Страница:
Главные направления антисоветской деятельности были определены программными документами этой партии, они включали доставку фашисткой литературы в СССР, устройство террористических актов, вредительство и повстанчество. Деятельность русских фашистов в Маньчжоу-Го полностью контролировалась японскими военными властями. Так, в 1936 г. под руководством японского офицера Судзуки был организован «Первый фашистский отряд спасения Родины», во главе которого стоял бывший телохранитель Родзаевского В.П.Маслаков. Переброской отряда в СССР занимались японцы. Но вскоре он был уничтожен частями НКВД в районе станции Амазар [162]. В 1937 г. в Харбине была создана особая секретная «школа организаторов», готовившая руководителей подрывной работы на территории СССР. Начальником школы был Родзаевский, его помощником – Л.П.Охотин [163]. Несмотря на то, что у большей части российской эмиграции в Харбине отношение к фашистам и их организациям было весьма прохладным, они все же находили сторонников прежде всего среди русской эмигрантской молодежи. Некоторые из молодых людей думали, что «белое движение не сумело противопоставить большевистским лозунгам собственных позитивных лозунгов» и «поверили в обещания Родзаевского возродить великую, единую, неделимую Россию, Россию русской нации».
14. Император Маньчжоу-Диго
14. Император Маньчжоу-Диго
Японцы по своим разведываетльным каналам были хорошо осведомлены обо всех действиях Пу И. За ним постоянно следили, при нем неотлучно находились люди, доносившие о каждом шаге его действий и разговорах Пу И. Как писал сам император, в первую очередь это был его слуга Ци Цзичжун. Он появился еще в императорском дворце в Пекине после того как Пу И выгнал почти всех евнухов из дворца. Тогда он был молодым человеком, которому император очень доверял. Когда Пу И выехал из Тяньцзиня на Северо-Восток он взял его с собой и понятное дело, тот знал каждый шаг молодого императора. После создания Маньчжоу-Го Ци Цзичжун был послан на учебу в Японию в военную академию, вскоре став офицером в марионеточных войсках Северного Китая [164].
Из показаний Пу И на Токийском процессе: «Генерал Ёсиока (японский министр двора императора Маньчжоу-Го – В.У.) дал мне список родственников, которым разрешалось видеться со мной. Когда я встречался с этими родственниками, японская жандармерия следила за тем, когда они приходят и уходят, и докладывала об этом Квантунской армии. Вся корреспонденция, которая приходила на мое имя от различных друзей, задерживалась и просматривалась японскими цензорами. Генерал Ёсиока на основании инструкций, полученных от генерала Умэдзу, запрещал мне посещать могилы моих предков» [165].
Японской военной разведывательной службой ведали 2-й отдел Генерального Штаба армии и 3-й отдел Морского Генерального Штаба. В эти отделы входили представители легальной разведки, как военные и морские атташе, военные миссии и разведывательные органы армии и флота. В Китае, Маньчжурии и Внутренней Монголии (кстати, как и во время японской интервенции в Сибири) разведывательную работу вели военные миссии, начальниками которых, как правило, назначались наиболее квалифицированные офицеры разведки.
Самостоятельную разведывательную работу вели и японские жандармские органы. Один из отделов жандармерии, кэмпетай, выполнял специфические функции контрразведки и «контроля мысли». Начальниками жандармских отрядов назначались, как правило, строевые командиры, поэтому большинство японских офицеров, занимавших ответственные посты, проходило стаж командования жандармскими отрядами и имело в послужных списках опыт разведывательной и контрразведывательной работы. Многие высшие военные руководители Квантунской армии прошли «курсы повышения» именно в жандармских отрядах. Так, обладавший большим стажем разведывательной службы генерал-лейтенант Итагаки [166] готовил маньчжурские события в качестве начальника штаба Квантунской армии. Генерал Тодзио [167], бывший премьер Японии в годы войны, в 1936 г. возглавлял жандармерию Квантунской армии, а затем стал начальником ее штаба. Генерал-лейтенант Тасиро, до принятия поста командующего японскими войсками в Северном Китае, занимал пост начальника жандармерии.
Разведывательную работу вела также гражданская полиция, в обязанности которой входили вербовка кадров провокаторов и насаждение шпионской агентуры в сопредельных странах.
Консульская и дипломатическая разведывательная служба находилась в ведении Министерства Иностранных Дел Токио. Разведывательная работа МИД Японии велась не только дипломатическими и консульскими учреждениями, но и огромной сетью исследовательских, научных, культурных и прочих организаций.
Во всех крупных городах Дальнего Востока японская разведка имела своих резидентов, обычно скрытых под видом фотографов, аптекарей, владельцев ресторанов и отелей, редакторов газет и журналов, научных работников, учителей, прислуги и т.п. Так, в Мукдене шпионской деятельностью занимался владелец Университетской аптеки являвшийся на самом деле полковником штаба жандармерии Квантунской армии некий Мияказава, хорошо говоривший по-русски и по-китайски. Пограничные разведывательные пункты в Сахаляне и Хайларе действовали под видом аптек, владельцами или управляющими которых были офицеры японского Генерального штаба или жандармерии.
Прошел год правления верховного правителя в Маньчжоу-Го. По договоренности с японцами Пу И соглашался быт верховным правителем в течение одного года и если через год руководство Квантунской армии не восстановить монархический строй он мог подать в отставку. Но этого не произошло, у верховного правителя, как он признавался сам позднее, не хватило смелости подать в отставку. И если при вступлении к новым обязанностям он еще заикался о дальнейшей своей судьбе и возможности стать императором при встречах с Муто Нобуёси, которые проходили три раза в месяц, то позднее уже не ставил этого вопроса, при встречах затрагивая лишь темы буддизма, конфуцианства, дружбы двух стран Маньчжоу-Го и Японии.
Однако на одном из совещаний, проходивших в первые дни после годовщины пребывания по посту верховного правителя Маньчжурии, Муто Нобуёси сам затронул давно волновавший Пу И вопрос, его «императорские сны», сказав, что Япония как раз изучает проблему, каким должен быть государственный строй Маньчжоу-Го. Когда создадутся подходящие условия, подчеркнул японец, этот вопрос, естественно, будет решен.
27 марта 1933 г. Япония, не получив признания «свершившегося факта», то есть создания Маньчжоу–Го со стороны Лиги Наций, обнародовала Извещение о своем выходе из этой международной организации [168], тем самым развязав себе руки для расширения агрессии в Китае. Еще за два дня до официального заявления о выходе из Лиги наций, командование Квантунской армии сосредоточило на фронте между Цзиньчжоу и Шанхайгуанем пять дивизий, которые при поддержке авиации корейской группы японских войск и военных кораблей 2-й эскадры готовилась перейти в наступление, форсировать проходы в Великой китайской стене, а затем повернуть фронт на запад и юго-запад, чтобы ворвавшись в Центральный Китай овладеть провинциями Жэхэ и Чахар [169], создав тем самым кольцо блокады вокруг Пекина и Тяньцзиня.
Ни одной дивизии центрального китайского правительства не было в этих угрожаемых районах. Находившиеся под командованием Чан Кайши и его Главного штаба 30 дивизий с частями усиления, вооруженных западными государствами современным стрелковым и артиллерийским вооружением, общей численностью более 350 тыс. человек были брошены в это время против советских районов и Красной армии южнее Янцзы. Генералы-милитаристы западных и южных провинций, со своей стороны, не собирались посылать свои войска на север, поскольку они рассматривали усиление власти Чан Кайши как угрозу своему положению.
Этой ситуацией и воспользовались японские войска, которые торопились развернуть наступление с целью захвата Северного Китая, и в первую очередь провинций Жэхэ и Чахар. Здесь им противостояли войска Чжан Сюэляна, в которых были сильны антияпонские настроения. Офицеры и солдаты бывшей Маньчжурской армии горели желанием идти в бой, чтобы смыть позор своего бегства из пределов Северо-восточного Китая. Однако эти войска были слабо вооружены, имели небольшие запасы патронов и артиллерийских снарядов. Неоднократные обращения Чжан Сюэляна к Чан Кайши об оказании ему помощи оружием остались без ответа.
25 февраля на рассвете две японские дивизии двумя эшелонами, начали наступление из районов Цзиньчжоу и Шанхайгуаня, вступив в пределы провинции Жэхэ. Китайские войска, имевшие приказ «не допустить форсирования японскими войсками Великой китайской стены», оставались на позициях вдоль стены, не оказывая японцам серьезного сопротивления. Тогда японские войска, свернувшись в колонны, стали быстро продвигаться в западном и северо-западном направлениях, занимая один населенный пункт за другим. За полтора месяца наступления эти колонные продвинулись на 280-200 км и 8 апреля вступили в главный город провинции Жэхэ.
Как только японская армия полностью заняла Жэхэ, Пу И поздравил японских генералов с одержанной победой и пожелал им дальнейших военных успехов. Он пожелал генералам, чтобы они «приложили новые усилия и добились новых побед» [170].
Продолжая развивать наступление, японские колонны к середине апреля вступили в провинцию Чахар. 2 мая они заняли г. Долоннор. Монгольские феодалы и их охранные войска встретили передовые отряды японских войск «хлебом-солью», что дало основание для японских захватчиков утверждать якобы об «освободительной миссии в отношении монгольского населения Внутренней Монголии». Японское правительство «предложило» Пу И «обратиться к руководителям провинции Жэхэ с предложением о переговорах на предмет присоединения их провинций к государству Маньчжоу-Го, встать под защиту этого признанного Японией государства» [171]. В столицу Маньчжоу-Го Синьцзин была доставлена японскими офицерами «делегация» от правителей Жэхэ в составе шести чиновников, пяти монахов и более десяти ранее работавших на японскую разведку офицеров армии Внутренней Монголии. «Делегация» была принята Пу И, разговор был предельно короткий. «Делегаты» поставили свои подписи под декларацией о «добровольном присоединении провинции Жэхэ к государству Маньчжоу-Го».
Из городов Жэхэ и Долонноора моторизированные подвижные отряды японской Квантунской армии двинулись в южном и юго-восточном направлении, прорвались через проходы в Великой китайской стене, вступили в провинцию Хэбэй, а на направлении Пекин-Мукденской железной дороги оказались всего в 180 милях от Пекина и в 250 милях от Тяньцзиня.
По всему Китаю поднялось движение протеста против японской агрессии. Советское правительство, прогрессивные силы в капиталистических странах выступили в защиту китайского народа, осуждая агрессивные действия японских империалистов. Правительства США и Великобритании вынуждены были заявить «о непризнании японских захватов в Китае», а президент США Ф.Д.Рузвельт обратился с открытым письмом к японскому правительству, в котором предлагал «прекратить военные действия в Китае и вступить в переговоры с нанкинским правительством» [172].
31 мая 1933 г. в Тангу состоялись японо-китайские переговоры, в результате которых раздираемое внутренними противоречиями нанкинское правительство, вновь капитулировав, подписано соглашение, известное как соглашение Хэ-Умэдзу (Хэ Иньцин – Умэдзу). По данному соглашению гоминьдановские войска должны были отойти на восток от Луаньдуна, а китайское правительство – дать обязательства Японии не предпринимать «никаких актов, которые могли бы спровоцировать военные действия и беспорядки». В этом соглашении говорилось, что «японские войска, желающие удостовериться, как исполняется соглашение, могут пользоваться для наблюдения самолетами и другими средствами, причем китайская сторона должна пропускать японских представителей, охранять их и предоставлять им все удобства» [173] Это позорное, капитулянтское соглашение, подписанное правительством Гоминьдана, где был подтвержден официальный отказ нанкинского правительства от Маньчжурии, положило начало новому этапу в политике Японии в отношении Китая. Японские руководители убедились в том, что Гоминьдан во главе с Чан Кайши и Ван Цзиньвэем готов пожертвовать Северным Китаем, готов пойти на любое соглашение с Японией, лишь бы получить «свободу рук» для широкого развертывания гражданской войны против коммунистов и Красной армии Китая.
Такая обстановка весьма воодушевляюще подействовала на людей, горячо заинтересованных в реставрации цинской монархии. Они решили, что наступил подходящий момент, и начали активные действия.
Си Ся еще в марте послал близкого к нему человека с поручением пригласить маньчжурских ветеранов-монархистов и бывших членов парламента трех восточных провинций на совещание в Чанчунь. Они хотели просить Пу И вступить на престол, но хорошо информированная о положении дел в Маньчжоу-Го японская жандармерия тогда запретила им это. В июне они вновь стали действовать.
Некоторые лица из чжилийской группировки, а также платные агенты и некоторые японцы готовы были поддержать милитариста У Пэйфу, если бы он вновь вышел на сцену. Это вызвало определенное волнение среди старых цинских монархистов Пекина и Тяньцзиня. Началось новое «обсуждение и изучение» вопроса о возможности реставрации монархии на севере и Северо-Востоке Китая. В июле начальник общей канцелярии Государственного совета Маньчжоу-Го японец Камаи неожиданно ушел в отставку. Ему выдали официально выходное пособие в размере одного миллиона юаней, и еще «определенную сумму» за то, что он обещал хранить молчание. После этого он начинает тайную борьбу за получение «независимости» Северным Китаем. В беседе с одним высокопоставленным китайским чиновником он заявил, что отправиться в Шанхай «действовать во имя будущей реставрации монархии на территории всего Китая» [174]. Таким образом, в обществе постоянно муссировались слухи о возможной реставрации монархического строя, что, несомненно, воодушевляло Пу И и его ближайшее китайское окружение. Верховный правитель посылает своего телохранителя Кудо Тэцусабуро [175], который приехал в свое время вместе с Пу И из Тяньцзиня и которому он доверял, считая его честным и преданным, в Японию, где косвенными путями выяснить обстановку и собрать некоторую информацию интересующую Пу И. Кудо вскоре возвратился, рассказав, что в Японии он встречался в Минами и важными лицами из Общества Черного дракона и узнал, что руководители японского военного ведомства согласны восстановить монархический строй в Маньчжоу-го [176].
Уже в октябре 1933 г. слова японца Кудо подтвердились. Новый главнокомандующий Квантунской армии Хисикари Такаси официально сообщил Пу И, что японское правительство готово признать последнего императором Манчжоу-Го. Пу И пришел в чрезвычайно радостное настроение, его «императорские сны» сбывались.
За три месяца до провозглашения его императором японские советники во главе с полковником Доихара инсценировали паломничество в Северный Мавзолей в Мукдене, где Пу И пришло видение и поведало, что «Душа умершего предка жестом показала ему, что восхождение на трон императора известно душам других его предков, пребывавших некогда на троне в Пекине, и что они оказывают этому полное одобрение» [177].
Верховный правитель Маньчжурии стал готовиться к вступлению на «императорский престол», считая, что первым делом, необходимо подготовить императорское одеяние.
Вот как сам Пу И описывал данные приготовления: «Императорский халат с драконами прислала из Пекина вдовствующая императорская наложница. Но командование Квантунской армией заявило, что Япония признает меня императором Маньчжоу-Го, а не цинским императором, поэтому мне следует надеть не халат с драконами, а парадную форму генералиссимуса морских, воздушных и сухопутных войск Маньчжоу-Го.
– Как это можно? Я потомок Айсинь Гиоро, разве можно не соблюдать установлений предков? К тому же приедут все члены рода Айсинь Гиоро. И я при них взойду на престол в заморской форме?
– Вы правы, ваше величество, – кивал головой Чжэн Сяосюй, глядя на брошенный на столе императорский халат. Этот человек, мечтавший о том, чтобы стать премьер-министром поздней Цин, очевидно, в этот момент как раз размышлял о коралловом украшении и павлиньих перьях на головном уборе, который могли носить сановники высшего ранга. В последнее время он стал немного почтительнее по отношению ко мне. – Вы правы, ваше величество, но только как на это посмотрит Квантунская армия?
– Переговорите с ними.
После ухода Чжэн Сяосюя я принялся любоваться императорским платьем, которое хранила императорская наложница Жун Хуэй вот уже двадцать два года. Этот императорский халат носил еще император Гуансюй, об этом халате с вышитыми драконами я думал двадцать два года. Я обязательно надену его на торжественную церемонию, и это будет началом восстановления династии Цин…
Чжэн Сяосюй вскоре вернулся. Он сказал, что Квантунская армия решительно требует, чтобы на торжественной церемонии я был одет в мундир генералиссимуса».
В результате переговоров с японским командованием был достигнут определенный компромисс.
1 марта 1934 г. ранним утром, в пригороде Чанчуня Синхуацюнь на искусственно насыпанном холме, изображавшем «храм Неба», Пу И до официальной коронации в древнем маньчжурском одеянии – императорском халате – совершил ритуал поклонения перед алтарем, принес жертвы предкам и совершил древний ритуал вступления на престол. Потом, вернувшись в город, он переоделся в форму генералиссимуса и в 12 часов дня провел торжественную церемонию восшествия на престол недалеко от дворца. «Его величество император соизволил пройти к Тронному месту и занять его». С этого времени «кабинет верховного правителя» был переименован в «дворцовый кабинет». Место пребывания Пу И в отличие от дворца японского императора, называвшегося «хуангун », стало называться «дигун » (то есть слово «хуанди » – император, состоящее из двух иероглифов, было поделено на две части, первой – назывался японский дворец, второй – дворец в Чунцине).
Торжественная церемония вступления на престол императора состоялась в дворцовом помещении Циньшянь. Его специально подготовили к этому значительному событию. В зале Цинминьлоу постлали огромный красный ковер. Около северной стены с помощью шелковых занавесок было изображено подобие алтаря, в середине которого поставили специально изготовленный в Японии трон: на его спинке вырезали орхидеи – эмблему императора.
Пу И стоял перед троном, рядом с ним с правой и левой стороны находились министр внутренних дел и военный атташе, японец Исимару, телохранители Кудо и сын Си Ся Си Луньхуан, брат Вань Жун Жунь Лян и другие. Все гражданские и военные чиновники, возглавляемые премьер-министром, трижды низко поклонились Пу И, последний ответил им легким поклоном. Затем командующий Квантунской армией и он же посол Японии Хисикари вручил Пу И свои верительные грамоты и поздравил его. После этого прибывшие из Пекина почти все члены императорского рода Айсинь Гиоро и бывшие придворные трижды преклонили колени и отбили девять поклонов. А император в это время уже сидел на троне.
Многие старые цинские придворные, проживающие в Центральном Китае прислали свои поздравления, глава шанхайских гангстеров Чан Юйцин тоже прислал Пу И свои поздравления и объявил семя верноподданным нового императора.
5 марта император соизволил даровать через военного министра Чжан Цзинкуя Высочайший рескрипт на имя военных и Рескрипт войнам, погибшим за дело основания государства.
10 мая 1934 г. по случаю коронации его величества, состоялся первый парад войск Маньчжоу-Ди-Го, устроенный на аэродроме в столице Синьцзин, который лично принимал император [178].
6 июня 1934 г. в Чанчунь прибыл брат японского императора Титибу-но-Мия Ясухито, который поздравил Пу И от имени японского императора и вручил ему высшую государственную награду Японии орден Хризантемы на Большой ленте (Дайкунъи киккадайдзюсе) [179], а императрице Вань Жун – орден Драгоценной Короны (Хокансе) [180].
В июле в Чанчунь на встречу с императором приехал отец Пу И с его братьями и сестрами. Император послал на железнодорожный вокзал отряд охраны для их встречи и препровождения в императорский дворец.
Из показаний Пу И на Токийском процессе: «Генерал Ёсиока (японский министр двора императора Маньчжоу-Го – В.У.) дал мне список родственников, которым разрешалось видеться со мной. Когда я встречался с этими родственниками, японская жандармерия следила за тем, когда они приходят и уходят, и докладывала об этом Квантунской армии. Вся корреспонденция, которая приходила на мое имя от различных друзей, задерживалась и просматривалась японскими цензорами. Генерал Ёсиока на основании инструкций, полученных от генерала Умэдзу, запрещал мне посещать могилы моих предков» [165].
Японской военной разведывательной службой ведали 2-й отдел Генерального Штаба армии и 3-й отдел Морского Генерального Штаба. В эти отделы входили представители легальной разведки, как военные и морские атташе, военные миссии и разведывательные органы армии и флота. В Китае, Маньчжурии и Внутренней Монголии (кстати, как и во время японской интервенции в Сибири) разведывательную работу вели военные миссии, начальниками которых, как правило, назначались наиболее квалифицированные офицеры разведки.
Самостоятельную разведывательную работу вели и японские жандармские органы. Один из отделов жандармерии, кэмпетай, выполнял специфические функции контрразведки и «контроля мысли». Начальниками жандармских отрядов назначались, как правило, строевые командиры, поэтому большинство японских офицеров, занимавших ответственные посты, проходило стаж командования жандармскими отрядами и имело в послужных списках опыт разведывательной и контрразведывательной работы. Многие высшие военные руководители Квантунской армии прошли «курсы повышения» именно в жандармских отрядах. Так, обладавший большим стажем разведывательной службы генерал-лейтенант Итагаки [166] готовил маньчжурские события в качестве начальника штаба Квантунской армии. Генерал Тодзио [167], бывший премьер Японии в годы войны, в 1936 г. возглавлял жандармерию Квантунской армии, а затем стал начальником ее штаба. Генерал-лейтенант Тасиро, до принятия поста командующего японскими войсками в Северном Китае, занимал пост начальника жандармерии.
Разведывательную работу вела также гражданская полиция, в обязанности которой входили вербовка кадров провокаторов и насаждение шпионской агентуры в сопредельных странах.
Консульская и дипломатическая разведывательная служба находилась в ведении Министерства Иностранных Дел Токио. Разведывательная работа МИД Японии велась не только дипломатическими и консульскими учреждениями, но и огромной сетью исследовательских, научных, культурных и прочих организаций.
Во всех крупных городах Дальнего Востока японская разведка имела своих резидентов, обычно скрытых под видом фотографов, аптекарей, владельцев ресторанов и отелей, редакторов газет и журналов, научных работников, учителей, прислуги и т.п. Так, в Мукдене шпионской деятельностью занимался владелец Университетской аптеки являвшийся на самом деле полковником штаба жандармерии Квантунской армии некий Мияказава, хорошо говоривший по-русски и по-китайски. Пограничные разведывательные пункты в Сахаляне и Хайларе действовали под видом аптек, владельцами или управляющими которых были офицеры японского Генерального штаба или жандармерии.
Прошел год правления верховного правителя в Маньчжоу-Го. По договоренности с японцами Пу И соглашался быт верховным правителем в течение одного года и если через год руководство Квантунской армии не восстановить монархический строй он мог подать в отставку. Но этого не произошло, у верховного правителя, как он признавался сам позднее, не хватило смелости подать в отставку. И если при вступлении к новым обязанностям он еще заикался о дальнейшей своей судьбе и возможности стать императором при встречах с Муто Нобуёси, которые проходили три раза в месяц, то позднее уже не ставил этого вопроса, при встречах затрагивая лишь темы буддизма, конфуцианства, дружбы двух стран Маньчжоу-Го и Японии.
Однако на одном из совещаний, проходивших в первые дни после годовщины пребывания по посту верховного правителя Маньчжурии, Муто Нобуёси сам затронул давно волновавший Пу И вопрос, его «императорские сны», сказав, что Япония как раз изучает проблему, каким должен быть государственный строй Маньчжоу-Го. Когда создадутся подходящие условия, подчеркнул японец, этот вопрос, естественно, будет решен.
27 марта 1933 г. Япония, не получив признания «свершившегося факта», то есть создания Маньчжоу–Го со стороны Лиги Наций, обнародовала Извещение о своем выходе из этой международной организации [168], тем самым развязав себе руки для расширения агрессии в Китае. Еще за два дня до официального заявления о выходе из Лиги наций, командование Квантунской армии сосредоточило на фронте между Цзиньчжоу и Шанхайгуанем пять дивизий, которые при поддержке авиации корейской группы японских войск и военных кораблей 2-й эскадры готовилась перейти в наступление, форсировать проходы в Великой китайской стене, а затем повернуть фронт на запад и юго-запад, чтобы ворвавшись в Центральный Китай овладеть провинциями Жэхэ и Чахар [169], создав тем самым кольцо блокады вокруг Пекина и Тяньцзиня.
Ни одной дивизии центрального китайского правительства не было в этих угрожаемых районах. Находившиеся под командованием Чан Кайши и его Главного штаба 30 дивизий с частями усиления, вооруженных западными государствами современным стрелковым и артиллерийским вооружением, общей численностью более 350 тыс. человек были брошены в это время против советских районов и Красной армии южнее Янцзы. Генералы-милитаристы западных и южных провинций, со своей стороны, не собирались посылать свои войска на север, поскольку они рассматривали усиление власти Чан Кайши как угрозу своему положению.
Этой ситуацией и воспользовались японские войска, которые торопились развернуть наступление с целью захвата Северного Китая, и в первую очередь провинций Жэхэ и Чахар. Здесь им противостояли войска Чжан Сюэляна, в которых были сильны антияпонские настроения. Офицеры и солдаты бывшей Маньчжурской армии горели желанием идти в бой, чтобы смыть позор своего бегства из пределов Северо-восточного Китая. Однако эти войска были слабо вооружены, имели небольшие запасы патронов и артиллерийских снарядов. Неоднократные обращения Чжан Сюэляна к Чан Кайши об оказании ему помощи оружием остались без ответа.
25 февраля на рассвете две японские дивизии двумя эшелонами, начали наступление из районов Цзиньчжоу и Шанхайгуаня, вступив в пределы провинции Жэхэ. Китайские войска, имевшие приказ «не допустить форсирования японскими войсками Великой китайской стены», оставались на позициях вдоль стены, не оказывая японцам серьезного сопротивления. Тогда японские войска, свернувшись в колонны, стали быстро продвигаться в западном и северо-западном направлениях, занимая один населенный пункт за другим. За полтора месяца наступления эти колонные продвинулись на 280-200 км и 8 апреля вступили в главный город провинции Жэхэ.
Как только японская армия полностью заняла Жэхэ, Пу И поздравил японских генералов с одержанной победой и пожелал им дальнейших военных успехов. Он пожелал генералам, чтобы они «приложили новые усилия и добились новых побед» [170].
Продолжая развивать наступление, японские колонны к середине апреля вступили в провинцию Чахар. 2 мая они заняли г. Долоннор. Монгольские феодалы и их охранные войска встретили передовые отряды японских войск «хлебом-солью», что дало основание для японских захватчиков утверждать якобы об «освободительной миссии в отношении монгольского населения Внутренней Монголии». Японское правительство «предложило» Пу И «обратиться к руководителям провинции Жэхэ с предложением о переговорах на предмет присоединения их провинций к государству Маньчжоу-Го, встать под защиту этого признанного Японией государства» [171]. В столицу Маньчжоу-Го Синьцзин была доставлена японскими офицерами «делегация» от правителей Жэхэ в составе шести чиновников, пяти монахов и более десяти ранее работавших на японскую разведку офицеров армии Внутренней Монголии. «Делегация» была принята Пу И, разговор был предельно короткий. «Делегаты» поставили свои подписи под декларацией о «добровольном присоединении провинции Жэхэ к государству Маньчжоу-Го».
Из городов Жэхэ и Долонноора моторизированные подвижные отряды японской Квантунской армии двинулись в южном и юго-восточном направлении, прорвались через проходы в Великой китайской стене, вступили в провинцию Хэбэй, а на направлении Пекин-Мукденской железной дороги оказались всего в 180 милях от Пекина и в 250 милях от Тяньцзиня.
По всему Китаю поднялось движение протеста против японской агрессии. Советское правительство, прогрессивные силы в капиталистических странах выступили в защиту китайского народа, осуждая агрессивные действия японских империалистов. Правительства США и Великобритании вынуждены были заявить «о непризнании японских захватов в Китае», а президент США Ф.Д.Рузвельт обратился с открытым письмом к японскому правительству, в котором предлагал «прекратить военные действия в Китае и вступить в переговоры с нанкинским правительством» [172].
31 мая 1933 г. в Тангу состоялись японо-китайские переговоры, в результате которых раздираемое внутренними противоречиями нанкинское правительство, вновь капитулировав, подписано соглашение, известное как соглашение Хэ-Умэдзу (Хэ Иньцин – Умэдзу). По данному соглашению гоминьдановские войска должны были отойти на восток от Луаньдуна, а китайское правительство – дать обязательства Японии не предпринимать «никаких актов, которые могли бы спровоцировать военные действия и беспорядки». В этом соглашении говорилось, что «японские войска, желающие удостовериться, как исполняется соглашение, могут пользоваться для наблюдения самолетами и другими средствами, причем китайская сторона должна пропускать японских представителей, охранять их и предоставлять им все удобства» [173] Это позорное, капитулянтское соглашение, подписанное правительством Гоминьдана, где был подтвержден официальный отказ нанкинского правительства от Маньчжурии, положило начало новому этапу в политике Японии в отношении Китая. Японские руководители убедились в том, что Гоминьдан во главе с Чан Кайши и Ван Цзиньвэем готов пожертвовать Северным Китаем, готов пойти на любое соглашение с Японией, лишь бы получить «свободу рук» для широкого развертывания гражданской войны против коммунистов и Красной армии Китая.
Такая обстановка весьма воодушевляюще подействовала на людей, горячо заинтересованных в реставрации цинской монархии. Они решили, что наступил подходящий момент, и начали активные действия.
Си Ся еще в марте послал близкого к нему человека с поручением пригласить маньчжурских ветеранов-монархистов и бывших членов парламента трех восточных провинций на совещание в Чанчунь. Они хотели просить Пу И вступить на престол, но хорошо информированная о положении дел в Маньчжоу-Го японская жандармерия тогда запретила им это. В июне они вновь стали действовать.
Некоторые лица из чжилийской группировки, а также платные агенты и некоторые японцы готовы были поддержать милитариста У Пэйфу, если бы он вновь вышел на сцену. Это вызвало определенное волнение среди старых цинских монархистов Пекина и Тяньцзиня. Началось новое «обсуждение и изучение» вопроса о возможности реставрации монархии на севере и Северо-Востоке Китая. В июле начальник общей канцелярии Государственного совета Маньчжоу-Го японец Камаи неожиданно ушел в отставку. Ему выдали официально выходное пособие в размере одного миллиона юаней, и еще «определенную сумму» за то, что он обещал хранить молчание. После этого он начинает тайную борьбу за получение «независимости» Северным Китаем. В беседе с одним высокопоставленным китайским чиновником он заявил, что отправиться в Шанхай «действовать во имя будущей реставрации монархии на территории всего Китая» [174]. Таким образом, в обществе постоянно муссировались слухи о возможной реставрации монархического строя, что, несомненно, воодушевляло Пу И и его ближайшее китайское окружение. Верховный правитель посылает своего телохранителя Кудо Тэцусабуро [175], который приехал в свое время вместе с Пу И из Тяньцзиня и которому он доверял, считая его честным и преданным, в Японию, где косвенными путями выяснить обстановку и собрать некоторую информацию интересующую Пу И. Кудо вскоре возвратился, рассказав, что в Японии он встречался в Минами и важными лицами из Общества Черного дракона и узнал, что руководители японского военного ведомства согласны восстановить монархический строй в Маньчжоу-го [176].
Уже в октябре 1933 г. слова японца Кудо подтвердились. Новый главнокомандующий Квантунской армии Хисикари Такаси официально сообщил Пу И, что японское правительство готово признать последнего императором Манчжоу-Го. Пу И пришел в чрезвычайно радостное настроение, его «императорские сны» сбывались.
За три месяца до провозглашения его императором японские советники во главе с полковником Доихара инсценировали паломничество в Северный Мавзолей в Мукдене, где Пу И пришло видение и поведало, что «Душа умершего предка жестом показала ему, что восхождение на трон императора известно душам других его предков, пребывавших некогда на троне в Пекине, и что они оказывают этому полное одобрение» [177].
Верховный правитель Маньчжурии стал готовиться к вступлению на «императорский престол», считая, что первым делом, необходимо подготовить императорское одеяние.
Вот как сам Пу И описывал данные приготовления: «Императорский халат с драконами прислала из Пекина вдовствующая императорская наложница. Но командование Квантунской армией заявило, что Япония признает меня императором Маньчжоу-Го, а не цинским императором, поэтому мне следует надеть не халат с драконами, а парадную форму генералиссимуса морских, воздушных и сухопутных войск Маньчжоу-Го.
– Как это можно? Я потомок Айсинь Гиоро, разве можно не соблюдать установлений предков? К тому же приедут все члены рода Айсинь Гиоро. И я при них взойду на престол в заморской форме?
– Вы правы, ваше величество, – кивал головой Чжэн Сяосюй, глядя на брошенный на столе императорский халат. Этот человек, мечтавший о том, чтобы стать премьер-министром поздней Цин, очевидно, в этот момент как раз размышлял о коралловом украшении и павлиньих перьях на головном уборе, который могли носить сановники высшего ранга. В последнее время он стал немного почтительнее по отношению ко мне. – Вы правы, ваше величество, но только как на это посмотрит Квантунская армия?
– Переговорите с ними.
После ухода Чжэн Сяосюя я принялся любоваться императорским платьем, которое хранила императорская наложница Жун Хуэй вот уже двадцать два года. Этот императорский халат носил еще император Гуансюй, об этом халате с вышитыми драконами я думал двадцать два года. Я обязательно надену его на торжественную церемонию, и это будет началом восстановления династии Цин…
Чжэн Сяосюй вскоре вернулся. Он сказал, что Квантунская армия решительно требует, чтобы на торжественной церемонии я был одет в мундир генералиссимуса».
В результате переговоров с японским командованием был достигнут определенный компромисс.
1 марта 1934 г. ранним утром, в пригороде Чанчуня Синхуацюнь на искусственно насыпанном холме, изображавшем «храм Неба», Пу И до официальной коронации в древнем маньчжурском одеянии – императорском халате – совершил ритуал поклонения перед алтарем, принес жертвы предкам и совершил древний ритуал вступления на престол. Потом, вернувшись в город, он переоделся в форму генералиссимуса и в 12 часов дня провел торжественную церемонию восшествия на престол недалеко от дворца. «Его величество император соизволил пройти к Тронному месту и занять его». С этого времени «кабинет верховного правителя» был переименован в «дворцовый кабинет». Место пребывания Пу И в отличие от дворца японского императора, называвшегося «хуангун », стало называться «дигун » (то есть слово «хуанди » – император, состоящее из двух иероглифов, было поделено на две части, первой – назывался японский дворец, второй – дворец в Чунцине).
Торжественная церемония вступления на престол императора состоялась в дворцовом помещении Циньшянь. Его специально подготовили к этому значительному событию. В зале Цинминьлоу постлали огромный красный ковер. Около северной стены с помощью шелковых занавесок было изображено подобие алтаря, в середине которого поставили специально изготовленный в Японии трон: на его спинке вырезали орхидеи – эмблему императора.
Пу И стоял перед троном, рядом с ним с правой и левой стороны находились министр внутренних дел и военный атташе, японец Исимару, телохранители Кудо и сын Си Ся Си Луньхуан, брат Вань Жун Жунь Лян и другие. Все гражданские и военные чиновники, возглавляемые премьер-министром, трижды низко поклонились Пу И, последний ответил им легким поклоном. Затем командующий Квантунской армией и он же посол Японии Хисикари вручил Пу И свои верительные грамоты и поздравил его. После этого прибывшие из Пекина почти все члены императорского рода Айсинь Гиоро и бывшие придворные трижды преклонили колени и отбили девять поклонов. А император в это время уже сидел на троне.
Многие старые цинские придворные, проживающие в Центральном Китае прислали свои поздравления, глава шанхайских гангстеров Чан Юйцин тоже прислал Пу И свои поздравления и объявил семя верноподданным нового императора.
5 марта император соизволил даровать через военного министра Чжан Цзинкуя Высочайший рескрипт на имя военных и Рескрипт войнам, погибшим за дело основания государства.
10 мая 1934 г. по случаю коронации его величества, состоялся первый парад войск Маньчжоу-Ди-Го, устроенный на аэродроме в столице Синьцзин, который лично принимал император [178].
6 июня 1934 г. в Чанчунь прибыл брат японского императора Титибу-но-Мия Ясухито, который поздравил Пу И от имени японского императора и вручил ему высшую государственную награду Японии орден Хризантемы на Большой ленте (Дайкунъи киккадайдзюсе) [179], а императрице Вань Жун – орден Драгоценной Короны (Хокансе) [180].
В июле в Чанчунь на встречу с императором приехал отец Пу И с его братьями и сестрами. Император послал на железнодорожный вокзал отряд охраны для их встречи и препровождения в императорский дворец.