Страница:
Капитан убедил себя в том, что столь сокровенные теологические тонкости интригуют его. Однако что делать с этой идеей практикующему пирату? Чем подобная информация может помочь морскому разбою?
Шадуф терпеливо объяснил, что звуки Господних имен уложат наповал всякого неподготовленного смертного и Феме отправит собственного Баал-Шема на борт султанского корабля, но его аргументы не сразу убедили Солово. Однако в конце концов он понял, почему Феме ограничивается лишь сотней бойцов против плавучей крепости, которую предстояло встретить пиратам. Из тайн и глубин восставал левиафан, и пусть противник падет, устрашась на короткий миг Господа.
Оставались кое-какие несоответствия и не находившие ответа вопросы, но Солово полагал неделикатным обращаться к ним. Он приобрел восковые затычки для ушей своего экипажа и доверился новым хозяевам. Подобные беспрецедентные сантименты Встревожили боцмана, и Солово в сердце своем не мог осуждать его.
И пока он размышлял о степени, в которой исламский фатализм Триполи воздействовал на его решения, впередсмотрящий завопил:
— Вижу корабль!
Даже капитан дрогнул, когда они приблизились к чудовищу, несшему в себе султанскую дочь. Огромный галеон глубоко осел в воду, отмечая тем самым количество людей на корабле, непринужденно скользившем вперед, шевеля несчетными рядами весел. На диво огромные и зловещие пушки мешали пиратам приблизиться к кораблю с кормы или носа, а вдоль борта, обращенного к Солово, выстроилась целая толпа встречающих — в полном вооружении.
К чести боцмана, он быстро сумел заглушить недовольный ропот. Чтобы ободрить остальных, ему пришлось раскроить череп излишне испуганного морехода. Успокоенный экипаж немедленно постиг мудрость решений своего капитана и приготовился к бою, подгоняемый аллегро надсмотрщика… надо было что-то делать и так или иначе разрешить этот вопрос. Солово отметил искусное положение египетского корабля, позволявшее стрелять из кормового орудия, однако предоставил боцману судить, в какую сторону уклоняться от сокрушительного ядра. Действительно, корабль был много больше, чем те, с кем им приходилось встречаться… но вся пьеса была сыграна не менее сотни раз. К тому же на борту корабля их должен был ожидать друг.
Боцман сделал свое дело, и все промокли, когда море выплеснулось после падения ядра в дюжине шагов от левого борта, и Солово сразу бросил корабль в атаку. Почтительно опустившись на одно колено, капитан поручил себя попечению Марии и ее Сына, не забыв вознести хвалу Иегове (временами аргументы иудаизма казались адмиралу достаточно убедительными).
Тут галеру «Солово» буквально засыпало египетскими стрелами, и люди у весел начали горбиться. Пираты обычно располагали подавляющим огневым превосходством и всем сердцем стремились прибегнуть к нему. Однако, покрывая крики умирающих, капитан запретил воспользоваться им. В то же время он приказал своим заткнуть уши.
Повинуясь дурацкому обычаю берберийских пиратов, велевшему капитану без страха стоять лицом к врагу, палящему из всех имеющихся средств, Солово наконец приступил к изучению объекта нападения… пока оттуда старались навсегда лишить его возможности наблюдать.
Перед ним
действительнобыл бегемот! На постройку судна пошел, должно быть, целый лес; богато украшенный всяческими яркими фитюльками, которые так обожали магометанские владыки, он казался совершенно неуместным на этих волнах. С трудом осилив надпись, Солово разобрал, что могучий белый парус украшен символом веры: «Нет Бога кроме Бога и Мухаммед — пророк его». Капитан улыбался, даже когда стрела, свистнув, едва не задела его ухо. Един Бог, подумал он, однако сейчас мусульмане узнают, что у Него много имен.
Презрев бегство под парусами или силой рабов, неуклюжий египетский корабль убрал весла и стал дожидаться продолжения. Галера «Солово» вильнула и под градом снарядов отправилась к свободному от орудий борту на абордаж. Платформа и крючья уже были готовы, и, поскольку таран не планировался, гребцам приказали оставить греблю и подобрать весла, позволяя инерции доделать все остальное.
Солово собрал на своей галере элитную группу моряков, отличавшихся животными наклонностями и всегда возглавлявших натиск.
Царственный египетский корабль, невзирая на высокие борта, был обременен грузом и глубоко осел в воду, открывая палубу. Обычно в подобный момент начинали метать горшки с горящей нефтью и корзинки с гадюками, чтобы посеять среди многочисленного противника не то что панику — хуже, однако Солово игнорировал молящие взгляды своих крутых ребят. На этот раз — только однажды — он позволит себе слепую веру до самого последнего мгновения.
Баал-Шем запаздывал, истощая слабую веру Солово. Были брошены кошки, рухнули мостики, зубьями цепляясь за палубу египетского судна, и только тогда Баал-Шем явил, наконец, свою руку. Передовые ряды пиратов и моряков уже сцепились в интимном и смертоносном объятии, когда раздался его голос — и весьма вовремя, так как пираты оказались в безнадежном меньшинстве.
В царственном павильоне посреди перепуганной кучки придворных возле великолепного дивана стоял негр. Неторопливо отложив опахало из страусовых перьев, он сделал шаг вперед и заговорил.
Слова его пронеслись над всем шумом, и борьба немедленно прекратилась.
По одному египтяне замирали, обращая свое внимание на вопросы более важные, чем простая схватка не на жизнь, а на смерть. Иные из пиратов совершенно не по-рыцарски пользовались предоставившейся возможностью, чтобы избавиться от обезумевших оппонентов. Теперь, когда выяснилось, кто их помощник, Солово воспользовался ситуацией и пронзил горло египетского капитана арбалетной стрелой.
Впрочем, он мог и не утруждать себя. Услыхав зов Баал-Шема, все, кто мог слышать, зарыдали — от горя ли, счастья, Солово сказать не мог, — а потом начали умирать. Немногие пираты, посчитавшие воск в ушах досадной помехой, последовали их примеру.
Скоро палуба египетского корабля оказалась заваленной мертвыми и умирающими — выстроившимися в ряды, как пленные христиане-гребцы, или валившимися друг на друга, дергающимися воинами в панцирях и придворными в шелках. Солово надеялся проследить за Баал-Шемом и прочесть имена по его губам, однако все произошло слишком быстро… быть может, и к лучшему.
Выжившие пираты взвыли от восторга, увидев подобный успех, и, повыковыряв из ушей затычки, бросились грабить. Их капитан последовал общему настроению. Тут черный как ночь Баал-Шем шагнул навстречу пиратам и повернул их поток в обратную сторону, предоставив тем самым Солово возможность в раздражении удивляться, почему его люди бегут, когда битва окончена. Однако они исчезли за его спиной, и причина немедленно выяснилась. Баал-Шем небрежно приближался к нему, и капитан Солово убедился, насколько легко можно позабыть про цель, достоинство и отвагу. Он обнаружил в себе странное стремление перепрыгнуть на свой корабль и припасть к знакомой палубе.
К счастью, это был всего лишь побочный эффект, и Баал-Шем отбросил облик приближающейся смерти в сочетании с чем-то еще худшим так же легко, как и принял его. Перегнувшись через борт корабля, он равнодушно глянул на трясущихся пиратов.
— Много ли они знают? — спросил он трогательным фальцетом, обращаясь прямо к Солово и рукой указывая на его экипаж.
— Лишь необходимое, и не более того.
— Тогда пусть поиграют, — ответил Баал-Шем, — пока мы поговорим.
Отступив в сторону, он склонился, приглашая гостя на борт движением гладким и плавным, вполне достойным султанского лакея. Перспектива доброго грабежа одолела страх, и, подобно мышам, крадущимся мимо внимательного кота, пираты осторожно, бочком, пробирались на корабль мертвецов, где к ним вернулись обычные инстинкты, и они с уханьем набросились на павших.
Баал-Шем тем временем неловко перебрался на галеру «Солово», с много меньшей прытью, чем принято среди пиратов. Он явно был старше, чем позволял заподозрить его внешний вид.
— В павильоне остались живые, — проговорил Баал-Шем чуть в сторону, — а с ними предмет, который будет неоценимо полезен тебе. Прикажи своим тварям уважать его пределы. Все прочее они могут забрать… даже мое верное старое опахало из перьев страуса.
Капитан Солово скомандовал боцману, тот передал приказ дальше. Их общие командные достижения были таковы, что даже в этой сумятице в повиновении можно было не сомневаться.
Баал-Шем позволил, чтобы его провели на капитанский мостик и усадили на брезентовый стул. Солово налил по кубку вина. Баал-Шем пригубил и облизнулся.
— Прекрасно! — произнес он, не скрывая удовлетворения. — Это первый глоток вина после моего поступления на службу исламу. Благодарю, капитан!
— Всякий мужчина нуждается в опьянении, — заметил Солово, — чтобы сбежать от самого себя.
Баал-Шем понимающе кивнул.
— Согласен с тобой, капитан. Однако к делу: как и почему… Я не сомневаюсь, ты хочешь это узнать?
— Если вы не против, — ответил Солово, с опаской разглядывая гостя и пытаясь скрыть невежливый поступок. — Что за магическое слово вы произнесли? Оно, безусловно, решило бой в нашу пользу.
Утерев рот широкой ладонью, Баал-Шем объяснил:
— Одно из имен Бесконечного, услышав которое смертный вянет и умирает. Все очень просто.
Солово слегка нахмурился.
— Но вы упомянули про выживших?
— Ах да. — Баал-Шем многозначительно поглядел на бутыль с вином, однако Солово не стал считаться с намеком. — Предполагалось, что кроме меня самого уцелеет хотя бы один человек Там, куда ты отправляешься, тебе потребуется принцесса. Но, к моему удивлению, выжили двое. Достаточно ли у тебя времени, чтобы выслушать объяснение?
Солово поглядел через опустевшую палубу своего корабля на дикие сцены рядом.
— Они будут вести себя как мерзко воспитанные дети, если не получат полную меру забав и добычи.
— Тебе достаточно знать, что призванием всей моей жизни вплоть до самых последних ее мгновений было овевать опахалом чело и прочие части тела принцессы Хадинэ. Всему исламскому миру известны божественная краса и идеальное совершенство ее округлого зада…
— О да, я слыхал о ней, — с готовностью отозвался Солово. — И однажды даже видел непристойный рельеф, превозносящий ее атрибуты.
— Я не удивлен, — ответил Баал-Шем, — «искрящийся самоцвет Дельты» уже сделался знаменитостью. Как бы то ни было, совершенно случайно оказалось, что халиф-султан Истанбульский Баязид знаменит своим интересом к подобным материям. Чтобы предотвратить скандальную войну между мусульманами и гибель несчетных толп, решили воспользоваться девичьим задком, а потому ее выдают за султана. И я был обязан прохлаждать принцессу во время этого почтового путешествия.
— Но я все же не понимаю, почему она жива, — заметил Солово. Безусловно, подобный вам раб-телохранитель должен был накопить достаточно обид, требующих возмещения? И потом, как сумели вы сохранить ей жизнь?
— Она живет, — Баал-Шем отбросил всякие условности и передал Солово опустевший кубок, — потому что ты нуждаешься в ней и самым достопочтенным образом. Она и выкуп за нее гарантируют тебе хороший прием в месте назначения, не говоря уже о богатстве этого корабля и его мощи. Это судно усилит любой флот. Среди приданого есть реликвия, вырванная из костлявых пальцев коптских
[21]монахов: часть таза св. Петра или кого-то еще, оправленная в золото и драгоценности. Получив ее, твой следующий работодатель возлюбит тебя.
Солово отказался брать подвешенную приманку, сулившую столь благоприятное будущее, и оставил вопрос открытым.
— Но вы уклонились от объяснения,
какэто вышло, — вежливо проговорил он.
— Ах да. — Баал-Шем явно был под впечатлением сдержанности капитана. С известными усилиями, прибегнув к некоторой магии, я могу ограничить воздействие имени Бога, так чтобы оно не причинило вреда определенной категории персон. И на этот раз, чтобы потешить свое чувство юмора, я исключил обладателей прекрасного зада…
— Ага,
понимаю, — промолвил Солово.
— Но это отнюдь не значит, что путешествующему на корабле равви из иудеев позволительно услыхать благословенное имя и жить.
— Надеюсь, этого не случилось? — спросил капитан.
— Увы, ты ошибся! Равви необычайно скромен, преждевременно зрел и со спины напоминает грушу — форма сия приобретена им в результате долгих и усердных занятий… Нет, выходит, что он уже знал это имя — помогла ли тому ученость или молитва, — а посему не разделил общую участь.
— Мне бы хотелось встретиться с этим человеком, — проговорил Солово, словно бы прося одолжения.
— Так оно и будет, капитан. Его судьба — в твоих руках. Ты вправе позволить ему закончить свое посольство от каирских евреев к их оттоманским собратьям; можешь поговорить с ним или попросту выбросить за борт.
Солово наконец смилостивился над Баал-Шемом и извлек другую бутылку с вином из своего запаса.
— Я бы предположил, — он отвернулся, чтобы не видеть крупных глотков, что с подобным человеком мудрее всего обойтись самым мягким образом.
— А… — ответил Баал-Шем, неохотно отрывая губы от алой струи. — В этом разница между мной и ним, между его… философией и понятиями Феме. Он может знать не произносимое всуе имя, но никогда не сможет воспользоваться им!
Тут с захваченного египетского корабля донесся странный вопль, отличающийся от бессмысленного восторга, к которому Солово и Баал-Шем успели привыкнуть. Они огляделись и заметили пару пиратов, выставивших на поручень для всеобщего обозрения юнца с золотистой кожей.
— Живого нашли, — пояснил боцман, обращаясь к своему капитану. Прятался под грудой мертвецов.
— Ну и денек! — воскликнул Баал-Шем. — Сплошные чудеса.
Солово ничего не сказал, однако позволил мотыльку радости дожить положенный срок. Поскольку сей юнец ничем не был похож на не по годам умудренного теолога, путешествие обещало быть куда более интересным, чем он ожидал.
Устроившись удобно в чреве египетского бегемота и потопив галеру «Солово», Баал-Шем объявил, что желает быть доставленным в Сицилию. Учитывая уже известное, его надлежало ублажать всеми возможными способами, и Солово направил корабль на нужный курс.
Капитан с умеренной скорбью воспринял потерю своего морского дома, обеспечивавшего его пропитанием последние несколько лет, однако ему не хватало рук, чтобы одновременно вести египетский приз даже под полными парусами и грести на «Солово». Памятуя прежние времена, они дождались, пока оставленная галера задрала к небу корму и стрелой исчезла под волнами. Солово даже поискал вдохновения, чтобы описать в стихах горькое зрелище, но не смог придумать подходящей строфы.
После этого Баал-Шем, не желая более разговаривать, направился в царственный павильон, чтобы предаться собственным мыслям, коих пираты не смели прерывать. А посему Солово приступил к встрече с выселенной из павильона принцессой Хадинэ и
удачливым-в-своих-занятияхравви из Каира.
Принцесса, к разочарованию Солово, находилась в постоянной ярости и бесформенном черном платье. После того как уши его подвергались непрерывному и непонятному натиску в течение целого дня, Солово уже начал тешить себя мыслью, как отдаст ее для развлечения экипажу, чтобы хоть раз в своей ничтожной и ограниченной жизни они получили представление о том, как живет 0,0000001 процента населения. Впрочем, здравый смысл оказался сильнее, и мир был наконец восстановлен с помощью черного мешка, накинутого на голову принцессы и тем самым дополнившего скромное облачение. Какие бы претензии египетский султан ни возымел в будущем к капитану, нарушения исламских требований к женской одежде среди них значиться не будут.
Равви звался Мегиллахом, и первой мыслью Солово было усадить его за весла, где так не хватало гребцов. Едва ли мягкое тело выдержит путешествие, однако равви получит возможность пасть за правое дело; увеличивая расстояние между Солово и Египтом, он приложит руку к посрамлению ислама вообще и Египта в частности.
Вышло так, что равви Мегиллах спас свою жизнь (не подозревая того), мастерски изложив за обедом в первый вечер пять Ноевых заповедей. Поскольку Солово всегда стремился уравновесить свою жизнь между потребностями плоти и духа, он решил сохранить компанию в лице золотоволосого юнца и равви (этот поступок Мегиллах ошибочно принял за доброту). Для них двоих путешествие сделалось увеселительной прогулкой… для компенсации Солово решил помолиться тазовой кости св. Петра.
Однако все хорошее рано или поздно кончается. Сквозь дождь и туман впереди замаячил берег Сицилии. Без всяких извещений Баал-Шем вышел из транса, и мимо пиратов, разбегавшихся от него, словно котята от таза с водой, прошествовал к борту и подозвал к себе капитана Солово.
— Я ухожу, — просвистел он с той мягкостью, которую позволяла ему оловянная глотка.
Солово с сомнением глянул на темное и бурное море.
— Прямо сейчас? — удивился он. — Я мог бы подвезти вас поближе.
Баал-Шем качнул головой.
— Нет, спасибо за доброту, это не нужно: я дойду и отсюда.
— Понимаю… — ответил Солово, отбросив всякие сомнения, — но…
— Это еще одна из моих крохотных штучек, — пояснил Баал-Шем. — Подобное знание приходит с пониманием того, что я делаю.
— А именно? — торопливо осведомился Солово. Казалось, безобидный вопрос.
Однако Баал-Шем на подначку ответил улыбкой.
— Ты должен направиться в Рим, — заключил он.
— В Рим?
Баал-Шем, предвкушая, рассматривал берег, стремясь скорее там оказаться.
— Да, там-то и начнется твоя истинная жизнь, та самая, которую ты разделишь с нами. Радуйся, для тебя у нас уготованы великие планы.
Солово без особого труда воспринял новость невозмутимо.
— Готовы ли вы сообщить мне, в чем именно они будут состоять?
— Пока еще нет, капитан. К тому же они несколько текучи. Но не беспокойся, тебе придется лишь оставаться самим собой.
— Ну, это дело нетрудное, — сухо заметил Солово.
Неожиданно встревожась, Баал-Шем обернулся.
— Нет, — проговорил он голосом настолько серьезным, насколько допускали его возможности. — Могу открыть тебе это — всегда быть самим собой нелегко. — И с этими словами он не без труда влез на борт и соскочил вниз. Общий вздох облегчения вырвался из глоток суеверного и в высшей степени податливого к расизму экипажа.
Солово перегнулся через борт и обнаружил, что смотрит почти в глаза негру, стоявшему на воде, как на раскачивающейся платформе.
— В Риме тебя встретят, — услышал капитан. — Расплатишься с экипажем, а корабль, принцессу и реликвию передашь папе. И смотри — ничего не утаи… Мы верим тебе.
— Вот уж не посоветовал бы! — отозвался Солово.
— Пора кончать с прежней жизнью. Я желаю тебе добра. И венецианец тоже.
—
Кто-кто? — переспросил капитан.
— Венецианец, — ответил Баал-Шем, показывая на море возле своих ног. Он просит, чтобы я пожелал тебе успеха… невзирая на все. Ох, разве ты не знал? Он сопровождал тебя во всех вояжах… в особенности после того, как узнал, что ты из наших. Вот, смотри!
Солово поступил, как ему было указано, и даже в сумраке заметил клочок моря длиной с человека, покрытый пленкой сине-зеленой слизи. Она вдруг забурлила и закипела, и Солово ощутил омерзение.
— Он все еще человек? — спросил капитан, приглядываясь. Пленка вновь запузырилась.
— Номинально, — пояснил Баал-Шем. — Высшие умы способны общаться с ним, однако он утверждает, что долгое пребывание в воде пробудило в нем склонность к морской жизни. Что и неплохо, поскольку он все равно вольется в нее, как только процесс разложения завершится. — Баал-Шем поглядел на темнеющий горизонт и заметил, что день кончается. — Однако я не могу проводить свое время в праздной болтовне, мне еще нужно дестабилизировать одну династию.
И с этими словами он заторопился по морю в быстро сгущающийся сумрак.
Весьма стараясь не вглядываться, Солово приветливо помахал некоему кусочку моря возле борта и приказал грести.
Огромный египетский корабль медленно тронулся с места, и, маслянисто мерцая в свете луны, полоска воды, укрывавшая под собой нечто иное, покорно последовала за ним.
— За капитана! За его стилет — чтобы не ржавел!
Пираты с восторгом подхватили тост пьяного боцмана, сделав еще один шаг к бесчувствию и, как следствие, к ранней могиле.
Капитан Солово ответил скупой трезвой улыбкой и приподнял свою кружку с вином. Он будет рад, когда эта бессмысленная шарада наконец завершится. Самая холодная часть его ума уже предлагала объявить экипаж «варварами и вероотступниками» и повесить на ближайшем берегу во время отлива. Так он мог бы совсем покончить со своей прежней жизнью. Безусловно, учтивый глава римского клана Колонна (а заодно и фемист), приветствовавший их в порту Остии, устроил бы подобное с радостью.
Впрочем, в конце концов было решено, что проще будет расплатиться с ними щедрой рукой и приказать забыть обо всем. Солово объявил, что Азия, Африка, даже Скандинавия, тоскуют по людям их калибра… но не Италия. Климат этой страны скверно скажется на их здоровье. Прекрасно зная своего капитана, пираты уловили намек, а как только что разбогатевшие люди, они могли позволить себе рассудительность… и сделать ему приятное.
После первых ледяных мгновений, окруживших исламский военный корабль, на веслах входящий в порт, гостей встретили тепло. Воодушевление перешло в экстаз, когда выяснились масштабы победы. Колонна-фемист великолепно уладил дело, и на следующий день прибыл сам кардинал со всеми побрякушками (в смысле свиты, естественно), чтобы доставить тазовую кость св. Петра к месту упокоения и поклонения. Капитаны папского флота пускали слюнки на египетский корабль, а стайка монахинь увела из жизни Солово принцессу Хадинэ — навстречу бог весть какой судьбе.
Равви Мегиллах благословил чело капитана и отправился к римским евреям, дабы обрести среди них утешение и — кто знает — даже постоянную обитель. Он сказал, что считает необходимым покинуть на время мусульманский мир, тем более что ему надоела бесплодная жена, оставшаяся в Каире. Равви по-прежнему находился в блаженном неведении относительно собственного везения.
Поэтому все ликовали, начиная с самого папы, и капитан Солово решил устроить своему экипажу
последнюю(он подчеркнул это слово) пьянку. Барон Колонна, мудро выяснив окольными путями, какого сорта веселье ожидает пиратов, вежливо отказался присоединиться к ним. Он заметил, что капитану уже уготовано место среди чиновников Ватикана. Все… невыгодные для героя факты устранены из личного дела. Завтра Солово надлежало приступить к новым обязанностям и не оглядываться назад… или же в случае неожиданных трудностей вновь обратиться к барону.
Через три-четыре часа, отданных потреблению чистого алкоголя, процедура достигла той стадии, которую Солово всегда называл «лезвием ножа», — общее веселье резко сменялось раздражительностью, а мысли пиратов обращались к собственным ножам. На борту корабля подобный момент проходил относительно безвредно, если не считать нескольких порезов… ну, в худшем случае, одного покойника. Однако на берегу, да еще в большом городе, Солово не чувствовал себя так же спокойно и уверенно. Он не хотел отвечать за то, что может случиться, — и ему пора было уходить.
Прощально махнув, — что заметили немногие, — он поднялся и врезался в какое-то тело. Желая немедленно схватить оружие и нанести удар, Солово вовремя сообразил, что перед ним всего лишь крохотная старушонка из тех, кто часто зарабатывает в тавернах.
— Хочешь по руке погадаю, сладенький? — проговорила она, так и не заметив собственной большой удачи.
Задержка позволила пиратам осознать, что капитан оставляет их, и весть об этом пробежала вдоль столов.
— Давай! — завопили они во внезапном сентиментальном порыве предотвратить уход обожаемого вожака. — Давай! Пусть старая корова подзаработает. Посмотрим, что тебя ждет!
Христианская церковь всегда хмуро смотрела на подобные развлечения, и Солово в обычной ситуации уклонился бы. Однако сейчас его возражения могли бы вылиться в долгий и шумный скандал. К тому же он начинает новую жизнь… не благословить ли ее добротой? Солово сунул бабульке целый дукат и, улыбаясь, протянул следом за ним руку.
С улыбкой она приняла и то и другое и стала разглядывать ладонь… Старуха не отводила от нее глаз, молчала… умолкли и пираты.
А потом выронила руку Солово, словно обжегшись, вернула монету и, не отводя от него глаз, попятилась спиной к двери, переступая негнущимися ногами.
— Мы были ошеломлены, — сказал фемист из Уэльса на другом конце существования адмирала, удаленном от жизненной лихорадки и кипения всяких страстей. — Полная перемена образа жизни, а вы чувствовали себя подобно рыбе в воде.
— Не слишком-то подходящая метафора, на мой взгляд, — проговорил Солово. — Все наоборот. Вы заставили меня покинуть не знающее порядка царство Нептуна.
— Верно подмечено, — кивнул фемист. — Да, мы хотели поставить вашу карьеру на прочную и стабильную твердь. Однако мы рассчитывали столкнуться с переходным периодом… предполагали, что нам придется извиняться за вас и подсказывать, как следует себя вести.
Шадуф терпеливо объяснил, что звуки Господних имен уложат наповал всякого неподготовленного смертного и Феме отправит собственного Баал-Шема на борт султанского корабля, но его аргументы не сразу убедили Солово. Однако в конце концов он понял, почему Феме ограничивается лишь сотней бойцов против плавучей крепости, которую предстояло встретить пиратам. Из тайн и глубин восставал левиафан, и пусть противник падет, устрашась на короткий миг Господа.
Оставались кое-какие несоответствия и не находившие ответа вопросы, но Солово полагал неделикатным обращаться к ним. Он приобрел восковые затычки для ушей своего экипажа и доверился новым хозяевам. Подобные беспрецедентные сантименты Встревожили боцмана, и Солово в сердце своем не мог осуждать его.
И пока он размышлял о степени, в которой исламский фатализм Триполи воздействовал на его решения, впередсмотрящий завопил:
— Вижу корабль!
Даже капитан дрогнул, когда они приблизились к чудовищу, несшему в себе султанскую дочь. Огромный галеон глубоко осел в воду, отмечая тем самым количество людей на корабле, непринужденно скользившем вперед, шевеля несчетными рядами весел. На диво огромные и зловещие пушки мешали пиратам приблизиться к кораблю с кормы или носа, а вдоль борта, обращенного к Солово, выстроилась целая толпа встречающих — в полном вооружении.
К чести боцмана, он быстро сумел заглушить недовольный ропот. Чтобы ободрить остальных, ему пришлось раскроить череп излишне испуганного морехода. Успокоенный экипаж немедленно постиг мудрость решений своего капитана и приготовился к бою, подгоняемый аллегро надсмотрщика… надо было что-то делать и так или иначе разрешить этот вопрос. Солово отметил искусное положение египетского корабля, позволявшее стрелять из кормового орудия, однако предоставил боцману судить, в какую сторону уклоняться от сокрушительного ядра. Действительно, корабль был много больше, чем те, с кем им приходилось встречаться… но вся пьеса была сыграна не менее сотни раз. К тому же на борту корабля их должен был ожидать друг.
Боцман сделал свое дело, и все промокли, когда море выплеснулось после падения ядра в дюжине шагов от левого борта, и Солово сразу бросил корабль в атаку. Почтительно опустившись на одно колено, капитан поручил себя попечению Марии и ее Сына, не забыв вознести хвалу Иегове (временами аргументы иудаизма казались адмиралу достаточно убедительными).
Тут галеру «Солово» буквально засыпало египетскими стрелами, и люди у весел начали горбиться. Пираты обычно располагали подавляющим огневым превосходством и всем сердцем стремились прибегнуть к нему. Однако, покрывая крики умирающих, капитан запретил воспользоваться им. В то же время он приказал своим заткнуть уши.
Повинуясь дурацкому обычаю берберийских пиратов, велевшему капитану без страха стоять лицом к врагу, палящему из всех имеющихся средств, Солово наконец приступил к изучению объекта нападения… пока оттуда старались навсегда лишить его возможности наблюдать.
Перед ним
действительнобыл бегемот! На постройку судна пошел, должно быть, целый лес; богато украшенный всяческими яркими фитюльками, которые так обожали магометанские владыки, он казался совершенно неуместным на этих волнах. С трудом осилив надпись, Солово разобрал, что могучий белый парус украшен символом веры: «Нет Бога кроме Бога и Мухаммед — пророк его». Капитан улыбался, даже когда стрела, свистнув, едва не задела его ухо. Един Бог, подумал он, однако сейчас мусульмане узнают, что у Него много имен.
Презрев бегство под парусами или силой рабов, неуклюжий египетский корабль убрал весла и стал дожидаться продолжения. Галера «Солово» вильнула и под градом снарядов отправилась к свободному от орудий борту на абордаж. Платформа и крючья уже были готовы, и, поскольку таран не планировался, гребцам приказали оставить греблю и подобрать весла, позволяя инерции доделать все остальное.
Солово собрал на своей галере элитную группу моряков, отличавшихся животными наклонностями и всегда возглавлявших натиск.
Царственный египетский корабль, невзирая на высокие борта, был обременен грузом и глубоко осел в воду, открывая палубу. Обычно в подобный момент начинали метать горшки с горящей нефтью и корзинки с гадюками, чтобы посеять среди многочисленного противника не то что панику — хуже, однако Солово игнорировал молящие взгляды своих крутых ребят. На этот раз — только однажды — он позволит себе слепую веру до самого последнего мгновения.
Баал-Шем запаздывал, истощая слабую веру Солово. Были брошены кошки, рухнули мостики, зубьями цепляясь за палубу египетского судна, и только тогда Баал-Шем явил, наконец, свою руку. Передовые ряды пиратов и моряков уже сцепились в интимном и смертоносном объятии, когда раздался его голос — и весьма вовремя, так как пираты оказались в безнадежном меньшинстве.
В царственном павильоне посреди перепуганной кучки придворных возле великолепного дивана стоял негр. Неторопливо отложив опахало из страусовых перьев, он сделал шаг вперед и заговорил.
Слова его пронеслись над всем шумом, и борьба немедленно прекратилась.
По одному египтяне замирали, обращая свое внимание на вопросы более важные, чем простая схватка не на жизнь, а на смерть. Иные из пиратов совершенно не по-рыцарски пользовались предоставившейся возможностью, чтобы избавиться от обезумевших оппонентов. Теперь, когда выяснилось, кто их помощник, Солово воспользовался ситуацией и пронзил горло египетского капитана арбалетной стрелой.
Впрочем, он мог и не утруждать себя. Услыхав зов Баал-Шема, все, кто мог слышать, зарыдали — от горя ли, счастья, Солово сказать не мог, — а потом начали умирать. Немногие пираты, посчитавшие воск в ушах досадной помехой, последовали их примеру.
Скоро палуба египетского корабля оказалась заваленной мертвыми и умирающими — выстроившимися в ряды, как пленные христиане-гребцы, или валившимися друг на друга, дергающимися воинами в панцирях и придворными в шелках. Солово надеялся проследить за Баал-Шемом и прочесть имена по его губам, однако все произошло слишком быстро… быть может, и к лучшему.
Выжившие пираты взвыли от восторга, увидев подобный успех, и, повыковыряв из ушей затычки, бросились грабить. Их капитан последовал общему настроению. Тут черный как ночь Баал-Шем шагнул навстречу пиратам и повернул их поток в обратную сторону, предоставив тем самым Солово возможность в раздражении удивляться, почему его люди бегут, когда битва окончена. Однако они исчезли за его спиной, и причина немедленно выяснилась. Баал-Шем небрежно приближался к нему, и капитан Солово убедился, насколько легко можно позабыть про цель, достоинство и отвагу. Он обнаружил в себе странное стремление перепрыгнуть на свой корабль и припасть к знакомой палубе.
К счастью, это был всего лишь побочный эффект, и Баал-Шем отбросил облик приближающейся смерти в сочетании с чем-то еще худшим так же легко, как и принял его. Перегнувшись через борт корабля, он равнодушно глянул на трясущихся пиратов.
— Много ли они знают? — спросил он трогательным фальцетом, обращаясь прямо к Солово и рукой указывая на его экипаж.
— Лишь необходимое, и не более того.
— Тогда пусть поиграют, — ответил Баал-Шем, — пока мы поговорим.
Отступив в сторону, он склонился, приглашая гостя на борт движением гладким и плавным, вполне достойным султанского лакея. Перспектива доброго грабежа одолела страх, и, подобно мышам, крадущимся мимо внимательного кота, пираты осторожно, бочком, пробирались на корабль мертвецов, где к ним вернулись обычные инстинкты, и они с уханьем набросились на павших.
Баал-Шем тем временем неловко перебрался на галеру «Солово», с много меньшей прытью, чем принято среди пиратов. Он явно был старше, чем позволял заподозрить его внешний вид.
— В павильоне остались живые, — проговорил Баал-Шем чуть в сторону, — а с ними предмет, который будет неоценимо полезен тебе. Прикажи своим тварям уважать его пределы. Все прочее они могут забрать… даже мое верное старое опахало из перьев страуса.
Капитан Солово скомандовал боцману, тот передал приказ дальше. Их общие командные достижения были таковы, что даже в этой сумятице в повиновении можно было не сомневаться.
Баал-Шем позволил, чтобы его провели на капитанский мостик и усадили на брезентовый стул. Солово налил по кубку вина. Баал-Шем пригубил и облизнулся.
— Прекрасно! — произнес он, не скрывая удовлетворения. — Это первый глоток вина после моего поступления на службу исламу. Благодарю, капитан!
— Всякий мужчина нуждается в опьянении, — заметил Солово, — чтобы сбежать от самого себя.
Баал-Шем понимающе кивнул.
— Согласен с тобой, капитан. Однако к делу: как и почему… Я не сомневаюсь, ты хочешь это узнать?
— Если вы не против, — ответил Солово, с опаской разглядывая гостя и пытаясь скрыть невежливый поступок. — Что за магическое слово вы произнесли? Оно, безусловно, решило бой в нашу пользу.
Утерев рот широкой ладонью, Баал-Шем объяснил:
— Одно из имен Бесконечного, услышав которое смертный вянет и умирает. Все очень просто.
Солово слегка нахмурился.
— Но вы упомянули про выживших?
— Ах да. — Баал-Шем многозначительно поглядел на бутыль с вином, однако Солово не стал считаться с намеком. — Предполагалось, что кроме меня самого уцелеет хотя бы один человек Там, куда ты отправляешься, тебе потребуется принцесса. Но, к моему удивлению, выжили двое. Достаточно ли у тебя времени, чтобы выслушать объяснение?
Солово поглядел через опустевшую палубу своего корабля на дикие сцены рядом.
— Они будут вести себя как мерзко воспитанные дети, если не получат полную меру забав и добычи.
— Тебе достаточно знать, что призванием всей моей жизни вплоть до самых последних ее мгновений было овевать опахалом чело и прочие части тела принцессы Хадинэ. Всему исламскому миру известны божественная краса и идеальное совершенство ее округлого зада…
— О да, я слыхал о ней, — с готовностью отозвался Солово. — И однажды даже видел непристойный рельеф, превозносящий ее атрибуты.
— Я не удивлен, — ответил Баал-Шем, — «искрящийся самоцвет Дельты» уже сделался знаменитостью. Как бы то ни было, совершенно случайно оказалось, что халиф-султан Истанбульский Баязид знаменит своим интересом к подобным материям. Чтобы предотвратить скандальную войну между мусульманами и гибель несчетных толп, решили воспользоваться девичьим задком, а потому ее выдают за султана. И я был обязан прохлаждать принцессу во время этого почтового путешествия.
— Но я все же не понимаю, почему она жива, — заметил Солово. Безусловно, подобный вам раб-телохранитель должен был накопить достаточно обид, требующих возмещения? И потом, как сумели вы сохранить ей жизнь?
— Она живет, — Баал-Шем отбросил всякие условности и передал Солово опустевший кубок, — потому что ты нуждаешься в ней и самым достопочтенным образом. Она и выкуп за нее гарантируют тебе хороший прием в месте назначения, не говоря уже о богатстве этого корабля и его мощи. Это судно усилит любой флот. Среди приданого есть реликвия, вырванная из костлявых пальцев коптских
[21]монахов: часть таза св. Петра или кого-то еще, оправленная в золото и драгоценности. Получив ее, твой следующий работодатель возлюбит тебя.
Солово отказался брать подвешенную приманку, сулившую столь благоприятное будущее, и оставил вопрос открытым.
— Но вы уклонились от объяснения,
какэто вышло, — вежливо проговорил он.
— Ах да. — Баал-Шем явно был под впечатлением сдержанности капитана. С известными усилиями, прибегнув к некоторой магии, я могу ограничить воздействие имени Бога, так чтобы оно не причинило вреда определенной категории персон. И на этот раз, чтобы потешить свое чувство юмора, я исключил обладателей прекрасного зада…
— Ага,
понимаю, — промолвил Солово.
— Но это отнюдь не значит, что путешествующему на корабле равви из иудеев позволительно услыхать благословенное имя и жить.
— Надеюсь, этого не случилось? — спросил капитан.
— Увы, ты ошибся! Равви необычайно скромен, преждевременно зрел и со спины напоминает грушу — форма сия приобретена им в результате долгих и усердных занятий… Нет, выходит, что он уже знал это имя — помогла ли тому ученость или молитва, — а посему не разделил общую участь.
— Мне бы хотелось встретиться с этим человеком, — проговорил Солово, словно бы прося одолжения.
— Так оно и будет, капитан. Его судьба — в твоих руках. Ты вправе позволить ему закончить свое посольство от каирских евреев к их оттоманским собратьям; можешь поговорить с ним или попросту выбросить за борт.
Солово наконец смилостивился над Баал-Шемом и извлек другую бутылку с вином из своего запаса.
— Я бы предположил, — он отвернулся, чтобы не видеть крупных глотков, что с подобным человеком мудрее всего обойтись самым мягким образом.
— А… — ответил Баал-Шем, неохотно отрывая губы от алой струи. — В этом разница между мной и ним, между его… философией и понятиями Феме. Он может знать не произносимое всуе имя, но никогда не сможет воспользоваться им!
Тут с захваченного египетского корабля донесся странный вопль, отличающийся от бессмысленного восторга, к которому Солово и Баал-Шем успели привыкнуть. Они огляделись и заметили пару пиратов, выставивших на поручень для всеобщего обозрения юнца с золотистой кожей.
— Живого нашли, — пояснил боцман, обращаясь к своему капитану. Прятался под грудой мертвецов.
— Ну и денек! — воскликнул Баал-Шем. — Сплошные чудеса.
Солово ничего не сказал, однако позволил мотыльку радости дожить положенный срок. Поскольку сей юнец ничем не был похож на не по годам умудренного теолога, путешествие обещало быть куда более интересным, чем он ожидал.
Устроившись удобно в чреве египетского бегемота и потопив галеру «Солово», Баал-Шем объявил, что желает быть доставленным в Сицилию. Учитывая уже известное, его надлежало ублажать всеми возможными способами, и Солово направил корабль на нужный курс.
Капитан с умеренной скорбью воспринял потерю своего морского дома, обеспечивавшего его пропитанием последние несколько лет, однако ему не хватало рук, чтобы одновременно вести египетский приз даже под полными парусами и грести на «Солово». Памятуя прежние времена, они дождались, пока оставленная галера задрала к небу корму и стрелой исчезла под волнами. Солово даже поискал вдохновения, чтобы описать в стихах горькое зрелище, но не смог придумать подходящей строфы.
После этого Баал-Шем, не желая более разговаривать, направился в царственный павильон, чтобы предаться собственным мыслям, коих пираты не смели прерывать. А посему Солово приступил к встрече с выселенной из павильона принцессой Хадинэ и
удачливым-в-своих-занятияхравви из Каира.
Принцесса, к разочарованию Солово, находилась в постоянной ярости и бесформенном черном платье. После того как уши его подвергались непрерывному и непонятному натиску в течение целого дня, Солово уже начал тешить себя мыслью, как отдаст ее для развлечения экипажу, чтобы хоть раз в своей ничтожной и ограниченной жизни они получили представление о том, как живет 0,0000001 процента населения. Впрочем, здравый смысл оказался сильнее, и мир был наконец восстановлен с помощью черного мешка, накинутого на голову принцессы и тем самым дополнившего скромное облачение. Какие бы претензии египетский султан ни возымел в будущем к капитану, нарушения исламских требований к женской одежде среди них значиться не будут.
Равви звался Мегиллахом, и первой мыслью Солово было усадить его за весла, где так не хватало гребцов. Едва ли мягкое тело выдержит путешествие, однако равви получит возможность пасть за правое дело; увеличивая расстояние между Солово и Египтом, он приложит руку к посрамлению ислама вообще и Египта в частности.
Вышло так, что равви Мегиллах спас свою жизнь (не подозревая того), мастерски изложив за обедом в первый вечер пять Ноевых заповедей. Поскольку Солово всегда стремился уравновесить свою жизнь между потребностями плоти и духа, он решил сохранить компанию в лице золотоволосого юнца и равви (этот поступок Мегиллах ошибочно принял за доброту). Для них двоих путешествие сделалось увеселительной прогулкой… для компенсации Солово решил помолиться тазовой кости св. Петра.
Однако все хорошее рано или поздно кончается. Сквозь дождь и туман впереди замаячил берег Сицилии. Без всяких извещений Баал-Шем вышел из транса, и мимо пиратов, разбегавшихся от него, словно котята от таза с водой, прошествовал к борту и подозвал к себе капитана Солово.
— Я ухожу, — просвистел он с той мягкостью, которую позволяла ему оловянная глотка.
Солово с сомнением глянул на темное и бурное море.
— Прямо сейчас? — удивился он. — Я мог бы подвезти вас поближе.
Баал-Шем качнул головой.
— Нет, спасибо за доброту, это не нужно: я дойду и отсюда.
— Понимаю… — ответил Солово, отбросив всякие сомнения, — но…
— Это еще одна из моих крохотных штучек, — пояснил Баал-Шем. — Подобное знание приходит с пониманием того, что я делаю.
— А именно? — торопливо осведомился Солово. Казалось, безобидный вопрос.
Однако Баал-Шем на подначку ответил улыбкой.
— Ты должен направиться в Рим, — заключил он.
— В Рим?
Баал-Шем, предвкушая, рассматривал берег, стремясь скорее там оказаться.
— Да, там-то и начнется твоя истинная жизнь, та самая, которую ты разделишь с нами. Радуйся, для тебя у нас уготованы великие планы.
Солово без особого труда воспринял новость невозмутимо.
— Готовы ли вы сообщить мне, в чем именно они будут состоять?
— Пока еще нет, капитан. К тому же они несколько текучи. Но не беспокойся, тебе придется лишь оставаться самим собой.
— Ну, это дело нетрудное, — сухо заметил Солово.
Неожиданно встревожась, Баал-Шем обернулся.
— Нет, — проговорил он голосом настолько серьезным, насколько допускали его возможности. — Могу открыть тебе это — всегда быть самим собой нелегко. — И с этими словами он не без труда влез на борт и соскочил вниз. Общий вздох облегчения вырвался из глоток суеверного и в высшей степени податливого к расизму экипажа.
Солово перегнулся через борт и обнаружил, что смотрит почти в глаза негру, стоявшему на воде, как на раскачивающейся платформе.
— В Риме тебя встретят, — услышал капитан. — Расплатишься с экипажем, а корабль, принцессу и реликвию передашь папе. И смотри — ничего не утаи… Мы верим тебе.
— Вот уж не посоветовал бы! — отозвался Солово.
— Пора кончать с прежней жизнью. Я желаю тебе добра. И венецианец тоже.
—
Кто-кто? — переспросил капитан.
— Венецианец, — ответил Баал-Шем, показывая на море возле своих ног. Он просит, чтобы я пожелал тебе успеха… невзирая на все. Ох, разве ты не знал? Он сопровождал тебя во всех вояжах… в особенности после того, как узнал, что ты из наших. Вот, смотри!
Солово поступил, как ему было указано, и даже в сумраке заметил клочок моря длиной с человека, покрытый пленкой сине-зеленой слизи. Она вдруг забурлила и закипела, и Солово ощутил омерзение.
— Он все еще человек? — спросил капитан, приглядываясь. Пленка вновь запузырилась.
— Номинально, — пояснил Баал-Шем. — Высшие умы способны общаться с ним, однако он утверждает, что долгое пребывание в воде пробудило в нем склонность к морской жизни. Что и неплохо, поскольку он все равно вольется в нее, как только процесс разложения завершится. — Баал-Шем поглядел на темнеющий горизонт и заметил, что день кончается. — Однако я не могу проводить свое время в праздной болтовне, мне еще нужно дестабилизировать одну династию.
И с этими словами он заторопился по морю в быстро сгущающийся сумрак.
Весьма стараясь не вглядываться, Солово приветливо помахал некоему кусочку моря возле борта и приказал грести.
Огромный египетский корабль медленно тронулся с места, и, маслянисто мерцая в свете луны, полоска воды, укрывавшая под собой нечто иное, покорно последовала за ним.
— За капитана! За его стилет — чтобы не ржавел!
Пираты с восторгом подхватили тост пьяного боцмана, сделав еще один шаг к бесчувствию и, как следствие, к ранней могиле.
Капитан Солово ответил скупой трезвой улыбкой и приподнял свою кружку с вином. Он будет рад, когда эта бессмысленная шарада наконец завершится. Самая холодная часть его ума уже предлагала объявить экипаж «варварами и вероотступниками» и повесить на ближайшем берегу во время отлива. Так он мог бы совсем покончить со своей прежней жизнью. Безусловно, учтивый глава римского клана Колонна (а заодно и фемист), приветствовавший их в порту Остии, устроил бы подобное с радостью.
Впрочем, в конце концов было решено, что проще будет расплатиться с ними щедрой рукой и приказать забыть обо всем. Солово объявил, что Азия, Африка, даже Скандинавия, тоскуют по людям их калибра… но не Италия. Климат этой страны скверно скажется на их здоровье. Прекрасно зная своего капитана, пираты уловили намек, а как только что разбогатевшие люди, они могли позволить себе рассудительность… и сделать ему приятное.
После первых ледяных мгновений, окруживших исламский военный корабль, на веслах входящий в порт, гостей встретили тепло. Воодушевление перешло в экстаз, когда выяснились масштабы победы. Колонна-фемист великолепно уладил дело, и на следующий день прибыл сам кардинал со всеми побрякушками (в смысле свиты, естественно), чтобы доставить тазовую кость св. Петра к месту упокоения и поклонения. Капитаны папского флота пускали слюнки на египетский корабль, а стайка монахинь увела из жизни Солово принцессу Хадинэ — навстречу бог весть какой судьбе.
Равви Мегиллах благословил чело капитана и отправился к римским евреям, дабы обрести среди них утешение и — кто знает — даже постоянную обитель. Он сказал, что считает необходимым покинуть на время мусульманский мир, тем более что ему надоела бесплодная жена, оставшаяся в Каире. Равви по-прежнему находился в блаженном неведении относительно собственного везения.
Поэтому все ликовали, начиная с самого папы, и капитан Солово решил устроить своему экипажу
последнюю(он подчеркнул это слово) пьянку. Барон Колонна, мудро выяснив окольными путями, какого сорта веселье ожидает пиратов, вежливо отказался присоединиться к ним. Он заметил, что капитану уже уготовано место среди чиновников Ватикана. Все… невыгодные для героя факты устранены из личного дела. Завтра Солово надлежало приступить к новым обязанностям и не оглядываться назад… или же в случае неожиданных трудностей вновь обратиться к барону.
Через три-четыре часа, отданных потреблению чистого алкоголя, процедура достигла той стадии, которую Солово всегда называл «лезвием ножа», — общее веселье резко сменялось раздражительностью, а мысли пиратов обращались к собственным ножам. На борту корабля подобный момент проходил относительно безвредно, если не считать нескольких порезов… ну, в худшем случае, одного покойника. Однако на берегу, да еще в большом городе, Солово не чувствовал себя так же спокойно и уверенно. Он не хотел отвечать за то, что может случиться, — и ему пора было уходить.
Прощально махнув, — что заметили немногие, — он поднялся и врезался в какое-то тело. Желая немедленно схватить оружие и нанести удар, Солово вовремя сообразил, что перед ним всего лишь крохотная старушонка из тех, кто часто зарабатывает в тавернах.
— Хочешь по руке погадаю, сладенький? — проговорила она, так и не заметив собственной большой удачи.
Задержка позволила пиратам осознать, что капитан оставляет их, и весть об этом пробежала вдоль столов.
— Давай! — завопили они во внезапном сентиментальном порыве предотвратить уход обожаемого вожака. — Давай! Пусть старая корова подзаработает. Посмотрим, что тебя ждет!
Христианская церковь всегда хмуро смотрела на подобные развлечения, и Солово в обычной ситуации уклонился бы. Однако сейчас его возражения могли бы вылиться в долгий и шумный скандал. К тому же он начинает новую жизнь… не благословить ли ее добротой? Солово сунул бабульке целый дукат и, улыбаясь, протянул следом за ним руку.
С улыбкой она приняла и то и другое и стала разглядывать ладонь… Старуха не отводила от нее глаз, молчала… умолкли и пираты.
А потом выронила руку Солово, словно обжегшись, вернула монету и, не отводя от него глаз, попятилась спиной к двери, переступая негнущимися ногами.
— Мы были ошеломлены, — сказал фемист из Уэльса на другом конце существования адмирала, удаленном от жизненной лихорадки и кипения всяких страстей. — Полная перемена образа жизни, а вы чувствовали себя подобно рыбе в воде.
— Не слишком-то подходящая метафора, на мой взгляд, — проговорил Солово. — Все наоборот. Вы заставили меня покинуть не знающее порядка царство Нептуна.
— Верно подмечено, — кивнул фемист. — Да, мы хотели поставить вашу карьеру на прочную и стабильную твердь. Однако мы рассчитывали столкнуться с переходным периодом… предполагали, что нам придется извиняться за вас и подсказывать, как следует себя вести.