– А где Филиппа и Ламберт? Их машина возле дома. – Он глянул на часы. – Игра начнется через полчаса.
– Они где-то здесь, – протянула Флер. – Я видела Ламберта, мельком… Пройдемся пока по саду?
В саду она взяла Ричарда под руку и обронила вскользь:
– Вы с Ламбертом, должно быть, хорошо друг друга знаете. Вы ведь родственники.
Она не спускала глаз с его лица и заметила промелькнувшую неприязнь, которая тут же сменилась выражением благоразумной, цивилизованной терпимости.
– Безусловно, теперь я лучше знаю его как человека, – ответил Ричард, – Хотя не сказал бы…
– Что считаешь его своим другом? Я догадывалась. Значит, у вас с ним не бывает долгих раз говоров по душам? Вы не откровенничаете?
– Что поделаешь, разные поколения, – оправдывался Ричард. – Это можно понять.
– Еще как можно, – согласилась Флер, позволив себе усмехнуться.
Все так, как она и подозревала, – эти двое практически не общаются. А значит, Ламберт не сунется к Ричарду с расспросами по поводу секса на полу в кабинете. Разоблачение ей не грозит.
Что понадобилось в кабинете самому Ламберту, осталось невыясненным. Прежде Флер непременно захотелось бы все разузнать, но опыт научил ее, что в каждой семье у кого-нибудь да найдется своя тайна, а то и не у одного. Использовать внутренний разлад в собственных интересах никогда не удается. Семейные раздоры иррациональны, они не поддаются логике, зачастую уходят корнями в давнее прошлое, а враждующие стороны в любой момент готовы объединиться против чужака. Лучше всего не отвлекаться на них, а идти прямо к цели.
После недолгого молчания Флер спросила:
– Хорошо прошла встреча?
Ричард пожал плечами и напряженно улыбнулся.
– Она заставила меня задуматься. Понимаешь, мне все время кажется, что я плохо знал Эмили.
– Встреча была связана с Эмили?
– Нет… хотя речь шла о вопросах, которые мы с ней обсуждали незадолго до ее смерти. – Ричард нахмурился. – Я попробовал вспомнить ход ее рассуждений, – медленно проговорил он, – и вдруг понял, что не знаю, почему она хотела сделать то или это.
– Может быть, я помогу? – предложила Флер. – Если ты изложишь ситуацию…
Ричард посмотрел на нее.
– Пожалуй, ты и могла бы помочь, но у меня такое чувство… Я должен разобраться сам. Ты понимаешь?
– Конечно.
Флер нежно сжала его локоть. Ричард коротко рассмеялся.
– В сущности, все это совершенно неважно и никак не повлияет на то, что я собираюсь сделать. Просто… – Он умолк и посмотрел прямо в глаза Флер. – В общем, ты знаешь, что я чувствую, когда думаю об Эмили.
– Она была полна тайн, – сказала Флер, сдерживая зевок.
Сколько еще можно рассуждать о покойнице?
– Не тайн, – возразил Ричард. – Очень надеюсь, не тайн. Просто… скрытых особенностей…
Как только Ламберт кончил, он потерял всякий интерес к Филиппе, которую использовал в качестве заменителя. Он отлепил губы от ее шеи и выпрямился.
– Мне надо идти.
– Давай полежим еще чуточку, – жалобно попросила Филиппа.
– Нет, нельзя. Все начнут удивляться, куда мы делись.
Он заправил рубашку в брюки, пригладил волосы и ушел.
Филиппа приподнялась на локтях, оглядывая пустую комнату. Она уже начала мысленную работу. Вот доказательство его великой страсти! Когда-нибудь у нее появятся подруги, и она им будет рассказывать по секрету, а они будут слушать и смущенно хихикать. «Честное слово, он просто обезумел… Мы сбежали к себе в комнату… Так романтично! Ламберт ужасно импульсивный». Снова хихиканье и восхищенные взгляды. «Ах, Фил, какая ты счастливая! Я уж и не помню, когда мы с мужем в последний раз занимались сексом…».
И вдруг среди смеющихся голосов прозвучал совсем другой голос. Голос ее матери. «Отвратительная дрянь!».
Ледяной взгляд голубых глаз. Дневник Филиппы неопровержимой уликой маячит перед глазами. Ее тайные подростковые фантазии вытащены на свет.
Как будто и не прошло пятнадцати лет с тех пор, Филиппа почувствовала себя по-детски испуганной и униженной. Голос матери врезался в ее сознание. «Увидел бы это папа, ему бы стало противно! Девочка в твоем возрасте, и думает о сексе!».
Секс! Ужасное слово гремело в воздухе, а с этим явились мерзкие, невыразимо гнусные картины. От смущения у Филиппы занемело лицо, свело легкие. Ей хотелось кричать; невозможно было смотреть в глаза матери.
В следующей же учебной четверти она позволила нескольким старшеклассникам из соседней мужской школы трахнуть ее за кустами около хоккейной площадки. Каждый раз было больно и стыдно, и она беззвучно плакала все время, пока это происходило.
«Так мне и надо, – думала она, пока один шестнадцатилетний оболтус за другим дышали пивом ей в лицо. – Ничего лучшего я не заслуживаю».
Ламберт спустился вниз, как раз когда Флер и Ричард, взявшись под руки, входили в прихожую.
– Флер захотела пойти с нами на гольф, – объявил Ричард. – Правда, она хорошо приду мала?
Ламберт в ужасе уставился на Ричарда.
– Как это – пойти с нами? Ей нельзя с нами! Это деловая игра!
– Я не буду мешать, – пообещала Флер.
– Нам предстоит секретный деловой разговор!
– На площадке для гольфа? – удивилась Флер. – Значит, не такой уж он секретный. Да я и не буду слушать.
– Флер очень хотела посмотреть на игру, – сказал Ричард. – По-моему, ничего страшного.
– Вы ведь не против, Ламберт? – пропела Флер. – Я живу здесь уже четыре недели, а ни чего не видела, кроме восемнадцатого грина. – Она улыбнулась ему, взглянув из-под ресниц. – Я буду сидеть тихо, как мышка!
– Пускай и Филиппа с нами идет, – предложил Ричард.
– Она обещала пойти на чай к Трише Тиллинг, – торопливо ответил Ламберт.
Боже упаси еще тащить за собой толпу квохчущих дамочек!
– Милая Триша Тиллинг! – воскликнула Флер. – Мы с ней так очаровательно поболтали сегодня утром.
– Флер уже стала завсегдатаем в клубе! – сказал Ричард, любуясь ею.
Ламберт буркнул:
– Не сомневаюсь.
На лестнице раздались шаги; все обернулись на звук. По ступенькам спускалась раскрасневшаяся Филиппа.
– Привет, Флер. Послушайте, не хотите пойти со мной к Трише? Наверняка она вам будет рада.
– К сожалению, я должна быть в другом месте, – ответила Флер. – Увы.
– Флер идет с нами на гольф, – объяснил Ричард с улыбкой. – Поистине нечаянная радость.
Филиппа посмотрела на Ламберта. Что же он ее не позвал? Она бы отменила чай с Тришей. Ей мигом представился соответствующий разговор по телефону.
«Извини, Триша, Ламберт потребовал, чтобы я непременно присутствовала на игре… Якобы это принесет ему удачу! – Непринужденный смех. – Я все понимаю… Наши мужчины – это что-то!».
– Филиппа!
Она вздрогнула. Смеющиеся голоса в голове умолкли. Ламберт нетерпеливо смотрел на нее.
– Я сказал – загляни по дороге в мастерскую, узнай, починили они, наконец, клюшку.
– А, хорошо, – кивнула Филиппа.
Они идут веселиться, а она обречена тосковать весь вечер с Тришей Тиллинг…
Филиппа тяжело вздохнула от обиды. Даже Джиллиан проводит время лучше, чем она.
Джиллиан сидела в зимнем саду, лущила горох и смотрела, как Энтони чинит крикетную биту. Мальчику всегда хорошо удавалось что-нибудь делать руками. Методичный, дотошный. Когда ему было три года, воспитатели в детском саду поражались его рисункам – он неизменно покрывал целый лист одной краской. Всегда одной-единственной, и закрашивал сплошь, не оставляя просветов. Просто какая-то мания. В наше время, пожалуй, могли забеспокоиться, что он слишком уж аккуратен для трехлетнего, отправили бы его на консультацию к психологу, на какие-нибудь специальные занятия. Даже и тогда Филиппа порой замечала тень тревоги в глазах воспитательниц, но все помалкивали. Они же видели, что Энтони – ухоженный ребенок, которого в семье любят.
Любят, как же. Джиллиан со злостью уставилась в окно. Его и правда любили – все, кроме родной матери. Ограниченной, эгоистичной матери, которая с ужасом отшатнулась, впервые увидев собственного сына. Она видела только крошечное родимое пятнышко и словно не замечала, что держит на руках здорового, крепкого малыша – ей бы за него вечно благодарить Бога.
Разумеется, вслух Эмили и словом об этом не обмолвилась, но Джиллиан-то знала. Энтони рос веселым, живым карапузом – настоящее солнышко! Он бегал по дому, раскинув ручки, готовый обнять целый мир, в полной уверенности, что мир ответит ему такой же радостной любовью. А потом у нее на глазах малыш начал мало-помалу замечать, что мать неизменно смотрит на него с брезгливой гримаской, старается незаметно отодвинуться, чувствует себя спокойной, только если он отворачивается, так что ей не видно малюсенькую ящерку, изогнувшуюся поперек его глаза. В тот день, когда Энтони в первый раз поднял ручку к лицу, чтобы прикрыть от мира свое родимое пятно, Джиллиан еле дождалась вечера и открыто заговорила с Эмили. Возмущение и гнев прорвались наружу вместе со слезами, а Эмили сидела за туалетным столиком и расчесывала волосы. Когда Джиллиан замолчала, она оглянулась на нее с холодным презрением.
«Ты просто ревнуешь, – сказала Эмили. – Тебе хочется, чтобы Энтони был твоим сыном. Так вот, он не твой, он мой сын».
Джиллиан потрясенно вытаращила глаза, вдруг растеряв всю свою уверенность. Неужели ей действительно хочется присвоить себе Энтони? Вдруг в ней и правда говорит болезненная ревность?
«Ты прекрасно знаешь, что я люблю Энтони, – продолжала Эмили. – Все это знают. Ричард всегда говорит о том, как я замечательно с ним обращаюсь. И что такое родимое пятно? Мы даже не замечаем его. Право, Джиллиан, меня удивляет, что ты без конца о нем заговариваешь. Лучше не заострять на этом внимание».
Эмили сумела так исказить и переиначить слова Джиллиан, что та уже и сама перестала понимать свои побуждения. Неужели она превратилась в завистливую старую деву? Делает поблажки собственническому чувству к Энтони? Джиллиан смешалась и ничего больше не сказала. В конце концов, Энтони вырос очень славным, беспроблемным мальчиком.
– Готово! – Энтони гордо протянул ей крикетную биту.
– Молодец, – сказала Джиллиан.
Она смотрела, как Энтони встает и для пробы замахивается битой. Какой он высокий – практически взрослый. Но иногда, глядя на его сильные руки и гладкую шею, она снова видела перед собой счастливого толстенького малыша, который хохотал, сидя перед ней в колыбельке, которого она держала за ручку, когда он делал первые шаги… Которого она любила с той минуты, как он родился.
– Осторожнее, – проворчала Джиллиан, когда бита просвистела совсем рядом с большущим комнатным растением в расписном горшке.
– Я осторожно, – огрызнулся он. – Вечно ты зудишь.
Он еще несколько раз взмахнул битой. Джил лиан молча очистила еще несколько стручков.
– Чем сегодня займешься? – наконец спросила она.
– Не знаю, – ответил Энтони. – Наверное, пойду возьму напрокат пару кассет. Так скучно, пока Уилл в школе!
– А другие на что? Занфи и этот новый мальчик, Мекс… Можно и с ними пообщаться.
– Угу.
Его лицо мгновенно замкнулось. Энтони отвернулся, яростно рубанул битой воздух.
– Осторожно! – вскрикнула Джиллиан, но было поздно.
На обратном взмахе биты раздался треск, терракотовый горшок с грохотом свалился с подставки на вымощенный плитками пол.
– Посмотри, что ты наделал! – напустилась на Энтони Джиллиан. – Я же говорила – осторожнее!
– Ну ладно, прости.
– По всему полу!
Джиллиан в отчаянии смотрела на горку земли, осколки керамики, мясистые листья.
– Подумаешь, горе какое.
Энтони наклонился, подобрал черепок. Земляной ком упал ему на кроссовку.
Джиллиан тяжело вздохнула и отставила миску с горохом.
– Схожу за щеткой.
– Я подмету, – сказал Энтони. – Большое дело!
– Ты не сумеешь.
– Сумею! Вроде щетка где-то здесь была…
Энтони обвел взглядом зимний сад и вдруг замер.
– Ё-моё! – воскликнул он.
Черепок выпал из его руки и разлетелся вдребезги на полу.
– Энтони! Сколько раз я тебе говорила…
– Смотри! Кто это?
Джиллиан обернулась. За стеклянной дверью стояла девочка с длинными, очень светлыми, почти белыми волосами, темными бровями и хмурым личиком.
– Привет, – сказала она сквозь стекло. Голос у нее был высокий, с американским акцентом. – Вы меня, наверное, не ждали. Я Зара, дочка Флер.
8
– Они где-то здесь, – протянула Флер. – Я видела Ламберта, мельком… Пройдемся пока по саду?
В саду она взяла Ричарда под руку и обронила вскользь:
– Вы с Ламбертом, должно быть, хорошо друг друга знаете. Вы ведь родственники.
Она не спускала глаз с его лица и заметила промелькнувшую неприязнь, которая тут же сменилась выражением благоразумной, цивилизованной терпимости.
– Безусловно, теперь я лучше знаю его как человека, – ответил Ричард, – Хотя не сказал бы…
– Что считаешь его своим другом? Я догадывалась. Значит, у вас с ним не бывает долгих раз говоров по душам? Вы не откровенничаете?
– Что поделаешь, разные поколения, – оправдывался Ричард. – Это можно понять.
– Еще как можно, – согласилась Флер, позволив себе усмехнуться.
Все так, как она и подозревала, – эти двое практически не общаются. А значит, Ламберт не сунется к Ричарду с расспросами по поводу секса на полу в кабинете. Разоблачение ей не грозит.
Что понадобилось в кабинете самому Ламберту, осталось невыясненным. Прежде Флер непременно захотелось бы все разузнать, но опыт научил ее, что в каждой семье у кого-нибудь да найдется своя тайна, а то и не у одного. Использовать внутренний разлад в собственных интересах никогда не удается. Семейные раздоры иррациональны, они не поддаются логике, зачастую уходят корнями в давнее прошлое, а враждующие стороны в любой момент готовы объединиться против чужака. Лучше всего не отвлекаться на них, а идти прямо к цели.
После недолгого молчания Флер спросила:
– Хорошо прошла встреча?
Ричард пожал плечами и напряженно улыбнулся.
– Она заставила меня задуматься. Понимаешь, мне все время кажется, что я плохо знал Эмили.
– Встреча была связана с Эмили?
– Нет… хотя речь шла о вопросах, которые мы с ней обсуждали незадолго до ее смерти. – Ричард нахмурился. – Я попробовал вспомнить ход ее рассуждений, – медленно проговорил он, – и вдруг понял, что не знаю, почему она хотела сделать то или это.
– Может быть, я помогу? – предложила Флер. – Если ты изложишь ситуацию…
Ричард посмотрел на нее.
– Пожалуй, ты и могла бы помочь, но у меня такое чувство… Я должен разобраться сам. Ты понимаешь?
– Конечно.
Флер нежно сжала его локоть. Ричард коротко рассмеялся.
– В сущности, все это совершенно неважно и никак не повлияет на то, что я собираюсь сделать. Просто… – Он умолк и посмотрел прямо в глаза Флер. – В общем, ты знаешь, что я чувствую, когда думаю об Эмили.
– Она была полна тайн, – сказала Флер, сдерживая зевок.
Сколько еще можно рассуждать о покойнице?
– Не тайн, – возразил Ричард. – Очень надеюсь, не тайн. Просто… скрытых особенностей…
Как только Ламберт кончил, он потерял всякий интерес к Филиппе, которую использовал в качестве заменителя. Он отлепил губы от ее шеи и выпрямился.
– Мне надо идти.
– Давай полежим еще чуточку, – жалобно попросила Филиппа.
– Нет, нельзя. Все начнут удивляться, куда мы делись.
Он заправил рубашку в брюки, пригладил волосы и ушел.
Филиппа приподнялась на локтях, оглядывая пустую комнату. Она уже начала мысленную работу. Вот доказательство его великой страсти! Когда-нибудь у нее появятся подруги, и она им будет рассказывать по секрету, а они будут слушать и смущенно хихикать. «Честное слово, он просто обезумел… Мы сбежали к себе в комнату… Так романтично! Ламберт ужасно импульсивный». Снова хихиканье и восхищенные взгляды. «Ах, Фил, какая ты счастливая! Я уж и не помню, когда мы с мужем в последний раз занимались сексом…».
И вдруг среди смеющихся голосов прозвучал совсем другой голос. Голос ее матери. «Отвратительная дрянь!».
Ледяной взгляд голубых глаз. Дневник Филиппы неопровержимой уликой маячит перед глазами. Ее тайные подростковые фантазии вытащены на свет.
Как будто и не прошло пятнадцати лет с тех пор, Филиппа почувствовала себя по-детски испуганной и униженной. Голос матери врезался в ее сознание. «Увидел бы это папа, ему бы стало противно! Девочка в твоем возрасте, и думает о сексе!».
Секс! Ужасное слово гремело в воздухе, а с этим явились мерзкие, невыразимо гнусные картины. От смущения у Филиппы занемело лицо, свело легкие. Ей хотелось кричать; невозможно было смотреть в глаза матери.
В следующей же учебной четверти она позволила нескольким старшеклассникам из соседней мужской школы трахнуть ее за кустами около хоккейной площадки. Каждый раз было больно и стыдно, и она беззвучно плакала все время, пока это происходило.
«Так мне и надо, – думала она, пока один шестнадцатилетний оболтус за другим дышали пивом ей в лицо. – Ничего лучшего я не заслуживаю».
Ламберт спустился вниз, как раз когда Флер и Ричард, взявшись под руки, входили в прихожую.
– Флер захотела пойти с нами на гольф, – объявил Ричард. – Правда, она хорошо приду мала?
Ламберт в ужасе уставился на Ричарда.
– Как это – пойти с нами? Ей нельзя с нами! Это деловая игра!
– Я не буду мешать, – пообещала Флер.
– Нам предстоит секретный деловой разговор!
– На площадке для гольфа? – удивилась Флер. – Значит, не такой уж он секретный. Да я и не буду слушать.
– Флер очень хотела посмотреть на игру, – сказал Ричард. – По-моему, ничего страшного.
– Вы ведь не против, Ламберт? – пропела Флер. – Я живу здесь уже четыре недели, а ни чего не видела, кроме восемнадцатого грина. – Она улыбнулась ему, взглянув из-под ресниц. – Я буду сидеть тихо, как мышка!
– Пускай и Филиппа с нами идет, – предложил Ричард.
– Она обещала пойти на чай к Трише Тиллинг, – торопливо ответил Ламберт.
Боже упаси еще тащить за собой толпу квохчущих дамочек!
– Милая Триша Тиллинг! – воскликнула Флер. – Мы с ней так очаровательно поболтали сегодня утром.
– Флер уже стала завсегдатаем в клубе! – сказал Ричард, любуясь ею.
Ламберт буркнул:
– Не сомневаюсь.
На лестнице раздались шаги; все обернулись на звук. По ступенькам спускалась раскрасневшаяся Филиппа.
– Привет, Флер. Послушайте, не хотите пойти со мной к Трише? Наверняка она вам будет рада.
– К сожалению, я должна быть в другом месте, – ответила Флер. – Увы.
– Флер идет с нами на гольф, – объяснил Ричард с улыбкой. – Поистине нечаянная радость.
Филиппа посмотрела на Ламберта. Что же он ее не позвал? Она бы отменила чай с Тришей. Ей мигом представился соответствующий разговор по телефону.
«Извини, Триша, Ламберт потребовал, чтобы я непременно присутствовала на игре… Якобы это принесет ему удачу! – Непринужденный смех. – Я все понимаю… Наши мужчины – это что-то!».
– Филиппа!
Она вздрогнула. Смеющиеся голоса в голове умолкли. Ламберт нетерпеливо смотрел на нее.
– Я сказал – загляни по дороге в мастерскую, узнай, починили они, наконец, клюшку.
– А, хорошо, – кивнула Филиппа.
Они идут веселиться, а она обречена тосковать весь вечер с Тришей Тиллинг…
Филиппа тяжело вздохнула от обиды. Даже Джиллиан проводит время лучше, чем она.
Джиллиан сидела в зимнем саду, лущила горох и смотрела, как Энтони чинит крикетную биту. Мальчику всегда хорошо удавалось что-нибудь делать руками. Методичный, дотошный. Когда ему было три года, воспитатели в детском саду поражались его рисункам – он неизменно покрывал целый лист одной краской. Всегда одной-единственной, и закрашивал сплошь, не оставляя просветов. Просто какая-то мания. В наше время, пожалуй, могли забеспокоиться, что он слишком уж аккуратен для трехлетнего, отправили бы его на консультацию к психологу, на какие-нибудь специальные занятия. Даже и тогда Филиппа порой замечала тень тревоги в глазах воспитательниц, но все помалкивали. Они же видели, что Энтони – ухоженный ребенок, которого в семье любят.
Любят, как же. Джиллиан со злостью уставилась в окно. Его и правда любили – все, кроме родной матери. Ограниченной, эгоистичной матери, которая с ужасом отшатнулась, впервые увидев собственного сына. Она видела только крошечное родимое пятнышко и словно не замечала, что держит на руках здорового, крепкого малыша – ей бы за него вечно благодарить Бога.
Разумеется, вслух Эмили и словом об этом не обмолвилась, но Джиллиан-то знала. Энтони рос веселым, живым карапузом – настоящее солнышко! Он бегал по дому, раскинув ручки, готовый обнять целый мир, в полной уверенности, что мир ответит ему такой же радостной любовью. А потом у нее на глазах малыш начал мало-помалу замечать, что мать неизменно смотрит на него с брезгливой гримаской, старается незаметно отодвинуться, чувствует себя спокойной, только если он отворачивается, так что ей не видно малюсенькую ящерку, изогнувшуюся поперек его глаза. В тот день, когда Энтони в первый раз поднял ручку к лицу, чтобы прикрыть от мира свое родимое пятно, Джиллиан еле дождалась вечера и открыто заговорила с Эмили. Возмущение и гнев прорвались наружу вместе со слезами, а Эмили сидела за туалетным столиком и расчесывала волосы. Когда Джиллиан замолчала, она оглянулась на нее с холодным презрением.
«Ты просто ревнуешь, – сказала Эмили. – Тебе хочется, чтобы Энтони был твоим сыном. Так вот, он не твой, он мой сын».
Джиллиан потрясенно вытаращила глаза, вдруг растеряв всю свою уверенность. Неужели ей действительно хочется присвоить себе Энтони? Вдруг в ней и правда говорит болезненная ревность?
«Ты прекрасно знаешь, что я люблю Энтони, – продолжала Эмили. – Все это знают. Ричард всегда говорит о том, как я замечательно с ним обращаюсь. И что такое родимое пятно? Мы даже не замечаем его. Право, Джиллиан, меня удивляет, что ты без конца о нем заговариваешь. Лучше не заострять на этом внимание».
Эмили сумела так исказить и переиначить слова Джиллиан, что та уже и сама перестала понимать свои побуждения. Неужели она превратилась в завистливую старую деву? Делает поблажки собственническому чувству к Энтони? Джиллиан смешалась и ничего больше не сказала. В конце концов, Энтони вырос очень славным, беспроблемным мальчиком.
– Готово! – Энтони гордо протянул ей крикетную биту.
– Молодец, – сказала Джиллиан.
Она смотрела, как Энтони встает и для пробы замахивается битой. Какой он высокий – практически взрослый. Но иногда, глядя на его сильные руки и гладкую шею, она снова видела перед собой счастливого толстенького малыша, который хохотал, сидя перед ней в колыбельке, которого она держала за ручку, когда он делал первые шаги… Которого она любила с той минуты, как он родился.
– Осторожнее, – проворчала Джиллиан, когда бита просвистела совсем рядом с большущим комнатным растением в расписном горшке.
– Я осторожно, – огрызнулся он. – Вечно ты зудишь.
Он еще несколько раз взмахнул битой. Джил лиан молча очистила еще несколько стручков.
– Чем сегодня займешься? – наконец спросила она.
– Не знаю, – ответил Энтони. – Наверное, пойду возьму напрокат пару кассет. Так скучно, пока Уилл в школе!
– А другие на что? Занфи и этот новый мальчик, Мекс… Можно и с ними пообщаться.
– Угу.
Его лицо мгновенно замкнулось. Энтони отвернулся, яростно рубанул битой воздух.
– Осторожно! – вскрикнула Джиллиан, но было поздно.
На обратном взмахе биты раздался треск, терракотовый горшок с грохотом свалился с подставки на вымощенный плитками пол.
– Посмотри, что ты наделал! – напустилась на Энтони Джиллиан. – Я же говорила – осторожнее!
– Ну ладно, прости.
– По всему полу!
Джиллиан в отчаянии смотрела на горку земли, осколки керамики, мясистые листья.
– Подумаешь, горе какое.
Энтони наклонился, подобрал черепок. Земляной ком упал ему на кроссовку.
Джиллиан тяжело вздохнула и отставила миску с горохом.
– Схожу за щеткой.
– Я подмету, – сказал Энтони. – Большое дело!
– Ты не сумеешь.
– Сумею! Вроде щетка где-то здесь была…
Энтони обвел взглядом зимний сад и вдруг замер.
– Ё-моё! – воскликнул он.
Черепок выпал из его руки и разлетелся вдребезги на полу.
– Энтони! Сколько раз я тебе говорила…
– Смотри! Кто это?
Джиллиан обернулась. За стеклянной дверью стояла девочка с длинными, очень светлыми, почти белыми волосами, темными бровями и хмурым личиком.
– Привет, – сказала она сквозь стекло. Голос у нее был высокий, с американским акцентом. – Вы меня, наверное, не ждали. Я Зара, дочка Флер.
8
К тому времени как они добрались до восемнадцатого грина, Ламберт был ярко-красным, потел и гримасничал от злости. Флер завладела общим вниманием на все время игры, так и вилась вокруг Ричарда, будто на какой-нибудь вечеринке, без конца влезала в разговор с дурацкими вопросами. Вела себя так, словно не меньше самого Ламберта имела право здесь находиться. Нахалка чертова.
Как любил говорить его преподаватель в колледже:
«Конечно, я за равенство женщин… Все они одинаково ниже мужчины!».
Парни понимающе посмеивались. В тот день старина Смизерс собрал у себя избранную компанию, чтобы угостить хересом. Ламберт фыркал громче всех – у них со стариной Смизерсом было схожее чувство юмора. И сейчас его насупленное лицо слегка посветлело от воспоминаний. Даже на минутку захотелось вновь стать юнцом…
Те годы были в его жизни, пожалуй, самыми счастливыми и успешными. Он учился в Крейтоне – закрытой школе в районе Центральных графств – и очень быстро попал в компанию самых умных, крепких и самоуверенных ребят. Склонный от природы подавлять других, Лам берт собрал вокруг себя целую свиту подпевал. Вместе они помаленьку терроризировали младших учеников и задирали местных мальчишек. По большей части ученики Крейтона были середнячки, зубрилки без особых способностей, которым не светило в дальнейшем достичь того уважаемого статуса, каким они пользовались в захолустном городке; поэтому они спешили на сладиться им, пока можно, – расхаживали по улицам в серых форменных шинелях и ярких галстуках, шумели и ввязывались в драки с «городскими». Сам Ламберт редко дрался, зато про славился ядовитыми высказываниями в адрес «плебса», заработав тем самым репутацию остроумца. Учителя, ограниченные, скучающие и разочаровавшиеся в жизни, не только не останавливали его, а, наоборот, молчаливо поощряли. Их подмигивания, смешки и снобистские «реплики в сторону» раздували его тщеславие. Застенчивая мать Ламберта восхищалась высоким само уверенным сыном, его громким голосом и прямо линейными взглядами. Ко времени окончания школы он глубоко презирал всех, с кем сталкивался в Крейтоне, да и за его пределами тоже.
Единственным исключением был отец. Ламберт его боготворил и до сих пор бессознательно пытался подражать этому рослому шумному мужчине с властными манерами. Нрав у отца был непредсказуемый и грозный в гневе; маленький Ламберт отчаянно жаждал его одобрения. Когда отец принимался высмеивать гримасы подрастающего сына или шутливо отвешивал ему весьма ощутимые подзатыльники, Ламберт заставлял себя улыбаться и хохотать в ответ, а когда тот целый вечер орал на робкую матушку, Ламберт забивался к себе в комнату и яростно твердил, что отец прав – отец всегда прав.
Именно отец настоял на том, чтобы отправить его в Крейтон. Кто научил его издеваться над другими мальчишками, кто однажды повез его в Кембридж и показал здание своего прежнего колледжа? По мнению Ламберта, отец знал все на свете. Отец позаботится о его будущем, отцу нужно подражать во всем.
А потом, в один прекрасный день – Ламберту было тогда пятнадцать, – отец объявил, что у него другая женщина, он ее любит и уходит из семьи. Несмотря на обещания навещать Ламберта, отец не приехал ни разу. Позднее они узнали, что любовница продержалась при нем всего полгода. Отец уехал за границу, и где он теперь – неизвестно.
Раздавленный горем, как это бывает с под ростками, Ламберт вымещал злость на матери.
Это она виновата, что отец ушел, что теперь них нет денег куда-нибудь поехать на каникулы, что приходится писать письма директору школы, упрашивая понизить плату за обучение. Чем хуже шли у них дела, тем самоувереннее держался Ламберт, тем яростнее презирал городских плебеев и тем упорнее преклонялся перед отсутствующим отцом.
Вопреки советам учителей, он попытался поступить в Кембридж – в тот колледж, где учился отец. По результатам собеседования Ламберта не приняли. Неудача раздавила его. Ламберт заявил, что не намерен терять время в университетах. Учителя пытались его вразумить, хотя и не слишком усердно – в конце концов, он уже не был их учеником. Теперь их интересовали мальчишки помладше, те самые, кого Ламберт когда-то колотил за подгоревшие гренки. Как Ламберт распорядится своей жизнью, никого, в сущности, не интересовало, разве что матушку, но от нее он грубо отмахивался.
И вот Ламберт отправился прямиком в Лондон и нашел себе работу в области компьютерных технологий. Самодовольные замашки, которые с него пообтерли бы в Кембридже, укоренились еще пуще, так же как и чувство превосходства над окружающими. Когда коллег с образованием попроще повышали в должности, он в отместку надевал на службу школьный крейтонский галстук. Когда соседи по квартире не приглашали его на воскресный пикник, он в отместку ехал в Крейтон и демонстрировал всем желающим свою новую машину. У него просто не умещалось в го лове, что кто-то может не восхищаться им и не подчиняться ему. Тех, кто не оправдывал его ожиданий, Ламберт считал безмозглыми тупицами, о которых не стоит и беспокоиться, а тех, кто оправдывал, втайне презирал. Он не умел дружить – вообще не понимал отношений, построенных на равенстве. Мало кто мог вытерпеть общение с ним в течение хотя бы двух часов, а когда Ламберт перешел на работу в компанию Ричарда, таких стало еще меньше. И тут в его жизни произошли важные перемены. Он женился на дочери босса, вышел на новый уровень и, по собственному своему мнению, достиг незыблемого положения в обществе.
Он не сомневался, что Ричард ценит его высокие достоинства: интеллект, образованность, способность быстро принимать решения – пусть даже не так глубоко, как их ценила Эмили. Филиппа – маленькая дурочка, воображающая, что цветочки смотрелись бы на крейтонском галстуке лучше, чем полоски. А вот Флер… Ламберт нахмурился и вытер вспотевший лоб. Флер не подчиняется никаким правилам. На нее не производит впечатления статус зятя Ричарда, и вообще, она склонна пренебрегать светскими условностями. До чего же скользкая, никак ее не поймешь. Сколько ей лет на самом деле? Что у нее за акцент? Как она вписывается в привычную картину мира?
– Ламберт!
В раздумья вторгся голос Филиппы. Она шагала через восемнадцатый грин, весело размахивая сумочкой.
Ламберт вскинул голову.
– Филиппа!
Он так извелся, что был чуть ли не рад увидеть знакомое, слегка разрумянившееся лицо жены. Очевидно, «чай с Тришей» плавно перешел в джин с тоником.
– Я думала, успею застать вас на восемнадцатой лунке, а вы, оказывается, уже закончи ли! Шустрые какие!
Ламберт не ответил. Когда Филиппа разойдется, она на любую тему вываливает полный набор комментариев, добавить уже нечего.
– Хорошая была игра?
Ламберт оглянулся. Ричард и двое из «Бриггс и K°» поотстали – они шли медленно и слушали, что говорит Флер.
– Чудовищная.
Ламберт, не дожидаясь остальных, сошел с травы и направился к сараю для тележек. Шиповки громко цокали об асфальт.
– А что случилось?
– Да все ваша дрянная Флер! Без конца задавала вопросы. Чтоб ее, пять минут помолчать не в состоянии! «Ричард, не мог бы ты объяснить еще раз глупой невежественной дурочке?», «Ричард, вот ты говоришь "денежный оборот", а что именно имеется в виду?». А я-то надеялся про извести на ребят впечатление!..
– Может, ей просто интересно, – сказала Филиппа.
– Нисколько ей не интересно. С чего она будет этим интересоваться? Обычная тупая шлюха, которая хочет быть в центре внимания.
– Выглядит она чудесно, – вздохнула Филиппа, оборачиваясь, чтобы посмотреть на Флер.
– Отвратно выглядит, – огрызнулся Ламберт. – Чересчур сексуально для гольф-клуба.
Филиппа захихикала.
– Ламберт, что за ужасы ты говоришь! Она помолчала, потом добавила, преувеличенно понизив голос:
– Мы с Тришей как раз о ней говорили. Триша сказала, она очень богата! У нее есть шофер и так далее! Триша считает, что Флер – просто супер! – У Филиппы заблестели глаза. – Триша говорит…
– Триша – дура.
Ламберт снова утер пот со лба, недоумевая, какого черта он вообще обсуждает Флер со своей женой. Он оглянулся, увидел, как Флер неторопливо идет по траве в своем белом платье, глядя на него насмешливыми зелеными глазами, и в нем опять шевельнулось возбуждение, которое он весь день старался подавить.
– Черт, что за фигня, – хрипло произнес Ламберт, снова отворачиваясь и в расстройстве поглаживая Филиппу пониже спины. – Выпить, что ли, к чертям свинячьим?..
К несчастью, у ребят из «Бриггс и K°» не было времени на выпивку. Восхищенно оглядываясь на Флер, они загрузились в свой «сааб» и уехали. Остающиеся проводили их до автостоянки и долго смотрели, как они маневрируют между рядами блестящих БМВ, изредка перемежающихся «роллс-ройсами» и новенькими «рейндж-роверами».
Филиппа смотрела вслед автомобилю со щемящим чувством. Она так мечтала познакомиться с этими людьми, поболтать, пококетничать, может, даже пригласить их с женами на обед. За два года замужества она всего один раз приглашала гостей: мать с отцом и Энтони. А ведь у них дома элегантная столовая, стол на десятерых, полная кухня дорогих кастрюль и кулинарная книга «Званые обеды», с рецептами и полезными советами, которые Филиппа трудолюбиво вырезала из журналов.
Она-то думала, что, выйдя замуж за Ламберта, будет по вечерам принимать его друзей и подружится с их женами. А оказалось, что у Ламберта друзей нет. У самой Филиппы, если честно, – тоже. Да и знакомых нет, кроме жителей Грейворта, друживших не с ней, а с ее матерью, да коллег по работе, которые то и дело менялись, а по вечерам всегда были заняты.
Флер неожиданно рассмеялась каким-то словам Ричарда. Филиппа вскинула голову. Вот бы Флер стала ее подругой! Лучшей подругой. Они вместе ходили бы в кафе, у них завелись бы собственные, только им понятные шуточки, Флер познакомила бы ее со своими подругами, и Филиппа пригласила бы их всех к себе… В воображении Филиппы столовая их лондонской квартиры наполнилась оживленными, остроумными людьми. Горят свечи, повсюду цветы, впервые со дня свадьбы распакован столовый сервиз. Филиппа выбегает на кухню – проверить, как там поживают шашлычки из морепродуктов, а за ней летит отзвук благовоспитанного смеха. Ламберт пришел бы следом, якобы для того, чтобы заново наполнить бокалы, а на самом деле – сказать, как он ею гордится. Он поставит бокалы на стол и медленно притянет ее к себе…
– Это, кажется, Джиллиан? – Голос Флер пробудил Филиппу от мечтаний. – Что она здесь делает?
Все стали оборачиваться. Филиппа старалась поймать взгляд Флер, чтобы заложить основы будущей дружбы, но Флер этого не замечала. Флер смотрела только на Ричарда, как будто больше никого на свете не существовало.
Пока Джиллиан подходила к ним, Ричард все ближе придвигался к Флер; в конце концов, их бедра почти соприкоснулись.
– Как хорошо, что ты пошла с нами, – шепнул он ей на ухо. – Я и забыл, что партия в гольф может тянуться бесконечно. Особенно если в ней участвует Ламберт.
– Мне понравилось, – ответила Флер, безмятежно улыбаясь. – Во всяком случае, я многому научилась.
– Ты хотела бы брать уроки гольфа? – не медленно спросил Ричард. – Мне надо было раньше предложить! Это нетрудно устроить.
– Пожалуй, – сказала Флер. – А ты сам не мог бы учить меня?
Она взглянула в лицо Роберту. Он раскраснелся на солнце, весь взбудораженный победой. Таким раскованным и счастливым она его еще не видела.
– Джиллиан, привет! – сказал Ричард, как только та приблизилась. – Ты как раз вовремя – мы собираемся выпить.
– Да-да, – отрешенно проговорила Джиллиан. – Люди из «Бриггс и K°» еще здесь?
– Нет, им пришлось уехать, а мы решили отпраздновать в своей компании.
– Отпраздновать? – повторил Ламберт. – Разве есть повод?
– Льготная процентная ставка, которую нам предлагает «Бриггс и K°», – ответил Ричард.
Уголок его рта дрогнул в улыбке.
– Спасибо Флер – она их очаровала.
– Льготная ставка? – воскликнула Филиппа, не замечая, что Ламберт недоверчиво сдвинул брови. – Как чудесно!
Она горячо улыбнулась Флер.
– Это было бы просто замечательно, – отозвалась Флер, – не будь эти люди отъявленными жуликами.
– Что?!
Все присутствующие вытаращили глаза.
– Вы так не считаете? – спросила Флер.
– Ну-у… – неуверенно протянул Ричард.
– Безусловно, нет! – заявил Ламберт. – Эти ребята – мои хорошие приятели.
– О, я никого не хотела обидеть… – Флер пожала плечами. – По-моему, они жулики, и на вашем месте я бы не стала вести с ними дел.
– Допустим, во время игры они пару раз смошенничали, – неохотно признал Ричард, – и все-таки…
– Можете мне поверить, они мошенничают не только при игре в гольф, – сказала Флер.
– Вам поверить? – не сдержался Ламберт. – Да много ли вы-то во всем этом понимаете?
– Ламберт! – резко произнес Ричард. Он с нежностью посмотрел на Флер. – Знаешь, дорогая, пожалуй, я подумаю. Ничего еще не подписано.
Как любил говорить его преподаватель в колледже:
«Конечно, я за равенство женщин… Все они одинаково ниже мужчины!».
Парни понимающе посмеивались. В тот день старина Смизерс собрал у себя избранную компанию, чтобы угостить хересом. Ламберт фыркал громче всех – у них со стариной Смизерсом было схожее чувство юмора. И сейчас его насупленное лицо слегка посветлело от воспоминаний. Даже на минутку захотелось вновь стать юнцом…
Те годы были в его жизни, пожалуй, самыми счастливыми и успешными. Он учился в Крейтоне – закрытой школе в районе Центральных графств – и очень быстро попал в компанию самых умных, крепких и самоуверенных ребят. Склонный от природы подавлять других, Лам берт собрал вокруг себя целую свиту подпевал. Вместе они помаленьку терроризировали младших учеников и задирали местных мальчишек. По большей части ученики Крейтона были середнячки, зубрилки без особых способностей, которым не светило в дальнейшем достичь того уважаемого статуса, каким они пользовались в захолустном городке; поэтому они спешили на сладиться им, пока можно, – расхаживали по улицам в серых форменных шинелях и ярких галстуках, шумели и ввязывались в драки с «городскими». Сам Ламберт редко дрался, зато про славился ядовитыми высказываниями в адрес «плебса», заработав тем самым репутацию остроумца. Учителя, ограниченные, скучающие и разочаровавшиеся в жизни, не только не останавливали его, а, наоборот, молчаливо поощряли. Их подмигивания, смешки и снобистские «реплики в сторону» раздували его тщеславие. Застенчивая мать Ламберта восхищалась высоким само уверенным сыном, его громким голосом и прямо линейными взглядами. Ко времени окончания школы он глубоко презирал всех, с кем сталкивался в Крейтоне, да и за его пределами тоже.
Единственным исключением был отец. Ламберт его боготворил и до сих пор бессознательно пытался подражать этому рослому шумному мужчине с властными манерами. Нрав у отца был непредсказуемый и грозный в гневе; маленький Ламберт отчаянно жаждал его одобрения. Когда отец принимался высмеивать гримасы подрастающего сына или шутливо отвешивал ему весьма ощутимые подзатыльники, Ламберт заставлял себя улыбаться и хохотать в ответ, а когда тот целый вечер орал на робкую матушку, Ламберт забивался к себе в комнату и яростно твердил, что отец прав – отец всегда прав.
Именно отец настоял на том, чтобы отправить его в Крейтон. Кто научил его издеваться над другими мальчишками, кто однажды повез его в Кембридж и показал здание своего прежнего колледжа? По мнению Ламберта, отец знал все на свете. Отец позаботится о его будущем, отцу нужно подражать во всем.
А потом, в один прекрасный день – Ламберту было тогда пятнадцать, – отец объявил, что у него другая женщина, он ее любит и уходит из семьи. Несмотря на обещания навещать Ламберта, отец не приехал ни разу. Позднее они узнали, что любовница продержалась при нем всего полгода. Отец уехал за границу, и где он теперь – неизвестно.
Раздавленный горем, как это бывает с под ростками, Ламберт вымещал злость на матери.
Это она виновата, что отец ушел, что теперь них нет денег куда-нибудь поехать на каникулы, что приходится писать письма директору школы, упрашивая понизить плату за обучение. Чем хуже шли у них дела, тем самоувереннее держался Ламберт, тем яростнее презирал городских плебеев и тем упорнее преклонялся перед отсутствующим отцом.
Вопреки советам учителей, он попытался поступить в Кембридж – в тот колледж, где учился отец. По результатам собеседования Ламберта не приняли. Неудача раздавила его. Ламберт заявил, что не намерен терять время в университетах. Учителя пытались его вразумить, хотя и не слишком усердно – в конце концов, он уже не был их учеником. Теперь их интересовали мальчишки помладше, те самые, кого Ламберт когда-то колотил за подгоревшие гренки. Как Ламберт распорядится своей жизнью, никого, в сущности, не интересовало, разве что матушку, но от нее он грубо отмахивался.
И вот Ламберт отправился прямиком в Лондон и нашел себе работу в области компьютерных технологий. Самодовольные замашки, которые с него пообтерли бы в Кембридже, укоренились еще пуще, так же как и чувство превосходства над окружающими. Когда коллег с образованием попроще повышали в должности, он в отместку надевал на службу школьный крейтонский галстук. Когда соседи по квартире не приглашали его на воскресный пикник, он в отместку ехал в Крейтон и демонстрировал всем желающим свою новую машину. У него просто не умещалось в го лове, что кто-то может не восхищаться им и не подчиняться ему. Тех, кто не оправдывал его ожиданий, Ламберт считал безмозглыми тупицами, о которых не стоит и беспокоиться, а тех, кто оправдывал, втайне презирал. Он не умел дружить – вообще не понимал отношений, построенных на равенстве. Мало кто мог вытерпеть общение с ним в течение хотя бы двух часов, а когда Ламберт перешел на работу в компанию Ричарда, таких стало еще меньше. И тут в его жизни произошли важные перемены. Он женился на дочери босса, вышел на новый уровень и, по собственному своему мнению, достиг незыблемого положения в обществе.
Он не сомневался, что Ричард ценит его высокие достоинства: интеллект, образованность, способность быстро принимать решения – пусть даже не так глубоко, как их ценила Эмили. Филиппа – маленькая дурочка, воображающая, что цветочки смотрелись бы на крейтонском галстуке лучше, чем полоски. А вот Флер… Ламберт нахмурился и вытер вспотевший лоб. Флер не подчиняется никаким правилам. На нее не производит впечатления статус зятя Ричарда, и вообще, она склонна пренебрегать светскими условностями. До чего же скользкая, никак ее не поймешь. Сколько ей лет на самом деле? Что у нее за акцент? Как она вписывается в привычную картину мира?
– Ламберт!
В раздумья вторгся голос Филиппы. Она шагала через восемнадцатый грин, весело размахивая сумочкой.
Ламберт вскинул голову.
– Филиппа!
Он так извелся, что был чуть ли не рад увидеть знакомое, слегка разрумянившееся лицо жены. Очевидно, «чай с Тришей» плавно перешел в джин с тоником.
– Я думала, успею застать вас на восемнадцатой лунке, а вы, оказывается, уже закончи ли! Шустрые какие!
Ламберт не ответил. Когда Филиппа разойдется, она на любую тему вываливает полный набор комментариев, добавить уже нечего.
– Хорошая была игра?
Ламберт оглянулся. Ричард и двое из «Бриггс и K°» поотстали – они шли медленно и слушали, что говорит Флер.
– Чудовищная.
Ламберт, не дожидаясь остальных, сошел с травы и направился к сараю для тележек. Шиповки громко цокали об асфальт.
– А что случилось?
– Да все ваша дрянная Флер! Без конца задавала вопросы. Чтоб ее, пять минут помолчать не в состоянии! «Ричард, не мог бы ты объяснить еще раз глупой невежественной дурочке?», «Ричард, вот ты говоришь "денежный оборот", а что именно имеется в виду?». А я-то надеялся про извести на ребят впечатление!..
– Может, ей просто интересно, – сказала Филиппа.
– Нисколько ей не интересно. С чего она будет этим интересоваться? Обычная тупая шлюха, которая хочет быть в центре внимания.
– Выглядит она чудесно, – вздохнула Филиппа, оборачиваясь, чтобы посмотреть на Флер.
– Отвратно выглядит, – огрызнулся Ламберт. – Чересчур сексуально для гольф-клуба.
Филиппа захихикала.
– Ламберт, что за ужасы ты говоришь! Она помолчала, потом добавила, преувеличенно понизив голос:
– Мы с Тришей как раз о ней говорили. Триша сказала, она очень богата! У нее есть шофер и так далее! Триша считает, что Флер – просто супер! – У Филиппы заблестели глаза. – Триша говорит…
– Триша – дура.
Ламберт снова утер пот со лба, недоумевая, какого черта он вообще обсуждает Флер со своей женой. Он оглянулся, увидел, как Флер неторопливо идет по траве в своем белом платье, глядя на него насмешливыми зелеными глазами, и в нем опять шевельнулось возбуждение, которое он весь день старался подавить.
– Черт, что за фигня, – хрипло произнес Ламберт, снова отворачиваясь и в расстройстве поглаживая Филиппу пониже спины. – Выпить, что ли, к чертям свинячьим?..
К несчастью, у ребят из «Бриггс и K°» не было времени на выпивку. Восхищенно оглядываясь на Флер, они загрузились в свой «сааб» и уехали. Остающиеся проводили их до автостоянки и долго смотрели, как они маневрируют между рядами блестящих БМВ, изредка перемежающихся «роллс-ройсами» и новенькими «рейндж-роверами».
Филиппа смотрела вслед автомобилю со щемящим чувством. Она так мечтала познакомиться с этими людьми, поболтать, пококетничать, может, даже пригласить их с женами на обед. За два года замужества она всего один раз приглашала гостей: мать с отцом и Энтони. А ведь у них дома элегантная столовая, стол на десятерых, полная кухня дорогих кастрюль и кулинарная книга «Званые обеды», с рецептами и полезными советами, которые Филиппа трудолюбиво вырезала из журналов.
Она-то думала, что, выйдя замуж за Ламберта, будет по вечерам принимать его друзей и подружится с их женами. А оказалось, что у Ламберта друзей нет. У самой Филиппы, если честно, – тоже. Да и знакомых нет, кроме жителей Грейворта, друживших не с ней, а с ее матерью, да коллег по работе, которые то и дело менялись, а по вечерам всегда были заняты.
Флер неожиданно рассмеялась каким-то словам Ричарда. Филиппа вскинула голову. Вот бы Флер стала ее подругой! Лучшей подругой. Они вместе ходили бы в кафе, у них завелись бы собственные, только им понятные шуточки, Флер познакомила бы ее со своими подругами, и Филиппа пригласила бы их всех к себе… В воображении Филиппы столовая их лондонской квартиры наполнилась оживленными, остроумными людьми. Горят свечи, повсюду цветы, впервые со дня свадьбы распакован столовый сервиз. Филиппа выбегает на кухню – проверить, как там поживают шашлычки из морепродуктов, а за ней летит отзвук благовоспитанного смеха. Ламберт пришел бы следом, якобы для того, чтобы заново наполнить бокалы, а на самом деле – сказать, как он ею гордится. Он поставит бокалы на стол и медленно притянет ее к себе…
– Это, кажется, Джиллиан? – Голос Флер пробудил Филиппу от мечтаний. – Что она здесь делает?
Все стали оборачиваться. Филиппа старалась поймать взгляд Флер, чтобы заложить основы будущей дружбы, но Флер этого не замечала. Флер смотрела только на Ричарда, как будто больше никого на свете не существовало.
Пока Джиллиан подходила к ним, Ричард все ближе придвигался к Флер; в конце концов, их бедра почти соприкоснулись.
– Как хорошо, что ты пошла с нами, – шепнул он ей на ухо. – Я и забыл, что партия в гольф может тянуться бесконечно. Особенно если в ней участвует Ламберт.
– Мне понравилось, – ответила Флер, безмятежно улыбаясь. – Во всяком случае, я многому научилась.
– Ты хотела бы брать уроки гольфа? – не медленно спросил Ричард. – Мне надо было раньше предложить! Это нетрудно устроить.
– Пожалуй, – сказала Флер. – А ты сам не мог бы учить меня?
Она взглянула в лицо Роберту. Он раскраснелся на солнце, весь взбудораженный победой. Таким раскованным и счастливым она его еще не видела.
– Джиллиан, привет! – сказал Ричард, как только та приблизилась. – Ты как раз вовремя – мы собираемся выпить.
– Да-да, – отрешенно проговорила Джиллиан. – Люди из «Бриггс и K°» еще здесь?
– Нет, им пришлось уехать, а мы решили отпраздновать в своей компании.
– Отпраздновать? – повторил Ламберт. – Разве есть повод?
– Льготная процентная ставка, которую нам предлагает «Бриггс и K°», – ответил Ричард.
Уголок его рта дрогнул в улыбке.
– Спасибо Флер – она их очаровала.
– Льготная ставка? – воскликнула Филиппа, не замечая, что Ламберт недоверчиво сдвинул брови. – Как чудесно!
Она горячо улыбнулась Флер.
– Это было бы просто замечательно, – отозвалась Флер, – не будь эти люди отъявленными жуликами.
– Что?!
Все присутствующие вытаращили глаза.
– Вы так не считаете? – спросила Флер.
– Ну-у… – неуверенно протянул Ричард.
– Безусловно, нет! – заявил Ламберт. – Эти ребята – мои хорошие приятели.
– О, я никого не хотела обидеть… – Флер пожала плечами. – По-моему, они жулики, и на вашем месте я бы не стала вести с ними дел.
– Допустим, во время игры они пару раз смошенничали, – неохотно признал Ричард, – и все-таки…
– Можете мне поверить, они мошенничают не только при игре в гольф, – сказала Флер.
– Вам поверить? – не сдержался Ламберт. – Да много ли вы-то во всем этом понимаете?
– Ламберт! – резко произнес Ричард. Он с нежностью посмотрел на Флер. – Знаешь, дорогая, пожалуй, я подумаю. Ничего еще не подписано.