Уильямс Тэд. Поворот Колеса

   Так он поступил и на этот раз. Поболтав коричневой ногой в Стефлоде, невзирая на ледяной холод и ветер, он возвращался в лагерь немного приободренным, когда мимо него метнулась темная фигура. Белые волосы странною существа развевались по ветру, и, кто бы это ни был, он двигался быстро, как стрекоза, намного превосходя в скорости нормального человека. У Тиамака было всего мгновение, чтобы зачарованно посмотреть вслед легкой фигуре, прежде чем новый темный силуэт пронесся следом. Это была птица, очень большая, летевшая низко над землей, словно охотилась за первым беглецом. Когда обе фигуры скрылись в направлении центра лагеря принца, Тиамак несколько минут стоял в оглушившем его изумлении. Наконец он осознал, кто была первая фигура.
   Женщина-ситхи! подумал он. Но почему ее преследует коршун или сова?
   В этом было мало смысла, но и сама Адиту оставалась для Тиамака существом совершенно загадочным. Она не походила ни на что, когда-либо виденное им, и, если говорить честно, немного пугала вранна. Но что могло гнаться за ней? Судя по выражению лица она бежала от чего-то ужасного. Или к чему-то ужасному, понял он и ощутил болезненный спазм в желудке. Она торопилась к лагерю.
   Тот, Кто Всегда Ступает по Песку, молился Тиамак на ходу. Защити меня — защити всех нас от зла. Сердце его теперь билось быстро, гораздо быстрее, чем шаги его бегущих ног. Это проклятый год!
   Достигнув ближайшего края палаточного города, он почувствовал мгновенное облегчение. Было тихо; вдалеке горело несколько костров. Но тишина была слишком полной, решил он секундой позже. Было не так уж рано, но все-таки до полуночи оставалось еще порядочно времени. Вокруг должны быть люди, или, по крайней мере, должен был бытъ слышен какой-то шум от тех, кто еще не уснул. Что могло случиться?
   Прошло уже долгое время с тех пор, как он мельком увидал летящую птицу — теперь у него не было сомнений, что это была сова — и он заковылял в том направлении, куда она скрылась, тяжело дыша: его раненая нога не привыкла к бегу и теперь горела и пульсировала. Вранн старался не обращать на нее внимания.
   Тихо, тихо — здесь было тихо, как в стоячем пруду. Палатки казались темными и безжизненными, как камни, которые сухоземцы ставят над могилами своих мертвых.
   Но что это? Тиамак снова почувствовал спазм в желудке. Какое-то движение! Одна из палаток неподалеку качнулась, словно от ветра, и источник света внутри нее отбросил на стены странные движущиеся тени.
   Увидев это, Тиамак ощутил нечто вроде жжения в носу и почуял странный мускусный запах. Он судорожно чихнул и чуть не упал, но вовремя восстановил равновесием Вранн заковылял к палатке, пульсировавшей светом и тенью, словно внутри рождалась какая-то чудовищная тварь. Он попытался закричать или как-то поднять тревогу, потому что страх делался все сильнее и сильнее — но не мог издать ни звука. Даже его болезненно-хриплое дыхание теперь стало слабым и еле слышным. В палатке тоже царила странная тишина. Подавляя страх, он схватился за клапан и отбросил его.
   Сперва Тиамак не видел ничего, кроме темных фигур и яркого света — почти то же самое, что видно было на наружных стенах палатки. Через несколько мгновений картина обрела резкость.
   У дальней стены палатки стоял Камарис. Казалось, он был ранен, потому что его щека и волосы были испачканы черным ручейком крови. Он кружился на месте, словно внезапно потерял разум. Но даже согнувшись и прислонившись к стене, старый рыцарь выглядел рассвирипевшим, как медведь, окруженный стаей гончих. У старика не было меча, но в одной руке он сжимал полено и размахивал им, отбиваясь от одетой в черное фигуры, в чьих белоснежных руках был зажат какой-то блестящий предмет.
   У ног Камариса брыкалось еще более непонятное существо, хотя Тиамаку и показалось, что он видит обтянутые черным руки и светлый нимб волос Адиту. Третий нападающий, также одетый в черное, скорчился в углу, защищаясь от трепещущей, бьющейся тени. В ужасе Тиамак снова попытался позвать на помощь, но снова не мог издать ни звука. Действительно, несмотря на смертельную по виду битву, палатка была погружена в абсолютную тишину, сели не считать невнятных звуков ударов и возбужденного хлопанья крыльев.
   Почему я ничего не слышу? в отчаянье думал Тиамак. Почему я не могу издать ни звука? В бешенстве он пытался найти что-нибудь, что могло послужить оружием, проклиная себя за небрежность: его нож остался в палатке, которую он делил со Стренгьярдом. Ни ножа, ни рогатки, ни духовой трубки — ничего! Та, Что Ждет Всеобщего Возвращения, без сомнения, спела сегодня его песню.
   Что-то большое и мягкое, казалось, ударило его по голове, заставив упасть на колени, но когда он поднял голову, все три сражения продолжались, и ни одно из них не могло близко коснуться его. Голова его пульсировала даже сильнее ноги, а сладковатый запах был удушающе крепким. Тиамак медленно пополз вперед, и его; рука коснулась чего-то твердого. Это был меч Камариса, черный Торн, так и не вынутый из ножен. Тиамак знал, что меч слишком тяжел для него, но все же вытащил клинок из-под груды тряпья и встал, теперь держась на ногах так же неустойчиво, как Камарис. Что было в воздухе?
   Меч неожиданно показался вранну легким, несмотря на тяжелые ножны и пояс. Он высоко поднял Торн, сделал несколько шагов вперед и замахнулся на то, что он считал головой напавшего на Камариса. Отдача отбросила его руку назад, но существо не упало. Вместо этого оно медленно, повернуло голову. Два горящих черных глаза сверкали на мертвенно-белом лице. Горло Тиамака конвульсивно сжалось. Даже если бы он сохранил голос, в этот момент ему не удалось бы издать ни звука. Он поднял дрожащие руки, сжимая меч, чтобы ударить снова, но белые руки существа метнулись вперед, и Тиамак был отброшен назад. Комната, кружась, ушла куда-то, меч вылетел из его помертвевших пальцев и упал на траву, покрывавшую пол палатки.
   Голова Тиамака была тяжела как камень, но с другой стороны он не почувствовал боли от удара. Что он действительно чувствовал, так это то, что разум уходит от него. Он попытался заставить себя снова подняться на ноги, но смог только встать на колени. Вранн согнулся, трясясь, как больная собака.
   Он не мог говорить, но к несчастью не потерял зрения. Камарис пошатывался, мотая головой, очевидно чувствуя себя немногим лучше вранна. Старик пытался не подпускать к себе атакующего, чтобы поднять что-то с земли — меч, смутно понял вранн, черный меч. Ему мешали дерущиеся на полу Адиту и ее противник и его собственный враг, которого он пытался отогнать, размахивая поленом.
   Что-то сверкало в руке одной из бледнолицых тварей в другом углу — нечто блестящее и красное, напоминающее огненный полумесяц. Пурпурное сияние, быстрое, как жалящая змея, метнулось вперед, и крошечное облако темных перьев вырвалось наружу и медленно полетело на землю — медленнее, чем парящие снежные хлопья. Тиамак беспомощно сощурился, когда одно из них опустилось ему на руку. Это было перо — совиное перо.
   Помощь. Голова Тиамака ныла, словно ее проломили. Нам нужна помощь! Мы умрем, если никто нам не поможет.
   Камарис наконец схватил меч, чуть нв!потряв равновесие, и успел вовремя поднять Тори, чтобы отбить коварный удар врага. Они кружили по палатке: Камарис, еле держась на ногах, а черный атакующий — двигаясь с осторожной кошачьей грацией. Они сошлись еще раз. Рука старого рыцаря вылетела вперед, задержав удар кинжала, но узкое лезвие оставило на ней кровавый след. Камарис неуклюже отступил, пытаясь взмахнуть мечом, глаза его были полузакрыты от боли или усталости.
   Он ранен, в отчаянье думал Тиамак. голова его пульсировала все сильнее. Может быть умирает. Почему никто не идет?
   Вранн подполз к широкой жаровне с углями, единственному источнику света. Его затуманенный разум затухал, мигая, как лампы Кванитупула на рассвете. Только слабый отблеск мысли мелькнул в его голове, но этого хватило, чтобы вранн протянул дрожащую руку к железной жаровне. Когда он ощутил — смутно, как отдаленное эхо — что его пальцы коснулись чего-то раскаленного — вранн толкнул. Жаровня перевернулась, рубиновым водопадом разбрасывая угли.
   Когда Тиамак, задыхаясь, терял сознание, последним, что он видел, была его почерневшая от сажи рука и крошечные языки пламени, лижущие нижнюю часть стены палатки.
   — Нам не нужны больше никакие проклятые вопросы, — проворчал Изгримиур. — Что нам нужно, так это ответы. Бинабик неловко пожал плечами.
   — Я питаю согласительность к вам, герцог Изгримнур, — сказала он, — но ответы не имеют абсолютной схожести со стадом овец. Они не приходят, когда их зовут с большой громкостью.
   Джошуа вздохнул и прислонился к стене палатки Изгримнура. Снаружи на мгновение усилился ветер, и веревки, натягивавшие палатку, слабо загудели.
   — Я знаю. Как это трудно, Бинабик. Но Изгримнур прав — нам нужны ответы. То, что вы говорили нам о Звезде завоевателя, только прибавило мне забот. Что нам надо знать, так это в чем смысл заклятья Трех Великих Мечей. Все, что говорит нам Звезда — если вы правы, конечно — время, отпущенное на овладение ими, подходит к концу.
   — Мы рассматриваем этот вопрос со всей возможной внимательностью, прииц Джошуа. И надеемся, вскоре обрести некоторое понимание, ибо Стренгьярд недавно производил находку, представляющую большую важность.
   — Что это? — спросил Джошуа, подавшись вперед. — Все что угодно могло бы принести какую-то надежду, друг мой.
   Отец Стренгьярд, до этого момента сидевший тихо, слегка заерзал на месте.
   — Я не так уверен, как Бинабик, принц Джошуа, что это может принести какую-то пользу. Я нашел часть этого еще в то время, когда мы только двигались к Сесуадре.
   — Стренгьярд обнаруживал очень маленький кусочек из книги Моргенса, — пояснил Бинабик. — Слова о Трех Мечах, которые играют такое значение для нас.
   — И? — Изгримнур забарабанил пальцами по грязному колену — он провел массу времени, пытаясь укрепить колышки от палатки, которые плохо держались в грязной раскисшей земле.
   — По всей видимости, у Моргенса есть некоторые предположения относительно фактора, делающего эти Три Меча особенными — нет, больше чем особенными, могущественными — он думал, что причина в их не местном происхождении. Каждый из них некоторым образом создан против законов Бога и природы, если вы понимаете, что я хочу сказать.
   — Как это? — прииц внимательно слушал. Изгримнур снова с грустью убедился, что подобные исследования, как и раньше, интересуют Джошуа больше, чем менее экзотические обязанности правителя, такие как пены на зерно, сбор налогов и законы о праве собственности.
   Стренгьярд смешался:
   — Джулой могла бы объяснить это лучше чем я. Она, в некотором роде, больше знает о таких вещах.
   — В это время она имела уже должность быть здесь, — сказал Бинабик. — Я предполагаю, что есть большой смысл в недолгом ожидании.
   — Расскажите мне то, что можете, — сказал Джошуа. — Сегодня был длинный день, и я начинаю уставать. Кроме того, моя жена больна, и мне бы не хотелось надолго оставлять се одну.
   — Конечно, принц Джошуа. Извините. Конечно, — Стренгьярд собрался с мыслями. — Моргене говорит, что в каждом мече есть нечто, пришедшее не из Светлого Арда — не с нашей земли. Торн сделан из упавшего с неба камня. Сверкающий Гвоздь, который некогда был Миннеяром, выковали из железного киля корабля Элврита, пришедшего сюда с запада — наши корабли не могут достичь тех земель, — он откашлялся. — А Скорбь сделана из железа и волшебного дерева ситхи — два материала, чуждые людям. Волшебное дерево само по себе, как говорит Адиту, было привезено в виде семечка из того места, которое ее народ зовет Садом. Ни одна из упомянутых мною вещей не должна была бы быть здесь, и ни одна не была предназначена для обработки, кроме, разве что, чистого железа киля Элврита.
   — Так как же тогда были сделаны эти мечи? — спросил Джошуа. — Или ответ на этот вопрос вы и ищете до сих пор?
   — Кое-что упоминаемо Моргенсом, — сказал Бинабик. — И оно имеет свое повторение в одном из пергаментов Укекука. Это именовывается Слово Творения — волшебное заклятье, как говаривали бы мы, хотя те, кто владеет Искусством, не используют эти слова.
   — Слово Творения? — нахмурился Изгримнур. — Просто слово?
   — Да… и нет, — несчастным голосом сказал Стренгьярд. — По правде говоря, мы не уверены в этом. Но мы знаем, что Миннеяр был сделан дворрами — иди двернингами, как сказали бы вы, герцог Изгримнур, и Скорбь была выкована Инелуки в кузнях дворров под Асу'а. Одни дворры обладали достаточными познаниями, чтобы делать столь могущественные вещи, — Инелуки научился этому у них. Может быть, они приложили руку и к Торну, а может быть, их знания были кем-то использованы. В любом случае возможно, что, если бы мы знали способ, которым были созданы три меча, и какие силы были использованы для их создания, то могло бы проясниться, как использовать их в борьбе с Королем Бурь.
   — Жалко, что я не расспросил подробнее графа Эолера, когда он был здесь, — нахмурился Джошуа. — Ведь он встречал дворров.
   — Да, и они рассказали ему историю возникновения Сверкающего Гвоздя, — добавил отец Стренгьярд, — Однако возможно также, что для нашей цели важен не способ изготовления, а просто сам факт их существования. Во всяком случае, если бы в будущем у нас появилась возможность как-то связаться с дворрами и они стали бы разговаривать с нам", у меня, например, было бы к ним множество вопросов.
   Джошуа задумчиво посмотрел на священника.
   — Такое занятие больше подобает вам, Стренгьярд. Я всегда считал, что вы напрасно теряете время, смахивая пыль с книг и разбираясь в самых дремучих дебрях церковного права.
   Архивариус покраснел.
   — Спасибо, принц Джошуа. Что бы я ни делал, все только благодаря вашей милости.
   Принц махнул рукой, отметая неуклюжий комплимент.
   — Тем не менее, хотя ты, Бинабик и все остальные достигли уже очень многого, сделать предстоит еще больше. Мы продолжаем носиться по открытому морю, молясь, чтобы на горизонте показалась земля, — он замолчал. — Что это за шум?
   Изгримнур тоже заметил это: усиливающийся шум, постепенно перекрывающий ветер.
   — Похоже на спор, — сказал он и подождал мгновение, прислушиваясь. — Нет, для простого спора слишком много голосов. — Он встал. — Молот Дрора, надеюсь никто не вздумал устраивать мятежи. — Он вытащил из ножен Квалнир, немного успокаиваясь от его привычной тяжести. — Я надеялся, что завтра, перед тем, как мы снова двинемся в путь, будет хоть один тихий день.
   Джошуа вскочил:
   — Что толку гадать?
   Изгримнур вышел из палатки и быстро оглядел лагерь. В мгновение ему стало ясно, что происходит.
   — Огонь! — крикнул он остальным, выходившим следом за ним. — По крайней мере одна палатка полыхает, но похоже, сейчас загорятся и соседние.
   Между палатками сновали люди — смутные фигуры, кричащие и размахивающие руками. Мужчины спешно застегивали пояса ножен, в смятении сыпля проклятиями. Матери вытаскивали кричащих детей из-под одеял и несли их на воздух. Все тропинки были полны испуганными, мечущимися обитателями лагеря. Изгримнур увидел, как одна старая женщина с криком упала на колени, хотя она была всего в нескольких шагах от того места, где стоял герцог и очень далёко от источника пламени.
   — Спаси нас, Эйдон, — сказал Джошуа. — Бинабик, Стренгьярд, крикните, чтобы принесли мехи для воды, а потом захватите парочку этих обалдевших идиотов и спускайтесь к реке. Нужна вода! А еще лучше, снимите промасленные палатки и тащите воду в них. — Он бросился к месту пожара; Изгримнур поспешил за ним.
   Пламя уже высоко поднялось, окрасив небо адским оранжевым светом. Когда герцог и Джошуа подошли к огню, вихрь танцующих искр вылетел наружу и с шипением осел на бороду Изгримнура. Герцог с руганью прихлопывал их.
   Тиамак очнулся и быстро вскочил, после чего попытался отдышаться. Голова его стучала, как пирруинский церковный колокол.
   Повсюду вокруг бушевало пламя, обжигающее кожу и отнимающее воздух. В слепой панике он с трудом сделал несколько шагов по ломкой обугленной траве к тому, что показалось ему выходом, только для того, чтобы уткнуться лицом в скользкую черную ткань. Некоторое время он дергал ее, ощущая странное сопротивление, потом вдруг ткань подалась и открыла белое лицо с закатившимися глазами. На черных губах блестела кровь. Тиамак хотел закричать, но рот его был полон едкого дыма. Задыхаясь, он откатился в сторону.
   Внезапно его схватили за руку, с силой дернули вперед и потащили через тело бледнолицего существа и огненную стену. На мгновение вранну показалось, что он уже мертв. На него что-то набросили, стали катать по земле и бить с той же свирепой скоростью, с какой вытащили наружу, потом покрывало сняли, и Тиамак обнаружил, что лежит на мокрой траве. Рядом полыхало пламя, но он был спасен. Спасен!
   — Вранн жив, — сказал кто-то рядом с ним. Ему показалось, что он узнал ритмичные интонации Адиту, хотя теперь ее голос был почти пронзительным от страха и горя. — Камарис вытащил его. Я никогда не пойму, почему рыцарь не заснул после того, как его отравили, но он убил двоих хикедайя.
   Последовал какой-то неразборчивый ответ.
   Несколько долгих мгновений он пролежал на траве, вдыхая чистый воздух обожженными легкими, потом перевернулся. В нескольких шагах от него стояла Адиту; ее белые волосы почернели, а золотистое лицо покрывали пятна сажи. У ее ног лежала лесная женщина Джулой, частично прикрытая плащом, но под ним, видимо, обнаженная. Ее мускулистые ноги блестели от росы. Когда Тиамак взглянул на нес, она попыталась сесть.
   — Нет, не надо, — сказала Адиту и сделала шаг назад. — Во имя Рощи, Джулой, ты же ранена.
   Дрожа, Джулой с усилием подняла голову.
   — Нет, — сказала она. Тиамак едва мог расслышать ее тихий хриплый шепот. — Я умираю.
   Адиту склонилась над ней:
   — Позволь мне помочь тебе…
   — Нет, — голос Джулой окреп, — нет, Адиту… Слишком поздно. Меня ударили кинжалом… больше дюжины раз. — Она закашлялась, и тонкая темная струйка побежала по ее подбородку, смутно поблескивая в свете горящей палатки. Тиамак огляделся. За спиной Адиту он увидел ноги Камариса, лежавшего в траве. — Я должна идти. — Джулой пыталась подняться на ноги, но у нее никак не получалось.
   — Может быть есть что-то… — начала Адиту.
   Джулой слабо засмеялась, потом снова закашлялась и выплюнула сгусток крови.
   — Неужели ты думаешь, я… не… знаю? — спросила она. — Я была целительницей… долгие годы. — Она протянула дрожащую руку. — Помоги мне. Помоги мне встать.
   Лицо Адиту, на мгновение показавшееся Тиамаку таким же потрясенным и горестным, каким было бы в подобной ситуации лицо любого смертного, теперь стало торжественным. Она взяла Джулой за руку, потом наклонилась и подняла вторую ее руку. Мудрая женщина медленно поднялась на ноги; она пошатнулась, но Адиту поддержала ее.
   — Я должна… идти. Я не хочу умирать здесь, — Джулой оттолкнула Адиту и сделала несколько неверных шагов. Плащ свалился, и слабые оранжевые отблески озарили ее наготу. Она была в крови. — Я пойду в мой лес. Дай мне уйти, пока еще остаются силы.
   Адиту еще мгновение постояла в нерешительности, потом отступила назад и склонила голову:
   — Как хочешь, валада Джулой. Прощай, дочь Руяна. Прощай… мой друг. Синия'аду-н 'са 3-д'трейеса инро.
   Дрожа, Джулой подняла руки и сделала еще шаг. Жар пламени, казалось, усилился, потому что Тиамак со своего места увидел, что женщина начала мерцать. Ее очертания стали расплывчатыми, потом облако тени или дыма появилось там, где она стояла. Ночь, казалось, хлынула к этому месту, словно прорезали дырку в ткани видения вранна. Потом ночь снова стала целой.
   Там, где была Джулой, медленно кружила сова. Потом она улетела, держась над гнущейся под ветром травой. Ее движения были скованными и неловкими; несколько раз казалось, что птица может потерять равновесие и упасть на землю, но она рывками летела дальше, пока тьма не поглотила ее.
   С болезненно звенящей головой Тиамак упал обратно на землю. Он не вполне был уверен в том, что видел, но знал, что произошло нечто ужасное. Величайшее горе постигло их, но Тиамак еще боялся осознать его.
   Слабый звук отдаленных голосов перешел в хриплые крики. Мимо него двигались чьи-то ноги; ночь внезапно наполнилась движением. Поднялась суматоха, и кто-то выплеснул ведро воды на столп пламени, когда-то бывший палаткой Камариса. Через несколько секунд сильные руки Адиту подхватили его под мышки.
   — Тебя затопчут, храбрый болотный человек, — сказала она ему в ухо и оттащила подальше, в прохладную темноту у нетронутых пламенем палаток. Там она оставила его, и вскоре вернулась с мехом воды. Ситхи поднесла мех к потрескавшимся губам вранна. Тиамак не сразу понял, чего она хочет, но потом, разобравшись, жадно начал пить.
   Темная неясная тень возникла из мглы и рухнула на землю подле него. Это был Камарис. Его серебристые волосы, как и волосы Адиту, были обожжены и почернели. Взгляд рыцаря стал загнанным. Тиамак протянул ему мех с водой и поддерживал, пока старик не поднес его к губам.
   — Да смилуется над нами Бог, — простонал Камарис. Он ошеломленно смотрел на разгорающийся огонь и суетящуюся толпу людей, пытающихся погасить его.
   Адиту вернулась и села рядом с ними. Когда Камарис предложил ей воды, она взяла мех и сделала один-единственный глоток.
   — Джулой?.. — спросил Тиамак.
   Адиту покачала головой:
   — Умирает. Она ушла.
   — Кто… — говорить все еще было трудно. Тиамаку не особенно хотелось поддерживать беседу, но внезапно он ощутил жгучее желание знать, найти хоть какие-нибудь причины, чтобы в этих ужасных обстоятельствах обрести душевное равновесие. Ему также нужно было что-то — пусть хотя бы слова — чтобы заполнить зияющую пустоту внутри. Он взял у Камариса кожаный мех и смочил губы. — Кто это был?
   — Хикедайя, — сказала она, следя за попытками потушить огонь. — Норны. Это длинная рука Утук'ку дотянулась до нас этой ночью.
   — Я… я пытался… позвать на помощь. Но не смог.
   Адиту кивнула.
   — Кей-вишаа. Это род яда, летящего по ветру. На время он убивает голос и приносит сон, — она посмотрела на Камариса, прислонившегося к защищавшей их палатке. Его голова была откинута назад, глаза закрыты. — Я не знаю, как ему удалось устоять против его действия так долго. Если бы не он, мы бы опоздали. Жертва Джулой оказалась бы напрасной. — Она повернулась к вранну: — И благодаря тебе, Тиамак. Все было бы по-другому без твоей помощи — ты нашел меч Камариса. Кроме того, их испугал огонь. Они знали, что время их на исходе, и стали менее осторожными. Иначе, я думаю, мы все остались бы там, — она показала на горящую палатку.
   Жертва Джулой. Тиамак почувствовал, что его глаза наполняются щиплющими слезами. Та, Что Ждет Всеобщего Возвращения, в отчаянье молился он. Не дай ей проплыть мимо! Он закрыл лицо руками. Не было больше сил думать.
   Джошуа бежал быстрее. Когда Изгримнур, наконец, догнал его, принц уже остановился, чтобы убедиться, что с огнем справились без него. Пламя не распространилось далеко, захватив, может быть, всего полдюжины палаток, и все, кроме нескольких в первой палатке, благополучно успели выскочить. Сангфугол был одним из тех, чьи жилища сгорели. Он стоял, одетый только в длинную рубаху и тупо следил за происходящим.
   Уверившись в том, что все возможное будет сделано, Изгримнур последовал за Джошуа к Камарису и двум остальным спасшимся — женщине-ситхи и маленькому Тиамаку, которые отдыхали поблизости. Все трое были окровавлены и обожжены, но, быстро осмотрев их, Изгримнур почувствовал уверенность, что никому больше не угрожает опасность.
   — Ах, слава милостивому Эйдону, что вы спаслись, сир Камарис, — выдохнул Джошуа, опускаясь на колени подле старого рыцаря. — Я сразу испугался, что это может быть ваша палатка, как только мы увидели пламя. — Он повернулся к Адиту, по всей видимости сохранившей способность соображать, чего нельзя было сказать о Камарисе и болотном человеке. — Кого мы потеряли? Мне сказали, что в палатке остались чьи-то тела.
   Адиту подняла глаза:
   — Боюсь, что Джулой. Она очень тяжело ранена. Умирает.
   — Будь оно проклято! — голос Джошуа сорвался. — Проклятый день! — Он вырвал пучок травы и в бешенстве швырнул его на землю, после чего с усилием взял себя в руки. — Она еще там? А кто те, другие?
   — Среди них нет Джулой, — сказала ситхи. — Трое в палатке, это те, кого вы зовете норнами. Джулой ушла в лес.
   — Что? — Джошуа, пораженный, откинулся назад. — Что ты хочешь сказать? Ушла в лес? Ты же говорила, что она умерла!
   — Умирает, — Адиту сплела пальцы. — Я думаю, она не хочет, чтобы люди видели ее последние мгновения. Она была странным существом, Джошуа, — более странным, чем вы думаете. Она ушла.