Страница:
Валентин Никитин
Патриарх Пимен
От автора
Со дня смерти Патриарха Московского и всея Руси Пимена прошло два десятилетия – два поворотных пункта в счете; декада, олицетворяя завершенность в библейской традиции («Десять заповедей» Моисея), обозначает определенную меру (церковная десятина) и веху во времени, это символ законченности. В данном случае мы имеем возможность как бы отмерить дважды. Или даже десятикратно, учитывая то обстоятельство, что в 2010 году исполнилось 100 лет со дня рождения четырнадцатого Предстоятеля Русской Православной Церкви.
Церковно-общественная жизнь в России за минувшие двадцать лет развивалась в чрезвычайных, можно сказать, экстремальных условиях, исключительно стремительно – и каждый год был столь насыщен событиями, что соизмерим с десятилетиями. Огромный исторический опыт, усвоенный за это время современниками, не только обязывает нас к обобщениям и выводам, но и позволяет эти выводы сделать.
Очевидно и бесспорно, что нынешнее духовное возрождение в России возникло не на пустом месте, что оно подготавливалось и зрело в недрах того периода, который принято именовать «застойным». На самом деле то был период внутренней подготовки, период сосредоточенного накопления духовного и культурного потенциала. Русскую Православную Церковь возглавлял в те годы Патриарх Пимен, сделавший многое, чтобы нынешнее возрождение стало реальностью. Нужна, конечно, определенная дистанция, чтобы дать объективную оценку исторических событий. Но когда истекает так называемый срок давности, память современников порой притупляется и многие факты оказываются забыты, ретроспектива покрывается туманом. Слава Богу, нам не надо ждать, у нас есть возможность сегодня же рассказать правду о тернистом пути «последнего советского Патриарха». Великого молитвенника и затворника, ссыльного и молчальника, призванного стать схимником, если бы не жребий патриаршества. Едва ли не единственного из Предстоятелей Русской Церкви, который был гимнографом и стихотворцем. В его удивительно точных автобиографических стихах и посвящениях конкретным лицам запечатлены воспоминания о детстве и юности, отражены реальные события церковной жизни за несколько десятилетий.
«Время, в которое жил Патриарх Пимен, не может быть названо страшным или плохим, потому что оно было Божиим временем», – справедливо подчеркивает его дееписатель и публикатор литературного наследия архимандрит Дионисий (Шишигин)[1]. Не случайно в монастырях старцы «наказывали» новоначальных иноков поклонами, если те ругали погоду: «погода Божия», «у природы нет плохой погоды»!.. Воля Творца проявляется и в Его попущении, когда Бог, не отнимая нашей свободы, позволяет нам своевольничать. Но как Небо выше земли, так и пути Божии выше путей наших (Ис. 55, 9).
Патриарх Пимен вырос и духовно возмужал в эпоху судьбоносных потрясений, выпавших на долю России и великого русского народа-страстотерпца. На его памяти революционный катаклизм 1917 года, трагедия Гражданской войны, гонения на религию и верующих, поругание святынь, разрушение храмов и монастырей, аресты и ссылки духовенства, героическая защита Родины в годы Великой Отечественной войны. Горек удел того, кто посетил сей мир в такие роковые минуты! Но в горниле этих испытаний душа инока и подвижника закалилась, а дух, всецело преданный Богу, возмужал и возвысился. Именно за испытания, воистину, Господь даровал ему и крест патриаршего служения, и радость увидеть воочию зарю духовного возрождения России, добрые плоды возрождения и укрепления Русской Православной Церкви.
«Когда мы со стороны смотрим на жизнь Святейшего Патриарха Пимена, то видим только величие и славу, вспоминаем торжественные богослужения, но не видим тяжелых испытаний, которые он перенес, бессонных молитвенных ночей, слез и страданий, того тяжелого креста, который нес он на своих раменах. Сущностью всей жизни и деятельности четырнадцатого Предстоятеля Церкви Русской было глубочайшее смирение перед волей Божией, соединявшееся с первосвятительской твердостью, несокрушимой верой и монашеским отношением к скорбям, невзгодам и иным неблагоприятным обстоятельствам. Его смирение, скромность, застенчивость соединены были в нем с горением духа. Он слышал слова святого апостола Павла и исполнял их: в усердии не ослабевайте; духом пламенейте; Господу служите; утешайтесь надеждою; в скорби будьте терпеливы, в молитве постоянны (Рим. 12, 11—12). Вечная и благодарная ему память!»[2]
Эта память у Бога на небесах увековечена, но и на земле ныне уже запечатлена. 3 мая 2010 года, в день 20-летия со дня кончины Патриарха Пимена, Патриарх Кирилл принял участие в церемонии переименования улицы Железнодорожной в поселке Софрино в улицу Патриарха Пимена. Он посетил художественно-производственное предприятие Русской Православной Церкви «Софрино»; здесь, перед главным корпусом предприятия, Патриарх Кирилл возглавил торжественную церемонию открытия памятника одному из своих великих предшественников.
В июле 2010 года в подмосковном Ногинске (Богородске), на родине Патриарха Пимена, прошли торжества, посвященные 100-летию со дня его рождения. В преддверии юбилея в городе были проведены тематические творческие конкурсы, открылся целый ряд интересных выставок, приуроченных к памятной дате. Улица 9 января в центре города была переименована и названа Патриаршей, на ней вскоре будет установлен памятник Первосвятителю. На фасаде Богоявленского собора торжественно открыли бронзовую мемориальную доску (скульптор Иннокентий Комочкин) с рельефным портретом Патриарха Пимена и текстом: «В Богоявленском соборе города Богородска в 20-е гг. ХХ столетия пел на клиросе Сергей Извеков, будущий Патриарх Московский и всея Руси Пимен».
Предлежащая книга – не просто благодарная дань памяти праведника, о которых сказано в Писании: он вовек не поколеблется; в вечной памяти будет праведник (Пс. 111, 6). Это и стремление напомнить читателям об истинных духовных ценностях человеческой жизни, скромная лепта в дело воспитания молодого поколения на примере высокого служения одной выдающейся личности. Это и попытка исследования и анализа целой эпохи в истории нашей страны и Русской Православной Церкви, когда жил Патриарх Пимен. Его личность и судьба – не достояние лишь кладбищенского мемориала, а живая и неотъемлемая часть этой эпохи, со всеми ее исканиями, ошибками и обретениями. Нам хочется надеяться, что книга послужит и более глубокому пониманию такого уникального явления, как миссия и призвание Церкви в современном мятущемся мире, полном борьбы и противоречий.
Церковно-общественная жизнь в России за минувшие двадцать лет развивалась в чрезвычайных, можно сказать, экстремальных условиях, исключительно стремительно – и каждый год был столь насыщен событиями, что соизмерим с десятилетиями. Огромный исторический опыт, усвоенный за это время современниками, не только обязывает нас к обобщениям и выводам, но и позволяет эти выводы сделать.
Очевидно и бесспорно, что нынешнее духовное возрождение в России возникло не на пустом месте, что оно подготавливалось и зрело в недрах того периода, который принято именовать «застойным». На самом деле то был период внутренней подготовки, период сосредоточенного накопления духовного и культурного потенциала. Русскую Православную Церковь возглавлял в те годы Патриарх Пимен, сделавший многое, чтобы нынешнее возрождение стало реальностью. Нужна, конечно, определенная дистанция, чтобы дать объективную оценку исторических событий. Но когда истекает так называемый срок давности, память современников порой притупляется и многие факты оказываются забыты, ретроспектива покрывается туманом. Слава Богу, нам не надо ждать, у нас есть возможность сегодня же рассказать правду о тернистом пути «последнего советского Патриарха». Великого молитвенника и затворника, ссыльного и молчальника, призванного стать схимником, если бы не жребий патриаршества. Едва ли не единственного из Предстоятелей Русской Церкви, который был гимнографом и стихотворцем. В его удивительно точных автобиографических стихах и посвящениях конкретным лицам запечатлены воспоминания о детстве и юности, отражены реальные события церковной жизни за несколько десятилетий.
«Время, в которое жил Патриарх Пимен, не может быть названо страшным или плохим, потому что оно было Божиим временем», – справедливо подчеркивает его дееписатель и публикатор литературного наследия архимандрит Дионисий (Шишигин)[1]. Не случайно в монастырях старцы «наказывали» новоначальных иноков поклонами, если те ругали погоду: «погода Божия», «у природы нет плохой погоды»!.. Воля Творца проявляется и в Его попущении, когда Бог, не отнимая нашей свободы, позволяет нам своевольничать. Но как Небо выше земли, так и пути Божии выше путей наших (Ис. 55, 9).
Патриарх Пимен вырос и духовно возмужал в эпоху судьбоносных потрясений, выпавших на долю России и великого русского народа-страстотерпца. На его памяти революционный катаклизм 1917 года, трагедия Гражданской войны, гонения на религию и верующих, поругание святынь, разрушение храмов и монастырей, аресты и ссылки духовенства, героическая защита Родины в годы Великой Отечественной войны. Горек удел того, кто посетил сей мир в такие роковые минуты! Но в горниле этих испытаний душа инока и подвижника закалилась, а дух, всецело преданный Богу, возмужал и возвысился. Именно за испытания, воистину, Господь даровал ему и крест патриаршего служения, и радость увидеть воочию зарю духовного возрождения России, добрые плоды возрождения и укрепления Русской Православной Церкви.
«Когда мы со стороны смотрим на жизнь Святейшего Патриарха Пимена, то видим только величие и славу, вспоминаем торжественные богослужения, но не видим тяжелых испытаний, которые он перенес, бессонных молитвенных ночей, слез и страданий, того тяжелого креста, который нес он на своих раменах. Сущностью всей жизни и деятельности четырнадцатого Предстоятеля Церкви Русской было глубочайшее смирение перед волей Божией, соединявшееся с первосвятительской твердостью, несокрушимой верой и монашеским отношением к скорбям, невзгодам и иным неблагоприятным обстоятельствам. Его смирение, скромность, застенчивость соединены были в нем с горением духа. Он слышал слова святого апостола Павла и исполнял их: в усердии не ослабевайте; духом пламенейте; Господу служите; утешайтесь надеждою; в скорби будьте терпеливы, в молитве постоянны (Рим. 12, 11—12). Вечная и благодарная ему память!»[2]
Эта память у Бога на небесах увековечена, но и на земле ныне уже запечатлена. 3 мая 2010 года, в день 20-летия со дня кончины Патриарха Пимена, Патриарх Кирилл принял участие в церемонии переименования улицы Железнодорожной в поселке Софрино в улицу Патриарха Пимена. Он посетил художественно-производственное предприятие Русской Православной Церкви «Софрино»; здесь, перед главным корпусом предприятия, Патриарх Кирилл возглавил торжественную церемонию открытия памятника одному из своих великих предшественников.
В июле 2010 года в подмосковном Ногинске (Богородске), на родине Патриарха Пимена, прошли торжества, посвященные 100-летию со дня его рождения. В преддверии юбилея в городе были проведены тематические творческие конкурсы, открылся целый ряд интересных выставок, приуроченных к памятной дате. Улица 9 января в центре города была переименована и названа Патриаршей, на ней вскоре будет установлен памятник Первосвятителю. На фасаде Богоявленского собора торжественно открыли бронзовую мемориальную доску (скульптор Иннокентий Комочкин) с рельефным портретом Патриарха Пимена и текстом: «В Богоявленском соборе города Богородска в 20-е гг. ХХ столетия пел на клиросе Сергей Извеков, будущий Патриарх Московский и всея Руси Пимен».
Предлежащая книга – не просто благодарная дань памяти праведника, о которых сказано в Писании: он вовек не поколеблется; в вечной памяти будет праведник (Пс. 111, 6). Это и стремление напомнить читателям об истинных духовных ценностях человеческой жизни, скромная лепта в дело воспитания молодого поколения на примере высокого служения одной выдающейся личности. Это и попытка исследования и анализа целой эпохи в истории нашей страны и Русской Православной Церкви, когда жил Патриарх Пимен. Его личность и судьба – не достояние лишь кладбищенского мемориала, а живая и неотъемлемая часть этой эпохи, со всеми ее исканиями, ошибками и обретениями. Нам хочется надеяться, что книга послужит и более глубокому пониманию такого уникального явления, как миссия и призвание Церкви в современном мятущемся мире, полном борьбы и противоречий.
Родина Патриарха и его юность
23 июля 1910 года, в праздник Положения Честной ризы Спасителя в Москве (1625 г.), в семье Михаила Карповича и Пелагеи Афанасьевны Извековых родился сын. По милости Божией ему суждено было стать Патриархом Московским и всея Руси. Родился он в селе Кобылино в Калужской губернии – на родине своего отца[3].
На восьмой день, как и положено, младенцу нарекли имя в честь преподобного Сергия, игумена и чудотворца Радонежского, великого печальника и заступника Земли Русской. Таинство святого Крещения будущий Патриарх принял 28 июля в Троицком храме села Глухова Богородского уезда[4]. В это село после родов переехала раба Божия Пелагея. Этот храм запечатлен ее сыном в стихотворении «У Троицы»:
И «первоначальные впечатления бытия», и вполне сознательные, зрелые и ответственные события в жизни Патриарха Пимена связаны с деревней Глухово и городом Богородском, само название которого так отрадно для слуха. «Святейший очень любил Богородск, свой родной город. Мы вместе несколько раз приезжали сюда в начале 80-х гг. прошлого века, – вспоминает о. Дионисий (Шишигин). – Из окна машины он смотрел на все более ветшающий Богоявленский собор, на Тихвинский храм, пытался разыскать старенькие покосившиеся от времени домики с давно покинувшими их прежними жильцами. Однажды он вдруг остановил машину, вышел из нее и уверенно пошел по бывшему кладбищу сразу за Тихвинским храмом. Легко нашел какое-то дерево, из корней которого росло несколько стволов. Указав на место рядом с этим деревом, Святейший сказал: «Здесь похоронена моя мама». Взял из моих рук шкатулку, и мы собрали в нее немного земли. «Эту шкатулку положи мне в гроб». Не нашел я потом эту шкатулку и завет его не смог выполнить…»[6]
Вот трогательные поэтические строки, в которых отразились воспоминания детства Патриарха:
Об основании Богородска, расположенного в пятидесяти километрах к востоку от Москвы, сохранились достоверные сведения. В XIV веке на этом месте было село Рогожа (известно с 1389 года), впоследствии, с 1506 года – ямская слобода Старый Рогожский Ям, где ямщики меняли лошадей, а путники могли отдохнуть по дороге из Москвы во Владимир и Нижний Новгород.
Летом 1781 года царица Екатерина II ехала в карете из Москвы во Владимир, торопясь на молебен в древнем Успенском соборе. Внезапно над Владимирским трактом сгустились тучи, грянул гром, заблистали молнии… Царица мистически боялась погибнуть во время грозы, посему, не раздумывая, остановилась в ближайшем селе Рогожа. Взволнованные крестьяне были счастливы видеть «матушку Екатерину». Они проявили чудеса обходительности и бережно укрыли ее от рассвирепевшей стихии.
Встретив столь трогательный прием, царица сочла это за перст Божий. Она дала обет утвердить на этом месте город и мысленно нарекла ему достойное сего происшествия имя: Богородск, что означает «рожденный Богом».
Возвратившись в Санкт-Петербург, Екатерина II не забыла о своем обещании Богу. Той же осенью, а именно 5 октября 1781 года императрица своим Высочайшим именным Указом велела главнокомандующему Москвы князю Василию Михайловичу Долгорукову-Крымскому (1722—1782) «переименовать городом ямское село Рогожу под названием Богородск». 20 декабря Екатерина начертала «быть по сему» на докладе Сената, которым на усмотрение императрицы представили описания гербов новых городов Московской губернии. Герб Богородска отражал распространенность шелкоткачества в уезде.
5 октября 1782 года состоялось торжественное «открытие» Московской губернии и одновременно Московского и Богородского уездов. 7 октября в Кремлевском дворце дворяне губернии, «разделясь поуездно в разных покоях», выбирали уездных предводителей дворянства. Богородские дворяне выбрали предводителем генерал-поручика С. А. Всеволожского.
Население Богородска в то время составляло около 500 жителей. Не забыла царица о новом уездном городе и впоследствии: 16 января 1784 года она утвердила его топографический план.
Согласно имеющимся историческим сведениям, в 1815 году в Богородске проживало 596 жителей (350 мужчин и 246 женщин). Преобладание мужчин объяснялось относительно большим числом военнослужащих, расквартированных в городе. Домов тогда было 78, и все – деревянные. Город занимал площадь в 1217 квадратных саженей, то есть примерно полгектара.
В середине XIX века в уездном училище Богородска преподавал историю и географию великий русский мыслитель Николай Федорович Федоров (1829—1903). Здесь сложилась в основных чертах его «Философия общего дела», имевшая в рукописи название «В защиту знания и веры».
В 1896 году в Богородске было уже 111 каменных и 1930 деревянных зданий. В 1911 году решением городских уполномоченных многие улицы и переулки здесь получили свои названия, сохранившиеся и поныне: Рогожская, Железнодорожная, Нижегородская, Благовещенская, Толстовская улицы; Гжельский, Хамовнический, Корякинский, Жуковский, Песочный, Пчельнический переулки.
В 1910 году, когда родился будущий Предстоятель Русской Православной Церкви, население достохвального Богородска насчитывало более 15 тысяч человек, многие из которых были старообрядцами.
Город, весьма скромный по количеству жителей, славился торговлей, кустарным и текстильным производством, в нем было три больницы, десять учебных заведений, две библиотеки, несколько благотворительных учреждений и типография. С XIX века Богородск стал крупным центром текстильной промышленности, здесь находилась знаменитая Глуховская ткацкая фабрика (принадлежавшая Арсению Морозову), бывшая мануфактура, а впоследствии – хлопчатобумажный комбинат.
Механиком на этой фабрике, самом крупном предприятии Богородска в то время, работал Михаил Карпович Извеков (1867—1942) – отец будущего Патриарха Пимена. Родословие его, предположительно, восходит к старинному дворянскому роду Извековых.
«Красиво звучащая фамилия Извековы не из часто встречающихся, но статья о дворянском роде Извековых помещена в Энциклопедическом словаре Брокгауза и Ефрона, – отмечает академик Сигурд Оттович Шмидт, председатель Археографической комиссии РАН и Союза краеведов России. – И там же [помещена статья] о писательнице кануна Отечественной войны 1812 года М. Е. Извековой – романистке, одной из зачинательниц так называемой дамской литературы. Это фамилия патриарха советских времен Пимена. Фамилию Извеков избрал главному герою трилогии о России первых десятилетий XX века писатель К. А. Федин[8]. Дворянский род Извековых достаточно древний, но из рядовых в служебном отношении. Из разветвившейся семьи вяземских вотчинников XVI века образовались роды помещиков губерний среднеевропейской части России. Некоторые из них на служебной лестнице достигли высоких чинов и в военной, и в штатской службе, но немало было и невидных чиновников, мелкопоместных землевладельцев и однодворцев. Положили начало Извековы и фамилиям потомственных священнослужителей…»[9]
Известно, что в XVI веке Извековы служили при дворе царя Иоанна IV Грозного; в XVII—XVIII веках это, как правило, провинциальные дворяне в различных уездах России – Вяземском, Зубцовском, Ливенском и других. В «Общем гербовнике дворянских родов» Российской империи приведено черно-белое изображение герба рода Извековых и его описание:
«В щите, имеющем золотое поле, изображена выходящая из облаков рука в латах, держащая натянутый лук со стрелою, под которой крестообразно означены: копье, сабля и стрела, остроконечиями вверх обращенные.
Щит увенчан обыкновенным дворянским шлемом с дворянскою на нем короною. Намет на щите золотой, подложенный голубым»[10].
Михаил Карпович Извеков, судя по всему, принадлежал к категории упомянутых выше однодворцев[11], то есть обедневших дворян, которые на протяжении XVIII—XIX столетий постепенно превращались в крестьян и служилых людей, разночинцев и интеллигентов. Он имел специальное техническое образование (как минимум окончил реальное училище). Однако следует отметить, что его генеалогия изучена явно недостаточно и, начиная с третьего колена по восходящей линии, о его предках достоверных сведений пока не имеется.
«Наши попытки восполнить этот пробел, – пишут современные исследователи, – пока не увенчались успехом. Все запросы в архивные и даже церковные инстанции, а в конечном итоге к тем, кто непосредственно знал и работал с Патриархом, остались без ответа. Нам приходилось даже встречаться с людьми, кто утверждал, что их предки находились в родстве с С.М. Извековым. Однако документально эти заявления подтверждения не получили»[12].
Но главной достопримечательностью Богородска был конечно же величественный Богоявленский собор, возвышавшийся в историческом центре на берегу реки Клязьмы[13].
Собор построили в 1876 году на месте прежнего одноименного храма, более древнего, но быстро обветшавшего. Неоднократным перестройкам подвергалась и его колокольня, возведенная в классическом стиле.
Неподалеку находился пятиглавый храм[14], освященный в 1857 году в честь Тихвинской иконы Пресвятой Богородицы святителем Филаретом (Дроздовым), митрополитом Московским и Коломенским. В центре храма с могучего свода, покоившегося на четырех столпах, спускалось величественное паникадило в виде большого четырехгранного креста. Составленный из разноцветных стекол, крест излучал мягкий матовый свет. На гранях его светились разноцветные лампады. Паникадило было изготовлено под руководством Михаила Карповича Извекова.
В России продолжался интенсивный экономический и промышленный подъем; это был, например, год триумфа для российской авиации, вдохновленной гением Н. Е. Жуковского[15]. Страна подтверждала свою готовность к научно-технической революции. В мае 1913 года в окрестностях Богородска была пущена «Электропередача» – первая в России районная электростанция на торфе[16]. В 1916 году в Затишье близ Богородска началось строительство снаряжательного и электрометаллургического заводов, в связи с чем в 1925—1928 годы возник новый поселок Электросталь, и это же наименование получила ближайшая железнодорожная станция.
Наряду с этим в стране усиливалось классовое расслоение, обострялось социальное неравенство, что вызывало широкое народное недовольство. Похороны Льва Толстого вылились в грандиозную манифестацию, явившись не только выражением скорби по великому писателю, но и символом раскола в русском обществе; они были использованы в идеологических целях врагами Церкви. Стало ясно, что на арену истории выходит не просто толпа, а распропагандированная масса, одержимая бесами смуты и революции…
Человек умный, доброжелательный и чуткий к нуждам рабочих, Михаил Карпович Извеков был хорошо известен в городе и пользовался большим уважением. Помимо основной работы, несколько лет он был городским брандмейстером, то есть возглавлял добровольное пожарное общество. Бîльшую часть времени Михаил Карпович проводил на работе, а потому труды по воспитанию сына в основном ложились на плечи матери – Пелагеи Афанасьевны (1871—1936). Ей помогала дочь, старшая сестра Сергея Извекова и восприемница его от купели – Мария Михайловна (1889—1986), к тому времени вышедшая замуж и нянчившая крестника вместе со своими детьми. Пелагея Афанасьевна (урожденная Иванова) отличалась сугубо русским православным духом, кротостью и добротой. Духовным ее наставником был старец Зосимовой пустыни иеромонах Алексий[17], тот самый старец, который вынет жребий с именем Патриарха Тихона в храме Христа Спасителя 5 ноября 1917 года.
Глубоко скорбя о том, что дети, рождавшиеся после старшей Марии (Анна, Владимир, Михаил, Людмила), умирали во младенчестве, Пелагея Афанасьевна по благословению о. Алексия дала обет посвятить будущего ребенка служению Богу. И этот обет был ею свято соблюден. Как только родился долгожданный сын, мать поручила его водительству Царицы Небесной, перед Владимирским образом Которой в доме теплилась неугасимая лампада.
«Владимирский образ Божией Матери, – вспоминал впоследствии будущий Патриарх, – это московская святыня, святыня тех мест, где я родился. Он был нашим семейным образом, он стал моим образом на пути иноческого делания. В день празднования этого же образа, по благословению Царицы Небесной, совершалась моя интронизация»[18].
На восьмой день, как и положено, младенцу нарекли имя в честь преподобного Сергия, игумена и чудотворца Радонежского, великого печальника и заступника Земли Русской. Таинство святого Крещения будущий Патриарх принял 28 июля в Троицком храме села Глухова Богородского уезда[4]. В это село после родов переехала раба Божия Пелагея. Этот храм запечатлен ее сыном в стихотворении «У Троицы»:
В деревне Глухово, на окраине Богородска, прошли детство и отрочество Патриарха, началась его юность. Дом Извековых стоял в местечке, называемом в просторечии «Стройка», близ села Зуево. Здесь еще до рождения Патриарха начали строить храм (попечением известного промышленника и благотворителя Арсения Ивановича Морозова, 1850—1932), который освятили во Имя Святой Живоначальной Троицы[5].
За рекой, средь душистой березы,
Деревянный, зеленый, как лист,
Храм стоял (мои детские грезы) –
Купол бел и, как облако, чист.
В этом храме я принял Крещенье,
И моя драгоценная мать
Приносила меня в воскресенье
На руках, чтобы тут причащать…
И «первоначальные впечатления бытия», и вполне сознательные, зрелые и ответственные события в жизни Патриарха Пимена связаны с деревней Глухово и городом Богородском, само название которого так отрадно для слуха. «Святейший очень любил Богородск, свой родной город. Мы вместе несколько раз приезжали сюда в начале 80-х гг. прошлого века, – вспоминает о. Дионисий (Шишигин). – Из окна машины он смотрел на все более ветшающий Богоявленский собор, на Тихвинский храм, пытался разыскать старенькие покосившиеся от времени домики с давно покинувшими их прежними жильцами. Однажды он вдруг остановил машину, вышел из нее и уверенно пошел по бывшему кладбищу сразу за Тихвинским храмом. Легко нашел какое-то дерево, из корней которого росло несколько стволов. Указав на место рядом с этим деревом, Святейший сказал: «Здесь похоронена моя мама». Взял из моих рук шкатулку, и мы собрали в нее немного земли. «Эту шкатулку положи мне в гроб». Не нашел я потом эту шкатулку и завет его не смог выполнить…»[6]
Вот трогательные поэтические строки, в которых отразились воспоминания детства Патриарха:
Соседнее село Воскресенское было вотчиной князей Нарышкиных и принадлежало матери Петра Великого – Наталье Кирилловне. По указанию царя здесь в 1706 году построили церковь в честь Покрова Пресвятой Богородицы, уникальный памятник деревянного зодчества в Подмосковье[7].
Распускалась сирень величаво
Над красавицей Клязьмой рекой,
Золотая луна выплывала,
Освящала весенний покой.
Это Глухово, нежно-прекрасное,
Там, где детство моё протекло,
Где родилось желание властное,
Что ко храму меня привлекло…
Об основании Богородска, расположенного в пятидесяти километрах к востоку от Москвы, сохранились достоверные сведения. В XIV веке на этом месте было село Рогожа (известно с 1389 года), впоследствии, с 1506 года – ямская слобода Старый Рогожский Ям, где ямщики меняли лошадей, а путники могли отдохнуть по дороге из Москвы во Владимир и Нижний Новгород.
Летом 1781 года царица Екатерина II ехала в карете из Москвы во Владимир, торопясь на молебен в древнем Успенском соборе. Внезапно над Владимирским трактом сгустились тучи, грянул гром, заблистали молнии… Царица мистически боялась погибнуть во время грозы, посему, не раздумывая, остановилась в ближайшем селе Рогожа. Взволнованные крестьяне были счастливы видеть «матушку Екатерину». Они проявили чудеса обходительности и бережно укрыли ее от рассвирепевшей стихии.
Встретив столь трогательный прием, царица сочла это за перст Божий. Она дала обет утвердить на этом месте город и мысленно нарекла ему достойное сего происшествия имя: Богородск, что означает «рожденный Богом».
Возвратившись в Санкт-Петербург, Екатерина II не забыла о своем обещании Богу. Той же осенью, а именно 5 октября 1781 года императрица своим Высочайшим именным Указом велела главнокомандующему Москвы князю Василию Михайловичу Долгорукову-Крымскому (1722—1782) «переименовать городом ямское село Рогожу под названием Богородск». 20 декабря Екатерина начертала «быть по сему» на докладе Сената, которым на усмотрение императрицы представили описания гербов новых городов Московской губернии. Герб Богородска отражал распространенность шелкоткачества в уезде.
5 октября 1782 года состоялось торжественное «открытие» Московской губернии и одновременно Московского и Богородского уездов. 7 октября в Кремлевском дворце дворяне губернии, «разделясь поуездно в разных покоях», выбирали уездных предводителей дворянства. Богородские дворяне выбрали предводителем генерал-поручика С. А. Всеволожского.
Население Богородска в то время составляло около 500 жителей. Не забыла царица о новом уездном городе и впоследствии: 16 января 1784 года она утвердила его топографический план.
Согласно имеющимся историческим сведениям, в 1815 году в Богородске проживало 596 жителей (350 мужчин и 246 женщин). Преобладание мужчин объяснялось относительно большим числом военнослужащих, расквартированных в городе. Домов тогда было 78, и все – деревянные. Город занимал площадь в 1217 квадратных саженей, то есть примерно полгектара.
В середине XIX века в уездном училище Богородска преподавал историю и географию великий русский мыслитель Николай Федорович Федоров (1829—1903). Здесь сложилась в основных чертах его «Философия общего дела», имевшая в рукописи название «В защиту знания и веры».
В 1896 году в Богородске было уже 111 каменных и 1930 деревянных зданий. В 1911 году решением городских уполномоченных многие улицы и переулки здесь получили свои названия, сохранившиеся и поныне: Рогожская, Железнодорожная, Нижегородская, Благовещенская, Толстовская улицы; Гжельский, Хамовнический, Корякинский, Жуковский, Песочный, Пчельнический переулки.
В 1910 году, когда родился будущий Предстоятель Русской Православной Церкви, население достохвального Богородска насчитывало более 15 тысяч человек, многие из которых были старообрядцами.
Город, весьма скромный по количеству жителей, славился торговлей, кустарным и текстильным производством, в нем было три больницы, десять учебных заведений, две библиотеки, несколько благотворительных учреждений и типография. С XIX века Богородск стал крупным центром текстильной промышленности, здесь находилась знаменитая Глуховская ткацкая фабрика (принадлежавшая Арсению Морозову), бывшая мануфактура, а впоследствии – хлопчатобумажный комбинат.
Механиком на этой фабрике, самом крупном предприятии Богородска в то время, работал Михаил Карпович Извеков (1867—1942) – отец будущего Патриарха Пимена. Родословие его, предположительно, восходит к старинному дворянскому роду Извековых.
«Красиво звучащая фамилия Извековы не из часто встречающихся, но статья о дворянском роде Извековых помещена в Энциклопедическом словаре Брокгауза и Ефрона, – отмечает академик Сигурд Оттович Шмидт, председатель Археографической комиссии РАН и Союза краеведов России. – И там же [помещена статья] о писательнице кануна Отечественной войны 1812 года М. Е. Извековой – романистке, одной из зачинательниц так называемой дамской литературы. Это фамилия патриарха советских времен Пимена. Фамилию Извеков избрал главному герою трилогии о России первых десятилетий XX века писатель К. А. Федин[8]. Дворянский род Извековых достаточно древний, но из рядовых в служебном отношении. Из разветвившейся семьи вяземских вотчинников XVI века образовались роды помещиков губерний среднеевропейской части России. Некоторые из них на служебной лестнице достигли высоких чинов и в военной, и в штатской службе, но немало было и невидных чиновников, мелкопоместных землевладельцев и однодворцев. Положили начало Извековы и фамилиям потомственных священнослужителей…»[9]
Известно, что в XVI веке Извековы служили при дворе царя Иоанна IV Грозного; в XVII—XVIII веках это, как правило, провинциальные дворяне в различных уездах России – Вяземском, Зубцовском, Ливенском и других. В «Общем гербовнике дворянских родов» Российской империи приведено черно-белое изображение герба рода Извековых и его описание:
«В щите, имеющем золотое поле, изображена выходящая из облаков рука в латах, держащая натянутый лук со стрелою, под которой крестообразно означены: копье, сабля и стрела, остроконечиями вверх обращенные.
Щит увенчан обыкновенным дворянским шлемом с дворянскою на нем короною. Намет на щите золотой, подложенный голубым»[10].
Михаил Карпович Извеков, судя по всему, принадлежал к категории упомянутых выше однодворцев[11], то есть обедневших дворян, которые на протяжении XVIII—XIX столетий постепенно превращались в крестьян и служилых людей, разночинцев и интеллигентов. Он имел специальное техническое образование (как минимум окончил реальное училище). Однако следует отметить, что его генеалогия изучена явно недостаточно и, начиная с третьего колена по восходящей линии, о его предках достоверных сведений пока не имеется.
«Наши попытки восполнить этот пробел, – пишут современные исследователи, – пока не увенчались успехом. Все запросы в архивные и даже церковные инстанции, а в конечном итоге к тем, кто непосредственно знал и работал с Патриархом, остались без ответа. Нам приходилось даже встречаться с людьми, кто утверждал, что их предки находились в родстве с С.М. Извековым. Однако документально эти заявления подтверждения не получили»[12].
* * *
Основанная в 1847 году Захаром Саввичем Морозовым (сыном знаменитого промышленника и мецената), Глуховская ткацкая фабрика выпускала ткани, пользовавшиеся широким спросом. Честолюбивые хозяева задумали наладить здесь лучшее в мире ткацкое производство, так что и новое фабричное здание в начале XX века строили по образцовой технологии. Проектировал и руководил строительством архитектор А. В. Кузнецов (1874—1954), ученик знаменитого зодчего Ф. О. Шехтеля. Фабрика, на которой в детстве и отрочестве часто бывал будущий Патриарх, стала одним из первых образцов применения железобетона в строительстве большого масштаба. Это было огромное по площади одноэтажное здание с бетонным перекрытием, сплошь изрезанным «световыми фонарями», что создавало ощущение присутствия дневного света в цехах. Здесь монотонно шумели многочелночные ткацкие станки, производились из пряжи разнообразные ткани; то был сложный технологический процесс, требующий постоянного внимания механика. В обязанности Михаила Карповича входило следить за работой всех механизмов, наблюдать за их эксплуатацией, поддерживать их в исправном состоянии.Но главной достопримечательностью Богородска был конечно же величественный Богоявленский собор, возвышавшийся в историческом центре на берегу реки Клязьмы[13].
Собор построили в 1876 году на месте прежнего одноименного храма, более древнего, но быстро обветшавшего. Неоднократным перестройкам подвергалась и его колокольня, возведенная в классическом стиле.
Неподалеку находился пятиглавый храм[14], освященный в 1857 году в честь Тихвинской иконы Пресвятой Богородицы святителем Филаретом (Дроздовым), митрополитом Московским и Коломенским. В центре храма с могучего свода, покоившегося на четырех столпах, спускалось величественное паникадило в виде большого четырехгранного креста. Составленный из разноцветных стекол, крест излучал мягкий матовый свет. На гранях его светились разноцветные лампады. Паникадило было изготовлено под руководством Михаила Карповича Извекова.
* * *
Год рождения будущего Патриарха был насыщен событиями, которые вполне выражали дух времени.В России продолжался интенсивный экономический и промышленный подъем; это был, например, год триумфа для российской авиации, вдохновленной гением Н. Е. Жуковского[15]. Страна подтверждала свою готовность к научно-технической революции. В мае 1913 года в окрестностях Богородска была пущена «Электропередача» – первая в России районная электростанция на торфе[16]. В 1916 году в Затишье близ Богородска началось строительство снаряжательного и электрометаллургического заводов, в связи с чем в 1925—1928 годы возник новый поселок Электросталь, и это же наименование получила ближайшая железнодорожная станция.
Наряду с этим в стране усиливалось классовое расслоение, обострялось социальное неравенство, что вызывало широкое народное недовольство. Похороны Льва Толстого вылились в грандиозную манифестацию, явившись не только выражением скорби по великому писателю, но и символом раскола в русском обществе; они были использованы в идеологических целях врагами Церкви. Стало ясно, что на арену истории выходит не просто толпа, а распропагандированная масса, одержимая бесами смуты и революции…
В патриархальном на первый взгляд Богородске в начале XX века уже действовали подпольные революционные организации; из среды глуховских текстильщиков вышли, помимо упомянутого В. П. Ногина, известные революционеры И. В. Бабушкин и А. Г. Железняков (матрос Железняк). К счастью, большинство рабочих, исконных крестьян по происхождению, сохраняли еще связь с Церковью и были хорошими прихожанами. Но ситуация стремительно менялась – и менялась к худшему.
Исполнилось пророчество: трихины
В тела и в дух вселяются людей…
Макс. Волошин. «Пути России»
Человек умный, доброжелательный и чуткий к нуждам рабочих, Михаил Карпович Извеков был хорошо известен в городе и пользовался большим уважением. Помимо основной работы, несколько лет он был городским брандмейстером, то есть возглавлял добровольное пожарное общество. Бîльшую часть времени Михаил Карпович проводил на работе, а потому труды по воспитанию сына в основном ложились на плечи матери – Пелагеи Афанасьевны (1871—1936). Ей помогала дочь, старшая сестра Сергея Извекова и восприемница его от купели – Мария Михайловна (1889—1986), к тому времени вышедшая замуж и нянчившая крестника вместе со своими детьми. Пелагея Афанасьевна (урожденная Иванова) отличалась сугубо русским православным духом, кротостью и добротой. Духовным ее наставником был старец Зосимовой пустыни иеромонах Алексий[17], тот самый старец, который вынет жребий с именем Патриарха Тихона в храме Христа Спасителя 5 ноября 1917 года.
Глубоко скорбя о том, что дети, рождавшиеся после старшей Марии (Анна, Владимир, Михаил, Людмила), умирали во младенчестве, Пелагея Афанасьевна по благословению о. Алексия дала обет посвятить будущего ребенка служению Богу. И этот обет был ею свято соблюден. Как только родился долгожданный сын, мать поручила его водительству Царицы Небесной, перед Владимирским образом Которой в доме теплилась неугасимая лампада.
«Владимирский образ Божией Матери, – вспоминал впоследствии будущий Патриарх, – это московская святыня, святыня тех мест, где я родился. Он был нашим семейным образом, он стал моим образом на пути иноческого делания. В день празднования этого же образа, по благословению Царицы Небесной, совершалась моя интронизация»[18].