты и вовсе оставили людей Терджена в покое.
Откровенно говоря, великому магистру не раз и не два приходила в голову шальная мысль броситься за этими соглядатаями, догнать их и вызнать все, что можно только узнать человеку о морлоках и способах борьбы с ними. Однако Терджен отчетливо понимал, что именно этого от него и добиваются, – ловушка была расставлена нехитрая. А даже если бы ему удалось реализовать свой безумный план, то он потерял бы очень много времени. Тогда как в Эль-Хассасине каждую ночь продолжались бы кровавые преступления проклятых эльфов. И он нашел в себе силы следовать своей дорогой. Выдержка и решимость Харманли Терджена была сполна вознаграждена тем фактом, что, когда он подошел со своим отрядом к ярко-желтым стенам Хахатеги, его встретили не только от имени наместника Хартума – герцога Талламора.
Прямо посреди главной площади города Терджен с изумлением увидел нескольких эльфов, ехавших куда-то неторопливо. И, уловив его напряженный взгляд, сайнанг, возглавлявший пышную процессию встречающих, пояснил:
– Король эльфов Рогмо Гаронман почтил нас своим прибытием.
Харманли Терджена встретили приветливо, моментально освободили от пропыленной и грязной одежды, не покушаясь, впрочем, на доспехи и оружие, что весьма расположило его к здешним хозяевам, предложили ему и его спутникам пройти в огромный зал с бассейнами для омовения, где на мраморных скамьях лежали заранее приготовленные пышные и – что важнее – чистые одеяния. А когда хассасины отдохнули с дороги и привели себя в порядок, очаровательный дворцовый распорядитель – улыбающийся и сияющий, но в пределах благоразумия и достоинства – пригласил послов Эль-Хассасина на обед, во время которого они могли изложить свое дело, приведшее их в Хартум.
Герцог Талламор произвел на Харманли Терджена странное впечатление. Это впечатление, не имеющее ничего общего с его основным заданием, довольно долго мешало ему сосредоточиться на том, ради чего он и проделал неблизкий путь. Пока наконец великий магистр не сообразил, что барон Банбери Вентоттен, герцог Талламор, страшно похож на великого магистра Арлона Ассинибойна, чей портрет он не раз встречал в картинной галерее ордена. Рядом висели портреты Чаршамбы Нонгакая и Пэтэльвена Барипада. Сообразив, в чем дело, а также вспомнив о кровном родстве между магистром Ассинибойном и герцогом Талламором, Харманли несколько успокоился. Достаточно для того, чтобы выдержать с достоинством встречу с королем эльфов и его немногочисленной, но весьма внушительной свитой.
Сам Рогмо Гаронман оказался фигурой необыкновенно интересной, несмотря на то что эльфы из его свиты выглядели величественнее и строже. Рогмо действительно был полуэльфом, и теперь, когда Терджен имел возможность видеть его рядом с людьми и существами Древней крови одновременно, его происхождение бросалось в глаза. По сравнению с человеком он был утонченнее, весь вытянутее, светлее и чуть ли не прозрачнее. Ясные серые глаза, длинные светлые волосы, зеленовато-белая кожа без единого пятнышка или изъяна, а также резкий контраст между внешностью юноши и взглядом зрелого мужа, много повидавшего, много пережившего, – все это выдавало в нем эльфийское начало. Но когда великий магистр переводил взгляд на стоящих рядом со своим королем эльфов, то понимал, что Рогмо резче, жестче и грубее этих невероятных существ.
Изменчивые, мерцающие, сияющие глаза цвета морской волны или стремительно сереющего от дождевых туч неба постоянно ускользали от глядящего в них человека; эльфы смотрели как бы сквозь собеседника, отчего создавалось впечатление, что им известна вся его подноготная. Волосы у них были пышнее и воздушнее, нежели у Рогмо. И сами они были еще выше, еще стройнее и легче. Мерцающие, текущие одеяния и лунные клинки завершали их образ. Терджен почувствовал восхищение, но не осмелился выразить его вслух.
– С чем же прибыли к нам посланцы Эль-Хассасина? – спросил Банбери Вентоттен, пользуясь правом хозяина. – Вы, Харманли, – можно я буду называть вас Харманли? договорились? – вы берите салат, приготовленный по фамильному рецепту. Вот и его величество король не даст солгать: кушанье отменное, возбуждает аппетит, а при хорошем аппетите и за добрым столом откровенничать не в пример легче.
Терджен собрался было запротестовать насчет откровенности и даже лицо соорудил соответствующее – строгое и холодное, но наместник Хартума замахал на него руками:
– Вы бросьте немедленно эту дипломатию. А то мы с Рогмо вас не поймем или поймем, но неверно. Расслабьтесь, будьте дружелюбнее, естественнее. Воевать мы с вами не станем, у вашего народа к нам дело – что же вы ломаетесь, словно неопытная девушка?
Никому на свете Харманли не позволил бы вести такие речи; уничтожил бы, стер в порошок. Несмотря на любую необходимость. Однако Банбери Вентоттен был настолько симпатичным и милым и произносил слова таким радостным и приветливым голосом, что ссориться с ним было делом немыслимым. И Терджен немного смешался – роль откровенного и симпатичного человека была ему внове.
А Рогмо смотрел на него с неприязнью. Отрубленная выше локтя рука Терджена невольно напоминала ему о том страшном побоище на горе Нда-Али, когда хассасины напали на его друзей. И болела душа, когда вспоминал он о Тоде, умершем там же, над грудой поверженных врагов.
Накануне, когда герцог Талламор получил срочную депешу, оповещавшую его о прибытии послов из Эль-Хассасина, он испытал подобное чувство – ненависти, неприязни и горечи. И добрый Банбери впервые за все время их знакомства сделал ему строгий выговор, не приняв во внимание даже королевский титул Рогмо.
– И не смейте питать к ним злобу. Посмотрите на Каэ – она же простила Джоу Лахаталу и его братьям смерть своих друзей. Себе не простила, а им – да. А почему? Потому что душа любого разумного существа должна быть всегда открыта для прощения и понимания, иначе мир действительно канет во тьму. Они прибудут просить вас, дорогой Рогмо, о том, что вы и сами собирались сделать. А потому не заставляйте их умолять вас выполнить ваш долг. Все злодеяния, сотворенные хассасинами, останутся на их совести. И, как сказала бы наша дорогая госпожа, – каждый обязательно заплатит за то, что он сделал. И обязательно получит в конце полный расчет. Мир так устроен, и не берите на себя функции судьи или палача. Это не ваша роль.
Побледневшая и испуганная Кахатанна несколько минут глубоко дышала, приходя в себя. Ей было страшно подумать о том, что добрый, милый капитан Лоой мог умереть – и где? – в родном и безопасном Сонандане, в нескольких милях от Салмакиды. Нет, это было уже слишком.
– Ты бы поосторожнее с ней, Тхагаледжа, – пробормотал Вечный Воин. – Она же за них за всех переживает.
– Простите, Каэ. Я не с того начал, наш капитан себя неплохо чувствует: ему успел помочь Астерион, и все обошлось.
– Я уже ничего не понимаю, – мягко прервала его Интагейя Сангасойя. – Ты бы помедленнее и все по порядку. Я ведь отсутствовала не так уж много времени, а ощущение такое, что несколько лет пробыла в полной изоляции. Астерион, тагары, Лоой... что еще?
– Да, здесь много что напроисходило, – согласился татхагатха. – Но ничего особо страшного, все образовалось.
– Кстати, о времени, – заметил Жнец, который все это время успокаивающе поглаживал Каэ по руке. – Наверное, нужно пригласить и Барнабу, и Нингишзиду, и Магнуса, и Номмо... короче, всех.
– Нингишзиду ловят, – машинально ответил Тхагаледжа, – а остальных я сейчас прикажу оповестить.
– А зачем ловят Нингишзиду и где? – изумился Траэтаона. – Он тоже что-то натворил?
– Не появляется мне на глаза все время, что вас не было. Словом с ним перекинуться не могу. Он озабочен какой-то новой проблемой, и, с одной стороны, я его понимаю, но все-таки я его повелитель, а не наоборот, – прошу прощения у госпожи, что при ней рассуждаю о верховенстве. Я немного устал гоняться за ним по всей Салмакиде. В храме его застать невозможно, в роще его видели несколько минут назад, у себя в покоях он не появлялся несколько дней, во дворец забегал как раз во время моего отсутствия. Согласитесь, что это даже как-то несолидно.
Бессмертные посмеялись причудам верховного жреца, но через несколько минут разговор перешел на другие, куда более волнующие темы. Из хороших новостей главной было выздоровление Лооя, а также новые пополнения, пришедшие из дальних провинций. Несколько полков лучников, около пяти или пяти с половиной тысяч копейщиков, – татхагатха вызвал своего секретаря и упоенно зашелестел какими-то бумагами, роняя их попеременно то в соус, то в жаркое. Каэ стало жалко трудов повара, и она сказала:
– Верю на слово, что много. После покажешь.
– Как велит госпожа, – согласился Тхагаледжа и принялся наставлять секретаря и гонцов на предмет первоочередных задач. Соблюдая правила приличия, все ждали, когда он освободится, чтобы наконец приступить к еде.
Когда все приказы были отданы и бессмертные в компании правителя Сонандана накинулись на завтрак, Тхагаледжа спросил с надеждой и тревогой:
– Что с талисманами, госпожа?
– А при чем тут госпожа? – моментально ответил до боли знакомый голос сварливого перстня. – Я долго терпел эти издевательства, я молчал, хотя меня намеренно игнорировали, третировали и еще что-то ужасное, просто я не могу сейчас припомнить нужного слова. Но я его вспомню и тогда уже скажу, смело глядя в лицо угнетателям и кровопийцам моим...
Все, кто находился в этот момент за столом, затаив дыхание слушали бесконечный поток жалоб, высказанных Ниппи. Оказалось, что все успели соскучиться по немыслимому существу и по его публичным выступлениям.
– Но сейчас я отвечу по существу. – Внезапно и тон, и сам голос перстня переменились, и он продолжил значительно тише:
– Я ведь почему молчал – я пытался составить себе представление о том, что с этими клятыми талисманами происходит. И меня не хватает на все...
– А что с ними? – с тревогой спросил Жнец.
Именно грозный Владыка Ада Хорэ, никогда прежде не имевший равных себе, понимал, сколь опасен враг. Столкнувшись с тем, что и его можно поймать в ловушку, что и ему можно расставить западню, он день ото дня все больше беспокоился о происходящем. Что же может случиться с остальными и особенно со слабыми людьми, если даже ему нет спасения от козней Мелькарта? Тем более что какая-нибудь ошибка грозит стать и последней – даже Каэтана не сможет помочь. Хотя бы потому, что она не может оказаться одновременно в нескольких местах.
– Видишь ли, я все время боялся сказать, но выхода у меня нет – я не успеваю почувствовать, когда талисманы извлекаются из тайника. Многие из них сейчас перемещаются по Арнемвенду, только малая часть их постоянно пребывает в одном и том же месте. Какие-то страшные силы ведут со мной жестокую игру. Много талисманов двигается в разных направлениях, и мне трудно уследить за ними. Какие-то попали к владельцам настолько искушенным в магии либо к существам Древней крови, что я могу только приблизительно указать место их нахождения. – Ниппи помолчал, а потом спросил несчастным голосом:
– Вы меня теперь выбросите, да? Когда все мои возможности исчерпаются?
– Твоя отличительная черта – крайняя глупость, это я всегда отмечал, – заметил Тиермес. – Кто же разбрасывается такими дурнями, как ты?
– Каэтана обещала отвезти меня назад и замуровать в храме Нуш-и-Джан. Я не хочу назад, там водопад, там сыро и мокро, а я почти что мертвый и никому не нужный!
– А тогда тем более глупо сетовать на свою беспросветную и трагическую судьбу, – сказала Каэ внушительно.
На самом деле ей было искренне жаль глупый перстень, тем более что она давно относилась к нему как к живому и разумному существу, но было очевидно, что если сейчас ему кто-нибудь выразит сочувствие, то потоку жалоб и стонов конца не будет. А разговор только-только начинался. И разговор серьезный...
– Хватит хныкать и немедленно займись делом!
– Как?!
– Расскажи, сколько талисманов ты можешь обнаружить без колебаний и сомнений?
Перстень ненадолго замолчал, потом откликнулся:
– Сейчас только три.
– Значит, – торжествующе заключил Траэтаона, – всего девятнадцать!
– Как это понимать?
– Сейчас Каэ уничтожила шестнадцать этих штуковин. Если мы успеем отыскать еще три, то выходит девятнадцать, а нашему противнику не хватит ровно одного талисмана, чтобы открыть выход Мелькарту. И тогда остальные талисманы можно будет вылавливать постепенно, без суеты и спешки. Это же прекрасно!
Тиермес склонил голову набок, высчитал что-то в уме и подтвердил:
– Действительно, все может сложиться очень удачно, однако советую поторопиться, потому что не только мы знаем об этом. Уверен, что слуги Мелькарта станут землю рыть, чтобы помешать нам добыть оставшиеся три безделушки. Вещай, Ниппи, где первый.
– А как мне определить, какой из них первый? – спросил воспрянувший духом перстень.
– Какой ближе, тот и первый, неужели не ясно? – не выдержал татхагатха. – Где, спрашивают тебя?
– В Урукуре, в старом храме, который находится в оазисе. Вокруг пустыня...
– Там больше нет храма, – печально откликнулся Траэтаона. – Он когда-то был, это правда. Самый древний храм Джоу Лахатала на планете. И ему служили вайделоты, одни из самых мудрых людей этого мира. Они странно служили Лахаталу, вроде бы и ему, но, когда он допускал ошибки, не поддерживали его. Да... Так вот совсем недавно храм этот был разгромлен, а вайделоты – убиты. Джоу Лахатал сам ездил туда, проверял. И ничего не сказал нам о талисмане.
– Он там, – упрямо повторил Ниппи.
– Очень может быть, – произнес кто-то от дверей.
Все сразу обернулись в ту сторону. На пороге трапезной стоял сам Змеебог, счастливый и улыбающийся. За его спиной высились четыре фигуры: Вахаган, Веретрагна, Арескои и га-Мавет.
Слуга, спешивший доложить о том, что все указанные татхагатхой персоны найдены и приглашены на завтрак, пискнул, отлетая в сторону. Он таращился на бессмертных и открывал и закрывал рот. Видимо, паренек недавно прибыл из провинции и к такому обилию божественных существ еще не успел привыкнуть.
Некоторое время спустя, когда были произнесены все благодарности, когда Вахаган с Веретрагной отбыли, а трое Новых богов, напротив, уселись за стол; когда Тхагаледжа был вынужден позвать кого-то из придворных и внушительно потребовать накрывать и обед, и ужин одновременно, когда Магнус, ведя за лапку Номмо, явился к своей обожаемой госпоже и оба они долго целовали, и обнимали, и теребили ее, вызывая ревнивые взгляды богов, особенно Тиермеса, – Каэ решилась спросить об истории с капитаном Лооем.
– Сейчас придет Куланн, – откликнулся Магнус. – Он расскажет, что было на реке. Сам Лоой теперь находится в Салмакиде, отдыхает; завтра должен приехать сюда – он уже вполне способен передвигаться без напряжения и болезненных ощущений. А я только могу рассказать тебе о том, что ему повезло: ты побывала на Джемаре и таким образом завершила знак Лавара.
Магнус обвел взглядом собравшихся и обнаружил выражение полного недоумения на всех без исключения лицах.
– Ясно, – сказал он себе под нос и пустился рассказывать историю с самого начала. Это повествование заняло несколько часов, поскольку слушатели оказались внимательными и непрестанно требовали подробностей, а также нуждались в кратких исторических экскурсах. К тому времени, когда он завершил его, подоспел к обеду Нингишзида под руку с князем Маланом-Тенгри.
Достойный скаат даже не поразился столь блестящему обществу, только на секунду замер у дверей и внимательно рассмотрел сангасоев, стоявших на страже с обнаженными мечами.
– Вот чего я не понимаю, великие Древние и Новые боги, – проговорил он. – Зачем вам нужна охрана? Это от вас нужно охранять, а вас – от кого?
* * *
Никто во всем Хадрамауте не смог возразить шаммемму Дженнину Эльвагану, когда тот предоставил неопровержимые свидетельства зверств и преступлений пиратов; и решение отправить эскадру на Сарконовы острова, чтобы раз и навсегда покончить с этим гнездом зла, было совершенно естественным. В доме Войны за поход против пиратов проголосовали шестнадцать сановников из семнадцати, имеющих право голоса.Шаммемм не стал медлить и, испросив соизволения у понтифика Дайнити Нерая, что, впрочем, было всего лишь простой формальностью, которой, однако, не принято пренебрегать, вывел в Коралловое море эскадру, включающую в себя пятнадцать боевых судов хаанухов, в их числе – огромный флагман «Брат Иа Тайбрайя», только несколько дней назад спущенный со стапелей на воду.
Удача сопутствовала хаанухам более, чем в обычных походах; это было заметно на десятках мелочей, которые чаще всего не ладятся у любых, даже самых опытных и искушенных в своем деле моряков. Команда прониклась к Эльвагану уважением, и уже через несколько дней по всей эскадре поползли слухи о божественной избранности молодого шаммемма.
Ветер всю дорогу был попутный, сильный и свежий, ровно надувающий паруса. Дул он с севера и по всем правилам должен был принести с собой холод, чего – к немалому удивлению хаанухов – так и не случилось. Корабли неслись вперед с невероятной скоростью, работа спорилась как по мановению волшебной палочки, снасти не рвались и не приходили в негодность, даже мачты скрипели потише. Это был единственный в своем роде морской поход, в котором команды пятнадцати кораблей практически отдыхали. Словно какой-то добрый морской дух взял на себя все их заботы. Правда, несмотря на отсутствие проблем, Дженнин Эльваган сурово запретил своим матросам, а также воинам, которых везли на Сарконовы острова, пить. Это требование команды, вопреки ожиданиям капитанов, восприняли абсолютно спокойно, и никаких серьезных волнений по этому поводу не было.
Эльвагана уважали и боялись до дрожи в коленях. Все знавшие его раньше в один голос утверждали, что адмирал-шаммемм сильно изменился за последнее время, но многие объясняли это пережитым горем – весь Хадрамаут знал, какая теплая дружба связывала шаммемма и первого советника Вегонабу Лина. Иные полагали, что молодой человек просто возмужал, как и положено любому мужчине, на которого возложена серьезная ответственность. Так или иначе, никто ничего странного в переменах, происшедших с Эльваганом, не видел. Что же касается его способностей флотоводца, то за ним были готовы идти хоть на дно морское, веря в его удачу и в то, что он обязательно всех оттуда выведет с победой и добычей.
Море, при том что ветер дул постоянно, было почти спокойным. Невысокие волны подхватывали корабли под днище и будто на мягких ладошках передавали друг другу, значительно увеличивая и без того небывалую скорость. Сидящий в «вороньем гнезде» наблюдатель сам себе не поверил, когда безбрежное пространство Кораллового моря внезапно перегородила темная полоса. Матрос минут пять недоверчиво вглядывался вдаль, тер глаза и отчаянно плевался, надеясь на то, что от усталости просто грезит. Но ничего не помогло – даже кружка питьевой воды, вылитая в отчаянии на голову. Темные пятна не только оставались явью, но еще и неслись на корабли с неподобающей твердой земле скоростью. И когда стали окончательно видны размытые очертания суши, обалдевший матрос неуверенно завопил:
– Земля! Впереди по курсу земля! – И совсем тихо добавил:
– Но не Сарконовы острова, наверное.
Им, ходившим по Коралловому морю на самых разных судах, было трудно представить, что суша показалась вдали не через две недели, а на четвертый день плавания. Событие это тайком от шаммемма обсуждалось всюду и всеми – от капитанов до простых матросов.
Воины отнеслись к этому значительно проще. Будучи хаанухами, они тоже удивлялись, но времени на разговоры именно у них и не было. Стрелки проверяли тетивы и гибкость луков, пересчитывали стрелы. Латники прилаживали свои гибкие панцири, сделанные из шкур и грудных пластин морских животных, – такие доспехи были значительно легче металлических и крепились при помощи сложной системы ремешков по бокам. У каждого воина был за пазухой острый как бритва нож, приготовленный специально для того случая, если хаанух будет сброшен в воду. Плававшие как рыбы, они легко разрезали крепления своих панцирей, и уже ничто не мешало им держаться на поверхности столько, сколько будет необходимо.
Дженнин удалился на нос флагманского корабля и там в одиночестве оставался довольно долгое время. Поскольку все его подчиненные были уверены, что их командир возносит молитвы морским божествам, то не беспокоили его и близко не подходили.
– Ни о чем не тревожься, – шептал между тем тихий голос. – Все будет по воле твоей.
– Что мне нужно делать? – спрашивал Эльваган.
– Ничего особенного. Веди сражение, как делал бы всегда, а малая толика удачи, которая обычно решает исход битвы, тебе уже дарована.
– Благодарю тебя, повелитель Мелькарт, – сказал шаммемм.
Пираты на то и пираты, чтобы не упускать лакомый кусок, если он сам плывет к ним в руки. Не прошло и часа с того момента, как наблюдатель заметил сушу, а уже неслись навстречу эскадре Хадрамаута бесчисленные корабли пиратского братства.
На Сарконовых островах хорошо помнили события недавнего прошлого, когда одинокий корабль, атакованный несколькими судами, не просто оторвался от них, но и уничтожил значительную часть нападавших. Помнили и о гибели Красного хассасина, а потому ошибок больше не допускали. Три с половиной десятка кораблей двинулись встречать маленький флот, а еще около дюжины готовились к отплытию, чтобы в нужный момент подоспеть на помощь.
И стремительно разрезали волны два головных корабля – «Морской змей» хаануха Огокина Овайхи и «Голубая ласточка» аллоброга Доэна.
* * *
Харманли Терджен долго выбирал и колебался, кого послать в Хахатегу искать защиты у эльфов. И после того, как рассмотрел семь или восемь возможных кандидатов на выполнение этого задания, махнул на все единственной рукой и решил ехать сам. Меджадай Кройден и Рорайма Ретимнон поддержали его и предоставили полную свободу действий.К тому времени когда Терджен собрался в Хахатегу, в Сетубале уже начиналась паника. Каждую ночь в городе и его окрестностях исчезало несколько человек, останки которых находили позже в самом ужасном виде. Даже привыкшие к жестокости с младых ногтей Безумные хассасины чувствовали себя прескверно, подбирая кровавые ошметки, оставшиеся от их родных и близких. Привыкшие к беспрекословному повиновению люди еще молчали, но недовольство назревало исподволь. И соправители Эль-Хассасина предвидели скорый и неизбежный взрыв негодования и народного гнева, который, как известно, чреват еще большими зверствами и жестокостями, нежели те, на какие способны порождения тьмы.
Поэтому от Харманли Терджена ждали скорых результатов и, скрипя зубами, приказали великому магистру умерить на время гордыню и найти в себе достаточно сил, чтобы при необходимости и поклониться королю эльфов.
На рассвете из южных ворот Сетубала выехала длинная колонна всадников и направилась по дороге, ведущей к границе с Хартумом. Харманли Терджен ехал впереди.
Ничего существенного в пути не случилось, если не считать того, что несколько темных силуэтов сопровождали колонну, скрываясь в придорожных зарослях. Терджен запретил своим рыцарям охотиться на них, приказал всем держаться вместе, а на привалах выставлять охрану вокруг лагеря кольцом, причем ставить воинов на расстоянии каждых двух шагов. В ордене Безумных хассасинов дисциплина издавна была железной, и даже если воинам предосторожности, принятые великим магистром, и казались чрезмерными, однако они вслух их не обсуждали, выполняли все, что было приказано, с четкостью хорошо отлаженного механизма.
Наверное, именно по этой причине ни один человек в отряде не был убит и до границы с Хахатегой добрались без потерь. В Хахатеге было значительно легче. Темные тени все еще мелькали за стволами деревьев, а по ночам приближались к кострам настолько, что иные воины даже слышали их легкие шаги, однако стало этих смутных силуэтов гораздо меньше. И были они скорее любопытны, нежели агрессивны.
Оповещенные королями Эль-Хассасина, власти Хартума готовились к встрече посольства. Не успела колонна рыцарей провести сутки на территории соседнего государства, как уже была встречена воинским подразделением в три сотни человек – прекрасно обученных и вооруженных. С появлением солдат Хартума темные силуэты и вовсе оставили людей Терджена в покое.
Откровенно говоря, великому магистру не раз и не два приходила в голову шальная мысль броситься за этими соглядатаями, догнать их и вызнать все, что можно только узнать человеку о морлоках и способах борьбы с ними. Однако Терджен отчетливо понимал, что именно этого от него и добиваются, – ловушка была расставлена нехитрая. А даже если бы ему удалось реализовать свой безумный план, то он потерял бы очень много времени. Тогда как в Эль-Хассасине каждую ночь продолжались бы кровавые преступления проклятых эльфов. И он нашел в себе силы следовать своей дорогой. Выдержка и решимость Харманли Терджена была сполна вознаграждена тем фактом, что, когда он подошел со своим отрядом к ярко-желтым стенам Хахатеги, его встретили не только от имени наместника Хартума – герцога Талламора.
Прямо посреди главной площади города Терджен с изумлением увидел нескольких эльфов, ехавших куда-то неторопливо. И, уловив его напряженный взгляд, сайнанг, возглавлявший пышную процессию встречающих, пояснил:
– Король эльфов Рогмо Гаронман почтил нас своим прибытием.
Харманли Терджена встретили приветливо, моментально освободили от пропыленной и грязной одежды, не покушаясь, впрочем, на доспехи и оружие, что весьма расположило его к здешним хозяевам, предложили ему и его спутникам пройти в огромный зал с бассейнами для омовения, где на мраморных скамьях лежали заранее приготовленные пышные и – что важнее – чистые одеяния. А когда хассасины отдохнули с дороги и привели себя в порядок, очаровательный дворцовый распорядитель – улыбающийся и сияющий, но в пределах благоразумия и достоинства – пригласил послов Эль-Хассасина на обед, во время которого они могли изложить свое дело, приведшее их в Хартум.
Герцог Талламор произвел на Харманли Терджена странное впечатление. Это впечатление, не имеющее ничего общего с его основным заданием, довольно долго мешало ему сосредоточиться на том, ради чего он и проделал неблизкий путь. Пока наконец великий магистр не сообразил, что барон Банбери Вентоттен, герцог Талламор, страшно похож на великого магистра Арлона Ассинибойна, чей портрет он не раз встречал в картинной галерее ордена. Рядом висели портреты Чаршамбы Нонгакая и Пэтэльвена Барипада. Сообразив, в чем дело, а также вспомнив о кровном родстве между магистром Ассинибойном и герцогом Талламором, Харманли несколько успокоился. Достаточно для того, чтобы выдержать с достоинством встречу с королем эльфов и его немногочисленной, но весьма внушительной свитой.
Сам Рогмо Гаронман оказался фигурой необыкновенно интересной, несмотря на то что эльфы из его свиты выглядели величественнее и строже. Рогмо действительно был полуэльфом, и теперь, когда Терджен имел возможность видеть его рядом с людьми и существами Древней крови одновременно, его происхождение бросалось в глаза. По сравнению с человеком он был утонченнее, весь вытянутее, светлее и чуть ли не прозрачнее. Ясные серые глаза, длинные светлые волосы, зеленовато-белая кожа без единого пятнышка или изъяна, а также резкий контраст между внешностью юноши и взглядом зрелого мужа, много повидавшего, много пережившего, – все это выдавало в нем эльфийское начало. Но когда великий магистр переводил взгляд на стоящих рядом со своим королем эльфов, то понимал, что Рогмо резче, жестче и грубее этих невероятных существ.
Изменчивые, мерцающие, сияющие глаза цвета морской волны или стремительно сереющего от дождевых туч неба постоянно ускользали от глядящего в них человека; эльфы смотрели как бы сквозь собеседника, отчего создавалось впечатление, что им известна вся его подноготная. Волосы у них были пышнее и воздушнее, нежели у Рогмо. И сами они были еще выше, еще стройнее и легче. Мерцающие, текущие одеяния и лунные клинки завершали их образ. Терджен почувствовал восхищение, но не осмелился выразить его вслух.
– С чем же прибыли к нам посланцы Эль-Хассасина? – спросил Банбери Вентоттен, пользуясь правом хозяина. – Вы, Харманли, – можно я буду называть вас Харманли? договорились? – вы берите салат, приготовленный по фамильному рецепту. Вот и его величество король не даст солгать: кушанье отменное, возбуждает аппетит, а при хорошем аппетите и за добрым столом откровенничать не в пример легче.
Терджен собрался было запротестовать насчет откровенности и даже лицо соорудил соответствующее – строгое и холодное, но наместник Хартума замахал на него руками:
– Вы бросьте немедленно эту дипломатию. А то мы с Рогмо вас не поймем или поймем, но неверно. Расслабьтесь, будьте дружелюбнее, естественнее. Воевать мы с вами не станем, у вашего народа к нам дело – что же вы ломаетесь, словно неопытная девушка?
Никому на свете Харманли не позволил бы вести такие речи; уничтожил бы, стер в порошок. Несмотря на любую необходимость. Однако Банбери Вентоттен был настолько симпатичным и милым и произносил слова таким радостным и приветливым голосом, что ссориться с ним было делом немыслимым. И Терджен немного смешался – роль откровенного и симпатичного человека была ему внове.
А Рогмо смотрел на него с неприязнью. Отрубленная выше локтя рука Терджена невольно напоминала ему о том страшном побоище на горе Нда-Али, когда хассасины напали на его друзей. И болела душа, когда вспоминал он о Тоде, умершем там же, над грудой поверженных врагов.
Накануне, когда герцог Талламор получил срочную депешу, оповещавшую его о прибытии послов из Эль-Хассасина, он испытал подобное чувство – ненависти, неприязни и горечи. И добрый Банбери впервые за все время их знакомства сделал ему строгий выговор, не приняв во внимание даже королевский титул Рогмо.
– И не смейте питать к ним злобу. Посмотрите на Каэ – она же простила Джоу Лахаталу и его братьям смерть своих друзей. Себе не простила, а им – да. А почему? Потому что душа любого разумного существа должна быть всегда открыта для прощения и понимания, иначе мир действительно канет во тьму. Они прибудут просить вас, дорогой Рогмо, о том, что вы и сами собирались сделать. А потому не заставляйте их умолять вас выполнить ваш долг. Все злодеяния, сотворенные хассасинами, останутся на их совести. И, как сказала бы наша дорогая госпожа, – каждый обязательно заплатит за то, что он сделал. И обязательно получит в конце полный расчет. Мир так устроен, и не берите на себя функции судьи или палача. Это не ваша роль.