Игорь ласково провел рукой по ее плечу.
- Притих зайчонок...
- Школу вспомнил? - встрепенулась она. - И я вспоминаю часто. Мы тогда каждый день виделись. Ты к экзаменам готовишься? Литературу выучил?
- Почти.
- Языком займись, - посоветовала она. - Приставки "при" и "пре" повтори. Путаешься ведь в них.
- Сделаем... Ты-то как управляешься?
- По утрам пораньше встаю. И отряд у меня хороший. Мальчишки неизбалованные, из детдома. Уведу их в лес, а сама за книгу.
Вдали запел горн, его приглушенные звуки мягко плыли в теплом воздухе, Настя вскочила, одернула сарафан.
- Ой, Игорек, мне пора. Это ужин. Может, ты подождешь? Или нет, иди лучше. А то заблудишься ночью... Ежа когда принесешь?
- Как поймаю.
- Буду ждать.
- Ты в город не собираешься?
- А что? - насторожилась она.
- Письмо передать нужно.
- Можно послать с шофером, Иваныч через день ездит.
- Вот с ним и пошли, ладно? - обрадовался Игорь. - Пусть Витьке Дьяконскому передаст. Мимо дома поедет...
Взглянув на Настю, осекся. Девушка нервно покусывала травинку, а глаза у нее были грустные-грустные.
- Ты... Ты для этого и пришел?
- Нет... То есть, да, - растерялся Игорь, - Проведать и письмо заодно.
- Скорее наоборот.
- Нет же, Настя, нет! Ну и глупая ты. Ведь письмо и по почте можно было отправить. Заодно я. - Игорь говорил горячо, он уже сам верил, что пришел не ради письма. Было жаль Настю. И черт его дернул! Отправил бы, действительно, почтой!
- Настенька, извини. Я и не думал, что ты обидишься...
- Что уж там... Давай конверт.
Она пошла по лесу, наклонив голову. Игорю было больно смотреть на нее. Знал, что и сам будет теперь мучиться, переживать. Но что сделать? Окликнуть, сказать хорошее слово? Какое, где его взять?
Возле старой березы Настя замедлила шаг, обернулась.
- Игорь, ты поскорей приходи, ладно?
- Завтра, - обрадовался он. - Сразу после обеда, На это же место.
- Хорошо. Жду тебя.
Она скрылась за деревьями. Красный сарафан мелькнул между стволами еще несколько раз и исчез среди кустов на опушке.
Шесть километров от лагеря до Стоялова Игорь пробежал за полчаса. В шалаше дяди Ивана вытащил из-под кучи вялой травы книги. Сел по-турецки, скрестив ноги, послюнявил палец и отсчитал десять страниц в учебнике истории, двенадцать в учебнике по литературе. Переложил закладки.
Сунув книги под мышку, степенно зашагал в деревню. По просьбе отца, дядя Иван каждый вечер проверял, сколько выучено. Если мало, ругал. Но Игорь нашел выход. Судя по закладкам, дело продвигалось успешно, и заниматься ему оставалось совсем немного. А по-настоящему - обе книги не прочитаны и до половины, а за русский язык совсем не брался. "Время еще есть. С завтрашнего дня нажму", - успокаивал себя Игорь.
Дома было пусто. Дядя Иван не вернулся с поля, ребята убежали на реку. В избе прохладно. Тетя Лена помыла полы, с песком потерла доски. Они стали желтые, будто восковые. Ветер влетал в окно, шевелил ситцевую занавеску над полатями около печки. Из хлева слышался голос:
- Не балуй, не балуй... Вот я тебя, проклятая!
"Шик-шик, шик-шик", - били в ведро тугие струйки молока.
Минут через пять тетя Лена вышла во двор. Тыльной стороной ладони откинула волосы со лба.
- Ты здесь, бродяжка? Давно?
- Только-только.
- Умывайся, есть будем.
- Спасибо, не хочу. Вы не знаете, где мне ежа достать?
- Это еще зачем? - удивилась тетя Лена.
- Друг у меня натуралист. Всяких ужей, голубей разводит...
- На пасеку сбегай. Надысь Герасим Светлов жаловался - замучили, говорит, ежики. Только смотри, непоседа, завтра на коровьем реву разбужу, не выспишься.
- Ничего, я свое наверстаю, - крикнул Игорь уже со двора.
Пасека колхоза - полсотни ульев - на краю деревни, среди молодых лип. Герасима Игорь застал в маленькой избушке с низким потолком. Сильно, приторно пахло медом. На столе горкой лежали пористые соты в рамках. Пасечник, худой, с темным суровым лицом, мастерил крышку улья. Игоря выслушал молча, пощипывая узкую, клином, татарскую бородавку.
- Пойдем, - и первым направился к двери. На нем была старая, латаная-перелатанная синяя рубаха, широкие полотняные штаны с заплатами на коленях. Он заметно припадал на левую ногу.
"Трудно, наверно, с отцом таким", - подумал о Василисе Игорь. Ему было неловко идти рядом с хмурым пасечником. Хотел заговорить, да не знал о чем.
Пчелы кончили рабочий день, кучками копошились на летках. Лишь изредка появлялась запоздалая труженица, натруженная нектаром, тяжело уползала в улей. Одна с разгону ткнулась в рукав Игоря, упала на землю. Жужжала, пытаясь подняться, но не могла. Герасим поддел ее прутиком, подбросил в воздух.
- Трава оросела, крылья мочит, - коротко пояснил он.
Игорь, опасливо косясь на ульи, пробрался в середину пасеки, остановился возле старой яблони.
- Лезь.
Игорь вскарабкался на развилок, где отходили от ствола толстые сучья.
- Сиди и смотри. Увидишь - прыгай.
- А они часто приходят?
- Отбоя нет. Бегут на медовый дух.
Пасечник ушел. Устроившись поудобней, Игорь начал рассматривать ближние ульи. Деревянные аккуратные домики с покатыми крышами стояли на чурбачках, врытых в землю. Пчел на летках становилось все меньше, уползли внутрь, отдыхать.
Теплый сыроватый воздух казался тягучим от запаха свежего меда. Солнце село, густели сумерки. Свернулись цветы одуванчиков. Темный лес придвинулся ближе.
Скоро Игорю надоело сидеть на яблоне. Закралась мысль: а не посмеялся ли над ним пасечник, посадив на дерево вместо чучела? Потом будет рассказывать, какие недотепы эти ребята из города.
Взявшись рукой за сук, Игорь свесил ногу, намереваясь спрыгнуть, и замер в этой неудобной позе. Перед ульем зашевелилась трава, выкатился серый комочек. Повертев острой мордочкой, ежик привстал на задних лапках. Раздалось легкое фуканье - еж дунул в леток. Оттуда, потревоженные ветрам и ненавистным запахом, стремительно, со злым гуденьем, вылетели пчелы. Их появлялось все больше. Кучкой кружились они над землей, набросились на незваного гостя, облепили его. Еж свернулся в клубок, спрятал мордочку и вдруг резко встряхнулся. Пчелы посылались в сырую траву, забились в ней с тонким, звенящим звуком. Ежик подбирал их языком, то и дело отряхиваясь, сбрасывая на землю все новых и новых.
Игорь с удивлением и любопытством смотрел на маленького разбойника. А еж, насытившись, принялся кататься по земле, накалывая пчел на иглы, чтобы унести с собой. Как только Игорь прыгнул с дерева, зверек притаился, не двигаясь. Брать его сразу было опасно - слишком много пчел летало вокруг.
Прошло несколько минут. Ежик, успокоившись, пошевелился, высунул мордочку, сделал несколько шажков. Но стоило топнуть ногой, и он снова замер.
Когда скрылись в летке последние пчелы. Игорь снял рубаху, накинул на ежа и понес его к избе пасечника. Герасим, покуривая, сидел на бревне. В сумерках его лицо казалось совсем черным.
- Поймал! - сказал Игорь.
- Видел, что творят? Каждый вечер по два, по три являются. Беда! А как перевести - не знаю.
- Убиваете их?
Герасим помолчал, пожевал самокружу, потом спросил:
- А ты убьешь?
- Нет. Жалко.
- Вот и я... Ребятишкам отдаю или отношу в сад, на тот конец деревни. А они обратно бегут. - Герасим поднялся. - Погляжу, нет ли еще там...
На другой день еж был доставлен в пионерский лагерь. А вечером Игорь снова переложил на десять страниц вперед закладки в нечитаных учебниках.
11
Решение поступить на исторический факультет возникло у Игоря не случайно. Он любил историю, но не тот набор фактов и дат с обязательными выводами, которые преподносятся школьной программой. Учебник он раскрывал неохотно. Он любил историю человека, жившего на земле десятки тысяч лет, историю живую, наполненную борьбой и страданиями.
Узнав от стариков, что в подземном ходу от соборной горы к реке находили когда-то шлемы и кольчуги, Игорь организовал экспедицию. Было это прошлой весной. Пошли вчетвером, захватив лопаты и фонари. По провалам в почве разыскали ход. Рыли до позднего вечера, но ничего не попалось. Зато на следующий день нашли пожелтевший череп. Игорь решил, что это останки одного из защитников Одуева, павшего в бою с войском Ягайлы. Но сторож соборного кладбища обругал ребят, назвал их святотатцами за то, что они подрыли снизу могилу купца Шафранова и осквернили прах в бозе почившего гражданина. Престарелая дочь Шафранова заявила в милицию. Дома Игорю основательно влетело.
В десятом классе он перечитал много книг. Особенно увлекся историей первобытного общества - очень уж интересными показались ему труды профессора Равдоникаса...
Когда стояловские мальчишки рассказали, что весной после половодья видели на берегу речушки Малявки "огромадную" кость, не смог Игорь удержаться от соблазна еще раз испробовать свое счастье.
К середине лета Малявка почти пересохла: в зеленом коридоре из ивняка спокойно тек ручей в два шага шириной. Кое-где виднелись омуты, заросшие осокой. Одна кость исчезнувшего гигантского животного попасть сюда не могла. Мамонт или носорог провалился в яму, его засыпало сверху. По мнению Игоря, здесь можно было разыскать остатки скелета. А это же небывалый случай - скелет мамонта в центре европейской части России!
Мальчишки показали место. Игорь сбросил рубашку и брюки, взялся за лопату. Поглазев на него, ребята нашли себе занятие поинтересней: принялись строить запруду. А он, делая небольшие перерывы, копал до тех пор, пока не услышал над головой насмешливый голос:
- Эй, крот! Пуп земли еще далеко?
Сверху свалился на него Сашка, румяный, толстощекий, веселый. Следом Виктор. Наступая с двух сторон, толкали плечами.
- Как гостей встречаешь?
- Оркестра почему нет?
- Не ждал, братцы, - отбивался Игорь. - Помилуйте. Замолю грех!
- Ты чего ищешь тут? Клад, что ли?
- Мамонта.
- Да ну! - удивился Фокин. - Он же дохлый, зачем тебе?
- Суп варить!
- Небось задубел - не разваришь!
- Ладно, Игорек, обождет наука, - сказал Виктор. - Мойся да пойдем отсюда.
На Дьяконском - белая безрукавка, новые ботинки. Сашка в рубашке-косоворотке под кавказским наборным ремнем. На ногах - хромовые сапожки.
- Чего разрядились? Праздник сегодня? - спросил Игорь, умываясь в ручье.
- Суббота. В деревне вечерка будет, нам все известно.
- Ну, ладно, - усмехнулся Игорь. - Я еще понимаю Виктора, а ты-то, Саша, на что рассчитываешь?
- Я? - Фокин омочил водой волосы, достал из кармана зеркальце, подмигнул сам себе. - Я уже такую красавицу присмотрел - эх! Спляшешь каблуки на бок. Ты, волк лесной, девчата на тебя жалуются. Парней мало, а этот, городской, нос, дескать, воротит. А ты знаешь, как Витька сюда шел? Скорость - тридцать километров в час. И притом пел. Ты же знаешь, какой у него голос. А я - музыкант! - его слушал!
В лесочке выбрали место, где гуще тень, прилегли среди резных листьев папоротника. Сырой и прелый держался здесь воздух.
- Какие у вас новости, в большом свете? - спросил Игорь.
- Темный ты человек, - засмеялся Фокин. - Мамонтов из земли выковыриваешь, а сам ми черта не знаешь. Объясни ему, Витька.
- Литва, Латвия и Эстония вошли в Союз Советских Республик.
- Как? -приподнялся Игорь.
- А так! По желанию народа. Их правительства обратились с просьбой в Верховный Совет.
- Шутишь?
- А похоже?
- Не-е-ет! - Игорь смотрел в глаза Виктора. - Но ведь это же здорово, а? Что они - игрушечные государства. Кто хочет, тот и сшамает. А теперь тронь попробуй! И раньше одной страной жили. Свои ведь люди-то.
- Важно еще, что граница на запад передвинулась. К самой Восточной Пруссии. В случае войны - знаешь...
- Ну, спасибо за новость, братцы! По такому случаю закурить дайте, что ли!
- А маме не пожалуешься? - съехидничал Сашка. - Младенца портим.
Игорь прикурил неумело, папироса тлела с одного бока.
- И вообще должен тебе заметить: наше время - рай для историков, сказал Дьяконский. - Что ни день, то событие мирового масштаба.
- Слушайте, ребята, я с тоски умру, - взмолился Фокин. - Как где два человека сойдутся - о политике языки чешут.
- Саша, у тебя сказывается недостаток образования, - холодно заметил Виктор.
- А у тебя избыток. Ты и на гулянке об этом говорить будешь?
- Не знаю. Ни разу не был, не представляю. Что там делать, о чем говорить? А сходить все-таки надо, - вслух размышлял Виктор. Голос его звучал мягко и был очень похож на голос Ольги...
На площадке за околицей, где обычно устраивались вечерки, собрались ребята и девушки. Парией было немного, все зеленая молодежь, лет по шестнадцати-семнадцати. Кто постарше - служили в армии или разъехались по городам.
Ребята сбились в кучу возле четверых, резавшихся в карты. Многие были босиком. Присутствие хорошо одетых горожан, куривших папиросы, смущало их. Они держались отчужденно. С явным любопытством разглядывали Дьяконского: кто-то уже пустил слух, что он сын расстрелянного генерала. Виктор чувствовал себя неловко.
Один Сашка был, как рыба в воде. Уселся на бревно между двумя курносыми толстушками, лущил семечки и натаптывал что-то своей соседке.
Дьяконский нет-нет да и повернется назад, посмотрит, не идет ли Василиса. А она появилась совсем с другой стороны, от пасеки. Шла, обнявшись с подругой.
- Здравствуй, - радостно улыбнулся Виктор.
Девушка прошла мимо, ничего не оказала, только головой кивнула в ответ. Щеки у нее пунцовые, то ли от смущения, то ли от быстрой ходьбы. Остановилась в стороне.
- Что это она? Сердится? - шепотом спросил Виктор.
- Порядок такой. До танцев парни и девушки врозь.
На Василисе - черная широкая юбка в крупную складку. Полотняная кофточка, вышитая красными крестиками по вороту и на рукавах, велика ей и немного пузырится на плечах. Платок надвинут по-бабьи, низко. Под белыми кончиками платка горят на шее мелкие ягодки бус.
- Витька, чего мы тут торчим, - сказал Игорь. - Пойдем в карты резанемся. А то домой двину.
- Погоди, погоди... А я как же?
- Ты с Сашкой.
- Он уже невменяем, не видишь разве...
Минут через десять пришел, наконец, гармонист, маленький паренек с очень серьезным лицом, в огромной зеленой фуражке. Вместе с гармонистом четверо ребят из Дубков. Выделялся среди них самый старший, широкий в плечах и, видимо, сильный парень в хорошем синем пиджаке. Военные галифе заправлены в сапоги. На голове - густая копна рыжих, почти красных волос, чуб навис над глазами, мешает смотреть. Крупные медные веснушки запятнали лицо.
Проходя мимо Виктора и Игоря, парень усмехнулся, тряхнул волосами.
- Наше вам с кисточкой!
Уверенно, вразвалку двинулся дальше. Глядя в его широкую спину, Игорь пояснил:
- Это Лешка Карасев, тракторист. Рыжим его зовут. Восемь девок, один я - первый парень в округе.
Между тем Карасев одарил конфетами девчат, перед парнями щелкнул портсигаром. Ребята потянулись за папиросами.
- Чегой-то скушно, девушки? - Голос у тракториста громкий, хозяйский. - Али вы тут без музыки приуныли? Дай-ка мне, Митя!
Взял гармонь, пальцы ловко прошлись по ладам. Парни побросали карты, девчата потянулись поближе.
- Эх! - гахнул Лешка и заиграл веселую плясовую.
Маленький Митя будто ждал этого. Сдвинул назад козырьком фуражку, пошел вприсядку, высоко вскидывая колени. А лицо такое серьезное, будто делал важное дело.
Сашка Фомин чертом выскочил в круг, оттеснил паренька. Митя стушевался, отошел с площадки. Гармошка смолкла.
- Ну, чего там? - повернул Сашка взлохмаченную голову.
- Погодь, - угрюмо сказал Карасев. - Ты чего, дубковских переплясать хочешь?
- А сколько вас на фунт сушеных дают?
Лешка Карасев не ответил, небрежно бросил на руки девушке пиджак, отдал гармонь Мите, пригладил ладонями огненные кудри. Пошел медленно, расставив руки, будто шире раздвигая круг. Фомин, заложив руки за шею, откинувшись назад корпусом, отбивал чечетку на месте. По лицу видно было встревожен. Поймав его взгляд, Игорь улыбнулся ободряюще: держись, дескать, мы рядом.
Музыка ускорилась так, что идти было уже невозможно. Карасев пустился вприсядку. Сашка хитрил, берег силы, все еще отбивал чечетку, хлопая ладонями по голенищам сапог.
- Жги, Митя!
Гармонист так рванул меха, будто хотел надвое разорвать гармошку. Перед глазами мелькали то лицо Сашки, то чуб тракториста. Гулко били о землю подошвы сапог.
- Эх, эх, эх, эх! - неслось с круга, и трудно было понять, чей это голос.
Гармонист сбавил темп, все оглянулись: почему? В круг, чуть подобрав длинную юбку, плечом вперед входила Василиса. Ступала мелкими, неприметными шажками - казалось, плывет под музыку, откинув назад голову на тонкой шее.
Сашка остановился, отошел, пошатываясь, к ребятам. Карасев продолжал плясать, потряхивая чубом, оскалив в усмешке зубы. Пятился, отступая перед Василисой. А та плыла, будто не замечая его. Пушистые концы кос, как живые, трепыхались за спиной. Сдернула с головы платок, махнула перед собой.
Ой, стоит гора, гора высокая,
А на той горе четыре сокола...
Голос у нее высокий, звенящий, но приятный для олуха. Пела, неотрывно глядя на Виктора.
Четыре сокола и соколеночек,
Четыре сокола и мой миленочек...
Дьяконский стиснул руку Игоря. Возле Василисы во всю силу трамбовал ногами землю Лешка, стараясь привлечь внимание девушки. И едва смолк ее голос, крикнул:
- Митя!
Гармонист сменил мелодию, Карасев запел хриплым баском:
Пароход идет по Волге,
Дым по ветру стелется,
Девка едет без билета
На любовь надеется!
Василиса повела плечами, накинула на них платок, держась руками за концы, прошла полкруга, повернулась к Лешке и ему:
Нету света, говорят,
Нету электричества,
Нету качества ребят
Не надо и количества!
На лице Карасева - нагловатая усмешка. Придвинувшись к девушке, почти наступая ей на ноги, пропел вкрадчиво, не в лад музыке:
Что ты ежишься, корежишься,
Пощупать не даешь?..
И громко, почти зло:
Будешь ежиться, корежиться,
Нещупанной уйдешь!..
- Дурак! - вспыхнула Василиса, толкнув его локтем в грудь.
Повернулась резко и пошла к бревнам. Лешка развел руками, подмигнул парням. Остановился возле Сашки Фомина, щелкнул портсигаром - пусто.
- Дай закурить... Видел кралю? Ломается. Прошлый раз в луг идти не схотела.
У Виктора - злое, перекошенное лицо. Опустив руку на плечо Лешки, рывком повернул к себе. Тот едва удержался на ногах от неожиданности.
- Не балуй!
- За что девушку оскорбил?
Карасев пожевал неприкуренную папиросу, перебросил ее из угла в угол рта.
- Это по-вашему, по-городскому, - оскорбил... А у нас сколько хочешь... Ну, пусти.
Дернулся, стараясь освободить плечо, но Виктор держал крепко, не мигая глядел в нагловатые глаза Карасева.
- Девушку обидел, герой юбочный... Меня обидь...
- Испугал!
- Такого-то смелого?!
Их окружили ребята. Игорь на всякий случай подвинулся ближе, кивнул Фокину.
Музыка смолкла. Слышалось тяжелое дыхание сгрудившихся парней.
- Гля, ребята, чего он прилип! - крикнул Лешка.
Ему не ответили. Стояловские смотрели на него недружелюбно, у многих, знать, были свои счеты с ним.
- Ну, герой, - усмехнулся Дьяконский. - Отойдем в сторонку, поговорим.
- Мне и тут неплохо.
Из толпы ребят кто-то сказал зло:
- Трусит... Небось не трусил, когда двое на одного...
- Не бреши там, - рванулся Лешка, но Виктор нажал на его плечо так, что он перегнулся.
- Собака брешет, да ты с ней, - ответил тот же голос.
- Я вот приду с нашими.
- А ты сейчас! Слабо?
Дьяковский отпустил наконец Лешку.
- Хватит болтать. И заруби на носу: будешь похабничать - выставлю с треском. Понял?
- А ты чего взъелся? Тоже мне, милиционер выискался, - хорохорился Карасев.
Фокин обнял тракториста за талию, сказал весело:
- Пляшешь ты лихо, а котелок твой рыжий - пустой. Культуры тебе, друг, не хватает.
- На что она мне?
- Девчата любить будут.
- И так любят, - махнул рукой Лешка.
Не глядя на Виктора, предложил:
- Замнем это дело, что ли? Перекурим - и баста.
- Пошел к черту.
Виктора окружили стояловские ребята. С ними он и закурил, сев и а бревно.
- Ты правильно его срезал, - чуть заикаясь, говорил паренек в тапочках и а босу ногу. - Они тут прошлый раз наших двоих прогнали. А в Дубки хоть не показывайся.
- Хватит об этом. Что-то гармошки не слышно?
- Домой дубковские подались.
- Ну, и скатертью дорога.
Лешка Карасев, накинув пиджак, шел к лесу. За ним с явной неохотой семенил гармонист.
- Эй ты, папашин сынок! - донесся голос Карасева. - Погоди, еще встретимся на узкой дорожке! Отца шлепнули, а тебе морду свернем.
Виктор бросился на голос, но из темноты послышался быстрый топот ног дубковские убегали.
- Не догнать, - остановил Игорь.
Дьяконский сразу как-то обмяк, у него подрагивали уголки губ.
- Ну, не порть себе настроение. Плюнь на него. Негодяй ведь - лежачего бьет.
- Я - лежачий?
- Поговорка такая, - смешался Игорь. - Издалека он. Как камнем в спину.
- Не выкручивайся, правильно сказал.
- Да брось ты все это. Петь пойдем.
Дьяконский вздохнул, потер подбородок и сказал тихо:
- Ладно, пойдем петь, ничего не поделаешь.
Первым незаметно исчез с вечерки Саша Фокин. Исчез не один - вместе с приглянувшейся ему толстушкой. Игорь отправился провожать чернявую девчонку, смешливую и подвижную. Пока шел по огородам за избами, она, будто ненароком, задевала его плечом, говорила и говорила без умолку. А когда он начал прощаться, почему-то обиделась и убежала, даже не сказав "до свидания".
Дольше всех сидели на бревнах Виктор и Василиса. На другом конце деревни девушки пели песни, но звучали они все тише, все слабее. Расходились по домам намаявшиеся за день певуньи.
- Пора по домам, - предложила Василиса.
Изба ее была близко. Остановились возле плетня. Виктору не хотелось уходить, переминался, думая, как оттянуть расставание.
- Ты спешишь?
- Не очень, - настороженно ответила она.
- Может, пройдемся еще?
- Лучше во дворе посидим.
Она открыла калитку, вошла первой. Во дворе темнота густая, непроглядная. Над головой шелестит листва.
- Сюда вот. - Девушка взяла его за руку, подвела к скамейке. - Садись.
Виктор не выпустил ее пальцы. Длинные и гибкие, они были грубоваты, шершавы, на них шелушилась кожа. Василиса затихла, сидела осторожно, бочком.
- Ты смелая, - сказал он. - Родители не заругают?
- Некому ругать. На пасеке тятя.
- А мама?
- Умерла.
- Вот что... Ты одна, значит?
- Два братика... Они маленькие. Молока налились и спят.
- Хозяйство на тебе? И не учишься?
- Когда же? - вздохнула девушка. - В техникум я хотела. Похвальная грамота у меня... Да разве отец управится? Ребята, корова, куры, двух поросят держим.
- Не отпускает он?
- Я и не просилась. Вот ужо подрастут малые... "И кофточка велика, и юбка. Мамино носит", - подумал он, грея между ладоней холодную руку Василисы.
Многое хотел бы Виктор доказать ей, первой девушке, которую он провожал ночью, с которой остался наедине. Так случилось не потому, что раньше никто не нравился ему. Были хорошие девушки в школе, в их классе. Но Виктор всегда чувствовал, что на нем лежит клеймо сына Врага народа, он не мог вести себя так же свободно и просто, как другие ребята, боялся нарваться на оскорбление, на неприятность. Какие родители позволят своей дочке дружить с запятнанным человекам, перед которым закрыты дороги в будущее?
Виктор держался замкнуто. Знал, что впереди у него трудная жизнь, в которую надо идти одному или с очень верным другом. И ему казалось теперь, что таким другом может быть только Василиса.
Сейчас Виктору хотелось сказать, что скоро уедут Игорь и Саша и не останется у него близких людей. Если она полюбит его, он будет верен ей всегда, всюду, сделает все, чтобы она была счастлива. И ему будет хорошо и легко, если эта маленькая шершавая рука всегда будет с ним.
Может, таких, идущих от сердца слов и ждала от него девушка, никогда не слышавшая признаний, не очерствевшая еще в обыденных тяготах и хлопотах. Запомнила бы она их на всю жизнь. И навсегда сохранила бы в памяти горячую волну радости, захлестнувшую ее оттого, что раскрылось перед ней близкое сердце.
Но Виктор не произнес этих слов. Боялся показаться сентиментальным, смешным...
- Ты в город приезжай, - предложил он. - В кино сходим.
- Нет, там нарядные все. Лучше ты сюда приходи.
- А отец? Игорь говорит - он сердитый.
- Совсем нет! Только нелюдимый стал, как мама померла.
- Ты на него непохожа.
- А я в маму - белая... Ты нам книжки приноси. Тяте про пчел, а мне про научную фантастику. Как "Гиперболоид инженера Гарина".
- Все принесу. А ты завтра что будешь делать?
- Управлюсь по хозяйству - и на покос.
- Воскресенье ведь.
- Воскресенье зимой бывает... Только уж теперь не завтра, а сегодня, тихо засмеялась она.
- А ведь верно, - спохватился Виктор. - Отдохнуть тебе надо. Ну, до свидания. Днем увидимся на покосе.
- Притих зайчонок...
- Школу вспомнил? - встрепенулась она. - И я вспоминаю часто. Мы тогда каждый день виделись. Ты к экзаменам готовишься? Литературу выучил?
- Почти.
- Языком займись, - посоветовала она. - Приставки "при" и "пре" повтори. Путаешься ведь в них.
- Сделаем... Ты-то как управляешься?
- По утрам пораньше встаю. И отряд у меня хороший. Мальчишки неизбалованные, из детдома. Уведу их в лес, а сама за книгу.
Вдали запел горн, его приглушенные звуки мягко плыли в теплом воздухе, Настя вскочила, одернула сарафан.
- Ой, Игорек, мне пора. Это ужин. Может, ты подождешь? Или нет, иди лучше. А то заблудишься ночью... Ежа когда принесешь?
- Как поймаю.
- Буду ждать.
- Ты в город не собираешься?
- А что? - насторожилась она.
- Письмо передать нужно.
- Можно послать с шофером, Иваныч через день ездит.
- Вот с ним и пошли, ладно? - обрадовался Игорь. - Пусть Витьке Дьяконскому передаст. Мимо дома поедет...
Взглянув на Настю, осекся. Девушка нервно покусывала травинку, а глаза у нее были грустные-грустные.
- Ты... Ты для этого и пришел?
- Нет... То есть, да, - растерялся Игорь, - Проведать и письмо заодно.
- Скорее наоборот.
- Нет же, Настя, нет! Ну и глупая ты. Ведь письмо и по почте можно было отправить. Заодно я. - Игорь говорил горячо, он уже сам верил, что пришел не ради письма. Было жаль Настю. И черт его дернул! Отправил бы, действительно, почтой!
- Настенька, извини. Я и не думал, что ты обидишься...
- Что уж там... Давай конверт.
Она пошла по лесу, наклонив голову. Игорю было больно смотреть на нее. Знал, что и сам будет теперь мучиться, переживать. Но что сделать? Окликнуть, сказать хорошее слово? Какое, где его взять?
Возле старой березы Настя замедлила шаг, обернулась.
- Игорь, ты поскорей приходи, ладно?
- Завтра, - обрадовался он. - Сразу после обеда, На это же место.
- Хорошо. Жду тебя.
Она скрылась за деревьями. Красный сарафан мелькнул между стволами еще несколько раз и исчез среди кустов на опушке.
Шесть километров от лагеря до Стоялова Игорь пробежал за полчаса. В шалаше дяди Ивана вытащил из-под кучи вялой травы книги. Сел по-турецки, скрестив ноги, послюнявил палец и отсчитал десять страниц в учебнике истории, двенадцать в учебнике по литературе. Переложил закладки.
Сунув книги под мышку, степенно зашагал в деревню. По просьбе отца, дядя Иван каждый вечер проверял, сколько выучено. Если мало, ругал. Но Игорь нашел выход. Судя по закладкам, дело продвигалось успешно, и заниматься ему оставалось совсем немного. А по-настоящему - обе книги не прочитаны и до половины, а за русский язык совсем не брался. "Время еще есть. С завтрашнего дня нажму", - успокаивал себя Игорь.
Дома было пусто. Дядя Иван не вернулся с поля, ребята убежали на реку. В избе прохладно. Тетя Лена помыла полы, с песком потерла доски. Они стали желтые, будто восковые. Ветер влетал в окно, шевелил ситцевую занавеску над полатями около печки. Из хлева слышался голос:
- Не балуй, не балуй... Вот я тебя, проклятая!
"Шик-шик, шик-шик", - били в ведро тугие струйки молока.
Минут через пять тетя Лена вышла во двор. Тыльной стороной ладони откинула волосы со лба.
- Ты здесь, бродяжка? Давно?
- Только-только.
- Умывайся, есть будем.
- Спасибо, не хочу. Вы не знаете, где мне ежа достать?
- Это еще зачем? - удивилась тетя Лена.
- Друг у меня натуралист. Всяких ужей, голубей разводит...
- На пасеку сбегай. Надысь Герасим Светлов жаловался - замучили, говорит, ежики. Только смотри, непоседа, завтра на коровьем реву разбужу, не выспишься.
- Ничего, я свое наверстаю, - крикнул Игорь уже со двора.
Пасека колхоза - полсотни ульев - на краю деревни, среди молодых лип. Герасима Игорь застал в маленькой избушке с низким потолком. Сильно, приторно пахло медом. На столе горкой лежали пористые соты в рамках. Пасечник, худой, с темным суровым лицом, мастерил крышку улья. Игоря выслушал молча, пощипывая узкую, клином, татарскую бородавку.
- Пойдем, - и первым направился к двери. На нем была старая, латаная-перелатанная синяя рубаха, широкие полотняные штаны с заплатами на коленях. Он заметно припадал на левую ногу.
"Трудно, наверно, с отцом таким", - подумал о Василисе Игорь. Ему было неловко идти рядом с хмурым пасечником. Хотел заговорить, да не знал о чем.
Пчелы кончили рабочий день, кучками копошились на летках. Лишь изредка появлялась запоздалая труженица, натруженная нектаром, тяжело уползала в улей. Одна с разгону ткнулась в рукав Игоря, упала на землю. Жужжала, пытаясь подняться, но не могла. Герасим поддел ее прутиком, подбросил в воздух.
- Трава оросела, крылья мочит, - коротко пояснил он.
Игорь, опасливо косясь на ульи, пробрался в середину пасеки, остановился возле старой яблони.
- Лезь.
Игорь вскарабкался на развилок, где отходили от ствола толстые сучья.
- Сиди и смотри. Увидишь - прыгай.
- А они часто приходят?
- Отбоя нет. Бегут на медовый дух.
Пасечник ушел. Устроившись поудобней, Игорь начал рассматривать ближние ульи. Деревянные аккуратные домики с покатыми крышами стояли на чурбачках, врытых в землю. Пчел на летках становилось все меньше, уползли внутрь, отдыхать.
Теплый сыроватый воздух казался тягучим от запаха свежего меда. Солнце село, густели сумерки. Свернулись цветы одуванчиков. Темный лес придвинулся ближе.
Скоро Игорю надоело сидеть на яблоне. Закралась мысль: а не посмеялся ли над ним пасечник, посадив на дерево вместо чучела? Потом будет рассказывать, какие недотепы эти ребята из города.
Взявшись рукой за сук, Игорь свесил ногу, намереваясь спрыгнуть, и замер в этой неудобной позе. Перед ульем зашевелилась трава, выкатился серый комочек. Повертев острой мордочкой, ежик привстал на задних лапках. Раздалось легкое фуканье - еж дунул в леток. Оттуда, потревоженные ветрам и ненавистным запахом, стремительно, со злым гуденьем, вылетели пчелы. Их появлялось все больше. Кучкой кружились они над землей, набросились на незваного гостя, облепили его. Еж свернулся в клубок, спрятал мордочку и вдруг резко встряхнулся. Пчелы посылались в сырую траву, забились в ней с тонким, звенящим звуком. Ежик подбирал их языком, то и дело отряхиваясь, сбрасывая на землю все новых и новых.
Игорь с удивлением и любопытством смотрел на маленького разбойника. А еж, насытившись, принялся кататься по земле, накалывая пчел на иглы, чтобы унести с собой. Как только Игорь прыгнул с дерева, зверек притаился, не двигаясь. Брать его сразу было опасно - слишком много пчел летало вокруг.
Прошло несколько минут. Ежик, успокоившись, пошевелился, высунул мордочку, сделал несколько шажков. Но стоило топнуть ногой, и он снова замер.
Когда скрылись в летке последние пчелы. Игорь снял рубаху, накинул на ежа и понес его к избе пасечника. Герасим, покуривая, сидел на бревне. В сумерках его лицо казалось совсем черным.
- Поймал! - сказал Игорь.
- Видел, что творят? Каждый вечер по два, по три являются. Беда! А как перевести - не знаю.
- Убиваете их?
Герасим помолчал, пожевал самокружу, потом спросил:
- А ты убьешь?
- Нет. Жалко.
- Вот и я... Ребятишкам отдаю или отношу в сад, на тот конец деревни. А они обратно бегут. - Герасим поднялся. - Погляжу, нет ли еще там...
На другой день еж был доставлен в пионерский лагерь. А вечером Игорь снова переложил на десять страниц вперед закладки в нечитаных учебниках.
11
Решение поступить на исторический факультет возникло у Игоря не случайно. Он любил историю, но не тот набор фактов и дат с обязательными выводами, которые преподносятся школьной программой. Учебник он раскрывал неохотно. Он любил историю человека, жившего на земле десятки тысяч лет, историю живую, наполненную борьбой и страданиями.
Узнав от стариков, что в подземном ходу от соборной горы к реке находили когда-то шлемы и кольчуги, Игорь организовал экспедицию. Было это прошлой весной. Пошли вчетвером, захватив лопаты и фонари. По провалам в почве разыскали ход. Рыли до позднего вечера, но ничего не попалось. Зато на следующий день нашли пожелтевший череп. Игорь решил, что это останки одного из защитников Одуева, павшего в бою с войском Ягайлы. Но сторож соборного кладбища обругал ребят, назвал их святотатцами за то, что они подрыли снизу могилу купца Шафранова и осквернили прах в бозе почившего гражданина. Престарелая дочь Шафранова заявила в милицию. Дома Игорю основательно влетело.
В десятом классе он перечитал много книг. Особенно увлекся историей первобытного общества - очень уж интересными показались ему труды профессора Равдоникаса...
Когда стояловские мальчишки рассказали, что весной после половодья видели на берегу речушки Малявки "огромадную" кость, не смог Игорь удержаться от соблазна еще раз испробовать свое счастье.
К середине лета Малявка почти пересохла: в зеленом коридоре из ивняка спокойно тек ручей в два шага шириной. Кое-где виднелись омуты, заросшие осокой. Одна кость исчезнувшего гигантского животного попасть сюда не могла. Мамонт или носорог провалился в яму, его засыпало сверху. По мнению Игоря, здесь можно было разыскать остатки скелета. А это же небывалый случай - скелет мамонта в центре европейской части России!
Мальчишки показали место. Игорь сбросил рубашку и брюки, взялся за лопату. Поглазев на него, ребята нашли себе занятие поинтересней: принялись строить запруду. А он, делая небольшие перерывы, копал до тех пор, пока не услышал над головой насмешливый голос:
- Эй, крот! Пуп земли еще далеко?
Сверху свалился на него Сашка, румяный, толстощекий, веселый. Следом Виктор. Наступая с двух сторон, толкали плечами.
- Как гостей встречаешь?
- Оркестра почему нет?
- Не ждал, братцы, - отбивался Игорь. - Помилуйте. Замолю грех!
- Ты чего ищешь тут? Клад, что ли?
- Мамонта.
- Да ну! - удивился Фокин. - Он же дохлый, зачем тебе?
- Суп варить!
- Небось задубел - не разваришь!
- Ладно, Игорек, обождет наука, - сказал Виктор. - Мойся да пойдем отсюда.
На Дьяконском - белая безрукавка, новые ботинки. Сашка в рубашке-косоворотке под кавказским наборным ремнем. На ногах - хромовые сапожки.
- Чего разрядились? Праздник сегодня? - спросил Игорь, умываясь в ручье.
- Суббота. В деревне вечерка будет, нам все известно.
- Ну, ладно, - усмехнулся Игорь. - Я еще понимаю Виктора, а ты-то, Саша, на что рассчитываешь?
- Я? - Фокин омочил водой волосы, достал из кармана зеркальце, подмигнул сам себе. - Я уже такую красавицу присмотрел - эх! Спляшешь каблуки на бок. Ты, волк лесной, девчата на тебя жалуются. Парней мало, а этот, городской, нос, дескать, воротит. А ты знаешь, как Витька сюда шел? Скорость - тридцать километров в час. И притом пел. Ты же знаешь, какой у него голос. А я - музыкант! - его слушал!
В лесочке выбрали место, где гуще тень, прилегли среди резных листьев папоротника. Сырой и прелый держался здесь воздух.
- Какие у вас новости, в большом свете? - спросил Игорь.
- Темный ты человек, - засмеялся Фокин. - Мамонтов из земли выковыриваешь, а сам ми черта не знаешь. Объясни ему, Витька.
- Литва, Латвия и Эстония вошли в Союз Советских Республик.
- Как? -приподнялся Игорь.
- А так! По желанию народа. Их правительства обратились с просьбой в Верховный Совет.
- Шутишь?
- А похоже?
- Не-е-ет! - Игорь смотрел в глаза Виктора. - Но ведь это же здорово, а? Что они - игрушечные государства. Кто хочет, тот и сшамает. А теперь тронь попробуй! И раньше одной страной жили. Свои ведь люди-то.
- Важно еще, что граница на запад передвинулась. К самой Восточной Пруссии. В случае войны - знаешь...
- Ну, спасибо за новость, братцы! По такому случаю закурить дайте, что ли!
- А маме не пожалуешься? - съехидничал Сашка. - Младенца портим.
Игорь прикурил неумело, папироса тлела с одного бока.
- И вообще должен тебе заметить: наше время - рай для историков, сказал Дьяконский. - Что ни день, то событие мирового масштаба.
- Слушайте, ребята, я с тоски умру, - взмолился Фокин. - Как где два человека сойдутся - о политике языки чешут.
- Саша, у тебя сказывается недостаток образования, - холодно заметил Виктор.
- А у тебя избыток. Ты и на гулянке об этом говорить будешь?
- Не знаю. Ни разу не был, не представляю. Что там делать, о чем говорить? А сходить все-таки надо, - вслух размышлял Виктор. Голос его звучал мягко и был очень похож на голос Ольги...
На площадке за околицей, где обычно устраивались вечерки, собрались ребята и девушки. Парией было немного, все зеленая молодежь, лет по шестнадцати-семнадцати. Кто постарше - служили в армии или разъехались по городам.
Ребята сбились в кучу возле четверых, резавшихся в карты. Многие были босиком. Присутствие хорошо одетых горожан, куривших папиросы, смущало их. Они держались отчужденно. С явным любопытством разглядывали Дьяконского: кто-то уже пустил слух, что он сын расстрелянного генерала. Виктор чувствовал себя неловко.
Один Сашка был, как рыба в воде. Уселся на бревно между двумя курносыми толстушками, лущил семечки и натаптывал что-то своей соседке.
Дьяконский нет-нет да и повернется назад, посмотрит, не идет ли Василиса. А она появилась совсем с другой стороны, от пасеки. Шла, обнявшись с подругой.
- Здравствуй, - радостно улыбнулся Виктор.
Девушка прошла мимо, ничего не оказала, только головой кивнула в ответ. Щеки у нее пунцовые, то ли от смущения, то ли от быстрой ходьбы. Остановилась в стороне.
- Что это она? Сердится? - шепотом спросил Виктор.
- Порядок такой. До танцев парни и девушки врозь.
На Василисе - черная широкая юбка в крупную складку. Полотняная кофточка, вышитая красными крестиками по вороту и на рукавах, велика ей и немного пузырится на плечах. Платок надвинут по-бабьи, низко. Под белыми кончиками платка горят на шее мелкие ягодки бус.
- Витька, чего мы тут торчим, - сказал Игорь. - Пойдем в карты резанемся. А то домой двину.
- Погоди, погоди... А я как же?
- Ты с Сашкой.
- Он уже невменяем, не видишь разве...
Минут через десять пришел, наконец, гармонист, маленький паренек с очень серьезным лицом, в огромной зеленой фуражке. Вместе с гармонистом четверо ребят из Дубков. Выделялся среди них самый старший, широкий в плечах и, видимо, сильный парень в хорошем синем пиджаке. Военные галифе заправлены в сапоги. На голове - густая копна рыжих, почти красных волос, чуб навис над глазами, мешает смотреть. Крупные медные веснушки запятнали лицо.
Проходя мимо Виктора и Игоря, парень усмехнулся, тряхнул волосами.
- Наше вам с кисточкой!
Уверенно, вразвалку двинулся дальше. Глядя в его широкую спину, Игорь пояснил:
- Это Лешка Карасев, тракторист. Рыжим его зовут. Восемь девок, один я - первый парень в округе.
Между тем Карасев одарил конфетами девчат, перед парнями щелкнул портсигаром. Ребята потянулись за папиросами.
- Чегой-то скушно, девушки? - Голос у тракториста громкий, хозяйский. - Али вы тут без музыки приуныли? Дай-ка мне, Митя!
Взял гармонь, пальцы ловко прошлись по ладам. Парни побросали карты, девчата потянулись поближе.
- Эх! - гахнул Лешка и заиграл веселую плясовую.
Маленький Митя будто ждал этого. Сдвинул назад козырьком фуражку, пошел вприсядку, высоко вскидывая колени. А лицо такое серьезное, будто делал важное дело.
Сашка Фомин чертом выскочил в круг, оттеснил паренька. Митя стушевался, отошел с площадки. Гармошка смолкла.
- Ну, чего там? - повернул Сашка взлохмаченную голову.
- Погодь, - угрюмо сказал Карасев. - Ты чего, дубковских переплясать хочешь?
- А сколько вас на фунт сушеных дают?
Лешка Карасев не ответил, небрежно бросил на руки девушке пиджак, отдал гармонь Мите, пригладил ладонями огненные кудри. Пошел медленно, расставив руки, будто шире раздвигая круг. Фомин, заложив руки за шею, откинувшись назад корпусом, отбивал чечетку на месте. По лицу видно было встревожен. Поймав его взгляд, Игорь улыбнулся ободряюще: держись, дескать, мы рядом.
Музыка ускорилась так, что идти было уже невозможно. Карасев пустился вприсядку. Сашка хитрил, берег силы, все еще отбивал чечетку, хлопая ладонями по голенищам сапог.
- Жги, Митя!
Гармонист так рванул меха, будто хотел надвое разорвать гармошку. Перед глазами мелькали то лицо Сашки, то чуб тракториста. Гулко били о землю подошвы сапог.
- Эх, эх, эх, эх! - неслось с круга, и трудно было понять, чей это голос.
Гармонист сбавил темп, все оглянулись: почему? В круг, чуть подобрав длинную юбку, плечом вперед входила Василиса. Ступала мелкими, неприметными шажками - казалось, плывет под музыку, откинув назад голову на тонкой шее.
Сашка остановился, отошел, пошатываясь, к ребятам. Карасев продолжал плясать, потряхивая чубом, оскалив в усмешке зубы. Пятился, отступая перед Василисой. А та плыла, будто не замечая его. Пушистые концы кос, как живые, трепыхались за спиной. Сдернула с головы платок, махнула перед собой.
Ой, стоит гора, гора высокая,
А на той горе четыре сокола...
Голос у нее высокий, звенящий, но приятный для олуха. Пела, неотрывно глядя на Виктора.
Четыре сокола и соколеночек,
Четыре сокола и мой миленочек...
Дьяконский стиснул руку Игоря. Возле Василисы во всю силу трамбовал ногами землю Лешка, стараясь привлечь внимание девушки. И едва смолк ее голос, крикнул:
- Митя!
Гармонист сменил мелодию, Карасев запел хриплым баском:
Пароход идет по Волге,
Дым по ветру стелется,
Девка едет без билета
На любовь надеется!
Василиса повела плечами, накинула на них платок, держась руками за концы, прошла полкруга, повернулась к Лешке и ему:
Нету света, говорят,
Нету электричества,
Нету качества ребят
Не надо и количества!
На лице Карасева - нагловатая усмешка. Придвинувшись к девушке, почти наступая ей на ноги, пропел вкрадчиво, не в лад музыке:
Что ты ежишься, корежишься,
Пощупать не даешь?..
И громко, почти зло:
Будешь ежиться, корежиться,
Нещупанной уйдешь!..
- Дурак! - вспыхнула Василиса, толкнув его локтем в грудь.
Повернулась резко и пошла к бревнам. Лешка развел руками, подмигнул парням. Остановился возле Сашки Фомина, щелкнул портсигаром - пусто.
- Дай закурить... Видел кралю? Ломается. Прошлый раз в луг идти не схотела.
У Виктора - злое, перекошенное лицо. Опустив руку на плечо Лешки, рывком повернул к себе. Тот едва удержался на ногах от неожиданности.
- Не балуй!
- За что девушку оскорбил?
Карасев пожевал неприкуренную папиросу, перебросил ее из угла в угол рта.
- Это по-вашему, по-городскому, - оскорбил... А у нас сколько хочешь... Ну, пусти.
Дернулся, стараясь освободить плечо, но Виктор держал крепко, не мигая глядел в нагловатые глаза Карасева.
- Девушку обидел, герой юбочный... Меня обидь...
- Испугал!
- Такого-то смелого?!
Их окружили ребята. Игорь на всякий случай подвинулся ближе, кивнул Фокину.
Музыка смолкла. Слышалось тяжелое дыхание сгрудившихся парней.
- Гля, ребята, чего он прилип! - крикнул Лешка.
Ему не ответили. Стояловские смотрели на него недружелюбно, у многих, знать, были свои счеты с ним.
- Ну, герой, - усмехнулся Дьяконский. - Отойдем в сторонку, поговорим.
- Мне и тут неплохо.
Из толпы ребят кто-то сказал зло:
- Трусит... Небось не трусил, когда двое на одного...
- Не бреши там, - рванулся Лешка, но Виктор нажал на его плечо так, что он перегнулся.
- Собака брешет, да ты с ней, - ответил тот же голос.
- Я вот приду с нашими.
- А ты сейчас! Слабо?
Дьяковский отпустил наконец Лешку.
- Хватит болтать. И заруби на носу: будешь похабничать - выставлю с треском. Понял?
- А ты чего взъелся? Тоже мне, милиционер выискался, - хорохорился Карасев.
Фокин обнял тракториста за талию, сказал весело:
- Пляшешь ты лихо, а котелок твой рыжий - пустой. Культуры тебе, друг, не хватает.
- На что она мне?
- Девчата любить будут.
- И так любят, - махнул рукой Лешка.
Не глядя на Виктора, предложил:
- Замнем это дело, что ли? Перекурим - и баста.
- Пошел к черту.
Виктора окружили стояловские ребята. С ними он и закурил, сев и а бревно.
- Ты правильно его срезал, - чуть заикаясь, говорил паренек в тапочках и а босу ногу. - Они тут прошлый раз наших двоих прогнали. А в Дубки хоть не показывайся.
- Хватит об этом. Что-то гармошки не слышно?
- Домой дубковские подались.
- Ну, и скатертью дорога.
Лешка Карасев, накинув пиджак, шел к лесу. За ним с явной неохотой семенил гармонист.
- Эй ты, папашин сынок! - донесся голос Карасева. - Погоди, еще встретимся на узкой дорожке! Отца шлепнули, а тебе морду свернем.
Виктор бросился на голос, но из темноты послышался быстрый топот ног дубковские убегали.
- Не догнать, - остановил Игорь.
Дьяконский сразу как-то обмяк, у него подрагивали уголки губ.
- Ну, не порть себе настроение. Плюнь на него. Негодяй ведь - лежачего бьет.
- Я - лежачий?
- Поговорка такая, - смешался Игорь. - Издалека он. Как камнем в спину.
- Не выкручивайся, правильно сказал.
- Да брось ты все это. Петь пойдем.
Дьяконский вздохнул, потер подбородок и сказал тихо:
- Ладно, пойдем петь, ничего не поделаешь.
Первым незаметно исчез с вечерки Саша Фокин. Исчез не один - вместе с приглянувшейся ему толстушкой. Игорь отправился провожать чернявую девчонку, смешливую и подвижную. Пока шел по огородам за избами, она, будто ненароком, задевала его плечом, говорила и говорила без умолку. А когда он начал прощаться, почему-то обиделась и убежала, даже не сказав "до свидания".
Дольше всех сидели на бревнах Виктор и Василиса. На другом конце деревни девушки пели песни, но звучали они все тише, все слабее. Расходились по домам намаявшиеся за день певуньи.
- Пора по домам, - предложила Василиса.
Изба ее была близко. Остановились возле плетня. Виктору не хотелось уходить, переминался, думая, как оттянуть расставание.
- Ты спешишь?
- Не очень, - настороженно ответила она.
- Может, пройдемся еще?
- Лучше во дворе посидим.
Она открыла калитку, вошла первой. Во дворе темнота густая, непроглядная. Над головой шелестит листва.
- Сюда вот. - Девушка взяла его за руку, подвела к скамейке. - Садись.
Виктор не выпустил ее пальцы. Длинные и гибкие, они были грубоваты, шершавы, на них шелушилась кожа. Василиса затихла, сидела осторожно, бочком.
- Ты смелая, - сказал он. - Родители не заругают?
- Некому ругать. На пасеке тятя.
- А мама?
- Умерла.
- Вот что... Ты одна, значит?
- Два братика... Они маленькие. Молока налились и спят.
- Хозяйство на тебе? И не учишься?
- Когда же? - вздохнула девушка. - В техникум я хотела. Похвальная грамота у меня... Да разве отец управится? Ребята, корова, куры, двух поросят держим.
- Не отпускает он?
- Я и не просилась. Вот ужо подрастут малые... "И кофточка велика, и юбка. Мамино носит", - подумал он, грея между ладоней холодную руку Василисы.
Многое хотел бы Виктор доказать ей, первой девушке, которую он провожал ночью, с которой остался наедине. Так случилось не потому, что раньше никто не нравился ему. Были хорошие девушки в школе, в их классе. Но Виктор всегда чувствовал, что на нем лежит клеймо сына Врага народа, он не мог вести себя так же свободно и просто, как другие ребята, боялся нарваться на оскорбление, на неприятность. Какие родители позволят своей дочке дружить с запятнанным человекам, перед которым закрыты дороги в будущее?
Виктор держался замкнуто. Знал, что впереди у него трудная жизнь, в которую надо идти одному или с очень верным другом. И ему казалось теперь, что таким другом может быть только Василиса.
Сейчас Виктору хотелось сказать, что скоро уедут Игорь и Саша и не останется у него близких людей. Если она полюбит его, он будет верен ей всегда, всюду, сделает все, чтобы она была счастлива. И ему будет хорошо и легко, если эта маленькая шершавая рука всегда будет с ним.
Может, таких, идущих от сердца слов и ждала от него девушка, никогда не слышавшая признаний, не очерствевшая еще в обыденных тяготах и хлопотах. Запомнила бы она их на всю жизнь. И навсегда сохранила бы в памяти горячую волну радости, захлестнувшую ее оттого, что раскрылось перед ней близкое сердце.
Но Виктор не произнес этих слов. Боялся показаться сентиментальным, смешным...
- Ты в город приезжай, - предложил он. - В кино сходим.
- Нет, там нарядные все. Лучше ты сюда приходи.
- А отец? Игорь говорит - он сердитый.
- Совсем нет! Только нелюдимый стал, как мама померла.
- Ты на него непохожа.
- А я в маму - белая... Ты нам книжки приноси. Тяте про пчел, а мне про научную фантастику. Как "Гиперболоид инженера Гарина".
- Все принесу. А ты завтра что будешь делать?
- Управлюсь по хозяйству - и на покос.
- Воскресенье ведь.
- Воскресенье зимой бывает... Только уж теперь не завтра, а сегодня, тихо засмеялась она.
- А ведь верно, - спохватился Виктор. - Отдохнуть тебе надо. Ну, до свидания. Днем увидимся на покосе.