Уилер Томас. Арканум

   – Дариан – это Дариан Уинтроп Демаркус, единственный сын Торнтона Демаркуса.
   Гудини побледнел.
   – Демаркус?
   – Мадам Роуз – его сестра Эрика. Прием состоится в особняке Демаркусов. – Лавкрафт плюхнулся в кресло у камина. – Я слышал, что там, под домом, есть сложная система ходов, проложенная очень давно. Согласно легенде, в одном из таких ходов, где-то под кладбищем, сооружен храм, сатанинский храм, где Торнтон служил черную мессу.
   – Значит, сын мстит за отца, – задумчиво проговорил Дойл.
   – Уверен, его планы гораздо шире, – возразил Гудини. – Он хочет закончить то, что не удалось отцу. На прием нам идти нельзя.
   – Нет, мы пойдем, – произнес Дойл. – И возьмем с собой Эбигейл.
   Лавкрафт удивленно вскинул брови. Мари взяла Дойла за руку:
   – Артур, приводить ее туда неразумно.
   – Вот именно. Будем надеяться, что он на это не рассчитывает. Злодей пытается обмануть нас, а мы обманем его. Заставим сделать неверный шаг. Вытянем на белый свет, чтобы он начал кричать и бить ножками.
   – А потом? – спросил Лавкрафт.
   – А потом… – понизил голос Дойл, – мы отомстим за Дюваля, и род Демаркуса прекратится.
 
   «Серебряный призрак» – так назывался «роллс-ройс» Гудини – катил по узкой дорожке, обсаженной высокими березами. Согнутые ветви нависали над машиной, как когти дракона. Фары освещали лишь небольшой участок впереди. Сидящий за рулем Лавкрафт в форме шофера, с приклеенными к верхней губе пушистыми усами поглядывал в зеркало заднего вида на примостившуюся рядом с Гудини Эбигейл в костюме Красной Шапочки.
   – Следите за дорогой, Говард, – сказал Дойл.
   Лавкрафт покосился на него. Дойл был в костюме Шерлока Холмса. Английский плащ, охотничья шляпа. Ансамбль завершала длинная изогнутая трубка.
   В просвет между деревьями стало видно кладбище. Тысячи надгробий торчали, как сломанные зубы. Поле скорби простиралось до самого леса.
   – Кладбище у ивовой рощи, – сказал Лавкрафт.
   Все взоры устремились на кладбище в низине и на вершину холма, где стоял особняк Дамаркуса в стиле эпохи Тюдоров. Окна первого этажа ярко светились.
   – Можно я сниму эту шапку? – промолвила Эбигейл капризно. – Она кусается.
   Дойл повернулся:
   – Нельзя. Это костюм. А теперь ответь: кто ты?
   – Ваша племянница из Калифорнии, – послушно отбарабанила Эбигейл.
   – Очень хорошо. И что тебе нельзя делать сегодня ни при каких обстоятельствах?
   – Отходить от вас.
   – Правильно. Учти, это чрезвычайно важно. Наша цель – завлечь врагов, ввести их в заблуждение. Они стремятся заполучить тебя, Эбигейл. Ты поняла?
   – Я не глухая.
   – Эбигейл, не груби! – одернул ее Гудини.
   – Ладно. – Она с отсутствующим видом уставилась в окно.
   – Вся надежда на тебя, Говард – сказал Гудини.
   – Без книги сил у Дариана поубавится. Если она в доме, то я ее найду.
   Дойл извлек из внутреннего кармана плаща часы.
   – В десять тридцать встречаемся у главных ворот. При любом исходе.
   – Хорошо. В десять тридцать, – кивнул Лавкрафт.
   Гудини внимательно наблюдал за Эбигейл. Было ясно, что она боится, потому и хорохорится. Ей нужно помочь.
   Он вытащил из нагрудного кармана розовый носовой платок и театрально высморкался, напугав всех в машине. Он скомкал его в кулаке и протянул Эбигейл.
   – Подержи, пожалуйста.
   – Зачем?
   – Сейчас узнаешь. Разверни.
   Эбигейл неохотно развернула розовый платок и, увидев внутри маленькую канарейку, радостно засмеялась. Все заулыбались. Канарейка защебетала и замахала крылышками.
   – Она замерзла, – сказала Эбигейл.
   – А ты согрей ее руками. – Гудини подмигнул Дойлу.
   – Как мы ее назовем? – спросил тот.
   Эбигейл пригладила большим пальцем крылышки канарейки и объявила:
   – Изабелла.
   – Браво!
   Эбигейл хотела что-то сказать Гудини, но промолчала. Он погладил ее плечо.
   – Не бойся, все будет в порядке.
   Она улыбнулась и начала заниматься Изабеллой.
   – Есть кое-что важное, джентльмены, что вам следует знать, – произнес Лавкрафт после некоторых размышлений. – Дариан – телепат.
   – И что это значит? – проворчал Гудини.
   – Следите за своими мыслями, – ответил Лавкрафт.
   – «Он проник ко мне в сознание», – пробормотал Дойл и повернулся к Гудини: – Это последние слова Дюваля.
   Гудини нахмурился;
   – Спасибо, что предупредил, Говард.
   Лавкрафт притормозил у кованых ворот с грозными горгульями^[25] наверху. Машина поработала немного на холостом ходу, пока они осматривали участок.
   – Главное – не терять бдительность, – предупредил Дойл.
   «Серебряный призрак» выехат на подъездную дорожку. Ничего зловещего, что напоминало бы о вампирах, в этом трехсотлетнем особняке не было. Конечно, фасад портили пристройки, сделанные позднее, но не более. Вдоль гравийной дорожки выстроились лакеи в смокингах. Припаркованные дорогие автомобили свидетельствовали о том, что сегодня здесь собирается высшее общество.
   Дверцу «роллс-ройса» открыл слуга в дьявольской маске. Дойл, Гудини и Эбигейл вышли на холодный вечерний воздух. Гудини протянул слуге монету.
   – Мой человек сам поставит машину.
   – Да, сэр, мистер Гудини. – Слуга поклонился, не скрывая восхищения этим человеком и его автомобилем.
   Лавкрафт отвел «Серебряный призрак» в самый конец подъездной дорожки. Открыл багажник, откуда вылезла Мари. Облегченно вздохнув, она протянула ему кожаный ранец. Убедившись, что за ними никто не наблюдает, они побежали через лужайку к деревьям.
 
   Дверь открыл лакей в костюме мушкетера, в завитом парике. Он посмотрел на Дойла, Гудини и Эбигейл глазами ящерицы и поклонился. Они сделали пару шагов и запутались в бутафорской паутине. Из гостиной доносились шум и смех, в дверном проеме мелькали гости в ярких нарядах. Струнный квартет исполнял известные мелодии.
   – Джентльмены! – К ним бросилась мадам Роуз, сияя лучистыми глазами под маской черной бабочки. Великолепное черное платье открывало белые плечи, по которым рассыпались пышные, черные как смоль волосы. – Для меня большая честь приветствовать столь знаменитых гостей!
   Дойл уловил в ее голосе странное напряжение.
   – Вы так одеваетесь на каждый Хэллоуин? – спросила она.
   Дойл улыбнулся.
   – У нас в Англии этот праздник отмечать не принято, мадам Роуз. – Он похлопал себя по животу. – Жаль только, что в последнее время я все больше становлюсь похожим на доктора Ватсона.
   Мадам Роуз громко рассмеялась и обратилась к Гудини:
   – А почему вы не в костюме?
   Гудини поднял руки. С запястий у него свисали наручники.
   – Мадам Роуз, в этот вечер я решил одеться в костюм Великого Гудини.
   – Мне бы следовало об этом догадаться!
   Наконец она заметила Эбигейл, которая спряталась за Дойла, закрывая ладонями канарейку.
   – А кто эта милашка?
   – Дочка кузины моей жены, – объяснил Дойл. – Приехала погостить из Лос-Анджелеса. Ее зовут Эбигейл.
   – Какой восхитительный ансамбль! Красная Шапочка… О у тебя даже есть корзиночка с гостинцами для бабушки. Я думаю, мы добавим туда сладостей, моя милая.
   Поведение мадам Роуз было неестественным, принужденным. Бледность, блуждающий взгляд, наморщенный лоб. Ее явно что-то тревожило. Причем очень сильно.
   – Спасибо, джентльмены, что почтили мой дом присутствием. Веселитесь. – Мадам Роуз помахала рукой и исчезла среди гостей.
   Прибытие знаменитостей не осталось незамеченным. Гости появлялись в холле, поглядывая на Дойла и Гудини. Попросить автограф пока никто не осмеливался. Дойл схватил Эбигейл за руку, и они направились в обеденный зал, где столы ломились от еды. Кувшины с сидром, тыквенный пирог, вазы с фруктами, конфеты и пирожные из кондитерской Феррара в Бруклине. Подскочил официант в жуткой белой маске с бокалами мартини для мужчин и сидром для Эбигейл. Через пару минут возник Барнабас Тайсон в костюме Тедди Рузвельта.
   – Рад, очень рад, вас видеть!
   – А уж мы-то как рады, видеть вас, – сказал Гудини, пожимая потную ладонь знаменитого импресарио.
   Рядом с Тайсоном стоял окружной прокурор Пол Кейлеб в простом коричневом одеянии, подпоясанном веревкой, в парике, имитирующем тонзуру, обрамленную прямыми черными волосами. Тайсон разинул рот на Эбигейл, но, выяснив, что она племянница Дойла, мгновенно потерял к ней интерес.
   – Познакомьтесь: Пол Кейлеб, новый окружной прокурор. Монашеское одеяние в известной мере отражает образ жизни.
   Игнорируя замечание Тайсона, Кейлеб протянул руку Гудини:
   – Рад встрече, мистер Гудини. Я ваш большой поклонник.
   Гудини широко улыбнулся.
   – Позвольте представить моего дорогого друга сэра Артура Конан Дойла.
   Кейлеб изобразил удивление.
   – Неужели? Тот самый Конан Дойл?
   – Не стоит преувеличивать мои заслуги, – произнес Дойл.
   – Скажите, сэр Артур, ваш костюм… он означает, что персонаж и автор одно лицо?
   – Совсем не обязательно, – ответил Дойл.
   – Но разве создатель Шерлока Холмса не обладает такой же сверхъестественной дедукцией? – добавил Тайсон, сопроводив вопрос совершенно излишним похлопыванием Дойла по спине.
   – Разумеется, нет. – Дойл слегка отступил.
   – Не верьте ему! – воскликнул Гудини, делая большой глоток из бокала. – У него выдающиеся способности.
   – Вздор. Гудини, не пейте больше.
   – Продемонстрируйте им, Дойл, – весело сказал Гудини. – Не ломайтесь.
   – Да, пожалуйста, – подхватил Кейлеб. – Это так интересно.
   – Ну, я вижу, от вас нет спасения. – Дойл поискал взглядом цель и решил остановиться на Тайсоне.
   – Вы недавно ели печеное яблоко.
   – А как вы узнали?
   Дойл указал на жилет Тайсона.
   – Вот отсюда.
   Кейлеб зааплодировал, а Тайсон принялся чистить жилет.
   Незаметно для остальных Дойл осматривал зал и вскоре обнаружил, что за ними наблюдают. У окна стоял человек в костюме восточного шейха, в прикрывающей лицо черной накидке. Видны были лишь темные глаза, светящиеся откровенной злобой. Он ничего не ел, не пил, ни с кем не разговаривал. Через секунду, когда Дойл снова поглядел в ту сторону, шейха у окна уже не было.
   – Эбигейл! – Дойл развернулся, чуть не пролив мартини.
   – Пойдемте куда-нибудь, – попросила она. – Здесь скучно.
   Он обнял ее за плечи, продолжая наблюдать за гостями.

ГЛАВА 34

   Мари и Лавкрафту повезло. Северное крыло особняка было окутано густым полумраком. До них доносились лишь звуки музыки да голоса слуг, занимающихся парковкой автомобилей. Шум был сейчас кстати, ведь диковинные инструменты в кожаном ранце демонолога позвякивали. Они пересекли обширную лужайку, миновали фонтаны и сосновую рощицу. Усадьбу никто не охранял, в этом не было необходимости. Ни один человек в здравом уме не решился бы тайком проникнуть в особняк. Темная энергия подавляла здесь все живое. Не было слышно ни жужжания насекомых, ни кваканья лягушек. Птицы не вили на деревьях гнезда. За несколько столетий усадьба пропиталась запахом крови, жестокости и отчаяния.
   Лавкрафт коснулся плеча Мари и указал на окно второго этажа:
   – Нам туда.
   Она кивнула, ухватилась за увитую плющом решетку, подтянулась, поморщилась, уколов палец колючкой, и уже через несколько секунд посмотрела вниз. От окна до земли было примерно пятнадцать метров. Лавкрафт казался сверху маленьким и слабым. Он забросил на плечо ранец и полез по решетке, опасно ее раскачивая.
   Мари следила, затаив дыхание. В какой-то момент он чуть не сорвался, успев в последнее мгновение поймать руками планку. Листья плюща громко шелестели, в ранце звякало, ноги Лавкрафта царапали решетку в поисках опоры. Наконец появилось его бледное потное лицо.
   – У тебя сноровка, как у однолапого пса, – проворчала Мари.
   Ответить Лавкрафт не мог, потому что ловил ртом воздух. Она покачала головой и занялась окном. Осторожно выдавив стекло форточки, повернула запорную ручку. Окно бесшумно отворилось. Мари скользнула внутрь, мягко спрыгнула на ковер и осмотрелась. Мебель покрывали похожие на саваны белые чехлы. Значит, это гостевая спальня. Она поднялась, прижала ухо к двери. Потом подбежала к окну и подала знак Лавкрафту.
   Вскоре он кулем свалился на ковер, но поднялся, бормоча:
   – Все в порядке… все в порядке…
   – Да тише ты! – шикнула на него Мари. – Хочешь, чтобы сюда сбежалась вся его орава?
   На втором этаже было мрачно, как в склепе. Звуки музыки из противоположного крыла сюда едва проникали. Строгость обстановки показалась Мари подозрительной. В доме, где жили несколько поколений фанатичных сатанистов, отсутствовал даже намек на что-либо подобное. Ни картин, ни талисманов, ни странных зеркал, ни магических кристаллов, ни символики на мебели, пусть самой безобидной. Дом охранял свои тайны. И это обеспокоило Мари больше, чем если бы на стенах были вывешены в ряд головы замученных детей. Подобная конспирация свидетельствовала о том, что у хозяина дома сердце чернее, чем думала Мари.
 
   Мужская фетровая шляпа проплыла в воздухе мимо ошеломленных гостей, задержалась перед Дойлом, сделала мертвую петлю и двинулась дальше по залу. Гудини вышагивал рядом, похожий на счастливого папашу, выгуливающего ребенка. Время от времени он взмахивал рукой, изменяя направление полета. Гости восторженно загалдели, когда шляпа принялась прыгать с головы на голову, пока наконец после очередного замысловатого прыжка не успокоилась на тонзуре Пола Кейлеба.
   Зал взорвался овациями. Гудини раскланялся. Свист, смех, аплодисменты. Пол Кейлеб снял шляпу. Попробовал заставить полететь – не получилось.
   – Пойдемте выпьем. – Мадам Роуз потянула Гудини к бару. Там ее улыбка мгновенно растаяла. – Вам угрожает опасность. – Ее голос понизился до вибрирующего шепота. – Нам нужно поговорить.
   – Где? – мрачно буркнул Гудини.
   – Внизу есть винный погреб. Вход через кухню.
   Она быстро отошла.
   В противоположном конце зала Дойл задумчиво потягивал коктейль. Рядом Эбигейл нашептывала что-то Изабелле. Почувствовав на затылке чей-то тяжелый взгляд, Дейл резко обернулся.
   – В детстве я обожал Шерлока Холмса, – произнес шейх спокойным, размеренным тоном. – Прочитал о нем все.
   – Дариан, у вас отцовские глаза, – сказал Дойл.
   – Возможно. Но я не такой слабый, как он.
   – Он не был слабым. – Дойл глотнул из бокала. – А всего лишь сумасшедшим.
   Глаза Дариана вспыхнули.
   – Ну в этом отношении мы совершенно одинаковы.
   – Какой из рассказов о Холмсе вам нравится больше всего? – спросил Дойл, чтобы потянуть время.
   – Честно говоря, мне нравится все. Но сейчас я процитирую фрагмент, который соответствует ситуации. – Дариан усмехнулся. – Из «Скандала в Богемии»: «Вы совершите ошибку, если возьметесь теоретизировать, не имея данных. Ибо незаметно для себя начнете поворачивать факты, желая подогнать их к своей теории, вместо того чтобы подкреплять теорию фактами…»
   – Очень хорошо. Слово в слово. И все же… – Дойл приблизился. – Я думаю, существуют определенные преступления, наказать за которые можно только мщением, потому что к закону обращаться бесполезно.
   – Вы узнаете, что такое месть, Артур. И довольно скоро. Вы и эта юная леди.
   Дойл схватил Дариана за запястье.
   – Вы захлебнетесь собственной кровью, прежде чем с ее головы упадет хотя бы волос.
   Дариан высвободил руку.
   – На прощание я приведу еще одну цитату. На сей раз из «Собаки Баскервилей»: «До сих пор моя сыскная деятельность протекала в пределах этого мира. Я борюсь со злом по мере своих скромных сил и возможностей, но восставать против самого прародителя зла будет, пожалуй, чересчур самонадеянным с моей стороны».
   Он развернулся и ушел.
   Дойл подозвал Гудини и сообщил:
   – Я разговаривал с Дарианом.
   Гудини застыл.
   – Где этот негодяй?
   – Здесь. Одет под бедуина. Гудини, нам ни в коем случае нельзя терять инициативу.
   – Мадам Роуз пригласила меня на беседу.
   – Это опасно.
   – Я сумею себя защитить. – Гудини расстегнул пиджак, и Дойл увидел у него за поясом револьвер с перламутровой ручкой.
   – Только недолго. Капкан в любую минуту может захлопнуться.
   Гудини показал глазами на Эбигейл:
   – Следите за ней.
   – Хорошо. А вы будьте осторожны.

* * *

   Когда Гудини протискивался в сторону кухни, из-за портьеры за ним, удовлетворенно кивая, наблюдал Дариан.
   Мрачные, похожие на туннели коридоры третьего этажа с двенадцатиметровыми потолками, казалось, вели в бесконечность. С портретов в золоченых рамах на незваных гостей злобно смотрели предки Демаркуса.
   – Так мы и за ночь на управимся, – прошептала Мари, осторожно закрывая дверь очередной комнаты.
   – Сейчас.
   Лавкрафт опустился на колени и расстегнул ранец. Порылся в нем и извлек… высохшую серо-коричневую человеческую кистьлевой руки. С длинными, обломанными по краям ногтями, окаменевшими пальцами и выглядывающими снизу хрупкими, как хворостинки, сухожилиями.
   – Амулет «Кисть повешенного», – произнес он со значением. – Отрублена в пятнадцатом веке топором или острым ножом у какого-то вора. Завороженная должным образом, становится весьма полезным инструментом. Она найдет нам…
   Неожиданно пальцы на мертвой кисти согнулись. Лавкрафт быстро поставил ее на пол.
   – Она у тебя способна оживать? – удивилась Мари.
   – Да, когда знает, чего я хочу.
   Лавкрафт с улыбкой наблюдал, как амулет ползет по полу. Вдруг кисть опрокинулась «на спину», пальцы сжались в кулак. Все, кроме полусгнившего указательного, который указывал на дверь в конце коридора.
   – Надо же, как она быстро сработала. – Он поднял кисть и повернулся к Мари: – Пошли. Это там.
   Двухэтажная библиотека Торнтона Демаркуса поразила Лавкрафта. Ему захотелось остаться здесь хотя бы на месяц, а лучше на год. За застекленными дверцами шкафов хранились бесценные фолианты. Почти везде только первые издания.
   От пола до потолка. В промежутках между шкафами с потолка свисали четыре больших гобелена четырнадцатого века. В центре библиотеки на огромном дубовом столе возвышался подсвечник с четырьмя горящими свечами. На середине стола лежала старинная книга. Несколько сотен пергаментных листов, аккуратно вшитых в кожаный переплет. Когда-то роскошный, но давно уже высохший и потрескавшийся. Сомнений не было. Перед ними – «Книга Еноха».
   Лавкрафт облизнул пересохшие губы и медленно приблизился к столу. Сунул амулет в ранец. Взамен извлек перочинный нож, мерную ленту, небольшой флакон с прозрачной жидкостью, пипетку и штангенциркуль. Снял очки, заменив их специальными линзами для работы с драгоценными камнями.
   Он измерил штангенциркулем толщину пергамента, набрал пипеткой жидкость из флакона и уронил маленькую капельку на потертый угол страницы.
   – У нас нет времени… – начала Мари.
   – Ради Бога, тише, – проворчал Лавкрафт.
   Вибрирующий визг заставил его поднять голову.
   – Что это?
   Мари застыла.
   – Это… они.
   И сразу же, визжа в унисон, из-за четырех гобеленов вылезли четыре демона. В их рубиновых глазах отражалось пламя свечей. Лавкрафт схватил «Книгу Еноха» и вскарабкался на стол. Рядом встала Мари. Демоны окружили стол, размахивая серпами. Лавкрафт чувствовал на щеках ветер.
   – Сделай что-нибудь, – прошептал он, прижимая книгу к груди.
   – Говард, демонолог ты, а не я, – возразила Мари.
   – Неужели ты не можешь призвать каких-нибудь крыс?
   – Здесь они не живут.
   Серп просвистел всего в нескольких сантиметрах, распоров Лавкрафту брючину. Мари схватила подсвечник и швырнула в ближайшего демона. Он взвизгнул. Его капюшон охватило пламя. Она воспользовалась секундным замешательством, чтобы прыгнуть на стремянку, а оттуда перебралась на балкон.
   Демоны бросились на Лавкрафта, но он, на удивление проворно, тоже перескочил на стремянку. Они пытались ухватить его за ноги, а он, брыкаясь, упорно продолжал лезть наверх, одной рукой крепко прижимая к себе книгу. Наконец Мари удалось поймать его воротник и перетащить через балконные перила. Они ринулись к двери. Демоны остались внизу в библиотеке, бегая и визжа от злости.

ГЛАВА 35

   В памяти Гудини что-то всплыло. Давно потерянное, забытое. В воздухе ощущалось непонятное жужжание. Он стоял у подножия лестницы винного погреба. По обе стороны тянулись широкие полки. Гудини вытянул руку. Воздух перед ним казался настолько плотным, что он почти ожидал обнаружить стеклянную стену. Здесь определенно было нечто странное. Вот опять зажужжало. Впервые опасность ускользала от него. Он не мог ее никак ухватить.
   – Тебе меня не одурачить, – громко произнес Гудини.
   – Эрих^[26], – прозвучало по-немецки, – я не могу поверить… неужели ты… возвращаешься…
   Прямо перед ним возникло бледное морщинистое лицо старой женщины. Исчезло, а затем снова появилось.
   – Мама! – Гудини неуверенно шагнул вперед.
   – Слава Богу…
   – Мама! – Он бросился к ней, в темноту.
   – Слава Богу…
   Какая-то кладовая. Оплетенные бутыли с молоком, ящики с овощами. На нижних ступеньках лестницы мелькнул подол серого платья и исчез наверху.
   – Мама, где ты? – окликнул Гудини.
   – Слава Богу…
   Он начал быстро подниматься по лестнице, перепрыгивая через ступеньки. И вот уже площадка первого этажа. Только это был первый этаж его гарлемского особняка. Гудини попал домой.
   Сзади что-то щелкнуло. Это за ним закрылась дверь. Свет был выключен. В окно столовой светила луна. На столе накрыт ужин, но он протух. По гнилой тушеной говядине ползали мухи.
   – Он проник ко мне в сознание, – промолвил кто-то тихо, словно делился сокровенной тайной.
   Краем глаза Гудини заметил, что кто-то прошел в кухню.
   – Джули. – С колотящимся сердцем он помчался по коридору. – Джули. – Толкнул кухонную дверь.
   – Он проник ко мне в сознание.
   Через вращающуюся дверь напротив женщина стремглав кинулась обратно в столовую.
   – Джули, что с вами?
   Гудини едва мог говорить, так отвратительно воняло сгнившей пищей. В раковине, где были навалены куски мяса, кишели насекомые. Но это была уже не пища, это выглядело как…
   – Он проник ко мне в сознание.
   Она была сзади. Гудинн развернулся лицом к Джули Карчер. Экономка стояла в дверях, покусывая палец. Губы и подбородок красные от крови. Она хлестала из ее изгрызенных пальцев, пачкая рукава блузки. Но Джули продолжала грызть, будто не замечая, что поедает собственные руки.
   Гудини проглотил застрявший в горле комок и произнес через силу:
   – Джули, перестаньте. Ваши пальцы…
   – Он проник ко мне в сознание, – пробормотала она, попятилась к вращающейся двери и исчезла так же неожиданно, как появилась.
   Гудини последовал за ней.
   – Подождите!
   Джули села у окна столовой, с интересом наблюдая за чем-то происходящим на улице. От указательного пальца уже почти ничего не осталось, но она все равно отвратительно хрустела.
   – Джули, где Бесс?
   – Спит.
   Гудини медленно покинул столовую и стал подниматься по лестнице. Все быстрее, быстрее.
   – Бесс! Бесс! – Гудини влетел в спальню.
   Жена подняла на него заспанные глаза.
   – Привет, дорогой. – Она похлопала на место рядом. – Ложись. – Гудини увидел, что на Бесс нет ночной рубашки. – Ложись в постель, милый.
   Он снял пиджак, развязал галстук. Уронил все это на пол.
   – Что случилось с Джули?
   – Она просто очень устала.
   Гудини сел на постель, снял брюки, влез под одеяло в нательной рубашке и трусах. Посмотрел на потолок.
   – Мне показалось, я видел маму…
   Рука Бесс потянулась, погладила его плечо. Затем, прижавшись к нему теплой грудью, она порывисто задышала в ухо. Он поцеловал жену. Прижал ее обнаженные бедра к своим.
   – Мм-м… вначале почеши вот здесь. – Бесс сбросила одеяло и перевернулась на живот.
   Гудини начал с шеи.
   – Лопатки, – пробормотала Бесс.
   Он почесал лопатки.
   – Сильнее.
   – Милая, если сильнее, то останутся красные следы. – Гудини нежно погладил ее спину.
   – Давай же.
   – Ладно. – Он улыбнулся и продолжил чесать.
   Неожиданно он заметил на ягодицах Бесс следы своих пальцев. Потрогал. Это была кровь.
   – Бесс!
   Она не ответила. Гудини сел, повернулся к жене. Ее шея была наклонена под каким-то странным углом. Вся спина окровавлена. Расцарапана до мяса. А между лопатками было крупно написано кровью:
 
   БОЙСЯ МЕНЯ
 
   Гудини вскрикнул и соскочил с постели.
   – Слава Богу…
   Он повернул голову и увидел маленькую пожилую женщину с волосами, забранными в тугой пучок. Она стояла в дверях, протянув руки.
   – Слава Богу…
   Внезапно ее лицо трансформировалось в лицо Дариана Демаркуса.
   – Нет! – зарычал Гудини. Выхватил пистолет с ручкой из слоновой кости и выстрелил три раза.
   Выстрелы гулким эхом прокатились по стенам похожего на пещеру подвала, и наступила гробовая тишина. Гудини вытер дрожащей рукой со лба пот. Дым рассеялся, и… возникла мадам Роуз. Она пошатывалась, как пьяная. Сделала два шага вперед, попыталась что-то сказать, но вместо слов с губ брызнула кровь, закапала на черное платье. Пистолет выпал из руки Гудини.