Больница «благие» или какие там еще «намерения», это я узнаю, — двухэтажное здание, вытянутое в длину чуть ли не на милю, напоминающее конюшню. Выкрашенное в зеленый цвет, оно сливается с сосновым бором, и это как-то скрадывает архитектурное уродство.
Луки остановился у ворот. Я вышел и минут десять блуждал, пока не нашел вход.
Запах больниц действует на меня угнетающе, а в этом приюте был еще какой-то дополнительный отвратительный и стойкий запах, вызывающий тошноту. Помещение, очевидно, не проветривалось со времен гражданской войны.
Сестры милосердия сновали туда-сюда и, что самое интересное, все были одеты в монашеские мешки. Прямо монастырь. Одна из монашек подошла ко мне и, видя мою растерянность, спросила:
— Вы пришли кого-то навестить?
— Да. Только не больного, а врача. Я хотел бы повидать доктора Фаррела.
Она невинно смотрела на меня глазами, в которых было написано крупным шрифтом: «Постель».
— Я вас провожу, мистер. — Она опустила глаза, которые выдавали все ее тайные желания.
Мы миновали несколько узких, плохо освещенных коридоров с бесконечным количеством дверей по обеим сторонам, пока не достигли той, которая нужна. Прибитая табличка «Доктор Фаррел» убедила меня в этом.
— Как о вас доложить, мистер? — спросила моя провожатая.
— Доктор Дэйтлон. Он, должно быть, слышал обо мне.
— Подождите секундочку. — Она улыбнулась и скрылась за дверью.
Из— за угла появились еще две святоши. Они везли каталку, на которой кто-то лежал, закрытый с головой белой простыней. Мне пришлось прижаться к стене, чтобы пропустить их. Когда они поравнялись со мной, мне в лицо ударил жуткий терпкий запах. Я задержал дыхание, испугавшись, что меня может стошнить. Взглянув им вслед, я увидел длинную черную косу, свисавшую до пола из-под простыни. Кожа моя покрылась изморозью. Траурный кортеж свернул за угол, и я выдохнул воздух.
Дверь открылась, вышла моя благодетельница.
— Доктор Фаррел ждет вас, доктор Дэйтлон, — произнесла она так, будто вручала мне медаль.
Странно прозвучало сочетание «доктор» и «Дэйтлон», примерно так же, как «горчица» и «шоколад». Я вошел в распахнутую дверь и очутился в небольшом кабинете, сплошь заставленном шкафами с книгами и медикаментами.
За столом сидел долговязый, жилистый, словно натянутый канат, мужчина с тяжелым и острым, как гвоздь, носом. Его волосы были ни седыми, ни черными, ни рыжими, ни каштановыми — там было всего понемногу и разной длины. Месяца два по крайней мере к ним не прикасались ни расческа, ни щетка Они топорщились, как грива старого льва из бродячего цирка.
— Чем могу быть полезен, коллега? — спросил он, вставая и протягивая мне узкую длинную костяшку.
Я подошел к столу, и мы обменялись рукопожатием. Не дожидаясь приглашения, я сел на стул и пошел напролом, не давая ему опомниться:
— Не буду отнимать у вас много времени, доктор Фаррел, а приступлю сразу к делу. Моя лаборатория разработала чудодейственную сыворотку, способствующую уничтожению туберкулезных палочек. Сейчас мы находимся на стадии завершения работы и нам необходимо провести серию экспериментов. Собственно, это и привело меня к вам.
Фаррел внимательно слушал, постукивая пальцами по столу.
— Простите, доктор, но почему вы обратились именно к нам? Мы ведь расположены достаточно далеко от Лос-Анджелеса?
— Не буду утверждать, что единственная причина — необычное название вашей клиники, хотя именно оно остановило на себе мой взгляд, когда я просматривал справочник. Я навел справки о вашей больнице, и мне показалось очень важным, что ваша обитель принимает на свое попечение всех обездоленных. В основном ваши пациенты — одинокие люди.
— Совершенно верно. Мы существует за счет пожертвований благотворительных обществ и состоятельных граждан нашего штата, которым судьба бедных граждан небезразлична…
— Это очень важно. Как вы знаете, любой эксперимент требует согласия родственников. В данном случае мы можем избежать этой процедуры. Кстати сказать, больному можно не говорить о проводимом опыте.
— Но это же противозаконно.
— Все это ясно, доктор Фаррел, но могу вас заверить, что сыворотка не принесет вреда здоровью пациента. Зато в случае удачи мы дадим вам первым экспериментальную партию. Подумайте об этом. Вы прославитесь на всю страну. К вам будут записываться в очередь… Мы составим договор… Ну, скажем, на год. Вы поднимете на ноги сотни обреченных и завоюете высокий и непоколебимый авторитет.
Наступила долгая пауза. Я ждал. Фаррел смотрел в окно, доставив мне сомнительное удовольствие любоваться его профилем.
Я был уверен, что тщеславие победит рассудок.
Плевать ему на больных. Он готов на любую аферу — лишь бы прославиться. Мечта любого клерка периферии, а может быть, и…
— Когда вы хотите начать опыт? — спросил он наконец.
— Примерно через неделю, — сказал я деловым тоном.
— Что в этом случае требуется от меня!
— Содействие. Я пришлю к вам двух моих ассистентов. Они привезут сыворотку и всю документацию.
— Хорошо. Что еще?
— Мне бы хотелось посмотреть и познакомиться с кем-нибудь из ваших больных. С таким, на которого вы уже махнули рукой. Начать надо именно с такого. Не будем рисковать.
Фаррел встал и чуть не пробил потолок макушкой. Подошел к одному из шкафов и достал солидную кучу папок.
— Вот, посмотрите, это то, что вас интересует. Все эти пациенты не имеют родственников, и помочь мы им бессильны. Им прекратили выдавать медикаменты и готовят к выписке.
Он сложил всю эту груду передо мной на столе. Я напустил на себя серьезный вид и начал перелистывать папку за папкой, пока, наконец, не наткнулся на ту, которую искал.
— Что вы скажете о Марион Маршалл? — спросил я, делая вид, что понимаю запись, нацарапанную по-латыни.
— Третья стадия закрытого туберкулеза. Левое легкое атрофировано. Три, максимум четыре месяца. На днях мы ее выписываем.
— Я бы хотел взглянуть на эту женщину. Мне важно знать ее психологическое состояние. Это имеет немаловажное значение.
— Нет ничего проще. Идемте, я провожу вас к ней.
Мы встали и вышли из кабинета. Тусклый коридор вновь начал давить на меня, как многотонный пресс на спичечный коробок. Несколько минут мы блуждали в лабиринтах больницы, пока Фаррел не ткнул костлявой рукой в одну из дверей.
Крохотная келья с узкой кроватью, на которой лежала неподвижно молодая женщина Если бы ее зрачки не перебегали с моего лица на лицо врача и обратно, я решил бы, что передо мной труп.
— Мисс Маршалл, доктор Дэйтлон хотел с вами поговорить. Доктор — специалист в области легочных заболеваний. Будьте с ним откровенны, — сухо произнес Фаррел и вышел из палаты.
Девушка смотрела на меня, как утопающий, которому подали руку.
Мягко ступая по дощатому полу, я подошел к кровати и сел на табурет. На маленьком столике возле окна стояла ваза с пышными хризантемами и блюдо с фруктами.
— Как вы себя чувствуете, мисс Маршалл? Есть какие-нибудь жалобы? — тихо спросил я и подарил ей одну из своих самых неотразимых улыбок.
Она тоже улыбнулась, и я с горечью отметил, что ее кожа белая, как постель, в которой она лежала.
— Сейчас лучше. Раньше было совсем плохо. Мне кажется, я пошла на поправку.
— Приятно слышать. От настроения человека многое зависит. Оптимизм — неплохое лекарство, он делает чудеса Возможно, скоро вы сможете гулять. Вам необходим свежий воздух.
— О, да! Мисс Райн мне уже говорила об этом.
— Простите, а кто такая мисс Райн?
— Чудесная девушка Она работает сиделкой, но только это слово ей совсем не подходит. Она так добра и внимательна, настоящая сестра милосердия. Иногда мне кажется, что она моя кровная сестра.
— Я очень рад, что за вами хорошо ухаживают.
— Обо мне никто никогда так не заботился. Как мне дорого живое человеческое участие! Да еще здесь, где страдания, долгая хворь и смерть притупляют все чувства Где каждый занят только собой. А ведь какое счастье ожидать человека, заботящегося о тебе, принимать маленькие знаки внимания и доброты! Я уже простилась с жизнью, и вот теперь появилась надежда, что жизнь не кончена Излечение возможно.
— Вы правы, мисс Маршалл. Доктор сказал, что курс лечения завершен. Или вам предложили иные препараты?
— Нет, меня выписывают. Мисс Райн уговорила своего дядю, он очень влиятельный человек, отправить меня в санаторий в Швейцарию. Я уже отдала документы на оформление.
— Швейцария действительно целебная страна Но ведь поездка обойдется очень дорого. У вас есть накопления?
— Увы! У меня ничего нет. Дэзи все обещала устроить. Все, что у меня есть — это небольшой домик У моря. Его придется продать. Мой адвокат обещал заняться этим.
— У вас есть родственники? Может быть, они помогут вам?
— Нет. Я ведь приехала в Штаты из Канады, когда умерла моя мать. Работала гладильщицей, чтобы купить этот домик. Иногда приходилось работать по двенадцать часов. Тяжелый труд. Там я заработала в придачу эту кошмарную болезнь. — Она тяжело вздохнула — А теперь мне кажется, что жизнь начинается снова. Как хорошо, что есть еще добрые люди.
Мне было искренне жаль эту девушку. В чудо верят, как правило, самые несчастные, больше всех обиженные судьбой. Мне стало не по себе и захотелось побыстрее уйти.
Я не сентиментален, но всему есть предел.
— Надеюсь, все будет хорошо, мисс. Ваша бодрость духа меня радует. Отдыхайте, не буду больше утомлять вас.
— Что вы, доктор, вы очень добры. Я рада, что обо мне помнят.
— Я встал.
— Мне нравится, как вы держитесь. Всего наилучшего.
Доктор Фаррел поджидал меня в холле.
— Ну как? — спросил он.
— Эта женщина не подойдет нам. Она психологически не подготовлена. В следующий раз мы подберем другую кандидатуру.
— Здесь хватает кандидатов. Будьте уверены.
Мы простились, и я с облегчением вышел на свежий воздух. Минут десять я прочищал свои легкие, прогуливаясь по парку, затем направился к машине.
Америка уже привыкла к тому, что все страны мира поставляют ей самых различных представителей своей фауны, и Маршалл не была исключением. Стоило ли уезжать из Канады, чтобы приобрести смерть в Соединенных Штатах?
Еще один выходец из чужой страны — Лукино — сидел за рулем и читал маленькую книжицу. Когда я прогулочным шагом подошел к машине, то с удивлением заметил, что насвистываю похоронный марш Шопена…
— Поехали на свидание с Бэном, Луки. Возможно, он уже ждет нас.
Итальянец положил книжку на сиденье и запустил двигатель.
То, что он читал, оказалось Библией в черном бархатном переплете.
Еще один ущербный, подумал я, извлекая из кармана серебряный портсигар, подаренный мне поклонником всех моих талантов. По странному совпадению, этот поклонник носил то же имя и фамилию, что и я.
— Вы лютеранин или протестант, Луки? — спросил я от нечего делать.
— Католик. А зачем вам это?
— В наше время кажется странным видеть молодого человека с молитвенником в руках.
— Для меня странно, что сейчас все стали безбожниками. В религии — утешение. Это отдушина, если хотите. Люди одиноки и поэтому порочны, они ни во что не верят, им тяжело. А с Богом душе легче.
— Целая философия. Но если таково ваше кредо, то зачем вы носите револьвер под мышкой?
— Это моя работа. Я должен зарабатывать деньги, чтобы прокормить больную мать и себя.
— И в нужный момент прострелить кому-нибудь лоб, потом помолиться за бедолагу. Библия ведь всегда при вас. Сколько вам платит Мекли за ваши труды?
— Двадцать пять долларов в день. Не очень много. Маленькие одинокие доллары.
— Одинокие?
— Как маяки.
— Сегодня целый день все рассуждают про одиночество. Как сговорились.
Я выбросил окурок в окно и замолчал.
Крошечный бар «Пингвин» походил на опустошенную керосиновую лавку начала века. Здесь парили все мыслимые и немыслимые запахи, но только не запах еды. Очевидно, поэтому он пустовал. Единственный посетитель — Бэн. Он исцелялся пивом и затуманенными глазами осматривал грязную, в красную клетку скатерть. Я заказал себе джин с тоником и присоединился к нему.
— Какие новости? — спросил я, когда он соизволил перевести взгляд на меня.
— Все в порядке. Она живет в заброшенном районе у моря.
— Подробнее можно?
Он достал из кармана листок, на котором был написан адрес, и протянул его мне.
— Бывшая рыбачья гавань, — пояснил он, — там сейчас помойка Вдоль берега стоят десятка два лачуг. Одна из них принадлежит Марион Маршалл.
— Что с фотографией?
На этот раз Бэн залез в задний карман брюк, достал конверт и положил на стол. Я вскрыл конверт. В нем лежали три фотографии той самой женщины, с которой я разговаривал час назад. Они были любительские, но с качественным и четким изображением.
— Как вам удалось их добыть?
— Залез в окно и взял, что нашел.
— А кроме снимков? Бэн усмехнулся в усы.
— Там один хлам. Ни документов, ни писем, ни денег.
— Вас не видели?
— Видели. Я сказал, что хочу купить какой-нибудь домишко. Ребята, местные рабочие, которые живут там, указали мне на дом Маршалл и объяснили, что он будет продаваться. Вас это интересует?
— Это мне известно. Нужен человек, который не переваривает окружного судью Дагера. Но этот человек не должен быть сошкой. Вы можете найти такого?
— А чего его искать? Бывший окружной судья и есть тот человек. Кому понравится, когда его выметают с насиженного местечка? Сейчас он заправляет архивом в местном «департаменте», — Бэн ядовито хихикнул.
— Вы хорошо информированы.
Мне показалось, что бывший судья уже наступил на мозоль Бэну.
— Мне за это платят.
— Двадцать пять долларов в день? Маленькие одинокие доллары, как маяки?
— Это не имеет значения. Чем я еще должен заняться?
— Пока все. Если мне что-нибудь понадобится, я передам с Джерри. Как зовут бывшего судью?
— Веллер Куин.
Я забрал адрес, фотографии и ушел, оставив Бэна наедине с пивом.
На следующее утро я привел себя в порядок, хорошенько выбрив щеки и почистив свой лучший из четырех костюмов. Я долго подгонял стрелки на брюках и сдувал пылинки.
Осмотрев себя в зеркало, которое занимало половину прихожей, я нашел, что этот джентльмен вполне сносный тип и его можно принять за приличного человека, если, конечно, не заглядывать в кошелек.
В визитной карточке, которую вручил мне Дагер, говорилось, что он проживает на вилле «Долорес», но в ней не указывался точный адрес. Наверное, каждый приличный человек с деньгами, какого я и пытался из себя изобразить, должен знать это место.
Раздался звонок в дверь. На площадке стоял швейцар в униформе, пряча свою изумительную прическу под каскеткой.
— Мистер Брайтон, там пришел какой-то итальянец и утверждает, что он ваш шофер. Я в растерянности.
— Он сказал правду. Проводите его в гараж, пусть выгоняет машину. Я сейчас спускаюсь.
— Слушаюсь, сэр.
Он нырнул в кабину лифта. Через десять минут мы уже выехали с бульвара. Я передал свою визитную карточку Луки и спросил его, знает ли он, где находится вилла.
— Да. Это к северо-западу, милях в тридцати от Гаивота. Там целая цепь таких вилл. «Долорес» мы найдем без труда. У каждого поворота к морю есть указатель.
О'кей. Поднажми.
Дорога заняла чуть больше часа. Указатели пролетали один за другим, наконец, появился нужный: «Осторожно: частная дорога! Вилла „Долорес“. Прием по предварительной договоренности!»
Таковая у нас была, и мы смело свернули на гудронированную дорогу. Вдали виднелось белое помпезное здание. Нижнюю его часть загораживал высокий забор, увитый зеленым плющом.
У ворот Луки посигналил, и через минуту они открылись. Высокий негр поклонился нам и отошел в сторону. Мы въехали на территорию. Именно такой я представлял себе обитель миллионера: ухоженные клумбы с массой цветов, ярко-зеленые газоны, напоминающие бильярдный стол, посыпанная песком главная аллея и целый отряд китайцев садовников, копошившихся на солнцепеке. В таких дворцах женщины поднимаются по длинной изогнутой лестнице в гостиную, мужчины курят сигареты с монограммами и щелкают золотыми зажигалками, а прислуга таскает тяжелые подносы с бутылками и стаканами к плавательному бассейну величиной с озеро Мичиган, только более правильной формы.
Машина нырнула под пальмы и подъехала к главному входу обширной террасы с мраморными ступенями. Невысокий мулат в ливрее подошел к «бентли» и открыл мне дверцу. Я вышел. Не успел я осмотреться, как около дома выросла фигура Дагера. В легком белом костюме он был похож на картинку с обложки «Тайме». Хозяин шел мне навстречу с таким видом, словно мы были закадычными Друзьями и не виделись вечность.
— Дорогой Ник, как я рад, что вы приехали. Наше рукопожатие было долгим.
— Прошу в дом.
— У вас неплохие бытовые условия, Тэд, — заметил я, поднимаясь по ступенькам.
Он рассмеялся.
— Это дает мне возможность уединяться от мирских забот. Хотя не могу похвастать, что такие минуты выпадают часто.
Мы пересекли холл с небольшим фонтаном посередине и поднялись на второй этаж в гостиную. Обитые голубым шелком стены, паркет из дорогих пород дерева, сверкающий как зеркало, и бесконечное количество мягких кресел и ажурных столиков.
— Обед скоро подадут, не хотите ли пока выкурить сигару?
— Благодарю. Я привык к сигаретам.
Мы устроились в креслах у одного столика, уставленного разной формы бутылками с напитками на все вкусы.
— Что-нибудь выпьете?
— Виски, пожалуй, не повредит.
Дагер налил мне виски, предварительно бросив в стакан несколько кубиков льда, а сам предпочел коньяк.
Я сделал небольшой глоток и спросил:
— Скажите, Тэд, вам не бывает одиноко здесь? Он вновь рассмеялся.
— Нет, Ник. Я не одинок. Было бы страшно видеть мужчину моего возраста одиноким.
— Это меня и смутило.
— А вот и ответ на ваш вопрос. Он встал.
Я оглянулся и увидел входящую в дверь женщину. Не знаю, как мне удалось не пролить на себя виски. В роскошном бирюзовом платье с низким декольте, с прекрасно уложенными в замысловатую прическу волосами к нам приближалась Веда…
Ее глаза лучились мягким голубым светом, губы, чуть тронутые улыбкой, были влажными. Она не отрывала от меня взгляда.
— Познакомьтесь, — продолжал Дагер, — это моя супруга, Веда Дагер. — Он поцеловал ей руку. — А это мой друг, мастер игры в гольф, доктор Николе Брайтон.
От меня не ускользнуло, что брови Веды слегка приподнялись, но выражение ее лица не изменилось.
— Очень рада, мистер Брайтон, что вы посетили наше одинокое пристанище. Мой муж так занят работой, что гость для нас — большая радость. Такое событие можно приравнять к празднику.
— Страшно подумать, миссис Дагер, что такая женщина, как вы, проводит дни в тоскливом одиночестве. Это — преступление, Тэд! — Я с трудом оторвал взгляд от Веды, чтобы не наделать глупостей. — Нельзя же прятать такую красоту от мира даже в золотой клетке. Человечество вам этого не простит!
— Что вы, Ник! Моя супруга достаточно свободна. Могу добавить, что мир она балует своим присутствием чаще, чем меня.
В зал вошел слуга в голубой униформе и громко произнес:
— Обед на столе, господа!
— Прошу, Ник. Отведайте стряпню моего повара — Дагер жестом указал на раскрытую дверь.
Веда шла впереди, я за ней. Дагер замыкал шествие. Я не мог оторвать от нее взгляда. От ее волос, шеи и гибкой, узкой спины. В голове все перепуталось. Я совершенно забыл, зачем здесь нахожусь, зачем здесь Дагер. Мой мозг сверлил лишь один неотступный вопрос: почему мы не вдвоем с Ведой?
Я готов был отдать все на свете, только бы быть сейчас с ней… А потом пусть весь мир катится ко всем чертям!
На белоснежной скатерти с рельефным рисунком были поставлены приборы, цветы, подсвечники с горящими свечами.
— Веда, дорогая, усаживай гостя, а я пока сделаю необходимые распоряжения, — коротко сказал Дагер и прошел в одну из дверей.
— Прошу вас, садитесь, где вам покажется удобным, мистер Брайтон. — Веда взяла меня за руку и усадила рядом с собой.
— Веда? Это ты? Я не верю своим глазам. Неужели я вновь встретил тебя?
— Так как же тебя прикажешь называть, мистер аферист? — прошептала она, улыбаясь.
— Ты же знаешь. Если бы я только мог предположить, что Дагер твой муж…
— Тихо, Крис, успокойся. На твоем лице все написано. То, что ты собираешься делать с Тэдом, меня не интересует. Я развожусь с ним, и мне безразлично, что с ним будет дальше. Ты же знаешь, этот человек отравил мне жизнь.
— Как нам встретиться? Сердце мое неистово колотилось.
— Я сама найду тебя. Я видела твою визитную карточку у него на столе, но я тогда не знала, что это ты. Жди…
Двери распахнулись, и вошел Дагер, за ним следовал отряд лакеев с подносами.
— Пора приступить к трапезе. Честно говоря, я проголодался.
Он сел напротив, развернул салфетку и бросил ее на колени. Стол начал заполняться блюдами. Дагер комментировал:
— Форель в соусе из рейнвейна, ягненок с трюфелями, глухари с шампиньонами, паштет из угрей…
Всего я не запомнил.
Обед прошел за болтовней о разной чепухе, я старался быть обаятельным, насколько это возможно, держался непринужденно и даже пустил в ход пару избитых острот из лексикона Джерри, когда он трезвый.
После обеда Веда простилась с нами, сказав, что ее ждут мелкие заботы, и ушла. Дагер пригласил меня к себе в кабинет, куда нам принесли кофе и ликер.
Мы закурили, потягивая ароматный напиток, и после нескольких довольно старых анекдотов Дагер как бы невзначай спросил:
— Скажите, Ник, в вашей клинике проводят обследование?
— Какого рода обследования вас интересуют?
— Я имею в виду обследование человека для выдачи ему заключения о состоянии здоровья в страховую компанию.
— Разумеется. Такие заключения вправе выдать каждая более или менее крупная больница.
— Вы знаете, дружище… У меня к вам просьба…
— Какая?
Я хотел было закончить за него фразу, но не стал. Мекли действительно видел этого человека насквозь.
— Моя бывшая клиентка, очень приятная особа, хочет застраховать свою жизнь, — он заговорщицки улыбнулся, — надо бы пойти навстречу ее прихоти. Нельзя ли ей пройти медицинскую комиссию в вашей больнице? Просто я подумал, что это ускорит дело… Но если есть какие-то трудности, то…
— Это несложно, Тэд. Пусть ваша знакомая подъезжает в понедельник к десяти часам к клинике, я ее встречу. Мне так или иначе надо быть там по делам, заодно мы все устроим с комиссией… Да, только передайте ей, чтобы она взяла с собой документы.
— Да, да, конечно. Вы очень любезны, Ник. Я не предполагал, что подобная возможность возникнет так быстро.
— Пустяки. Не думайте больше об этом.
Дагер перешел на спортивную тему и наговорил кучу комплиментов как лучшему игроку в гольф из всех, кого ему приходилось встречать на спортивной площадке. Затем мы гуляли по парку и он показывал мне редкие сорта роз.
Уехал я около одиннадцати часов, мы долго прощались и договорились в следующую среду встретиться в гольф-клубе.
С сознанием выполненной задачи я возвращался домой. На моем лице блуждала улыбка, настроение было восхитительным. Главное, судьба вновь свела меня с Ведой. Теперь я буду жить ожиданием нашей встречи.
Луки передал руль швейцару, и я отпустил его к горячо любимой мамочке, а сам отправился домой. Приятная усталость гнала меня в постель.
Я вошел в квартиру и зажег свет. Гостиная выглядела так же, как полдня назад, не считая женщины, которая устроилась в кресле, поджав под себя ноги. Так возник странный сюрприз: силуэт в черном платье с медовыми волосами, разбросанными по плечам.
Я замер на пороге и пригляделся. Да. Это была, несомненно, она, Кэрол. Та самая красавица, которую я встретил в Вентуре, а разыскал на пляже. Не слишком ли много сюрпризов для одного дня?
— Входите, что же вы встали на пороге?
— Благодарю вас. Вы на редкость любезны.
Я прошел через комнату к бару. Не знаю почему, но настроение мое начало увядать. Налив себе виски на два пальца, я предложил выпить и незваной гостье. Она в ответ кивнула. Я подал даме бокал и присел на подлокотник кресла. Теперь она мне не казалась такой уж красивой, в ней появилось что-то неуловимо змеиное — и во взгляде, и в замедленных гибких движениях.
— Как вы попали сюда? — спросил я, рассматривая ее.
— Какое это имеет значение? Важно то, что я нашла вас, Крис. Уверяю, это было значительно труднее, чем попасть сюда. Будем считать, что я тосковала о вас.
— Глупости. Говорите, что вам нужно. Я устал и хочу спать.
— Спать? Может быть, составить вам компанию? В постели разрешаются девяносто процентов разногласий между мужчиной и женщиной. — Она рассмеялась серебристым смехом. Впечатление было такое, будто зазвенели разбитые блюдца.
— Зачем вы пришли? Я начал раздражаться.
— Я пришла по делу. У меня есть к вам ряд предложений.
— Сожалею, но сегодня не принимаю.
— Это не отнимет у вас много времени. И потом, я не принадлежу к химическим блондинкам, о чью кожу можно зажигать спички. К бывшим прачкам с костлявыми ручищами, острыми коленками и вялыми грудями. И думаю…
— Я не знаю, к кому вы принадлежите, и меня не интересует, что вы думаете. Меня интересует, как вы забрались в мою квартиру и что вам здесь надо.
Луки остановился у ворот. Я вышел и минут десять блуждал, пока не нашел вход.
Запах больниц действует на меня угнетающе, а в этом приюте был еще какой-то дополнительный отвратительный и стойкий запах, вызывающий тошноту. Помещение, очевидно, не проветривалось со времен гражданской войны.
Сестры милосердия сновали туда-сюда и, что самое интересное, все были одеты в монашеские мешки. Прямо монастырь. Одна из монашек подошла ко мне и, видя мою растерянность, спросила:
— Вы пришли кого-то навестить?
— Да. Только не больного, а врача. Я хотел бы повидать доктора Фаррела.
Она невинно смотрела на меня глазами, в которых было написано крупным шрифтом: «Постель».
— Я вас провожу, мистер. — Она опустила глаза, которые выдавали все ее тайные желания.
Мы миновали несколько узких, плохо освещенных коридоров с бесконечным количеством дверей по обеим сторонам, пока не достигли той, которая нужна. Прибитая табличка «Доктор Фаррел» убедила меня в этом.
— Как о вас доложить, мистер? — спросила моя провожатая.
— Доктор Дэйтлон. Он, должно быть, слышал обо мне.
— Подождите секундочку. — Она улыбнулась и скрылась за дверью.
Из— за угла появились еще две святоши. Они везли каталку, на которой кто-то лежал, закрытый с головой белой простыней. Мне пришлось прижаться к стене, чтобы пропустить их. Когда они поравнялись со мной, мне в лицо ударил жуткий терпкий запах. Я задержал дыхание, испугавшись, что меня может стошнить. Взглянув им вслед, я увидел длинную черную косу, свисавшую до пола из-под простыни. Кожа моя покрылась изморозью. Траурный кортеж свернул за угол, и я выдохнул воздух.
Дверь открылась, вышла моя благодетельница.
— Доктор Фаррел ждет вас, доктор Дэйтлон, — произнесла она так, будто вручала мне медаль.
Странно прозвучало сочетание «доктор» и «Дэйтлон», примерно так же, как «горчица» и «шоколад». Я вошел в распахнутую дверь и очутился в небольшом кабинете, сплошь заставленном шкафами с книгами и медикаментами.
За столом сидел долговязый, жилистый, словно натянутый канат, мужчина с тяжелым и острым, как гвоздь, носом. Его волосы были ни седыми, ни черными, ни рыжими, ни каштановыми — там было всего понемногу и разной длины. Месяца два по крайней мере к ним не прикасались ни расческа, ни щетка Они топорщились, как грива старого льва из бродячего цирка.
— Чем могу быть полезен, коллега? — спросил он, вставая и протягивая мне узкую длинную костяшку.
Я подошел к столу, и мы обменялись рукопожатием. Не дожидаясь приглашения, я сел на стул и пошел напролом, не давая ему опомниться:
— Не буду отнимать у вас много времени, доктор Фаррел, а приступлю сразу к делу. Моя лаборатория разработала чудодейственную сыворотку, способствующую уничтожению туберкулезных палочек. Сейчас мы находимся на стадии завершения работы и нам необходимо провести серию экспериментов. Собственно, это и привело меня к вам.
Фаррел внимательно слушал, постукивая пальцами по столу.
— Простите, доктор, но почему вы обратились именно к нам? Мы ведь расположены достаточно далеко от Лос-Анджелеса?
— Не буду утверждать, что единственная причина — необычное название вашей клиники, хотя именно оно остановило на себе мой взгляд, когда я просматривал справочник. Я навел справки о вашей больнице, и мне показалось очень важным, что ваша обитель принимает на свое попечение всех обездоленных. В основном ваши пациенты — одинокие люди.
— Совершенно верно. Мы существует за счет пожертвований благотворительных обществ и состоятельных граждан нашего штата, которым судьба бедных граждан небезразлична…
— Это очень важно. Как вы знаете, любой эксперимент требует согласия родственников. В данном случае мы можем избежать этой процедуры. Кстати сказать, больному можно не говорить о проводимом опыте.
— Но это же противозаконно.
— Все это ясно, доктор Фаррел, но могу вас заверить, что сыворотка не принесет вреда здоровью пациента. Зато в случае удачи мы дадим вам первым экспериментальную партию. Подумайте об этом. Вы прославитесь на всю страну. К вам будут записываться в очередь… Мы составим договор… Ну, скажем, на год. Вы поднимете на ноги сотни обреченных и завоюете высокий и непоколебимый авторитет.
Наступила долгая пауза. Я ждал. Фаррел смотрел в окно, доставив мне сомнительное удовольствие любоваться его профилем.
Я был уверен, что тщеславие победит рассудок.
Плевать ему на больных. Он готов на любую аферу — лишь бы прославиться. Мечта любого клерка периферии, а может быть, и…
— Когда вы хотите начать опыт? — спросил он наконец.
— Примерно через неделю, — сказал я деловым тоном.
— Что в этом случае требуется от меня!
— Содействие. Я пришлю к вам двух моих ассистентов. Они привезут сыворотку и всю документацию.
— Хорошо. Что еще?
— Мне бы хотелось посмотреть и познакомиться с кем-нибудь из ваших больных. С таким, на которого вы уже махнули рукой. Начать надо именно с такого. Не будем рисковать.
Фаррел встал и чуть не пробил потолок макушкой. Подошел к одному из шкафов и достал солидную кучу папок.
— Вот, посмотрите, это то, что вас интересует. Все эти пациенты не имеют родственников, и помочь мы им бессильны. Им прекратили выдавать медикаменты и готовят к выписке.
Он сложил всю эту груду передо мной на столе. Я напустил на себя серьезный вид и начал перелистывать папку за папкой, пока, наконец, не наткнулся на ту, которую искал.
— Что вы скажете о Марион Маршалл? — спросил я, делая вид, что понимаю запись, нацарапанную по-латыни.
— Третья стадия закрытого туберкулеза. Левое легкое атрофировано. Три, максимум четыре месяца. На днях мы ее выписываем.
— Я бы хотел взглянуть на эту женщину. Мне важно знать ее психологическое состояние. Это имеет немаловажное значение.
— Нет ничего проще. Идемте, я провожу вас к ней.
Мы встали и вышли из кабинета. Тусклый коридор вновь начал давить на меня, как многотонный пресс на спичечный коробок. Несколько минут мы блуждали в лабиринтах больницы, пока Фаррел не ткнул костлявой рукой в одну из дверей.
Крохотная келья с узкой кроватью, на которой лежала неподвижно молодая женщина Если бы ее зрачки не перебегали с моего лица на лицо врача и обратно, я решил бы, что передо мной труп.
— Мисс Маршалл, доктор Дэйтлон хотел с вами поговорить. Доктор — специалист в области легочных заболеваний. Будьте с ним откровенны, — сухо произнес Фаррел и вышел из палаты.
Девушка смотрела на меня, как утопающий, которому подали руку.
Мягко ступая по дощатому полу, я подошел к кровати и сел на табурет. На маленьком столике возле окна стояла ваза с пышными хризантемами и блюдо с фруктами.
— Как вы себя чувствуете, мисс Маршалл? Есть какие-нибудь жалобы? — тихо спросил я и подарил ей одну из своих самых неотразимых улыбок.
Она тоже улыбнулась, и я с горечью отметил, что ее кожа белая, как постель, в которой она лежала.
— Сейчас лучше. Раньше было совсем плохо. Мне кажется, я пошла на поправку.
— Приятно слышать. От настроения человека многое зависит. Оптимизм — неплохое лекарство, он делает чудеса Возможно, скоро вы сможете гулять. Вам необходим свежий воздух.
— О, да! Мисс Райн мне уже говорила об этом.
— Простите, а кто такая мисс Райн?
— Чудесная девушка Она работает сиделкой, но только это слово ей совсем не подходит. Она так добра и внимательна, настоящая сестра милосердия. Иногда мне кажется, что она моя кровная сестра.
— Я очень рад, что за вами хорошо ухаживают.
— Обо мне никто никогда так не заботился. Как мне дорого живое человеческое участие! Да еще здесь, где страдания, долгая хворь и смерть притупляют все чувства Где каждый занят только собой. А ведь какое счастье ожидать человека, заботящегося о тебе, принимать маленькие знаки внимания и доброты! Я уже простилась с жизнью, и вот теперь появилась надежда, что жизнь не кончена Излечение возможно.
— Вы правы, мисс Маршалл. Доктор сказал, что курс лечения завершен. Или вам предложили иные препараты?
— Нет, меня выписывают. Мисс Райн уговорила своего дядю, он очень влиятельный человек, отправить меня в санаторий в Швейцарию. Я уже отдала документы на оформление.
— Швейцария действительно целебная страна Но ведь поездка обойдется очень дорого. У вас есть накопления?
— Увы! У меня ничего нет. Дэзи все обещала устроить. Все, что у меня есть — это небольшой домик У моря. Его придется продать. Мой адвокат обещал заняться этим.
— У вас есть родственники? Может быть, они помогут вам?
— Нет. Я ведь приехала в Штаты из Канады, когда умерла моя мать. Работала гладильщицей, чтобы купить этот домик. Иногда приходилось работать по двенадцать часов. Тяжелый труд. Там я заработала в придачу эту кошмарную болезнь. — Она тяжело вздохнула — А теперь мне кажется, что жизнь начинается снова. Как хорошо, что есть еще добрые люди.
Мне было искренне жаль эту девушку. В чудо верят, как правило, самые несчастные, больше всех обиженные судьбой. Мне стало не по себе и захотелось побыстрее уйти.
Я не сентиментален, но всему есть предел.
— Надеюсь, все будет хорошо, мисс. Ваша бодрость духа меня радует. Отдыхайте, не буду больше утомлять вас.
— Что вы, доктор, вы очень добры. Я рада, что обо мне помнят.
— Я встал.
— Мне нравится, как вы держитесь. Всего наилучшего.
Доктор Фаррел поджидал меня в холле.
— Ну как? — спросил он.
— Эта женщина не подойдет нам. Она психологически не подготовлена. В следующий раз мы подберем другую кандидатуру.
— Здесь хватает кандидатов. Будьте уверены.
Мы простились, и я с облегчением вышел на свежий воздух. Минут десять я прочищал свои легкие, прогуливаясь по парку, затем направился к машине.
Америка уже привыкла к тому, что все страны мира поставляют ей самых различных представителей своей фауны, и Маршалл не была исключением. Стоило ли уезжать из Канады, чтобы приобрести смерть в Соединенных Штатах?
Еще один выходец из чужой страны — Лукино — сидел за рулем и читал маленькую книжицу. Когда я прогулочным шагом подошел к машине, то с удивлением заметил, что насвистываю похоронный марш Шопена…
— Поехали на свидание с Бэном, Луки. Возможно, он уже ждет нас.
Итальянец положил книжку на сиденье и запустил двигатель.
То, что он читал, оказалось Библией в черном бархатном переплете.
Еще один ущербный, подумал я, извлекая из кармана серебряный портсигар, подаренный мне поклонником всех моих талантов. По странному совпадению, этот поклонник носил то же имя и фамилию, что и я.
— Вы лютеранин или протестант, Луки? — спросил я от нечего делать.
— Католик. А зачем вам это?
— В наше время кажется странным видеть молодого человека с молитвенником в руках.
— Для меня странно, что сейчас все стали безбожниками. В религии — утешение. Это отдушина, если хотите. Люди одиноки и поэтому порочны, они ни во что не верят, им тяжело. А с Богом душе легче.
— Целая философия. Но если таково ваше кредо, то зачем вы носите револьвер под мышкой?
— Это моя работа. Я должен зарабатывать деньги, чтобы прокормить больную мать и себя.
— И в нужный момент прострелить кому-нибудь лоб, потом помолиться за бедолагу. Библия ведь всегда при вас. Сколько вам платит Мекли за ваши труды?
— Двадцать пять долларов в день. Не очень много. Маленькие одинокие доллары.
— Одинокие?
— Как маяки.
— Сегодня целый день все рассуждают про одиночество. Как сговорились.
Я выбросил окурок в окно и замолчал.
Крошечный бар «Пингвин» походил на опустошенную керосиновую лавку начала века. Здесь парили все мыслимые и немыслимые запахи, но только не запах еды. Очевидно, поэтому он пустовал. Единственный посетитель — Бэн. Он исцелялся пивом и затуманенными глазами осматривал грязную, в красную клетку скатерть. Я заказал себе джин с тоником и присоединился к нему.
— Какие новости? — спросил я, когда он соизволил перевести взгляд на меня.
— Все в порядке. Она живет в заброшенном районе у моря.
— Подробнее можно?
Он достал из кармана листок, на котором был написан адрес, и протянул его мне.
— Бывшая рыбачья гавань, — пояснил он, — там сейчас помойка Вдоль берега стоят десятка два лачуг. Одна из них принадлежит Марион Маршалл.
— Что с фотографией?
На этот раз Бэн залез в задний карман брюк, достал конверт и положил на стол. Я вскрыл конверт. В нем лежали три фотографии той самой женщины, с которой я разговаривал час назад. Они были любительские, но с качественным и четким изображением.
— Как вам удалось их добыть?
— Залез в окно и взял, что нашел.
— А кроме снимков? Бэн усмехнулся в усы.
— Там один хлам. Ни документов, ни писем, ни денег.
— Вас не видели?
— Видели. Я сказал, что хочу купить какой-нибудь домишко. Ребята, местные рабочие, которые живут там, указали мне на дом Маршалл и объяснили, что он будет продаваться. Вас это интересует?
— Это мне известно. Нужен человек, который не переваривает окружного судью Дагера. Но этот человек не должен быть сошкой. Вы можете найти такого?
— А чего его искать? Бывший окружной судья и есть тот человек. Кому понравится, когда его выметают с насиженного местечка? Сейчас он заправляет архивом в местном «департаменте», — Бэн ядовито хихикнул.
— Вы хорошо информированы.
Мне показалось, что бывший судья уже наступил на мозоль Бэну.
— Мне за это платят.
— Двадцать пять долларов в день? Маленькие одинокие доллары, как маяки?
— Это не имеет значения. Чем я еще должен заняться?
— Пока все. Если мне что-нибудь понадобится, я передам с Джерри. Как зовут бывшего судью?
— Веллер Куин.
Я забрал адрес, фотографии и ушел, оставив Бэна наедине с пивом.
На следующее утро я привел себя в порядок, хорошенько выбрив щеки и почистив свой лучший из четырех костюмов. Я долго подгонял стрелки на брюках и сдувал пылинки.
Осмотрев себя в зеркало, которое занимало половину прихожей, я нашел, что этот джентльмен вполне сносный тип и его можно принять за приличного человека, если, конечно, не заглядывать в кошелек.
В визитной карточке, которую вручил мне Дагер, говорилось, что он проживает на вилле «Долорес», но в ней не указывался точный адрес. Наверное, каждый приличный человек с деньгами, какого я и пытался из себя изобразить, должен знать это место.
Раздался звонок в дверь. На площадке стоял швейцар в униформе, пряча свою изумительную прическу под каскеткой.
— Мистер Брайтон, там пришел какой-то итальянец и утверждает, что он ваш шофер. Я в растерянности.
— Он сказал правду. Проводите его в гараж, пусть выгоняет машину. Я сейчас спускаюсь.
— Слушаюсь, сэр.
Он нырнул в кабину лифта. Через десять минут мы уже выехали с бульвара. Я передал свою визитную карточку Луки и спросил его, знает ли он, где находится вилла.
— Да. Это к северо-западу, милях в тридцати от Гаивота. Там целая цепь таких вилл. «Долорес» мы найдем без труда. У каждого поворота к морю есть указатель.
О'кей. Поднажми.
Дорога заняла чуть больше часа. Указатели пролетали один за другим, наконец, появился нужный: «Осторожно: частная дорога! Вилла „Долорес“. Прием по предварительной договоренности!»
Таковая у нас была, и мы смело свернули на гудронированную дорогу. Вдали виднелось белое помпезное здание. Нижнюю его часть загораживал высокий забор, увитый зеленым плющом.
У ворот Луки посигналил, и через минуту они открылись. Высокий негр поклонился нам и отошел в сторону. Мы въехали на территорию. Именно такой я представлял себе обитель миллионера: ухоженные клумбы с массой цветов, ярко-зеленые газоны, напоминающие бильярдный стол, посыпанная песком главная аллея и целый отряд китайцев садовников, копошившихся на солнцепеке. В таких дворцах женщины поднимаются по длинной изогнутой лестнице в гостиную, мужчины курят сигареты с монограммами и щелкают золотыми зажигалками, а прислуга таскает тяжелые подносы с бутылками и стаканами к плавательному бассейну величиной с озеро Мичиган, только более правильной формы.
Машина нырнула под пальмы и подъехала к главному входу обширной террасы с мраморными ступенями. Невысокий мулат в ливрее подошел к «бентли» и открыл мне дверцу. Я вышел. Не успел я осмотреться, как около дома выросла фигура Дагера. В легком белом костюме он был похож на картинку с обложки «Тайме». Хозяин шел мне навстречу с таким видом, словно мы были закадычными Друзьями и не виделись вечность.
— Дорогой Ник, как я рад, что вы приехали. Наше рукопожатие было долгим.
— Прошу в дом.
— У вас неплохие бытовые условия, Тэд, — заметил я, поднимаясь по ступенькам.
Он рассмеялся.
— Это дает мне возможность уединяться от мирских забот. Хотя не могу похвастать, что такие минуты выпадают часто.
Мы пересекли холл с небольшим фонтаном посередине и поднялись на второй этаж в гостиную. Обитые голубым шелком стены, паркет из дорогих пород дерева, сверкающий как зеркало, и бесконечное количество мягких кресел и ажурных столиков.
— Обед скоро подадут, не хотите ли пока выкурить сигару?
— Благодарю. Я привык к сигаретам.
Мы устроились в креслах у одного столика, уставленного разной формы бутылками с напитками на все вкусы.
— Что-нибудь выпьете?
— Виски, пожалуй, не повредит.
Дагер налил мне виски, предварительно бросив в стакан несколько кубиков льда, а сам предпочел коньяк.
Я сделал небольшой глоток и спросил:
— Скажите, Тэд, вам не бывает одиноко здесь? Он вновь рассмеялся.
— Нет, Ник. Я не одинок. Было бы страшно видеть мужчину моего возраста одиноким.
— Это меня и смутило.
— А вот и ответ на ваш вопрос. Он встал.
Я оглянулся и увидел входящую в дверь женщину. Не знаю, как мне удалось не пролить на себя виски. В роскошном бирюзовом платье с низким декольте, с прекрасно уложенными в замысловатую прическу волосами к нам приближалась Веда…
Ее глаза лучились мягким голубым светом, губы, чуть тронутые улыбкой, были влажными. Она не отрывала от меня взгляда.
— Познакомьтесь, — продолжал Дагер, — это моя супруга, Веда Дагер. — Он поцеловал ей руку. — А это мой друг, мастер игры в гольф, доктор Николе Брайтон.
От меня не ускользнуло, что брови Веды слегка приподнялись, но выражение ее лица не изменилось.
— Очень рада, мистер Брайтон, что вы посетили наше одинокое пристанище. Мой муж так занят работой, что гость для нас — большая радость. Такое событие можно приравнять к празднику.
— Страшно подумать, миссис Дагер, что такая женщина, как вы, проводит дни в тоскливом одиночестве. Это — преступление, Тэд! — Я с трудом оторвал взгляд от Веды, чтобы не наделать глупостей. — Нельзя же прятать такую красоту от мира даже в золотой клетке. Человечество вам этого не простит!
— Что вы, Ник! Моя супруга достаточно свободна. Могу добавить, что мир она балует своим присутствием чаще, чем меня.
В зал вошел слуга в голубой униформе и громко произнес:
— Обед на столе, господа!
— Прошу, Ник. Отведайте стряпню моего повара — Дагер жестом указал на раскрытую дверь.
Веда шла впереди, я за ней. Дагер замыкал шествие. Я не мог оторвать от нее взгляда. От ее волос, шеи и гибкой, узкой спины. В голове все перепуталось. Я совершенно забыл, зачем здесь нахожусь, зачем здесь Дагер. Мой мозг сверлил лишь один неотступный вопрос: почему мы не вдвоем с Ведой?
Я готов был отдать все на свете, только бы быть сейчас с ней… А потом пусть весь мир катится ко всем чертям!
На белоснежной скатерти с рельефным рисунком были поставлены приборы, цветы, подсвечники с горящими свечами.
— Веда, дорогая, усаживай гостя, а я пока сделаю необходимые распоряжения, — коротко сказал Дагер и прошел в одну из дверей.
— Прошу вас, садитесь, где вам покажется удобным, мистер Брайтон. — Веда взяла меня за руку и усадила рядом с собой.
— Веда? Это ты? Я не верю своим глазам. Неужели я вновь встретил тебя?
— Так как же тебя прикажешь называть, мистер аферист? — прошептала она, улыбаясь.
— Ты же знаешь. Если бы я только мог предположить, что Дагер твой муж…
— Тихо, Крис, успокойся. На твоем лице все написано. То, что ты собираешься делать с Тэдом, меня не интересует. Я развожусь с ним, и мне безразлично, что с ним будет дальше. Ты же знаешь, этот человек отравил мне жизнь.
— Как нам встретиться? Сердце мое неистово колотилось.
— Я сама найду тебя. Я видела твою визитную карточку у него на столе, но я тогда не знала, что это ты. Жди…
Двери распахнулись, и вошел Дагер, за ним следовал отряд лакеев с подносами.
— Пора приступить к трапезе. Честно говоря, я проголодался.
Он сел напротив, развернул салфетку и бросил ее на колени. Стол начал заполняться блюдами. Дагер комментировал:
— Форель в соусе из рейнвейна, ягненок с трюфелями, глухари с шампиньонами, паштет из угрей…
Всего я не запомнил.
Обед прошел за болтовней о разной чепухе, я старался быть обаятельным, насколько это возможно, держался непринужденно и даже пустил в ход пару избитых острот из лексикона Джерри, когда он трезвый.
После обеда Веда простилась с нами, сказав, что ее ждут мелкие заботы, и ушла. Дагер пригласил меня к себе в кабинет, куда нам принесли кофе и ликер.
Мы закурили, потягивая ароматный напиток, и после нескольких довольно старых анекдотов Дагер как бы невзначай спросил:
— Скажите, Ник, в вашей клинике проводят обследование?
— Какого рода обследования вас интересуют?
— Я имею в виду обследование человека для выдачи ему заключения о состоянии здоровья в страховую компанию.
— Разумеется. Такие заключения вправе выдать каждая более или менее крупная больница.
— Вы знаете, дружище… У меня к вам просьба…
— Какая?
Я хотел было закончить за него фразу, но не стал. Мекли действительно видел этого человека насквозь.
— Моя бывшая клиентка, очень приятная особа, хочет застраховать свою жизнь, — он заговорщицки улыбнулся, — надо бы пойти навстречу ее прихоти. Нельзя ли ей пройти медицинскую комиссию в вашей больнице? Просто я подумал, что это ускорит дело… Но если есть какие-то трудности, то…
— Это несложно, Тэд. Пусть ваша знакомая подъезжает в понедельник к десяти часам к клинике, я ее встречу. Мне так или иначе надо быть там по делам, заодно мы все устроим с комиссией… Да, только передайте ей, чтобы она взяла с собой документы.
— Да, да, конечно. Вы очень любезны, Ник. Я не предполагал, что подобная возможность возникнет так быстро.
— Пустяки. Не думайте больше об этом.
Дагер перешел на спортивную тему и наговорил кучу комплиментов как лучшему игроку в гольф из всех, кого ему приходилось встречать на спортивной площадке. Затем мы гуляли по парку и он показывал мне редкие сорта роз.
Уехал я около одиннадцати часов, мы долго прощались и договорились в следующую среду встретиться в гольф-клубе.
С сознанием выполненной задачи я возвращался домой. На моем лице блуждала улыбка, настроение было восхитительным. Главное, судьба вновь свела меня с Ведой. Теперь я буду жить ожиданием нашей встречи.
Луки передал руль швейцару, и я отпустил его к горячо любимой мамочке, а сам отправился домой. Приятная усталость гнала меня в постель.
Я вошел в квартиру и зажег свет. Гостиная выглядела так же, как полдня назад, не считая женщины, которая устроилась в кресле, поджав под себя ноги. Так возник странный сюрприз: силуэт в черном платье с медовыми волосами, разбросанными по плечам.
Я замер на пороге и пригляделся. Да. Это была, несомненно, она, Кэрол. Та самая красавица, которую я встретил в Вентуре, а разыскал на пляже. Не слишком ли много сюрпризов для одного дня?
— Входите, что же вы встали на пороге?
— Благодарю вас. Вы на редкость любезны.
Я прошел через комнату к бару. Не знаю почему, но настроение мое начало увядать. Налив себе виски на два пальца, я предложил выпить и незваной гостье. Она в ответ кивнула. Я подал даме бокал и присел на подлокотник кресла. Теперь она мне не казалась такой уж красивой, в ней появилось что-то неуловимо змеиное — и во взгляде, и в замедленных гибких движениях.
— Как вы попали сюда? — спросил я, рассматривая ее.
— Какое это имеет значение? Важно то, что я нашла вас, Крис. Уверяю, это было значительно труднее, чем попасть сюда. Будем считать, что я тосковала о вас.
— Глупости. Говорите, что вам нужно. Я устал и хочу спать.
— Спать? Может быть, составить вам компанию? В постели разрешаются девяносто процентов разногласий между мужчиной и женщиной. — Она рассмеялась серебристым смехом. Впечатление было такое, будто зазвенели разбитые блюдца.
— Зачем вы пришли? Я начал раздражаться.
— Я пришла по делу. У меня есть к вам ряд предложений.
— Сожалею, но сегодня не принимаю.
— Это не отнимет у вас много времени. И потом, я не принадлежу к химическим блондинкам, о чью кожу можно зажигать спички. К бывшим прачкам с костлявыми ручищами, острыми коленками и вялыми грудями. И думаю…
— Я не знаю, к кому вы принадлежите, и меня не интересует, что вы думаете. Меня интересует, как вы забрались в мою квартиру и что вам здесь надо.