Тиамак вздрогнул. Он никогда не мог понять удовольствия, которое получали его спутники в таких случаях. Этот "урок" мог кончиться смертью одного из двух мужчин, круживших друг возле друга, подняв щиты и держа наготове длинные мечи. Торн выглядел чернее самой темной ночи.
   Сперва казалось, что схватка скоро закончится. Хотя Бенигарис и был хорошим бойцом, Камарис казался существом другой породы: грациозным, как речная выдра, быстрым, как жалящая змея. В его руках Торн казался мечущимся черным мерцанием, паутиной сверкающей тьмы. Хотя Тиамак не слышал ничего хорошего о Бенигарисе, он все же не мог не пожалеть герцога. Конечно же, эта нелепая битва кончится через несколько секунд.
   Чем скорее Бенигарис сдастся, думал Тиамак, тем скорее мы уйдем с этого ветра.
   Но, как быстро стало ясно, у Бенигариса были другие планы. После первых двух десятков ударов, во время которых он казался почти беспомощным, герцог наббанайский неожиданно кинулся в атаку на Камариса, нанося сокрушительные удары по щиту старого рыцаря и легко отражая те, которыми отвечал противник. Камарис отступил, и Тиамак почувствовал, как волна тревоги пробежала по отряду Джошуа.
   В конце концов, он все-таки старый человек, старше, чем был отец моего отца, когда умер. И может быть, для этой битвы ему понадобилось даже больше отваги, чем для других.
   Бенигарис осыпал ударами щит Камариса, пытаясь ликвидировать его преимущество, и старый рыцарь начал отступать. Герцог кряхтел так громко, что все, собравшиеся на холме, слышали его, несмотря на звон мечей. Даже Тиамак, который почти совсем ничего не понимал в военных играх сухоземцев, думал, сколько он сможет выдержать такой темп.
   Но ему совсем не обязательно выдерживать долго, понял Тиамак. Только до тех пор, пока он не пробьет оборону Камариса и не найдет слабое место. Он блефует.
   Казалось, риск Бенигариса оправдался. Один из его мощных ударов застал врасплох Камариса, державшего щит слишком низко, отбил край щита и ударил по шлему старого рыцаря, заставив его пошатнуться. Толпа жадно взревела. Камарис устоял и поднял щит, как будто он стал почти невыносимо тяжелым. Бенигарис набросился на старика.
   Тиамак так и не понял, что произошло дальше. Одно мгновение старый рыцарь стоял, согнувшись, подняв щит, - казалось, он ничего не мог противопоставить сокрушительному мечу Бенигариса; потом Камарис каким-то образом зацепил щит Бенигариса своим и подбросил, так что несколько долгих секунд он висел в воздухе, как яркая золотая монетка. Когда щит упал, черное острие Торна было приставлено к вороту Бенигариса.
   - Ты сдаешься, Бенигарис? - Голос Камариса звучал чисто, но немного дрожал от усталости.
   В ответ Бенигарис отбил Торн в сторону закованным кулаком и ткнул собственным клинком в незащищенный живот Камариса. Старик согнулся, когда меч коснулся его. На миг Тиамаку показалось, что он пронзен. Но Камарис развернулся со страшной скоростью, и клинок герцога бесполезно скользнул по кольчуге, а старый рыцарь, обернувшись вокруг своей оси, нанес сокрушительный удар. Черное лезвие с хрустом пробило доспехи Бенигариса как раз под ребрами. Герцог рухнул на одно колено, пошатнулся и упал. Камарис вытащил Торн из пробоины в нагрудной пластине доспехов герцога, и струя крови хлынула оттуда.
   Рядом с Тиамаком Слудиг и Хотвиг хрипло кричали от восхищения. Джошуа не выглядел таким счастливым.
   - Милостивый Эйдон. - Он повернулся, чтобы посмотреть на двух своих военачальников с нескрываемой яростью, и встретился глазами с вранном. - По крайней мере Камарис жив, спасибо Господу. Пойдем к ним и посмотрим, что мы можем сделать для Бенигариса. Ты принес свои травы, Тиамак?
   Вранн кивнул. Они с принцем стали пробиваться сквозь толпу, быстро собиравшуюся вокруг бойцов.
   Достигнув центра, Джошуа положил руку на плечо Камариса.
   - Все в порядке?
   Старик кивнул. Он казался совершенно изнемогшим, волосы прилипли ко лбу.
   Джошуа повернулся к упавшему Бенигарису. Кто-то снял с герцога шлем. Он был бледен как норн, на губах его пузырилась кровавая пена.
   - Лежи смирно, Бенигарис. Дай этому человеку взглянуть на твою рану.
   Затуманенные глаза герцога обратились к Тиамаку.
   - Болотный человек, - прохрипел он. - Ты все-таки странный, Джошуа. Вранн встал на колени подле него и начал искать крючки на грудной пластине, но Бенигарис оттолкнул его: - Оставьте меня в покое, будьте вы прокляты! Дайте мне умереть без того, чтобы мою одежду хватали дикарские лапы.
   Джошуа сжал зубы, но сделал Тиамаку знак отойти.
   - Как хочешь. Но может быть, есть что-то, что я могу сделать для тебя...
   Бенигарис засмеялся лающим смехом, кровавые пузыри выступили на его губах.
   - Дай мне умереть, Джошуа. Это все, что мне осталось. Ты можешь получить... - Он поперхнулся кровью и закашлялся. - Ты можешь получить все остальное.
   - Почему ты это сделал? - спросил Джошуа. - Ты должен был знать, что не можешь победить.
   Бенигарис насильственно улыбнулся.
   - Но ведь я вас напугал, верно? - Лицо его исказилось, но он снова взял себя в руки. - Во всяком случае, я взял, что мне причиталось... так же, как моя мать.
   - Что ты хочешь сказать? - Джошуа смотрел на умирающего герцога, как будто никогда не видел никого, похожего на него.
   - Моя мать поняла... с моей помощью... что ее игра окончена. Не осталось ничего, кроме позора. Она приняла яд. Я пошел своим путем.
   - Но ведь ты мог бежать! У тебя оставался морской путь.
   - Бежать куда? - Бенигарис выплюнул еще один алый сгусток. - В любящие руки твоего братца и его ручного колдуна? Кроме того, эти проклятые доки теперь принадлежат Страве. Я думал, что держу его пленником, но он подтачивал мою власть изнутри. Граф обыгрывает нас всех ради собственной выгоды. - Герцог тяжело дышал. - Нет, все уже было кончено. Я понял это, когда мы отдали Онестрийский проход. Так что я сам выбрал свою смерть. Я был герцогом меньше года, Джошуа. Меня бы вспоминали только как отцеубийцу. Теперь, если кто-нибудь уцелеет, я буду человеком, который сражался с Камарисом за трон Наббана и был чертовски близок к победе.
   Джошуа смотрел на Бенигариса с каким-то непонятным выражением. Тиамак не мог не задать один вопрос.
   - Что вы имели в виду, когда сказали "если кто-нибудь уцелеет"?
   Бенигарис с презрением посморел на вранна.
   - Оно разговаривает. - Он медленно повернулся к принцу. - О да, - дыхание герцога становилось все тяжелее, - я забыл сказать тебе. Ты выиграл то, что хотел - но вряд ли это доставит тебе удовольствие, Джошуа.
   - Мне почти стало жаль тебя, Бенигарис, - сказал принц. - Но это была глупая слабость. - Он встал.
   - Подожди. - Бенигарис поднял окровавленную руку. - Тебе действительно следует знать это, Джошуа. Подожди чуть-чуть. Я не займу тебя долго.
   - Говори.
   - Ганты выползают из болот. Всадники из Озерных Тритингов и прибрежных городов залива Ферракоса разносят повсюду это известие. Они кишат там. О, их больше, чем ты можешь вообразить! - Он снова засмеялся, извергая фонтан крови. - Но это еще не все, - весело продолжал он. - Есть еще одна причина, по которой я не хотел бежать из Наббана на корабле. Килпы тоже обезумели. Ниски в ужасе. Так что, видишь ли, я не зря покупаю себе чистую и почетную смерть. Может быть, ты и твои люди скоро будете мечтать о чем-то подобном.
   - А твой народ? - сердито спросил Джошуа. - Тебе наплевать на них? Если то, что ты говоришь, правда, они уже страдают.
   - Мой народ? - Бенигарис опять вздрогнул. - Уже нет. Я мертв, а мертвые не платят долгов. И в любом случае теперь это твой народ - твой и моего дяди.
   Джошуа долго смотрел на него, потом повернулся и пошел прочь. Камарис хотел было последовать за ним, но не смог вырваться из толпы любопытных солдат и наббанайских горожан.
   Тиамак стоял на коленях подле сраженного герцога и ждал. Солнце почти коснулось горизонта и холодные тени протянулись по склону горы, когда Бенигарис наконец перестал дышать.
   12 ПЛЕННИК КОЛЕСА
   Саймон с самого начала подумал, что огромная подземная литейная была чьей-то попыткой устроить ад на земле. Пробыв здесь пленником больше двух недель, он в этом уже не сомневался.
   Он и его товарищи по несчастью едва успевали рухнуть на свои оборванные постели после надрывающего жилы дня, как один из помощников Инча - горстки людей, не таких страшных, но так же лишенных человеческого облика, как их хозяин, - орал на них, чтобы они вставали и начинали следующий. С тяжелой головой, почти падая от усталости, Саймон и другие литейщики проглатывали чашку жидкой овсянки, отдававшей ржавчиной, и спускались в литейную.
   Если в пещере, где спали рабочие, было слишком жарко, то огромная литейная была настоящей преисподней. Тугой жар охватывал лицо Саймона, так что глаза становились сухими, как ореховые скорлупки, а кожа, казалось, была готова поджариться и облупиться. Каждый день приносил нескончаемую череду обжигающей пальцы, ломающей спину работы, которую скрашивал только человек, таскавший в черпаке воду. Казалось, что вечность разделяла эти редкие глотки.
   Саймону повезло только в одном: он сошелся со Стенхельмом - единственным из человеческих обломков, работающих в литейной, сохранившим остатки порядочности. Стенхельм показал новому пленнику места, где воздух был немного более прохладным, кого из подчиненных Инча следует избегать особенно тщательно и, что самое главное, как не выделяться из общей массы. Стенхельм не знал, что у Саймона есть особая причина горячо желать, чтобы его не заметили, но справедливо полагал, что никому не следует привлекать внимание Инча, так что он научил нового пленника, чего ждут от рабочих, по большей части забитых и раболепных; Саймон научился держать глаза опущенными и работать быстро и усердно, как только Инч оказывался рядом. Кроме того, он завязал тряпкой палец, чтобы скрыть золотое кольцо. Он не хотел выпускать из рук такую ценную вещь, но понимал, что было бы непростительной ошибкой показать ее другим литейщикам.
   Стенхельм должен был сортировать куски металлического лома для тиглей. Он устроил так, чтобы Саймон присоединился к нему, и научил нового помощника отличать медь от бронзы и олово от свинца, постукивая металлом о камень или царапая его поверхность заостренным железным прутом.
   Самые невероятные вещи проходили через их руки на пути в переплавку: цепи, горшки, тележные ободья и обручи от бочек, мешки погнутых гвоздей, утюги и дверные петли. Один раз Саймон поднял искусно сработанную подставку для бутылок и узнал в ней ту, что когда-то висела на стене комнаты доктора Моргенса. Но когда он смотрел на нее, оглушенный приливом воспоминаний о счастливом прошлом, Стенхельм толкнул его, предупреждая о приближении Инча. Саймон поспешно бросил подставку обратно в кучу.
   Разобранный металлический лом относили к ряду тиглей, висевших в огне литейной над пламенем высотой с дом, питающимся нескончаемым запасом угля и раздуваемым кузнечными мехами, в свою очередь приводимыми в действие массивным водяным колесом, в три раза выше человеческого роста, работавшим безостановочно день и ночь. Огонь литейной горел с невероятной силой, и Саймону казалось чудом, что до сих пор не расплавились сами камни пещеры. Тигли, каждый из которых содержал свой металл, действовали при помощи целой системы цепей и блоков, которые также были соединены с колесом. Другая система цепей, еще больших, чем те, что приводили в движение тигли, казалось, была сделана для того, чтобы сковывать великанов; эти цепи тянулись от ступицы колеса наверх, где исчезали в темной щели в потолке литейной. Даже Стенхельм не хотел говорить о том, куда они ведут, но Саймон думал, что это как-то связано с Прейратсом.
   В редкие украденные мгновения относительной свободы Стенхельм показывал Саймону весь процесс: как лом превращается в раскаленную алую жидкость и формуется в чушки, цилиндрические куски необработанного металла. После того, как они остывали, обливающиеся потом люди оттаскивали чушки в другую часть огромного помещения, где они должны были превратиться в то, чем Инч снабжал своего короля. Доспехи и оружие, решил Саймон, поскольку в огромном количестве лома, прошедшего через его руки, он не видел никакой амуниции, кроме разве что пришедшей в полную негодность. Понятно было, почему Элиас собирается превратить каждый ненужный кусок металла в наконечник стрелы или копья.
   Дни шли, и Саймону становилось все более и более ясно, что бежать отсюда почти невозможно. Стенхельм сказал ему, что всего нескольким удалось уйти за последний год, и всех, кроме одного, быстро притащили назад. Ни один из пойманных не прожил долго после возвращения.
   И единственным спасшимся был Джеремия, подумал Саймон. Ему это удалось только потому, что Инч был так глуп, что послал его наверх с поручением. Сомневаюсь, что у меня будет такая возможность.
   Ощущение, что он попал в ловушку, так давило на него, а желание убежать было таким сильным, что временами Саймон с трудом мог это выносить. Его преследовала навязчивая идея, что он мог бы попасть наверх, ухватившись за цепи водяного колеса, в какое бы мрачное место это его ни привело. Он мечтал о том, чтобы найти туннель, ведущий в подземный лабиринт, как это было во время его первого бегства из Хейхолта, но теперь все проходы были заделаны или вели в другие части литейной. Сообщение с внешним миром осуществлялось при помощи тритингских наемников, вооруженных копьями и топорами, и за прибытием чего бы то ни было всегда наблюдал Инч или один из его надсмотрщиков. Все ключи гремели на широком поясе Инча.
   Все меньше времени оставалось у его друзей и Джошуа, а Саймон был бессилен.
   И Прейратс тоже не покидает замка, так что в любой момент он может вернуться сюда. Что, если в следующий раз он не будет так торопиться? Что, если он узнает меня?
   Как только ему казалось, что за ним никто не наблюдает, Саймон искал хоть что-нибудь, что могло бы помочь ему бежать, но немногое вселяло в него надежду. Он сунул в карман полоску железа и начал потихоньку точить ее о камень, когда все кругом спали. Если Прейратс все-таки обнаружит его, Саймон напоследок сможет хотя бы ранить священника.
   Саймон и Стенхельм стояли у кучи лома, пытаясь отдышаться. Старший порезался о неровный край какой-то железяки, и рука его сильно кровоточила.
   - Держись. - Саймон оторвал кусок от своих драных штанов и начал оборачивать полоску ткани вокруг поврежденной руки Стенхельма. Несчастный в изнеможении раскачивался из стороны в сторону, как корабль при сильном ветре. - Эйдон на древе, - огорченно выругался Саймон, - да она глубокая.
   - Больше не могу, - пробормотал Стенхельм. Его глаза над маской теперь были безжизненными, как и у остальных рабочих литейной. - Не могу.
   - Постой здесь, - сказал Саймон, потуже затягивая узел, - отдохни.
   Стенхельм безнадежно покачал головой:
   - Не могу.
   - Тогда не стой, сядь. Пойду найду водоноса, принесу тебе немного воды.
   Что-то большое и темное заслонило свет пламени, подобно горе, скрывающей поднимающееся солнце.
   - Отдохнуть? - Инч наклонил голову, поглядев сперва на Стенхельма, потом на Саймона. - Вы не работаете.
   - Он п-поранил руку, - избегая прямого взгляда надсмотрщика, Саймон смотрел на широкие ботинки Инча, с удивлением заметив, что из дырок торчат корявые пальцы. - Кровь идет.
   - У людишек всегда кровь идет, - сказал Инч, как о чем-то само собой разумеющемся. - Время отдыхать позже. Сейчас работать.
   Стенхельм слегка покачнулся, потом внезапно осел на пол. Инч посмотрел на него, потом подошел ближе.
   - Вставай. Время работать.
   Стенхельм только тихо стонал, раскачиваясь из стороны в сторону.
   - Вставай. - Голос Инча гремел, как гром. - Сейчас!
   Сидящий человек не поднимал глаз. Инч нагнулся и ударил Стенхельма в висок так сильно, что его голова качнулась в сторону. Несчастный заплакал.
   - Вставай!
   Когда и этот призыв не возымел действия, Инч поднял огромный кулак и снова ударил Стенхельма. На этот раз рабочий распростерся на полу, раскинув руки.
   Несколько других рабочих остановились поглазеть, наблюдая за происходящим с сокрушительным спокойствием стада овец, которые видят, что одну из них схватил волк, и понимают, что по крайней мере на это мгновение они в безопасности.
   Стенхельм лежал молча, едва дыша.
   Инч занес сапог над его головой.
   - Вставай, ты.
   Сердце Саймона стучало, как молот. Казалось, что все происходит слишком быстро. Он знал, что будет дураком, если вмешается: Стенхельм явно достиг предела и был все равно что мертвый. Зачем ему рисковать?
   Глупо думать о других, бранил он себя.
   - Стой. - Он знал, что это его собственный голос, но он звучал как будто из другого мира. - Оставь его в покое.
   Широкое изуродованное лицо Инча медленно повернулось. Его единственный здоровый глаз моргнул.
   - Ты не говори, - прорычал он и лягнул Стенхельма.
   - Я сказал... оставь его в покое!
   Инч отвернулся от своей жертвы, и Саймон сделал шаг назад, надеясь убежать. Но отступать было некуда. Ужас и долго сдерживаемая ярость боролись в нем. Он мечтал о канукском ноже, который отобрали норны.
   - Поди сюда.
   Саймон сделал еще шаг назад:
   - Подойди и достань меня, мешок потрохов!
   Обожженное лицо Инча скривилось в оскале, и он ринулся вперед. Саймон метнулся в сторону и повернулся, чтобы перебежать помещение. Остальные рабочие разинули рты, когда хозяин литейной с грохотом кинулся за ним.
   Саймон надеялся, что огромный человек устанет раньше, но сказались недели лишений и унижений. Сделав сотню прыжков, он почувствовал, что силы иссякают, хотя Инч пока что не догнал его. Спрятаться было негде: из литейной не было выхода. Лучше повернуться и принять бой на открытом месте, где он может лучше использовать то преимущество в скорости, которое у него еще сохранялось.
   Он нагнулся и поднял большой камень. Инч, уверенный, что Саймон уже у него в руках, медленно, но неотвратимо приближался.
   - Доктор Инч здесь хозяин, - грохотал он. - Нужно делать работу. Ты... ты должен... - Он зарычал, не в силах найти слова, подходящие для описания чудовищного преступления Саймона. Потом сделал еще один шаг.
   Саймон швырнул камень ему в голову. Инч увернулся, и камень тяжело стукнулся об его плечо. Саймон почувствовал, что его охватывает мрачное веселье, ярость, нахлынувшая на него, почти как счастье избавления. Это была та тварь, которая привела Прейратса в комнату Моргенса. Это чудовище помогло убить учителя Саймона!
   - Доктор Инч! - дико хохоча, закричал он и нагнулся за следующим камнем. Доктор? Тебе бы надо называть себя слизняком, падалью, или полоумным! Доктор! Ха! - Саймон швырнул второй камень, но Инч отступил в сторону, и снаряд не попал в цель. Большой человек бросился вперед с удивительной скоростью и быстрым скользящим ударом сбил Саймона с ног. Прежде чем он успел подняться, широкая рука сомкнулась на его предплечье. Его дернули вверх, потом бросили головой вперед на каменный пол. Он покатился, ударившись лбом о камень, и некоторое время лежал, оглушенный. Мясистые руки Инча снова вцепились в него. Его приподняли, потом ударили по лицу так сильно, что Саймон услышал гром и увидел молнию. Потом он почувствовал, что с него содрали защитную маску. От следующего удара он пошатнулся, потом руки Инча разжались, и Саймон рухнул на землю. Он остался лежать там, где упал, пытаясь понять, где он и что происходит.
   - Ты рассердил меня, - сказал глубокий голос. Саймон беспомощно ожидал следующего удара, надеясь, что он будет достаточно сильным, чтобы навеки унять тошноту и головную боль. Но прошло несколько долгих секунд, и ничего не произошло. - Маленький кухонный мальчик, - проговорил наконец Инч. - Я тебя знаю. Ты кухонный мальчик. Но у тебя волосы на лице. - Раздался звук, как будто камни со скрежетом терлись друг о друга. Прошло много времени, прежде чем Саймон понял, что Инч смеется. - Ты вернулся! - Голос его был таким довольным, как будто он наконец увидел старого друга. - Назад к Инчу! - Но теперь я доктор Инч. Ты смеялся надо мной. Больше ты не будешь смеяться.
   Толстые пальцы рывком подняли его с пола. От резкого движения он провалился в темноту.
   Саймон попытался пошевелиться, но не смог. Что-то держало его за руки и за ноги, вытянув их до предела.
   Он открыл глаза и увидел перед собой круглое, как луна, изувеченное лицо Инча.
   - Маленький кухонный мальчик, ты вернулся. - Огромный человек наклонился ближе. Одной рукой он привязал кисть Саймона к чему-то, расположенному за его спиной, потом поднял другую, сжимавшую тяжелый деревянный молоток. Саймон увидел гвоздь, приставленный к его запястью, и не смог сдержать крика ужаса.
   - Ты боишься, кухонный мальчик? Ты занял мое место. Оно должно было быть моим. Ты обратил старика против меня. Я не забыл. - Инч поднял молот и с силой ударил по шапочке гвоздя. Саймон судорожно вздохнул и рванулся, но боли не было, только давление на запястье усилилось. Инч забил гвоздь глубже, потом откинулся назад, чтобы полюбоваться своей работой. Тут только Саймон понял, что они высоко над полом пещеры. Инч стоял на лестнице, которая упиралась в стену как раз под рукой Саймона.
   Но это была не стена, как увидел Саймон мгновением позже. Веревка на его запястье была прибита к огромному водяному колесу литейной. Его второе запястье и обе лодыжки тоже были привязаны к колесу. Он распластался в нескольких локтях ниже края колеса и в десяти локтях от земли. Колесо не двигалось, а поверхность темной воды казалась дальше, чем, как он думал, должна была быть.
   - Делай что хочешь. - Саймон сжал зубы, сдерживая готовый вырваться крик. - Мне все равно. Поступай как знаешь.
   Инч еще раз подергал запястье Саймона, проверяя надежность пут. Саймон уже начинал ощущать, как под тяжестью его веса врезаются в тело веревки, а суставы рук медленно нагреваются в преддверии настоящей боли.
   - Делать? Я ничего не делаю. - Инч положил тяжелую руку на грудь Саймона и нажал: юноша задохнулся. - Я ждал долго. Ты занял мое место. Я ждал и ждал, чтобы стать доктором Инчем. Теперь ты жди.
   - Ж-ждать чего?
   Инч улыбнулся, медленно раздвинув губы и обнажив сломанные зубы.
   - Ждать смерти. Никакой еды. Может быть, я дам тебе воды - так дольше. Может быть, я придумаю... что-нибудь еще. Не имеет значения. Ты будешь ждать, - он покивал, - ждать.
   Запихнув молоток за пояс, Инч спустился по лестнице.
   Саймон повернул голову, в оцепенении следя за его движением. Инч махнул рукой одному из своих подручных, чтобы тот унес лестницу. Саймон с отчаянием следил за этим. Даже если он каким-нибудь образом освободится, то неминуемо разобьется насмерть.
   Но Инч еще не закончил. Он прошел вперед, пока огромное колесо почти полностью не скрыло его, и потянул вниз тяжелый деревянный рычаг.
   Саймон услышал скрежещущий звук, потом почувствовал, как колесо дернулось, и это внезапное движение отдалось в его костях. Оно скользнуло вниз, содрогаясь, и плюхнулось в шлюз, отчего Саймон еще раз вздрогнул.
   Медленно... так медленно... колесо начало вращаться.
   Сначала это было почти облегчением, спуститься к земле. Тяжесть перешла от его рук к запястью, потом натяжение перешло к ногам, а комната перевернулась вверх ногами. Он катился все дальше, и кровь приливала к его голове, пока он не почувствовал, что она вот-вот хлынет из ушей. Когда он опустился на самый низ, вода была совсем рядом. Он почти касался ее кончиками пальцев.
   Огромные цепи над колесом уходили вверх, в темноту.
   - Долго не мог остановить его, - прогремел перевернутый Инч. Воздуходувные мехи не работают. Черпаки не работают. И башня красной крысы колдуна не вертится. - Он стоял некоторое время и смотрел, как Саймон начинает медленно подниматься к потолку пещеры. - Оно много чего делает, это колесо. Здоровый глаз чудовища сверкал в красноватом свете литейной. - Убивает маленьких кухонных мальчиков. - Он повернулся и неуклюже двинулся через литейную.
   Запястья Саймона были так крепко привязаны, и его так растянули на широком ободе колеса, что он почти не двигался. И было не так больно, как вначале. Он был голоден, и это оставляло его сознание достаточно ясным, чтобы думать; мысли его крутились гораздо быстрее, чем удерживающее его колесо. Он перебирал в голове события, которые привели его сюда, и дюжины разнообразных путей бегства.
   Может быть, Стенхельм придет, когда все заснут, и освободит его, говорил он себе. Если повезет, неуклюжий надсмотрщик даже не заметит, что он бежал. Но куда он денется? И с чего он взял, что Стенхельм еще жив или что он захочет рисковать жизнью ради спасения человека, которого едва знает?
   Кто-нибудь еще? Но кто? Никого из остальных литейщиков не волновало, жив он или умер, и Саймон не мог винить их за это. Как можно думать о другом человеке, когда каждое мгновение полно борьбой за глоток воздуха, невыносимой жарой и тяжелой работой по прихоти звероподобного надсмотрщика.
   И на этот раз с ним не было друзей, которые могли бы спасти Саймона. Бинабик и Мириамель, даже если бы они каким-то образом пробрались в замок, уж конечно, никогда не пошли бы в литейную. Они ищут короля - и, кроме того, у них нет никакой причины думать, что Саймон еще жив. Те, кто спасал его раньше - Джирики, Джошуа, Адиту, - были далеко в степях или маршировали к Наббану. Друзей, которые некогда жили в замке, больше нет. Даже если он как-то умудрится освободиться от этого колеса, куда он может пойти? Инч поймает его снова, и тогда ему может не прийти в голову другая такая же медленная пытка.