Страница:
Поначалу размышления не лишены были приятности: интересно все же ощущать в себе неизведанные силы, увлекательно. При мысли же о Ханако Сузуки в душе шевельнулось сочувствие, вспомнился ее гнев. Она походила на соблазненного взрослым ребенка, которому раскрывается вдруг вся суть происшедшего. Осуждения Карло заслушивает ничуть не меньше, чем священник, втихомолку изнасиловавший девочку из хора. Подумалось о Линде Мирелли, и немного легче стало от того, что у самого хотя бы совесть чиста. По крайней мере, Карлсен был с ней откровенен…
И что теперь будет с Ханако? Ей хочется забыть своего любовника, но как ей это удастся? Она открыла для себя новую сущность секса, неизъяснимое наслаждение жертвовать часть своей жизненной силы вампиру. Каково ей теперь будет довольствоваться скудными физическими ласками обыкновенного мужчины? Она, как говорилось у викторианцев, «погублена».
Тут мысли снова возвратились к Линде Мирелли, и самодовольство неожиданно истаяло. Да, действительно, он был с ней честен, но разве в этом какое-то отличие? Она, по сути, в том же положении, что и Ханако. Ей хотелось отдавать жизненность, ему – забирать. Но глубокого личного интереса Карлсен к ней не испытывал и уж, конечно, жениться не собирался. Получается как бы, что пользуемся, а ручки – вот они. А ей теперь, безусловно, никогда уже не получить полного удовлетворения в объятиях мужчины, с которым у нее планируется замужество. Наказывай теперь, не наказывай, а погубить он ее точно погубил.
Мысль настолько разбередила, что Карлсен выбрался из постели и, прошлепав на кухную, налил себе стакан апельсинового сока. Вышел с ним на балкон и уселся в темноте. Юго-западный ветер, разойдясь (Контроль погоды работает только до полуночи), теребил паруса стоящих на якоре яхт. Отражения их огней влажно трепетали на потревоженной воде. К северу по мосту Куинсборо проплывали огни машин. На Карлсена внезапно нахлынуло уныние, точно как в предыдущую ночь, когда лежал без сна в канзасском мотеле, раздумывая о Карле Обенхейне. Воздух словно потяжелел от сгустившейся зловещести и жестокости. Тут Карлсен впервые застал себя на мысли о Карло Пасколи. Возможно ли, действительно, что это один из тех вампиров со «Странника»? Да ну, откуда. То были убийцы, а это так, воришка какой-то. Интересно, правду ли он сказал, что вампиры первым делом взялись на Корсике? По справочникам, помнится, все происходит с какой-то местности около Балкан. Впрочем, если сейчас доискиваться, то уже не заснуть. Карлсен допил сок и возвратился в спальню. Лежа в постели, заставил себя расслабиться, вызвав затем в теле ровное, мреющее тепло. Волнение вдруг представилось бессмысленным, и постепенно он уютно забылся.
Наутро, за легким завтраком (тост с анчоусами и кофе), Карлсен подтащил ближе к тарелке инфроэкран и вошел в сеть Нью-Йоркской библиотеки. На удивление, список работ по вампирам возглавляла статья из Американской энциклопедии. Длинное такое, на сухом научном языке эссе некоего профессора Вэмбери, начинается со слов: «Русское „вампир“, южно-русское „упырь“. Образуется, очевидно, от глагольного корня „пи“ – „пить“. Дальше шло определение вампира как кровососущего призрака или ожившего мертвеца.
Появилась мысль выключить все это, но сдержался, начав просматривать страны, связанные с легендами о вампирах: Богемия, Венгрия, Румыния, Сербия и Греция, где вампиры известны как „вруколакас“. Упоминались также Германия, Бавария и Силезия. А вот Корсики, кстати, нигде не значилось. Карлсен послал текст на печать, и из принтера поползла бумажная лента, шелестящая со скоростью две тысячи слов в час. Следующая проблема – узнать, что можно, о Карло Пасколи. В обычной справке из Бюро Населения и Статистики приводились только адрес (квартира на Ист-Хьюстон) и дата рождения, с дополнительной информацией, что он учитель музыки. Ого, любовнику Ханако, оказывается, всего двадцать два года. Через спецсвязь с полицей Карлсен получил доступ к кредитной истории Пасколи (безупречная). По тому же каналу получил и сводку, что родился Пасколи в Солензаре, на Корсике. В Аяччо ходил в частную школу, затем – четыре года в Принстоне, со степенью в области музыки. Ясно, что родом Карло Пасколи из очень состоятельной семьи. Место работы: „Бедэйл мьюзик корпорэйшн“, 3207 Манхаттан Билдинг, Шестая авеню.
Информационный листок содержал также цветное фото. Круглолицый молодой человек с короткой стрижкой и оливковым цветом кожи. Времени – без пяти девять. Карлсен вспомнил, что работа у Пасколи начинается в девять тридцать. До Шестой авеню идти всего ничего, так что еще уйма времени.
Карлсену нравилось прогуливаться по Нью-Йорку утром. Бюро Климатического Контроля с рассвета до девяти пятнадцати поддерживало устойчивый ветер со свежащим запахом горных вершин. Городской Совет содержал также армию дворников, одетых в старомодные синие комбинезоны и фуражки. Они катили перед собой тележки-автоматы, разбрасывающие по тщательно прометенным стокам опилки со слабым запахом хвойного дезинфектанта. Мини-кафе через вентиляторы выдували на улицу запах жарящихся кофейных зерен, и о сочетании запаха хвои и кофе часто говорилось как о – „Нью-Йоркском аромате“. Все это составляло неотъемлемую часть индустрии туризма.
В Манхаттан Билдинг Карлсен вошел в девять двадцать и прямиком направился к газетному автомату. Здесь можно было выбрать себе газету любой страны мира – от „Кабул сентинел“ до „Майнити ньюс“ из Токио. Карлсен выбрал „Солт Лейк таймс“, знаменитую за счет криминальной хроники. Вставил монетку, нажал кнопку; свежеотснятый номер упал в окно выдачи ровно через десять секунд, бумага еще не успела остыть.
Почитав информационное табло, он выбрал себе кресло, с которого видно вход – возле сондового дерева, так что и лица толком не будет заметно из – за желто-зеленых листьев. Взгляд притягивал подзаголовок на передовой полосе:
„Ревнитель леггинсов: жертв, видимо, больше полусотни“. Карлсен язвительно усмехнулся: надо же, успели навесить ярлык сенсационности на Карла Обенхейна. „Леггинсы“ – непонятно как перекочевавшее из двадцатого века словцо, означающее трико в обтяжку, которое школьницы носят на спортивных занятиях или во время игр.
Не успел прочесть пару абзацев, как в вестибюле появился Карло Пасколи. Карлсен не спеша сложил газету, свернул ее, и направился к лифтам. Войти подгадал как раз за спиной своего объекта. Нажал на кнопку 394 этажа. Этот лифт ходил на этажи от трехсотого и выше, и во время полуминутного ожидания, Карлсен непринужденно скользил взглядом по своим попутчикам, пока не остановился на том, за кем шел. Пасколи стоял к нему спиной, всего в нескольких дюймах. Он был, по крайней мере, на полголовы ниже Карлсена, и черные волосы были длиннее (и аккуратнее), чем на фото. Итальянский костюм, неброский, но богатый, запах тоже ненавязчиво – приятный – лосьон с ароматом лимона с корицей напоминающий сондовое дерево. Ладони небольшие, с ухоженными ногтями. Карлсен сдержал соблазн позондировать его жизненное поле, наоборот, надо сосредоточиться, чтобы свое не выдать. К тому моменту как лифт дошел до 393 этажа, они оставались уже одни. Попутчик Карлсена вышел, даже головы не повернув, Карлсен спустя пару секунд вышел на 394. Сразу выяснилось, что этот этаж занят под склад. Двое рабочих на том конце коридора затаскивали в грузовой лифт пианино. Подошла девушка со стопкой служебных бумаг.
– Чем-нибудь помочь, сэр?
– Да вот ищу „Шонстайн энд компани“.
– А-а, так вы высоковато заехали. Это этажом ниже. Я как раз туда собираюсь. Пойдемте, доведу?
Карлсен следом за ней пошел вниз по лестнице. Хорошо, что посмотрел в вестибюле на табло. „Шонстайн энд компани“, прославленный изготовитель музыкальных инструментов». Главный офис в Вене, котировка на Нью-Йоркской бирже – буквально следом за «Аллайэнс Ньюспэйперс». Доставка любого музыкального инструмента в любую точку мира за двадцать четыре часа. Девушка завела его в большой открытого типа офис; Пасколи, к счастью, не было видно нигде. Молодой человек за столом справок спросил, чем может служить. Карлсен объяснил, что его интересуют альты. Между прочим, так оно и было: один из пациентов в Ливенуорте, сидяший за мошенничество, был прекрасным музыкантом, и Карлсен обещал, что разузнает насчет цен. Через несколько минут он стоял в лифте, держа небольшой глянцевый каталог по альтам и виолончелям. Один взгляд на цены, и сразу стало ясно, что «Шонстайн энд компани» пациенту может только сниться, но Карлсен все равно сунул буклетик в карман.
Он снова сел возле сондового дерева и развернул газету. На этот раз время было, и он прочел передовицу. Уже первой колонки было достаточно, чтобы понять: насчет Карла Обенхейна автор немилосердно привирает. И тут неожиданно быстро в вестибюле снова появился тот самый молодой человек, он проворным шагом шел к выходу. Карлсен дождался, пока он выйдет на улицу, и двинулся следом. Начинало походить на частное детективное расследование из старых видеофильмов.
Минуту-другую спустя сходство только усилилось: Карлсен, остановив такси, указал водителю: «Вон за той машиной впереди». Таксист – по виду студент на приработках – осклабившись, спросил через плечо:
– Из ОПэ, что ли? (Охрана правопорядка).
– Из налоговой.
Улыбка у парня отцвела, и дальше ехали в угрюмом молчании. Безусловно, у людей свои причины недолюбливать Налоговое Управление США. Машина впереди свернула по Бродвею на север, затем долго ехала по 86 Западной, наконец, остановилась у многоэтажного дома с видом на Риверсайд Парк. Когда такси Карлсена подъезжало, Пасколи входил уже в здание. Так и не оглянулся. Карлсен, сунув таксисту пять долларов, заспешил следом: в двери можно и не попасть, если нет пластиковой карточки или не знаешь пароль. К счастью, фонарик над дверью мигал надписью: «Здание охраняется системой ГС». Сигнализация ГС, изобретение Бенедикта Грондэла и Романа Сивкинга, представляет собой своеобразный детектор лжи, расхваливаемый нынче на все лады. Желающий войти просто помещает руку без перчатки в окошечко возле двери, и электронный луч сканирует пульс. Если пульс выдает напряжение – особое, характеризующее нечистый умысел или преступное намерение – дверь просто не открывается, а отказанный фотографируется, причем одновременно с этим сканер снимает отпечатки пальцев на генетическом уровне. Эта информация моментально передается в Вашингтон, в компьютерный Центр Криминальной Статистики, и сличается со списком состоящих на учете. Если результат положительный (на все уходят секунды), на ближайшем от ГС-сканера полицейском посту взвывает сирена, а подозреваемый, если уходит, снимается на видеокамеру. Во многих случаях, до задержания он не успевает пройти и десяти ярдов. Улов одной лишь этой недели – похититель драгоценностей, насильник-рецидивист и террорист из Эскимосского Фронта Освобождения – подтвердил, что система ГС – самое замечательное с начала столетия достижение в области охраны правопорядка.
Карлсен сунул в окошечко руку – двери подъезда бесшумно раздвинулись. Но пока поднимался по ступеням, кабина лифта уже замкнулась. Карлсен, подойдя торопливым шагом, всмотрелся в огонек светового индикатора. Через несколько секунд, вторя остановке лифта, высветилась цифра «112». Потом лифт останавливался на 137, затем на 203 этаже; все, там и остался. Карлсен прошел к информационному дисплею и нажал клавишу 112; оказывается, вот она где – «Пасифик Ойл Корпорэйшн». 137 – какое-то издательство. Под 203 значилась просто «квартира». Вот сюда Пасколи, скорее всего, и направился. Попытка вытащить из машины перечень жильцов увенчалась вопросом: «Просим указать фамилию нужного вам жильца» – стандартный метод охраны конфиденциальности.
Лифт домчал Карлсена до 203 этажа. Окно во всю стену, с видом на парк, широченный коридор – видно, что в средствах жильцы не стеснены. А вот на дверях квартир только номера и буквы. Прошелся по коридору, поразглядывал двери… ладно, пора и честь знать. Откуда здесь разберешь, которая из дверей поглотила Пасколи.
Он задержался у окна: вид на парк с извивом реки просто изумительный, хотя переливчатая дымка над Нью-Джерси показывает явный переизбыток нагретого воздуха. И тут, собравшись было уже обратно к лифту, Карлсен уловил звучание пианино. Слабо, но отчетливо, кто-то играл «Революционный этюд» Шопена. Звуки доносились из-за дверей квартиры 3F. Карлсена на некоторое время охватила нерешительность. Зачем вообще сюда было идти? До сих пор он шел за Пасколи, словно повинуясь инстинкту, желанию наблюдать, самому оставаясь незамеченным. Но теперь известно и где Пасколи работает, и одна из квартир, где обучает игре на пианино – дальше что? Бессмыслица какая-то. Карлсен двинулся к лифту…
– Чем могу служить? – раздалось за спиной.
В дверях квартиры 3F высился статный мужчина в сером костюме.
– … Доктор Грондэл?!
Секунду-другую мужчина удивленно вглядывался, не узнавая.
– Боюсь, что… – тут лицо прояснилось. – Как, доктор Карлсен? Да неужто…
– Он самый.
– Мы встречались… как его?
– Бухарест.
– Ну, конечно! Входите, чего же вы?
Мелькнула мысль извиниться и откланяться; однако тоже бессмысленно. Чему быть, того не миновать, разбираться, так разбираться. Он прошел мимо Грондэла в квартиру.
Жилье преобширное, с великолепным видом на Риверсайд Драйв и Гудзон. Из-за закрытой двери катились звуки «Революционного этюда» (в игре больше энтузиазма, чем опыта).
У Грондэла было мясистое, подвижное лицо, напоминающее почему-то изваяние на готическом соборе. Лоб, и без того высокий, казался еще массивнее оттого, что постепенно переходил в седую гриву.
– Кофе будете? Нет?? Чем вообще, начать с того, могу быть полезен?
Карлсен медлил, говорить все не хватало решимости. А, была не была!
– Я вам сейчас кое-что скажу… Кстати, прозвучит настолько абсурдно, что может даже насторожить: мол, не сошел ли я с ума…
Грондэл обнажил в улыбке крупные выступающие зубы.
– Вот как? Ну уж, по крайней мере, интересно будет.
– Кто сейчас там, позвольте спросить, играет у вас на пианино?
– Хайди, моя дочь. А что?
– Этот самый преподаватель, Карло Пасколи… вы хорошо его знаете?
– Не так уж плохо: он Хайди обучает вот уже несколько месяцев. Что-нибудь конкретно о нем?
Карлсен глубоко вздохнул, собираясь с духом.
– Звучит глупо, но мне кажется, дочь у вас, не исключено, находится в опасности.
Подвижное лицо пошло складками веселого недоумения.
– Во как! Вы считаете, он какой-нибудь преступник?
– Можно так сказать.
– Извините, но это невозможно, – Грондэл решительно покачал головой.
– Почему же?
– Будь он преступник, у него не получилось бы войти в это здание.
– Из-за вашей сигнализации? Так некоторые вполне умудряются дурить детекторы лжи. Я лично имел дело с одним типом, у которого это вполне получалось – хотя он, вроде, принимал для этого смесь седативов и алкоголя.
– Может быть. Но только не с новой моей сигнализацией. Это электронный сканер мозга, считывающий содержимое негативных участков. Один из них как раз у меня над дверью. Так что будь вы преступником, у меня бы здесь уже затрезвонило.
– Да, я один такой видел в действии, в Космическом Музее. Но если, допустим, у кого-то над мыслями абсолютный контроль?
– Таких не бывает. У машины моей такая мощность, что выявляются и считываются даже подсознательные участки. Давайте-ка покажу.
Грондэл потянулся за пультом (Карлсену вначале показалось, телевизионным), и направил его на верхний косяк двери, откуда доносилась музыка.
– Теперь сигнал такой мощный, что схитрить не получится ни у кого на свете. – И тут, не успел Карлсен слова сказать, как он приблизился к двери и громко (о ужас!) позвал: «Карло!».
Музыка прервалась. Через секунду-другую дверь отворилась; на пороге стоял тот самый молодой человек. Стоит улыбается безупречными зубами, дружелюбно так.
– Да, доктор?
– Шагните-ка вперед на пару шагов.
– Пожалуйста. – Пасколи вошел в комнату. Тут взгляд его упал на пульт, и он слегка поморщился.
– Включили свой аппарат? То-то я чувствую, просто зубы сводит.
Грондэл повернулся к Карлсену.
– Ну что? Это я доктору Карлсену демонстрирую, – объяснил он молодому человеку.
Пасколи перевел вежливую улыбку на Карлсена.
– Доктор Карлсен думает, я преступник? Ну что ж, укрывательство бесполезно.
– Нет. Я кое-что другое думаю… Вы – вампир.
Реакцию невозможно было предугадать. Пасколи невозмутимо, пожал плечами.
– А-а, вот вы о чем.
– Вы это отрицаете?
– К чему? А что в этом такого противозаконного?
Карлсена кольнуло внезапное подозрение. Он медленно повернулся к Грондэлу.
– Вы… знали!
– Безусловно.
Когда Грондэл улыбнулся, сопроводив улыбку утвердительным кивком, взгляд у него словно истаял, став пугающе прозрачным. Видя, как дрожащей алостью наливаются глаза, будто у выхваченной отсветом фар лисицы, Карлсен задохнулся, чувствуя захлопывающуюся западню. Словно глубокая яма разверзлась перед взором. Он инстинктивно подался назад и, получив подсечку от коварного подлокотника кресла, глухо в него шлепнулся.
– Извините, – спохватился Грондэл. – Я не думал, что вызову беспокойство. Это просто знак взаимного узнавания, вроде рукопожатия у масонов. Хайди! – позвал он, повернувшись. В дверях показалась высокая блондинка. – Это и есть доктор Карлсен, господин, про которого я рассказывал.
Карлсен попытался встать, но ноги сделались будто ватные, причем как-то по-странному.
– Вы знали обо мне?
– Знали, причем давно, – ответил Грондэл. – Прикидывали, сколько же времени пройдет, прежде, чем вы сами обо всем догадаетесь. Девушка, выйдя, остановилась перед Карлсеном с сочувственной улыбкой (зубы – просто заглядение).
– С вами все в порядке?
Карлсен оторопело кивнул. Девушка повернулась к отцу и укоризненно заметила:
– Ты взял у него энергию. Немного, но все равно взял.
– Я же не специально.
– Да уж, – было видно, что она не особо-то верит.
– Тогда почему не вернуть ее обратно? – предложил Грондэл.
– Ладно. – Ее пальцы шелковисто скользнули Карлсену по руке. – Встаньте-ка. – Она легонько потянула, и он послушно поднялся. – О-о, – девушка одобрительно окинула его рост. – Мне высокие мужчины нравятся.
– Спасибо, – Карлсен чувствовал у себя на лбу испарину.
Действительно, дочь права, жизненного поля поубавилось. Словно в живот кто саданул. Девушка, расстегнув Карлсену куртку, пронырнула ладонями ему подмышками и легонько прижала пальцы к его лопаткам. Затем, встав на цыпочки, припала губами к его рту.
Такой оборот не удивил, контакт с ее жизненным полем заранее дал знать, что именно это и произойдет.
Губы были полные, чувственные. Стоило ей слегка надавить пальцами, как он ощутил трепет блаженства, усилившийся вместе с тем, как она влажно провела ему по губам языком. Карлсен через плечо мелькнул взглядом на двоих мужчин, наблюдающих с каким-то странно отсутствующим выражением лица. По мере того как Хайди плотнее налегла ртом, он ненароком отметил, что она не пытается прижиматься низом живота. Но через секунду-другую ее левая рука добралась до его брюк и, расстегнув ширинку, аккуратно нащупала пенис. Любопытно, что при этом он не испытал никакого смущения – жест показался абсолютно несексуальным, будто взяли за руку или за мочку уха. Но вот снова оживились ее губы, и тогда проявилось различие. Из ее прохладной ладони заструилось слабое электрическое течение, устремляясь вверх через низ живота и бедра. Через несколько секунд ее рука держала уже литой стержень. До Карлсена вдруг дошло, что энергия в нем поднимается от поясницы и проходит через грудную клетку. Затем круг замыкается. Из ее левой руки энергия поступает в пенис, дальше проходит вверх через живот и грудь, ровным мреющим теплом клубясь в том месте, где сзади к спине приложена другая ее ладонь, затем через его губы передается к ней. Далее, похоже, энергия проходит через нее и опять поступает через левую ладонь. Недочет был единственно в том, что рука держали его стержень неподвижно – приятнее, если бы ласкала. Хайди, похоже, это почувствовала: приток энергии усилился, пока ощущение не назрело настолько, что желание шевелиться сошло на нет. Через секунду, когда ощущение стало уже нестерпимым, Хайди отодвинулась. Контакт прервался, одновременно перестало усиливаться и возбуждение, так что до извержения (это при людях-то!) дело не дошло.
– Ну как, легче? – поинтересовалась Хайди.
– Да. Намного.
– Лучше не кончать: энергия хоть и понемногу, но расходуется.
Карлсен, спохватившись, спрятал пенис и застегнулся. Слабости как не бывало. Тут Хайди неожиданно опустилась в освободившееся кресло.
– Теперь ты устала, – заметил отец.
– Есть немного.
– Она у меня щедрая, – улыбнулся Грондэл Карлсену.
Карлсен посмотрел сверху вниз на белокурые волосы, тугим хвостом собранные сзади на шее, и такая вдруг охватила нежность, стремление защитить.
– А она энергию не забирает? – спросил он.
– Конечно, как и мы все. Только ей нравится еще и отдавать.
Карлсен теперь замечал, что, как только опала эрекция, внутри словно закрыли кран: что-то перестало вытекать наружу. И вот (ощущение, будто наполняется емкость) энергия из низа живота приятно потекла вверх, проникая одновременно в бедра. Это совершенно не походило на энергию, которую он впитывал из Линды Мирелли. Та напоминала какой-нибудь тяжелый, питательный напиток. Эта была легче, и словно искрилась в венах. А ведь, действительно, похоже чем-то на шампанское. И возникало еще ощущение зелени, словно листва упруго дрожит на ветру.
Пасколи присел возле девушки на спинку кресла.
– Ну что, снова за Шопена?
Хайди сделала страдальческое лицо.
– Пожалуй, да, – она с надеждой подняла глаза на отца.
– Тебе еще заниматься и заниматься, – беспощадно подытожил тот.
– Ну ладно, – Хайди встала. – Только что-нибудь понежнее.
Она, не оглядываясь, вышла, оставив Карлсена в недоумении: не рассердилась, не обиделась ли?
– Как насчет кофе? – спросил Грондэл.
– Благодарю.
Грондэл, пройдя к серванту, коснулся сенсора кофейника; тот с готовностью выдал струйку пара. Из соседней комнаты лились звуки шопеновского этюда. Секунду спустя Грондэл подал Карлсену чашку, свою, прихватив с собой в кресло.
– Что ж, доктор, теперь вы знаете, каково быть внуком великого Олофа Карлсена.
Карлсен не ответил, пригубляя кофе.
– Хороший? – поинтересовался Грондэл.
– Отличный! – в этом любопытном состоянии повышенной энергетики кофе казался как никогда вкусным.
– Ваш философ Шопенгауэр, – заметил Грондэл, – сказал бы, что это иллюзия. А между тем вы сейчас пьете кофе таким, как он есть на самом деле.
Он откинулся в кресле, скрестив ноги, и продолжил:
– Вы, наверное, знаете, в чем у вас, людей, проблема? Вы недозаряжены энергией, все равно, что фирма с недостатком капитала. А потому никогда не ощущаете жизнь в том виде, в каком она действительное есть. Недозаряженный человек обитает как бы в полусне. Так что вы должны научиться повышать свой, заряд.
Карлсена не тянуло на философскую дискуссию – не из нетерпения – из-за ровно горящего чувства собственного физического присутствия. Энергия Хайди наполняла, подобно какой-нибудь сладкой эссенции с ее, женским, привкусом. Без малого так, будто часть его самого магически преобразовалась в Хайди Грондэл. Итог – ощущение, что ты здесь, всецело и безраздельно в данном моменте, и никаким просто мыслям не затмить этой физической наполненности.
– Я слышу, вы говорите: «Вы, люди», – заметил Карлсен. – А сами вы, получается, нет, что ли?
– Почему же, некоторые вполне да. Дочь у меня, например, родилась на Земле, так что может считаться здешней. А вот я – один из истинных Ниотх-Коргхай, тех, кого вы называете «космическими вампирами».
– Мне почему-то казалось, они непременно должны быть злые.
– Некоторые и были, но их уничтожили. Мы усвоили урок. С остальными людьми сосуществуем теперь мирно.
Взгляд, хотя и уставленный на Карлсена неподвижно, больше не был пронизывающим; единственным его стремлением было поддерживать связь.
– Мы забираем энергию, хотя и в малых количествах, так что никто не замечает. А те, у кого забираем регулярно, постепенно привыкают вырабатывать ее больше, и испытывают дискомфорт, стоит нам перестать.
– Как дойные коровы, – произнес Карлсен.
– Да, уместное сравнение. Коров нужно доить, иначе они чувствуют себя неуютно. Вреда от этого никакого.
– Как та девушка-японка, которую доит Карло?
Грондэл размеренно кивнул. На массивном лице – ни намека на то, что критика пришлась по адресу.
– Карло все нам об этом рассказал. Я не совсем его одобряю. Хотя он не из нашего числа.
– Разве? – ошарашенно переспросил Карлсен.
– Именно. Он человек, как и вы.
– Тогда… как же он стал вампиром?
– Он им уже был. Вам известно, что в Италии и на Корсике очень сильна традиция колдовства. Карло – потомок целого поколения ведьм.
– Не понимаю. Разве колдовство не чистой воды вымысел?
Грондэл досадливо покачал головой.
– Что вы, что вы. Ведьмы так же реальны, как и медиумы, между ними, фактически, много общего. И те и другие способны контактировать с бесплотными духами.
И что теперь будет с Ханако? Ей хочется забыть своего любовника, но как ей это удастся? Она открыла для себя новую сущность секса, неизъяснимое наслаждение жертвовать часть своей жизненной силы вампиру. Каково ей теперь будет довольствоваться скудными физическими ласками обыкновенного мужчины? Она, как говорилось у викторианцев, «погублена».
Тут мысли снова возвратились к Линде Мирелли, и самодовольство неожиданно истаяло. Да, действительно, он был с ней честен, но разве в этом какое-то отличие? Она, по сути, в том же положении, что и Ханако. Ей хотелось отдавать жизненность, ему – забирать. Но глубокого личного интереса Карлсен к ней не испытывал и уж, конечно, жениться не собирался. Получается как бы, что пользуемся, а ручки – вот они. А ей теперь, безусловно, никогда уже не получить полного удовлетворения в объятиях мужчины, с которым у нее планируется замужество. Наказывай теперь, не наказывай, а погубить он ее точно погубил.
Мысль настолько разбередила, что Карлсен выбрался из постели и, прошлепав на кухную, налил себе стакан апельсинового сока. Вышел с ним на балкон и уселся в темноте. Юго-западный ветер, разойдясь (Контроль погоды работает только до полуночи), теребил паруса стоящих на якоре яхт. Отражения их огней влажно трепетали на потревоженной воде. К северу по мосту Куинсборо проплывали огни машин. На Карлсена внезапно нахлынуло уныние, точно как в предыдущую ночь, когда лежал без сна в канзасском мотеле, раздумывая о Карле Обенхейне. Воздух словно потяжелел от сгустившейся зловещести и жестокости. Тут Карлсен впервые застал себя на мысли о Карло Пасколи. Возможно ли, действительно, что это один из тех вампиров со «Странника»? Да ну, откуда. То были убийцы, а это так, воришка какой-то. Интересно, правду ли он сказал, что вампиры первым делом взялись на Корсике? По справочникам, помнится, все происходит с какой-то местности около Балкан. Впрочем, если сейчас доискиваться, то уже не заснуть. Карлсен допил сок и возвратился в спальню. Лежа в постели, заставил себя расслабиться, вызвав затем в теле ровное, мреющее тепло. Волнение вдруг представилось бессмысленным, и постепенно он уютно забылся.
Наутро, за легким завтраком (тост с анчоусами и кофе), Карлсен подтащил ближе к тарелке инфроэкран и вошел в сеть Нью-Йоркской библиотеки. На удивление, список работ по вампирам возглавляла статья из Американской энциклопедии. Длинное такое, на сухом научном языке эссе некоего профессора Вэмбери, начинается со слов: «Русское „вампир“, южно-русское „упырь“. Образуется, очевидно, от глагольного корня „пи“ – „пить“. Дальше шло определение вампира как кровососущего призрака или ожившего мертвеца.
Появилась мысль выключить все это, но сдержался, начав просматривать страны, связанные с легендами о вампирах: Богемия, Венгрия, Румыния, Сербия и Греция, где вампиры известны как „вруколакас“. Упоминались также Германия, Бавария и Силезия. А вот Корсики, кстати, нигде не значилось. Карлсен послал текст на печать, и из принтера поползла бумажная лента, шелестящая со скоростью две тысячи слов в час. Следующая проблема – узнать, что можно, о Карло Пасколи. В обычной справке из Бюро Населения и Статистики приводились только адрес (квартира на Ист-Хьюстон) и дата рождения, с дополнительной информацией, что он учитель музыки. Ого, любовнику Ханако, оказывается, всего двадцать два года. Через спецсвязь с полицей Карлсен получил доступ к кредитной истории Пасколи (безупречная). По тому же каналу получил и сводку, что родился Пасколи в Солензаре, на Корсике. В Аяччо ходил в частную школу, затем – четыре года в Принстоне, со степенью в области музыки. Ясно, что родом Карло Пасколи из очень состоятельной семьи. Место работы: „Бедэйл мьюзик корпорэйшн“, 3207 Манхаттан Билдинг, Шестая авеню.
Информационный листок содержал также цветное фото. Круглолицый молодой человек с короткой стрижкой и оливковым цветом кожи. Времени – без пяти девять. Карлсен вспомнил, что работа у Пасколи начинается в девять тридцать. До Шестой авеню идти всего ничего, так что еще уйма времени.
Карлсену нравилось прогуливаться по Нью-Йорку утром. Бюро Климатического Контроля с рассвета до девяти пятнадцати поддерживало устойчивый ветер со свежащим запахом горных вершин. Городской Совет содержал также армию дворников, одетых в старомодные синие комбинезоны и фуражки. Они катили перед собой тележки-автоматы, разбрасывающие по тщательно прометенным стокам опилки со слабым запахом хвойного дезинфектанта. Мини-кафе через вентиляторы выдували на улицу запах жарящихся кофейных зерен, и о сочетании запаха хвои и кофе часто говорилось как о – „Нью-Йоркском аромате“. Все это составляло неотъемлемую часть индустрии туризма.
В Манхаттан Билдинг Карлсен вошел в девять двадцать и прямиком направился к газетному автомату. Здесь можно было выбрать себе газету любой страны мира – от „Кабул сентинел“ до „Майнити ньюс“ из Токио. Карлсен выбрал „Солт Лейк таймс“, знаменитую за счет криминальной хроники. Вставил монетку, нажал кнопку; свежеотснятый номер упал в окно выдачи ровно через десять секунд, бумага еще не успела остыть.
Почитав информационное табло, он выбрал себе кресло, с которого видно вход – возле сондового дерева, так что и лица толком не будет заметно из – за желто-зеленых листьев. Взгляд притягивал подзаголовок на передовой полосе:
„Ревнитель леггинсов: жертв, видимо, больше полусотни“. Карлсен язвительно усмехнулся: надо же, успели навесить ярлык сенсационности на Карла Обенхейна. „Леггинсы“ – непонятно как перекочевавшее из двадцатого века словцо, означающее трико в обтяжку, которое школьницы носят на спортивных занятиях или во время игр.
Не успел прочесть пару абзацев, как в вестибюле появился Карло Пасколи. Карлсен не спеша сложил газету, свернул ее, и направился к лифтам. Войти подгадал как раз за спиной своего объекта. Нажал на кнопку 394 этажа. Этот лифт ходил на этажи от трехсотого и выше, и во время полуминутного ожидания, Карлсен непринужденно скользил взглядом по своим попутчикам, пока не остановился на том, за кем шел. Пасколи стоял к нему спиной, всего в нескольких дюймах. Он был, по крайней мере, на полголовы ниже Карлсена, и черные волосы были длиннее (и аккуратнее), чем на фото. Итальянский костюм, неброский, но богатый, запах тоже ненавязчиво – приятный – лосьон с ароматом лимона с корицей напоминающий сондовое дерево. Ладони небольшие, с ухоженными ногтями. Карлсен сдержал соблазн позондировать его жизненное поле, наоборот, надо сосредоточиться, чтобы свое не выдать. К тому моменту как лифт дошел до 393 этажа, они оставались уже одни. Попутчик Карлсена вышел, даже головы не повернув, Карлсен спустя пару секунд вышел на 394. Сразу выяснилось, что этот этаж занят под склад. Двое рабочих на том конце коридора затаскивали в грузовой лифт пианино. Подошла девушка со стопкой служебных бумаг.
– Чем-нибудь помочь, сэр?
– Да вот ищу „Шонстайн энд компани“.
– А-а, так вы высоковато заехали. Это этажом ниже. Я как раз туда собираюсь. Пойдемте, доведу?
Карлсен следом за ней пошел вниз по лестнице. Хорошо, что посмотрел в вестибюле на табло. „Шонстайн энд компани“, прославленный изготовитель музыкальных инструментов». Главный офис в Вене, котировка на Нью-Йоркской бирже – буквально следом за «Аллайэнс Ньюспэйперс». Доставка любого музыкального инструмента в любую точку мира за двадцать четыре часа. Девушка завела его в большой открытого типа офис; Пасколи, к счастью, не было видно нигде. Молодой человек за столом справок спросил, чем может служить. Карлсен объяснил, что его интересуют альты. Между прочим, так оно и было: один из пациентов в Ливенуорте, сидяший за мошенничество, был прекрасным музыкантом, и Карлсен обещал, что разузнает насчет цен. Через несколько минут он стоял в лифте, держа небольшой глянцевый каталог по альтам и виолончелям. Один взгляд на цены, и сразу стало ясно, что «Шонстайн энд компани» пациенту может только сниться, но Карлсен все равно сунул буклетик в карман.
Он снова сел возле сондового дерева и развернул газету. На этот раз время было, и он прочел передовицу. Уже первой колонки было достаточно, чтобы понять: насчет Карла Обенхейна автор немилосердно привирает. И тут неожиданно быстро в вестибюле снова появился тот самый молодой человек, он проворным шагом шел к выходу. Карлсен дождался, пока он выйдет на улицу, и двинулся следом. Начинало походить на частное детективное расследование из старых видеофильмов.
Минуту-другую спустя сходство только усилилось: Карлсен, остановив такси, указал водителю: «Вон за той машиной впереди». Таксист – по виду студент на приработках – осклабившись, спросил через плечо:
– Из ОПэ, что ли? (Охрана правопорядка).
– Из налоговой.
Улыбка у парня отцвела, и дальше ехали в угрюмом молчании. Безусловно, у людей свои причины недолюбливать Налоговое Управление США. Машина впереди свернула по Бродвею на север, затем долго ехала по 86 Западной, наконец, остановилась у многоэтажного дома с видом на Риверсайд Парк. Когда такси Карлсена подъезжало, Пасколи входил уже в здание. Так и не оглянулся. Карлсен, сунув таксисту пять долларов, заспешил следом: в двери можно и не попасть, если нет пластиковой карточки или не знаешь пароль. К счастью, фонарик над дверью мигал надписью: «Здание охраняется системой ГС». Сигнализация ГС, изобретение Бенедикта Грондэла и Романа Сивкинга, представляет собой своеобразный детектор лжи, расхваливаемый нынче на все лады. Желающий войти просто помещает руку без перчатки в окошечко возле двери, и электронный луч сканирует пульс. Если пульс выдает напряжение – особое, характеризующее нечистый умысел или преступное намерение – дверь просто не открывается, а отказанный фотографируется, причем одновременно с этим сканер снимает отпечатки пальцев на генетическом уровне. Эта информация моментально передается в Вашингтон, в компьютерный Центр Криминальной Статистики, и сличается со списком состоящих на учете. Если результат положительный (на все уходят секунды), на ближайшем от ГС-сканера полицейском посту взвывает сирена, а подозреваемый, если уходит, снимается на видеокамеру. Во многих случаях, до задержания он не успевает пройти и десяти ярдов. Улов одной лишь этой недели – похититель драгоценностей, насильник-рецидивист и террорист из Эскимосского Фронта Освобождения – подтвердил, что система ГС – самое замечательное с начала столетия достижение в области охраны правопорядка.
Карлсен сунул в окошечко руку – двери подъезда бесшумно раздвинулись. Но пока поднимался по ступеням, кабина лифта уже замкнулась. Карлсен, подойдя торопливым шагом, всмотрелся в огонек светового индикатора. Через несколько секунд, вторя остановке лифта, высветилась цифра «112». Потом лифт останавливался на 137, затем на 203 этаже; все, там и остался. Карлсен прошел к информационному дисплею и нажал клавишу 112; оказывается, вот она где – «Пасифик Ойл Корпорэйшн». 137 – какое-то издательство. Под 203 значилась просто «квартира». Вот сюда Пасколи, скорее всего, и направился. Попытка вытащить из машины перечень жильцов увенчалась вопросом: «Просим указать фамилию нужного вам жильца» – стандартный метод охраны конфиденциальности.
Лифт домчал Карлсена до 203 этажа. Окно во всю стену, с видом на парк, широченный коридор – видно, что в средствах жильцы не стеснены. А вот на дверях квартир только номера и буквы. Прошелся по коридору, поразглядывал двери… ладно, пора и честь знать. Откуда здесь разберешь, которая из дверей поглотила Пасколи.
Он задержался у окна: вид на парк с извивом реки просто изумительный, хотя переливчатая дымка над Нью-Джерси показывает явный переизбыток нагретого воздуха. И тут, собравшись было уже обратно к лифту, Карлсен уловил звучание пианино. Слабо, но отчетливо, кто-то играл «Революционный этюд» Шопена. Звуки доносились из-за дверей квартиры 3F. Карлсена на некоторое время охватила нерешительность. Зачем вообще сюда было идти? До сих пор он шел за Пасколи, словно повинуясь инстинкту, желанию наблюдать, самому оставаясь незамеченным. Но теперь известно и где Пасколи работает, и одна из квартир, где обучает игре на пианино – дальше что? Бессмыслица какая-то. Карлсен двинулся к лифту…
– Чем могу служить? – раздалось за спиной.
В дверях квартиры 3F высился статный мужчина в сером костюме.
– … Доктор Грондэл?!
Секунду-другую мужчина удивленно вглядывался, не узнавая.
– Боюсь, что… – тут лицо прояснилось. – Как, доктор Карлсен? Да неужто…
– Он самый.
– Мы встречались… как его?
– Бухарест.
– Ну, конечно! Входите, чего же вы?
Мелькнула мысль извиниться и откланяться; однако тоже бессмысленно. Чему быть, того не миновать, разбираться, так разбираться. Он прошел мимо Грондэла в квартиру.
Жилье преобширное, с великолепным видом на Риверсайд Драйв и Гудзон. Из-за закрытой двери катились звуки «Революционного этюда» (в игре больше энтузиазма, чем опыта).
У Грондэла было мясистое, подвижное лицо, напоминающее почему-то изваяние на готическом соборе. Лоб, и без того высокий, казался еще массивнее оттого, что постепенно переходил в седую гриву.
– Кофе будете? Нет?? Чем вообще, начать с того, могу быть полезен?
Карлсен медлил, говорить все не хватало решимости. А, была не была!
– Я вам сейчас кое-что скажу… Кстати, прозвучит настолько абсурдно, что может даже насторожить: мол, не сошел ли я с ума…
Грондэл обнажил в улыбке крупные выступающие зубы.
– Вот как? Ну уж, по крайней мере, интересно будет.
– Кто сейчас там, позвольте спросить, играет у вас на пианино?
– Хайди, моя дочь. А что?
– Этот самый преподаватель, Карло Пасколи… вы хорошо его знаете?
– Не так уж плохо: он Хайди обучает вот уже несколько месяцев. Что-нибудь конкретно о нем?
Карлсен глубоко вздохнул, собираясь с духом.
– Звучит глупо, но мне кажется, дочь у вас, не исключено, находится в опасности.
Подвижное лицо пошло складками веселого недоумения.
– Во как! Вы считаете, он какой-нибудь преступник?
– Можно так сказать.
– Извините, но это невозможно, – Грондэл решительно покачал головой.
– Почему же?
– Будь он преступник, у него не получилось бы войти в это здание.
– Из-за вашей сигнализации? Так некоторые вполне умудряются дурить детекторы лжи. Я лично имел дело с одним типом, у которого это вполне получалось – хотя он, вроде, принимал для этого смесь седативов и алкоголя.
– Может быть. Но только не с новой моей сигнализацией. Это электронный сканер мозга, считывающий содержимое негативных участков. Один из них как раз у меня над дверью. Так что будь вы преступником, у меня бы здесь уже затрезвонило.
– Да, я один такой видел в действии, в Космическом Музее. Но если, допустим, у кого-то над мыслями абсолютный контроль?
– Таких не бывает. У машины моей такая мощность, что выявляются и считываются даже подсознательные участки. Давайте-ка покажу.
Грондэл потянулся за пультом (Карлсену вначале показалось, телевизионным), и направил его на верхний косяк двери, откуда доносилась музыка.
– Теперь сигнал такой мощный, что схитрить не получится ни у кого на свете. – И тут, не успел Карлсен слова сказать, как он приблизился к двери и громко (о ужас!) позвал: «Карло!».
Музыка прервалась. Через секунду-другую дверь отворилась; на пороге стоял тот самый молодой человек. Стоит улыбается безупречными зубами, дружелюбно так.
– Да, доктор?
– Шагните-ка вперед на пару шагов.
– Пожалуйста. – Пасколи вошел в комнату. Тут взгляд его упал на пульт, и он слегка поморщился.
– Включили свой аппарат? То-то я чувствую, просто зубы сводит.
Грондэл повернулся к Карлсену.
– Ну что? Это я доктору Карлсену демонстрирую, – объяснил он молодому человеку.
Пасколи перевел вежливую улыбку на Карлсена.
– Доктор Карлсен думает, я преступник? Ну что ж, укрывательство бесполезно.
– Нет. Я кое-что другое думаю… Вы – вампир.
Реакцию невозможно было предугадать. Пасколи невозмутимо, пожал плечами.
– А-а, вот вы о чем.
– Вы это отрицаете?
– К чему? А что в этом такого противозаконного?
Карлсена кольнуло внезапное подозрение. Он медленно повернулся к Грондэлу.
– Вы… знали!
– Безусловно.
Когда Грондэл улыбнулся, сопроводив улыбку утвердительным кивком, взгляд у него словно истаял, став пугающе прозрачным. Видя, как дрожащей алостью наливаются глаза, будто у выхваченной отсветом фар лисицы, Карлсен задохнулся, чувствуя захлопывающуюся западню. Словно глубокая яма разверзлась перед взором. Он инстинктивно подался назад и, получив подсечку от коварного подлокотника кресла, глухо в него шлепнулся.
– Извините, – спохватился Грондэл. – Я не думал, что вызову беспокойство. Это просто знак взаимного узнавания, вроде рукопожатия у масонов. Хайди! – позвал он, повернувшись. В дверях показалась высокая блондинка. – Это и есть доктор Карлсен, господин, про которого я рассказывал.
Карлсен попытался встать, но ноги сделались будто ватные, причем как-то по-странному.
– Вы знали обо мне?
– Знали, причем давно, – ответил Грондэл. – Прикидывали, сколько же времени пройдет, прежде, чем вы сами обо всем догадаетесь. Девушка, выйдя, остановилась перед Карлсеном с сочувственной улыбкой (зубы – просто заглядение).
– С вами все в порядке?
Карлсен оторопело кивнул. Девушка повернулась к отцу и укоризненно заметила:
– Ты взял у него энергию. Немного, но все равно взял.
– Я же не специально.
– Да уж, – было видно, что она не особо-то верит.
– Тогда почему не вернуть ее обратно? – предложил Грондэл.
– Ладно. – Ее пальцы шелковисто скользнули Карлсену по руке. – Встаньте-ка. – Она легонько потянула, и он послушно поднялся. – О-о, – девушка одобрительно окинула его рост. – Мне высокие мужчины нравятся.
– Спасибо, – Карлсен чувствовал у себя на лбу испарину.
Действительно, дочь права, жизненного поля поубавилось. Словно в живот кто саданул. Девушка, расстегнув Карлсену куртку, пронырнула ладонями ему подмышками и легонько прижала пальцы к его лопаткам. Затем, встав на цыпочки, припала губами к его рту.
Такой оборот не удивил, контакт с ее жизненным полем заранее дал знать, что именно это и произойдет.
Губы были полные, чувственные. Стоило ей слегка надавить пальцами, как он ощутил трепет блаженства, усилившийся вместе с тем, как она влажно провела ему по губам языком. Карлсен через плечо мелькнул взглядом на двоих мужчин, наблюдающих с каким-то странно отсутствующим выражением лица. По мере того как Хайди плотнее налегла ртом, он ненароком отметил, что она не пытается прижиматься низом живота. Но через секунду-другую ее левая рука добралась до его брюк и, расстегнув ширинку, аккуратно нащупала пенис. Любопытно, что при этом он не испытал никакого смущения – жест показался абсолютно несексуальным, будто взяли за руку или за мочку уха. Но вот снова оживились ее губы, и тогда проявилось различие. Из ее прохладной ладони заструилось слабое электрическое течение, устремляясь вверх через низ живота и бедра. Через несколько секунд ее рука держала уже литой стержень. До Карлсена вдруг дошло, что энергия в нем поднимается от поясницы и проходит через грудную клетку. Затем круг замыкается. Из ее левой руки энергия поступает в пенис, дальше проходит вверх через живот и грудь, ровным мреющим теплом клубясь в том месте, где сзади к спине приложена другая ее ладонь, затем через его губы передается к ней. Далее, похоже, энергия проходит через нее и опять поступает через левую ладонь. Недочет был единственно в том, что рука держали его стержень неподвижно – приятнее, если бы ласкала. Хайди, похоже, это почувствовала: приток энергии усилился, пока ощущение не назрело настолько, что желание шевелиться сошло на нет. Через секунду, когда ощущение стало уже нестерпимым, Хайди отодвинулась. Контакт прервался, одновременно перестало усиливаться и возбуждение, так что до извержения (это при людях-то!) дело не дошло.
– Ну как, легче? – поинтересовалась Хайди.
– Да. Намного.
– Лучше не кончать: энергия хоть и понемногу, но расходуется.
Карлсен, спохватившись, спрятал пенис и застегнулся. Слабости как не бывало. Тут Хайди неожиданно опустилась в освободившееся кресло.
– Теперь ты устала, – заметил отец.
– Есть немного.
– Она у меня щедрая, – улыбнулся Грондэл Карлсену.
Карлсен посмотрел сверху вниз на белокурые волосы, тугим хвостом собранные сзади на шее, и такая вдруг охватила нежность, стремление защитить.
– А она энергию не забирает? – спросил он.
– Конечно, как и мы все. Только ей нравится еще и отдавать.
Карлсен теперь замечал, что, как только опала эрекция, внутри словно закрыли кран: что-то перестало вытекать наружу. И вот (ощущение, будто наполняется емкость) энергия из низа живота приятно потекла вверх, проникая одновременно в бедра. Это совершенно не походило на энергию, которую он впитывал из Линды Мирелли. Та напоминала какой-нибудь тяжелый, питательный напиток. Эта была легче, и словно искрилась в венах. А ведь, действительно, похоже чем-то на шампанское. И возникало еще ощущение зелени, словно листва упруго дрожит на ветру.
Пасколи присел возле девушки на спинку кресла.
– Ну что, снова за Шопена?
Хайди сделала страдальческое лицо.
– Пожалуй, да, – она с надеждой подняла глаза на отца.
– Тебе еще заниматься и заниматься, – беспощадно подытожил тот.
– Ну ладно, – Хайди встала. – Только что-нибудь понежнее.
Она, не оглядываясь, вышла, оставив Карлсена в недоумении: не рассердилась, не обиделась ли?
– Как насчет кофе? – спросил Грондэл.
– Благодарю.
Грондэл, пройдя к серванту, коснулся сенсора кофейника; тот с готовностью выдал струйку пара. Из соседней комнаты лились звуки шопеновского этюда. Секунду спустя Грондэл подал Карлсену чашку, свою, прихватив с собой в кресло.
– Что ж, доктор, теперь вы знаете, каково быть внуком великого Олофа Карлсена.
Карлсен не ответил, пригубляя кофе.
– Хороший? – поинтересовался Грондэл.
– Отличный! – в этом любопытном состоянии повышенной энергетики кофе казался как никогда вкусным.
– Ваш философ Шопенгауэр, – заметил Грондэл, – сказал бы, что это иллюзия. А между тем вы сейчас пьете кофе таким, как он есть на самом деле.
Он откинулся в кресле, скрестив ноги, и продолжил:
– Вы, наверное, знаете, в чем у вас, людей, проблема? Вы недозаряжены энергией, все равно, что фирма с недостатком капитала. А потому никогда не ощущаете жизнь в том виде, в каком она действительное есть. Недозаряженный человек обитает как бы в полусне. Так что вы должны научиться повышать свой, заряд.
Карлсена не тянуло на философскую дискуссию – не из нетерпения – из-за ровно горящего чувства собственного физического присутствия. Энергия Хайди наполняла, подобно какой-нибудь сладкой эссенции с ее, женским, привкусом. Без малого так, будто часть его самого магически преобразовалась в Хайди Грондэл. Итог – ощущение, что ты здесь, всецело и безраздельно в данном моменте, и никаким просто мыслям не затмить этой физической наполненности.
– Я слышу, вы говорите: «Вы, люди», – заметил Карлсен. – А сами вы, получается, нет, что ли?
– Почему же, некоторые вполне да. Дочь у меня, например, родилась на Земле, так что может считаться здешней. А вот я – один из истинных Ниотх-Коргхай, тех, кого вы называете «космическими вампирами».
– Мне почему-то казалось, они непременно должны быть злые.
– Некоторые и были, но их уничтожили. Мы усвоили урок. С остальными людьми сосуществуем теперь мирно.
Взгляд, хотя и уставленный на Карлсена неподвижно, больше не был пронизывающим; единственным его стремлением было поддерживать связь.
– Мы забираем энергию, хотя и в малых количествах, так что никто не замечает. А те, у кого забираем регулярно, постепенно привыкают вырабатывать ее больше, и испытывают дискомфорт, стоит нам перестать.
– Как дойные коровы, – произнес Карлсен.
– Да, уместное сравнение. Коров нужно доить, иначе они чувствуют себя неуютно. Вреда от этого никакого.
– Как та девушка-японка, которую доит Карло?
Грондэл размеренно кивнул. На массивном лице – ни намека на то, что критика пришлась по адресу.
– Карло все нам об этом рассказал. Я не совсем его одобряю. Хотя он не из нашего числа.
– Разве? – ошарашенно переспросил Карлсен.
– Именно. Он человек, как и вы.
– Тогда… как же он стал вампиром?
– Он им уже был. Вам известно, что в Италии и на Корсике очень сильна традиция колдовства. Карло – потомок целого поколения ведьм.
– Не понимаю. Разве колдовство не чистой воды вымысел?
Грондэл досадливо покачал головой.
– Что вы, что вы. Ведьмы так же реальны, как и медиумы, между ними, фактически, много общего. И те и другие способны контактировать с бесплотными духами.