Уилсон Слоан. Место летнего отдыха

   После ужина она пошла к себе, сказав, что хочет почитать. Пульсирующая боль пронзала ее голову так сильно, что, казалось, она готова развалиться на части. Зажав уши ладонями, девушка упала на кровать. Этой ночью ее мучили кошмары, какие она, проснувшись, не могла вспомнить, но при этом она так металась, что зацепила и сбросила с ночного столика на пол лампу; в результате с криком «Что случилось?» прибежал отец.
   Испуганно моргающими глазами она смотрела на высокого мужчину в синем халате, стоящего в ногах ее кровати.
   – Кажется, мне приснился страшный сон, – сказала она.
   Утром Молли встала с явным ощущением катастрофы. Заставив себя позавтракать, она надела купальник, пошла на пляж и села там, сжавшись в комочек, на песок, жалкая подавленная фигурка под ярким утренним солнцем.
   Вскоре появился Джон, в одних плавках, бодрый и уверенный в себе, и с размаху бросился с ней на песок – молодой атлет, покоривший мир. Он взял ее за руку, жестом бесконечной нежности дотронулся до ее запястья и спросил.
   – Сегодня тебе получше?
   – Здесь нам нельзя держаться за руки, – сказала она. – Кто-нибудь увидит.
   – Это что – противозаконно?
   – Джонни! Это неприлично!
   – Ладно, – согласился он и отпустил ее руку.
   На них с любопытством взглянул какой-то старик, босиком в одних шортах проходивший мимо по кромке воды.
   – Уйдем отсюда, Джонни, – попросила Молли. – Давай прогуляемся.
   Они не спеша пошли вдоль берега, и Джон расспрашивал ее о школе; говорить с ним было легко, но, как ни странно, эта новая простота в общении не распространялась на ее страхи, ее ужас, ее вину, таившиеся в ее душе темным островком, приближаться к которому не смел даже он.
   У залива со стороны пляжа появились две немолодые женщины в больших соломенных шляпах и длинных, почти до щиколоток, выцветших сатиновых платьях. Они что-то весело кричали друг другу, с радостными воплями бегали туда-сюда, словно маленькие дети, поймавшие рыбку. Чтобы избавиться от их любопытных взглядов, Молли направилась в дюны в поисках укромного места, и почти тут же Джон стал ее целовать, крепко прижав к себе.
   – Нет! – ответила она с отчаянием.
   Он сразу же отпустил ее, ничего не понимая.
   – Почему?
   – Потому что я все еще боюсь, – Молли явно преуменьшала всю степень тяжести своего состояния.
   – Боишься родить?
   – Да. Это и другие вещи, которые не могу объяснить.
   – Если и вправду окажется, что у тебя будет ребенок, мы смогли бы пожениться сразу.
   – Нет. Не сейчас. И не таким образом.
   – Ты права, я знаю, мы должны быть благоразумны, ждать и все такое, – монотонно произнес Джон.
   – Да, – Молли говорила очень серьезно. – Мы должны вести себя хорошо.
   – Я не знаю, что значит хорошо, – признался он уныло.
   – Ты ведешь себя плохо, Джонни? – спросила пораженная Молли. – Ты делаешь это и с другими девушками тоже?
   – Нет, – ответил он. – Я просто не знаю, что означает это слово – «хорошо». «Хорошо» ли будет, если лет пять мы почти не будем встречаться? Одиночество – это «хорошо»?
   – Я имею в виду совсем другое, – сказала она.
   – Твои плечи, на мой взгляд, – это хорошо, – заметил он. – А твоим лодыжкам я ставлю оценку «отлично».
   – Джонни, прошу тебя, перестань!
   – За руку мне тоже нельзя тебя брать?
   – Конечно, можно, но ты же не можешь остановиться!
   – Я просто хочу держать тебя за руку, больше ничего, – сказал он.
   Под порывом ветра на дюнах зашуршала трава, зашелестели листья низкорослых пальм, и Молли вздрогнула от неожиданности, думая, что там кто-то есть. «Плохо, если нас заметят в таком уединенном месте, – подумала она, – даже если мы будем всего-навсего держаться за руки». За гребнем песка может притаиться кто угодно: мальчишки, бродяги, ловцы птиц, любители подглядывать за переодевающимися и даже отец, вышедший на прогулку. Казалось, тени на песке и даже облака в небе возмущенно смотрят на тебя. Она словно оцепенела от страха и сказала:
   – Джонни, нас не должны здесь видеть. Пойдем пройдемся.
   – Пошли. Если тебе так хочется.
   – Давай искупаемся.
   – Терпеть не могу плавать, – ответил он. – Вода холодная.
   – Прошу тебя, искупаемся. Потом вернемся домой, и ты поболтаешь с папой и своей мамой. Очень важно, чтобы со стороны мы выглядели как обычно.
   – Да, конечно, – согласился он.
   – А не взять ли нам велосипеды? Сто лет не гоняла на велике.
   – Было бы неплохо, – оживился он.
   – Пошли, – позвала она. – Догоняй!
   Она легко снялась с места и побежала впереди него, вздымая ногами песок. Он догнал ее у самой воды, и они вместе бросились в море, вынырнули из-под первой большой волны, задыхаясь и крича, словно индейцы.

Глава 24

   Каникулы подходили к концу, и атмосфера в доме Кена становилась все напряженнее, а застенчивость и сдержанность Молли – все заметнее. Казалось, она не могла разговаривать ни с Сильвией, ни с Кеном, а когда к ней обращались, обычно отводила глаза. Сильвия пришла к убеждению, что Молли, должно быть, слышала про них с Кеном такие ужасные вещи, что оставаться вежливой, к чему она без сомнения стремилась, стало для бедного ребенка мукой. Джон, если не гулял где-то с Молли, почти постоянно сидел за пианино, и во время немногих бесед, завязанных по инициативе Сильвии, был учтив, но уклончив. Его взгляд был тревожен и печален, а музыка, которую он играл, представляла собой дикую смесь восторга и печали. «Причина восторга, очевидно, – Молли, – думала Сильвия, – ну, а отчаяние можно записать на мой счет». Ее утешало только то, что в один прекрасный день Молли и Джон станут достаточно взрослыми, чтобы простить. «Все дети проходят стадию, когда они презирают своих родителей, – мрачно говорила она себе. – Из-за развода все это протекает немножко хуже». В день накануне отъезда Молли они с Джоном сидели в том месте, где ураган пробил в дюнах брешь, но теперь оно не казалось достаточно уединенным.
   – Кто-нибудь может пройти, – сказала Молли. Деваться было некуда.
   – Молли, – сказал он неожиданно, – дом, в котором я когда-то жил, – старый мотель, – закрыт, заперт и выставлен на продажу.
   – О нет, Джонни! – воскликнула она. – Только не в пустом доме. От одной мысли об этом у меня мороз по коже.
   – Там нас никто не найдет.
   – Нет, – возразила она.
   – Я хорошо знаю это место. В подвале разбито окно. Можно забраться.
   – Боюсь даже думать об этом.
   – Ты все беспокоишься, что нас кто-то увидит, – сказал он. – Я думал…
   – Прошу тебя, Джонни, умоляю в последний раз. Нет.
   – Хорошо, – согласился он. – Я не должен тебя пугать. Все время твержу себе об этом.
   Он протянул руку и с таким беспредельным страстным желанием дотронулся до ее лодыжки, что она была тронута.
   – Бедный Джонни, – пожалела его она.
   – Конечно, я неправ, – сказал он. – Ясно, как дважды два.
   – Не переживай так. Он погладил ее ступню.
   – Ты когда-нибудь видела ногу?
   – Да, – засмеялась она.
   – Я имею в виду, по-настоящему присматривалась?
   – Конечно.
   – Она очень красивая. Смотри, какая она. Этот изгиб, словно стальная пружина. А эти стальные струны, прямо под кожей. Чудо.
   – В таком случае кругом полно чудес, – улыбаясь, заметила она. – Только здесь уже целых четыре.
   – Да, – согласился он. – Хотел бы разбираться в чудесах получше.
   – Хочешь стать врачом?
   – Нет. Ни за что на свете не смог бы разрезать ногу, – он обвел пальцами вокруг ее лодыжки. – Она мне нравится такая, какая есть.
   – Поцелуй меня, Джонни.
   – Не могу. От этого настроение у меня еще больше испортится. Или снова тебя напугаю. Не стоит этого делать, потому что получается односторонне. Я только что это понял.
   – Вовсе не односторонне! – недоумевая, воскликнула она.
   – Нет, именно так.
   – Джонни, ты не думай, что я не люблю тебя! Просто я ужасно боюсь!
   – Я знаю.
   Он растянулся на песке, его гибкое тело, успевшее покрыться загаром, застыло в странной позе трупа. Глаза он закрыл от солнца, а о том, что он дышит, можно было судить лишь по едва заметному вздыманию груди. Он молчал.
   Она сидела рядом с его головой, глядя на него сверху вниз.
   – Я люблю тебя, Джонни, – призналась она. Он улыбнулся, не открывая глаз.
   – Думать об этом будет хорошо.
   – Правда.
   – Конечно. Я тоже люблю тебя.
   Она смотрела на него, испытывая непонятное жуткое чувство, словно она убила его: картина завершена, женщина-убийца сидит рядом со своей жертвой. Он казался совершенно спокойным, лицо безмятежно, голос добрый, никакой притворной меланхолии, но странным образом мертв.
   – Мы будем часто писать друг другу, Джонни, – сказала она. – Каждый день.
   – А иногда дважды в день.
   – Жаль, мама не разрешит приезжать к тебе. Может, я смогу заставить ее передумать.
   – Может быть.
   – Летом, может быть, удастся уговорить ее отпустить меня на Пайн-Айленд.
   – Было бы великолепно.
   – Мама может передумать и разрешить тебе приезжать ко мне в школу, да ты и так смог бы приехать.
   Он повернулся на бок, лицом к ней, и сказал:
   – Мы должны посмотреть фактам в глаза, Молли. Твоя мать сделает все, что в ее силах, чтобы нам было как можно труднее встречаться. Она хочет разлучить нас, и, вполне вероятно, у нее это получится, по крайней мере на долгое время.
   – Будем терпеть до конца, – предложила Молли.
   – Я вот лежу и думаю, что из этого получится. Без дураков, Молли. В воскресенье мне обратно в школу. В прежнюю комнату. К этому надо еще привыкнуть.
   – Мне тоже. Я, как и ты, совсем не хочу возвращаться.
   – Я знаю, – сказал он.
   – Каждый день в три часа мы играем в волейбол. Ненавижу волейбол.
   Он засмеялся.
   – Еще мы играем в хоккей на траве, – продолжила она. – Там есть одна здоровенная девица, которая все время гоняется за мной. Я от нее увертываюсь, а остальные девочки из-за этого злятся.
   – Не вступай с ней в споры, – предупредил он. – Не хочу, чтобы тебе переломали кости.
   – Для сохранения прямой осанки нас заставляют носить на голове книги, – продолжала Молли. – У нас есть учительница, ее зовут Риггли. Кроме шуток. И она, когда идет, так виляет бедрами, что полностью соответствует своему имени.
   Молли поднялась на ноги и, к великому удивлению Джона, превратилась в настоящего пантомима.
   – Мисс Риггли говорит: «Девушки, вы должны понять, насколько важно уметь правильно входить в комнату. В дверях вы должны приостановиться и представить себе, что глаза всех присутствующих устремлены на вас. Так ли это на самом деле, не имеет ни малейшего значения. Вы должны это чувствовать. Вы должны двигаться как королевы». Потом, – заключила Молли, – она входит, виляя бедрами. Вот так.
   И она семеня ногами, очень похоже продемонстрировала ходульную жеманную походку.
   – Так ходят королевы? – смеясь, спросил Джон.
   – Никогда не видела королеву. Думаю, мисс Риггли тоже.
   – Мне нравится твоя походка, – заметил Джон. – Не дай мисс Риггли ее испортить.
   – Вряд ли она обрадовалась бы, услышав это, – возразила Молли. – Она говорит: «Молли Картер, что мне с вами делать? Вы не хотите учиться правильно входить в комнату и не хотите учиться правильно сидеть».
   – Сидеть? – изумленно спросил Джон.
   – Да, сидеть. Это полагается делать вот так. Аккуратно сложив перед собой ладони, Молли манерно огляделась, изображая великую осторожность, и опустилась на песок.
   – Мне нравится, когда ты сидишь, как обычно, – сказал Джон. – Ты ее не слушай.
   – После того, что произошло, Джонни, в школе будет не так уж плохо, – мягко проговорила она. – И вообще, все остальное тоже будет не так плохо. И все благодаря тебе.
   – Пойдем, – присаживаясь, предложил Джон. – Нам пора возвращаться. Сегодня в отеле танцы. Хочешь пойдем?
   – Джонни, – попросила она, беря его за руку. – Поцелуй меня разок.
   – Нет! – резко ответил он. – И без того тяжко – зачем усугублять?
   – Один поцелуй – это трудно?
   – О, Молли. Тяжело остановиться после этого. Я стараюсь изо всех сил поступать так, как ты хочешь.
   – Именно сейчас я хочу поцеловаться.
   Он поцеловал ее. Когда их губы разомкнулись, она проговорила:
   – Я пойду с тобой сегодня вечером. Куда ты захочешь.
   – Не говори так, – выпалил он. – У меня не хватит сил отказаться.
   – Я бы не предложила, если бы ждала твоего отказа.
   – О, Молли! – воскликнул он и, притянув ее к себе, зарыл лицо в ее волосах. – Я не хочу тебя пугать.
   – Я люблю тебя, Джонни, – сказала она. – Никогда не забывай об этом.
   – Хочу попросить тебя первым пойти в мотель, посмотреть, все ли там в порядке, – благоразумно заметила Молли, когда они шли по пляжу в сторону дома. – Папе я скажу, что мы идем в кино. У нас будет полно времени.
   – Хорошо, – согласился Джон.
   – В центре, в «Бижу», опять показывают «Кинг-Конга». Давным-давно я видела этот фильм, так что, если меня о нем спросят, знаю, что ответить.
   – Ладно, – сказал Джон. – Молли, если ты не хочешь делать этого, ради Бога, давай не будем.
   – Молчи. Ты смотрел «Кинг-Конга»?
   – Нет.
   – Ну, тогда я лучше тебе расскажу, вдруг спросят, как тебе понравилось. Фильм действительно очень старый, его все время подновляют. Там такая огромная обезьяна, горилла или орангутанг или что-то подобное, сохранившаяся с доисторических времен. В ладони своей руки она уносит девушку, Фэй Рей, кажется, так.
   – О, Молли, – признался он. – Я начинаю чувствовать себя ужасно.
   – Почему?
   – Я заставляю тебя делать то, что ты не хочешь.
   – Я никогда не делаю того, что мне не хочется, – сказала она. – Спроси мисс Риггли.
   – Ты уверена? Планируя все заранее, мы поступаем как-то расчетливо что ли.
   – Нам приходится быть практичными, – ответила она. – Теперь послушай о «Кинг-Конге», а то папа может что-нибудь заподозрить, начать задавать вопросы и потом… Джонни!
   – Да?
   – Джонни, – сказала она, становясь невероятно серьезной. – Я не хочу попасться. Ты говорил, есть какой-то способ, чтобы потом не было детей.
   – Да.
   – Ты можешь так сделать?
   – Да.
   – Это ужасно, – вздохнула она. – Почему все должно быть так ужасно?
   – Я не знаю, – он пришел в полное замешательство. – Ужасно то, что… я не знаю.
   – А игра стоит свеч, Джонни?
   – Нет, – прозвучало это искренне. – Для тебя не стоит, – добавил он.
   – Как для тебя, так и для меня.
   – Нет, Молли, – возразил он. – К черту все это. Свожу тебя на танцы, а завтра сяду в поезд, и все на этом. Будем переписываться.
   – Для тебя игра стоит свеч, – заявила она тоном, не терпящим возражений.
   – Да, – признался он. – Врать не буду. Не знаю, почему, но – да. Я знаю, это ужасно. Может быть, я ужасный человек. Не знаю.
   – Хорошо, Джонни, – согласилась она. – Если это так важно для тебя, то для меня точно так же важно.
   Они продолжали идти вдоль побережья.
   – Насчет «Кинг-Конга», – продолжила она. – Если тебя спросят. В самом конце этот орангутанг или кто там забирается на «Эмпайер стейт билдинг», и тут прилетают самолеты и убивают его. Он отмахивается от них, как от мух, но его все равно убивают. В общем-то печальная история.
   – Кошмар, – вздохнул Джон.
   – Если кто-нибудь спросит, рассказывай конец, – сказала Молли. – Как раз этот момент запоминают все.
   Он оставил ее дома, взял электрический фонарик и отправился на разведку в старый мотель. К этому времени почти стемнело.
   Подвальное окно, как он и предполагал, оказалось действительно сломанным. Он легко открыл его и спустился в маленькую кладовую. Темнота, хоть выколи глаза. Джон зажег фонарик. Прикрыв ладонью свет, чтобы его не заметили с улицы, он нашел лестницу, ведущую на первый этаж. В темноте его пальцы на стекле фонаря светились красным дьявольским светом. Старая знакомая кухня, холл. Казалось, маленькое фойе с покрытой белой материей мебелью населено привидениями; в воздухе стоял запах нафталина. По винтовой лестнице с железными перилами, по которым когда-то так часто пробегал рукой, он поспешил наверх и вошел в свою бывшую комнату. Вот она, с кроватью, где он так много плакал. На кровати громоздились два перевернутых стула, коробка с книгами и письменный стол. Вся пирамида была покрыта простынями. Он снял их, поставил мебель на старые места, а одной простыней протер пыль. В нижнем ящике комода он нашел пуховое стеганое одеяло, обшитое шелком и завернутое вместе с пакетиком нафталина. Запах нафталина был невыносим. Задвижка на окне открылась легко, и он поднял скользящую раму. Свежий воздух. Снаружи знакомыми глухими ударами шумел прибой, а из-за моря только-только начал подниматься полумесяц. Ветер, словно крылья, раздвинул выцветшие миткальные занавески.
   Он спустился на первый этаж к боковой двери, запертой, как всегда, на задвижку, вышел, оставив ее открытой. Прошел шесть кварталов до аптеки. За прилавком стоял высокий старик с густыми бровями. Преодолев страх, Джон шепнул ему что-то на ухо.
   – Молодой человек, – спросил аптекарь довольно громко, – сколько вам лет?
   Джон огляделся вокруг. Других посетителей в аптеке не было.
   – Двадцать один, – пробормотал он.
   – Молодой человек, я в этом сомневаюсь. У меня у самого четверо детей и восемь внуков. Кто мог бы мне объяснить, почему тот факт, что я являюсь фармакологом, накладывает на меня обязанность способствовать…
   Джон вышел на улицу. Его лихорадило. Взглянув на часы, он увидел, что почти восемь – в это время он обещал встретиться с Молли.
   В дом его впустила худосочная цветная служанка: Кен сидел в гостиной и читал газету.
   – Привет! – он оторвал голову от чтения и улыбнулся. – Наверное, тебе нужна Молли.
   – Да, – сказал Джон. – Мы идем в кино. На «Кинг-Конга».
   – Она наверху. Сейчас спустится.
   Джон взял со стола журнал «Сатердей ивнинг пост», на обложке красовалась маленькая девочка с косичками. Он опустился в кресло и стал читать повествование о ковбое и молодой симпатичной учительнице. Послышались шаги. Он оторвал глаза от журнала и увидел перед собой Молли в желтом платье, почти золотого цвета, довольно официальном. Волосы она украсила цветком белой магнолии.
   – Пойдем, Джонни, – сказала она. – Нам пора.
   – Это ты в кино так принарядилась? – спросил Кен.
   – После фильма, может быть, мы зайдем на танцы, – ответила Молли.
   Они покинули дом через парадную дверь и пошли по асфальту.
   – Мы не можем туда идти, – сказал Джон. – Аптекарь не продал мне. Может, я возьму такси и попытаюсь купить где-нибудь еще, – в его голосе звучала боль.
   – Бедный Джонни, – заметила она. – Должно быть, тебе было очень скверно.
   – Да, скверно.
   – Просто нам придется быть поосторожнее, – вымолвила Молли.
   – Нет. Мы пойдем на танцы.
   – Ты хочешь танцевать?
   – Нет!
   – С мотелем все в порядке?
   – Да! Почему это должно быть так ужасно?
   – Не должно.
   Боковая дверь открылась бесшумно, и они молча поднялись по пыльным ступеням наверх; рука Джона светилась красным, прикрывая фонарь. Открыв дверь в свою комнату, он увидел лунный свет, струившийся через открытое окно, и выключил фонарик. С моря дул свежий ветер. Она стояла посреди комнаты, и в ее золотом платье мерцал отраженный свет луны.
   – О, Молли, – произнес он. – Я никогда не забуду…

Глава 25

   Весь вечер Кен не находил себе места. В половине двенадцатого он прекратил попытки занять себя чтением и пошел в спальню; Сильвия была уже там. Когда он открыл дверь, свет в комнате не горел, но он знал, что она не спит, страдая от приступа астмы. Дышала она мучительно тяжело, с хрипотой.
   – Сегодня тебе достается, дорогая? – спросил он.
   Глаза его привыкли к темноте, и он увидел ее сидящую в постели.
   – Кажется, да, – с трудом ответила она.
   – Аэрозолем пользовалась?
   – Пока нет. Эта гадость не дает мне уснуть.
   Он разделся, натянул пижаму и лег в постель. Сон никак не приходил. Казалось, прошло уже много времени, когда она спросила:
   – Который час, Кен?
   Включив свет на тумбочке, он посмотрел на ручные часы.
   – Четверть первого.
   – Не пора ли детям уже вернуться из кино?
   – Они собирались после фильма пойти на танцы в гостинице.
   – А… – Кен услышал звук зажигающейся спички, и лицо Сильвии озарилось светом горящей сигареты.
   – Лучше бы ты не курила в постели, – сказал он.
   – Я осторожно.
   – Это опасно, – возразил он, сдерживая непонятное раздражение. – Здесь не стоит курить.
   – Я сказала, что буду курить осторожно! – ее голос прозвучал резко.
   – Извини.
   Он закрыл глаза и попытался решать в уме математические задачи – способ, который помогал ему всегда намного лучше, чем мысленное пересчитывание овец. Сквозь открытое окно доносились отдаленные звуки музыки из радиоприемника, который где-то включили слишком громко, урчание коробки передач грузовика на автомагистрали штата. Кену казалось, что прошло уже несколько часов. Было жарко.
   – Кен, – прошептала Сильвия. – Ты не спишь?
   – Нет.
   – Сколько уже?
   Он снова включил свет.
   – Почти час.
   – Когда кончатся танцы?
   – Думаю в час.
   – Наверное, скоро придут.
   – Послушай, хватит беспокоиться за них! – сказал он нетерпеливо.
   – Я не могу не волноваться.
   – Не о чем волноваться!
   – Не знаю, Кен. Они влюблены по уши. Ты не мог не заметить.
   – Конечно.
   – В их возрасте это не просто. Они так переживают!
   – Но ведь это вполне естественно.
   – Да, но я вот лежала и думала: нам надо поговорить с ними. Как ты считаешь?
   – О чем? – он намеренно придал своему голосу безразличный тон.
   – Не знаю. У меня такое чувство, мы должны им чем-то помочь. Мы сами прошли почти через то же самое.
   – Распространять на них наш собственный опыт неправильно. Они совсем другие.
   – Я знаю, но…
   – Что, по твоему, мы должны им сказать?
   – Не знаю. Наверное, чтобы не воспринимали все слишком серьезно.
   – Думаешь, это поможет?
   – Бедный Джонни так страдал последнее время. Не хочу, чтобы к этому еще что-нибудь прибавилось.
   – Молли, черт побери, не способна причинить страданий!
   – Не нарочно, разумеется. Иногда я сомневаюсь, знает ли она, что делает. Девушка в таком возрасте… Красота – огромная сила.
   – Молли не такая!
   – О, я знаю, – Сильвия смутилась. – Но они оба так молоды!
   – С ними все будет в порядке, – ответил Кен.
   – Который сейчас час?
   – Они вот-вот придут.
   Однако в два часа Молли и Джона еще не было дома, не появились они и в три.
   – Проклятье, все же мне придется поговорить с этим парнем, – сердито сказал Кен. – Пора ему научиться отвечать за свои поступки!
   – Не сваливай всю вину на него. Полагаю, без Молли здесь тоже не обошлось.
   – С ней я тоже поговорю, – угрюмо бросил Кен. Лежа в темноте и напрягая слух, чтобы услышать звук открывающейся двери или шаги на лестнице, Кен поразился ходу своих собственных мыслей, навеянных встревоженным воображением. Перед ним предстало гротескное в своем уродстве видение Джона и Молли, занимающихся любовью, его руки на груди Молли, его губ… «Это ненормально, – сказал себе Кен. – Взрослые всегда приписывают молодым ошибки своей юности. А эти двое – невинны; они только-только вышли из детского возраста; в образе обеспокоенного отца, вызывающего в своем воображении такие фантазии о поведении своей дочери, есть что-то мерзкое».
   «Однако, черт возьми, этому парню я почему-то не доверяю, – думал он. – Эта его неестественная обходительность; в конце концов он тоже Хантер; на Барта он похож больше, чем на Сильвию, он – повторение Барта».
   С невероятной остротой Кен вспомнил свои ощущения, когда в давние времена он наблюдал, как Барт целует Сильвию, свое страстное неутолимое желание, свою немую ревность…
   «Ревность, – думал он, яростно ворочаясь в постели, – так оно и есть: я опять ревную, а это действительно противно – отец, ревнующий свою дочь к парню, который за ней ухаживает. На самом деле Джонни не похож на Барта; по-видимому, я не хотел бы видеть рядом с Молли никого вообще. Несправедливо проклинать Джонни из-за его отца».
   Тем не менее при одном воспоминании фамилии Хантеров у Кена сжимались кулаки. Как этот парень смотрел на Молли, как быстро отвечала она одним взглядом, когда не нужны никакие слова! Как она моментально вставала и шла за ним, когда Джон выходил из комнаты; эти долгие часы их отсутствия, прогулки по пляжу – внезапно свежие воспоминания стали принимать зловещий оттенок и вызвали у Кена чувство гнева.
   «Я не позволю ему воспользоваться ее наивностью, – думал он, – я поговорю с ней, предупрежу ее. Долг отца учить свою дочь, как жить в этом мире».
   В половине пятого утра эти мысли все еще продолжали крутиться в голове Кена, но тут он услышал, как кто-то мягко закрыл входную дверь, затем на лестнице раздались шаги. Он встал с кровати.
   – Кен! – сказала Сильвия. – Ты куда?
   – Они пришли. Я хочу поговорить с ними!
   – Подожди! Поговоришь утром, когда мы все успокоимся!
   – Я сделаю это сейчас!
   – Не надо! Ты скажешь лишь то, о чем потом пожалеешь. Подожди, пока все отдохнут.
   Не обращая внимания на ее слова, Кен открыл дверь спальни и вышел в коридор. В полумраке он увидел Молли и Кена, стоящих посередине лестницы, Молли на ступеньку выше Джона; она наклонилась и обнимала его, а Джон чуть ли не держал ее на весу. «Я люблю тебя», – услышал Кен; потом его тяжелая поступь спугнула их, они разъединили объятия и стояли с белыми лицами, глядя на него снизу вверх. Инстинктивно Кен отступил назад, зашел в спальню и закрыл дверь; в этот момент он не мог догадаться, насколько обезумевшим и злым показалось им его лицо, каким шоком для них было его внезапное появление на верху лестницы. Через какое-то мгновение он услышал торопливые шаги Молли, пробежавшей в свою комнату. Прислонившись к закрытой двери, Кен прижал лоб к прохладному дереву. У него кружилась голова.