Валё Пер. Полиция, полиция, картофельное пюре!

   — Это мой старший брат, — сказала блондинка. — К сожалению. Его зовут Гюнвальд. Он… полицейский. А раньше был просто бродяга. В последний раз я видела его больше десяти лет назад, да и до этого встречалась с ним не часто.
   — Ну, веди себя хоть теперь приличнее, — произнес Гюнвальд Ларссон.
   — И это говоришь мне ты? А где ты был в последние шесть лет жизни отца?
   — В море. Я работал. И больше, чем кто-нибудь другой в этой семье.
   — Ты свалил на нас всю ответственность, — горько сказала она.
   — А кто наложил лапу на все деньги? И на остальное?
   — Ты промотал свою часть наследства еще до того, как тебя выгнали из флота, — холодно ответила она. — А как теперь ты называешься? Констебль?
   — Первый помощник комиссара.
   — Папа перевернулся бы в гробу, услышав об этом. Значит, ты даже не сумел дослужиться до комиссара, или как это называется. А сколько ты получаешь?
   — Это тебя не касается.
   — А что ты здесь делаешь? Может быть, пришел взять в долг? Это бы меня не удивило. — Она взглянула на подругу, молча следившую за их разговором, и деловито добавила: — Он всегда отличался наглостью.
   — Вот именно, — сказал Гюнвальд Ларссон и сел. — Принеси-ка еще чашку.
   Она вышла из комнаты. Гюнвальд Ларссон с проблеском интереса в глазах взглянул на подругу детства. Та не ответила на его взгляд. Вернулась сестра, неся на украшенном резьбой серебряном подносике чайный стакан в серебряном же подстаканнике.
   — Зачем ты сюда пришел? — спросила она.
   — Я уже сказал. Ты должна выложить все, что тебе известно об этом Бруберге и его шефе, Пальмгрене, который умер в среду.
   — Умер?
   — Да. Ты что, газет не читаешь?
   — Может, и читаю. Только тебя это не касается.
   — Его убили. Застрелили.
   — Застрелили? Господи, какими пакостями ты занимаешься!
   Гюнвальд Ларссон невозмутимо помешивал чай.
   — Впрочем, я тебе уже ответила. Я не шпионю за соседями.
   Ларссон отпил из стакана. Потом резко поставил его на стол.
   — Перестань кривляться, Малышка. Ты любопытна, как омар, и была такой с тех пор, как научилась ходить. Я знаю, что тебе известно много всякой всячины и о Бруберге и о Пальмгрене. Ты и эта твоя крыса, то есть муж, оба все отлично знаете. Я же представляю себе, как это делается в ваших высоких кругах.
   — Твои грубости ничему не помогут. Во всяком случае, я ничего не скажу. Тем более тебе.
   — Нет, скажешь. Иначе я приведу с собой полицейского в форме и буду заходить в каждый дом в радиусе километра. Представлюсь и скажу, что ты моя сестра, но теперь стала важной и не хочешь мне помочь, приходится просить других.
   Она уставилась на него неподвижным взглядом. Наконец глухо сказала:
   — Неужели у тебя хватит нахальства…
   — А ты не задумывайся над этим. Давай-ка, запускай свою мельницу.
   Подруга детства следила за этим диалогом со скрываемым, но все-таки очевидным интересом.
   После долгого, напряженного молчания сестра покорно сказала:
   — Да, ты, как видно, и впрямь способен на это. Так что ты хочешь знать?
   — Чем Бруберг занимался в последние дни?
   — Это меня как раз не касается.
   — Совершенно верно. Но именно поэтому я готов побиться об заклад, что ты стояла и глазела каждый вечер на этот дом. Ну?
   — Его семья в пятницу уехала.
   — Знаю. Еще что?
   — В тот же день он продал автомашину жены, белый «феррари».
   — Откуда тебе это известно?
   — Приходил покупатель. Они стояли во дворе и договаривались.
   — Вот оно как. Дальше.
   — Я думаю, что Бруберг в последние дни не ночевал дома.
   — Откуда ты знаешь? Ты что, проверяла?
   — С тобой просто невозможно говорить. Ну, трудно не заметить того, что происходит в соседнем доме.
   — Ты считаешь, его здесь не было?
   — Да нет, несколько раз он приезжал. По-моему, увозил по частям вещи.
   — Кроме этого покупателя автомашины, кто-нибудь еще здесь был? Кто и когда?
   — В субботу вместе с Брубергом приехала какая-то блондинка. Они пробыли в доме часа два. Потом носили в машину вещи. Сумки и все такое. Вчера здесь тоже были люди. Изысканно одетая пара и какой-то человек, похожий на адвоката. Они ходили и все осматривали, а тот, который похож на адвоката, что-то записывал.
   — И как ты это истолковала?
   — Как то, что он пытается продать дом. Думаю, что ему это удалось.
   — Ты слышала их разговор?
   — Ну, иногда просто нельзя не услышать.
   — Это уж точно, — сухо сказал Гюнвальд Ларссон. — И похоже, что он продал виллу, так?
   — Да, я слышала обрывки разговора. Говорили, например, что быстрые сделки всегда самые удачные, а эта устраивает обе стороны.
   — Дальше.
   — Они распрощались очень любезно. Жали руки и хлопали друг друга по плечу. Бруберг передал часть вещей. И ключ, по-моему. Потом эти люди уехали в своей машине. Черный «бентли». А Бруберг еще оставался часа два. Топил печки. Обе трубы долго дымились. Мне показалось… Она замолчала.
   — Что тебе показалось?
   — Что это странно. Ведь жара стоит. Потом он ходил по дому и опускал шторы. После этого уехал. С тех пор я его не видела.
   — Малышка, — дружелюбно сказал Ларссон.
   — Ну что еще?
   — Из тебя мог бы выйти отличный полицейский.
   Она сделала брезгливую гримасу и сказала:
   — Ты еще долго будешь меня мучить?
   — Теперь уже нет. Насколько хорошо ты знаешь Бруберга?
   — Иногда встречались. Ведь соседи.
   — А Пальмгрена?
   — Бегло. Как-то видела его у Бруберга. Один раз мы дома устраивали прием в саду, он тоже был. Ты же знаешь, на такие вечера обычно приглашают всех соседей. А Пальмгрен оказался случайно у Бруберга, ну и пришел за компанию.
   — Один?
   — Нет, с женой — молодой и совершенно очаровательной.
   — Ну, а какое у тебя впечатление от этих людей?
   — Они очень состоятельные — безразлично сказала она.
   — Так и вы тоже, ты и твой фон барон.
   — Да, — сказала она. — Это верно.
   — Рыбак рыбака… — философски заметил Гюнвальд Ларссон.
   Она долго смотрела на него, потом резко сказала:
   — Я хочу, чтобы ты понял одно, Гюнвальд: такие люди, как Бруберг и Пальмгрен, вовсе не принадлежат к нашему кругу. Правда, у них много денег, особенно у Пальмгрена. Но им не хватает стиля, изысканности. Это бесцеремонные дельцы, которые сметают все на своем пути. Я слышала, Бруберг чуть ли не ростовщик, а Пальмгрен большинство своих темных дел вел за границей. Конечно, у таких людей есть деньги, которые открывают им доступ в высшие сферы, но все-таки им чего-то не хватает. И их никогда не признают до конца.
   — Ну-ну, это уже занятно. Значит, ты не признаешь Бруберга?
   — Признаю, но только из-за его денег. То же самое с Пальмгреном. Его состояние сделало его влиятельным и там и сям. Общество зависит от наличия людей типа Пальмгрена и Бруберга. Во многом они — более важные детали механизма страны, чем и правительство, и риксдаг, и прочее. Поэтому даже люди нашего круга вынуждены их признавать.
   Потом она холодно добавила:
   — Хюгольд может вернуться в любую минуту. И я не хочу, чтобы он тебя здесь застал.
   — Короткий же у него рабочий день!
   — Да, короткий. У людей высокой квалификации часто так бывает. Прощай, Гюнвальд.
   Он встал.
   — Ну что ж, ты, во всяком случае, помогла.
   — Я бы не сказала тебе ни слова, если бы ты не шантажировал меня. И для меня было бы лучше не видеть тебя еще лет десять.
   — И для меня тоже. Пока.
   Она не ответила.
   Подруга поднялась и сказала:
   — Я, пожалуй, тоже пойду.
   Гюнвальд Ларссон взглянул на нее. Высокая симпатичная девушка, ему почти по плечо. Хорошо и со вкусом одета. В меру накрашена. Вообще все в меру. Он не видел автомашины на улице и спросил:
   — Подкинуть вас в город?
   — Да, спасибо.
   Когда они садились в машину, он покосился на руку девушки — нет ли обручального кольца. Кольца не было.
   — Простите, я тогда не расслышал фамилию?
   — Линдберг. Соня Линдберг. Я тебя помню с детства.
   Может, пригласить ее куда-нибудь? Нет, спешить ни к чему. Он ей как-нибудь позвонит.
   — Где тебя высадить? — спросил он.
   — На Стюреплан. Я работаю на Биргерярлсгатан. И живу там же.
   «Хорошо, — подумал он. — Не пришлось спрашивать». В кабинете на Кунгсхольмсгатан его ждало много дел. Сделав самые первоочередные, Гюнвальд Ларссон позвонил Колльбергу и пересказал ему то, что услышал, не называя источника этих сведений.
   — Хорошо, Ларссон, — сказал Колльберг. — Значит, похоже на то, что он собирался удрать.
   — По всей вероятности, уже удрал.
   — Не думаю. Чемодан, о котором я говорил, по-прежнему стоит в его кабинете на Кунгсгатан. Я только сейчас звонил его секретарше, и она сказала, что полчаса назад Бруберг сообщил, что не успеет вернуться в контору до пяти.
   — Он, наверное, отсиживается в какой-нибудь гостинице, — задумчиво произнес Ларссон.
   — Очевидно. Я попытаюсь проверить. Но маловероятно, чтобы он поселился там под своим именем.
   — Да, вряд ли. А ты нашел эту девицу?
   — Пока нет. Жду сообщения из полиции нравов. — И пожаловался: — Долгое дело. Если я не успею попасть на Кунгсгатан до пяти, ты не мог бы последить за этой проклятой ростовщической конторой? Или поручить кому-нибудь?
   Ларссону, разумеется, хотелось сказать «нет».
   — Ладно, — все-таки выговорил он наконец. — Послежу.
   — Спасибо.
   «Скажи спасибо моей милой сестричке», — подумал Гюнвальд Ларссон.

XIV

   Леннарт Колльберг битый час прождал сообщения из полиции нравов. То, что утром казалось простым деловым поручением — беседа с двумя свидетелями, — каким-то образом превратилось в настоящую охоту за ними.
   Хампус Бруберг и эта непонятная Хелена Ханссон вдруг стали лицами, на которых объявлен розыск, а он сам как какой-то паук сидит и караулит паутину. Странно, но он по-прежнему не знал, почему он ищет этих людей. Против них не выдвинуто никаких обвинений. Как свидетели они уже допрошены полицией в Мальмё, и здравый смысл подсказывает, что никто из них двоих не имеет ничего общего с убийством Виктора Пальмгрена.
   И все же он не мог отделаться от чувства, что их нужно найти как можно быстрее. Зачем?
   «Это все твоя полицейская душа не может успокоиться, — мрачно думал он. — Тебя испортили годы службы, ты уже не в состоянии мыслить как нормальный человек».
   Двадцать три года ежедневного общения с полицейскими привели к тому, что даже в своей семье он никогда не чувствовал себя по-настоящему свободным.
   Почему полицейские общаются почти исключительно с полицейскими? Конечно, потому, что так проще. Проще держаться на расстоянии. Но проще и не обращать внимания на то нездоровое панибратство, которое в течение многих лет беспрепятственно процветает в полиции. В итоге полицейский сам исключает себя из общества, которое должен охранять и с которым должен был бы составлять единое целое.
   Полицейские, например, не критикуют друг друга, разве что в исключительных случаях.
   Социологические обследования показали, что полицейские, будучи в отпуске и попадая не совсем по своей воле в среду людей другого круга, чаще всего стыдятся говорить, что они полицейские.
   Причина — точная определенность предназначенной им роли и россказни, которые ходят об их профессии.
   Любой может стать параноиком, если все на него смотрят со страхом, недоверием или откровенным презрением.
   Колльберг недовольно поежился.
   Он не хотел внушать страх, не хотел, чтобы к нему относились с недоверием или презрением. Он не хотел стать параноиком.
   Зато он хотел заполучить Хампуса Бруберга и Хелену Ханссон. Но по-прежнему не понимал — почему.
   Наконец зазвонил телефон.
   — Колльберг слушает.
   — Здравствуй, это Оса.
   — Ну как, есть успехи?
   — По-моему, есть. Установили личность Ханссон. Во всяком случае, я уверена, что это именно она. Ее имя фигурирует в наших документах.
   — Она проститутка?
   — Довольно высокого уровня — что называется, «девушка по вызову».
   — А где она живет?
   — На Банергатан. Другой адрес неверный. Насколько нам известно, она никогда не жила на Вестеросгатан. Зато номер телефона не выдуман. У нее, по-видимому, этот номер был и раньше. Да, проституцией она занимается с ранней юности. Нашему отделу приходилось встречаться с ней не раз, правда, за последние годы не так часто.
   Оса Турелль помолчала. Он очень живо представил себе, как она выглядит именно в эту минуту: сидит, согнувшись у письменного стола, точь-в-точь как он сам, и задумчиво грызет ноготь большого пальца.
   — Она начала, наверное, как и большинство, не из-за денег. Потом стала уличной, но, по-видимому, была достаточно ловка, чтобы подняться в более доходный разряд. «Девушки по вызову» — это своего рода аристократки среди проституток. Они не якшаются с кем попало, а делают ставку только на тех, с кого можно побольше взять. Одно дело — ходить по Регерингсгатан, совсем другое — сидеть дома в квартире на Эстермальм и ждать телефонного звонка. Очевидно, у нее более или менее определенный круг постоянных клиентов, и она берет не больше одного заказа, или как это там называется, в неделю. У нас есть несколько ее фотографий. Судя по ним, вид у нее весьма приличный и деловой. Но ведь это и необходимо для успеха в такой специфической профессии.
   — Да, им надо уметь носить маску. Чтоб не выдать себя, когда они попадают в представительное общество.
   — Вот именно. Я слышала, что некоторые из этих девиц даже знают стенографию. Во всяком случае, они играют свою роль так, что большинство изумляется.
   — У тебя есть номер ее телефона? Я хотел бы встретиться с ней в домашней обстановке.
   — Девицы этой профессии часто меняют номера телефонов. У них, несомненно, секретные телефоны, и в большинстве случаев зарегистрированные под вымышленными именами. — Оса помолчала, а затем задала вопрос: — Почему тебе так уж нужно ее видеть?
   — Честно говоря, и сам не знаю. Мартин хочет ее допросить в обычном порядке о том, что она видела или чего не видела в тот вечер в Мальмё.
   — Что ж, недурно для начала, — сказала Оса Турелль. — А потом, может быть, одно зацепится за другое.
   — Вот на это-то я и надеюсь, — сказал Колльберг. — Ларссон говорил, что в субботу она была на вилле Хампуса Бруберга в Лидинге, а в том, что Бруберг занимается явно какими-то темными делами, я более чем уверен.
   — Чем, по-твоему, занимается Бруберг?
   — Какими-то крупными аферами. Он, кажется, молниеносно реализовал свои капиталы. Я подозреваю, что он готовится выехать из Швеции уже сегодня.
   — Почему ты не подключаешь отдел?
   — Потому что время не терпит. Пока ребята, которые занимаются экономическими преступлениями, успеют вникнуть в дело, Бруберг будет уже далеко. А может быть, и эта самая Ханссон. Убийство Пальмгрена дает нам все же некоторые преимущества. Оба они были свидетелями преступления, и, значит, я имею возможность их задержать.
   — Правда, я новичок, — сказала Оса Турелль. — И меньше всего понимаю в разбирательстве дел об убийствах. Но не считает ли Мартин, что кто-то из участвовавших в том обеде решил убрать Пальмгрена с дороги ради собственной выгоды?
   — Да, это одна из версий: данному лицу пришлось прибегнуть к наемному убийце.
   — По-моему, это надуманно.
   — По-моему, тоже. Но такие случаи бывали.
   — А какие еще варианты у вас в запасе?
   — В частности, покушение по политическим мотивам. В этом деле принимает участие даже Сепо. Я слышал, оттуда послали в Мальмё своего человека.
   — Вот уж удовольствие для Мартина и других!
   — Не говори. Сепо, как обычно, проведет свое расследование. Разберутся через несколько лет, подошьют свое заключение к делу и сдадут в архив.
   — А Мартин так любит политику! — засмеялась Оса.
   — Да уж, — проговорил Колльберг. — Во всяком случае, ясно, что Пальмгрен зарабатывал большинство своих миллионов на чем-то прямо противоположном помощи развивающимся странам. Поэтому ни Мартин, ни другие не исключают возможности того, что его убрали по политическим соображениям. В качестве предупреждения остальным, действующим в той же области.
   — Бедный Мартин, — сказала Оса Турелль.
   В ее голосе звучала теплая нотка.
   — Ну, давай-ка прямо сейчас отправимся к этой прекрасной даме и попробуем выжать из нее что-нибудь интересное. Я возьму машину и заеду за тобой. Будем надеяться, что она дома.
   — Хорошо, — согласилась Оса Турелль. — Но учти, что она крепкий орешек и нужно быть осторожным, во всяком случае вначале. Правда, я новичок в этой игре, и, может, смешно давать тебе советы, но с подобной публикой мне приходилось иметь дело. Такая, как Хелена Ханссон, прекрасно знает, как нужно вести себя с полицией. Хорошая тренировка. Не думаю, что тут стоит идти напролом, как бульдозер.
   — Ты, пожалуй, права.
   — А кто следит за Брубергом?
   — Если нам повезет, мы, может быть, найдем его в объятиях этой дамы, — сказал Колльберг. — А вообще-то, как это ни странно, Гюнвальд Ларссон предложил свои услуги.
   — Ну тогда это, уж наверное, будет бульдозерная тактика, — сухо проговорила Оса Турелль.
   — Очевидно. Значит, через двадцать минут я тебя захвачу.
   Посидев еще несколько минут с телефонной трубкой в руках, Колльберг позвонил Гюнвальду Ларссону.
   — Да, — резко ответил тот. — Ну что тебе еще?
   — Мы нашли эту девицу.
   — Ну и что? — равнодушно отозвался Ларссон.
   — Я сейчас еду к ней вместе с Осой Турелль. Послушай, я, наверное, не успею вовремя попасть в контору Бруберга.
   — Не беспокойся, — ответил Ларссон. — Я беру это на себя. Меня самого начинает интересовать этот парень.
   Оба одновременно положили трубки, не сказав больше ни слова. Колльберг позвонил на Кунгсгатан.
   — Нет, директор Бруберг не давал о себе знать, — сказала Сара Муберг.
   — А чемодан по-прежнему стоит в его кабинете?
   — Да, я его видела еще тогда, когда вы звонили в первый раз.
   — Простите, я хотел только проверить.
   Еще он позвонил в контору по управлению домами, где побывал утром. И там Хампуса Бруберга не было, он не давал о себе знать.
   Колльберг спустился к машине.
   Оса Турелль ждала его на лестнице перед зданием полицейского управления на Кунгсхольмсгатан. Колльберг залюбовался ею, пока она спускалась с широких ступеней и пересекала улицу. «Если б я не успел завести себе жены, да еще такой…» — подумал Леннарт Колльберг. Широким жестом он распахнул переднюю дверцу.
   Она уселась рядом с ним, положила висевшую через плечо сумку на колени и предупредила:
   — Как договорились, будем вести себя спокойно.

XV

   Квартира находилась на четвертом этаже, на дверной дощечке действительно значилось: Хелена Ханссон.
   Колльберг поднял было кулак, чтобы постучать, но Оса Турелль отвела его руку и позвонила. Тишина. Через полминуты она позвонила снова.
   На этот раз дверь открылась, из нее выглянула молодая светловолосая женщина и вопросительно взглянула на них голубыми глазами. На ней были изящные туфли и широкий утренний халат. Она явно только что приняла душ или вымыла волосы, поскольку голова ее была укутана махровым полотенцем, словно тюрбаном.
   — Полиция, — сказал Колльберг и вынул свое удостоверение. Оса Турелль сделала то же самое, но молча.
   — Вы Хелена Ханссон?
   — Да, конечно.
   — Мы бы хотели поговорить с вами о том, что случилось в Мальмё на прошлой неделе.
   — Я уже рассказала то немногое, что я знаю, тамошней полиции. В тот же вечер.
   — Та беседа была недостаточно исчерпывающей, — сказал Колльберг. — Вы, естественно, были потрясены, а свидетельские показания, которые даются в таких ситуациях, всегда бывают слишком общими. Поэтому мы обычно допрашиваем свидетелей еще раз, когда они успеют собраться с мыслями, через несколько дней. Разрешите войти? Мы не отнимем у вас много времени, — добавил Колльберг. — Это чистая проформа.
   — Хорошо, — поколебавшись, сказала Хелена Ханссон. — Правда, я спешу, но… — и замолчала, а они не мешали ей придумывать окончание фразы. — Будьте добры, подождите здесь минуточку, пока я наброшу на себя что-нибудь. Я только что вымыла волосы, — прибавила она и, не вдаваясь в дальнейшие объяснения, захлопнула дверь перед самым их носом.
   Колльберг предупреждающе приложил палец к губам. Оса тут же встала на колени и осторожно и беззвучно приподняла крышку, закрывающую прорезь для писем и газет. Стало кое-что слышно. Сначала жужжание телефонного диска: Хелена Ханссон набирала номер, пытаясь кому-то позвонить. Ей, очевидно, ответили, она очень тихим голосом попросила соединить ее с кем-то, ее соединили. Она молчала, очевидно, шли гудки. Наконец сказала: «Значит, нет. Извините». И положила трубку.
   — Она пыталась позвонить кому-то, но не застала, — прошептала Оса. — По-видимому, через коммутатор.
   Колльберг одними губами произнес имя:
   — Бруберг.
   — Она не сказала «Бруберг», я бы услышала.
   Колльберг снова сделал предупреждающий знак и молча показал на прорезь в двери. Оса Турелль прижалась к ней правым ухом, минуты через две выпрямилась и прошептала:
   — Она что-то делает и явно торопится. По-моему, упаковала чемодан, мне кажется, я слышала, как она застегнула его. А потом потащила что-то по полу, открыла и закрыла дверь. Теперь одевается.
   Когда Хелена Ханссон снова открыла дверь, то была в платье и удивительно тщательно причесана. И Колльберг и Оса Турелль догадались, что она надела парик на влажные волосы. Они в тот момент уже стояли с невинным видом далеко от двери на площадке. Оса Турелль зажгла сигарету и курила с равнодушным и отсутствующим лицом.
   — Пожалуйста, входите, — сказала Хелена Ханссон.
   Голос у нее был приятный и выговор удивительно правильный.
   Они вошли и огляделись.
   Квартира состояла из передней, комнаты и кухни. Просторная и чистая, она была обставлена как-то безлично. Почти все вещи были новые, и множество деталей говорило о том, что живущая здесь не испытывает нужды в деньгах. Всюду прибрано, все в порядке.
   Бросив взгляд на большую широкую кровать, покрытую толстым одеялом, Колльберг различил ясный четырехугольный отпечаток — наверняка на одеяле только что лежал чемодан.
   В комнате стояли диван и удобные кресла. Хелена Ханссон сделала неопределенный жест и пригласила:
   — Садитесь, пожалуйста. Хотите, может быть, выпить?
   — Нет, спасибо, — ответил Колльберг. Оса Турелль отрицательно покачала головой.
   Хелена Ханссон взяла сигарету из металлического стакана на столе, закурила, спокойно сказала:
   — Чем могу служить?
   — Вы уже знаете, в чем дело, — сказал Колльберг.
   — Да, эта ужасная история в Мальмё. Но, кроме этого, я больше ничего и сказать не могу. Ужасная история.
   — Где вы сидели за столом?
   — Ближе к краю, рядом со мной сидел датский коммерсант. Его, кажется, звали Енсен.
   — Директор Хофф Енсен, — сказал Колльберг.
   — Да, кажется, так.
   — А директор Пальмгрен?
   — Он сидел по другую сторону стола. Наискось от меня. Прямо против меня находилась жена датчанина.
   — Значит, вы сидели лицом к человеку, который стрелял в директора Пальмгрена?
   — Да. Но все произошло очень быстро. Я даже не успела сообразить, в чем дело. По-моему, и остальные пришли в себя только позже.
   — Но вы видели убийцу?
   — Видела, но я не думала, что он окажется убийцей.
   — Как он выглядел?
   — Об этом я уже рассказывала. Вы хотите, чтобы я это повторила?
   — Будьте так любезны.
   — У меня только очень общее впечатление от его внешности. Ведь все произошло очень быстро, и к тому же я не особенно обращала внимание на окружающих. Сидела, думая о своем.
   Она говорила спокойно и казалась совершенно откровенной.
   — А почему вы не обращали внимания на окружающих?
   — Директор Пальмгрен произносил тост. То, о чем он говорил, меня не касалось, и я фактически слушала вполуха. Я толком не понимала, о чем он говорит, курила и думала о другом.
   — Вернемся к человеку, который стрелял. Вы его когда-нибудь прежде видели?
   — Нет. Это был совершенно незнакомый мне человек.
   — Узнаете ли вы его, если снова увидите?
   — Может быть. Но я в этом далеко не уверена.
   — Каким он вам показался?
   — Лет тридцати пяти или скорее сорока. У него узкое лицо и редкие темные волосы. Роста он, по-моему, среднего.
   — Можете ли вы еще что-либо сказать о нем?
   — Нет, у него очень обычная внешность.
   — К какому общественному классу вы бы его отнесли?
   — Общественному классу?
   — Да. Похож ли он на состоятельного человека?
   — Пожалуй, нет. Скорее на конторского служащего или простого рабочего. У него вид нуждающегося человека. — Пожав плечами, она продолжала: — Но вам не следует особенно полагаться на то, что я говорю. Дело в том, что я только бегло на него взглянула. Позже я пыталась собрать свои впечатления воедино, но я в них совершенно не уверена. Многое из того, что я видела, может оказаться чистейшим, если не воображением, то…
   — Попыткой воссоздать события постфактум? — подсказал Колльберг.
   — Вот именно. Постфактум. Увидишь что-то или кого-то очень бегло, а потом, когда пытаешься вспомнить подробности, часто ошибаешься.
   — Видели ли вы его оружие?
   — Какую-то секунду. Это был пистолет с довольно длинным дулом.
   — Вы разбираетесь в оружии?
   — Нет, совсем не разбираюсь.