Наконец, явился и Три Семерки, весь взмокший, видно, что с улицы. Прочитав во взгляде подруги негодование, он замахал руками и протянул:
– Тихо! Тихо! Тихо! Я по делу ездил! Тебе со мной было нельзя – опасно. С питерскими все чисто. К нападению на твоего клиента они не причастны, хотя подтверждено, что ребятки имеют на него виды, о которых ты говорила. В целом же – не придраться к ним. Вот как.
– Что-о? – возмущенно протянула гадалка, – Неужели так просто сухим из воды выйти? Сам же сказал – имеют виды, а раз они их имеют, то бездействовать не станут: похитили девчонку, а теперь и до папочки добрались!
– От следствия они так просто не отделаютя, – пожав плечами, сказал Руденко, – но вообще-то представленная нам информация всегда была довольно достоверной. Пока же о похищении девчонки и о покушении на папочку ни слуху ни духу, – Семен Семеныч искоса глянул на подругу.
– Но ведь и моя информация всегда тоже достоверна, – парировала она.
– Ладно тебе, едем, едем, будь по твоему. Вот разрешение, – и Семен Семеныч протянул гадалке листок с круглой синей печатью.
– Я тебя обожаю! – воскликнула она и звонко чмокнула Три Семерки в невыбритую с утра щеку.
Яну охватывал трепет. Она волновалась. Ей страшно было увидеть тело Незнамова, безжизненное и беспомощное, страшно было подумать о том, что все закончится несчастьем.
Наконец дверь реанимации распахнулась перед ней: Дмитрий Германович лежал посреди комнаты, накрытый серой простыней, под которой вырисовывались контуры его вытянувшегося тела. Лицо Незнамова осунулось и было бледно. Губы превратились в едва заметные серо-голубые тонкие полоски, ввалившиеся внутрь. От Незнамова во все стороны шли провода, подсоединенные к разным аппаратам, которые тихо работали: пикали, жужжали, гудели. В окружающем безмолвии эти звуки, казалось, отражались от ледяного своей белизной кафеля и давили, давили, давили.
Милославская отвернулась.
– Состояние критическое, – комментировал врач, стоящий от нее по правую руку. – Сейчас вам принесут кушетку. Можете расположиться на ней, вот здесь, в коридоре, – доктор указал на темный угол справа от входа в реанимацию.
Лицо Руденко выразило недовольство. Заметив это, хирург пояснил:
– Ваши коллеги в холле сидят, там уютно. Но раз уж вы пожелали в непосредственной близости…
– Ничего, ничего, – перебила его Яна, – кушетка нас вполне устроит. Да и в глаза мы не так будем бросаться в этом углу. У меня единственная просьба – осуществляйте все процедуры лично. Дмитрий Германович поправится и отблагодарит вас за это сполна.
– Простите, – удивленно произнес доктор, – но у меня есть все основания доверять своему персоналу. У нас работают только высококвалифицированные кадры.
– Я вам верю. Только это не тот случай, когда требуется демонстрация профессионального мастерства целой армии медиков, – сурово возразила Яна.
– Да-да, – поддержал ее Руденко. – Будьте так добры.
Едва подавляя свое высокомерие, доктор утвердительно кивнул и зашагал в направлении ординаторской.
– Все они мнят себя богами, – кивнув в его сторону, шепнул Три Семерки Милославской.
Яна молчала.
– А чего это ты его так? – удивленно спросил Семен Семеныч через минуту.
– Я же тебе сказала: женщина придет. Поди-ка разберись среди них, которая та, а которая нет.
– А-а-а, – протянул Руденко, улыбаясь в сторонку.
Он сел с краю, а Яна в уголок. Так Семену Семенычу казалось безопаснее. Пистолет был при нем, да и доверял он себе больше, чем Милославской.
Так они просидели час, другой, третий. Сначала почти неподвижно, переговариваясь тихонько, потом по очереди стали выходить курить на лестничную площадку, по очереди разминали ноги в ходьбе по коридору. Время перевалило за полдень, но никто не появлялся. Иногда кто-то из персонала выходил из ординаторской, входил в нее, заставляя приятелей внутренне собраться и прийти в состояние боеготовности.
С конца коридора доносился громкий смех сослуживцев Руденко, травящих анекдоты. Еще через час послышалось журчанье пустого желудка Семена Семеныча, и он начал тихо упрекать Яну в бесполезности ее затеи.
– Ты помедитируй, Сема, – иронично заметила гадалка, – представь себе горяченькую курочку с хрустящей корочкой, вкусную, ароматную. Ты на нее смотришь, ротик открываешь, а сочные кусочки сами отламываются и так и прыгают туда, так и прыгают…
– Да ну тебя, пойду покурю, – резко поднявшись, – сказал Три Семерки и двинулся к выходу.
Яна и сама начинала переживать – уже смеркалось, а ничего не происходило. Может быть, стоило в эти часы предпринять что-то более действенное? Говорить о своих сомнениях с Руденко ей не хотелось: это значило признать поражение, а дальше так продолжать сидеть становилось тяжело.
Уже смеркалось и кое-где в коридорах, плохо освещаемых солнцем, уже зажгли свет. Доктор иногда заходил в реанимацию, делал там что-то в течение десяти минут, а потом выходил обратно.
– Что же предпринять? – прошептала гадалка, хотя ответ на этот вопрос она знала.
В следующую минуту, воспользовавшись отсутствием Семена Семеныча, она достала колоду и выбрала из нее Джокер. За время многочасового безделья, как казалось Милославской, силы ее в достаточной степени восстановились, и она вполне была готова на сотрудничество с этой картой.
Однако Джокер настырно отказывался вступать в контакт. Наверное, гадалке все же не хватало запаса энергии. А может быть, ей просто мешало то, что она очень нервничала и сердилась.
Заставив себя расслабиться и отключиться от всех мыслей, кроме вопроса о финале дела, Милославская сделала еще одну попытку. Медленно, но тепло все же пошло по ее руке, плотно прижатой к карте. Через пару минут ее посетило видение.
Гадалка видела опять ту же неизвестную девушку. Яна узнала ее по фигуре, особенностям движений. Девица одевала белый халат. Она стояла полуобнаженная, в одних тоненьких трусиках-бикини и застегивала крупные тугие пуговицы. Внезапно она обернулась, но Милославская не видела ее лица. Силуэт гостьи вырисовывался теперь только по пояс.
Гадалка вся напряглась и стала задавать карте свой вопрос еще более сосредоточенно. Вдруг она заметила, что пупок девицы украшает не что иное как пирсинг. На этом все оборвалось.
Милославская сидела совершенно обескураженная увиденным. «Найдется Галюся и придет навестить отца?» – звучало у нее в голове. Но другой внутренний голос возражал, говоря, что такое украшение сейчас очень в моде, и мало ли, кто это мог быть.
Вернулся Семен Семеныч и стал настаивать на возвращении домой. Голосом плаксивого ребенка Яна бросилась уговаривать его остаться на ночь, расписывая ему все прелести голодания. Руденко был неумолим. Тогда Милославская заявила, что ни за что не уйдет, а если ее станут выносить, поднимет дикий крик. Бросить ее одну Три Семерки не мог, а потому согласился. Он отдал сослуживцам приказание смотреть в оба, а сам улегся вдоль кушетки со словами: «Буду медитировать». Через десять минут он храпел гораздо громче, чем работали аппараты в реанимации.
В последующий час мимо Руденко несколько раз прошел доктор: он проверял состояние пациента и каждый раз на выходе саркастически косился на Семена Семеныча. Яна всем своим видом пыталась дать ему понять, что он своему товарищу вполне достойная замена.
Однако когда стемнело, сон стал одолевать и Милославскую. Она с трудом раздирала глаза, но атмосфера вокруг способствовала только успокоению. Жужжали умиротворенно длинные лампы дневного света в конце коридора. В простенке висели большие часы с маятником, и мерный стук его совершенно убаюкивал. Понимая, что ее физическое состояние становится угрожающим, гадалка поднялась с края кушетки, на котором она примостилась в ногах свернувшегося клубком приятеля, и стала прохаживаться по коридору.
Это немного взбодрило, но спать все равно хотелось. Милославская сделала несколько приседаний, потом потрясла головой, попрыгала. Выглядела она в этот момент, надо сказать, довольно глупо.
Скоро часы пробили двенадцать. Доктор находился один в ординаторской, и к нему, тихонько постучавшись, вошел другой врач, бородатый, с засученными рукавами мятого белого халата, плотно натянутого на его выпирающем животе. Они стали разговаривать. В тишине хорошо слышались их слова, и это немного развлекло гадалку, хотя и совестно было подслушивать.
Гадалка сидела, облокотившись головой о стену и смотрела в одну точку на стене, которая казалась ей то ползущим тараканом, то незабитым гвоздиком, то просто пятном.
Вдруг в конце коридора послышались легкие шаги, и вскоре в дверях показалась тоненькая высокая медсестра в шелковом белом халатике и накрахмаленном белом колпаке. Их много промелькнуло за этот вечер, и каждый раз гадалка настораживалась.
Девушка семенящим шагом миновала ординаторскую и скоро должна была поравняться с кушеткой, которую в темном углу издалека не было видно. Милославская напряглась и хотела было толкнуть Руденко. Но между ней и медсестрой оставались секунды, а тихо растолкать Три Семерки за это время не представлялось возможным. Яна, затаив дыхание, с необыкновенной осторожностью расстегнула свешенную в сторону кобуру.
Девица спешила и, казалось, совершенно не заметила замеревшую Яну. Она смело открыла дверь в реанимацию и, тихо притворив ее за собой, скрылась внутри. «Может быть, доктор приказал?» – судорожно подумала гадалка, но тут же поднялась и, выхватив пистолет, ворвалась внутрь.
Девушка, сбросив с себя колпак, лежала на груди Незнамова и крепко прижималась к нему, не произнося ни звука. Милославская остолбенела. Копна волос, рассыпавшихся по халату, показалась ей ужасно знакомой.
Она вдруг подумала, что никакой это не киллер женского пола, а Галя Незнамова. Скорее всего, она из средств массовой информации узнала о том, что ее отец находится на грани жизни и смерти и в состоянии таком пребывает, возможно, последние минуты, готовясь отойти в мир иной. Горячее чувство понимания этого, по сиюминутному предположению гадалки, сподвигло дочь бизнесмена к преодолению всех преград во имя встречи с переживающим критические минуты отцом. Яна знала, что в таком состоянии человек бывает способен на многое.
У Милославской не было ни одной лишней секунды для размышлений над правдоподобностью собственной версии.
– Галюся! – тихо воскликнула она.
Девушка вдруг приподнялась и невольно, даже инстинктивно, совершенно без испуга, обернулась. В полумраке просторной комнаты, освещаемой только одним большим светильником, горевшим тускло, глаза их встретились. Долгожданная гостья смотрела дерзко, зрачки ее блистали.
Милославская, совершенно растерянная и неуверенная в своем предположении, навела на девушку пистолет.
– Папа! – вскричала та и снова прижалась к телу.
Незнамов вдруг как-то повел головой, пошевелил губами и, судорожно задергав веками, приоткрыл глаза. Он посмотрел на девушку и был не в силах что-то сказать, но лицо его приняло такое невероятное выражение, что было понятно: он ее узнал.
Девушка вдруг поднялась и двинулась прямо на Милославскую. Та, не зная что предпринять, беззвучно шевелила губами. В этом стрессовом состоянии гадалка даже не заметила, как нажала на курок… Раздался выстрел. Звук выстрела и звон разбитого и осыпающегося стекла в этой тишине коридоров был подобен внезапно грянувшему грому. Девица рванула вперед и в мгновенье ока сшибла с ног Милославскую.
Разбуженный грохотом, Руденко вскочил на ноги и пытался нащупать пистолет, которого на месте не было. Подобная вихрю, девушка легко сбила с ног и его, полусонного и абсолютно ничего не понимающего.
Доктора, выбежавшие из ординаторской и увидевшие сотрудницу в белом халате, вопрошали:
– Что там? Что это было?
Она молча пронеслась мимо них и скрылась за высоким стеклянными дверями.
– Галюся! За ней! – неистово заголосила гадалка и рванула вперед, увлекая за собой Три Семерки.
– Да постой ты! – резко отпрянув назад, крикнул он.
– Что это было? Где пистолет?
– Вот он! – гадалка протянула приятелю пистолет, – Бежим же! Она уйдет!
– Зачем уйдет? Куда? – переваливаясь с боку на бок, Семен Семеныч побежал насколько мог быстро.
Врачи, недоумевающие, как горох посыпавшиеся с разных отделений, разом кинулись в реанимацию, где тихо хрипел, называя имя дочери, Незнамов.
Когда Руденко и Милославская выскочили на улицу, они увидели трогающуюся с места белую «десятку».
– Уверена, что это та самая! – воскликнула Яна. – В погоню!
Тут же они с Семеном Семенычем уселись в милицейский «УАЗик», взятый им ввиду отсутствия в этот день его личного транспорта, и, резко тронувшись с места, помчались в след за солидно к оторвавшейся от них к тому времени машиной.
На ходу, пытаясь перекричать рев мотора, гадалка рассказывала приятелю, как все произошло. Он, дослушав до половины, стал жутко материть ее за пистолет, с которым она как следует не умела обращаться.
Десятка, минув пару светофоров, вывернула на улицу, резко поднимавшуюся вверх. Это был частный сектор, и дорога тут простиралась соответствующая. «УАЗику» были практически нипочем засохшие земляные колеи, он только рьяно подпрыгивал и двигался вперед. Зато «десятка» более легко лавировала между ними.
Семен Семеныч включил сирену.
– Дорогу-то уступать некому! – кричала ему гадалка.
– А, так, для устрашения! – махнув рукой ответил он.
Вскоре они оказались в одной из самых глухих частей города. Расстояние между «УАЗиком» и «десяткой» то сокращалось, то вновь увеличивалось. Вступить в схватку в таком захолустье было опасно. А зачем вступать? Ни Яна, ни Три Семерки никак не могли понять, почему дочь Незнамова пытается от них скрыться.
Руденко, понимая, что объявившие себя противниками сдаваться не собираются, связался с постами ГАИ и призвал их к перехвату «десятки». План перехвата был составлен в считанные секунды и объявлен по всему городу. Те «дорожники», которые планировали провести эту ночь спокойно, глубоко ошиблись.
Стекло автоматически опустилось, водитель снизу вверх посмотрел на сотрудника – тот представился:
– Капитан Ермолов. Документы, пожалуйста, – при этом капитан отошел немного и посмотрел на номера автомобиля, а потом кивнул своим коллегам, которые с автоматами стояли у противоположной стороны дороги.
Те сразу подошли ближе. Ермолов посмотрел в развернутое водительское удостоверение и строго произнес:
– Выйдите, пожалуйста, из машины.
– А в чем дело? – занервничав, спросил водитель. – Нам нельзя задерживаться ни минуты! Что-то не в порядке с документами?
– Сопротивление чревато последствиями, – ответил капитан, – выйдите.
Двое наставили на «десятку» автоматы.
Тут открылась соседняя с водительской дверь, и из машины вышла рыжеволосая стройная девушка.
– Товарищ капитан, – капризно заговорила она, – наши жизни в опасности! Мой отец – влиятельный человек. Меня похитили! Я бежала, и вот теперь за мной гонятся похитители! Они страшные люди! Вы не в силах нам помочь, лучше отпустите, а их задержите! Они на милицейском «УАЗике».
ГИБДДшники переглянулись. Девушка говорила очень убедительно и даже заплакала.
Вдруг из-за поворота со скрипом колес вывернул тот самый «УАЗ».
Вдруг – глухой звук: правое колесо налетело на что-то, мотор заглох. Десятка стала отрываться, а ругань Семена Семеныча ничем не могла ему помочь.
Три Семерки попробовал несколько раз повернуть ключи зажигания – мотор безжалостно глох. Резко хлопнув дверью, он выпрыгнул на улицу и, взяв из-под сиденья какую-то железяку, вставил ее в круглое отверстие, крутнул ею два раза и совершил чудо – машина затарахтела.
Десятка к тому времени уже скрылась из виду. Главное – неизвестно, куда. Доехав до перекрестка, Руденко притормозил.
– Куда? – безнадежно проговорил он.
– Вправо! – крикнула Яна. – Так мне интуиция подсказывает.
– Интуи-иция! – усмехнулся Три Семерки, но тем не менее поехал туда, куда предлагала Милославская.
Миновав два квартала, они увидели на КПП остановленную ГИБДД «десятку».
– Ура! – взвизгнула гадалка.
– Даешь интуицию! – прорычал Семен Семеныч, улыбаясь.
Через две секунды машина была окружена, а еще через одну обозленный ее водитель стоял с поднятыми руками.
– Ну-с? – поглаживая усы и остановившись прямо напротив него, вопросительно произнес Семен Семеныч.
В следующий миг он понял, что предъявить этому человеку практически ничего не может, хотя ему и есть о чем его поспрашивать.
– Пройдемте, – сказал капитан Ермолов, и водитель «десятки» послушно, хотя и поглядывая с ненавистью, последовал за ним к тому, месту, где стояла Незнамова.
Минуту спустя все прошли в наполовину остекленное тесное помещение, где был стол, несколько стульев в ряд и аппаратура, без которой не обходится не один КПП.
При свете Милославская хорошенько разглядела водителя и… узнала его! Это был не кто иной, как Галюсин телохранитель.
Несколькими мгновеньями позже в голове ее все уложилось по полочкам. Она вдруг поняла, что никто Галю Незнамову не похищал и что ни от каких преступников она не убегала. Взять ее в заложницы в целях угрозы бизнесмену конкуренты Дмитрия Германовича, конечно, намеревались. Именно для этого они и проникли в его дом, надеясь, что его дочь нигде не показывается, именно прячась от них в этом довольно надежном по меркам простого смертного укрытии. Таким образом бандиты нехотя убедили Яну идти дальше по оказавшемуся теперь ложным следу: ведь она была так уверена в том, что они ищут уже похищенную беглянку.
«Да-а, – думала гадалка, – Галюся все продумала… И ведь БМВ была продана неслучайно! Девчонка следы заметала. Нет ее и все! Конечно, такой солидный автомобиль, плюс ко всему последней модели, не мог быть незаметным в городе. А ведь невозможно было, даже находясь в бегах, безвылазно сидеть в укрытии. За хлебом-солью в конце-концов и то требовалось на улицу выходить. Куда разумнеее сесть в „десятку“, каких в городе сотни, и относительно смело разъезжать на ней, решая возникающие проблемы, – Яна на мгновенье остановила эти мысли и попыталась дать оценку мыслительным способностям Незнамовой: – Не самый умный ход, но тем не менее…»
Милославская вдруг вспомнила и о дневнике девушки. Найдя его, она сразу поняла, что это ценная находка, но истинную ценность этой казалось бы обычной тетрадки она осознала только теперь: гадалка вмиг поняла, кому были адресованы любовные признания Незнамовой.
В следующий миг эту и остальную логически выстроившуюся информацию Яна тут же решила использовать для блефа. Другого выхода у них с Руденко все равно не было.
Семен Семеныч приготовил листок, на котором намеревался составлять протокол задержания, и шарил глазами по столу, отыскивая ручку.
– Итак, – произнесла Милославская, заложив руки за спину и глядя прямо в глаза Галюсе, – девица из высшего общества влюбилась в простофилю из неблагополучной семьи?
– Что-о? Что вы говорите?! – захлопав рыжими густыми ресницами залепетала та.
Несмотря на ее возглас, гадалка продолжала:
– Папа-монстр, естественно, никогда бы этого не одобрил, тем более у него был свой кандидат в зятья… Если бы дочка не послушалась, папа убрал бы с дороги ее телохранителя.
– Что-о? – еще более возмущенно протянула Незнамова, но глаза ее уже искали поддержки в лице телохранителя.
– Фортуна улыбалась вам – в делах отца складывается благополучная ситуация для исчезновения влюбленных: ему угрожают расправой над дочерью, парочка бежит…
– Да что… Да что вы такое…. несете? – растерянно забормотала Незнамова.
Ее приятель сурово поджал губы и процедил:
– Говорил я тебе! А ты: наве-едаю тихонечко! Дура!
– Но так как бывший полковник КГБ никогда не успокоится, пока лично не увидит трупа, – гораздо уверенней продолжала Милославская, – вместо Галиного ему решили показать другой. Телохранитель совершает убийство похожей на его возлюбленную девушки, слегка поджигает труп и подкидывает документ на имя Незнамовой.
– Не убивал я никого! – закричал вдруг, схватившись за голову, парень. – Так обстоятельства сложились. Повезло просто! Бросил я клич братве: ищите бабу, похожую на мою, но только мертвую. Они ха-ха давай ловить, мол, ты че, педофилией заболел. Не, говорю, не заболел, надо так. Сообщили они вскоре, что киллер какой-то, гастролер, замочил туза известного и телку его, с которой он в тот день только познакомился. А телка как две капли на Гальку похожа. Машину гастролер поджег. Обрадовался я: это даже лучше, что поджег. Узнал место. Менты еще ничего об этом не знали. Поехал туда, вытащил бабу, перевез ее на другое место и документ Галькин подсунул.
Руденко смотрел на телохранителя, глупо хлопал глазами и, кажется, не успевал переварить услышанное. Яна, ошеломленная неожиданной удачей, широко улыбалась. Галюся, вцепившись в свои волосы, громко завыла.
– М-м-м? – сонно протянула Милославская.
– Это я, Сема.
– М-м-м. Чего? Сема, дай отдохнуть, я свое дело закончила, девчонку отыскала… – в полудреме бормотала Милославская.
– Ты-то закончила, но у меня-то представляешь удача какая? Питерских зацепить удалось. Похоже это они руку к Незнамову приложили.
– Что-о? – гадалка резко поднялась с подушки.
– Да-да! Ты не представляешь, какой в городе кипиш!
– После того, как мы с тобой в больнице нашумели, охрану Дмитрия Германовича усилили. Этой же ночью к нему гости пожаловали. Ну их на месте и повязали. Ну дела-а! Шеф довольный ходит, песенку мурлычет, а сам дрейфит: с криминалом воевать опасно! Ничего, пробьемся!
– Пробьетесь, конечно…
– Ты это, прости, я иногда перегибал палку, – смущенно добавил Семен Семеныч.
– Я же говорила, что прощения будешь, краснея, просить.
– А как ты узнала, что я покраснел?..
– Интуи-иция…
– Тихо! Тихо! Тихо! Я по делу ездил! Тебе со мной было нельзя – опасно. С питерскими все чисто. К нападению на твоего клиента они не причастны, хотя подтверждено, что ребятки имеют на него виды, о которых ты говорила. В целом же – не придраться к ним. Вот как.
– Что-о? – возмущенно протянула гадалка, – Неужели так просто сухим из воды выйти? Сам же сказал – имеют виды, а раз они их имеют, то бездействовать не станут: похитили девчонку, а теперь и до папочки добрались!
– От следствия они так просто не отделаютя, – пожав плечами, сказал Руденко, – но вообще-то представленная нам информация всегда была довольно достоверной. Пока же о похищении девчонки и о покушении на папочку ни слуху ни духу, – Семен Семеныч искоса глянул на подругу.
– Но ведь и моя информация всегда тоже достоверна, – парировала она.
– Ладно тебе, едем, едем, будь по твоему. Вот разрешение, – и Семен Семеныч протянул гадалке листок с круглой синей печатью.
– Я тебя обожаю! – воскликнула она и звонко чмокнула Три Семерки в невыбритую с утра щеку.
* * *
Милославская и Руденко в ногу шагали по больничным коридорам, и шаги их раздавались по всему этажу, тихому и пустынному. В этом отсеке находились несколько операционных, ординаторская, реанимация и ряд подсобных помещений.Яну охватывал трепет. Она волновалась. Ей страшно было увидеть тело Незнамова, безжизненное и беспомощное, страшно было подумать о том, что все закончится несчастьем.
Наконец дверь реанимации распахнулась перед ней: Дмитрий Германович лежал посреди комнаты, накрытый серой простыней, под которой вырисовывались контуры его вытянувшегося тела. Лицо Незнамова осунулось и было бледно. Губы превратились в едва заметные серо-голубые тонкие полоски, ввалившиеся внутрь. От Незнамова во все стороны шли провода, подсоединенные к разным аппаратам, которые тихо работали: пикали, жужжали, гудели. В окружающем безмолвии эти звуки, казалось, отражались от ледяного своей белизной кафеля и давили, давили, давили.
Милославская отвернулась.
– Состояние критическое, – комментировал врач, стоящий от нее по правую руку. – Сейчас вам принесут кушетку. Можете расположиться на ней, вот здесь, в коридоре, – доктор указал на темный угол справа от входа в реанимацию.
Лицо Руденко выразило недовольство. Заметив это, хирург пояснил:
– Ваши коллеги в холле сидят, там уютно. Но раз уж вы пожелали в непосредственной близости…
– Ничего, ничего, – перебила его Яна, – кушетка нас вполне устроит. Да и в глаза мы не так будем бросаться в этом углу. У меня единственная просьба – осуществляйте все процедуры лично. Дмитрий Германович поправится и отблагодарит вас за это сполна.
– Простите, – удивленно произнес доктор, – но у меня есть все основания доверять своему персоналу. У нас работают только высококвалифицированные кадры.
– Я вам верю. Только это не тот случай, когда требуется демонстрация профессионального мастерства целой армии медиков, – сурово возразила Яна.
– Да-да, – поддержал ее Руденко. – Будьте так добры.
Едва подавляя свое высокомерие, доктор утвердительно кивнул и зашагал в направлении ординаторской.
– Все они мнят себя богами, – кивнув в его сторону, шепнул Три Семерки Милославской.
Яна молчала.
– А чего это ты его так? – удивленно спросил Семен Семеныч через минуту.
– Я же тебе сказала: женщина придет. Поди-ка разберись среди них, которая та, а которая нет.
– А-а-а, – протянул Руденко, улыбаясь в сторонку.
Он сел с краю, а Яна в уголок. Так Семену Семенычу казалось безопаснее. Пистолет был при нем, да и доверял он себе больше, чем Милославской.
Так они просидели час, другой, третий. Сначала почти неподвижно, переговариваясь тихонько, потом по очереди стали выходить курить на лестничную площадку, по очереди разминали ноги в ходьбе по коридору. Время перевалило за полдень, но никто не появлялся. Иногда кто-то из персонала выходил из ординаторской, входил в нее, заставляя приятелей внутренне собраться и прийти в состояние боеготовности.
С конца коридора доносился громкий смех сослуживцев Руденко, травящих анекдоты. Еще через час послышалось журчанье пустого желудка Семена Семеныча, и он начал тихо упрекать Яну в бесполезности ее затеи.
– Ты помедитируй, Сема, – иронично заметила гадалка, – представь себе горяченькую курочку с хрустящей корочкой, вкусную, ароматную. Ты на нее смотришь, ротик открываешь, а сочные кусочки сами отламываются и так и прыгают туда, так и прыгают…
– Да ну тебя, пойду покурю, – резко поднявшись, – сказал Три Семерки и двинулся к выходу.
Яна и сама начинала переживать – уже смеркалось, а ничего не происходило. Может быть, стоило в эти часы предпринять что-то более действенное? Говорить о своих сомнениях с Руденко ей не хотелось: это значило признать поражение, а дальше так продолжать сидеть становилось тяжело.
Уже смеркалось и кое-где в коридорах, плохо освещаемых солнцем, уже зажгли свет. Доктор иногда заходил в реанимацию, делал там что-то в течение десяти минут, а потом выходил обратно.
– Что же предпринять? – прошептала гадалка, хотя ответ на этот вопрос она знала.
В следующую минуту, воспользовавшись отсутствием Семена Семеныча, она достала колоду и выбрала из нее Джокер. За время многочасового безделья, как казалось Милославской, силы ее в достаточной степени восстановились, и она вполне была готова на сотрудничество с этой картой.
Однако Джокер настырно отказывался вступать в контакт. Наверное, гадалке все же не хватало запаса энергии. А может быть, ей просто мешало то, что она очень нервничала и сердилась.
Заставив себя расслабиться и отключиться от всех мыслей, кроме вопроса о финале дела, Милославская сделала еще одну попытку. Медленно, но тепло все же пошло по ее руке, плотно прижатой к карте. Через пару минут ее посетило видение.
Гадалка видела опять ту же неизвестную девушку. Яна узнала ее по фигуре, особенностям движений. Девица одевала белый халат. Она стояла полуобнаженная, в одних тоненьких трусиках-бикини и застегивала крупные тугие пуговицы. Внезапно она обернулась, но Милославская не видела ее лица. Силуэт гостьи вырисовывался теперь только по пояс.
Гадалка вся напряглась и стала задавать карте свой вопрос еще более сосредоточенно. Вдруг она заметила, что пупок девицы украшает не что иное как пирсинг. На этом все оборвалось.
Милославская сидела совершенно обескураженная увиденным. «Найдется Галюся и придет навестить отца?» – звучало у нее в голове. Но другой внутренний голос возражал, говоря, что такое украшение сейчас очень в моде, и мало ли, кто это мог быть.
Вернулся Семен Семеныч и стал настаивать на возвращении домой. Голосом плаксивого ребенка Яна бросилась уговаривать его остаться на ночь, расписывая ему все прелести голодания. Руденко был неумолим. Тогда Милославская заявила, что ни за что не уйдет, а если ее станут выносить, поднимет дикий крик. Бросить ее одну Три Семерки не мог, а потому согласился. Он отдал сослуживцам приказание смотреть в оба, а сам улегся вдоль кушетки со словами: «Буду медитировать». Через десять минут он храпел гораздо громче, чем работали аппараты в реанимации.
В последующий час мимо Руденко несколько раз прошел доктор: он проверял состояние пациента и каждый раз на выходе саркастически косился на Семена Семеныча. Яна всем своим видом пыталась дать ему понять, что он своему товарищу вполне достойная замена.
Однако когда стемнело, сон стал одолевать и Милославскую. Она с трудом раздирала глаза, но атмосфера вокруг способствовала только успокоению. Жужжали умиротворенно длинные лампы дневного света в конце коридора. В простенке висели большие часы с маятником, и мерный стук его совершенно убаюкивал. Понимая, что ее физическое состояние становится угрожающим, гадалка поднялась с края кушетки, на котором она примостилась в ногах свернувшегося клубком приятеля, и стала прохаживаться по коридору.
Это немного взбодрило, но спать все равно хотелось. Милославская сделала несколько приседаний, потом потрясла головой, попрыгала. Выглядела она в этот момент, надо сказать, довольно глупо.
Скоро часы пробили двенадцать. Доктор находился один в ординаторской, и к нему, тихонько постучавшись, вошел другой врач, бородатый, с засученными рукавами мятого белого халата, плотно натянутого на его выпирающем животе. Они стали разговаривать. В тишине хорошо слышались их слова, и это немного развлекло гадалку, хотя и совестно было подслушивать.
Гадалка сидела, облокотившись головой о стену и смотрела в одну точку на стене, которая казалась ей то ползущим тараканом, то незабитым гвоздиком, то просто пятном.
Вдруг в конце коридора послышались легкие шаги, и вскоре в дверях показалась тоненькая высокая медсестра в шелковом белом халатике и накрахмаленном белом колпаке. Их много промелькнуло за этот вечер, и каждый раз гадалка настораживалась.
Девушка семенящим шагом миновала ординаторскую и скоро должна была поравняться с кушеткой, которую в темном углу издалека не было видно. Милославская напряглась и хотела было толкнуть Руденко. Но между ней и медсестрой оставались секунды, а тихо растолкать Три Семерки за это время не представлялось возможным. Яна, затаив дыхание, с необыкновенной осторожностью расстегнула свешенную в сторону кобуру.
Девица спешила и, казалось, совершенно не заметила замеревшую Яну. Она смело открыла дверь в реанимацию и, тихо притворив ее за собой, скрылась внутри. «Может быть, доктор приказал?» – судорожно подумала гадалка, но тут же поднялась и, выхватив пистолет, ворвалась внутрь.
Девушка, сбросив с себя колпак, лежала на груди Незнамова и крепко прижималась к нему, не произнося ни звука. Милославская остолбенела. Копна волос, рассыпавшихся по халату, показалась ей ужасно знакомой.
Она вдруг подумала, что никакой это не киллер женского пола, а Галя Незнамова. Скорее всего, она из средств массовой информации узнала о том, что ее отец находится на грани жизни и смерти и в состоянии таком пребывает, возможно, последние минуты, готовясь отойти в мир иной. Горячее чувство понимания этого, по сиюминутному предположению гадалки, сподвигло дочь бизнесмена к преодолению всех преград во имя встречи с переживающим критические минуты отцом. Яна знала, что в таком состоянии человек бывает способен на многое.
У Милославской не было ни одной лишней секунды для размышлений над правдоподобностью собственной версии.
– Галюся! – тихо воскликнула она.
Девушка вдруг приподнялась и невольно, даже инстинктивно, совершенно без испуга, обернулась. В полумраке просторной комнаты, освещаемой только одним большим светильником, горевшим тускло, глаза их встретились. Долгожданная гостья смотрела дерзко, зрачки ее блистали.
Милославская, совершенно растерянная и неуверенная в своем предположении, навела на девушку пистолет.
– Папа! – вскричала та и снова прижалась к телу.
Незнамов вдруг как-то повел головой, пошевелил губами и, судорожно задергав веками, приоткрыл глаза. Он посмотрел на девушку и был не в силах что-то сказать, но лицо его приняло такое невероятное выражение, что было понятно: он ее узнал.
Девушка вдруг поднялась и двинулась прямо на Милославскую. Та, не зная что предпринять, беззвучно шевелила губами. В этом стрессовом состоянии гадалка даже не заметила, как нажала на курок… Раздался выстрел. Звук выстрела и звон разбитого и осыпающегося стекла в этой тишине коридоров был подобен внезапно грянувшему грому. Девица рванула вперед и в мгновенье ока сшибла с ног Милославскую.
Разбуженный грохотом, Руденко вскочил на ноги и пытался нащупать пистолет, которого на месте не было. Подобная вихрю, девушка легко сбила с ног и его, полусонного и абсолютно ничего не понимающего.
Доктора, выбежавшие из ординаторской и увидевшие сотрудницу в белом халате, вопрошали:
– Что там? Что это было?
Она молча пронеслась мимо них и скрылась за высоким стеклянными дверями.
– Галюся! За ней! – неистово заголосила гадалка и рванула вперед, увлекая за собой Три Семерки.
– Да постой ты! – резко отпрянув назад, крикнул он.
– Что это было? Где пистолет?
– Вот он! – гадалка протянула приятелю пистолет, – Бежим же! Она уйдет!
– Зачем уйдет? Куда? – переваливаясь с боку на бок, Семен Семеныч побежал насколько мог быстро.
Врачи, недоумевающие, как горох посыпавшиеся с разных отделений, разом кинулись в реанимацию, где тихо хрипел, называя имя дочери, Незнамов.
Когда Руденко и Милославская выскочили на улицу, они увидели трогающуюся с места белую «десятку».
– Уверена, что это та самая! – воскликнула Яна. – В погоню!
Тут же они с Семеном Семенычем уселись в милицейский «УАЗик», взятый им ввиду отсутствия в этот день его личного транспорта, и, резко тронувшись с места, помчались в след за солидно к оторвавшейся от них к тому времени машиной.
На ходу, пытаясь перекричать рев мотора, гадалка рассказывала приятелю, как все произошло. Он, дослушав до половины, стал жутко материть ее за пистолет, с которым она как следует не умела обращаться.
Десятка, минув пару светофоров, вывернула на улицу, резко поднимавшуюся вверх. Это был частный сектор, и дорога тут простиралась соответствующая. «УАЗику» были практически нипочем засохшие земляные колеи, он только рьяно подпрыгивал и двигался вперед. Зато «десятка» более легко лавировала между ними.
Семен Семеныч включил сирену.
– Дорогу-то уступать некому! – кричала ему гадалка.
– А, так, для устрашения! – махнув рукой ответил он.
Вскоре они оказались в одной из самых глухих частей города. Расстояние между «УАЗиком» и «десяткой» то сокращалось, то вновь увеличивалось. Вступить в схватку в таком захолустье было опасно. А зачем вступать? Ни Яна, ни Три Семерки никак не могли понять, почему дочь Незнамова пытается от них скрыться.
Руденко, понимая, что объявившие себя противниками сдаваться не собираются, связался с постами ГАИ и призвал их к перехвату «десятки». План перехвата был составлен в считанные секунды и объявлен по всему городу. Те «дорожники», которые планировали провести эту ночь спокойно, глубоко ошиблись.
* * *
Полосатый шлакбаум на выезде из города перекрыл дорогу. Упитанный сотрудник ГИБДД легко взмахнул своим полосатым жезлом, указывая на обочину. «Десятка» подчинилась – ехать было некуда.Стекло автоматически опустилось, водитель снизу вверх посмотрел на сотрудника – тот представился:
– Капитан Ермолов. Документы, пожалуйста, – при этом капитан отошел немного и посмотрел на номера автомобиля, а потом кивнул своим коллегам, которые с автоматами стояли у противоположной стороны дороги.
Те сразу подошли ближе. Ермолов посмотрел в развернутое водительское удостоверение и строго произнес:
– Выйдите, пожалуйста, из машины.
– А в чем дело? – занервничав, спросил водитель. – Нам нельзя задерживаться ни минуты! Что-то не в порядке с документами?
– Сопротивление чревато последствиями, – ответил капитан, – выйдите.
Двое наставили на «десятку» автоматы.
Тут открылась соседняя с водительской дверь, и из машины вышла рыжеволосая стройная девушка.
– Товарищ капитан, – капризно заговорила она, – наши жизни в опасности! Мой отец – влиятельный человек. Меня похитили! Я бежала, и вот теперь за мной гонятся похитители! Они страшные люди! Вы не в силах нам помочь, лучше отпустите, а их задержите! Они на милицейском «УАЗике».
ГИБДДшники переглянулись. Девушка говорила очень убедительно и даже заплакала.
Вдруг из-за поворота со скрипом колес вывернул тот самый «УАЗ».
* * *
Милославская и Руденко, казалось, вот-вот уже должны были поравняться с «десяткой». Три Семерки выжимал максимальную скорость, и в этот самый миг больше всего надеялся на удачу. Еще мгновенье, и он обгонит ее, а затем встанет поперек дороги – ехать противнику будет некуда.Вдруг – глухой звук: правое колесо налетело на что-то, мотор заглох. Десятка стала отрываться, а ругань Семена Семеныча ничем не могла ему помочь.
Три Семерки попробовал несколько раз повернуть ключи зажигания – мотор безжалостно глох. Резко хлопнув дверью, он выпрыгнул на улицу и, взяв из-под сиденья какую-то железяку, вставил ее в круглое отверстие, крутнул ею два раза и совершил чудо – машина затарахтела.
Десятка к тому времени уже скрылась из виду. Главное – неизвестно, куда. Доехав до перекрестка, Руденко притормозил.
– Куда? – безнадежно проговорил он.
– Вправо! – крикнула Яна. – Так мне интуиция подсказывает.
– Интуи-иция! – усмехнулся Три Семерки, но тем не менее поехал туда, куда предлагала Милославская.
Миновав два квартала, они увидели на КПП остановленную ГИБДД «десятку».
– Ура! – взвизгнула гадалка.
– Даешь интуицию! – прорычал Семен Семеныч, улыбаясь.
* * *
Водитель «десятки» резко нажал на газ и едва не сшиб сотрудника, вывернув вправо. Галюся завизжала. Руденко поставил машину поперек дороги. ГАИшники не растерялись и открыли огонь прямо по колесам «десятки». С шипеньем машина проскользила по асфальту и врезалась в шлагбаум, едва не свернув его с места.Через две секунды машина была окружена, а еще через одну обозленный ее водитель стоял с поднятыми руками.
– Ну-с? – поглаживая усы и остановившись прямо напротив него, вопросительно произнес Семен Семеныч.
В следующий миг он понял, что предъявить этому человеку практически ничего не может, хотя ему и есть о чем его поспрашивать.
– Пройдемте, – сказал капитан Ермолов, и водитель «десятки» послушно, хотя и поглядывая с ненавистью, последовал за ним к тому, месту, где стояла Незнамова.
Минуту спустя все прошли в наполовину остекленное тесное помещение, где был стол, несколько стульев в ряд и аппаратура, без которой не обходится не один КПП.
При свете Милославская хорошенько разглядела водителя и… узнала его! Это был не кто иной, как Галюсин телохранитель.
Несколькими мгновеньями позже в голове ее все уложилось по полочкам. Она вдруг поняла, что никто Галю Незнамову не похищал и что ни от каких преступников она не убегала. Взять ее в заложницы в целях угрозы бизнесмену конкуренты Дмитрия Германовича, конечно, намеревались. Именно для этого они и проникли в его дом, надеясь, что его дочь нигде не показывается, именно прячась от них в этом довольно надежном по меркам простого смертного укрытии. Таким образом бандиты нехотя убедили Яну идти дальше по оказавшемуся теперь ложным следу: ведь она была так уверена в том, что они ищут уже похищенную беглянку.
«Да-а, – думала гадалка, – Галюся все продумала… И ведь БМВ была продана неслучайно! Девчонка следы заметала. Нет ее и все! Конечно, такой солидный автомобиль, плюс ко всему последней модели, не мог быть незаметным в городе. А ведь невозможно было, даже находясь в бегах, безвылазно сидеть в укрытии. За хлебом-солью в конце-концов и то требовалось на улицу выходить. Куда разумнеее сесть в „десятку“, каких в городе сотни, и относительно смело разъезжать на ней, решая возникающие проблемы, – Яна на мгновенье остановила эти мысли и попыталась дать оценку мыслительным способностям Незнамовой: – Не самый умный ход, но тем не менее…»
Милославская вдруг вспомнила и о дневнике девушки. Найдя его, она сразу поняла, что это ценная находка, но истинную ценность этой казалось бы обычной тетрадки она осознала только теперь: гадалка вмиг поняла, кому были адресованы любовные признания Незнамовой.
В следующий миг эту и остальную логически выстроившуюся информацию Яна тут же решила использовать для блефа. Другого выхода у них с Руденко все равно не было.
Семен Семеныч приготовил листок, на котором намеревался составлять протокол задержания, и шарил глазами по столу, отыскивая ручку.
– Итак, – произнесла Милославская, заложив руки за спину и глядя прямо в глаза Галюсе, – девица из высшего общества влюбилась в простофилю из неблагополучной семьи?
– Что-о? Что вы говорите?! – захлопав рыжими густыми ресницами залепетала та.
Несмотря на ее возглас, гадалка продолжала:
– Папа-монстр, естественно, никогда бы этого не одобрил, тем более у него был свой кандидат в зятья… Если бы дочка не послушалась, папа убрал бы с дороги ее телохранителя.
– Что-о? – еще более возмущенно протянула Незнамова, но глаза ее уже искали поддержки в лице телохранителя.
– Фортуна улыбалась вам – в делах отца складывается благополучная ситуация для исчезновения влюбленных: ему угрожают расправой над дочерью, парочка бежит…
– Да что… Да что вы такое…. несете? – растерянно забормотала Незнамова.
Ее приятель сурово поджал губы и процедил:
– Говорил я тебе! А ты: наве-едаю тихонечко! Дура!
– Но так как бывший полковник КГБ никогда не успокоится, пока лично не увидит трупа, – гораздо уверенней продолжала Милославская, – вместо Галиного ему решили показать другой. Телохранитель совершает убийство похожей на его возлюбленную девушки, слегка поджигает труп и подкидывает документ на имя Незнамовой.
– Не убивал я никого! – закричал вдруг, схватившись за голову, парень. – Так обстоятельства сложились. Повезло просто! Бросил я клич братве: ищите бабу, похожую на мою, но только мертвую. Они ха-ха давай ловить, мол, ты че, педофилией заболел. Не, говорю, не заболел, надо так. Сообщили они вскоре, что киллер какой-то, гастролер, замочил туза известного и телку его, с которой он в тот день только познакомился. А телка как две капли на Гальку похожа. Машину гастролер поджег. Обрадовался я: это даже лучше, что поджег. Узнал место. Менты еще ничего об этом не знали. Поехал туда, вытащил бабу, перевез ее на другое место и документ Галькин подсунул.
Руденко смотрел на телохранителя, глупо хлопал глазами и, кажется, не успевал переварить услышанное. Яна, ошеломленная неожиданной удачей, широко улыбалась. Галюся, вцепившись в свои волосы, громко завыла.
* * *
– Яна?– М-м-м? – сонно протянула Милославская.
– Это я, Сема.
– М-м-м. Чего? Сема, дай отдохнуть, я свое дело закончила, девчонку отыскала… – в полудреме бормотала Милославская.
– Ты-то закончила, но у меня-то представляешь удача какая? Питерских зацепить удалось. Похоже это они руку к Незнамову приложили.
– Что-о? – гадалка резко поднялась с подушки.
– Да-да! Ты не представляешь, какой в городе кипиш!
– После того, как мы с тобой в больнице нашумели, охрану Дмитрия Германовича усилили. Этой же ночью к нему гости пожаловали. Ну их на месте и повязали. Ну дела-а! Шеф довольный ходит, песенку мурлычет, а сам дрейфит: с криминалом воевать опасно! Ничего, пробьемся!
– Пробьетесь, конечно…
– Ты это, прости, я иногда перегибал палку, – смущенно добавил Семен Семеныч.
– Я же говорила, что прощения будешь, краснея, просить.
– А как ты узнала, что я покраснел?..
– Интуи-иция…