Уорнер Элла. Повторный брак

   – Оставайся со мной на уик-энд, Глэдис, – мягко попросил он, поглаживая ногой ее колено.
   – Чтобы ты устроил тут самый непристойный уик-энд, о каком только может мечтать мужчина? – усмехнулась она без неприязни. Глэдис хотелось, чтобы Дэйв продолжал любить ее. Но она сознавала и то, что если былые чувства возродятся с прежней силой, то она станет перед ним слишком беззащитной.
   Он широко ухмыльнулся, не выказывая ни малейшего стыда или смущения.
   – Нет, самый непристойный уик-энд, на какой только может надеяться женщина.
   Без сомнения, это правда. Пальцами ноги он теперь гладил ее ступню, словно напоминая о том, что любовь – это не только поцелуи, объятия, ласки, но и смех. С Майком такое невозможно. Он всегда воспринимал секс как нечто чрезвычайно серьезное.
   На мгновение ее охватило чувство вины, но лишь на мгновение. В конце концов они не помолвлены, с Майком. Однако она вовсе не хотела, чтобы такое произошло между ней и Дэйвом. Теперь, когда это все же случилось, она понимала, что никогда не станет женой Майка. По крайней мере, это она теперь выяснила наверняка.
   – Хорошо. Но только на один уик-энд, – ответила она беспечно. – Я попытаюсь, Дэйв, но уйду сразу же, как только сочту нужным.
   – Разумеется, Глэдис. Ты вольна делать все, что угодно. Как и всегда, – напомнил он ей. Глаза его сияли. Они оба знали, какое наслаждение доставили ей часы, проведенные вместе с Дэйвом.
   Однако коль скоро уж она собралась остаться здесь на выходные, предстояло разрешить и кое-какие проблемы. Наступал вечер. Мать, вероятно, уже вернулась от Вивьен и, конечно же, будет ждать дочь к ужину. Она просто не могла исчезнуть вот так, ничего не объяснив.
   – Мне придется позвонить матери, – не без горечи сказала Глэдис, хорошо понимая, какими осложнениями это ей грозит. Осложнениями, без которых она с огромным удовольствием обошлась бы.
   Дэйв насмешливо поднял бровь.
   – Тебе что, нужно ее дозволение? Сколько тебе лет, Глэдис? Двадцать девять, почти тридцать?
   – Не будь смешным, Дэйв. Это просто вежливость. Она может подумать, что со мной что-то случилось.
   – Ну что ж, мы ведь не хотим заставлять твою мать волноваться, верно? – все язвительней продолжал Дэйв. – На стене рядом с тобой телефон. Так позвони же ей прямо сейчас.
   А глаза говорили: ну же, покажи, что ты свободна, что ни от кого не зависишь. Это заставило Глэдис вспомнить те горькие слова, которые Дэйв бросил ей, когда она решила расторгнуть их брак: «Да, конечно! Беги домой, к мамочке, стань снова ее драгоценной доченькой, ее послушной малышкой! Торопись – детишкам давно пора баиньки, а то мамочка заругает! Расскажи ей побыстрее, что она все-таки победила!..»
   Но… Нет, и тогда, и сейчас он ошибался. Глэдис твердо решила, что этот номер у него не пройдет.
   – Я хочу окончательно выяснить один вопрос, Дэйв. Раз и навсегда. Не знаю, что ты там думаешь о моей матери и какая муха тебя укусила, но неплохо бы вспомнить, что я все-таки вышла за тебя замуж и почти не встречалась с ней все время, пока мы были вместе, – тихо, но веско проговорила она.
   – Я помню, Глэдис. – Взгляд Дэйва по-прежнему оставался тяжелым и жестким – Помню, сколько боли тебе это причиняло. Помню, ты плакала, когда мать поставила тебя перед выбором. И выбор сделала не ты.
   – Я плакала потому, что ее ненависть к тебе была больше, чем любовь ко мне. Наверно, каждая девушка мечтает о том, что когда-нибудь у нее будет свадьба. И каждая мать мечтает о свадьбе своей дочери. Когда моя мать отказала мне в этом, это было, как… словно она отреклась от меня, словно я перестала быть ее дочерью. Конечно, мне было больно.
   – Но ты же вернулась к ней, Глэдис. Что еще хуже, чем если бы ты просто отреклась от меня, – спокойно и ровно заметил Дэйв. – Софи всегда была моим врагом. Когда ты порвала со мной и расторгла наш брак, ты не на ничейной земле оказалась – ты перешла на сторону матери.
   – Для меня это не имело ни малейшего значения, Дэйв. Наша любовь тогда умерла для меня. А мать болела и нуждалась в помощи. Я делала то, что, на мой взгляд, казалось правильным.
   – Конечно. – На лице Дэйва возникла ироническая усмешка. – Это я могу подтвердить, Глэдис. Уверенность в собственной правоте, в способности четко определить, что правильно, а что нет, сильны в тебе до чрезвычайности. Я восхищаюсь тобой. И всегда восхищался. Но в этом и величайшая слабость: она не дает тебе увидеть и понять многое.
   – Что – многое?
   – Мир не делится только на черное и белое. Если Дэйв имеет в виду историю с Джулией, ожесточенно подумала Глэдис, он может говорить до посинения – ей все равно никогда не простить его.
   Возможно, Дэйв прочел мысли Глэдис по глазам и поспешно сменил тему:
   – Почему ты все это время оставалась с матерью? Она ведь поправилась, тебе не нужно было ухаживать за ней. У вас ведь нет ничего общего!
   Глэдис хотелось сказать, что, когда ты в горе, все прочее кажется бессмысленным и пустым, а боль, обрушившаяся после развода, оглушила ее. Ей просто было безразлично, с кем и в чьем доме она живет. И ощущение пустоты не оставляло Глэдис все три года разлуки. Но нет, еще не время открыть Дэйву всю правду. Может быть, позже, когда она убедится в своих чувствах, когда будет уверена в нем, она и объяснит все. Но не сейчас.
   – Должно быть, существует-таки голос крови – чувство дома, чувство семьи, и человека тянет к родным… Мне хотелось, чтобы у меня был хоть какой-то дом, – ответила Глэдис. – А что до ненависти к тебе, якобы внушенной моей матерью, поверь, Дэйв, в этом ты заблуждаешься. У нас было правило: мы никогда о тебе не говорили.
   – В таком случае ты скроешь от нее тот факт, что сейчас ты со мной, – с сардоническим смешком подвел он итог.
   – Моя жизнь – мое личное дело.
   – Тогда давай звони матери. Как того требует вежливость.
   Глэдис протянула руку, сняла со стены телефон и набрала номер, решительно взглянув на Дэйва. Не могло быть и речи о том, чтобы солгать. Дэйв просто перестанет уважать ее после этого.
   – Это Глэдис… – начала она.
   – Слава Богу! Я безумно беспокоилась! – воскликнула мать.
   Эта фраза заставила Глэдис встревожиться.
   – Что такое? – спросила она с волнение, не случилось ли что с ее сестрой или племянницами.
   – Ты уже уехала от этого типа? – Слова матери буквально истекали ядом.
   Первый шок прошел довольно быстро. Глэдис ощутила, как у нее внутри все сжимается от гнева. Она не имела ни малейшего представления о том, как мать проведала о ее визите к Дэйву, но только он мог вызвать у Софи такую ненависть. Глэдис постаралась, чтобы ее голос звучал ровно и спокойно:
   – От какого типа, мама?
   – Ты прекрасно понимаешь, о ком я говорю, Глэдис. – Мать чеканила слова раздраженным тоном обвинителя. – Из-за дождя Вивьен быстро пришла с тенниса, и, когда я вернулась домой, Ширли Картер заглянула спросить, не хочешь ли ты провести с ней вечер. И тут я увидела телефонную книгу, открытую на номере конторы Дэйва Флэвина.
   Глэдис обругала себя в душе последними словами. Ведь знала же, что мать – настоящая ищейка, ей бы в сыскном агентстве работать!..
   В голосе матери чувствовалось нарастающее раздражение:
   – С чего тебе только пришло в голову снова увидеться с ним? У тебя что, никакого представления о приличиях не осталось? Что может подумать Майк? Позволить этому типу насильно увезти себя, как…
   – Как ты об этом узнала, мама? – оборвала ее Глэдис.
   – Позвонила в его контору, и там мне все рассказали. У того, кто со мной говорил, тоже, видно, совести ни на грош. Он просто-таки восхищался столь отвратительным и бесстыдным поступком. Должно быть, все его служащие такие же бесстыжие мерзавцы, как и он сам!
   – Какое право ты имеешь лезть в мои личные дела и в мою жизнь? – едва сдерживаясь, проговорила Глэдис.
   – Да я же о тебе забочусь. – Должно быть, при этих словах мать всплеснула руками. – Ведь этот тип морочит тебе голову как хочет. Нужно же кому-то защищать тебя от него!
   – Что мне нужно и что нет, я как-нибудь сама решу, мама, и буду очень благодарна, если ты оставишь мою личную жизнь в покое.
   Глэдис произнесла эти слова так холодно, что Софи растерянно замолчала.
   – Если ты все же соблаговолишь меня выслушать, то я позвонила, чтобы сказать тебе…
   – Ты что, до сих пор у него?! – с отчаянием воскликнула мать.
   – Да, – отрезала Глэдис. – И останусь с ним столько, сколько захочу. А потому домой меня не жди. Когда смогу, тогда и приеду.
   – А как же Майк?
   – Это тоже исключительно мое дело, мама. С этими словами Глэдис бросила трубку, все еще пылая благородным негодованием. Она с вызовом посмотрела на Дэйва, ожидая какого-нибудь ехидного комментария, но тот не улыбался. По лицу Дэйва было заметно, что поступок Глэдис вверг его в глубокие размышления, и он пока не мог сделать окончательного вывода из услышанного.
   – Ну что, доволен? – резко спросила Глэдис.
   – А ты? – вместо ответа мягко поинтересовался он, явно не желая навлечь гнев еще не остывшей женщины на свою голову.
   Она поняла, что он оставляет ей возможность самой оценить вмешательство Софи в ее жизнь и отношения с бывшим мужем. В голову Глэдис пришло почему-то слово «свобода». Именно это когда-то олицетворял для нее Дэйв. Именно это он значил для нее и сейчас. Свобода ото всех узких рамок общепринятого, которые так почитала ее мать. Свобода самовыражения. Свобода делать то, что хочешь, и быть тем, кем хочешь.
   Дэйв, именно такой, каким он был сейчас – каким был всегда! – вновь пробудил в ней то чувство протеста, которое она на три года похоронила в глубине души. Опасно вновь воскрешать его, оно могло довести до беды… Но и дать чудесное, ослепительно ясное ощущение жизни.
   Последняя мысль заставила Глэдис задуматься: не слишком ли многое ей пришлось похоронить вместе с чувством протеста и жаждой свободы? Быть может, Дэйв прав и они действительно нужны друг другу? По крайней мере, как любовники они великолепная пара. Но Глэдис не рискнет снова вверить себя Дэйву. Это абсолютно невозможно. С другой стороны, если они останутся любовниками… и друзьями… такой вариант возможен?
   – Я же обещала, что проведу с тобой выходные, Дэйв. – Она слабо улыбнулась. – А с последствиями разберусь потом.
   Он одобрительно улыбнулся.
   – Тогда почему бы тебе не перебраться поближе и не сказать «привет»?
   Глэдис рассмеялась низким грудным смешком. На эти два дня мать и Майк останутся далеко – словно на другой планете. И пусть. Она медленно переместилась на другой конец бассейна. Веселые чертики в голубых глазах Дэйва заставляли ее забыть обо всем на свете, кроме него.
   – Сколько раз в день тебе нужно заниматься любовью, Дэйв Флэвин, хотела бы я знать? – прижимаясь к нему, игриво поинтересовалась Глэдис.
   – Ну, если учесть, что мне придется возместить что-то около тысячи дней и ночей…
   Что означало, разумеется, те три года, которые они провели врозь. Глэдис уселась на колени Дэйва и взъерошила ему волосы.
   – Уж не хочешь ли ты сказать, что тебе меня недоставало?
   – Мне недоставало наших развлечений.
   Эти слова несколько отрезвили Глэдис, напомнив, что между ними еще ничего не решено. Может, развлечения – это все, что ему нужно от нее? Может, он просто хочет провести с ней выходные, а после раз и навсегда выбросить из головы? Если так, зачем ему понадобилось создавать у себя дом ее мечты?
   Но тут Дэйв начал ласкать ее, и Глэдис подумала, что размышления сейчас не самое разумное занятие. Почему бы ей действительно на некоторое время не забыть обо всем и просто наслаждаться сладостными мгновениями? Сейчас ей хотелось только чувствовать. Как в прежние времена.
   Гроза уже давно прошла, и в прозрачной ночи появились первые звезды, когда Дэйв наконец предложил немного передохнуть.
   – Как насчет итальянской кухни? – спросил он, прекрасно зная, что именно ее Глэдис любит больше всего.
   – Хм… Суп в горшочке. И шницель из телятины по-тоскански с жареной картошкой.
   Она всегда заказывала именно это в те давние времена, когда они иногда позволяли себе сходить в какой-нибудь ресторанчик.
   Дэйв рассмеялся.
   – Сегодня тебе не придется считать деньги, Глэдис. Ты получишь абсолютно все, что только пожелаешь.
   – У тебя что, волшебная палочка? Ты вот так ею взмахнешь и все появится?
   – Здесь неподалеку есть итальянский ресторан. Я взял у них меню. Нужно только позвонить и сделать заказ – все будет доставлено прямо сюда.
   – О! Значит, нам не нужно одеваться.
   – Мне нравится, когда все просто и легко, – объявил Дэйв, обнимая ее, пока они вместе выбирались из бассейна. Он завернул Глэдис в мягкое махровое полотенце, прямо-таки лучась радостью и удовольствием оттого, что она рядом. И в это мгновение Глэдис поняла, что ее сердце всегда принадлежало только Дэйву. А возможно, и будет принадлежать всегда.
   Если бы только тогда он не поступил с ней так… Нет, она вовсе не хочет думать об этом. В конце концов, прошло уже три года, может быть, Дэйв глубоко сожалеет о том, что сделал, и больше никогда не повторит ошибки. К тому же ради всего, что их связывало сейчас, стоило предпринять еще одну попытку.
   – Если нужно, тут есть сушилка, – проговорил Дэйв, закончив вытирать ее мокрые волосы.
   – Спасибо, – ответила она с благодарностью. Глэдис вовсе не улыбалось ходить по дому с волосами, слипшимися в крысиные хвостики.
   Она с удовольствием огляделась по сторонам: ванная комната была такой большой, что, без сомнения, в ней нашлось бы место для всего, что нужно. Дэйв подошел к застекленному шкафу, извлек оттуда два белых купальных халата и накинул один из них на Глэдис. Она заметила, что халат ей как раз впору.
   – Пойду принесу из кухни меню. Суши волосы и читай, – с улыбкой произнес он.
   – Прекрасно! – одобрительно сказала Глэдис, но в это мгновение сердце у нее упало: купальный халат отнюдь не новый и не приготовлен специально для нее. Какая-то другая женщина уже надевала его, а может, и не одна. Он предназначался той, что делила постель с Дэйвом.
   – А что тебя так удивляет? – с яростью разочарования думала Глэдис, оставшись одна. Просто безумие предполагать, что Дэйв Флэвин, дожидаясь ее, жил все три года в воздержании. В конце концов она тоже успела побывать в постели другого мужчины. И в его ванной.
   Однако логика не помогала справиться с болью. Это был ее дом – дом Глэдис, о котором она когда-то мечтала вместе с Дэйвом. И приводить сюда других женщин, заниматься с ними любовью здесь – просто нечестно! Сейчас ей это казалось такой же изменой, как та, из-за которой они развелись…
   Но тут Глэдис взяла себя в руки. Ее оскорбленные чувства выглядели попросту смешными. Она порвала с Дэйвом, велела исчезнуть из ее жизни и больше никогда не появляться. Он откровенно признался, что воспринял ее слова буквально. Возможно, Дэйв сделал все это, чтобы избавиться от малейшей мысли о Глэдис. Сперва создал дом, о котором она могла только мечтать, потом привел сюда другую женщину, чтобы доказать: бывшая жена больше ничего для него не значит. В любом случае она не имеет права осуждать Дэйва за то, как он поступал во время разлуки.
   Тем не менее эти мысли позволили заново оценить ситуацию – у нее было время подумать, пока она сушила волосы. Конечно, замечательный вечер, полный любви и радости, нежности и смеха, – это прекрасно, никто не спорит, но еще не повод принимать решения, способные изменить жизнь. Единственное, в чем Глэдис теперь уверена: для Дэйва она по-прежнему желанна. Но будущее от этого не становилось более определенным. Что бы ни говорило сердце, голова должна оставаться ясной.
   Впрочем, легче сказать, чем сделать. Она пришла к такому выводу, когда Дэйв, вернувшись с меню ресторана, начал обсуждать достоинства того или иного блюда. Он просто заражал Глэдис своим отличным настроением и весельем. И женщина почувствовала, что ее сомнения исчезают как дым.
   Следующие два часа показались Глэдис едва ли не самыми счастливыми в жизни. Они с Дэйвом ждали заказанного ужина, отдыхая на диване, пили чудесное белое вино с орешками и оливками и вспоминали лучшие моменты своего супружества. Дэйв включил «Звездную пыль» Стива Бэрнетта, они танцевали, а потом вместе пропели последний куплет и оба радостно рассмеялись.
   Когда ужин прибыл, голодная парочка с жадностью набросилась на еду и ела без остановки, словно одно то, что они были вместе, подхлестывало аппетит. Или, по крайней мере, так казалось Глэдис.
   Несмотря ни на что, она понимала: все это только игра и рано или поздно им с Дэйвом придется заговорить о том, почему они разошлись. Нельзя же начать все с чистого листа…
   Или все-таки можно?
   Да и нужно ли, в самом деле, вспоминать скверные времена? Главным образом они ссорились из-за нехватки денег – что ж, больше такой проблемы не существовало. Зачем все портить, возвращаясь к тому, что уже не имеет значения, давным-давно прошло?
   Чудесная гармония, рождавшаяся между ними, убаюкивала и успокаивала Глэдис. Без сомнения, Дэйв тоже не собирался разрушать ее светлое настроение. В его поведении не было ничего, что напоминало бы о тяжком и болезненном прошлом. Казалось, они оба заново открывают друг в друге то, что когда-то свело и связало их вместе.
   Когда они покончили с ужином, Дэйв поставил романтическое «Болеро» Равеля и настоял на том, чтобы Глэдис прилегла на софу и отдохнула, пока он пойдет на кухню и сварит кофе. Он сказал, что ухаживать за ней доставляет ему удовольствие.
   Какое блаженство, думала Глэдис, лениво потягиваясь и откидываясь на кожаные подушки. Просто рай земной. Внезапно ей захотелось раз и навсегда вычеркнуть прошлое из памяти. Может быть, она была действительно слишком категорична, слишком жестоко осудила Дэйва за измену. К тому же в те времена их отношения и без того были достаточно напряженными, а жизнь – весьма и весьма далекой от совершенства.
   Им не хватало денег на то, чтобы развернуть бизнес так, как хотел Дэйв; не хватало денег, чтобы – обзавестись детьми, как мечтала Глэдис. Им постоянно приходилось откладывать что-то на потом, до тех пор пока Дэйв не достигнет успеха. А он уже тогда был уверен, что это непременно произойдет. Глэдис же особенно тяжело было отказаться, хотя бы на время, от ребенка. То, что другие семьи, гораздо беднее них, могли себе позволить детей, лишь сильнее заводило и раздражало ее.
   Потом в один ужасный день позвонила Вивьен и сообщила, что матери предстоит операция на сердце и операция серьезная. И Глэдис решила помириться с матерью. Что, если она вдруг умрет?..
   Дэйв был против того, что Глэдис посещает мать в больнице одна. Он прекрасно знал, как враждебно Софи Ньюмен относится к нему самому и к их супружеству. Понимая, что он прав, Глэдис боялась огорчать мать перед операцией и настояла на своем.
   И вот в один из таких визитов к матери…
   Но тут пришел Дэйв с двумя чашечками и кофейником на подносе и оборвал череду горьких воспоминаний. Он скользнул взглядом по ее халатику, и глаза его одобрительно заблестели. Глэдис наслаждалась произведенным впечатлением, но внезапно ей захотелось все-таки сказать о прошлом.
   – Дэйв…
   – Да? – Он тепло улыбнулся.
   – Я прощаю тебя за Джулию, – быстро проговорила она, желая покончить с этим раз и навсегда. – Я знаю, в то время у нас была не слишком хорошая жизнь, и во многом это моя вина.
   Его лицо застыло. Он прикрыл глаза и медленно поставил кофейник на поднос. Глэдис поняла, что ее слова вовсе не принесли ему ни радости, ни облегчения – скорее, наоборот.
   – Я ценю твою… – он остановился; губы его кривила полупрезрительная гримаса, – снисходительность в отношении меня и Джулии. Уверен, ты находишь свой поступок очень благородным… – Его глаза холодно сверкнули. – Но я не желаю, чтобы ты прощала меня за то, чего я не делал.
   Глэдис не верила своим ушам. Неужели он снова, примется все отрицать? К чему продолжать лгать, когда она прямо сказала ему, что измена больше не будет стоять между ними, что все прощено и забыто? Почему он не хочет признать свою вину – ведь ей же уже все равно, она же ясно показала это?.. Глэдис смотрела на Дэйва с болью и изумлением.
   Звонок в дверь вовсе не снял напряжения. Должно быть, подумалось Глэдис, это официант из ресторана пришел забрать посуду. Она была благодарна ему – пауза давала время все обдумать, покуда Дэйв открывает дверь.
   Возможно ли, чтобы Дэйв говорил тогда правду? Но как же свидетельства против него? Зачем Джулии понадобилось обвинять его в столь серьезном проступке, если он ни в чем не был виновен? К тому же Джулия действительно была беременна – это было слишком очевидно…
   Лихорадочные размышления Глэдис были внезапно прерваны гневным голосом, доносившимся из прихожей.
   Голосом Майка!
   Но он-то здесь как оказался?
   – Вы совратили мою невесту! Полиции уже все известно. Вы похитили ее! Отойдите, или вам придется отвечать по всей строгости закона.
   Дэйв рассмеялся и отступил, пропуская Майка.
   – Глэдис, – крикнул он, – похоже, один из твоих друзей явился тебя спасать!
   Она едва успела справиться с первым потрясением, когда в комнату ворвался Майк. Дэйв следовал за ним по пятам. Лицо Майка горело яростной решимостью, было видно, что он не потерпит никаких возражений или сопротивления. Он невольно напомнил Глэдис быка, в бешенстве рвущегося навстречу тореро. Ее еще хватило на то, чтобы поплотнее запахнуться в халатик и подняться на ноги.
   – Майк, что ты здесь делаешь? – воскликнула она в ужасе; положение, в котором она оказалась, было явно незавидным. – Почему ты не на конференции? Как ты…
   – Твоя мать позвонила мне, когда узнала, что тебя увез твой бывший муж, – объяснил он и умолк, только тут заметив, как она одета.
   Его глаза медленно расширились, лицо пошло алыми пятнами и даже как-то разбухло от гнева, рот сжался в прямую линию; он тяжело дышал, словно от быстрого бега. Глэдис пыталась найти хоть какие-то слова, чтобы разрядить ситуацию, но ничего не получалось.
   – Что он с тобой сделал? – выдохнул наконец Майк. – И чем вы здесь занимались?
   Как видно, ее выходные с Дэйвом не замедлили дать плоды. И плоды эти были гроздьями гнева.
   Глэдис пришла в смятение. Она совсем не собиралась задевать чувства Майка. Ей просто хотелось выяснить, правильно ли она поступит, выйдет за него замуж, но Майк явно неспособен был прислушаться к подобному объяснению происходящего.
   Она смотрела на Майка, полностью утратив дар речи, понимая, что само молчание свидетельствует против нее, но не могла найти слов, которые послужили бы хоть каким-то оправданием.
   – Мне кажется, Глэдис, – спокойно произнес Дэйв, – то, что ты в данный момент наблюдаешь, в высших кругах называется праведным гневом.
   – А вы вообще держитесь подальше! – оборвал его Майк. – Иначе я… я…
   Он смерил Дэйва взглядом и, похоже, передумал угрожать ему, а вместо этого снова обратил возмущенный взор на Глэдис.
   Он же меня просто убьет сейчас. На одно безумное мгновение ей пришло в голову, что Дэйв специально подстроил все это, чтобы лишить ее малейшей возможности стать женой Майка.
   – Почему бы нам не присесть и не поговорить откровенно и спокойно, как добрым друзьям, за бокалом шампанского, а? – предложил Дэйв; ироническая усмешка ясно читалась в его глазах, но лицо оставалось серьезным.
   Майк бросил на Дэйва взгляд, от которого любой ученик застыл бы на месте, но его противник давно вышел из школьного возраста, а потому лишь широко ухмыльнулся. И Майку ничего не оставалось, как вновь обратить весь жар своего возмущения на Глэдис.
   – Я требую объяснить, что здесь происходит!
   – Прости, Майк, – начала она, отчаянно пытаясь найти слова, которые не сильно ранили бы его, – очень жаль, что у тебя из-за меня столько проблем. Мне просто нужно было увидеть Дэйва и…
   – Если мне позволено будет вставить слово, то хотел бы заметить, что Глэдис не принадлежит вам, – вмешался Дэйв; тон его был паточно-сладким, а отсутствием логики он не страдал никогда. – И не будет принадлежать. Даже если вы женитесь на ней. А кроме того, покуда вы не надели ей на палец обручального колечка, «в любви и на войне позволено все», как говаривал старина Шекспир.
   – Но не такое, – ответил Майк, глядя на Дэйва с неприкрытым презрением. – По всем сведениям, которыми я располагаю, вы самый бесстыдный и бессовестный подонок, какой когда-либо рождался на свет!
   – Сведения, разумеется, получены от всевидящей, всеведущей и никогда не ошибающейся Софи Ньюмен, – не преминул заметить Дэйв.
   Глэдис готова была сгореть со стыда и от ярости. Поступок матери казался ей немыслимым оскорблением: так вмешаться в ее жизнь! Заставить Майка уехать с конференции, прилететь сюда, чтобы «спасти» ее, Глэдис… нет, это переходило все рамки дозволенного, как бы мать ни беспокоилась за их с Майком судьбу и будущее! Это означало явное объявление войны Дэйву Флэвину…
   – Я принесла шампанское, – прозвенел от дверей женский голосок, внезапно отвлекший всех троих от слишком оживленной дискуссии.
   – А, Стефи! – радостно воскликнул Дэйв. – У тебя великолепное чувство момента! Входи, дорогая, входи скорее!