Одна из них сказала мне: «Если бы я могла предполагать это, святой отец, я бы, конечно, беспокоилась и ожидала позора — но я знала бы, в чем дело. И не перепугалась бы до смерти, как сейчас!» Другая вела себя примерно так же. Она сказала: «Я не знаю, не понимаю, мне страшно… Никто не может представить себе, что я чувствую. Когда с тобой происходит такое и ты не можешь даже предположить, как и почему это случилось, это ужасно».
Я уверен, что это не сговор. Каждая из них верила в то, что она говорит правду. Они искренне ничего не могли сказать о причинах. Это действительно ужасно — в первую очередь, конечно, для них, но и в не меньшей степени для всех нас…
C тех пор, как ко мне пришла первая из них, я задаю себе вопрос — что об этом думать? У меня было искушение не поверить им, но я не поддался ему. Я знаю, что они искренни. И я действительно не знаю, что делать. И не могу ничем им помочь, как бы мне этого ни хотелось. Это недоступно моему пониманию. Возможно, есть случаи, о которых я не слышал. Может быть, вы, как медик?.. Хотелось бы знать, есть ли какие-нибудь сведения, какие-нибудь известные или предполагаемые условия, при которых такое может произойти? В конце концов, это уже не единственный случай.
Он замолчал и, наклонившись вперед и зажав руки между колен, беспокойно взглянул доктору в глаза.
Тщательно раскурив трубку, доктор сказал:
— Думаю, стоит сразу расставить все точки над "i", викарий. Насколько я понимаю, вы надеетесь — полагаю, вопреки вашим же убеждениям, — что я смогу представить вам документированную, или, по крайней мере, подробную информацию о подобных случаях где-то в другом месте. Что ж, боюсь, ваши убеждения соответствуют истине. Я не могу этого сделать. Я никогда не слышал ни о чем подобном.
— Вы полностью не доверяете этим молодым женщинам? — с грустью спросил викарий.
Доктор покачал головой.
— Как представитель медицинской науки, я должен был бы ответить «Да». Но, исходя из того, что я слышал как человек и врач-практик, я склонен поверить, что они говорят правду — настолько, насколько они осознают это сами.
— Рад слышать это от Вас, доктор. Очень рад. Но «настолько, насколько они осознают это» — что это означает? Стирание памяти? Конечно, есть вещи, которые разум загоняет глубоко в подсознание, это известно. Но трудно поверить, чтобы таким образом… Кроме того, их же три! Может быть, что-то связанное с гипнозом, как Вы думаете? Кто-то с помощью гипноза воздействует на память своих жертв и стирает из нее информацию о событии? Возможно ли такое?
Прежде чем ответить, доктор Уиллерс почти минуту смотрел на огонь, попыхивая трубкой. Потом он повернул голову и с серьезным видом взглянул на растерянное лицо преподобного Хьюберта.
— Ну что ж, скажу вам всю правду, викарий. Все равно придется, раньше или позже. Мне известно, что вы близко знаете многих из своей паствы; вероятно, я знаю своих пациентов не столь хорошо, но в силу своей профессии мне приходится слышать о том, чего, возможно, не слышите вы. Так вот, дело касается не только этих трех молодых женщин — в подобной ситуации, если в ближайшее время ничего не предпринять, окажется бОльшая часть поселка, и это сильно ударит всем по нервам, если не хуже.
Викарий удивленно посмотрел на него.
— Большая часть? — слабым голосом переспросил он. — Насколько большая?
Доктор не ответил и продолжал:
— Вы говорили о трех молодых женщинах, которые испугались, хотя они достаточно умны. Но я могу сказать, что есть много и других, столь же напуганных, но менее умных. Некоторые из них оказались в гораздо худшей ситуации, чем те три. Вы слышали о молодой миссис Дорри?
— Я знаю, что с ней не все в порядке. Моя жена говорила… Она?..
Доктор с серьезным видом сказал:
— Я вынужден нарушить профессиональную тайну — думаю это оправдано, чтобы вы поняли, перед лицом чего мы оказались. Около недели назад молодой Том Дорри приехал домой в отпуск с флота. Последний раз он был дома восемнадцать месяцев назад, и что же он видит? Он видит, что жена его страшно расстроена, и наконец вытягивает из нее, что она ждет ребенка. Что ж, он не Харриман; он не бьет ее. Вместо этого он молча собирает свои вещи и уходит. Он отправляется к матери и рассказывает ей, почему он пришел. К его удивлению, мать принимается защищать его жену и просит его вернуться. Он говорит, что проклянет себя, если сделает это. Некоторое время они спорят, наконец она прибегает к последнему доводу — догадайтесь-ка, что это, — да, она тоже беременна. И она понятия не имеет, как это могло случиться. Много лет она была почтенной вдовой, и вот… А если это могло произойти с ней, то может и с другими. Итак, молодой Том совершенно сбит с толку. Он выходит из дома матери и час или два с ошеломленным видом бродит вокруг. Наконец немного успокаивается и, все еще озадаченный, решает вернуться домой. Там он находит свою жену лежащей на полу, а возле нее — пустую аптечную склянку. К счастью, у него хватило ума сразу же прибежать ко мне.
Преподобный Хьюберт горестно покачал головой.
— Бедная девочка, — сказал он. — Бедная девочка… Я и не думал…
— Вообще-то, — продолжал доктор, — она почти сразу пришла в себя, но это не уменьшает трагизма ее намерений. И если есть другие женщины, испытывающие такое же отчаяние, а я почти уверен, что они есть, в любой момент может произойти настоящая трагедия…
— Кроме того, — добавил он, — имеется еще один аспект, не менее тревожный. За последние две недели меня вызывали к двум женщинам, упавшим с лестницы, и к одной, потерявшей сознание в горячей ванне. Я, конечно, не могу быть полностью уверен, но в нынешних обстоятельствах эти случаи следует считать весьма показательными. Есть и другие странности — например, одна молодая женщина вдруг купила велосипед и теперь отчаянно пытается въехать на каждую возвышенность в округе. Так что теперь вы видите, викарий, почему нам нужно было встретиться. Нельзя позволить этому продолжаться. До сегодняшнего дня нам везло — насколько мне известно, — но мы не можем и дальше рассчитывать на везение. Это надо брать под контроль.
Преподобный Хьюберт побледнел.
— Это ужасно, — сказал он. — Я имею в виду — это не просто ужасно. Это… так страшно… непонятно… Как вы думаете, со сколькими это произошло?
Доктор Уиллерс поколебался.
— С определенностью я могу сказать лишь о нескольких случаях, но судя по некоторым признакам, по словам районной медсестры и по наблюдениям моей жены, их достаточно много.
Преподобный Хьюберт с раздражением сказал:
— «Достаточно много» мне ничего не говорит. Десять, двенадцать? Мы должны иметь какое-то представление о масштабах проблемы, прежде чем пытаться ее решать.
Доктор снова зажег трубку, затем вынул ее изо рта и внимательно осмотрел, после чего перевел взгляд на викария.
— Это, как Вы понимаете, неизвестно, — сказал он. — Но я предполагаю — несколько больше шестидесяти.
Преподобный Хьюберт уставился на него, не в силах вымолвить ни слова. Он молча застыл с открытым ртом, и наконец выговорил:
— Больше шестидесяти?..
Доктор Уиллерс кивнул.
— Но почему шестьдесят? Почему не пятьдесят, например, или тридцать, или двадцать?
— Может быть и так, — заметил доктор, — но шестьдесят с небольшим — это, по моим оценкам, количество женщин в поселке, способных иметь детей.
Наступила долгая тишина. Викарий побледнел еще больше и стал нервно потирать ладони и переплетать пальцы.
— Но, Уиллерс, не хотите же вы сказать… Ведь не все же они…
— С научной точки зрения, викарий, меня поражает не само количество. Единственный случай я считаю столь же невероятным, как и шестьдесят. На самом деле, если одинаковые условия приводят к одинаковым результатам, это уже не столь удивительно. Но, естественно, будет и некоторый процент ошибок.
— Но как вообще могло произойти такое?
— Честно скажу, на этот счет у меня нет никаких идей, — сказал доктор. — Однако с идеями можно и подождать. Главный вопрос сейчас — что с этим делать? Больше всего будут страдать незамужние женщины. Как мне кажется, сейчас первое и самое важное — перестать делать из этого тайну, разделить с ними их беду и снять их страхи. Это позволит избавится от неразберихи, чувства вины и тревоги. Я хотел бы сделать это как можно скорее, пока очередные мои пациентки не стали прыгать с лестниц и тому подобное.
— Да, да, конечно, я понимаю, — согласился викарий. — Но позвольте мне немного подумать. Для меня это слишком большое потрясение.
Доктор Уиллерс, однако, продолжал настаивать на своем.
— Времени на раздумья нет. Это крайне срочно. Опасен каждый день промедления. Я и так отложил этот разговор на несколько дней позже, чем следовало, — ждал, пока не состоится свадьба. Мне кажется, что к этому стоит привлечь Зеллаби.
— Зеллаби? — с некоторым сомнением переспросил викарий.
— Я имел в виду миссис Зеллаби. Это предложение моей жены, и я думаю, вполне разумное. Миссис Зеллаби — женщина умная, рассудительная, еще молодая, но и достаточно взрослая, чтобы вынести этот груз. Она мыслит здраво, и ее будут слушать — тем более что она… э… сама в таком же положении.
Викарий задумался. И хотя он был почти уверен, что миссис Либоди тоже находится «в положении» и ее, как жену, следовало бы посвятить в суть дела, он вынужден был признать, что вряд ли стоит рассчитывать на ее помощь. Что же касается миссис Зеллаби, то она, несомненно, была инициативна, общительна и пользовалась уважением. Он кивнул в знак согласия.
— Хорошо, — одобрительно сказал доктор. — Сегодня Зеллаби лучше не беспокоить, но лучше бы договориться о встрече на завтра. Тогда, если миссис Зеллаби… — Его прервал стук в дверь.
Викарий пошел к двери и быстро вернулся.
— Вас хочет видеть молодой Плэтч, доктор. Он говорит, что его сестре внезапно стало очень плохо, и не могли бы вы немедленно приехать?
Полтора часа спустя доктор Уиллерс снова ехал в поместье Кайл. За время, прошедшее после беседы с викарием, он еще сильнее стал ощущать необходимость безотлагательного принятия мер. Однако они не учли одного щекотливого момента — наверняка миссис Зеллаби считает свою беременность вполне нормальной, каковой она могла оказаться и на самом деле, но посвятив ее в суть дела и попросив о помощи, они посеяли бы в ее душе сомнения.
Тем не менее, прежде чем предложить миссис Зеллаби принять участие в обсуждении плана действий — а подобное совещание следовало созвать как можно скорее, — необходимо было все ей объяснить.
К несчастью, это приходилось делать в спешке, но спешить было необходимо. Как раз в этот момент несколько женщин могли собираться с духом, готовясь к отчаянным поступкам, последствия которых могли бы оказаться намного хуже, чем для бедной перепуганной Рози Плэтч, выпившей полбутылки средства для дезинфекции…
В усадьбе Кайл никто не открыл на его стук, и он вошел внутрь. Конфетти было уже подметено, и холл принял свой нормальный вид. Из дальних комнат доносились женские голоса и звон посуды. Доктор подошел к двери кабинета и постучал. Приглушенный голос сказал: «Войдите». Зеллаби с утомленным видом возлежал в кресле.
— В чем дело? — не оборачиваясь, спросил он. — Свой долг я исполнил. Я тщательно выполнил все, что было мне поручено. В холле… о, это вы, доктор. Заходите. Я думал, им опять от меня что-то нужно. Садитесь. Будете свидетелем. Вы видели, проходя через холл, хотя бы один оставшийся символ плодородия? Думаю, что нет. Меня до сих пор удивляет, что простое решение мужчины и женщины образовать пару требует подобного беспорядка. Помню, на моей первой свадьбе…
По своему опыту доктор знал, что, если решительно не перехватить инициативу у Гордона Зеллаби, она останется за ним надолго. Поэтому он сразу же перебил:
— Я пришел по очень серьезному и срочному делу, мистер Зеллаби. Если бы не это, я бы к вам сегодня не врывался. Вы можете уделить мне примерно четверть часа?
— Конечно, мой дорогой друг. Снимайте пальто и садитесь. Хотите выпить? Кое-что еще осталось. Не пропадать же добру…
Доктор отказался.
— Мистер Зеллаби, — твердо продолжал он, — я только что от викария. Возникла ситуация, в которой мы пришли к выводу, что нуждаемся в вашей помощи — и, более того, в помощи вашей жены — и очень срочно.
Судя по его тону, это действительно было так. Зеллаби оставил поиски шерри и сел.
— Только не говорите мне, будто что-то не в порядке. В конце концов, они законно поженились…
— Ну конечно, — нетерпеливо сказал доктор. — Дело совсем в другом. Оно касается всего поселка. Этот вопрос жизненно важен для всех нас.
Зеллаби более внимательно взглянул на него, кивнул и, откинувшись на спинку кресла, приготовился слушать.
— Продолжайте, друг мой, — сказал он.
Доктор рассказал о своих наблюдениях, выводах и страхах, а в заключение добавил:
— Как раз перед тем, как приехать сюда, я отправил в трейнскую больницу девочку. Эта бедняжка пыталась покончить с собой — в семнадцать лет.
Несколько минут они молча смотрели на огонь. Наконец Зеллаби сказал:
— У меня нет оснований не доверять вам. Вы человек науки, а это значит, что вне вашего поля деятельности вы можете принимать что-либо на веру так же, как и все мы, зато внутри него требуете доказательств. Поскольку дело касается вашей профессиональной репутации, вы наверняка сделали все возможное, чтобы опровергнуть свои же собственные ощущения и наблюдения, и вам это не удалось. Я становлюсь слишком стар, чтобы тратить время на бессмысленные споры. Поэтому перейдем к делу.
Вы говорите, что, по вашему мнению, почти каждая женщина в Мидвиче, способная иметь детей, беременна — и, более того, все они, за несколькими исключениями, на одном и том же сроке. Это вы считаете, мягко говоря, ненормальным. Но совсем недавно здесь было другое событие, которое тоже нельзя считать нормальным. Таким образом, нынешняя ситуация может быть как-то связана с тем, что в поселке называют Потерянным днем. Вы с викарием пришли именно к этому выводу?
— Сам я считаю, что это весьма вероятно, — заметил доктор Уиллерс, — но о викарии сказать ничего не могу. Полагаю, сейчас он слишком сбит с толку, чтобы вообще делать какие-то выводы.
Зеллаби кивнул.
— Понятно. Этот вопрос лежит так же в сфере его интересов, как и в вашей, но, в отличие от вас, ему недостает утешения, которое может дать наука.
— Наука, — сказал доктор, — пока что дает мне слишком мало утешения.
Зеллаби покачал головой.
— Здесь вы ошибаетесь, доктор. Ведь известно, что это имеет свои причины, и рано или поздно их можно будет обнаружить. Викарий же находится в куда более сложном положении. Ему приходится призывать на помощь всевозможные метафизические гипотезы — вроде посещения нас нечистой силой, — которые могут наводить его на весьма беспокойные размышления. Стая злых духов или шабаш…
— Наверное, с выяснением причин можно и подождать, — с легким нетерпением предложил доктор. — Меня привели сюда нынешнее положение дел и необходимость немедленных действий. Я хотел спросить, не могла бы миссис Зеллаби… — Он замолчал, не зная с какой стороны лучше подойти. Зеллаби терпеливо ждал. Доктор начал с того, что объяснил необходимость прежде всего снять напряжение. — Затем, — сказал он, — когда обстановка немного разрядится, мы будем в состоянии продумать хоть какой-то план.
— А моя жена? Какое она имеет к этому отношение?
Доктор повторил все, что говорил о ней викарию.
— Видите ли, я считаю, что сейчас это наиболее правильный путь. Я мог бы, конечно, собрать всех и поговорить с ними сам, но мне кажется, что сейчас они нуждаются прежде всего в чувстве солидарности и взаимной поддержке, то есть в том, чего легче будет достичь, если исходить это будет от кого-то из них самих, а не со стороны.
Зеллаби, слегка нахмурившись, взглянул на доктора.
— Кого-то из них самих… — пробормотал он. Потом помолчал задумчиво несколько минут и наконец сказал:
— Кажется, понятно. А может быть, и нет… Я полагаю, вы просто сами не знаете.
— Не знаю, — признался доктор. — Из-за этого возникает другая трудность. Пока большинство замужних женщин относятся к своей беременности спокойно, но теперь это может оказаться для них потрясением. У них неминуемо возникнут сомнения, как только они узнают об остальных. Может быть, вы считаете, что мне лучше самому объяснить все миссис Зеллаби?
Зеллаби кивнул.
— Видимо, так будет лучше всего, — согласился он. — Но чуть позже. Сейчас мне хотелось бы выпить. Вам, я полагаю, тоже?
На этот раз доктор согласился. Зеллаби налил два бокала бренди с содовой. Он уже поднес свой бокал к губам, как вдруг неожиданно снова поставил его.
— Боже мой! — сказал он. — И Феррелин тоже?..
C минуту он разглядывал ее портрет над камином, а потом с ошеломленным видом медленно покачал головой. Он откинул назад свои седые волосы, взял бокал и залпом отпил половину, после чего несколько минут угрюмо рассматривал ковер. Наконец он встряхнулся, допил оставшееся бренди и заговорил в обычной манере:
— Напрашиваются три — нет, наверное, четыре — возможности. Однако, поскольку вы об этом не упомянули, я буду считать, что все, что могло произойти во время Потерянного дня, не является тем, что первым пришло бы в голову как нормальному человеку, так и извращенцу. Мы можем это исключить?
— Со всей определенностью, — согласился доктор.
Зеллаби кивнул.
— Итак. У некоторых низших форм жизни можно вызвать партеногенез, не так ли?
— Но, насколько известно, ни у млекопитающих, ни у любых высших форм это невозможно.
— Понятно. Запомним эти слова — «насколько известно». Далее, есть возможность искусственного осеменения.
— Есть, — согласился доктор.
— Но вы так не думаете?
— Трудно сказать. Это кажется невероятным.
— Далее, — продолжал с мрачным видом Зеллаби, — возможна имплантация, которая может привести к тому, что кто-то — Хаксли, кажется, — называл «ксеногенез», то есть к рождению существа, не похожего на родителя — или, вернее сказать, носителя?
Доктор Уиллерс нахмурился.
— Вы думаете, что могло быть и такое? Я надеюсь, что нет. Мне понятно, конечно, что вам может прийти в голову и такое, наверное и кое-кому из персонала Фермы, но неужели всему поселку?..
— Да, — сказал Зеллаби. — Возможно, таких предположений и не будет, но в нынешних обстоятельствах неизбежно появление самых жутких фантазий.
— Пожалуй, вы правы. Я старался не думать о такой возможности. — Доктор Уиллерс плотно сжал губы и покачал головой. — Мы должны сделать все, чтобы проверить это, пока не началась паника. Поэтому советую вам с максимальным пренебрежением высмеивать любые гипотезы такого рода, если вы их услышите, а я попрошу о том же Кримма и его людей.
— Неплохой способ мягкой цензуры, — согласился Зеллаби. — Трудно представить, как все это ощущает женщина. Могу сказать одно — если бы мне предстояло, даже при самых благоприятных обстоятельствах, произвести на свет новую жизнь, такая перспектива внушала бы мне страх. Но если бы у меня были основания подозревать, что на свет появится какая-то необычная форма жизни, я бы, наверное, просто сошел с ума. С большинством женщин этого, конечно, не случится, они более устойчивы психически, но с некоторыми такое случиться может, поэтому лучше всего будет убедительно отмести такую возможность.
Зеллаби замолчал, размышляя и все более мрачнея.
— О Боже, — внезапно сказал он.
— Что еще? — спросил доктор.
— Я сейчас сообразил, что нам не сохранить этого в тайне — по крайней мере, надолго. Как только наша история попадет в газеты, она станет постоянной темой; они будут особенно обсуждать последнее предположение, оно по-настоящему дьявольское и вполне способно доставить удовольствие читателям, скажем, «Рефлектора». Нас будут трепать не меньше шести месяцев, причем сплетни в цене будут только расти. Это их работа, доктор. Подборки статей с различными точками зрения, ежедневные комментарии — они выжмут сенсацию до последней капли, и мы не сможем сделать ничего, чтобы остановить их.
Доктор несколько минут думал, потом тяжело сказал:
— Вы правы, конечно. Этого я не предусмотрел. Есть только один выход — они не должны ничего узнать.
— Гм, — скептически сказал Зеллаби. — Гм.
— Это вполне возможно, — настаивал доктор. Прежде всего, в это не так-то легко поверить. Они будут подозревать, что это мистификация, — в конце концов, их уже не раз мистифицировали. Прежде, чем они возьмутся за тему, им потребуется куча доказательств. Помните, они возьмутся только за что-то стоящее, не второстепенное. Они должны быть уверены, что не превратятся в конце концов в посмешище. Кроме того, их будет беспокоить возможность диффамации, из-за чего их положение окажется весьма ненадежным — я только сейчас начинаю понимать, насколько ненадежным.
— Я вполне разделяю вашу точку зрения, — заметил Зеллаби. — Но это вовсе не обязательно заставит их отказаться от такого шанса.
— Я думаю, способ есть. Конечно, придется привлечь Кримма. Он сможет связаться со Службой безопасности, как только возникнут какие-то признаки интереса со стороны прессы. Не забудьте, они все еще занимаются делом Потерянного дня. Но самое главное, я уверен, — это хранить все в тайне. Никто за пределами Мидвича не должен ничего знать. Тогда у нас будет шанс.
— Несомненно — если только это получится, — согласился Зеллаби.
— Черт возьми, Зеллаби, это необходимо сделать. Наш долг перед этими женщинами — проследить, чтобы было сделано все возможное. Они мои пациентки. И я не хочу, чтобы толпа охотников за сенсациями свела их с ума.
— Мы сделаем все возможное, — согласился Зеллаби и продолжал, внимательно глядя на доктора: — Надеюсь, вы простите меня, доктор, если я скажу о том, о чем вы наверняка уже думали. Вам, конечно, уже приходилось отказываться от шанса на всемирную славу?
— Слава бывает разная, — ответил Уиллерс. — Иную и врагу не пожелаешь. Я веду записи, которые, возможно, когда-нибудь будут опубликованы.
Зеллаби кивнул и вернулся к предыдущему вопросу.
— Шесть месяцев, — сказал он. — Это может удаться. Но мы должны сделать все, что в наших силах. Когда наступит развязка, все станет проще.
— И станет легче, если дети будут нормальными, — согласился Уиллерс.
— А если дети не будут нормальными?
Доктор, побледнев, взглянул на него и покачал головой.
— Не знаю.
Наступившее долгое молчание прервал Зеллаби.
— Я лучше схожу за женой, — сказал он.
Дверь за ним закрылась. Доктор Уиллерс неподвижно сидел в кресле, безвольно положив руки на колени, и, сильно наклонившись вперед, невидящим взглядом смотрел куда-то вдаль сквозь красные языки пламени.
10. Хранить в тайне
Подготовка к тому, что было не слишком информативно названо «Специальным Срочным Собранием Особой Важности Для Каждой Женщины Мидвича», проводилось активно и добросовестно. Нам нанес визит Гордон Зеллаби, которому в нескольких словах удалось передать драматизм ситуации. Он без труда получил от Джанет обещание прийти в мэрию на следующий день.
Зеллаби твердо отклонил все наши попытки что-либо из него вытянуть.
— Прошу меня извинить, — сказал он, — но могу лишь сообщить, что мы организуем небольшой неофициальный комитет, и будем очень рады, если вы согласитесь нам помочь — после того, как ваша жена услышит, что будет там сказано, и вы обсудите это друг с другом.
На собрание пришло удивительно много народу. Присутствовало почти девяносто процентов женского населения Мидвича, и запланированное повторное собрание для тех, кто не смог прийти, должно было стать немногочисленным.
Когда люди убедились, что это не очередная кампания по гражданской обороне или подобного рода мероприятие, возникло закономерное любопытство: что же заставило доктора, викария, их жен, окружную медсестру и обоих Зеллаби обзвонить весь Мидвич и передать женщинам персональные приглашения.
Два главных организатора собрания сидели на возвышении, по обеим сторонам от немного бледной Антеи Зеллаби. Доктор нервно курил. Викарий казался погруженным в размышления, от которых он время от времени отрывался, чтобы сказать что-то миссис Зеллаби и выслушать ее рассеянный ответ. Подождав минут десять опоздавших, доктор попросил закрыть двери и кратко, но все еще малопонятно, призвал собрание отнестись к делу со всей серьезностью. Викарий поддержал его, сказав в заключение:
Я уверен, что это не сговор. Каждая из них верила в то, что она говорит правду. Они искренне ничего не могли сказать о причинах. Это действительно ужасно — в первую очередь, конечно, для них, но и в не меньшей степени для всех нас…
C тех пор, как ко мне пришла первая из них, я задаю себе вопрос — что об этом думать? У меня было искушение не поверить им, но я не поддался ему. Я знаю, что они искренни. И я действительно не знаю, что делать. И не могу ничем им помочь, как бы мне этого ни хотелось. Это недоступно моему пониманию. Возможно, есть случаи, о которых я не слышал. Может быть, вы, как медик?.. Хотелось бы знать, есть ли какие-нибудь сведения, какие-нибудь известные или предполагаемые условия, при которых такое может произойти? В конце концов, это уже не единственный случай.
Он замолчал и, наклонившись вперед и зажав руки между колен, беспокойно взглянул доктору в глаза.
Тщательно раскурив трубку, доктор сказал:
— Думаю, стоит сразу расставить все точки над "i", викарий. Насколько я понимаю, вы надеетесь — полагаю, вопреки вашим же убеждениям, — что я смогу представить вам документированную, или, по крайней мере, подробную информацию о подобных случаях где-то в другом месте. Что ж, боюсь, ваши убеждения соответствуют истине. Я не могу этого сделать. Я никогда не слышал ни о чем подобном.
— Вы полностью не доверяете этим молодым женщинам? — с грустью спросил викарий.
Доктор покачал головой.
— Как представитель медицинской науки, я должен был бы ответить «Да». Но, исходя из того, что я слышал как человек и врач-практик, я склонен поверить, что они говорят правду — настолько, насколько они осознают это сами.
— Рад слышать это от Вас, доктор. Очень рад. Но «настолько, насколько они осознают это» — что это означает? Стирание памяти? Конечно, есть вещи, которые разум загоняет глубоко в подсознание, это известно. Но трудно поверить, чтобы таким образом… Кроме того, их же три! Может быть, что-то связанное с гипнозом, как Вы думаете? Кто-то с помощью гипноза воздействует на память своих жертв и стирает из нее информацию о событии? Возможно ли такое?
Прежде чем ответить, доктор Уиллерс почти минуту смотрел на огонь, попыхивая трубкой. Потом он повернул голову и с серьезным видом взглянул на растерянное лицо преподобного Хьюберта.
— Ну что ж, скажу вам всю правду, викарий. Все равно придется, раньше или позже. Мне известно, что вы близко знаете многих из своей паствы; вероятно, я знаю своих пациентов не столь хорошо, но в силу своей профессии мне приходится слышать о том, чего, возможно, не слышите вы. Так вот, дело касается не только этих трех молодых женщин — в подобной ситуации, если в ближайшее время ничего не предпринять, окажется бОльшая часть поселка, и это сильно ударит всем по нервам, если не хуже.
Викарий удивленно посмотрел на него.
— Большая часть? — слабым голосом переспросил он. — Насколько большая?
Доктор не ответил и продолжал:
— Вы говорили о трех молодых женщинах, которые испугались, хотя они достаточно умны. Но я могу сказать, что есть много и других, столь же напуганных, но менее умных. Некоторые из них оказались в гораздо худшей ситуации, чем те три. Вы слышали о молодой миссис Дорри?
— Я знаю, что с ней не все в порядке. Моя жена говорила… Она?..
Доктор с серьезным видом сказал:
— Я вынужден нарушить профессиональную тайну — думаю это оправдано, чтобы вы поняли, перед лицом чего мы оказались. Около недели назад молодой Том Дорри приехал домой в отпуск с флота. Последний раз он был дома восемнадцать месяцев назад, и что же он видит? Он видит, что жена его страшно расстроена, и наконец вытягивает из нее, что она ждет ребенка. Что ж, он не Харриман; он не бьет ее. Вместо этого он молча собирает свои вещи и уходит. Он отправляется к матери и рассказывает ей, почему он пришел. К его удивлению, мать принимается защищать его жену и просит его вернуться. Он говорит, что проклянет себя, если сделает это. Некоторое время они спорят, наконец она прибегает к последнему доводу — догадайтесь-ка, что это, — да, она тоже беременна. И она понятия не имеет, как это могло случиться. Много лет она была почтенной вдовой, и вот… А если это могло произойти с ней, то может и с другими. Итак, молодой Том совершенно сбит с толку. Он выходит из дома матери и час или два с ошеломленным видом бродит вокруг. Наконец немного успокаивается и, все еще озадаченный, решает вернуться домой. Там он находит свою жену лежащей на полу, а возле нее — пустую аптечную склянку. К счастью, у него хватило ума сразу же прибежать ко мне.
Преподобный Хьюберт горестно покачал головой.
— Бедная девочка, — сказал он. — Бедная девочка… Я и не думал…
— Вообще-то, — продолжал доктор, — она почти сразу пришла в себя, но это не уменьшает трагизма ее намерений. И если есть другие женщины, испытывающие такое же отчаяние, а я почти уверен, что они есть, в любой момент может произойти настоящая трагедия…
— Кроме того, — добавил он, — имеется еще один аспект, не менее тревожный. За последние две недели меня вызывали к двум женщинам, упавшим с лестницы, и к одной, потерявшей сознание в горячей ванне. Я, конечно, не могу быть полностью уверен, но в нынешних обстоятельствах эти случаи следует считать весьма показательными. Есть и другие странности — например, одна молодая женщина вдруг купила велосипед и теперь отчаянно пытается въехать на каждую возвышенность в округе. Так что теперь вы видите, викарий, почему нам нужно было встретиться. Нельзя позволить этому продолжаться. До сегодняшнего дня нам везло — насколько мне известно, — но мы не можем и дальше рассчитывать на везение. Это надо брать под контроль.
Преподобный Хьюберт побледнел.
— Это ужасно, — сказал он. — Я имею в виду — это не просто ужасно. Это… так страшно… непонятно… Как вы думаете, со сколькими это произошло?
Доктор Уиллерс поколебался.
— С определенностью я могу сказать лишь о нескольких случаях, но судя по некоторым признакам, по словам районной медсестры и по наблюдениям моей жены, их достаточно много.
Преподобный Хьюберт с раздражением сказал:
— «Достаточно много» мне ничего не говорит. Десять, двенадцать? Мы должны иметь какое-то представление о масштабах проблемы, прежде чем пытаться ее решать.
Доктор снова зажег трубку, затем вынул ее изо рта и внимательно осмотрел, после чего перевел взгляд на викария.
— Это, как Вы понимаете, неизвестно, — сказал он. — Но я предполагаю — несколько больше шестидесяти.
Преподобный Хьюберт уставился на него, не в силах вымолвить ни слова. Он молча застыл с открытым ртом, и наконец выговорил:
— Больше шестидесяти?..
Доктор Уиллерс кивнул.
— Но почему шестьдесят? Почему не пятьдесят, например, или тридцать, или двадцать?
— Может быть и так, — заметил доктор, — но шестьдесят с небольшим — это, по моим оценкам, количество женщин в поселке, способных иметь детей.
Наступила долгая тишина. Викарий побледнел еще больше и стал нервно потирать ладони и переплетать пальцы.
— Но, Уиллерс, не хотите же вы сказать… Ведь не все же они…
— С научной точки зрения, викарий, меня поражает не само количество. Единственный случай я считаю столь же невероятным, как и шестьдесят. На самом деле, если одинаковые условия приводят к одинаковым результатам, это уже не столь удивительно. Но, естественно, будет и некоторый процент ошибок.
— Но как вообще могло произойти такое?
— Честно скажу, на этот счет у меня нет никаких идей, — сказал доктор. — Однако с идеями можно и подождать. Главный вопрос сейчас — что с этим делать? Больше всего будут страдать незамужние женщины. Как мне кажется, сейчас первое и самое важное — перестать делать из этого тайну, разделить с ними их беду и снять их страхи. Это позволит избавится от неразберихи, чувства вины и тревоги. Я хотел бы сделать это как можно скорее, пока очередные мои пациентки не стали прыгать с лестниц и тому подобное.
— Да, да, конечно, я понимаю, — согласился викарий. — Но позвольте мне немного подумать. Для меня это слишком большое потрясение.
Доктор Уиллерс, однако, продолжал настаивать на своем.
— Времени на раздумья нет. Это крайне срочно. Опасен каждый день промедления. Я и так отложил этот разговор на несколько дней позже, чем следовало, — ждал, пока не состоится свадьба. Мне кажется, что к этому стоит привлечь Зеллаби.
— Зеллаби? — с некоторым сомнением переспросил викарий.
— Я имел в виду миссис Зеллаби. Это предложение моей жены, и я думаю, вполне разумное. Миссис Зеллаби — женщина умная, рассудительная, еще молодая, но и достаточно взрослая, чтобы вынести этот груз. Она мыслит здраво, и ее будут слушать — тем более что она… э… сама в таком же положении.
Викарий задумался. И хотя он был почти уверен, что миссис Либоди тоже находится «в положении» и ее, как жену, следовало бы посвятить в суть дела, он вынужден был признать, что вряд ли стоит рассчитывать на ее помощь. Что же касается миссис Зеллаби, то она, несомненно, была инициативна, общительна и пользовалась уважением. Он кивнул в знак согласия.
— Хорошо, — одобрительно сказал доктор. — Сегодня Зеллаби лучше не беспокоить, но лучше бы договориться о встрече на завтра. Тогда, если миссис Зеллаби… — Его прервал стук в дверь.
Викарий пошел к двери и быстро вернулся.
— Вас хочет видеть молодой Плэтч, доктор. Он говорит, что его сестре внезапно стало очень плохо, и не могли бы вы немедленно приехать?
Полтора часа спустя доктор Уиллерс снова ехал в поместье Кайл. За время, прошедшее после беседы с викарием, он еще сильнее стал ощущать необходимость безотлагательного принятия мер. Однако они не учли одного щекотливого момента — наверняка миссис Зеллаби считает свою беременность вполне нормальной, каковой она могла оказаться и на самом деле, но посвятив ее в суть дела и попросив о помощи, они посеяли бы в ее душе сомнения.
Тем не менее, прежде чем предложить миссис Зеллаби принять участие в обсуждении плана действий — а подобное совещание следовало созвать как можно скорее, — необходимо было все ей объяснить.
К несчастью, это приходилось делать в спешке, но спешить было необходимо. Как раз в этот момент несколько женщин могли собираться с духом, готовясь к отчаянным поступкам, последствия которых могли бы оказаться намного хуже, чем для бедной перепуганной Рози Плэтч, выпившей полбутылки средства для дезинфекции…
В усадьбе Кайл никто не открыл на его стук, и он вошел внутрь. Конфетти было уже подметено, и холл принял свой нормальный вид. Из дальних комнат доносились женские голоса и звон посуды. Доктор подошел к двери кабинета и постучал. Приглушенный голос сказал: «Войдите». Зеллаби с утомленным видом возлежал в кресле.
— В чем дело? — не оборачиваясь, спросил он. — Свой долг я исполнил. Я тщательно выполнил все, что было мне поручено. В холле… о, это вы, доктор. Заходите. Я думал, им опять от меня что-то нужно. Садитесь. Будете свидетелем. Вы видели, проходя через холл, хотя бы один оставшийся символ плодородия? Думаю, что нет. Меня до сих пор удивляет, что простое решение мужчины и женщины образовать пару требует подобного беспорядка. Помню, на моей первой свадьбе…
По своему опыту доктор знал, что, если решительно не перехватить инициативу у Гордона Зеллаби, она останется за ним надолго. Поэтому он сразу же перебил:
— Я пришел по очень серьезному и срочному делу, мистер Зеллаби. Если бы не это, я бы к вам сегодня не врывался. Вы можете уделить мне примерно четверть часа?
— Конечно, мой дорогой друг. Снимайте пальто и садитесь. Хотите выпить? Кое-что еще осталось. Не пропадать же добру…
Доктор отказался.
— Мистер Зеллаби, — твердо продолжал он, — я только что от викария. Возникла ситуация, в которой мы пришли к выводу, что нуждаемся в вашей помощи — и, более того, в помощи вашей жены — и очень срочно.
Судя по его тону, это действительно было так. Зеллаби оставил поиски шерри и сел.
— Только не говорите мне, будто что-то не в порядке. В конце концов, они законно поженились…
— Ну конечно, — нетерпеливо сказал доктор. — Дело совсем в другом. Оно касается всего поселка. Этот вопрос жизненно важен для всех нас.
Зеллаби более внимательно взглянул на него, кивнул и, откинувшись на спинку кресла, приготовился слушать.
— Продолжайте, друг мой, — сказал он.
Доктор рассказал о своих наблюдениях, выводах и страхах, а в заключение добавил:
— Как раз перед тем, как приехать сюда, я отправил в трейнскую больницу девочку. Эта бедняжка пыталась покончить с собой — в семнадцать лет.
Несколько минут они молча смотрели на огонь. Наконец Зеллаби сказал:
— У меня нет оснований не доверять вам. Вы человек науки, а это значит, что вне вашего поля деятельности вы можете принимать что-либо на веру так же, как и все мы, зато внутри него требуете доказательств. Поскольку дело касается вашей профессиональной репутации, вы наверняка сделали все возможное, чтобы опровергнуть свои же собственные ощущения и наблюдения, и вам это не удалось. Я становлюсь слишком стар, чтобы тратить время на бессмысленные споры. Поэтому перейдем к делу.
Вы говорите, что, по вашему мнению, почти каждая женщина в Мидвиче, способная иметь детей, беременна — и, более того, все они, за несколькими исключениями, на одном и том же сроке. Это вы считаете, мягко говоря, ненормальным. Но совсем недавно здесь было другое событие, которое тоже нельзя считать нормальным. Таким образом, нынешняя ситуация может быть как-то связана с тем, что в поселке называют Потерянным днем. Вы с викарием пришли именно к этому выводу?
— Сам я считаю, что это весьма вероятно, — заметил доктор Уиллерс, — но о викарии сказать ничего не могу. Полагаю, сейчас он слишком сбит с толку, чтобы вообще делать какие-то выводы.
Зеллаби кивнул.
— Понятно. Этот вопрос лежит так же в сфере его интересов, как и в вашей, но, в отличие от вас, ему недостает утешения, которое может дать наука.
— Наука, — сказал доктор, — пока что дает мне слишком мало утешения.
Зеллаби покачал головой.
— Здесь вы ошибаетесь, доктор. Ведь известно, что это имеет свои причины, и рано или поздно их можно будет обнаружить. Викарий же находится в куда более сложном положении. Ему приходится призывать на помощь всевозможные метафизические гипотезы — вроде посещения нас нечистой силой, — которые могут наводить его на весьма беспокойные размышления. Стая злых духов или шабаш…
— Наверное, с выяснением причин можно и подождать, — с легким нетерпением предложил доктор. — Меня привели сюда нынешнее положение дел и необходимость немедленных действий. Я хотел спросить, не могла бы миссис Зеллаби… — Он замолчал, не зная с какой стороны лучше подойти. Зеллаби терпеливо ждал. Доктор начал с того, что объяснил необходимость прежде всего снять напряжение. — Затем, — сказал он, — когда обстановка немного разрядится, мы будем в состоянии продумать хоть какой-то план.
— А моя жена? Какое она имеет к этому отношение?
Доктор повторил все, что говорил о ней викарию.
— Видите ли, я считаю, что сейчас это наиболее правильный путь. Я мог бы, конечно, собрать всех и поговорить с ними сам, но мне кажется, что сейчас они нуждаются прежде всего в чувстве солидарности и взаимной поддержке, то есть в том, чего легче будет достичь, если исходить это будет от кого-то из них самих, а не со стороны.
Зеллаби, слегка нахмурившись, взглянул на доктора.
— Кого-то из них самих… — пробормотал он. Потом помолчал задумчиво несколько минут и наконец сказал:
— Кажется, понятно. А может быть, и нет… Я полагаю, вы просто сами не знаете.
— Не знаю, — признался доктор. — Из-за этого возникает другая трудность. Пока большинство замужних женщин относятся к своей беременности спокойно, но теперь это может оказаться для них потрясением. У них неминуемо возникнут сомнения, как только они узнают об остальных. Может быть, вы считаете, что мне лучше самому объяснить все миссис Зеллаби?
Зеллаби кивнул.
— Видимо, так будет лучше всего, — согласился он. — Но чуть позже. Сейчас мне хотелось бы выпить. Вам, я полагаю, тоже?
На этот раз доктор согласился. Зеллаби налил два бокала бренди с содовой. Он уже поднес свой бокал к губам, как вдруг неожиданно снова поставил его.
— Боже мой! — сказал он. — И Феррелин тоже?..
C минуту он разглядывал ее портрет над камином, а потом с ошеломленным видом медленно покачал головой. Он откинул назад свои седые волосы, взял бокал и залпом отпил половину, после чего несколько минут угрюмо рассматривал ковер. Наконец он встряхнулся, допил оставшееся бренди и заговорил в обычной манере:
— Напрашиваются три — нет, наверное, четыре — возможности. Однако, поскольку вы об этом не упомянули, я буду считать, что все, что могло произойти во время Потерянного дня, не является тем, что первым пришло бы в голову как нормальному человеку, так и извращенцу. Мы можем это исключить?
— Со всей определенностью, — согласился доктор.
Зеллаби кивнул.
— Итак. У некоторых низших форм жизни можно вызвать партеногенез, не так ли?
— Но, насколько известно, ни у млекопитающих, ни у любых высших форм это невозможно.
— Понятно. Запомним эти слова — «насколько известно». Далее, есть возможность искусственного осеменения.
— Есть, — согласился доктор.
— Но вы так не думаете?
— Трудно сказать. Это кажется невероятным.
— Далее, — продолжал с мрачным видом Зеллаби, — возможна имплантация, которая может привести к тому, что кто-то — Хаксли, кажется, — называл «ксеногенез», то есть к рождению существа, не похожего на родителя — или, вернее сказать, носителя?
Доктор Уиллерс нахмурился.
— Вы думаете, что могло быть и такое? Я надеюсь, что нет. Мне понятно, конечно, что вам может прийти в голову и такое, наверное и кое-кому из персонала Фермы, но неужели всему поселку?..
— Да, — сказал Зеллаби. — Возможно, таких предположений и не будет, но в нынешних обстоятельствах неизбежно появление самых жутких фантазий.
— Пожалуй, вы правы. Я старался не думать о такой возможности. — Доктор Уиллерс плотно сжал губы и покачал головой. — Мы должны сделать все, чтобы проверить это, пока не началась паника. Поэтому советую вам с максимальным пренебрежением высмеивать любые гипотезы такого рода, если вы их услышите, а я попрошу о том же Кримма и его людей.
— Неплохой способ мягкой цензуры, — согласился Зеллаби. — Трудно представить, как все это ощущает женщина. Могу сказать одно — если бы мне предстояло, даже при самых благоприятных обстоятельствах, произвести на свет новую жизнь, такая перспектива внушала бы мне страх. Но если бы у меня были основания подозревать, что на свет появится какая-то необычная форма жизни, я бы, наверное, просто сошел с ума. С большинством женщин этого, конечно, не случится, они более устойчивы психически, но с некоторыми такое случиться может, поэтому лучше всего будет убедительно отмести такую возможность.
Зеллаби замолчал, размышляя и все более мрачнея.
— О Боже, — внезапно сказал он.
— Что еще? — спросил доктор.
— Я сейчас сообразил, что нам не сохранить этого в тайне — по крайней мере, надолго. Как только наша история попадет в газеты, она станет постоянной темой; они будут особенно обсуждать последнее предположение, оно по-настоящему дьявольское и вполне способно доставить удовольствие читателям, скажем, «Рефлектора». Нас будут трепать не меньше шести месяцев, причем сплетни в цене будут только расти. Это их работа, доктор. Подборки статей с различными точками зрения, ежедневные комментарии — они выжмут сенсацию до последней капли, и мы не сможем сделать ничего, чтобы остановить их.
Доктор несколько минут думал, потом тяжело сказал:
— Вы правы, конечно. Этого я не предусмотрел. Есть только один выход — они не должны ничего узнать.
— Гм, — скептически сказал Зеллаби. — Гм.
— Это вполне возможно, — настаивал доктор. Прежде всего, в это не так-то легко поверить. Они будут подозревать, что это мистификация, — в конце концов, их уже не раз мистифицировали. Прежде, чем они возьмутся за тему, им потребуется куча доказательств. Помните, они возьмутся только за что-то стоящее, не второстепенное. Они должны быть уверены, что не превратятся в конце концов в посмешище. Кроме того, их будет беспокоить возможность диффамации, из-за чего их положение окажется весьма ненадежным — я только сейчас начинаю понимать, насколько ненадежным.
— Я вполне разделяю вашу точку зрения, — заметил Зеллаби. — Но это вовсе не обязательно заставит их отказаться от такого шанса.
— Я думаю, способ есть. Конечно, придется привлечь Кримма. Он сможет связаться со Службой безопасности, как только возникнут какие-то признаки интереса со стороны прессы. Не забудьте, они все еще занимаются делом Потерянного дня. Но самое главное, я уверен, — это хранить все в тайне. Никто за пределами Мидвича не должен ничего знать. Тогда у нас будет шанс.
— Несомненно — если только это получится, — согласился Зеллаби.
— Черт возьми, Зеллаби, это необходимо сделать. Наш долг перед этими женщинами — проследить, чтобы было сделано все возможное. Они мои пациентки. И я не хочу, чтобы толпа охотников за сенсациями свела их с ума.
— Мы сделаем все возможное, — согласился Зеллаби и продолжал, внимательно глядя на доктора: — Надеюсь, вы простите меня, доктор, если я скажу о том, о чем вы наверняка уже думали. Вам, конечно, уже приходилось отказываться от шанса на всемирную славу?
— Слава бывает разная, — ответил Уиллерс. — Иную и врагу не пожелаешь. Я веду записи, которые, возможно, когда-нибудь будут опубликованы.
Зеллаби кивнул и вернулся к предыдущему вопросу.
— Шесть месяцев, — сказал он. — Это может удаться. Но мы должны сделать все, что в наших силах. Когда наступит развязка, все станет проще.
— И станет легче, если дети будут нормальными, — согласился Уиллерс.
— А если дети не будут нормальными?
Доктор, побледнев, взглянул на него и покачал головой.
— Не знаю.
Наступившее долгое молчание прервал Зеллаби.
— Я лучше схожу за женой, — сказал он.
Дверь за ним закрылась. Доктор Уиллерс неподвижно сидел в кресле, безвольно положив руки на колени, и, сильно наклонившись вперед, невидящим взглядом смотрел куда-то вдаль сквозь красные языки пламени.
10. Хранить в тайне
Подготовка к тому, что было не слишком информативно названо «Специальным Срочным Собранием Особой Важности Для Каждой Женщины Мидвича», проводилось активно и добросовестно. Нам нанес визит Гордон Зеллаби, которому в нескольких словах удалось передать драматизм ситуации. Он без труда получил от Джанет обещание прийти в мэрию на следующий день.
Зеллаби твердо отклонил все наши попытки что-либо из него вытянуть.
— Прошу меня извинить, — сказал он, — но могу лишь сообщить, что мы организуем небольшой неофициальный комитет, и будем очень рады, если вы согласитесь нам помочь — после того, как ваша жена услышит, что будет там сказано, и вы обсудите это друг с другом.
На собрание пришло удивительно много народу. Присутствовало почти девяносто процентов женского населения Мидвича, и запланированное повторное собрание для тех, кто не смог прийти, должно было стать немногочисленным.
Когда люди убедились, что это не очередная кампания по гражданской обороне или подобного рода мероприятие, возникло закономерное любопытство: что же заставило доктора, викария, их жен, окружную медсестру и обоих Зеллаби обзвонить весь Мидвич и передать женщинам персональные приглашения.
Два главных организатора собрания сидели на возвышении, по обеим сторонам от немного бледной Антеи Зеллаби. Доктор нервно курил. Викарий казался погруженным в размышления, от которых он время от времени отрывался, чтобы сказать что-то миссис Зеллаби и выслушать ее рассеянный ответ. Подождав минут десять опоздавших, доктор попросил закрыть двери и кратко, но все еще малопонятно, призвал собрание отнестись к делу со всей серьезностью. Викарий поддержал его, сказав в заключение: