– Ну-у, я еще не настолько стар, – отозвался он. – А в данный момент я чувствую себя максимум на восемнадцать!
Он прильнул к ней поцелуем, они окунулись в древний и привычный ритуал любви и обладания, и Морин охватили покой и удовлетворение.
Возможно, со временем пламя их страсти разгоралось не так часто, но разве же это хуже? Разве это не чудесно – знать, что тобою дорожит, что тебя боготворит человек, которого ты уважаешь и любишь? И пусть изредка между ними возникают проблемы, но у нее есть главное, то, о чем она мечтала, – стабильность счастливого брака.
Два часа спустя, глубокой ночью, ее разбудил сдавленный стон Ллойда… тогда-то и начался этот кошмар. Кошмар, так трагично закончившийся в отделении «скорой помощи» городской больницы Бэй-Сити.
И вот теперь, сидя в своей гостиной, которой она так гордилась и которая выглядела совершенно пустой и унылой, Морин терзалась сомнениями. А что если Шелли права? Что если сердечный приступ Ллойда был вызван именно их близостью той ночью? Или же он произошел бы в любом случае? Она даже задала этот вопрос врачу в больнице, и он ответил, что секс, скорее всего, ни при чем.
– Такое нередко случается, миссис Мартин, – пожав плечами, сказал врач.
Но сомнение не ушло, оно затаилось в подсознании и продолжало мучить Морин. Неужели той ночью она сократила жизнь Ллойда? Если это правда – как же ей жить с этим чувством вины и как облегчить Шелли, и без того настроенной против нее, потерю отца?
3
4
Он прильнул к ней поцелуем, они окунулись в древний и привычный ритуал любви и обладания, и Морин охватили покой и удовлетворение.
Возможно, со временем пламя их страсти разгоралось не так часто, но разве же это хуже? Разве это не чудесно – знать, что тобою дорожит, что тебя боготворит человек, которого ты уважаешь и любишь? И пусть изредка между ними возникают проблемы, но у нее есть главное, то, о чем она мечтала, – стабильность счастливого брака.
Два часа спустя, глубокой ночью, ее разбудил сдавленный стон Ллойда… тогда-то и начался этот кошмар. Кошмар, так трагично закончившийся в отделении «скорой помощи» городской больницы Бэй-Сити.
И вот теперь, сидя в своей гостиной, которой она так гордилась и которая выглядела совершенно пустой и унылой, Морин терзалась сомнениями. А что если Шелли права? Что если сердечный приступ Ллойда был вызван именно их близостью той ночью? Или же он произошел бы в любом случае? Она даже задала этот вопрос врачу в больнице, и он ответил, что секс, скорее всего, ни при чем.
– Такое нередко случается, миссис Мартин, – пожав плечами, сказал врач.
Но сомнение не ушло, оно затаилось в подсознании и продолжало мучить Морин. Неужели той ночью она сократила жизнь Ллойда? Если это правда – как же ей жить с этим чувством вины и как облегчить Шелли, и без того настроенной против нее, потерю отца?
3
В те первые дни, а потом и недели, что последовали за похоронами, у Морин возникло ощущение раздвоенности.
Одна ее половина существовала в привычных рамках, послушно делая все, что от нее требовал адвокат Ллойда Джеймс Уосселл: подписывала документы, просматривала записи, юридические акты и страховые полисы. Но вторая, глубоко спрятанная Морин, существовала в каком-то замкнутом пространстве, где соболезнования друзей и ежедневная домашняя рутина выглядели нереальными, пришедшими из мира теней. Видимо, ее спокойствие вводило людей в заблуждение, поскольку она привыкла выслушивать похвалу своей силе и даже, да поможет ей Бог, ее «здравому смыслу».
Прошло целых три недели, прежде чем мистер Уосселл по телефону сообщил ей, что закончил необходимую подготовку документов, и попросил ее в тот же день подъехать к нему в офис. Возможно, его мрачный тон насторожил Морин, потому что ее неестественное спокойствие улетучилось задолго до того, как она устроилась в кресле за его отполированным до блеска столом красного дерева.
Она слушала молча, не сводя с него глаз, пока он демонстрировал ей бумаги, столбцы цифр с их дьявольскими итогами, пока объяснял результаты бухгалтерских отчетов, счетов, писем с требованиями уплаты долгов, процентов по кредитам – все атрибуты лопнувшего бизнеса.
И лишь после всего этого она спросила намеренно спокойным тоном:
– Значит, бюро путешествий обанкротилось? Но хоть что-нибудь осталось?
– Боюсь, что нет. Средства по страховому полису Ллойда должны бы были, разумеется, отойти вам, но они ушли в счет дополнительного обеспечения долгосрочного кредита, который он получил, когда дела пошли совсем плохо.
Мистер Уосселл был высоким, худощавым человеком с редеющими волосами. Его глаза за стеклами очков в золотой оправе светились сочувствием – Морин оно показалось вполне искренним.
– Дело было не просто в неудачных вложениях, миссис Мартин. Полагаю, с этим бы Ллойд справился и в конце концов выплатил бы ссуду. Дело еще и в тяжелых временах, причем я имею в виду не только спад производства. Видите ли, его агентство специализировалось на путешествиях в страны Центральной и Южной Америки, а там сейчас неспокойно… и люди опасаются ездить в эти регионы. Ваш муж был весьма ответственным и знающим бизнесменом, но он предпочитал всем заниматься самостоятельно. Ему следовало бы пригласить менеджера, который занимался бы бумагами, пока сам он обеспечивал бы туры и связи с общественностью…
– И в попытке спасти бизнес он вложил в него все свои средства? А как же наследство, оставленное женой для их дочери?
Мистер Уосселл покачал головой.
– Боюсь, что и этого нет. Он использовал его для погашения одного из банковских займов.
– В таком случае… что же вообще осталось?
– Ну, во-первых, несколько сот долларов на ваших счетах, затем три машины и ваши личные вещи – драгоценности, одежда, мебель. Несколько лет назад Ллойд переписал на ваше имя дом. В то время меня это решение удивило… но, по-видимому, Ллойд хотел хоть как-то обеспечить вас на случай… на случай, если произойдет самое худшее. Поскольку дом принадлежит вам, и он полностью свободен от каких-либо материальных посягательств, страховой полис Ллойда мог бы обеспечить вам вполне приличный доход, но, как я уже говорил, Ллойд использовал его для поддержания своего бизнеса. Он говорил мне, что намерен заключить новый страховой договор, но не смог по состоянию здоровья…
– Он знал, что у него были сложности со здоровьем?
– О да, конечно… Разве он вам не сказал?
Морин безмолвно покачала головой.
– Что ж… полагаю, не захотел вас тревожить. Он узнал о проблемах с сердцем, когда прошел медицинское освидетельствование для получения страховки. И было это… да, думаю, пару месяцев назад.
Не глядя на Морин, он перекладывал бумаги на столе с места на место.
– Вам тут кое-что нужно подписать, миссис Мартин. Думаю, это вполне можно сделать и сегодня, а затем я соберу для вас оставшиеся счета и подсчитаю налоги. – Он откашлялся. – Какое счастье, что Ллойд заранее переписал дом на ваше имя, иначе положение могло быть еще хуже. А сейчас я бы предложил вам продать дом – это довольно приличная недвижимость – а деньги положить под проценты. Вам и вашей падчерице должно хватить этих доходов по крайней мере до тех пор, пока вы не найдете работу или же не…
Он смущенно умолк, и Морин была очень рада, что не услышала продолжения. Если бы еще хоть один человек напомнил ей, что она еще достаточно молода, чтобы выйти замуж, она бы, наверное, закатила истерику. И неизвестно, когда бы эта истерика закончилась.
С застывшим лицом она пробежала глазами документы и подписала их. Столько неожиданностей – и все мучительные. Что ж, по крайней мере она очнулась от своей летаргии. Несмотря на то, что новости оказались даже хуже, чем она ожидала, Морин вдруг пронзило… что? Острое ощущение, что она все еще жива? Что ж, в данной ситуации это большой плюс…
Но как же ей объяснить Шелли, что той беспечной жизни, которую она всегда воспринимала как должное, настал конец; что ее отец потерял абсолютно все? И что они должны уехать из единственного дома, который она знала в жизни… куда? В тесную квартирку, которая им теперь по средствам?
По пути домой Морин раздумывала над тем, много ли из услышанного стоит рассказать Шелли. В последнее время между ними хотя бы не было этих безобразных стычек. Собственно, за эти три недели она практически не видела Шелли. А когда они все же встречались, ее падчерица демонстрировала ледяную вежливость, ограничиваясь односложными ответами или просто холодными взглядами.
Морин не форсировала события, не пыталась разузнать, чего хотела добиться Шелли, из вечера в вечер надолго исчезая из дому. Уже поздновато изображать из себя сурового родителя, который держит ребенка в ежовых рукавицах, думала Морин – когда вообще об этом думала.
Но сейчас ей стало стыдно, что она позволила себе плыть по течению. Ллойд возложил ответственность за благополучие дочери на ее плечи, а она не справилась со своими обязанностями. Ну что ж, все это придется изменить. Прямо сегодня.
Но застать Шелли в ее спальне она смогла лишь на следующее утро. Всматриваясь в настороженное лицо падчерицы, Морин испытывала и раздражение, и жалость одновременно. Под глазами у Шелли залегли темные тени, а искривившиеся в ядовитой ухмылке губы жалобно вздрагивали.
Морин хотелось протянуть к Шелли руки, обнять ее, но, разумеется, она не сделала этой ошибки. Сдерживая чувства, она ровным тоном объяснила, что после выплаты всех долгов и налогов от состояния Ллойда практически ничего не осталось.
– Нам придется изменить свой образ жизни, постараться жить гораздо скромнее. По правде говоря, адвокат, который занимался вопросами наследства, посоветовал мне продать дом и подыскать недорогое жилье, чтобы как-то…
– Ты что, хочешь сказать, что намерена продать дом? – со злостью перебила ее Шелли. – И не думай даже! Во-первых, этот дом – мой! Он принадлежал маме, когда она вышла замуж за папочку, так что теперь он мой.
– Мне жаль тебя разочаровывать, Шелли, но несколько лет назад твой папа переписал его на меня.
– Я тебе не верю! Папочка никогда бы этого не сделал! А ты… ты просто чудовище! Хочешь продать дом, запустить руки в его деньги – и что потом? Засунешь меня в какую-нибудь дыру, а сама смоешься с деньгами?
– Что ты говоришь, Шелли? Это неправда. Мы просто не можем себе позволить содержать такой большой дом. Да и платить за учебу в твоей престижной школе в Бруксе. Мистер Уосселл посоветовал продать дом, деньги положить в банк и жить на проценты. И будет, наверное, лучше последовать его совету.
– Лучше? Кому лучше? Тебе? Ну конечно, тебе же на меня наплевать – я это всегда знала. Ну так вот, я не стану жить в какой-то паршивой каморке. Попробуй только заставить меня – и я сразу уеду. У Джеффа Монтгомери теперь есть собственный домик на побережье. Он приглашал меня переехать к нему. Так что, если ты только попытаешься продать этот дом и забрать меня из моей школы, я тут же перееду к нему. И тебе меня не остановить. Мне уже шестнадцать лет, я могу делать все, что захочу.
Морин, глядя в обезумевшие от ярости глаза Шелли, стиснула зубы. К горлу подступила тошнота. Джефф Монтгомери был старше Шелли и уже учился в колледже. После того как Шелли несколько раз вернулась со свиданий с Джеффом намного позже положенного времени, Ллойд, обычно такой снисходительный с дочерью, устроил скандал и запретил ей встречаться с этим парнем. Теперь стало ясно, что Шелли его запрет нарушила. Но в одном Шелли права – Морин никак не сможет ее удержать, если она решит уехать. Да, в шестнадцать лет она, видимо, чувствует себя взрослой… но как же можно позволить ей совершить ошибку, которая наверняка искалечит девочке жизнь?
Нет, решила Морин, она просто обязана уберечь дочь Ллойда от опрометчивого шага – пусть даже в данный момент ей хотелось лишь одного – свернуть ее симпатичную юную шейку.
– Я ничего не могу тебе обещать, – устало сказала Морин, – но постараюсь сохранить дом. Если мне удастся быстро найти работу… в общем, посмотрим.
Она посмотрела Шелли прямо в глаза.
– Но тебе тоже придется приложить усилия. Ни услуги миссис Льюис, ни услуги садовника нам теперь не по карману. Так что ты должна будешь помогать мне готовить и убирать в доме. Кроме того, начиная прямо с сегодняшнего дня мы начинаем экономить. Это значит, что твои карманные деньги сократятся наполовину.
– Но мне этого будет мало! – в ярости выпалила Шелли.
– А ты попытайся уложиться. Понадобятся лишние деньги – подыщешь себе работу после школы. Если ты пообещаешь подчиняться мне… моим правилам, вопрос о твоей школе я пока оставлю открытым. Обучение оплачено до конца года. А к тому времени, когда придется платить за следующий учебный год… я уверена, что уже найду работу. Возможно, мы и справимся.
Морин не требовалось подтверждения в виде презрительного взгляда Шелли, чтобы понять, что ее слова для падчерицы были всего лишь пустым звуком. Спускаясь по лестнице, она уже раздумывала, с чего начинать поиски работы. С рекламных объявлений «требуются…»? Или же прямо с агентства по трудоустройству?
Спустившись в прихожую, она услышала настойчивый трезвон телефона. Морин, прежде чем снять трубку, по привычке собралась с душевными силами. В последнее время звонки стали значительно реже, но ей все еще приходилось вести эти натянутые диалоги, отвечать на соболезнования людей, которые, конечно же, звонили с благими намерениями. Если бы ей вовсе не звонили, Морин чувствовала бы себя забытой, но как же тяжело ей было выдерживать роль, заставляя себя произносить нужные слова, причем самым бодрым голосом, чтобы не расстраивать друзей и знакомых…
– Морин? – В трубке сильно трещало, но Морин моментально узнала этот голос, и у нее почему-то повлажнели глаза. – Морин, это ты?
– Привет, Ноа, – выдавила она.
– Боже милостивый, Морин, я только что вернулся с объекта, распечатал почту и узнал про Ллойда. Просто поверить не могу… Как там вы с Шелли?
– Нормально.
– Если бы я только был рядом… Что с Шелли? Они были так близки с Ллойдом…
– Она… ей очень тяжело.
– И тебе тоже. Рана не скоро затянется, да?
Перед глазами у нее снова поплыло, и неожиданно хлынули слезы – ее первые слезы с самого дня похорон. Она все же попыталась что-то сказать, даже произнесла несколько слов, чтобы заверить Ноа, что с ней все в порядке, – и опять сдавленно умолкла.
– Поплачь, поплачь, Морин, легче станет. Я подожду. Подумаешь – мне и обойдется-то это всего в каких-нибудь десять баксов за слезинку. – Он принялся фальшиво насвистывать популярную мелодию.
Сквозь всхлипывания Морин прорвался нервный смешок. Ноа в своем репертуаре – не мог обойтись без своих шуточек, даже когда у нее сердце разрывается от боли. Так почему же она перестала плакать? Почему на сердце у нее полегчало?
Морин шмыгнула носом и высморкалась.
– Ну и негодяй же ты, Ноа! – заявила она в трубку.
– Это точно. Но зато какой привлекательный, признайся!
– Ничего подобного, – упрямо возразила она.
– Послушай, Морин, я вернусь в Штаты через месяц. Может быть, даже раньше. У меня такое ощущение, что настоящий друг рядом тебе не помешает. Я сию же минуту все бросил бы и прилетел к вам, но здесь такая карусель завертелась! И кроме меня некому разбираться с делами. – Он молчал так долго, что Морин уже решила, что их разъединили. А потом добавил: – Думаю, ты уже встречалась с адвокатом Ллойда?
Что-то в его голосе насторожило Морин.
– Ты знал о неприятностях в турагентстве Ллойда? – медленно проговорила она.
– Не совсем. Но Ллойд действительно упоминал о некоторых сложностях с выплатой ссуды. Если бы я только был рядом…
– Это ничего бы не изменило, – перебила его Морин. – Ллойд все равно бы… – Она не смогла закончить фразу.
– Если я хоть чем-то могу помочь – только скажи, Морин. – Помолчав мгновение, он продолжил: – Ты, видимо, будешь подыскивать себе работу. Уже решила, чем бы хотела заняться?
– Я только вчера узнала о… об этих проблемах. У меня еще не было времени как следует все обдумать.
– Ну, так и не спеши. Ты сильная, Морин. Я знаю, ты справишься.
Спустя миг телефон умолк. Морин положила трубку и еще долго стояла, уставившись невидящими глазами в пространство и прислушиваясь к тупой боли в сердце. Ноа легко говорить, что она со всем справится, но что же ей делать? Как сохранить привычную жизнь Шелли, как облегчить ей утрату отца?
Одна ее половина существовала в привычных рамках, послушно делая все, что от нее требовал адвокат Ллойда Джеймс Уосселл: подписывала документы, просматривала записи, юридические акты и страховые полисы. Но вторая, глубоко спрятанная Морин, существовала в каком-то замкнутом пространстве, где соболезнования друзей и ежедневная домашняя рутина выглядели нереальными, пришедшими из мира теней. Видимо, ее спокойствие вводило людей в заблуждение, поскольку она привыкла выслушивать похвалу своей силе и даже, да поможет ей Бог, ее «здравому смыслу».
Прошло целых три недели, прежде чем мистер Уосселл по телефону сообщил ей, что закончил необходимую подготовку документов, и попросил ее в тот же день подъехать к нему в офис. Возможно, его мрачный тон насторожил Морин, потому что ее неестественное спокойствие улетучилось задолго до того, как она устроилась в кресле за его отполированным до блеска столом красного дерева.
Она слушала молча, не сводя с него глаз, пока он демонстрировал ей бумаги, столбцы цифр с их дьявольскими итогами, пока объяснял результаты бухгалтерских отчетов, счетов, писем с требованиями уплаты долгов, процентов по кредитам – все атрибуты лопнувшего бизнеса.
И лишь после всего этого она спросила намеренно спокойным тоном:
– Значит, бюро путешествий обанкротилось? Но хоть что-нибудь осталось?
– Боюсь, что нет. Средства по страховому полису Ллойда должны бы были, разумеется, отойти вам, но они ушли в счет дополнительного обеспечения долгосрочного кредита, который он получил, когда дела пошли совсем плохо.
Мистер Уосселл был высоким, худощавым человеком с редеющими волосами. Его глаза за стеклами очков в золотой оправе светились сочувствием – Морин оно показалось вполне искренним.
– Дело было не просто в неудачных вложениях, миссис Мартин. Полагаю, с этим бы Ллойд справился и в конце концов выплатил бы ссуду. Дело еще и в тяжелых временах, причем я имею в виду не только спад производства. Видите ли, его агентство специализировалось на путешествиях в страны Центральной и Южной Америки, а там сейчас неспокойно… и люди опасаются ездить в эти регионы. Ваш муж был весьма ответственным и знающим бизнесменом, но он предпочитал всем заниматься самостоятельно. Ему следовало бы пригласить менеджера, который занимался бы бумагами, пока сам он обеспечивал бы туры и связи с общественностью…
– И в попытке спасти бизнес он вложил в него все свои средства? А как же наследство, оставленное женой для их дочери?
Мистер Уосселл покачал головой.
– Боюсь, что и этого нет. Он использовал его для погашения одного из банковских займов.
– В таком случае… что же вообще осталось?
– Ну, во-первых, несколько сот долларов на ваших счетах, затем три машины и ваши личные вещи – драгоценности, одежда, мебель. Несколько лет назад Ллойд переписал на ваше имя дом. В то время меня это решение удивило… но, по-видимому, Ллойд хотел хоть как-то обеспечить вас на случай… на случай, если произойдет самое худшее. Поскольку дом принадлежит вам, и он полностью свободен от каких-либо материальных посягательств, страховой полис Ллойда мог бы обеспечить вам вполне приличный доход, но, как я уже говорил, Ллойд использовал его для поддержания своего бизнеса. Он говорил мне, что намерен заключить новый страховой договор, но не смог по состоянию здоровья…
– Он знал, что у него были сложности со здоровьем?
– О да, конечно… Разве он вам не сказал?
Морин безмолвно покачала головой.
– Что ж… полагаю, не захотел вас тревожить. Он узнал о проблемах с сердцем, когда прошел медицинское освидетельствование для получения страховки. И было это… да, думаю, пару месяцев назад.
Не глядя на Морин, он перекладывал бумаги на столе с места на место.
– Вам тут кое-что нужно подписать, миссис Мартин. Думаю, это вполне можно сделать и сегодня, а затем я соберу для вас оставшиеся счета и подсчитаю налоги. – Он откашлялся. – Какое счастье, что Ллойд заранее переписал дом на ваше имя, иначе положение могло быть еще хуже. А сейчас я бы предложил вам продать дом – это довольно приличная недвижимость – а деньги положить под проценты. Вам и вашей падчерице должно хватить этих доходов по крайней мере до тех пор, пока вы не найдете работу или же не…
Он смущенно умолк, и Морин была очень рада, что не услышала продолжения. Если бы еще хоть один человек напомнил ей, что она еще достаточно молода, чтобы выйти замуж, она бы, наверное, закатила истерику. И неизвестно, когда бы эта истерика закончилась.
С застывшим лицом она пробежала глазами документы и подписала их. Столько неожиданностей – и все мучительные. Что ж, по крайней мере она очнулась от своей летаргии. Несмотря на то, что новости оказались даже хуже, чем она ожидала, Морин вдруг пронзило… что? Острое ощущение, что она все еще жива? Что ж, в данной ситуации это большой плюс…
Но как же ей объяснить Шелли, что той беспечной жизни, которую она всегда воспринимала как должное, настал конец; что ее отец потерял абсолютно все? И что они должны уехать из единственного дома, который она знала в жизни… куда? В тесную квартирку, которая им теперь по средствам?
По пути домой Морин раздумывала над тем, много ли из услышанного стоит рассказать Шелли. В последнее время между ними хотя бы не было этих безобразных стычек. Собственно, за эти три недели она практически не видела Шелли. А когда они все же встречались, ее падчерица демонстрировала ледяную вежливость, ограничиваясь односложными ответами или просто холодными взглядами.
Морин не форсировала события, не пыталась разузнать, чего хотела добиться Шелли, из вечера в вечер надолго исчезая из дому. Уже поздновато изображать из себя сурового родителя, который держит ребенка в ежовых рукавицах, думала Морин – когда вообще об этом думала.
Но сейчас ей стало стыдно, что она позволила себе плыть по течению. Ллойд возложил ответственность за благополучие дочери на ее плечи, а она не справилась со своими обязанностями. Ну что ж, все это придется изменить. Прямо сегодня.
Но застать Шелли в ее спальне она смогла лишь на следующее утро. Всматриваясь в настороженное лицо падчерицы, Морин испытывала и раздражение, и жалость одновременно. Под глазами у Шелли залегли темные тени, а искривившиеся в ядовитой ухмылке губы жалобно вздрагивали.
Морин хотелось протянуть к Шелли руки, обнять ее, но, разумеется, она не сделала этой ошибки. Сдерживая чувства, она ровным тоном объяснила, что после выплаты всех долгов и налогов от состояния Ллойда практически ничего не осталось.
– Нам придется изменить свой образ жизни, постараться жить гораздо скромнее. По правде говоря, адвокат, который занимался вопросами наследства, посоветовал мне продать дом и подыскать недорогое жилье, чтобы как-то…
– Ты что, хочешь сказать, что намерена продать дом? – со злостью перебила ее Шелли. – И не думай даже! Во-первых, этот дом – мой! Он принадлежал маме, когда она вышла замуж за папочку, так что теперь он мой.
– Мне жаль тебя разочаровывать, Шелли, но несколько лет назад твой папа переписал его на меня.
– Я тебе не верю! Папочка никогда бы этого не сделал! А ты… ты просто чудовище! Хочешь продать дом, запустить руки в его деньги – и что потом? Засунешь меня в какую-нибудь дыру, а сама смоешься с деньгами?
– Что ты говоришь, Шелли? Это неправда. Мы просто не можем себе позволить содержать такой большой дом. Да и платить за учебу в твоей престижной школе в Бруксе. Мистер Уосселл посоветовал продать дом, деньги положить в банк и жить на проценты. И будет, наверное, лучше последовать его совету.
– Лучше? Кому лучше? Тебе? Ну конечно, тебе же на меня наплевать – я это всегда знала. Ну так вот, я не стану жить в какой-то паршивой каморке. Попробуй только заставить меня – и я сразу уеду. У Джеффа Монтгомери теперь есть собственный домик на побережье. Он приглашал меня переехать к нему. Так что, если ты только попытаешься продать этот дом и забрать меня из моей школы, я тут же перееду к нему. И тебе меня не остановить. Мне уже шестнадцать лет, я могу делать все, что захочу.
Морин, глядя в обезумевшие от ярости глаза Шелли, стиснула зубы. К горлу подступила тошнота. Джефф Монтгомери был старше Шелли и уже учился в колледже. После того как Шелли несколько раз вернулась со свиданий с Джеффом намного позже положенного времени, Ллойд, обычно такой снисходительный с дочерью, устроил скандал и запретил ей встречаться с этим парнем. Теперь стало ясно, что Шелли его запрет нарушила. Но в одном Шелли права – Морин никак не сможет ее удержать, если она решит уехать. Да, в шестнадцать лет она, видимо, чувствует себя взрослой… но как же можно позволить ей совершить ошибку, которая наверняка искалечит девочке жизнь?
Нет, решила Морин, она просто обязана уберечь дочь Ллойда от опрометчивого шага – пусть даже в данный момент ей хотелось лишь одного – свернуть ее симпатичную юную шейку.
– Я ничего не могу тебе обещать, – устало сказала Морин, – но постараюсь сохранить дом. Если мне удастся быстро найти работу… в общем, посмотрим.
Она посмотрела Шелли прямо в глаза.
– Но тебе тоже придется приложить усилия. Ни услуги миссис Льюис, ни услуги садовника нам теперь не по карману. Так что ты должна будешь помогать мне готовить и убирать в доме. Кроме того, начиная прямо с сегодняшнего дня мы начинаем экономить. Это значит, что твои карманные деньги сократятся наполовину.
– Но мне этого будет мало! – в ярости выпалила Шелли.
– А ты попытайся уложиться. Понадобятся лишние деньги – подыщешь себе работу после школы. Если ты пообещаешь подчиняться мне… моим правилам, вопрос о твоей школе я пока оставлю открытым. Обучение оплачено до конца года. А к тому времени, когда придется платить за следующий учебный год… я уверена, что уже найду работу. Возможно, мы и справимся.
Морин не требовалось подтверждения в виде презрительного взгляда Шелли, чтобы понять, что ее слова для падчерицы были всего лишь пустым звуком. Спускаясь по лестнице, она уже раздумывала, с чего начинать поиски работы. С рекламных объявлений «требуются…»? Или же прямо с агентства по трудоустройству?
Спустившись в прихожую, она услышала настойчивый трезвон телефона. Морин, прежде чем снять трубку, по привычке собралась с душевными силами. В последнее время звонки стали значительно реже, но ей все еще приходилось вести эти натянутые диалоги, отвечать на соболезнования людей, которые, конечно же, звонили с благими намерениями. Если бы ей вовсе не звонили, Морин чувствовала бы себя забытой, но как же тяжело ей было выдерживать роль, заставляя себя произносить нужные слова, причем самым бодрым голосом, чтобы не расстраивать друзей и знакомых…
– Морин? – В трубке сильно трещало, но Морин моментально узнала этот голос, и у нее почему-то повлажнели глаза. – Морин, это ты?
– Привет, Ноа, – выдавила она.
– Боже милостивый, Морин, я только что вернулся с объекта, распечатал почту и узнал про Ллойда. Просто поверить не могу… Как там вы с Шелли?
– Нормально.
– Если бы я только был рядом… Что с Шелли? Они были так близки с Ллойдом…
– Она… ей очень тяжело.
– И тебе тоже. Рана не скоро затянется, да?
Перед глазами у нее снова поплыло, и неожиданно хлынули слезы – ее первые слезы с самого дня похорон. Она все же попыталась что-то сказать, даже произнесла несколько слов, чтобы заверить Ноа, что с ней все в порядке, – и опять сдавленно умолкла.
– Поплачь, поплачь, Морин, легче станет. Я подожду. Подумаешь – мне и обойдется-то это всего в каких-нибудь десять баксов за слезинку. – Он принялся фальшиво насвистывать популярную мелодию.
Сквозь всхлипывания Морин прорвался нервный смешок. Ноа в своем репертуаре – не мог обойтись без своих шуточек, даже когда у нее сердце разрывается от боли. Так почему же она перестала плакать? Почему на сердце у нее полегчало?
Морин шмыгнула носом и высморкалась.
– Ну и негодяй же ты, Ноа! – заявила она в трубку.
– Это точно. Но зато какой привлекательный, признайся!
– Ничего подобного, – упрямо возразила она.
– Послушай, Морин, я вернусь в Штаты через месяц. Может быть, даже раньше. У меня такое ощущение, что настоящий друг рядом тебе не помешает. Я сию же минуту все бросил бы и прилетел к вам, но здесь такая карусель завертелась! И кроме меня некому разбираться с делами. – Он молчал так долго, что Морин уже решила, что их разъединили. А потом добавил: – Думаю, ты уже встречалась с адвокатом Ллойда?
Что-то в его голосе насторожило Морин.
– Ты знал о неприятностях в турагентстве Ллойда? – медленно проговорила она.
– Не совсем. Но Ллойд действительно упоминал о некоторых сложностях с выплатой ссуды. Если бы я только был рядом…
– Это ничего бы не изменило, – перебила его Морин. – Ллойд все равно бы… – Она не смогла закончить фразу.
– Если я хоть чем-то могу помочь – только скажи, Морин. – Помолчав мгновение, он продолжил: – Ты, видимо, будешь подыскивать себе работу. Уже решила, чем бы хотела заняться?
– Я только вчера узнала о… об этих проблемах. У меня еще не было времени как следует все обдумать.
– Ну, так и не спеши. Ты сильная, Морин. Я знаю, ты справишься.
Спустя миг телефон умолк. Морин положила трубку и еще долго стояла, уставившись невидящими глазами в пространство и прислушиваясь к тупой боли в сердце. Ноа легко говорить, что она со всем справится, но что же ей делать? Как сохранить привычную жизнь Шелли, как облегчить ей утрату отца?
4
Морин стояла у окна на кухне с чашкой кофе в руке и смотрела на галдящую толпу подростков, расположившихся вокруг бассейна. Из-за спешки она пропустила сегодня ленч, но желудок у нее сводило не от голода. А от едва сдерживаемого гнева – и обиды.
«Что же случилось с пресловутой обещанной помощью Шелли?» – кипятилась в душе Морин. По кухне, заваленной грязной посудой, словно прошелся смерч; все имеющиеся в доме полотенца мокрой грудой свалены у двери на патио; и Морин даже не нужно было заглядывать в туалетную комнату на первом этаже, чтобы сказать, в каком она состоянии… впрочем, и ванные на втором этаже, скорее всего, не в лучшем.
Совсем недавно Шелли пообещала, что подобных погромов больше не будет. Морин еще не отошла от последней вечеринки, когда, неожиданно рано закончив поиски работы, вернулась домой и обнаружила… Боже, страшно вспомнить! Десяток полуобнаженных девиц загорали вокруг бассейна, еще несколько в таком же виде расположились в патио, а в собственной спальне Морин застала милующуюся парочку…
Она чувствовала себя смертельно уставшей. И старой. Боже, какой же она себя чувствовала старой! И если бы хоть что-нибудь облегчило ее бесконечные проблемы, накладывающиеся одна на другую, размножающиеся как… как кролики весной. Конечно, ей стало бы легче, если б она нашла работу, чтобы не волноваться о ежедневных расходах. Откуда, интересно, взялась эта ее наивная уверенность, что ей не составит труда найти пусть не квалифицированную, но хотя бы низкооплачиваемую работу – скажем, продавца или секретарши?
Она просто-напросто забыла, где живет. Это же «Солнечный край»! Каждый день сотни приезжих, спасаясь от зимней стужи северных штатов, пересекали границу Флориды и так же, как она, начинали поиски работы! Да, разумеется, местные жители, особенно со знанием иностранного языка, имели преимущество перед приезжими – само собой негласное. Но, во-первых, рабочих мест было крайне мало, а во-вторых, Морин не работала ни дня в своей жизни… Так могла ли она рассчитывать найти хоть какое-нибудь, пусть даже самое низкооплачиваемое, место?
Что ж, завтра она возобновит свои поиски. А сейчас, выпив эту чашку кофе, чтобы компенсировать упущенный ленч, она… займется привычным делом. Надо убрать за детьми…
Но когда подростки ушли, забрав с собой и мрачную, как обычно, Шелли, Морин поняла, что слишком устала и не в состоянии сразу же начать уборку. Она села за стол на кухне и, уронив голову на сцепленные ладони, с ужасом представила себе непочатый край ожидавшей ее работы.
Зазвонил телефон, и Морин схватила трубку, радуясь, что нашлась причина хоть ненадолго потянуть с уборкой. Услышав протяжный, с придыханием, голос Лоис Медина, она едва не застонала. Сейчас на нее обрушится шквал ядовитых сплетен о людях, которые, как теперь казалось Морин, жили в каком-то другом мире. Ну не странно ли, думала она, что финансовая стабильность – или же отсутствие таковой – заменяла собой практически все в жизни… и словно бы рассовывала людей по разным полочкам?
Тем не менее она из вежливости поддержала беседу: да, очень жаль, что Диксоны снова разбежались… да, конечно, наверняка новый «Линкольн» Лоис великолепен.
– Так когда же ты появишься у нас за ленчем? В конце концов, уже полтора месяца как… ну, ты понимаешь.
Морин заколебалась. Какими же далекими они ей теперь казались, те спокойные, беззаботные дни, когда ее самым важным делом было встретиться с подругами за ленчем в загородном клубе Бэй-Сити. Сам собой неожиданно возник вопрос – почему же Ллойд, зная о своих материальных трудностях, позволял ей – да и Шелли – выбрасывать деньги на престижные клубы и изысканные наряды из самых дорогих магазинов Бэй-Сити? Неужели ему было так трудно признаться жене и дочери, что он больше не в состоянии обеспечивать им роскошную и беспечную жизнь?
– Ты что, не слышишь? Я спросила, приедешь ли ты завтра на ленч?
Морин повела плечом. Почему бы и нет, если уж на то пошло? Один ленч, в конце концов, не нанесет непоправимый ущерб их с Шелли бюджету. А если и нанесет – что с того? Днем раньше, днем позже… Какая разница?
– Ладно… Только на полтретьего у меня назначена встреча по поводу работы. Так что в два мне придется уйти.
– Отлично! Я позвоню Сьюзен и Леске. – Лоис, помолчав, понизила голос: – Как продвигаются поиски работы?
– Не очень. – Морин заколебалась, но все же спросила, очень неохотно: – У Джона в офисе ничего подходящего нет? Скажем, места младшего клерка или вроде того?
– Н-не знаю… Я спрошу, конечно… Но ты же понимаешь, дела сейчас у всех идут неважно – спад производства и все такое… Кажется, он упоминал что-то насчет сокращений в его компании. – Она снова помолчала, а затем добавила скороговоркой: – Вот что, я у него спрошу, но ты особых надежд не питай, ладно?
Положив трубку, Морин устало поднялась из-за стола, сунула груду мокрых полотенец в стиральную машину, убрала на кухне. Потом поднялась наверх – и разозлилась еще сильнее. Дверь гардероба в ее спальне оказалась нараспашку, несколько платьев сняты с вешалок и валяются на полу. Не приходилось сомневаться, что кто-то примерял ее одежду.
Она навела порядок в своей ванной, взяла в охапку полотенца из раковины, куда перед этим их бросила, и направилась по коридору к лестнице. Дойдя до спальни Шелли, остановилась и заглянула в полуоткрытую дверь. С тех пор как им пришлось уволить миссис Льюис, Морин молча убирала в комнате Шелли, про себя решив, что из двух зол нужно выбирать меньшее. Но сейчас, глядя на раскиданные по всей комнате платья, россыпи косметики на изящном вишневого дерева трюмо, на покрывало, скомканное в ногах неубранной постели, она вся кипела от возмущения.
В качестве подарка на четырнадцатилетие Шелли она предложила свою помощь в переоборудовании спальни по вкусу девочки. На несколько недолгих недель между ними установилось редкое перемирие. Они работали в четыре руки – сообща выбрали серебристо-синюю ткань на покрывало и шторы, серебряные, с крошечными незабудками, обои, даже начертили вместе эскиз встроенного шкафа с полочками для коллекции кукол Шелли.
Морин со вздохом аккуратно закрыла дверь. Шелли уже не четырнадцать. Она считает себя взрослой. И если она предпочитает жить в свинарнике – что ж, так тому и быть. Это ее личный выбор.
Морин как раз занялась ужином, когда телефон снова зазвонил. Она скорчила недовольную гримасу, но все же накрыла крышкой кипящий куриный бульон и подошла к телефону.
– Да? – буркнула она в трубку.
– Не боишься с ходу отвечать «да» такому известному ловеласу, как я? – прозвучал в ответ голос Ноа.
Морин вспыхнула от радости.
– Ноа! Ты из Найроби звонишь?
– Я звоню из собственного дома на берегу Бэй-Сити. Прилетел вчера поздно ночью. А сегодня уже звонил несколько раз, но никто не отвечал.
– Нужно было набрать личный номер Шелли, – усмехнулась она. – На другие звонки, когда меня нет дома, она не отвечает.
– Ничего, я даже рад. Хотел сначала поговорить с тобой. Как дела?
– Дела… Ты хочешь знать правду?
– Только правду.
– В таком случае – все ужасно. Теперь твоя очередь. Давай, скажи мне, чтобы я не переживала, что все постепенно уладится, нужно только потерпеть. Так?
– Вообще-то я собирался сказать, что приеду через полчаса. И чтобы к этому времени ты была во всеоружии – причесана, накрашена и все такое. Мы едем ужинать в город. Тебя ждет гигантский стейк, столь же гигантский салат и слоеный торт с клубникой. В неограниченном количестве. После того, чем я питался целых два месяца, я намерен устроить гастрономическую оргию!
– Если все так плохо, почему бы тебе не сменить работу? – рассмеялась Морин.
– Ни за что. Мне такая жизнь нравится… того же и всем желаю. Итак, не забудь – через полчаса. Я уже выезжаю.
Он повесил трубку, не дожидаясь ее ответа, и Морин сразу вспомнила эту его несносную привычку – он никогда не утруждал себя излишними любезностями. Может, в этом виновата жизнь в местах, где нет даже намека на блага цивилизации?
Тем не менее, снова поднимаясь в спальню, она поймала себя на том, что улыбается. Как странно. Морин вовсе не одобряла принципы Ноа – жить независимо, ни за что и ни за кого не отвечая. И все же… как давно она не испытывала такого радостного возбуждения. Возможно, причина крылась в том, что она точно знала – сегодня вечером ей не грозит выслушивать соболезнования или советы, которых она за прошедшие недели получила столько, что хватит до конца жизни.
Она сильно похудела, и платье, что при покупке сидело на ней в обтяжку, теперь оказалось совсем свободным; Морин даже пришлось разыскать золотой поясок, чтобы немножко стянуть его в талии. Она знала, что это блестящее янтарное платье как нельзя больше шло ей. В нем она выглядела…
– Шикарно… благодарю за комплимент, – улыбнулась своему отражению Морин.
В безотчетном порыве она, причесавшись, оставила волосы распущенными и просто подхватила их по бокам заколками. Неужели прошло каких-нибудь шесть недель с тех пор, как Ноа советовал ей выбирать себе прическу посвободнее? Интересно, отчего это мужчин так привлекают длинные распущенные волосы? Видимо, в них дремлют какие-то первобытные инстинкты.
Значит, Ллойд был ближе к цивилизации, чем большинство мужчин, потому что любил строгие, гладкие прически… или же он предпочитал их просто потому, что с такими прическами она казалась гораздо старше, а разница в возрасте между ними сглаживалась?
Она поспешно отмахнулась от неприятной мысли и направилась из спальни вниз. Шелли возникла на пороге кухни, когда Морин отставляла с плиты недоваренный из-за звонка Ноа суп. Падчерица обвела Морин с ног до головы оценивающим взглядом:
– Собралась куда-то? – Ее резкий тон граничил с грубостью.
– Ужинаю с Ноа. Он только что вернулся из Найроби.
Глаза Шелли сузились.
– А почему ты мне об этом раньше не сказала? – выпалила она. – Мне же нужно время, чтобы одеться.
Морин неуверенно молчала. Относилось ли приглашение Ноа и к Шелли тоже? Подумав, она решила действовать дипломатично.
– Он позвонил буквально несколько минут назад. Вы с друзьями уже ушли.
Шелли ответила тяжелым подозрительным взглядом, развернулась – и через миг ее каблучки зацокали по лестнице. Морин закончила с делами на кухне и прошла в гостиную.
«Что же случилось с пресловутой обещанной помощью Шелли?» – кипятилась в душе Морин. По кухне, заваленной грязной посудой, словно прошелся смерч; все имеющиеся в доме полотенца мокрой грудой свалены у двери на патио; и Морин даже не нужно было заглядывать в туалетную комнату на первом этаже, чтобы сказать, в каком она состоянии… впрочем, и ванные на втором этаже, скорее всего, не в лучшем.
Совсем недавно Шелли пообещала, что подобных погромов больше не будет. Морин еще не отошла от последней вечеринки, когда, неожиданно рано закончив поиски работы, вернулась домой и обнаружила… Боже, страшно вспомнить! Десяток полуобнаженных девиц загорали вокруг бассейна, еще несколько в таком же виде расположились в патио, а в собственной спальне Морин застала милующуюся парочку…
Она чувствовала себя смертельно уставшей. И старой. Боже, какой же она себя чувствовала старой! И если бы хоть что-нибудь облегчило ее бесконечные проблемы, накладывающиеся одна на другую, размножающиеся как… как кролики весной. Конечно, ей стало бы легче, если б она нашла работу, чтобы не волноваться о ежедневных расходах. Откуда, интересно, взялась эта ее наивная уверенность, что ей не составит труда найти пусть не квалифицированную, но хотя бы низкооплачиваемую работу – скажем, продавца или секретарши?
Она просто-напросто забыла, где живет. Это же «Солнечный край»! Каждый день сотни приезжих, спасаясь от зимней стужи северных штатов, пересекали границу Флориды и так же, как она, начинали поиски работы! Да, разумеется, местные жители, особенно со знанием иностранного языка, имели преимущество перед приезжими – само собой негласное. Но, во-первых, рабочих мест было крайне мало, а во-вторых, Морин не работала ни дня в своей жизни… Так могла ли она рассчитывать найти хоть какое-нибудь, пусть даже самое низкооплачиваемое, место?
Что ж, завтра она возобновит свои поиски. А сейчас, выпив эту чашку кофе, чтобы компенсировать упущенный ленч, она… займется привычным делом. Надо убрать за детьми…
Но когда подростки ушли, забрав с собой и мрачную, как обычно, Шелли, Морин поняла, что слишком устала и не в состоянии сразу же начать уборку. Она села за стол на кухне и, уронив голову на сцепленные ладони, с ужасом представила себе непочатый край ожидавшей ее работы.
Зазвонил телефон, и Морин схватила трубку, радуясь, что нашлась причина хоть ненадолго потянуть с уборкой. Услышав протяжный, с придыханием, голос Лоис Медина, она едва не застонала. Сейчас на нее обрушится шквал ядовитых сплетен о людях, которые, как теперь казалось Морин, жили в каком-то другом мире. Ну не странно ли, думала она, что финансовая стабильность – или же отсутствие таковой – заменяла собой практически все в жизни… и словно бы рассовывала людей по разным полочкам?
Тем не менее она из вежливости поддержала беседу: да, очень жаль, что Диксоны снова разбежались… да, конечно, наверняка новый «Линкольн» Лоис великолепен.
– Так когда же ты появишься у нас за ленчем? В конце концов, уже полтора месяца как… ну, ты понимаешь.
Морин заколебалась. Какими же далекими они ей теперь казались, те спокойные, беззаботные дни, когда ее самым важным делом было встретиться с подругами за ленчем в загородном клубе Бэй-Сити. Сам собой неожиданно возник вопрос – почему же Ллойд, зная о своих материальных трудностях, позволял ей – да и Шелли – выбрасывать деньги на престижные клубы и изысканные наряды из самых дорогих магазинов Бэй-Сити? Неужели ему было так трудно признаться жене и дочери, что он больше не в состоянии обеспечивать им роскошную и беспечную жизнь?
– Ты что, не слышишь? Я спросила, приедешь ли ты завтра на ленч?
Морин повела плечом. Почему бы и нет, если уж на то пошло? Один ленч, в конце концов, не нанесет непоправимый ущерб их с Шелли бюджету. А если и нанесет – что с того? Днем раньше, днем позже… Какая разница?
– Ладно… Только на полтретьего у меня назначена встреча по поводу работы. Так что в два мне придется уйти.
– Отлично! Я позвоню Сьюзен и Леске. – Лоис, помолчав, понизила голос: – Как продвигаются поиски работы?
– Не очень. – Морин заколебалась, но все же спросила, очень неохотно: – У Джона в офисе ничего подходящего нет? Скажем, места младшего клерка или вроде того?
– Н-не знаю… Я спрошу, конечно… Но ты же понимаешь, дела сейчас у всех идут неважно – спад производства и все такое… Кажется, он упоминал что-то насчет сокращений в его компании. – Она снова помолчала, а затем добавила скороговоркой: – Вот что, я у него спрошу, но ты особых надежд не питай, ладно?
Положив трубку, Морин устало поднялась из-за стола, сунула груду мокрых полотенец в стиральную машину, убрала на кухне. Потом поднялась наверх – и разозлилась еще сильнее. Дверь гардероба в ее спальне оказалась нараспашку, несколько платьев сняты с вешалок и валяются на полу. Не приходилось сомневаться, что кто-то примерял ее одежду.
Она навела порядок в своей ванной, взяла в охапку полотенца из раковины, куда перед этим их бросила, и направилась по коридору к лестнице. Дойдя до спальни Шелли, остановилась и заглянула в полуоткрытую дверь. С тех пор как им пришлось уволить миссис Льюис, Морин молча убирала в комнате Шелли, про себя решив, что из двух зол нужно выбирать меньшее. Но сейчас, глядя на раскиданные по всей комнате платья, россыпи косметики на изящном вишневого дерева трюмо, на покрывало, скомканное в ногах неубранной постели, она вся кипела от возмущения.
В качестве подарка на четырнадцатилетие Шелли она предложила свою помощь в переоборудовании спальни по вкусу девочки. На несколько недолгих недель между ними установилось редкое перемирие. Они работали в четыре руки – сообща выбрали серебристо-синюю ткань на покрывало и шторы, серебряные, с крошечными незабудками, обои, даже начертили вместе эскиз встроенного шкафа с полочками для коллекции кукол Шелли.
Морин со вздохом аккуратно закрыла дверь. Шелли уже не четырнадцать. Она считает себя взрослой. И если она предпочитает жить в свинарнике – что ж, так тому и быть. Это ее личный выбор.
Морин как раз занялась ужином, когда телефон снова зазвонил. Она скорчила недовольную гримасу, но все же накрыла крышкой кипящий куриный бульон и подошла к телефону.
– Да? – буркнула она в трубку.
– Не боишься с ходу отвечать «да» такому известному ловеласу, как я? – прозвучал в ответ голос Ноа.
Морин вспыхнула от радости.
– Ноа! Ты из Найроби звонишь?
– Я звоню из собственного дома на берегу Бэй-Сити. Прилетел вчера поздно ночью. А сегодня уже звонил несколько раз, но никто не отвечал.
– Нужно было набрать личный номер Шелли, – усмехнулась она. – На другие звонки, когда меня нет дома, она не отвечает.
– Ничего, я даже рад. Хотел сначала поговорить с тобой. Как дела?
– Дела… Ты хочешь знать правду?
– Только правду.
– В таком случае – все ужасно. Теперь твоя очередь. Давай, скажи мне, чтобы я не переживала, что все постепенно уладится, нужно только потерпеть. Так?
– Вообще-то я собирался сказать, что приеду через полчаса. И чтобы к этому времени ты была во всеоружии – причесана, накрашена и все такое. Мы едем ужинать в город. Тебя ждет гигантский стейк, столь же гигантский салат и слоеный торт с клубникой. В неограниченном количестве. После того, чем я питался целых два месяца, я намерен устроить гастрономическую оргию!
– Если все так плохо, почему бы тебе не сменить работу? – рассмеялась Морин.
– Ни за что. Мне такая жизнь нравится… того же и всем желаю. Итак, не забудь – через полчаса. Я уже выезжаю.
Он повесил трубку, не дожидаясь ее ответа, и Морин сразу вспомнила эту его несносную привычку – он никогда не утруждал себя излишними любезностями. Может, в этом виновата жизнь в местах, где нет даже намека на блага цивилизации?
Тем не менее, снова поднимаясь в спальню, она поймала себя на том, что улыбается. Как странно. Морин вовсе не одобряла принципы Ноа – жить независимо, ни за что и ни за кого не отвечая. И все же… как давно она не испытывала такого радостного возбуждения. Возможно, причина крылась в том, что она точно знала – сегодня вечером ей не грозит выслушивать соболезнования или советы, которых она за прошедшие недели получила столько, что хватит до конца жизни.
Она сильно похудела, и платье, что при покупке сидело на ней в обтяжку, теперь оказалось совсем свободным; Морин даже пришлось разыскать золотой поясок, чтобы немножко стянуть его в талии. Она знала, что это блестящее янтарное платье как нельзя больше шло ей. В нем она выглядела…
– Шикарно… благодарю за комплимент, – улыбнулась своему отражению Морин.
В безотчетном порыве она, причесавшись, оставила волосы распущенными и просто подхватила их по бокам заколками. Неужели прошло каких-нибудь шесть недель с тех пор, как Ноа советовал ей выбирать себе прическу посвободнее? Интересно, отчего это мужчин так привлекают длинные распущенные волосы? Видимо, в них дремлют какие-то первобытные инстинкты.
Значит, Ллойд был ближе к цивилизации, чем большинство мужчин, потому что любил строгие, гладкие прически… или же он предпочитал их просто потому, что с такими прическами она казалась гораздо старше, а разница в возрасте между ними сглаживалась?
Она поспешно отмахнулась от неприятной мысли и направилась из спальни вниз. Шелли возникла на пороге кухни, когда Морин отставляла с плиты недоваренный из-за звонка Ноа суп. Падчерица обвела Морин с ног до головы оценивающим взглядом:
– Собралась куда-то? – Ее резкий тон граничил с грубостью.
– Ужинаю с Ноа. Он только что вернулся из Найроби.
Глаза Шелли сузились.
– А почему ты мне об этом раньше не сказала? – выпалила она. – Мне же нужно время, чтобы одеться.
Морин неуверенно молчала. Относилось ли приглашение Ноа и к Шелли тоже? Подумав, она решила действовать дипломатично.
– Он позвонил буквально несколько минут назад. Вы с друзьями уже ушли.
Шелли ответила тяжелым подозрительным взглядом, развернулась – и через миг ее каблучки зацокали по лестнице. Морин закончила с делами на кухне и прошла в гостиную.