Страница:
– Муртаз Угидава, – прочитал Олег имя съемщика ларька. Он присел рядом с убитым, заглянул в мертвый глаз. – Кто же тебя так, Муртаз?
– И совсем необязательно, что это Муртаз, – остудил его пыл Володин. – Может, помощник какой. А еще – они ларьки в субаренду сдают, друг другу. Муртаз может и не знать, кто здесь сейчас торгует, а деньги получает. Договор-то с Муртазом двухлетней давности, а это срок огромный.
– И что это за учет у вас? – попенял Олег. – Не рынок, а базар какой-то.
– Рынок как рынок, – не обиделся Володин. – Надо тебе с продавщицей потолковать, которая последней покойного видела.
– А вот и ее адресок, – сказал помощник Володина.
– Что, кадровиков будил? – удивился Володин.
– Нет… – Помощник запнулся, посмотрел на Рябинину. – Ребята на вахте дали. Там у нее есть… знакомые. Тут и телефончик.
– Надо бы проехать, – сказал Олег.
– Охота тебе? – удивился Володин. – Утром повесткой к себе вызовешь… А, понимаю, первое дело, хочется сразу всех поймать.
Он был прав, но лишь отчасти. Олег уже понял, что ничего нового до результатов криминалистической экспертизы, по крайней мере на месте преступления, не найдет, а торчать на трех квадратных метрах в компании полупьяного эксперта и одноглазого покойника ему мало хотелось. Даже присутствие Рябининой не делало этот процесс приятным.
– Володин, дай машину, к торговке этой прокатиться.
– Не дам, – отказал начальник охраны. – Извини, у меня служебная, одна на всю дежурную смену. – Он назидательно наклонился к Рябининой: – Запомните, Оленька, сыщик – это в последнюю очередь погони и задержания. А в первую – бумажки, бумажки, бумажки. Олег уедет, а кто протокол писать будет? Преступника мало поймать – его вину надо доказать. А то на суде прокурор скажет: «Я верю, что он бандит. Но документально зафиксированных доказательств тому нет. Придется его отпустить, плохо работаете, следователи».
На эту сентенцию надо было ответить достойно, а то старики забыли, кто здесь главный, и решили держать Олега мальчиком для битья. Он постарался, чтобы его голос звучал не менее противно:
– Протокол безусловно важен, но пятьдесят преступлений раскрывается по горячим следам, не забывайте об этом, Ольга.
– Браво! – неожиданно поддержал Олега Анисин, не отрываясь при этом от дверной ручки, с которой он снимал отпечатки пальцев. – Браво, молодой человек. Не верьте Володину, у него раскрываемость всегда хромала, хоть бумаги и были в порядке. И если вы подождете четверть часа, то я вас отвезу. Мне немного осталось, остальное за судмедэкспертом.
Олег задумался. Рябинина тихонько подергала его за рукав:
– Вы поезжайте с Валерием Яковлевичем. А протокол я допишу и труповозку дождусь.
– А вы сумеете?
– Конечно, мы проходили в университете. И Володин мне поможет.
– Вот это вряд ли. Он домой спешит.
– А я его попрошу, – очень просто сказала Рябинина.
И Олег ни на секунду не усомнился, что Володин не откажет.
Ночные улицы были почти пустынны, но Олег все равно нервничал: по его мнению, криминалист был еще не вполне трезв.
К счастью, их путешествие завершилось вполне благополучно, и когда после недолгих поисков нужного дома Анисин заглушил мотор, Олег спросил, во время пути он не решился это сделать, боясь отвлечь и без того ненадежного рулевого:
– Частенько так хулиганите, Валерий Яковлевич?
Анисин даже не сразу понял, о чем это он, а потом усмехнулся:
– Регулярно. Да вы не бойтесь, я еще никогда никуда не врезался.
– И ГАИ не штрафует?
– Братья-гаишники? – Анисин посмотрел на него как на больного. – Останавливают. Особенно когда я нетвердо рулю, зигзагами. Документы посмотрят и отпускают. А то и с мигалками до дома проводят, если я сильно пьян. Бывает, и за рулем подменят, довезут, особенно в родном районе.
– Понятно, – вздохнул Олег. – Россия!
– Это вы зря, юноша. То, что для всего мира беспорядок, для России наоборот – благо. На взаимовыручке, доброте людской, а не на букве закона казенного Россия стояла и стоять будет.
– Пойдемте, патриот. – Олег вышел из машины.
В подъезде их встретили.
Двое крепких ребят преградили дорогу, за ними, готовая кричать и звать на помощь, жалась к перилам девушка.
Анисин среагировал мгновенно, и Олег, и ребята не успели ничего произнести, как он зарокотал вельможно:
– Похвально, похвально. Отряд самообороны, я понимаю. Призыв к общественности услышан.
– А вы кто? – спросил один из парней.
– Мы из милиции.
– Покажите документы.
– Пожалуйста, пожалуйста. Я – майор Анисин, а это мой помощник.
– Вы пришли проверить подвалы? – радостно спросила девушка.
– Как?! У вас еще не провели осмотр?!
– Нет. За весь день никого не было, ни из милиции, ни из жека… – затараторила девушка, – сами себя сторожим.
– Спокойно, гражданочка, – заверил Анисин, – сейчас я кое-кого вздую, и к вам прибегут. А что себя охраняете – молодцы!
В данной ситуации без помощи общественности не обойтись… Скажите, квартира № 68 на каком этаже.
– На девятом.
Пока закрывались двери лифта, Олег слышал, как один парень уточнил у другого:
– Он сказал – майор или генерал-майор?
– Валерий Яковлевич, почему вы спросили квартиру № 68, ведь нам в № 75.
– Вы хотите напустить на несчастную женщину всех сплетников этого дома? Ей и так несладко придется.
– Ну, вы и артист! – восхитился Олег. – Но как будут выпутываться обитатели шестьдесят восьмой?
Анисин только на мгновение задумался.
– А, разберутся, – беспечно махнул он рукой. – Раз к ним не пришли – выпутаются.
Минуту назад, когда Анисин упивался ролью большого начальника, он был неприятен Олегу. Сейчас же он подумал, что этот большой мужик по-своему не так уж и плох. Не суди о людях скоро.
После звонка за дверью послышались шаги, засветившуюся точку звонка закрыла тень, и раздраженный женский голос спросил:
– Кто там?
Олег отметил, что спросили именно раздраженно, не удивленно, не испуганно, как это можно было ожидать в третьем часу ночи.
– Милиция. – Он поднес к глазку раскрытое удостоверение. – Нам нужна Токарева Виктория Максимовна.
Дверь тотчас без раздумий растворилась.
На открывшей был только халатик, который она так нарочито придерживала, что скорее демонстрировала, чем скрывала красивую грудь. Из разговора с охранниками Олег знал, что ей двадцать пять – отмечали на днях, но сейчас, когда она спросонок щурила воспаленные, смертельно уставшие глаза, ей можно было дать и все сорок.
В дальнем конце коридора из-за двери выглядывала лохматая голова.
– Это ко мне, – нервно бросила женщина через плечо. Голова исчезла. – Входите.
Сыщики заметили, что к ним она обратилась много вежливее, почти нормально.
Женщина провела их в плохо убранную комнату, вероятно гостиную, сбросила с дивана всякую всячину – колготки, постельное белье, одежду – и пригласила сесть.
– Вам знаком Муртаз Ургидава? – спросил Олег.
– Это мой хозяин. – Девушка, щелкнув зажигалкой, прикурила. – А что такое?
– Вы давно с ним виделись? – Олег проигнорировал ее вопрос.
– В начале недели… Да, точно… В понедельник, во время пересменки.
Олег и Анисин переглянулись.
– А сегодня, когда вы уходили с работы, кто вас провожал?
– Вахтанг. Это младший брат Муртаза. Он часто кассу принимает.
– И как он вам? – Вика недоуменно вскинула брови. – Что вы о нем можете сказать? – уточнил Олег. Он еще не мог знать, как часто в той или иной форме он будет задавать этот вопрос в течение ближайших дней.
– Да козел он, – спокойно ответила женщина. – Животное. Как и Муртаз. Все они звери… Уйду я от них, надоели.
– Значит, и сегодня Вахтанг принял от вас выручку?
– Да, как обычно… А что случилось? – вновь лениво поинтересовалась она. – Вахтанг опять с кем-то подрался?
– Такое уже случалось?
– Не раз. Он вообще задиристый. Кто при нем про маму выругается… Ну, вы понимаете, он сразу в драку. У них это оскорбление, а наши мужики привыкли через слово…
– Убили его, – сказал Олег. – Только вы ушли из ларька, так и убили.
– Как?! – Она вдруг заплакала, без истерик, буднично – просто по усталым щекам как-то сразу потекли обильные слезы.
Олег растерялся.
– Что же вы? Только что «козел», а тут… плачете.
– А что же он, не человек, что ли, чай, живой, – совершенно по-бабски, жалеючи, сказала она.
Олегу показалось, что она не фальшивит. Так не сыграешь: такой набор женских эмоций – смесь любви, ненависти, жалости не под силу ни одной актрисе.
Вика встала, порылась в груде постиранного, но неглаженного белья, сваленного прямо на журнальный столик, извлекла платочек, вытирая слезы, опять села.
– Выручку Вахтанг в сейф положил?
– Да, при мне.
– Большая выручка?
– Обычная дневная выручка, пять тысяч шестьсот рублей. Его из-за этих денег убили?
– Не исключено, – пожал плечами Олег. – Сейф пустой.
– Муртаз его точно убьет.
– Кого?
– Убийцу.
– Для этого его найти надо, – усмехнулся Анисин.
– Найдет, – убежденно сказала девушка. – Найдет и убьет. Муртаз – он такой.
– Какой?
– Крутой.
Олег заглянул в выписку, данную ему Володиным.
– Муртаз проживает на Лермонтовской, в общежитии?
– Что вы, давно нет. Там он жил, когда только в Москву приехал. Потом он квартиру снимал, где-то в Измайлово, а сейчас и свою купил, на Царева, дом 12, квартира 24. Телефон нужен? Пишите.
Олег думал, что она заглянет в телефонную книгу, но она продиктовала по памяти. Олег спросил:
– Мы можем поговорить с вашим мужем? Это он в соседней комнате?
– Муж! – Она презрительно скривила тонкие губы. – Одно название, а не муж. Толку с него…
– Так можно с ним поговорить?
– Конечно. Но лучше не тратьте зря время.
– Почему? – удивился Олег.
– Да потому что Иннокентий ни на что не способен. Ничтожество! Ни убить, ни любить, ни рубля заработать.
Иннокентий, видимо, всю беседу слушал внимательно, так как тут же вышел из своей комнаты. В отличие от жены он оказался одетым по всей форме: в рубашке, при галстуке и даже в ботинках, а не в тапочках.
– Зачем ты так, Вика, – с мягкой укоризной сказал он. – Ну не ладится у нас, зачем же в это посвящать первых встречных?
Девушка только нервно дернула плечиком, ничего не ответив.
– И потом, – мгновенно он перешел на крик, – ты же говорила, что у Муртаза никогда не была!
– Не была.
– Да, – он постарался быть ироничным, – а адресок и телефон диктуешь по памяти! Хоть бы для виду в записную книжку заглянула.
– Ну, была, раза два или три…
– Так все-таки была! – почти торжествуя, заорал он. – А что же врала?
– Я думала…
– Ты неспособна думать!
Олег поспешил прервать бурный семейный диалог:
– Скажите, Иннокентий, а где вы были этой ночью с 23.00 до 01.00?
– Как где – дома. Я писал.
Вика поморщилась.
– Вы писатель? – удивился Анисин.
– Художник.
«Сейчас она скажет, – подумал Олег, – художник от слова “худо”».
– Художник от слова “худо”», – сказала Вика.
Олег встал:
– Мой коллега возьмет у вас отпечатки пальцев. Это важно для расследования.
– Вы меня подозреваете? – прошептала Вика.
– Ну что вы, – успокоил ее Олег. – Ваши отпечатки нужны, чтобы отличить их от отпечатков чужих людей, которые мы найдем в контейнере.
Когда Анисин занял их внимание, Олег тихо вышел из квартиры, спустился в лифте на первый этаж. Дежурившие ребята играли в карты.
– Скажите, – поинтересовался Олег, – вы Токарева с одиннадцатого этажа знаете?
– Это полный такой, художник? – уточнила девушка.
– Он самый, – обрадовался Олег. – Он мимо вас сегодня не проходил?
– Буквально перед вами зашел, – они ответили почти хором.
– А выходил когда?
– Не видели. Видимо, до нашего дежурства, а дежурим мы с 23.00.
– Спасибо.
Олег поспешил назад.
В лифте он достал из плечевой кобуры пистолет, загнал патрон в патронник, переложил его в карман.
Анисин уже заканчивал. Олег подождал, пока он уберет свои кисточки, потом сказал:
– Иннокентий Михайлович, вам придется проехать с нами, до выяснения некоторых обстоятельств.
День второй. 10 сентября, пятница
С начальством Олег поговорить не успел. Лавриков куда-то спешил и, пробегая по коридору, на ходу крикнул Олегу:
– Молодец, Захаров! Коли этого субчика, двенадцать часов тебе. Доводи до реализации и подключайся к работе по взрывам, у нас каждый штык на счету.
Довести до реализации – значит собрать все необходимые улики для предания суду, и чтобы была большая вероятность для утвердительного приговора. Проще говоря, довести до реализации – значит посадить.
Кто больше довел до реализации, тот лучше работает, тому премии, продвижение по службе, тому почет и уважение коллег. На подведении итогов за месяц так и говорят: «Иванов – восемь реализаций, Петров – шесть. Сидоров! – всего одна. Плохо работаете, Сидоров». Молодой следователь, встав поздно, пристально всматривается в зеркало, но не следы вчерашней страшной пьянки его занимают: он слушает нечто внутри себя – вчера была первая в его жизни реализация.
Олегу еще не приходилось самостоятельно вершить судьбу человека. В группе, под руководством опытного опера – да, но это совсем другое дело. Там ответственность на старшем группы; он – Бог, он – Иуда, если ошибется. И вот сейчас таким старшим стал Олег. И беда была в том, что задержанный ночью Иннокентий Токарев ни за что не захотел колоться, а большинство преступников, особенно из числа неопытных, совершивших преступление в эмоциональном запале, как известно, признаются в содеянном в первые минуты после задержания. Чистосердечное признание, конечно, не было альфой и омегой доказательств, как уверял товарищ Вышинский, но с ним было бы как-то веселей отправлять человека за решетку.
«Оказывается, я щепетильный человек, – похвалил сам себя Олег. – Будем надеяться, что это не помешает моей работе… А может, со временем пройдет?»
Размышляя над нравственными проблемами, он сходил в туалет, помылся, почистил зубы. Холодная вода не только взбодрила его после второй бессонной ночи, но и отвлекла от моральных терзаний. Тогда он еще не знал, перед каким выбором вскоре поставит его судьба.
За время его отсутствия в кабинете появилась Рябинина. Олег это понял еще в коридоре. Но отчего же еще дежурный по ОВД капитан Кобзев мог бросить свой пост. Зайти в кабинет Захарова он все же не рискнул, а стоя в коридоре (и не выпуская из виду свое рабочее место), через распахнутую дверь слушал, как внутри что-то веселое рассказывал кумир всех женщин, лучший оперативник ОВД майор Игошин.
Подойдя ближе, Олег услышал Ольгин смех, негромкий и очень пленительный.
– Смотри, Игошин, пока ты тут болтаешь, у Кобзева пульт дежурного уведут.
Игошин не обиделся. Что ему было обижаться, признанному сыщику, в подчинении у которого во время ведения дел ходили и полковники и которого, по слухам, сватали в МУР, на Петровку.
– Тебя можно поздравить? – миролюбиво поинтересовался он.
– Да вот не колется, – вдруг вырвалось у Олега.
– Это тот интеллигент? Подержи его в «клоповнике» с бомжиками – запоет соловьем.
– Лавриков дал время до вечера.
– Тогда дави, – посоветовал Игошин. – А если что – зови, помогу.
Майор не насмехался. Он всегда был готов помочь и уже помогал Олегу.
– Спасибо.
Игошин улыбнулся Рябининой:
– Оленька, я вам потом дорасскажу, пришел ваш строгий начальник.
– Обязательно, Сергей Геннадиевич, как-нибудь расскажете.
– Просто Сергей, мы же договорились.
– Хорошо, Сергей Геннадиевич.
– Что за женщина! – восхитился Игошин. – Ничем ее не проймешь!
– У тебя в кабинете телефон звонит, – сказал Олег.
– Не слышу.
– Точно звонит.
Игошин не спеша двинулся по коридору. Ушел и дежурный. Только теперь, очистив поле от соперников, Олег зашел в кабинет. Ольга – воспитанная девушка – встала при появлении начальника, поздоровалась. Олег неловко кивнул, думая, что по виду Рябининой ни за что не скажешь, что она тоже почти не спала, такая она была свеженькая и отглаженная.
Олег засмотрелся на девушку, а та словно и не замечала затянувшуюся паузу – спокойно сидела: спинка прямая, коленки вместе, носки туфель чуть-чуть врозь – выпускница института благородных девиц, да и только.
И где ее всему этому обучили?!
Олег торопливо отвел взгляд, суетливо переложил на столе бумаги, поменял местами карандаши и сказал строго:
– Вы опоздали.
– Да, извините, – ответила она кротко.
– Я знаю, вчера вы почти не спали. Но работа у нас такая.
– Я понимаю. Больше не повторится.
Олег кашлянул, не зная, что еще сказать, взялся за трубку внутреннего телефона, в воспитательном запале почти приказал Кобзеву:
– Дежурный, Токарева из КПЗ на допрос.
В трубке весело рокотнуло:
– Олежек, ты сберендил! Всех выводных забрали на облаву. Топай за своим мокрушником сам.
Олег поспешно бросил трубку, покосился на Рябинину – слышала она или нет. Ольга смотрела невозмутимо, только в уголках глаз – показалось ли ему? – мелькнула лукавая искорка.
– Пойду к экспертам, – деловито сказал Олег. – Может, Анисин сообщит что. А на обратном пути захвачу задержанного, приготовьтесь к допросу.
Анисин ничего не мог сообщить, ибо сам только что пришел. Олег застал его врасплох, во время переодевания. О, это была целая процедура, ритуал! Сначала старый криминалист снимал с себя плащ: снимал, сидя на стуле. Пуговицы упорно не хотели расстегиваться, не подчиняясь толстым дрожащим пальцам, и с каждой приходилось воевать отдельно. Криминалист при этом так тяжело дышал, что казалось, будто он восходит на Эверест. Он даже не смог поздороваться с Олегом и только поднял на него полный страдания взгляд.
– Тяжело, – посочувствовал Олег.
Ответом ему было мощное сопение, в котором, впрочем, проявились удовлетворительные нотки – очередная пуговица пролезла сквозь прорезь.
– Что-то вы раскраснелись, – с тревогой сказал Олег.
Анисин, сложив руки на животе, отдышался.
– Здравствуйте… Не издевайтесь…
– Я не издеваюсь. Я волнуюсь.
– Ничего страшного.
– Не за вас. Мне нужны пальчики Токарева. Лучше всего на ноже или на сейфе.
– Подождите. Сейчас я при вас…
– Некогда мне ждать. Принесите результаты ко мне в кабинет, я буду допрашивать Токарева. И я просил вас позвонить брату убитого.
– Звонил, два раза. Никто не подходит.
Вздохнув, Анисин вновь потянулся к непокорным пуговицам. Теперь ему предстояло справиться с двумя нижними, самыми сложными, которые из-за нависающего живота приходилось расстегивать на ощупь. Этому не видно было конца.
– Да оторвите вы их, – в сердцах посоветовал Олег. Он был зол: первое дело – и такой ему достался помощник. Да еще Ольга так смеялась над шутками Игошина!
Токарев выглядел изрядно помятым после проведенной на допросе и в КПЗ ночи, но упрямо не желал сознаваться. Через два часа Олег уже и не знал, о чем спрашивать. Он решил начать сначала, в надежде поймать подозреваемого на противоречиях.
– Итак, вы все-таки признаете, что в ночь с восьмого на девятое уходили из дома?
– Признаю.
– А почему поначалу лгали? Надеялись, что мы не опровергнем ваше алиби?
Токарев неловко попытался взглянуть через плечо, где за его спиной Рябинина вела протокол допроса.
– Не оборачивайтесь! – потребовал Олег. – Отвечайте на вопрос.
– Ну, вы понимаете, – понизил голос художник. – В этой ситуации… Я… как мужчина… выглядел не лучшим образом.
– Не понимаю, – жестко отрезал Олег. – Отвечайте по существу.
– Я не хотел, чтобы жена знала, что той ночью я был на рынке.
– Значит, вы все же признаете, что были на месте убийства?
Токарев негодующе сверкнул глазами:
– Что означает ваш тон?! Я просто признаю, без всяких «все же».
– Тон вам не нравится, – усмехнулся Олег. – А сознались вы только тогда, когда вас уличили с помощью соседей.
– Да я бы сразу все рассказал, если бы вы меня спросили не в присутствии жены. – Он вновь бросил нервный взгляд на Рябинину.
– Допустим. Но что вы делали на рынке?
– Но я уже все рассказал!
– Повторите. Начните с того момента, как вы прошли через вахту. Куда вы направились потом?
– Я пошел… Подождите! Зачем вы меня путаете? Я не проходил мимо охраны, а попал на рынок через калитку, она не охраняется.
– Откуда вы знаете про калитку? Вы уже не первый раз ею пользуетесь?
– Не первый. – Художник опустил голову.
– Продолжайте.
– Продолжать нечего. Я постоял возле контейнера и ушел.
– Сколько было времени?
– Около одиннадцати.
– И сколько вы там простояли?
– Десять минут.
– Вас кто-нибудь видел?
– Никто. Я прятался.
– Прятались?! Зачем?
– Ну… – Художник нервным жестом снял очки, протирая стекла, глянул на Олега беззащитными близорукими глазами.
– Отвечайте быстрее, не думайте, – давил Олег.
– Я… я ревновал. Вы же меня понимаете, как мужчина мужчину.
– Не понимаю.
– Я подслушивал, – выдавил художник.
– И что вы услышали?
– Все… Точнее – ничего, и поэтому я ушел.
– Опять не понимаю. Что значит «все» и что значит «ничего»?
– Это значит, что я услышал все, что там произошло, и ничего такого, из-за чего бы стоило ревновать. Вика и Вахтанг считали деньги, говорили исключительно о работе, вот я и ушел, чтобы Вика меня не увидела.
– Почему же вы ее не встретили?
– Женщины не любят таких ревнивцев, как я. Ревнивых и слабых. И я не хотел показать Виктории, что я за ней следил… Вы женаты? – внезапно спросил он.
– Нет. – Олег вдруг осознал, что он не только ответил на вопрос допрашиваемого, но еще и непроизвольно посмотрел в этот момент на Рябинину: та быстро стенографировала, а на ее бесстрастном лице не было никаких эмоций.
«Ей, наверное, столько раз объяснялись в любви, начиная с детского сада, что романтика ее совершенно не трогает», – грустно подумал Олег. Он спохватился и продолжил допрос:
– Вы любите свою жену?
– Люблю. Хотя… Понимаете, – задумчиво протянул Иннокентий, – это трудно объяснить. Еще сегодня ночью я ее любил до безумия. А сейчас… – Он надел очки и глянул на Олега неожиданно острым взглядом, каким смотрят близорукие в тот миг, когда благодаря очкам обретают возможность что-то рассмотреть. – Сейчас, после этой ночи в камере, все мои терзания по Виктории показались мне такими ничтожными, такими пустыми, недостойными… Я ее разлюбил, – неожиданно заключил он.
– Что? – удивился Олег.
– Да. – Художник склонил голову. – Мне так кажется, – прибавил он задумчиво.
– Вот ведь как ночь в камере на вас подействовала. Тяжело пришлось? – Олег решил поиграть на тяжести тюремного быта.
– Физически, конечно, тяжеловато, – доверительно сообщил Иннокентий. – Но вообще-то я доволен, что побывал на нарах.
Тут даже Рябинина с любопытством оторвалась от своих бумаг.
– Художнику полезны эмоции, – пояснил Иннокентий. – А я в последнее время уперся в Викторию и почти год ничего не мог создать.
– Боюсь, с такими уликами вас впереди ждет много лишений.
– Я говорил об эмоциях, а не о лишениях, – поправил Иннокентий. – Почему-то считается, что творческие люди должны страдать… И потом, я надеюсь, что вы разберетесь, что я не виноват.
Несколько секунд Олег смотрел на Токарева, будто увидел его впервые. «Почему я решил, что его легко сломать? Он суетится не от надлома. Он всегда такой, суетливый, нервный. Безвольный с виду, а внутри, судя по всему, есть некий стержень, незаметный сразу… А может, все это маска. Может, все это расчет. Рассчитать убийство, как количество теней на картине».
В кабинет тихо вошел Анисин. Олег безмолвно вскинул брови: «Ну как?» Анисин указал пальцем в затылок невидящего его Токарева, скорбно покачал головой: «Ничего нет».
Олег вздохнул:
– Ладно, Токарев. Сейчас мы проводим вас в камеру, набирайтесь там новых эмоций. Может, решите, наконец, рассказать всю правду.
– И совсем необязательно, что это Муртаз, – остудил его пыл Володин. – Может, помощник какой. А еще – они ларьки в субаренду сдают, друг другу. Муртаз может и не знать, кто здесь сейчас торгует, а деньги получает. Договор-то с Муртазом двухлетней давности, а это срок огромный.
– И что это за учет у вас? – попенял Олег. – Не рынок, а базар какой-то.
– Рынок как рынок, – не обиделся Володин. – Надо тебе с продавщицей потолковать, которая последней покойного видела.
– А вот и ее адресок, – сказал помощник Володина.
– Что, кадровиков будил? – удивился Володин.
– Нет… – Помощник запнулся, посмотрел на Рябинину. – Ребята на вахте дали. Там у нее есть… знакомые. Тут и телефончик.
– Надо бы проехать, – сказал Олег.
– Охота тебе? – удивился Володин. – Утром повесткой к себе вызовешь… А, понимаю, первое дело, хочется сразу всех поймать.
Он был прав, но лишь отчасти. Олег уже понял, что ничего нового до результатов криминалистической экспертизы, по крайней мере на месте преступления, не найдет, а торчать на трех квадратных метрах в компании полупьяного эксперта и одноглазого покойника ему мало хотелось. Даже присутствие Рябининой не делало этот процесс приятным.
– Володин, дай машину, к торговке этой прокатиться.
– Не дам, – отказал начальник охраны. – Извини, у меня служебная, одна на всю дежурную смену. – Он назидательно наклонился к Рябининой: – Запомните, Оленька, сыщик – это в последнюю очередь погони и задержания. А в первую – бумажки, бумажки, бумажки. Олег уедет, а кто протокол писать будет? Преступника мало поймать – его вину надо доказать. А то на суде прокурор скажет: «Я верю, что он бандит. Но документально зафиксированных доказательств тому нет. Придется его отпустить, плохо работаете, следователи».
На эту сентенцию надо было ответить достойно, а то старики забыли, кто здесь главный, и решили держать Олега мальчиком для битья. Он постарался, чтобы его голос звучал не менее противно:
– Протокол безусловно важен, но пятьдесят преступлений раскрывается по горячим следам, не забывайте об этом, Ольга.
– Браво! – неожиданно поддержал Олега Анисин, не отрываясь при этом от дверной ручки, с которой он снимал отпечатки пальцев. – Браво, молодой человек. Не верьте Володину, у него раскрываемость всегда хромала, хоть бумаги и были в порядке. И если вы подождете четверть часа, то я вас отвезу. Мне немного осталось, остальное за судмедэкспертом.
Олег задумался. Рябинина тихонько подергала его за рукав:
– Вы поезжайте с Валерием Яковлевичем. А протокол я допишу и труповозку дождусь.
– А вы сумеете?
– Конечно, мы проходили в университете. И Володин мне поможет.
– Вот это вряд ли. Он домой спешит.
– А я его попрошу, – очень просто сказала Рябинина.
И Олег ни на секунду не усомнился, что Володин не откажет.
Ночные улицы были почти пустынны, но Олег все равно нервничал: по его мнению, криминалист был еще не вполне трезв.
К счастью, их путешествие завершилось вполне благополучно, и когда после недолгих поисков нужного дома Анисин заглушил мотор, Олег спросил, во время пути он не решился это сделать, боясь отвлечь и без того ненадежного рулевого:
– Частенько так хулиганите, Валерий Яковлевич?
Анисин даже не сразу понял, о чем это он, а потом усмехнулся:
– Регулярно. Да вы не бойтесь, я еще никогда никуда не врезался.
– И ГАИ не штрафует?
– Братья-гаишники? – Анисин посмотрел на него как на больного. – Останавливают. Особенно когда я нетвердо рулю, зигзагами. Документы посмотрят и отпускают. А то и с мигалками до дома проводят, если я сильно пьян. Бывает, и за рулем подменят, довезут, особенно в родном районе.
– Понятно, – вздохнул Олег. – Россия!
– Это вы зря, юноша. То, что для всего мира беспорядок, для России наоборот – благо. На взаимовыручке, доброте людской, а не на букве закона казенного Россия стояла и стоять будет.
– Пойдемте, патриот. – Олег вышел из машины.
В подъезде их встретили.
Двое крепких ребят преградили дорогу, за ними, готовая кричать и звать на помощь, жалась к перилам девушка.
Анисин среагировал мгновенно, и Олег, и ребята не успели ничего произнести, как он зарокотал вельможно:
– Похвально, похвально. Отряд самообороны, я понимаю. Призыв к общественности услышан.
– А вы кто? – спросил один из парней.
– Мы из милиции.
– Покажите документы.
– Пожалуйста, пожалуйста. Я – майор Анисин, а это мой помощник.
– Вы пришли проверить подвалы? – радостно спросила девушка.
– Как?! У вас еще не провели осмотр?!
– Нет. За весь день никого не было, ни из милиции, ни из жека… – затараторила девушка, – сами себя сторожим.
– Спокойно, гражданочка, – заверил Анисин, – сейчас я кое-кого вздую, и к вам прибегут. А что себя охраняете – молодцы!
В данной ситуации без помощи общественности не обойтись… Скажите, квартира № 68 на каком этаже.
– На девятом.
Пока закрывались двери лифта, Олег слышал, как один парень уточнил у другого:
– Он сказал – майор или генерал-майор?
– Валерий Яковлевич, почему вы спросили квартиру № 68, ведь нам в № 75.
– Вы хотите напустить на несчастную женщину всех сплетников этого дома? Ей и так несладко придется.
– Ну, вы и артист! – восхитился Олег. – Но как будут выпутываться обитатели шестьдесят восьмой?
Анисин только на мгновение задумался.
– А, разберутся, – беспечно махнул он рукой. – Раз к ним не пришли – выпутаются.
Минуту назад, когда Анисин упивался ролью большого начальника, он был неприятен Олегу. Сейчас же он подумал, что этот большой мужик по-своему не так уж и плох. Не суди о людях скоро.
После звонка за дверью послышались шаги, засветившуюся точку звонка закрыла тень, и раздраженный женский голос спросил:
– Кто там?
Олег отметил, что спросили именно раздраженно, не удивленно, не испуганно, как это можно было ожидать в третьем часу ночи.
– Милиция. – Он поднес к глазку раскрытое удостоверение. – Нам нужна Токарева Виктория Максимовна.
Дверь тотчас без раздумий растворилась.
На открывшей был только халатик, который она так нарочито придерживала, что скорее демонстрировала, чем скрывала красивую грудь. Из разговора с охранниками Олег знал, что ей двадцать пять – отмечали на днях, но сейчас, когда она спросонок щурила воспаленные, смертельно уставшие глаза, ей можно было дать и все сорок.
В дальнем конце коридора из-за двери выглядывала лохматая голова.
– Это ко мне, – нервно бросила женщина через плечо. Голова исчезла. – Входите.
Сыщики заметили, что к ним она обратилась много вежливее, почти нормально.
Женщина провела их в плохо убранную комнату, вероятно гостиную, сбросила с дивана всякую всячину – колготки, постельное белье, одежду – и пригласила сесть.
– Вам знаком Муртаз Ургидава? – спросил Олег.
– Это мой хозяин. – Девушка, щелкнув зажигалкой, прикурила. – А что такое?
– Вы давно с ним виделись? – Олег проигнорировал ее вопрос.
– В начале недели… Да, точно… В понедельник, во время пересменки.
Олег и Анисин переглянулись.
– А сегодня, когда вы уходили с работы, кто вас провожал?
– Вахтанг. Это младший брат Муртаза. Он часто кассу принимает.
– И как он вам? – Вика недоуменно вскинула брови. – Что вы о нем можете сказать? – уточнил Олег. Он еще не мог знать, как часто в той или иной форме он будет задавать этот вопрос в течение ближайших дней.
– Да козел он, – спокойно ответила женщина. – Животное. Как и Муртаз. Все они звери… Уйду я от них, надоели.
– Значит, и сегодня Вахтанг принял от вас выручку?
– Да, как обычно… А что случилось? – вновь лениво поинтересовалась она. – Вахтанг опять с кем-то подрался?
– Такое уже случалось?
– Не раз. Он вообще задиристый. Кто при нем про маму выругается… Ну, вы понимаете, он сразу в драку. У них это оскорбление, а наши мужики привыкли через слово…
– Убили его, – сказал Олег. – Только вы ушли из ларька, так и убили.
– Как?! – Она вдруг заплакала, без истерик, буднично – просто по усталым щекам как-то сразу потекли обильные слезы.
Олег растерялся.
– Что же вы? Только что «козел», а тут… плачете.
– А что же он, не человек, что ли, чай, живой, – совершенно по-бабски, жалеючи, сказала она.
Олегу показалось, что она не фальшивит. Так не сыграешь: такой набор женских эмоций – смесь любви, ненависти, жалости не под силу ни одной актрисе.
Вика встала, порылась в груде постиранного, но неглаженного белья, сваленного прямо на журнальный столик, извлекла платочек, вытирая слезы, опять села.
– Выручку Вахтанг в сейф положил?
– Да, при мне.
– Большая выручка?
– Обычная дневная выручка, пять тысяч шестьсот рублей. Его из-за этих денег убили?
– Не исключено, – пожал плечами Олег. – Сейф пустой.
– Муртаз его точно убьет.
– Кого?
– Убийцу.
– Для этого его найти надо, – усмехнулся Анисин.
– Найдет, – убежденно сказала девушка. – Найдет и убьет. Муртаз – он такой.
– Какой?
– Крутой.
Олег заглянул в выписку, данную ему Володиным.
– Муртаз проживает на Лермонтовской, в общежитии?
– Что вы, давно нет. Там он жил, когда только в Москву приехал. Потом он квартиру снимал, где-то в Измайлово, а сейчас и свою купил, на Царева, дом 12, квартира 24. Телефон нужен? Пишите.
Олег думал, что она заглянет в телефонную книгу, но она продиктовала по памяти. Олег спросил:
– Мы можем поговорить с вашим мужем? Это он в соседней комнате?
– Муж! – Она презрительно скривила тонкие губы. – Одно название, а не муж. Толку с него…
– Так можно с ним поговорить?
– Конечно. Но лучше не тратьте зря время.
– Почему? – удивился Олег.
– Да потому что Иннокентий ни на что не способен. Ничтожество! Ни убить, ни любить, ни рубля заработать.
Иннокентий, видимо, всю беседу слушал внимательно, так как тут же вышел из своей комнаты. В отличие от жены он оказался одетым по всей форме: в рубашке, при галстуке и даже в ботинках, а не в тапочках.
– Зачем ты так, Вика, – с мягкой укоризной сказал он. – Ну не ладится у нас, зачем же в это посвящать первых встречных?
Девушка только нервно дернула плечиком, ничего не ответив.
– И потом, – мгновенно он перешел на крик, – ты же говорила, что у Муртаза никогда не была!
– Не была.
– Да, – он постарался быть ироничным, – а адресок и телефон диктуешь по памяти! Хоть бы для виду в записную книжку заглянула.
– Ну, была, раза два или три…
– Так все-таки была! – почти торжествуя, заорал он. – А что же врала?
– Я думала…
– Ты неспособна думать!
Олег поспешил прервать бурный семейный диалог:
– Скажите, Иннокентий, а где вы были этой ночью с 23.00 до 01.00?
– Как где – дома. Я писал.
Вика поморщилась.
– Вы писатель? – удивился Анисин.
– Художник.
«Сейчас она скажет, – подумал Олег, – художник от слова “худо”».
– Художник от слова “худо”», – сказала Вика.
Олег встал:
– Мой коллега возьмет у вас отпечатки пальцев. Это важно для расследования.
– Вы меня подозреваете? – прошептала Вика.
– Ну что вы, – успокоил ее Олег. – Ваши отпечатки нужны, чтобы отличить их от отпечатков чужих людей, которые мы найдем в контейнере.
Когда Анисин занял их внимание, Олег тихо вышел из квартиры, спустился в лифте на первый этаж. Дежурившие ребята играли в карты.
– Скажите, – поинтересовался Олег, – вы Токарева с одиннадцатого этажа знаете?
– Это полный такой, художник? – уточнила девушка.
– Он самый, – обрадовался Олег. – Он мимо вас сегодня не проходил?
– Буквально перед вами зашел, – они ответили почти хором.
– А выходил когда?
– Не видели. Видимо, до нашего дежурства, а дежурим мы с 23.00.
– Спасибо.
Олег поспешил назад.
В лифте он достал из плечевой кобуры пистолет, загнал патрон в патронник, переложил его в карман.
Анисин уже заканчивал. Олег подождал, пока он уберет свои кисточки, потом сказал:
– Иннокентий Михайлович, вам придется проехать с нами, до выяснения некоторых обстоятельств.
День второй. 10 сентября, пятница
«Двадцать три человека погибло. Сто пятьдесят пять ранено. Семьдесят три госпитализировано. Таковы предварительные итоги взрыва жилого дома в Москве в Печатниках (на момент подписания номера в печать).Утром Сытин официально объявил сотрудникам о переходе на двенадцатичасовой рабочий день. Эта новость взволновала только архивариуса, паспортисток из паспортного отдела и еще некоторых, привыкших в 18.00 закрывать кабинеты на ключ. Следователи, дознаватели, ОМОН – все, кого в обиходе именуют оперативниками, и в обычные дни работают без графика, а после взрывов…
…Представители ФСБ уже заявили, что выявлен круг лиц, возможно, причастных к взрыву… Составлены фотороботы подозреваемых. По мнению взрывотехников, взрыв произошел на первом этаже – в помещении магазина. По некоторым данным, магазин принадлежал лицам кавказской национальнолсти и торговал лаками и красками».
Газета «Известия», 10 сентября 1999 года
С начальством Олег поговорить не успел. Лавриков куда-то спешил и, пробегая по коридору, на ходу крикнул Олегу:
– Молодец, Захаров! Коли этого субчика, двенадцать часов тебе. Доводи до реализации и подключайся к работе по взрывам, у нас каждый штык на счету.
Довести до реализации – значит собрать все необходимые улики для предания суду, и чтобы была большая вероятность для утвердительного приговора. Проще говоря, довести до реализации – значит посадить.
Кто больше довел до реализации, тот лучше работает, тому премии, продвижение по службе, тому почет и уважение коллег. На подведении итогов за месяц так и говорят: «Иванов – восемь реализаций, Петров – шесть. Сидоров! – всего одна. Плохо работаете, Сидоров». Молодой следователь, встав поздно, пристально всматривается в зеркало, но не следы вчерашней страшной пьянки его занимают: он слушает нечто внутри себя – вчера была первая в его жизни реализация.
Олегу еще не приходилось самостоятельно вершить судьбу человека. В группе, под руководством опытного опера – да, но это совсем другое дело. Там ответственность на старшем группы; он – Бог, он – Иуда, если ошибется. И вот сейчас таким старшим стал Олег. И беда была в том, что задержанный ночью Иннокентий Токарев ни за что не захотел колоться, а большинство преступников, особенно из числа неопытных, совершивших преступление в эмоциональном запале, как известно, признаются в содеянном в первые минуты после задержания. Чистосердечное признание, конечно, не было альфой и омегой доказательств, как уверял товарищ Вышинский, но с ним было бы как-то веселей отправлять человека за решетку.
«Оказывается, я щепетильный человек, – похвалил сам себя Олег. – Будем надеяться, что это не помешает моей работе… А может, со временем пройдет?»
Размышляя над нравственными проблемами, он сходил в туалет, помылся, почистил зубы. Холодная вода не только взбодрила его после второй бессонной ночи, но и отвлекла от моральных терзаний. Тогда он еще не знал, перед каким выбором вскоре поставит его судьба.
За время его отсутствия в кабинете появилась Рябинина. Олег это понял еще в коридоре. Но отчего же еще дежурный по ОВД капитан Кобзев мог бросить свой пост. Зайти в кабинет Захарова он все же не рискнул, а стоя в коридоре (и не выпуская из виду свое рабочее место), через распахнутую дверь слушал, как внутри что-то веселое рассказывал кумир всех женщин, лучший оперативник ОВД майор Игошин.
Подойдя ближе, Олег услышал Ольгин смех, негромкий и очень пленительный.
– Смотри, Игошин, пока ты тут болтаешь, у Кобзева пульт дежурного уведут.
Игошин не обиделся. Что ему было обижаться, признанному сыщику, в подчинении у которого во время ведения дел ходили и полковники и которого, по слухам, сватали в МУР, на Петровку.
– Тебя можно поздравить? – миролюбиво поинтересовался он.
– Да вот не колется, – вдруг вырвалось у Олега.
– Это тот интеллигент? Подержи его в «клоповнике» с бомжиками – запоет соловьем.
– Лавриков дал время до вечера.
– Тогда дави, – посоветовал Игошин. – А если что – зови, помогу.
Майор не насмехался. Он всегда был готов помочь и уже помогал Олегу.
– Спасибо.
Игошин улыбнулся Рябининой:
– Оленька, я вам потом дорасскажу, пришел ваш строгий начальник.
– Обязательно, Сергей Геннадиевич, как-нибудь расскажете.
– Просто Сергей, мы же договорились.
– Хорошо, Сергей Геннадиевич.
– Что за женщина! – восхитился Игошин. – Ничем ее не проймешь!
– У тебя в кабинете телефон звонит, – сказал Олег.
– Не слышу.
– Точно звонит.
Игошин не спеша двинулся по коридору. Ушел и дежурный. Только теперь, очистив поле от соперников, Олег зашел в кабинет. Ольга – воспитанная девушка – встала при появлении начальника, поздоровалась. Олег неловко кивнул, думая, что по виду Рябининой ни за что не скажешь, что она тоже почти не спала, такая она была свеженькая и отглаженная.
Олег засмотрелся на девушку, а та словно и не замечала затянувшуюся паузу – спокойно сидела: спинка прямая, коленки вместе, носки туфель чуть-чуть врозь – выпускница института благородных девиц, да и только.
И где ее всему этому обучили?!
Олег торопливо отвел взгляд, суетливо переложил на столе бумаги, поменял местами карандаши и сказал строго:
– Вы опоздали.
– Да, извините, – ответила она кротко.
– Я знаю, вчера вы почти не спали. Но работа у нас такая.
– Я понимаю. Больше не повторится.
Олег кашлянул, не зная, что еще сказать, взялся за трубку внутреннего телефона, в воспитательном запале почти приказал Кобзеву:
– Дежурный, Токарева из КПЗ на допрос.
В трубке весело рокотнуло:
– Олежек, ты сберендил! Всех выводных забрали на облаву. Топай за своим мокрушником сам.
Олег поспешно бросил трубку, покосился на Рябинину – слышала она или нет. Ольга смотрела невозмутимо, только в уголках глаз – показалось ли ему? – мелькнула лукавая искорка.
– Пойду к экспертам, – деловито сказал Олег. – Может, Анисин сообщит что. А на обратном пути захвачу задержанного, приготовьтесь к допросу.
Анисин ничего не мог сообщить, ибо сам только что пришел. Олег застал его врасплох, во время переодевания. О, это была целая процедура, ритуал! Сначала старый криминалист снимал с себя плащ: снимал, сидя на стуле. Пуговицы упорно не хотели расстегиваться, не подчиняясь толстым дрожащим пальцам, и с каждой приходилось воевать отдельно. Криминалист при этом так тяжело дышал, что казалось, будто он восходит на Эверест. Он даже не смог поздороваться с Олегом и только поднял на него полный страдания взгляд.
– Тяжело, – посочувствовал Олег.
Ответом ему было мощное сопение, в котором, впрочем, проявились удовлетворительные нотки – очередная пуговица пролезла сквозь прорезь.
– Что-то вы раскраснелись, – с тревогой сказал Олег.
Анисин, сложив руки на животе, отдышался.
– Здравствуйте… Не издевайтесь…
– Я не издеваюсь. Я волнуюсь.
– Ничего страшного.
– Не за вас. Мне нужны пальчики Токарева. Лучше всего на ноже или на сейфе.
– Подождите. Сейчас я при вас…
– Некогда мне ждать. Принесите результаты ко мне в кабинет, я буду допрашивать Токарева. И я просил вас позвонить брату убитого.
– Звонил, два раза. Никто не подходит.
Вздохнув, Анисин вновь потянулся к непокорным пуговицам. Теперь ему предстояло справиться с двумя нижними, самыми сложными, которые из-за нависающего живота приходилось расстегивать на ощупь. Этому не видно было конца.
– Да оторвите вы их, – в сердцах посоветовал Олег. Он был зол: первое дело – и такой ему достался помощник. Да еще Ольга так смеялась над шутками Игошина!
Токарев выглядел изрядно помятым после проведенной на допросе и в КПЗ ночи, но упрямо не желал сознаваться. Через два часа Олег уже и не знал, о чем спрашивать. Он решил начать сначала, в надежде поймать подозреваемого на противоречиях.
– Итак, вы все-таки признаете, что в ночь с восьмого на девятое уходили из дома?
– Признаю.
– А почему поначалу лгали? Надеялись, что мы не опровергнем ваше алиби?
Токарев неловко попытался взглянуть через плечо, где за его спиной Рябинина вела протокол допроса.
– Не оборачивайтесь! – потребовал Олег. – Отвечайте на вопрос.
– Ну, вы понимаете, – понизил голос художник. – В этой ситуации… Я… как мужчина… выглядел не лучшим образом.
– Не понимаю, – жестко отрезал Олег. – Отвечайте по существу.
– Я не хотел, чтобы жена знала, что той ночью я был на рынке.
– Значит, вы все же признаете, что были на месте убийства?
Токарев негодующе сверкнул глазами:
– Что означает ваш тон?! Я просто признаю, без всяких «все же».
– Тон вам не нравится, – усмехнулся Олег. – А сознались вы только тогда, когда вас уличили с помощью соседей.
– Да я бы сразу все рассказал, если бы вы меня спросили не в присутствии жены. – Он вновь бросил нервный взгляд на Рябинину.
– Допустим. Но что вы делали на рынке?
– Но я уже все рассказал!
– Повторите. Начните с того момента, как вы прошли через вахту. Куда вы направились потом?
– Я пошел… Подождите! Зачем вы меня путаете? Я не проходил мимо охраны, а попал на рынок через калитку, она не охраняется.
– Откуда вы знаете про калитку? Вы уже не первый раз ею пользуетесь?
– Не первый. – Художник опустил голову.
– Продолжайте.
– Продолжать нечего. Я постоял возле контейнера и ушел.
– Сколько было времени?
– Около одиннадцати.
– И сколько вы там простояли?
– Десять минут.
– Вас кто-нибудь видел?
– Никто. Я прятался.
– Прятались?! Зачем?
– Ну… – Художник нервным жестом снял очки, протирая стекла, глянул на Олега беззащитными близорукими глазами.
– Отвечайте быстрее, не думайте, – давил Олег.
– Я… я ревновал. Вы же меня понимаете, как мужчина мужчину.
– Не понимаю.
– Я подслушивал, – выдавил художник.
– И что вы услышали?
– Все… Точнее – ничего, и поэтому я ушел.
– Опять не понимаю. Что значит «все» и что значит «ничего»?
– Это значит, что я услышал все, что там произошло, и ничего такого, из-за чего бы стоило ревновать. Вика и Вахтанг считали деньги, говорили исключительно о работе, вот я и ушел, чтобы Вика меня не увидела.
– Почему же вы ее не встретили?
– Женщины не любят таких ревнивцев, как я. Ревнивых и слабых. И я не хотел показать Виктории, что я за ней следил… Вы женаты? – внезапно спросил он.
– Нет. – Олег вдруг осознал, что он не только ответил на вопрос допрашиваемого, но еще и непроизвольно посмотрел в этот момент на Рябинину: та быстро стенографировала, а на ее бесстрастном лице не было никаких эмоций.
«Ей, наверное, столько раз объяснялись в любви, начиная с детского сада, что романтика ее совершенно не трогает», – грустно подумал Олег. Он спохватился и продолжил допрос:
– Вы любите свою жену?
– Люблю. Хотя… Понимаете, – задумчиво протянул Иннокентий, – это трудно объяснить. Еще сегодня ночью я ее любил до безумия. А сейчас… – Он надел очки и глянул на Олега неожиданно острым взглядом, каким смотрят близорукие в тот миг, когда благодаря очкам обретают возможность что-то рассмотреть. – Сейчас, после этой ночи в камере, все мои терзания по Виктории показались мне такими ничтожными, такими пустыми, недостойными… Я ее разлюбил, – неожиданно заключил он.
– Что? – удивился Олег.
– Да. – Художник склонил голову. – Мне так кажется, – прибавил он задумчиво.
– Вот ведь как ночь в камере на вас подействовала. Тяжело пришлось? – Олег решил поиграть на тяжести тюремного быта.
– Физически, конечно, тяжеловато, – доверительно сообщил Иннокентий. – Но вообще-то я доволен, что побывал на нарах.
Тут даже Рябинина с любопытством оторвалась от своих бумаг.
– Художнику полезны эмоции, – пояснил Иннокентий. – А я в последнее время уперся в Викторию и почти год ничего не мог создать.
– Боюсь, с такими уликами вас впереди ждет много лишений.
– Я говорил об эмоциях, а не о лишениях, – поправил Иннокентий. – Почему-то считается, что творческие люди должны страдать… И потом, я надеюсь, что вы разберетесь, что я не виноват.
Несколько секунд Олег смотрел на Токарева, будто увидел его впервые. «Почему я решил, что его легко сломать? Он суетится не от надлома. Он всегда такой, суетливый, нервный. Безвольный с виду, а внутри, судя по всему, есть некий стержень, незаметный сразу… А может, все это маска. Может, все это расчет. Рассчитать убийство, как количество теней на картине».
В кабинет тихо вошел Анисин. Олег безмолвно вскинул брови: «Ну как?» Анисин указал пальцем в затылок невидящего его Токарева, скорбно покачал головой: «Ничего нет».
Олег вздохнул:
– Ладно, Токарев. Сейчас мы проводим вас в камеру, набирайтесь там новых эмоций. Может, решите, наконец, рассказать всю правду.