Ваг Юрай. Катастрофа на шоссе

   - А что, Бауманн любит денежки? - Шимчик медленно выпустил дым и распрямился.
   Кожаное кресло приятно холодило. Они посмотрели друг на друга, и Сага сказал:
   - Да. Я его знаю, годы вместе проработали, готов снять перед ним шляпу - большой специалист и отличный руководитель: сдержанный, объективный, людей не торопит, но следит, чтоб дело не стояло… Но что касается гро #769;шей…
   - Ну, ладно, вернемся к открытию. Ты и вправду уверен, что формулы списал Голиан?
   Сага колебался. Он встал, прошелся к окну и обратно, положил сигарету в пепельницу, потом достал и снова закурил.
   - Ну?
   - По-моему, почерк его и самописка тоже. У Голиана был ключ от сейфа, он имел возможность познакомиться с расчетами основательно. Для непосвященного эта единственная списанная формула ценности не представляет, и для Стеглика и для того, второго, но… - Он затянулся и погасил сигарету. - Но вместе с тем Голиан - человек прямой. Он - и вдруг кража или какое бы то ни было мошенничество… Голиан обвинил Бауманна в воровстве, сказал это прямо ему в лицо у него в кабинете, так прямо и бросил в лицо. Не могу себе представить, чтобы потом он вдруг спохватился, поднялся наверх, переписал формулу и… Нет, не могу, ты уж извини.
   - И что же ты считаешь?
   Сага пожал плечами, потом решился:
   - Здесь какое-то жульничество.
   - Жульничество? - не понял капитан.
   - Более того - провокация или шантаж, - мрачно подчеркнул Сага.
   - Со стороны Бауманна?
   - Да. Но только Голиан вовремя это понял и хотел предвосхитить события, потому и явился ко мне и отдал ключ - ты пойми - мне, директору, хотя ведь не я ему этот ключ вручал. Он хотел остаться чистым, гарантировать себя…
   - От шантажа?
   - Как знать. Бауманн зубаст.
   - Зачем ему топить Голиана?
   - Нужно, - подчеркнул Сага. - Именно потому Бауманн настаивал на том, чтобы я поговорил с Голианом, я отказался. Тогда он сослался на вас! Сказал, чтоб я обратился к вам! Очевидно, для того, чтобы я предупредил Голиана и тот испугался…
   - А зачем ему это?
   - Он хочет, чтоб Голиан с работы ушел. Исчез с нашего завода. Наверное, знал, что Голиан об этом уже подумывает, прочел в его папке черновик заявления, понял, что бумажка так и осталась черновиком, ведь Голиан об увольнении не просил, видимо, раздумал… Бауманн хотел его снова на это натолкнуть, ускорить, чтобы тот исчез во что бы то ни стало. А испугавшись, что я Голиана не отпущу, разыграл всю эту историю с кражей, понадеявшись, что я на Голиана здорово обозлюсь…
   - И его заявление подпишешь.
   - Да.
   - Но зачем ему это?
   - Ведь он и сам сказал, что идея принадлежит Голиану. И что существовала работа, которую он когда-то читал. Если она у Голиана сохранилась и тот представит ее и докажет, ну, скажем, некую зависимость или зависимость принципиальную? Такую, за которую надо платить?
   - Имеешь в виду деньги?
   - Естественно. Старик за деньги удавится.
   - Не понимаю. - Шимчик устроился поудобнее. - Ведь если б Голиан даже ушел, все равно материальные претензии он мог бы предъявить, работая и в любом другом месте, не так ли?
   - Возможно, что и не так. Человек с его репутацией! Сбежал, вернулся - в нем это сидит, он боится… Знает, что на него косятся, что друзей у него нет, а что касается доверия - похоже, что он уже и сам себе не верит. Ну а старик опасается собственной доброты - если человек на глазах, ему нет-нет да что-нибудь и сунешь. С глаз долой - и угрызения совести утихнут. Вот что мне пришло в голову, но, возможно, все это чепуха.
   - Я Бауманна не знаю, - медленно произнес Шимчик. - Ты можешь его сюда пригласить?
   - Старика? Хочешь с ним познакомиться?
   - Угу.
   - Пожалуйста. - Сага пододвинул к себе телефон и набрал номер. - Никто не отвечает, - сказал он.
   - Тогда пусть его найдут. У вас ведь есть радиоузел. Директор соединился с рубкой, и вскоре над их головами загремело:
   «Товарищ Бауманн, вас просит зайти директор. Товарищ Бауманн…»
   - Выключи! - Шимчик встал и потянулся. Ох, уж это ожидание. Директор разбирал почту.
   - Нету, - сказал он наконец, - не отвечает. Обычно после такого вызова является сразу.
   Зазвонил телефон. Сага снял трубку. Выслушал и, повесив, сообщил.
   - Ничего не понимаю. Говорят, поехал с Голианом в город. Вахтер говорит, что на «трабанте» Голиана, что тот его взял с собой.
   - Может, сами договорятся? - Капитан смотрел на Сагу внимательными серыми глазами. - Хорошо, что ты меня позвал. Будь добр, дай-ка мне эти бумаги.
   - Документацию открытия и папку Голиана?
   - Если эти двое найдут общий язык, то непременно сообщат об этом тебе. В таком случае позвони, я все тебе немедленно верну.
   - А если нет?
   - Тоже позвони. Примем необходимые меры.
   - Какие?
   Шимчик, убирая бумаги в портфель, ответил, что он не пророк.
   - Ты считаешь, что дело серьезное?
   Сага не притворялся, он в самом деле был обеспокоен. И Шимчик подумал: «Что его так тревожит, только ли то, что он с Голианом был в хороших отношениях, или, может быть, что-то другое? Боится, что это провокация? Недоброжелателей боится или место потерять? И это возможно, здесь он пригрелся: пятнадцать лет на одном предприятии и все на посту директора, корнями уже врос в свой завод».
   Капитан пожал плечами, однако высказал предположение, что ничего серьезного тут нет, и они распрощались.
 
   Перед Лазинским лежали фотографии. Его нисколько не удивило, что капитан Шимчик, его непосредственный начальник, не поленился прийти к нему, хотя такое случалось нечасто. Лазинский доложил:
   - Только что говорил с Прагой. Полковник Вондра доволен. Человек на фото, судя по всему, Шнирке. Голиан сразу нашел его в целой группе и заверил, что это Баранок. Сдается мне, что фамилия «Шнирке» ему пока неизвестна.
   - Как он вел себя? - поинтересовался Шимчик.
   - Когда я показал фотографии?
   - Нет, когда увидел вас.
   - Да никак, он меня ждал. Вчера днем я ему звякнул, оказал, что приду.
   - А зачем придете, тоже сказали?
   - Ну, что-о вы! - Лазинский достал из пакета леденец.
   - Вы встретились с ним на заводе?
   - Да.
   - В котором часу?
   - Около девяти, хотя договорились на восемь. Я на автобус опоздал.
   - Это Голиан предложил в восемь?
   - Да. В восемь. Или пораньше. Сказал, что позже у него обычно много работы.
   - Он сказал «обычно» или именно сегодня?
   - Кажется, «обычно». - Леденец - и опять красная малина - исчез у него во рту. - А почему вы спрашиваете, случилось что-нибудь?
   - Когда вы от него ушли?
   - Минут через десять. Мы недолго сидели.
   - Как он выглядел? Не был ли взволнован?
   - Поначалу да, - подтвердил Лазинский. - Как обычно, ведь все волнуются, когда к ним являются из нашей конторы… Потом вроде успокоился, но все время теребил в руках какую-то коробочку, маленькую такую, от ленты для пишущей машинки. Когда я уходил, сунул ее в карман. Говорил спокойно. Сказал, что на фото - Баранок, ошибиться он не может. В Мюнхене неоднократно встречался с ним на одной вилле. Оказал еще, что он совсем не изменился, что это тип мужчины, который до самой смерти остается моложавым. Фотография лишний раз это подтверждает.
   Лазинский смотрел на Шимчика, а капитан Шимчик - на фотографии. На одной из них было юношеское лицо с узкими темными глазами, на другой - за длинным столом, уставленным пивными кружками, веселая компания, вероятно, встреча подвыпивших буршей.
   Капитан, рассмотрев фотографии, рассказал о своем разговоре с Сагой. Лазинский слушал, малина снова исчезла за его щекой. Когда Шимчик закончил, он заметил:
   - Чудно. А вдруг формулы выкрал и впрямь Голиан.
   - А если нет?
   Раздался телефонный звонок. Лазинский поднял трубку и, сказав: «Да, он здесь», передал ее капитану. Шимчик внимательно выслушал и решительно заявил:
   - Разумеется, жду. Да, внизу, у ворот. Пока никому ни слова, шофера не бери. Не бери шофера, понял? Поторопись, жду тебя.
   Положив трубку, он молча уставился в пустоту. Потом пробормотал:
   - Сейчас приедет Сага и отвезет меня на лоно природы. Полагаю, что вам тоже следует поехать. Голиан погиб, - Шимчик вздохнул и, взглянув на Лазинского, добавил: - Автомобильная катастрофа.
   Лазинский схватил портфель и молча, словно нехотя, встал.
   - Автомобильная катастрофа? Где?
   - Недалеко от Михалян.
   - По направлению на Братиславу или сюда?
   - На Братиславу, - ответил Шимчик.
   - Бауманн тоже пострадал или его в машине не было?
   - Черт его знает. Я при сем не присутствовал. Через пять минут они уже сидели в «волге». Директор Сага молчал, Лазинский чему-то загадочно улыбался, Шимчик сидел, подперев рукой щеку, и смотрел вперед на дорогу, которая бешено мчалась им навстречу. И вдруг попросил Сагу:
   - Сбавь скорость, прошу тебя.
 

5

 
   «Трабант» на полном ходу врезался в старую черешню, содрал с нее кору и превратился в груду бесформенных обломков. Передок машины был безобразно сплюснут, стекла выбиты, сиденья слетели со своих мест. Из дыры, зиявшей вместо двери, свешивалась голова и плечи инженера. Мертвый лежал на спине, губы застыли в страшном оскале. Из правого уха медленно капала кровь.
   Полуденное небо отливало медью.
   Сага взглянул на часы - четверть первого. Он достал носовой платок и прижал к глазам. Лазинский сказал с укором:
   - Ну-ну, товарищ директор, перестаньте!
   - Я понимаю, - прошептал Сага, - я все понимаю, - и шагнул в сторону. Перед ним раскинулось поле.
   Шимчик закурил, погасил спичку, сунул ее обратно в коробку, глубоко затянулся, выпустил дым и только тогда спросил:
   - Значит, минут сорок пять назад, так?
   Молоденький лейтенант, уже находившийся на месте происшествия, подтвердил.
   - Вы в котором часу сюда приехали?
   - Получили сообщение где-то после полдвенадцатого и через десять минут были на месте. - Это «на месте» прозвучало невыносимо официально.
   Июньский полдень был насыщен запахом бензина. Над головой погибшего жужжа кружили мухи. Неподалеку от черешни у дороги возвышалось распятие.
   - Кто вам сообщил?
   - Некий Дворецкий, мы тут же проверили его документы. Главбух из ремонтных мастерских. Ехал мимо, увидел разбитую машину, до этого видел в Михалянах нас, мы там стояли больше получаса, развернулся и все нам доложил. Сказал, что лично знал покойного.
   - Откуда вам известно, что авария произошла около сорока пяти минут назад?
   - Приблизительно в четверть двенадцатого «трабант» промчался мимо. Доехать сюда можно за…
   Лейтенант был мокрым от пота, он снял фуражку.
   - Превышал скорость?
   - В городке нет, На шоссе наверняка прибавил газку, дорога проглядывается. Судя по удару, ехал со скоростью девяносто-сто.
   - Сколько километров от Михалян сюда?
   - Тринадцать с небольшим…
   - А это кто?
   - Дорожный рабочий, - сказал лейтенант. - Когда мы приехали, он слезал со своего велосипеда. Ребята его к обломкам не подпустили.
   - Откуда он ехал?
   - Из Михалян, как и мы. Мы задержали его, чтоб взять показания, потому что «трабант» должен был обогнать его.
   - Вы говорили с ним?
   - Нет, товарищ капитан. Не успели.
   Лазинский сидел на корточках рядом с машиной, в руках он держал голубой портфель. Портфель был открыт. Лазинский поднес его к самому носу и, быстро отодвинув от себя, взглянул на Шимчика. Капитан подошел, Лазинский поднялся и сказал:
   - Понюхайте!
   На ладони у Лазинского в носовом платке лежала ампула. Шимчик поднес ампулу к лицу и втянул воздух, раз, другой, очень тщательно повторив процедуру. И наконец сказал:
   - Хлор!
   - Так точно!
   Глаза Лазинского светились недобрым светом.
   - Где она была?
   - Под бумагами, на дне портфеля. И от бумаг несет!
   Они переглянулись. Шимчик спросил:
   - Чистый хлор или какая-нибудь смесь?
   Лазинский лишь пожал плечами.
   Солнце пекло немилосердно. Сага, вытирая платком лоб, медленно брел по направлению к шоссе. Он уже не плакал, потрясение, пережитое при виде трупа, прошло. Он оправдывался:
   - Ужасно на меня подействовало. Когда-то, во время войны, я повидал многое, казалось, привык… Но сейчас, если это в какой-то мере близкий тебе человек, с которым ежедневно встречаешься… Бедняга, для него уже все кончено, - прошептал он. - А врач был?
   - Еще нет, - ответил лейтенант. - Но здесь даже дюжина врачей не поможет…
   Он не закончил. Шимчик взял его за локоть.
   - Пошли, - сказал он.
   Они остановились у синей милицейской машины с белой опояской и надписью «Патруль». Капитан приказал:
   - Врача немедленно, тело отправить в прозекторскую. Необходимо произвести тщательнейшее вскрытие. Мне кажется, что авария не является непосредственной причиной смерти. Этим делом будет заниматься госбезопасность. А вы свяжитесь с криминалистами и передайте им, чтоб они все здесь как следует осмотрели. Кстати, вызовите связного с мотоциклом, возьмите у капитана Лазинского ампулу и отошлите ее в лабораторию на анализ. И еще, товарищ лейтенант, скажите нашему сотруднику Станковичу, пусть разыщет и возьмет под наблюдение инженера Бауманна с химзавода и сообщит мне, где он теперь обретается.
   - Вы, товарищ капитан, считаете… - Молоденький лейтенант смущенно откашлялся. - Я хотел сказать, я думал…
   - Бросьте заикаться, действуйте. Дорога #769; каждая минута!
   Его тон был далеко не приветлив, и лейтенант больше уже ни о чем не спрашивал - он скользнул на сиденье автомобиля, надел наушники, взял в руки ларингофон и начал передачу. Перед его глазами спокойно колыхалась желтеющая рожь, убегал вверх склон холма, покрытый купами кленов, вдали виднелся еще один холм, а над всей этой идиллической картиной умиротворенно опрокинулось небо с одним-единственным медленно плывущим причудливым облачком.
   Толстые, с обломанными ногтями пальцы дорожного рабочего лежали на раме видавшего виды велосипеда. Он сообщил, что зовут его Бениамин Бенчик, что в город ездил за гвоздями и прочими стройматериалами. Живет он в близлежащей деревне, за ней висит надпись «объезд», но шоферы на это предупреждение не всегда обращают внимание. Вообще-то здесь движение небольшое, сегодня его обогнали всего две-три машины, а после Михалян, кроме синей милицейской, - одна, вот этот «трабант». Обогнал на выезде из Михалян, ехал медленно, но потом сразу прибавил скорость.
   - Скорости не превышал?
   - Нет, это уж точно.
   - Вы не заметили, кто сидел в «трабанте»?
   - Да вон тот, который разбился, кто же еще?
   - Вы обратили на него внимание, когда он вас обгонял?
   Рабочий колебался. Потом ответил, что нет, не обратил. Но судя по тому, что он сейчас видит…
   - Вас не об этом опрашивают. - Шимчик посмотрел ему в глаза. - Меня интересует только одно: что вы видели тогда.
   - Я не больно его разглядывал, да и пыль столбом стояла, я глаза прикрыл.
   - Следовательно, вы не совсем уверены, что в машине сидел только водитель?
   - Уверен, один он сидел, я его много раз встречал.
   - Где? Здесь где-нибудь?
   - В Михалянах, - ответил Бениамин Бенчик.
   Лицо у Бенчика было квадратное, чисто выбритое, на седой голове поношенная шляпа; без пиджака, в одной жилетке, из правого кармана висит цепочка от часов; одна пуговица на жилетке оторвана, торчат нитки, остальные аккуратно застегнуты. Все свидетельствует о том, что человек еще держится на поверхности, бодрится вопреки старости. Руки с обломанными ногтями все еще сильны.
   Шимчик докурил.
   - Вы его знаете?
   - Только с виду, - ответил Бенчик,
   - В Михалянах часто встречали?
   - Частенько.
   - Когда? Вечером или днем?
   Бенчик, немного подумав, ответил:
   - Чтоб не соврать, почти всегда по вечерам.
   - Где?
   - Когда по дороге, когда возле корчмы, той, что между костелом и школой, посреди деревни.
   Капитан кивнул и засмотрелся на клены, потом, поблагодарив, медленно зашагал прочь. Молоденький лейтенант все еще передавал распоряжение.
   Сага стоял у разбитого «трабанта», Лазинский со своим портфелем - рядом с ним. Шимчик подходя услышал:
   - Сколько он получал?
   - Около двух чистыми. Тысячу девятьсот с лишним.
   - Когда он купил «трабант»?
   - Года два - два с половиной… Без очереди достал, а деньги выиграл, несколько тысяч в спортлото, остальные у кого-то одолжил.
   - У кого?
   Директор жестом ответил: откуда, дескать, мне знать?
   - Пил?
   - Со мной нет, товарищ капитан, он был довольно замкнут, неразговорчив, гостей не принимал. Насколько мне известно, даже новоселье не отметил.
   Сага стоял спиной к мертвому, в своем строгом черном костюме, похожий на человека пришлого или сотрудника похоронного бюро. Шимчик подумал: «Живые всегда кажутся пришлыми на похоронах; человек в черном - и яркий солнечный день… Фарисей он, вот кто. Переживает или притворяется?»
   - Все готово? - спросил он, чувствуя, как к горлу подступает комок.
   - Да!
   - Ампулу. - Лазинский достал ее и через носовой платок почувствовал, что ампула из полиэтилена. Позвал лейтенанта и сказал: - Осторожнее с отпечатками пальцев.
   - Конечно, - ответил лейтенант.
   - Нам всем будет очень недоставать его, - заговорил Сага. - Он всегда был готов прийти на помощь, очень трудолюбивый был человек, а сколько горя хлебнул! Теперь эта история с Бауманном…
   В телеграфных столбах гудели дали. На траве в кювете лежала горячая пыль.
   - Остановка где-нибудь будет? - спросил Лазинский.
   Шимчик кивнул и перевел взгляд на Сагу, наблюдая, как тот садится за руль. «А он в самом деле не в себе», - подумал капитан и попросил, чтоб ему дали портфель Голиана.
   По дороге он принялся изучать его содержимое. В Михалянах попросил: «Останови», - и, когда директор остановил машину, объяснил: «У нас здесь дело. Подожди, пожалуйста, через десять минут вернемся».
   Сага кивнул. На длинной безлюдной деревенской улице мирно копошились куры и вдруг с криком прыснули на обочины - со стороны города на большой скорости мчался милицейский мотоцикл.
   В корчму, что возле школы, Голиан в тот день не заходил; официант и его жена ответили одинаково - да, иногда заглядывал выпить кружку пива, но вот уже несколько дней здесь не появлялся.
   - А чего ему тут делать, сколько времени уже сидим без пива, нет завоза. И план летит к чертям, сегодня за все утро зашло не больше двадцати человек. Шоферы или детишки за лимонадом, - добавил он. - Порядочный мужчина такую дрянь и в рот не возьмет.
   За ухом у него торчала сигарета, рубаха была грязная. Жена складывала бутылки.
   - Откуда вы его знаете?
   - Голиана-то? От людей слыхали, что его так зовут, Он к нашей врачихе ездит.
   - К врачихе?
   - Зубная врачиха, - уточнила жена. - Эдита Бачова. Ей покойница свекровь тут дом отказала.
   - Замужняя?
   - Ее муж летал на истребителе. В пятьдесят седьмом разбился, во время учений, говорили. Его мать через год умерла с горя, а у нас здесь не было зубного, вот Бачова и стала работать здесь.
   - Она сейчас в амбулатории?
   - Наверное, уже на реке. До обеда примет больных, а потом идет купаться. Жарища-то какая стоит… Чего же ей не освежиться.
   - Где находится амбулатория?
   - А тут, за углом, шагов сто.
   Они направились туда. По дороге Шимчик рассказал, что ему удалось узнать от дорожного рабочего.
   - Зря время теряем, - заметил Лазинский. Шимчик согласился.
   - Но пока не будут известны результаты вскрытия и химический анализ содержимого ампулы… Кроме того, инженер здесь был. За соседней деревней - объезд. Если он хотел ехать куда-то еще - а это вполне очевидно, - то зачем оказался здесь? Может быть, он говорил Бачовой, куда направляется? Надо выяснить! - поставил он точку. - Почему он взял с собой все свои документы?.. - Капитан помахал голубым портфелем, на что Лазинский ответил:
   - Я уже выяснял у Саги. Он ничего не знает.
   - О чем вы его спрашивали?
   - Не собирался ли Голиан в командировку.
   - Скорей всего, нет. В командировку не берут с собой диплома об окончании института.
   Лазинский остановился и достал коробочку.
   - Утром я вам о ней упоминал. Голиан теребил ее в руках, а потом сунул в карман. Там мы ее и нашли. Но тогда коробка была пуста, а сейчас - взгляните, товарищ капитан, - земля.
   Шимчик и Лазинский остановились перед амбулаторией. Где-то далеко визжала пила и лаяла собака. Ей отвечала другая, потом третья, десятая, казалось, что лают все псы деревни.
   - Надо послать на анализ, - медленно сказал Шимчик.
   - Будет исполнено. Но, думаю, что анализ ничего не установит. Простая земля, садовая. Может, из цветочного горшка, может, с грядки, кто знает.
   - Прах, - покачал головой Шимчик и закрыл коробочку, но, заметив, что Лазинский не понял, принялся объяснять: - Читать надо больше, романы, исторические книги. Рекомендую также Библию. Когда-то на уроке закона божьего святой отец чуть на разбил мне голову канционалом

^*- уж очень я пялился на ножки некой Гедвиги… Э, да что это мы остановились - пошли!
   Бачовой не было в кабинете, они застали лишь медсестру, она болтала по телефону с каким-то Пальком и пыталась запудрить веснушки. Да, инженер Голиан сюда сегодня заходил, еще одиннадцати не было. Просил доктора Бачову, чтобы вышла с ним, но доктор не могла, как раз сверлила зуб, она дала ему ключ, сказала, чтоб ждал ее дома. Через некоторое время доктор Бачова ушла к нему.
   - А когда вернулась?
   - Часов в двенадцать, за купальником, утром она обычно вешает его вон там, в углу. А потом отправилась на реку.
   - Сколько приблизительно времени она провела с Голианом.
   - Не могу сказать, но наверняка немного.
   У медсестры, которая не вышла росточком, кроме веснушек, на личике была еще какая-то особенная улыбка. Посетителей она не испугалась, их документы особого впечатления на нее не произвели. Но когда Шимчик и Лазинский собирались уже уйти, она вдруг стала серьезной;
   - Вы, товарищи, знаете инженера Голиана?
   - Конечно, очень хорошо знаем, а почему вы спрашиваете?
   - Он сегодня был какой-то чудной. Какой-то не в себе… Испуганный вроде. Докторша сначала не хотела с ним идти, но он стал просить, просто умолять и… Я потому вам рассказываю, что тоже его немножко знаю, он никогда пани Бачову не просил, по крайней мере здесь… А сегодня он так смотрел, будто… будто… что-то стряслось.
   - Что значит «стряслось», говорите яснее. Лазинскому послышались в вопросе Шимчика раздраженные интонации.
   - Ну, как бы это вам объяснить, ну… в глаза никому не смотрит, ни мне, ни ей, то подойдет к окошку, то на те вон шприцы поглядит, взгляд бегает… а сам белый, как стена.
   - Может, выпил лишнего?
   - Выпил? - Девушка с минуту размышляла. - Нет, по-моему, нет.
   - На что-нибудь жаловался, ну, скажем, на головную боль? Говорил, что нездоров?
   - Нет, он просто… Скорее был очень расстроен, еще больше, чем доктор Бачова, она тоже с утра была сама не своя, какая-то странная. Пришла раньше меня, в четверть восьмого уже сидела здесь, хотя мы открываем в восемь… Потом одной девчонке-школьнице два раза один и тот же зуб пломбировала… Вернее, пришлось два раза пломбу готовить, потому что у докторши руки тряслись. Но инженеру улыбалась, когда ключи отдавала.
   - А до этого?
   - Не заметила, я на него смотрела.
   - Он что, так изменился?
   Она кивнула по-девичьи беззаботно.
   - Вы, когда он ушел, с доктором Бачовой о нем не говорили?
   - Нет.
   - И после двенадцати тоже?
   - Когда она на реку собиралась? Не хотелось выспрашивать, я только заметила, что руки у нее уже не дрожат.
   - Вы сказали, что она сегодня пришла на работу раньше вас. Это явление необычное?
   - Конечно. Я всегда прихожу первая.
   - Где она живет?
   - Доктор Бачова? Она сейчас на реке.
   - Все равно, дайте нам ее адрес, мы около дома подождем, пока она вернется, - настаивал Лазинский.
   - Не раньше пяти, но если вам срочно надо - ступайте к речке, как увидите каменный мостик, сверните направо. В нескольких метрах от моста желтый домик с мезонином. Если наверху шторы опущены, не звоните - значит, доктора Бачовой нет дома.
   Девушка не ошиблась, они звонили напрасно. В опущенную коричневую штору било солнце, железная калитка была заперта. Где-то за домом гоготали гуси.
 
   Через полчаса они уже подкреплялись бутербродами, и перед Шимчиком стояла чашка кофе. Черепаха лежала под окном, а на столе находилось содержимое голубого портфеля: диплом на имя инженера Дезидера Голиана, его метрическое свидетельство, свидетельство о браке, любительская фотография пожилой женщины со строгими глазами, общий вид Тисовец, копия аттестата зрелости и сберкнижка на восемьсот тридцать шесть крон. Бумажник, в нем удостоверение личности, профсоюзная книжка, неотосланный перевод на три тысячи крон, отправитель Д. Голиан, адресат А. Голианова. Боттова ул., д. 26. Еще сберкнижка, с которой нынешним утром или днем было снято три тысячи, эти три тысячи в новых зеленых купюрах по сотне, водительские права и открытка со швейцарской маркой, исписанная размашистым почерком: «Хочу вернуться, тоскую. Я не жалуюсь, но все время чувствую, что здесь чужая. Вернусь». Потом подчеркнуто: «Как можно быстрее! Уже радуюсь предстоящей встрече. Вера» Потом: «P. S. Не хочу навязываться. Когда буду в Чехословакии, напишу еще раз. Если не ответишь - все будет ясно».
   Шимчик перевернул открытку и бросил ее на стол.
   - Маттергорн, - равнодушно произнес он. - Красивый пик, высокий. Роскошная жизнь, не то что у нас в Татрах, откуда убегают и снова возвращаются, чтобы насыпать в коробочку щепотку земли, праха, - добавил он, как тогда в Михалянах.