И вот когда фашистские войска, потерпев на земле и в воздухе крупнейшее поражение под Белгородом и Орлом, отступали к Днепру, немецкое командование приняло решение начать обстрел Ленинграда тяжелыми снарядами.
Ставка Верховного Главнокомандования приказала в ночь на 21 августа массированным бомбардировочным ударом частей и соединений авиации дальнего действия эту артиллерийскую группировку врага уничтожить.
Нашей дивизии предстояло замыкать боевое построение частей АДД, имея на каждом самолете бомбовую нагрузку в четыре тонны. Калибр бомб - от 250 до 2000 килограммов.
Комдив выразил твердую уверенность в том, что никакой огонь противника не сможет заставить нас сойти с боевого курса и помешать успешно выполнить поставленную боевую задачу. По остальным вопросам дал указания подполковник Романов.
Боевая задача поставлена, необходимые указания даны, все было предельно ясно. И тем не менее каждый из нас испытывал чувство озабоченности, особой ответственности.
Согласно боевому приказу, нашему экипажу наряду с бомбометанием предстояло выполнить еще и фотографирование цели, поэтому мы замыкали боевой порядок дивизии и вылетали последними.
Фотографирование ночью результатов бомбардировочного удара внешне кажется простым. На самом же деле все довольно сложно. И вот почему. Ночной фотоаппарат сработает лишь тогда, когда под самолетом разорвется ФОТАБ фотобомба, излучающая в момент разрыва свет в полмиллиарда свечей. Бомба эта освещает под собой на мгновение участок земной поверхности, поэтому для ночного фотографирования необходимо, чтобы она разорвалась в воздухе точно над целью и на расчетной высоте. А самолет в это время должен быть точно над ФОТАБ и обязательно в горизонтальном полете, так как фотоаппарат прикреплен к самолету, их оси параллельны - и в обязательной увязке этих требований вся сложность.
Экипажу, проводящему ночное фотографирование, необходимо обладать и большей выдержкой. Действительно, если бомбардировщики после сбрасывания бомб выполняют свободный маневр по курсу, скорости и высоте полета, чем резко снижают эффективность зенитного огня противника, то самолет - ночной фотограф такой возможности не имеет. Он и после сбрасывания ФОТАБ обязан продолжать полет строго по прямой, чтобы выполнить все элементы фотографирования. Такое, казалось бы, незначительное удлинение горизонтального полета над целью оказывается достаточным для ведения по самолету прицельного и более эффективного огня. Нельзя не учитывать при ночном фотографировании и действий зенитных прожекторов. Поймав своим лучом самолет, прожектор не позволит открыть фотоаппарат, так как пленка будет мгновенно засвечена.
С точки зрения самолетовождения предстоящий полет трудности не представлял, так как большая часть маршрута проходила по своей территории, вдоль Ленинградского шоссе, при хорошей видимости земных ориентиров. Кроме того, в городах Загорск, Клин и Хвойная работали приводные радиостанции.
Выполнив все предварительные расчеты по самолетовождению, бомбометанию и фотографированию, подготовив соответствующим образом карту и получив в бортовом журнале визу старшего штурмана дивизии с отметкой "К полету готов", мы отправились на аэродром.
Инженер по вооружению Вадим Михайлович Семенов доложил мне отдельно о количестве и калибрах подношенных бомб (на самолет были подвешены четыре ФАБ-500, две ФАБ-1000 и четыре ФОТАБ), очередности их сбрасывания, готовности бомбардировочного вооружения и прицелов, а также об установке замедления на ФОТАБах, поскольку в воздухе они должны взрываться на заданной мною высоте.
Семенов прибыл в эскадрилью в июле 1941 года, в период формирования полка, сразу после окончания Военно-воздушной инженерной академии имени Н. Е. Жуковского. Высокая военная и техническая культура, исключительное трудолюбие позволили молодому инженеру с первых же дней завоевать авторитет и уважение товарищей. За два года его службы в эскадрилье не было ни одного случая отказа в работе бомбардировочного вооружения или прицелов. Знал Вадим отлично и стрелковое вооружение, хорошо стрелял из крупнокалиберных пулеметов, поэтому часто летал с нами на боевые задания в качестве воздушного стрелка.
Первый самолет начал взлет, когда солнце еще не коснулось линии горизонта. За ним с интервалом в одну минуту один за другим отрывались от полосы остальные. Пришла наша очередь. Стартер махнул флажком, летчики дали моторам полные обороты, и, не пробежав и 1500 метров, мы оторвались. Медленно набирая высоту, обошли Москву с востока, вышли на Клин.
Летели молча, хотя к переговорной радиосети - СПУ подключено одиннадцать точек. Работы у меня было мало, простые условия полета позволяли отвлечься на какое-то время от сиюминутных дел. Нахлынули воспоминания.
...Ленинградское шоссе, тянувшееся по курсу слева, на которое я периодически в силу привычки поглядывал, напоминало о том, что в 1928 году, во время Всесоюзной зимней спартакиады, в составе команды Вышнего Волочка я участвовал в лыжном звездном пробеге. Расстояние от Волочка до Москвы по шоссе мы преодолели за три дня. И все три дня стоял мороз 26-28 градусов с сильным пронизывающим ветром...
Вот показался Калинин. И тут, в 1926 году, участвуя в соревнованиях по лыжам, я выиграл первое место в беге на 10 километров среди юношей и был включен в команду Твери для участия во всесоюзных соревнованиях, проводимых в Подмосковье. В Твери мы скользили по Волге, а в Москве пришлось бежать уже по пересеченной местности. И вот на одном из крутых спусков я сломал лыжу. Обидно было до слез.
Уже в сумерках показались контуры Вышнего Волочка - города моего детства и юности. В его окрестностях я родился, с малых лет почти каждое воскресенье бывал в городе. В шестом и седьмом классе учился в Единой трудовой школе города. Это были школы совместного обучения, хотя еще существовали и женские гимназии, и мужские реальные училища. Хорошо запомнилось здание, приспособленное под школу, с видом на обводный канал, на два красивейших христианских собора и городской сад. Особенно тесно меня связывал с городом спорт. По лыжам и легкой атлетике, футболу и баскетболу я постоянно принимал участие в соревнованиях на первенство города.
В наступающей темноте показались трубы родного завода, маленькой частицы моей огромной страны. Здесь я провел детство, юность.
Завод "Красный Май" - стекольный. На нем, как и всюду в стране, трудились под лозунгом "Все для фронта, все для победы!". Никто никогда и не думал, что стеклянная бутылка, наполненная специальной жидкостью, в руках советского солдата станет эффективным оружием против самого современного средства вооруженной борьбы - танка. Танки врага горели от метко брошенных из окопа бутылок с горючей смесью, которые выпускали рабочие моего родного завода.
Никогда на заводе при мне и после моего ухода в армию не изготовляли дроты - стеклянные трубочки. Не было такого опыта и в прошлом. Война заставила этим заняться. На всех фронтах лилась человеческая кровь. И для того чтобы спасти жизнь многим тысячам раненых, надо было из глубокого тыла страны к фронту, в госпитали и лазареты, доставлять кровь доноров. Причем эту кровь следовало перевозить такими порциями и в такой посуде, которая позволяла бы ее использовать в полевых условиях. Вытянуть такой дротик из огненной стеклянной массы надо было вручную. Это очень сложный процесс, но его хорошо освоили рабочие завода.
Выполнял наш завод и еще один важный правительственный заказ. Необходимо было срочно освоить выпуск новых стекол для морских судов. Стекло должно было пропускать только инфракрасные лучи. Такое стекло "ночного видения" раньше в стране не производилось. Требовалось самим разработать технологию стекловарения. Красномайцы с помощью ученых академика Вавилова Сергея Ивановича и его последователя и ученика Варгина Владимира Владимировича решили и эту сложнейшую задачу.
Трудности, связанные с выполнением сложных заказов, усугублялись внутренними трудностями, вызванными войной. С завода на защиту Родины ушли сотни высококвалифицированных специалистов, инженеров, техников. Те, кто остался, работали по две-три смены. Но производство все-таки шло на убыль, не хватало топлива, в печах гасли огни. Чтобы завод не остановился, надо было принимать срочные меры. Топливную проблему решить легче, а вот как быть с кадрами?
По призыву заводской партийной организации к верстакам и станкам вернулись пенсионеры. Те, которые сами уже не в состоянии были работать, стали учить женщин и подростков сложной специальности стеклодува. И дело пошло на лад.
...Совсем стемнело.
- Стрелкам быть внимательней! - прозвучала в наушниках шлемофона команда Александра. Наступил ответственный этан боевого полета.
Впереди Ленинград. Мы его обходим так, чтобы гул наших моторов не был слышен даже на окраине города. Над Шлиссельбургом развернулись на запад, идем по северному берегу Финского залива до пункта Левашове, который сейчас для нас - точка разворота на цель. Служба ЗОС (земного обеспечения самолетовождения) воздушной армии фронта сделала для нас больше, чем мы могли ожидать. По всему берегу от Шлиссельбурга до Левашово работают неоновые светомаяки. Подлетая к одному, мы уже видим мигание другого. На северном берегу Финского залива установлен мощный прожектор лучом в сторону цели. Еще два таких прожектора, один - из района Автово, другой - с приморского плацдарма, накрывают цель, в результате чего над нею образовалось яркое световое пятно в виде трапеции.
Развернулись. Идем над водами Финского залива курсом на юг. При пересечении береговой черты наш самолет обстреляли малокалиберные зенитки. Все их трассирующие снаряды цепочками прошли справа сзади. От самого берега видно зарево от беспрерывно сбрасываемых над целью САБов. Зенитные прожекторы противника не работают: или их нет, или применение для таких высот неэффективно. Меня это радует: могу выполнить с одного захода и бомбометание, и фотографирование результатов бомбового удара.
Показалась цель. Четко вырисовываются ее световые границы. Каждый штурман определяет сам точку прицеливания; и это хорошо, потому что серии бомб располагаются по всей площади цели, что и предусматривалось заданием. Огонь немецкой зенитной артиллерии заметно ослаб: ей крепко досталось от впереди идущих Ил-4.
Начали рваться бомбы крупного калибра. По количеству их в серии и мощности взрыва нетрудно определить, что бомбит наша дивизия. И вот цель накрыта серией из четырех бомб. Через несколько секунд радист доложил:
- Майор Сугак донес на КП о выполнении задания. Сергей имел на борту своего самолета четыре ФАБ-1000 и шел предпоследним. Следовательно, отбомбились все.
Открываю бомболюки. С приближением к цели сквозь световую пленку начали просматриваться пятна - то ли воронки от бомб, то ли какие-то сооружения. Выбираю пятно в предполагаемом центре цели... Одна за другой полетели две пятисотки, за ними - две однотонки и замыкали серию еще две пятисотки. Летчики продолжают полет строго по горизонту, боевым курсом. Небольшая цепочка зенитных снарядов прошла впереди самолета. Через установленные интервалы времени от самолета отделились ФОТАБы. Я этого не ощущаю. Они легки для нашего самолета, к тому же подвешены строго по его оси в фюзеляже. О том, что ФОТАБы сброшены, доложил помощник бортового техника и подтвердили сигнальные лампочки электросбрасывателя.
Ложусь на стекла кабины и вижу, как с земли навстречу самолету несется серия трассирующих снарядов. По углу сближения определяю: проскочим! Так и вышло. Снаряды прошли мимо.
Разорвалась первая фугасная бомба, и тут же в воздухе на мгновение вспыхнула первая ФОТАБ. За ней вторая, третья. Тонкая световая пленка, которой была накрыта цель нашими прожекторами, не позволила все увидеть. Детально зафиксирует результаты бомбометания фотоаппарат.
- Разворот! - скомандовал я летчикам. Задание выполнено, цель сфотографирована.
- Штурман, - спросил меня командир, когда отошли от цели и взяли Курс на обратный маршрут, - разобрался в результатах бомбометания?
- Нет, - откровенно ответил я. - Но видел много пятен разных размеров и оттенков.
- Если такой пейзаж нарисован в заданном районе, то художникам кое-что полагается, - пошутил Александр.
В обратном полете работы совсем мало. Пройдя линию фронта, настроил радиополукомпас на приводную радиостанцию, сместил антенну на величину угла сноса, создаваемого ветром, и летчики точно вышли на Клин.
Посадку произвели последними. Когда техники выключили моторы, прямо к трапу подошел офицер штаба полка капитан Медынцев с незнакомым человеком.
- Заместитель начальника разведотдела штаба АДД, - сказал капитан. Прибыл за результатами фотоконтроля.
- Подполковник Таланин, - протягивая руку, представился офицер высшего штаба. - Ждать, когда проявят фотопленку, не буду. Кассету заберу в Москву, там и обработаем.
- У нас специалисты тоже опытные, - попытался возразить я.
- Но в Москве торопятся. Предварительные результаты будем докладывать командованию АДД по негативу. Данные по итогам бомбардировочного удара ждут в Ставке. Назовите только высоту фотографирования и боевой курс, - попросил Таланин.
Я доложил данные фотографирования. Не знал тогда, что много лет придется работать мне в тесном контакте с Иваном Михайловичем Таланиным, человеком прекрасной души, большим специалистом авиационной разведки.
Утром, после завтрака, меня вызвал командир полка и приказал явиться к командиру дивизии. Через три-четыре минуты я уже докладывал о своем прибытии.
- Не вышло ничего, товарищ Ушаков, - сказал полковник, выходя из-за стола мне навстречу. - Просьба ваша не удовлетворена. Получено приказание об откомандировании вас в распоряжение главного штурмана. Вот телеграмма.
В телеграмме предлагалось после оформления перевода изучить в соседней дивизии американский самолет Б-25, который был там на вооружении, и ознакомиться с организацией боевой работы. А 31 августа поездом я уже следовал в Москву. Купил свежий номер "Красной звезды" и сразу обратил внимание на очерк писателя Николая Тихонова под названием "Ленинград в августе". Вот что было сказано в очерке о действиях по фашистам экипажей АДД:
"В одну августовскую ночь над всем районом их расположения вспыхнули огромные осветительные лампы и рев многих моторов покрыл ожесточенную стрельбу зениток. Это было нашествие могучих бомбардировщиков, прорезавших ночь во всех направлениях. Если бы немцы обыскали ленинградские аэродромы, они бы не нашли этих кораблей. Они, как в легенде, взялись из-под земли. Но они действовали, как судьи, как каратели и мстители.
Все, что было спрятано в этом районе - батареи и склады, блиндажи и площадки, - все взлетело на воздух.
Если бы можно было писать огненными буквами на августовском небе, "месть за ленинградцев", - то летчики написали бы именно это. Взрывы были непрерывны. Казалось, тьма, стоявшая над сухим светом слепящих ламп, изливалась водопадом металла на головы немцев. Этот небесный огонь пожирал землю, на которой метались немцы. Как ни прятались они, вжимая голову в плечи, их всюду находили ночные мстители. Когда отбушевал этот прибой воздушного океана, лампы догорели и тишина ночи прикрыла исполосованный взрывами, разваленный район, где остались груды разбитого барахла там, где были немецкие позиции.
Уцелевшие вылезли из-под руин, вероятно, ходили, не помня себя от страха, между орудий и трупов, думая, что эта кара, неожиданно упавшая на них, вся, что ночная ярость налета исчерпана за один раз. И они снова ошиблись.
Новой ночью повисли лампы и новые тонны металла, ревя, гудя, обрушились на то, что уцелело от предыдущего налета. Это походило на извержение вулкана. И опять самолеты взялись, как из-под земли.
Они прочесали немецкие позиции раскаленным гребнем. И зловещая тишина встретила утро там, где прятались фрицы, подло наносившие удары по Ленинграду, сияло утро, и ни одно орудие не стреляло по городу.
Так было наказано преступление судом советского народа и советского оружия".
Прочтя очерк, я невольно подумал, что хотя этот боевой эпизод и короткий, но он также - яркое свидетельство наступившего перелома в войне.
Будни, полные неожиданностей
На второй день после прибытия в штаб АДД я был принят командующим авиацией дальнего действия генерал-полковником авиации А. Е. Головановым. Вызвано это было тем, что главный штурман и возглавляемая им служба подчинялись непосредственно командующему.
Было около полуночи (штаб, службы и управления работали круглосуточно), когда я вошел в кабинет. Представился. Высокий, стройный, неторопливый в движениях генерал Голованов пожал мне руку:
- Еще раз поздравляю вас с присвоением звания Героя Советского Союза. (Поздравительную телеграмму я получил от Александра Евгеньевича в день награждения.) Прошу садиться!
Раздался телефонный звонок, и, пока генерал разговаривал, я успел его внимательно рассмотреть. Крупные черты лица, строгий и, может быть, даже суховатый взгляд, в котором вместе с тем было что-то притягательное. Говорил он не спеша и не повышая тона. Все это как-то сразу располагало, и я тут же освободился от скованности.
- Хочу вам задать один вопрос, - обратился генерал ко мне. - Скажите, почему вы так настойчиво просили оставить вас в полку?
- По двум причинам, товарищ командующий! - стараясь быть спокойным, ответил я. - Испытываю большую неловкость перед боевыми товарищами. Уходить от них, от каждодневной боевой работы сразу после того, как был удостоен такой высокой правительственной награды, на мой взгляд, неправильно.
- Это, пожалуй, так! - согласился генерал. - Лучше было бы повременить с назначением, но обстоятельства торопили. А какая еще причина?
- Считаю себя не подготовленным для работы в таком высоком штабе. Нет необходимого образования. Да и по складу характера пугаюсь работы в аппарате управления.
Генерал посмотрел на меня и тихо сказал:
- Война, тем более такая, которую ведет сейчас наша страна, для каждого ее участника является большой школой. И чтобы правильно решать боевые задачи, которые война ставит, во всех штабах и управлениях непременно должны быть люди с боевым опытом...
Он хотел еще что-то сказать в противовес моим доводам, а возможно, его отвлекла другая мысль, но в разговоре образовалась пауза. Затем последовало твердое решение:
- Будем считать, товарищ Ушаков, что вопрос о вашем назначении решен окончательно. Добьемся победы над врагом, и тогда все будем повышать образование. Ведь учиться никогда не поздно. А теперь я хочу выслушать ваше мнение по некоторым вопросам, с которыми вы были непосредственно связаны. Только не подумайте, что я собираюсь вас экзаменовать. - Он вызвал адъютанта и попросил, чтобы принесли два стакана чаю.
Я знал, что, бывая в войсках, командующий всегда свое посещение заканчивал откровенной беседой с летным составом по самым разнообразным вопросам, и поэтому такое его желание не явилось для меня неожиданностью.
- Скажите, от чего, по вашему мнению, зависит успех выполнения боевой задачи дальнебомбардировочного полка при действиях ночью? - спросил Голованов. - С ответом не торопитесь, подумайте.
- Если при действиях полка днем успех выполнения боевой задачи зависит главным образом от подготовки экипажей командиров эскадрилий и звеньев, начал я высказывать уже давно и твердо сложившееся у меня мнение по этому вопросу, - то при действиях ночью успех полка - это успех, достигнутый каждым экипажем в отдельности.
В связи с этим, - продолжал я, - повышается роль морально-психологической подготовки летчиков и штурманов экипажей, их готовность при всех обстоятельствах, невзирая на опасность, успешно выполнить боевую задачу.
- Теперь, пожалуйста, выскажите свое мнение по такому вопросу, предложил Голованов, допивая уже остывший чай, - как снизить потери от огня зенитной артиллерии над целью?
Хотя этот вопрос меньше, чем предыдущий, обсуждался среди летного состава, у меня и на этот счет было твердое убеждение.
- Для снижения потерь от огня зенитной артиллерии над целью, когда экипажи бомбардировщиков, в интересах точности бомбометания, обязаны строго выдерживать высоту, скорость и курс полета, необходимо, на мой взгляд, одно - рассредоточить огонь противника, для чего увеличить плотность удара, в единицу времени пройти большему количеству самолетов, чтобы на каждый из них за время пролета зоны обстрела приходилось меньшее количество выстрелов.
В практике были случаи одновременного выхода на цель трех-четырех бомбардировщиков. Противник, естественно, этого не знал и, как всегда, сосредоточивал огонь на том самолете, который первым попадал в перекрестив прожекторов, а следовавшие за ним или прошедшие впереди экипажи спокойно выполняли прицельное бомбометание.
- Но как можно этого добиться? Чтобы не случайно выходили на цель одновременно несколько экипажей, а по замыслу, по плану?
- Достигнуть этого можно сокращением времени удара, выделяемого для полка, правда до определенных пределов. Для того чтобы в более плотном боевом порядке прибыть на цель, надо уплотнить соответственно и взлет. Или экипажам, взлетевшим первыми, гасить время путем барражирования в районе аэродрома, что, конечно, повлечет за собой дополнительный расход горючего и моторесурса.
- А разве нельзя уплотнить боевой порядок маневрированием скоростей при полете к цели? - уточнил вопрос внимательно слушавший меня генерал.
- Можно, но это очень усложнит экипажам условия полета. К тому же и здесь есть пределы.
- А именно?
- Разрешите рассмотреть на примере?
Генерал кивнул.
- Если на взлет одного бомбардировщика требуется в среднем одна минута, а на взлет полка уходит двадцать пять - двадцать семь минут, то для того чтобы пройти всем самолетам полка над целью за четырнадцать - пятнадцать минут, экипажам, взлетевшим последними, надо сокращать время полета к цели уже на восемь - десять минут. В этом случае плотность удара составит в среднем два бомбардировщика в минуту. Поэтому установленное приказом время для удара полка, равное пятнадцати минутам, является оптимальным.
Наступила пауза.
- Выходит, что увеличивать плотность удара больше нельзя?
- За счет сокращения времени удара, выделяемого для полка, нельзя, твердо ответил я.
Командующего, видимо, очень беспокоил этот вопрос, и он хотел рассмотреть его поглубже. Наша беседа затянулась.
- А как вы считаете, можно ли по одной цели бомбить одновременно двумя или тремя полками, взлетающими с разных аэродромов?
- В принципе можно. Но при этом возрастет вероятность столкновения самолетов при выходе их на точку разворота на цель. Ведь подходить экипажи будут на одной высоте с разных направлений, поэтому неизбежны пересечения курсов под большими углами, что очень опасно. Выполнять бомбометание с разных высот также нельзя из-за возможности попадания под бомбы, сброшенные сверху, и скованности маневра.
Вошел адъютант и положил небольшой листок бумаги на письменный стол. Командующий посмотрел на листок, затем на стоявшие в углу часы и, поднимаясь из-за стола, сказал:
- Хорошо! Для первой встречи достаточно. Приступайте к исполнению своих новых обязанностей. А что касается вашего характера, которому противопоказана работа в высшем штабе, то могу заверить, очень скоро вы убедитесь в обратном. Желаю успеха!
* * *
После битвы под Курском центр событий переместился на Днепр, и все крупные операции наступившей осени 1943 года были связаны с борьбой за овладение этим стратегическим рубежом. Могучий водный рубеж - Днепр по своим природным условиям позволял противнику организовать сильную оборону на правом берегу.
Выйдя к реке, наши войска сразу приступали к ее форсированию, не ожидая прибытия специальных переправочных средств. Днепр был форсирован на многих участках. Разгорелись ожесточенные бои за удержание захваченных плацдармов. Теперь предстояло освободить столицу Украины - Киев. Весь советский народ с нетерпением ждал этого большого события.
Авиация дальнего действия беспрерывно оказывала поддержку наземным войскам, нанося удары по переправам, железнодорожным узлам, станциям и аэродромам всего фронта наступления.
В течение нескольких дней я находился в штабе 2-й воздушной армии Воронежского фронта, где занимался вопросами радионавигационного обеспечения бомбардировочных ударов частей АДД по переправам и объектам, расположенным вблизи захваченных нашими войсками плацдармов на правом берегу Днепра. Неожиданно был отозван в Москву. В этот же день командующий АДД дал задание - подобрать опытного радиста и на самолете ГВФ вылететь в Тегеран. Оттуда в качестве штурмана-лидера американского самолета я должен был вернуться в Москву. При этом командующий добавил:
- Перелет ответственный. На борту самолета будет важный пассажир государственный секретарь Соединенных Штатов Америки К. Хэлл.
Ставка Верховного Главнокомандования приказала в ночь на 21 августа массированным бомбардировочным ударом частей и соединений авиации дальнего действия эту артиллерийскую группировку врага уничтожить.
Нашей дивизии предстояло замыкать боевое построение частей АДД, имея на каждом самолете бомбовую нагрузку в четыре тонны. Калибр бомб - от 250 до 2000 килограммов.
Комдив выразил твердую уверенность в том, что никакой огонь противника не сможет заставить нас сойти с боевого курса и помешать успешно выполнить поставленную боевую задачу. По остальным вопросам дал указания подполковник Романов.
Боевая задача поставлена, необходимые указания даны, все было предельно ясно. И тем не менее каждый из нас испытывал чувство озабоченности, особой ответственности.
Согласно боевому приказу, нашему экипажу наряду с бомбометанием предстояло выполнить еще и фотографирование цели, поэтому мы замыкали боевой порядок дивизии и вылетали последними.
Фотографирование ночью результатов бомбардировочного удара внешне кажется простым. На самом же деле все довольно сложно. И вот почему. Ночной фотоаппарат сработает лишь тогда, когда под самолетом разорвется ФОТАБ фотобомба, излучающая в момент разрыва свет в полмиллиарда свечей. Бомба эта освещает под собой на мгновение участок земной поверхности, поэтому для ночного фотографирования необходимо, чтобы она разорвалась в воздухе точно над целью и на расчетной высоте. А самолет в это время должен быть точно над ФОТАБ и обязательно в горизонтальном полете, так как фотоаппарат прикреплен к самолету, их оси параллельны - и в обязательной увязке этих требований вся сложность.
Экипажу, проводящему ночное фотографирование, необходимо обладать и большей выдержкой. Действительно, если бомбардировщики после сбрасывания бомб выполняют свободный маневр по курсу, скорости и высоте полета, чем резко снижают эффективность зенитного огня противника, то самолет - ночной фотограф такой возможности не имеет. Он и после сбрасывания ФОТАБ обязан продолжать полет строго по прямой, чтобы выполнить все элементы фотографирования. Такое, казалось бы, незначительное удлинение горизонтального полета над целью оказывается достаточным для ведения по самолету прицельного и более эффективного огня. Нельзя не учитывать при ночном фотографировании и действий зенитных прожекторов. Поймав своим лучом самолет, прожектор не позволит открыть фотоаппарат, так как пленка будет мгновенно засвечена.
С точки зрения самолетовождения предстоящий полет трудности не представлял, так как большая часть маршрута проходила по своей территории, вдоль Ленинградского шоссе, при хорошей видимости земных ориентиров. Кроме того, в городах Загорск, Клин и Хвойная работали приводные радиостанции.
Выполнив все предварительные расчеты по самолетовождению, бомбометанию и фотографированию, подготовив соответствующим образом карту и получив в бортовом журнале визу старшего штурмана дивизии с отметкой "К полету готов", мы отправились на аэродром.
Инженер по вооружению Вадим Михайлович Семенов доложил мне отдельно о количестве и калибрах подношенных бомб (на самолет были подвешены четыре ФАБ-500, две ФАБ-1000 и четыре ФОТАБ), очередности их сбрасывания, готовности бомбардировочного вооружения и прицелов, а также об установке замедления на ФОТАБах, поскольку в воздухе они должны взрываться на заданной мною высоте.
Семенов прибыл в эскадрилью в июле 1941 года, в период формирования полка, сразу после окончания Военно-воздушной инженерной академии имени Н. Е. Жуковского. Высокая военная и техническая культура, исключительное трудолюбие позволили молодому инженеру с первых же дней завоевать авторитет и уважение товарищей. За два года его службы в эскадрилье не было ни одного случая отказа в работе бомбардировочного вооружения или прицелов. Знал Вадим отлично и стрелковое вооружение, хорошо стрелял из крупнокалиберных пулеметов, поэтому часто летал с нами на боевые задания в качестве воздушного стрелка.
Первый самолет начал взлет, когда солнце еще не коснулось линии горизонта. За ним с интервалом в одну минуту один за другим отрывались от полосы остальные. Пришла наша очередь. Стартер махнул флажком, летчики дали моторам полные обороты, и, не пробежав и 1500 метров, мы оторвались. Медленно набирая высоту, обошли Москву с востока, вышли на Клин.
Летели молча, хотя к переговорной радиосети - СПУ подключено одиннадцать точек. Работы у меня было мало, простые условия полета позволяли отвлечься на какое-то время от сиюминутных дел. Нахлынули воспоминания.
...Ленинградское шоссе, тянувшееся по курсу слева, на которое я периодически в силу привычки поглядывал, напоминало о том, что в 1928 году, во время Всесоюзной зимней спартакиады, в составе команды Вышнего Волочка я участвовал в лыжном звездном пробеге. Расстояние от Волочка до Москвы по шоссе мы преодолели за три дня. И все три дня стоял мороз 26-28 градусов с сильным пронизывающим ветром...
Вот показался Калинин. И тут, в 1926 году, участвуя в соревнованиях по лыжам, я выиграл первое место в беге на 10 километров среди юношей и был включен в команду Твери для участия во всесоюзных соревнованиях, проводимых в Подмосковье. В Твери мы скользили по Волге, а в Москве пришлось бежать уже по пересеченной местности. И вот на одном из крутых спусков я сломал лыжу. Обидно было до слез.
Уже в сумерках показались контуры Вышнего Волочка - города моего детства и юности. В его окрестностях я родился, с малых лет почти каждое воскресенье бывал в городе. В шестом и седьмом классе учился в Единой трудовой школе города. Это были школы совместного обучения, хотя еще существовали и женские гимназии, и мужские реальные училища. Хорошо запомнилось здание, приспособленное под школу, с видом на обводный канал, на два красивейших христианских собора и городской сад. Особенно тесно меня связывал с городом спорт. По лыжам и легкой атлетике, футболу и баскетболу я постоянно принимал участие в соревнованиях на первенство города.
В наступающей темноте показались трубы родного завода, маленькой частицы моей огромной страны. Здесь я провел детство, юность.
Завод "Красный Май" - стекольный. На нем, как и всюду в стране, трудились под лозунгом "Все для фронта, все для победы!". Никто никогда и не думал, что стеклянная бутылка, наполненная специальной жидкостью, в руках советского солдата станет эффективным оружием против самого современного средства вооруженной борьбы - танка. Танки врага горели от метко брошенных из окопа бутылок с горючей смесью, которые выпускали рабочие моего родного завода.
Никогда на заводе при мне и после моего ухода в армию не изготовляли дроты - стеклянные трубочки. Не было такого опыта и в прошлом. Война заставила этим заняться. На всех фронтах лилась человеческая кровь. И для того чтобы спасти жизнь многим тысячам раненых, надо было из глубокого тыла страны к фронту, в госпитали и лазареты, доставлять кровь доноров. Причем эту кровь следовало перевозить такими порциями и в такой посуде, которая позволяла бы ее использовать в полевых условиях. Вытянуть такой дротик из огненной стеклянной массы надо было вручную. Это очень сложный процесс, но его хорошо освоили рабочие завода.
Выполнял наш завод и еще один важный правительственный заказ. Необходимо было срочно освоить выпуск новых стекол для морских судов. Стекло должно было пропускать только инфракрасные лучи. Такое стекло "ночного видения" раньше в стране не производилось. Требовалось самим разработать технологию стекловарения. Красномайцы с помощью ученых академика Вавилова Сергея Ивановича и его последователя и ученика Варгина Владимира Владимировича решили и эту сложнейшую задачу.
Трудности, связанные с выполнением сложных заказов, усугублялись внутренними трудностями, вызванными войной. С завода на защиту Родины ушли сотни высококвалифицированных специалистов, инженеров, техников. Те, кто остался, работали по две-три смены. Но производство все-таки шло на убыль, не хватало топлива, в печах гасли огни. Чтобы завод не остановился, надо было принимать срочные меры. Топливную проблему решить легче, а вот как быть с кадрами?
По призыву заводской партийной организации к верстакам и станкам вернулись пенсионеры. Те, которые сами уже не в состоянии были работать, стали учить женщин и подростков сложной специальности стеклодува. И дело пошло на лад.
...Совсем стемнело.
- Стрелкам быть внимательней! - прозвучала в наушниках шлемофона команда Александра. Наступил ответственный этан боевого полета.
Впереди Ленинград. Мы его обходим так, чтобы гул наших моторов не был слышен даже на окраине города. Над Шлиссельбургом развернулись на запад, идем по северному берегу Финского залива до пункта Левашове, который сейчас для нас - точка разворота на цель. Служба ЗОС (земного обеспечения самолетовождения) воздушной армии фронта сделала для нас больше, чем мы могли ожидать. По всему берегу от Шлиссельбурга до Левашово работают неоновые светомаяки. Подлетая к одному, мы уже видим мигание другого. На северном берегу Финского залива установлен мощный прожектор лучом в сторону цели. Еще два таких прожектора, один - из района Автово, другой - с приморского плацдарма, накрывают цель, в результате чего над нею образовалось яркое световое пятно в виде трапеции.
Развернулись. Идем над водами Финского залива курсом на юг. При пересечении береговой черты наш самолет обстреляли малокалиберные зенитки. Все их трассирующие снаряды цепочками прошли справа сзади. От самого берега видно зарево от беспрерывно сбрасываемых над целью САБов. Зенитные прожекторы противника не работают: или их нет, или применение для таких высот неэффективно. Меня это радует: могу выполнить с одного захода и бомбометание, и фотографирование результатов бомбового удара.
Показалась цель. Четко вырисовываются ее световые границы. Каждый штурман определяет сам точку прицеливания; и это хорошо, потому что серии бомб располагаются по всей площади цели, что и предусматривалось заданием. Огонь немецкой зенитной артиллерии заметно ослаб: ей крепко досталось от впереди идущих Ил-4.
Начали рваться бомбы крупного калибра. По количеству их в серии и мощности взрыва нетрудно определить, что бомбит наша дивизия. И вот цель накрыта серией из четырех бомб. Через несколько секунд радист доложил:
- Майор Сугак донес на КП о выполнении задания. Сергей имел на борту своего самолета четыре ФАБ-1000 и шел предпоследним. Следовательно, отбомбились все.
Открываю бомболюки. С приближением к цели сквозь световую пленку начали просматриваться пятна - то ли воронки от бомб, то ли какие-то сооружения. Выбираю пятно в предполагаемом центре цели... Одна за другой полетели две пятисотки, за ними - две однотонки и замыкали серию еще две пятисотки. Летчики продолжают полет строго по горизонту, боевым курсом. Небольшая цепочка зенитных снарядов прошла впереди самолета. Через установленные интервалы времени от самолета отделились ФОТАБы. Я этого не ощущаю. Они легки для нашего самолета, к тому же подвешены строго по его оси в фюзеляже. О том, что ФОТАБы сброшены, доложил помощник бортового техника и подтвердили сигнальные лампочки электросбрасывателя.
Ложусь на стекла кабины и вижу, как с земли навстречу самолету несется серия трассирующих снарядов. По углу сближения определяю: проскочим! Так и вышло. Снаряды прошли мимо.
Разорвалась первая фугасная бомба, и тут же в воздухе на мгновение вспыхнула первая ФОТАБ. За ней вторая, третья. Тонкая световая пленка, которой была накрыта цель нашими прожекторами, не позволила все увидеть. Детально зафиксирует результаты бомбометания фотоаппарат.
- Разворот! - скомандовал я летчикам. Задание выполнено, цель сфотографирована.
- Штурман, - спросил меня командир, когда отошли от цели и взяли Курс на обратный маршрут, - разобрался в результатах бомбометания?
- Нет, - откровенно ответил я. - Но видел много пятен разных размеров и оттенков.
- Если такой пейзаж нарисован в заданном районе, то художникам кое-что полагается, - пошутил Александр.
В обратном полете работы совсем мало. Пройдя линию фронта, настроил радиополукомпас на приводную радиостанцию, сместил антенну на величину угла сноса, создаваемого ветром, и летчики точно вышли на Клин.
Посадку произвели последними. Когда техники выключили моторы, прямо к трапу подошел офицер штаба полка капитан Медынцев с незнакомым человеком.
- Заместитель начальника разведотдела штаба АДД, - сказал капитан. Прибыл за результатами фотоконтроля.
- Подполковник Таланин, - протягивая руку, представился офицер высшего штаба. - Ждать, когда проявят фотопленку, не буду. Кассету заберу в Москву, там и обработаем.
- У нас специалисты тоже опытные, - попытался возразить я.
- Но в Москве торопятся. Предварительные результаты будем докладывать командованию АДД по негативу. Данные по итогам бомбардировочного удара ждут в Ставке. Назовите только высоту фотографирования и боевой курс, - попросил Таланин.
Я доложил данные фотографирования. Не знал тогда, что много лет придется работать мне в тесном контакте с Иваном Михайловичем Таланиным, человеком прекрасной души, большим специалистом авиационной разведки.
Утром, после завтрака, меня вызвал командир полка и приказал явиться к командиру дивизии. Через три-четыре минуты я уже докладывал о своем прибытии.
- Не вышло ничего, товарищ Ушаков, - сказал полковник, выходя из-за стола мне навстречу. - Просьба ваша не удовлетворена. Получено приказание об откомандировании вас в распоряжение главного штурмана. Вот телеграмма.
В телеграмме предлагалось после оформления перевода изучить в соседней дивизии американский самолет Б-25, который был там на вооружении, и ознакомиться с организацией боевой работы. А 31 августа поездом я уже следовал в Москву. Купил свежий номер "Красной звезды" и сразу обратил внимание на очерк писателя Николая Тихонова под названием "Ленинград в августе". Вот что было сказано в очерке о действиях по фашистам экипажей АДД:
"В одну августовскую ночь над всем районом их расположения вспыхнули огромные осветительные лампы и рев многих моторов покрыл ожесточенную стрельбу зениток. Это было нашествие могучих бомбардировщиков, прорезавших ночь во всех направлениях. Если бы немцы обыскали ленинградские аэродромы, они бы не нашли этих кораблей. Они, как в легенде, взялись из-под земли. Но они действовали, как судьи, как каратели и мстители.
Все, что было спрятано в этом районе - батареи и склады, блиндажи и площадки, - все взлетело на воздух.
Если бы можно было писать огненными буквами на августовском небе, "месть за ленинградцев", - то летчики написали бы именно это. Взрывы были непрерывны. Казалось, тьма, стоявшая над сухим светом слепящих ламп, изливалась водопадом металла на головы немцев. Этот небесный огонь пожирал землю, на которой метались немцы. Как ни прятались они, вжимая голову в плечи, их всюду находили ночные мстители. Когда отбушевал этот прибой воздушного океана, лампы догорели и тишина ночи прикрыла исполосованный взрывами, разваленный район, где остались груды разбитого барахла там, где были немецкие позиции.
Уцелевшие вылезли из-под руин, вероятно, ходили, не помня себя от страха, между орудий и трупов, думая, что эта кара, неожиданно упавшая на них, вся, что ночная ярость налета исчерпана за один раз. И они снова ошиблись.
Новой ночью повисли лампы и новые тонны металла, ревя, гудя, обрушились на то, что уцелело от предыдущего налета. Это походило на извержение вулкана. И опять самолеты взялись, как из-под земли.
Они прочесали немецкие позиции раскаленным гребнем. И зловещая тишина встретила утро там, где прятались фрицы, подло наносившие удары по Ленинграду, сияло утро, и ни одно орудие не стреляло по городу.
Так было наказано преступление судом советского народа и советского оружия".
Прочтя очерк, я невольно подумал, что хотя этот боевой эпизод и короткий, но он также - яркое свидетельство наступившего перелома в войне.
Будни, полные неожиданностей
На второй день после прибытия в штаб АДД я был принят командующим авиацией дальнего действия генерал-полковником авиации А. Е. Головановым. Вызвано это было тем, что главный штурман и возглавляемая им служба подчинялись непосредственно командующему.
Было около полуночи (штаб, службы и управления работали круглосуточно), когда я вошел в кабинет. Представился. Высокий, стройный, неторопливый в движениях генерал Голованов пожал мне руку:
- Еще раз поздравляю вас с присвоением звания Героя Советского Союза. (Поздравительную телеграмму я получил от Александра Евгеньевича в день награждения.) Прошу садиться!
Раздался телефонный звонок, и, пока генерал разговаривал, я успел его внимательно рассмотреть. Крупные черты лица, строгий и, может быть, даже суховатый взгляд, в котором вместе с тем было что-то притягательное. Говорил он не спеша и не повышая тона. Все это как-то сразу располагало, и я тут же освободился от скованности.
- Хочу вам задать один вопрос, - обратился генерал ко мне. - Скажите, почему вы так настойчиво просили оставить вас в полку?
- По двум причинам, товарищ командующий! - стараясь быть спокойным, ответил я. - Испытываю большую неловкость перед боевыми товарищами. Уходить от них, от каждодневной боевой работы сразу после того, как был удостоен такой высокой правительственной награды, на мой взгляд, неправильно.
- Это, пожалуй, так! - согласился генерал. - Лучше было бы повременить с назначением, но обстоятельства торопили. А какая еще причина?
- Считаю себя не подготовленным для работы в таком высоком штабе. Нет необходимого образования. Да и по складу характера пугаюсь работы в аппарате управления.
Генерал посмотрел на меня и тихо сказал:
- Война, тем более такая, которую ведет сейчас наша страна, для каждого ее участника является большой школой. И чтобы правильно решать боевые задачи, которые война ставит, во всех штабах и управлениях непременно должны быть люди с боевым опытом...
Он хотел еще что-то сказать в противовес моим доводам, а возможно, его отвлекла другая мысль, но в разговоре образовалась пауза. Затем последовало твердое решение:
- Будем считать, товарищ Ушаков, что вопрос о вашем назначении решен окончательно. Добьемся победы над врагом, и тогда все будем повышать образование. Ведь учиться никогда не поздно. А теперь я хочу выслушать ваше мнение по некоторым вопросам, с которыми вы были непосредственно связаны. Только не подумайте, что я собираюсь вас экзаменовать. - Он вызвал адъютанта и попросил, чтобы принесли два стакана чаю.
Я знал, что, бывая в войсках, командующий всегда свое посещение заканчивал откровенной беседой с летным составом по самым разнообразным вопросам, и поэтому такое его желание не явилось для меня неожиданностью.
- Скажите, от чего, по вашему мнению, зависит успех выполнения боевой задачи дальнебомбардировочного полка при действиях ночью? - спросил Голованов. - С ответом не торопитесь, подумайте.
- Если при действиях полка днем успех выполнения боевой задачи зависит главным образом от подготовки экипажей командиров эскадрилий и звеньев, начал я высказывать уже давно и твердо сложившееся у меня мнение по этому вопросу, - то при действиях ночью успех полка - это успех, достигнутый каждым экипажем в отдельности.
В связи с этим, - продолжал я, - повышается роль морально-психологической подготовки летчиков и штурманов экипажей, их готовность при всех обстоятельствах, невзирая на опасность, успешно выполнить боевую задачу.
- Теперь, пожалуйста, выскажите свое мнение по такому вопросу, предложил Голованов, допивая уже остывший чай, - как снизить потери от огня зенитной артиллерии над целью?
Хотя этот вопрос меньше, чем предыдущий, обсуждался среди летного состава, у меня и на этот счет было твердое убеждение.
- Для снижения потерь от огня зенитной артиллерии над целью, когда экипажи бомбардировщиков, в интересах точности бомбометания, обязаны строго выдерживать высоту, скорость и курс полета, необходимо, на мой взгляд, одно - рассредоточить огонь противника, для чего увеличить плотность удара, в единицу времени пройти большему количеству самолетов, чтобы на каждый из них за время пролета зоны обстрела приходилось меньшее количество выстрелов.
В практике были случаи одновременного выхода на цель трех-четырех бомбардировщиков. Противник, естественно, этого не знал и, как всегда, сосредоточивал огонь на том самолете, который первым попадал в перекрестив прожекторов, а следовавшие за ним или прошедшие впереди экипажи спокойно выполняли прицельное бомбометание.
- Но как можно этого добиться? Чтобы не случайно выходили на цель одновременно несколько экипажей, а по замыслу, по плану?
- Достигнуть этого можно сокращением времени удара, выделяемого для полка, правда до определенных пределов. Для того чтобы в более плотном боевом порядке прибыть на цель, надо уплотнить соответственно и взлет. Или экипажам, взлетевшим первыми, гасить время путем барражирования в районе аэродрома, что, конечно, повлечет за собой дополнительный расход горючего и моторесурса.
- А разве нельзя уплотнить боевой порядок маневрированием скоростей при полете к цели? - уточнил вопрос внимательно слушавший меня генерал.
- Можно, но это очень усложнит экипажам условия полета. К тому же и здесь есть пределы.
- А именно?
- Разрешите рассмотреть на примере?
Генерал кивнул.
- Если на взлет одного бомбардировщика требуется в среднем одна минута, а на взлет полка уходит двадцать пять - двадцать семь минут, то для того чтобы пройти всем самолетам полка над целью за четырнадцать - пятнадцать минут, экипажам, взлетевшим последними, надо сокращать время полета к цели уже на восемь - десять минут. В этом случае плотность удара составит в среднем два бомбардировщика в минуту. Поэтому установленное приказом время для удара полка, равное пятнадцати минутам, является оптимальным.
Наступила пауза.
- Выходит, что увеличивать плотность удара больше нельзя?
- За счет сокращения времени удара, выделяемого для полка, нельзя, твердо ответил я.
Командующего, видимо, очень беспокоил этот вопрос, и он хотел рассмотреть его поглубже. Наша беседа затянулась.
- А как вы считаете, можно ли по одной цели бомбить одновременно двумя или тремя полками, взлетающими с разных аэродромов?
- В принципе можно. Но при этом возрастет вероятность столкновения самолетов при выходе их на точку разворота на цель. Ведь подходить экипажи будут на одной высоте с разных направлений, поэтому неизбежны пересечения курсов под большими углами, что очень опасно. Выполнять бомбометание с разных высот также нельзя из-за возможности попадания под бомбы, сброшенные сверху, и скованности маневра.
Вошел адъютант и положил небольшой листок бумаги на письменный стол. Командующий посмотрел на листок, затем на стоявшие в углу часы и, поднимаясь из-за стола, сказал:
- Хорошо! Для первой встречи достаточно. Приступайте к исполнению своих новых обязанностей. А что касается вашего характера, которому противопоказана работа в высшем штабе, то могу заверить, очень скоро вы убедитесь в обратном. Желаю успеха!
* * *
После битвы под Курском центр событий переместился на Днепр, и все крупные операции наступившей осени 1943 года были связаны с борьбой за овладение этим стратегическим рубежом. Могучий водный рубеж - Днепр по своим природным условиям позволял противнику организовать сильную оборону на правом берегу.
Выйдя к реке, наши войска сразу приступали к ее форсированию, не ожидая прибытия специальных переправочных средств. Днепр был форсирован на многих участках. Разгорелись ожесточенные бои за удержание захваченных плацдармов. Теперь предстояло освободить столицу Украины - Киев. Весь советский народ с нетерпением ждал этого большого события.
Авиация дальнего действия беспрерывно оказывала поддержку наземным войскам, нанося удары по переправам, железнодорожным узлам, станциям и аэродромам всего фронта наступления.
В течение нескольких дней я находился в штабе 2-й воздушной армии Воронежского фронта, где занимался вопросами радионавигационного обеспечения бомбардировочных ударов частей АДД по переправам и объектам, расположенным вблизи захваченных нашими войсками плацдармов на правом берегу Днепра. Неожиданно был отозван в Москву. В этот же день командующий АДД дал задание - подобрать опытного радиста и на самолете ГВФ вылететь в Тегеран. Оттуда в качестве штурмана-лидера американского самолета я должен был вернуться в Москву. При этом командующий добавил:
- Перелет ответственный. На борту самолета будет важный пассажир государственный секретарь Соединенных Штатов Америки К. Хэлл.