Пушкин – литература и история. Пушкин – философия и искусство. Если Петр Первый был государственным преобразователем России, то Пушкин был духовным ее преобразователем.
Но, может быть, самое главное то, что Пушкин – мерило всех наших духовных ценностей. Отношение к Пушкину определяет степень нашей духовной и нравственной зрелости. Более того, отношение к Пушкину определяет степень нашего патриотизма».
Второй чтец (читает стихотворение Н. Матвеевой «Пушкин»):
«При имени Пушкина тотчас осеняет мысль о русском национальном поэте. В самом деле, никто из поэтов наших не выше его и не может более назваться национальным; это право решительно принадлежит ему. В нем, как будто в лексиконе, заключилось все богатство, сила и гибкость нашего языка. Он более всех, далее всех раздвинул его границы и более показал все его пространство. Пушкин есть явление чрезвычайное и, может быть, единственное явление русского духа: это русский человек в его развитии, в каком он, может быть, явится через 200 лет. В нем русская природа, русская душа, русский язык, русский характер отразились в такой же чистоте, в такой очищенной красоте, в какой отражается ландшафт на выпуклой поверхности оптического стекла.
…Если должно сказать о тех достоинствах, которые составляют принадлежность Пушкина, отличающих его от других поэтов, то они заключаются в чрезвычайной быстроте описания и в необыкновенном искусстве немногими чертами означить весь предмет. Его эпитет так отчетист и смел, что иногда один заменяет целое описание; кисть его летает. Его небольшая пьеса всегда стоит целой поэмы. Вряд ли о ком из поэтов можно сказать, чтобы у него в коротенькой пьесе вмещалось столько величия, простоты и силы, сколько у Пушкина.
…Тут все: и наслаждение, и простота, и мгновенная высокость мысли, вдруг объемлющая священным холодом вдохновения читателя.
…Здесь нет красноречия, здесь одна поэзия; никакого наружного блеска, все просто, все прилично, все исполнено внутреннего блеска, который раскрывается не вдруг; все лаконизм, каким всегда бывает чистая поэзия. Слов немного, но они так точны, что обозначают все. В каждом слове бездна пространства; каждое слово необъятно, как поэт…».
Первый чтец (читает отрывок из стихотворения Н. Доризо «Арина Родионовна»):
Второй чтец (читает стихотворение Т. Веселовой «Арина»):
«Это было похоже на болезнь; он мучился, ловил слова, приходили рифмы. Потом он читал и поражался: слова были не те. Он зачеркивал слово за словом. Рифмы оставались. Он начинал привыкать к тому, что слова не те и что их слишком много; как бы то ни было, это были стихи, может быть, ложные. Он не мог не писать, но потом в отчаянии рвал. Стихи иногда ему снились по ночам, утром он их забывал. … Он ничего никому не читал. Казалось, ему тяжело было сознаться в стихах, как в преступлении.
… У него было теперь любимое место в лицее: там он прятался от Пилецкого, туда внезапно скрывался. Это была галерея, соединявшая лицей с фрейлинским флигелем: арка висела над дорогою. В галерее, наконец, устроили библиотеку, и там выдавались им книги… Особенно он полюбил книги философические и сборники изречений: краткие истины, иногда до странности очевидные, стоили стихов».
Первый чтец (читает стихотворение О. Колычева «В лицейских садах»):
«При самом начале – он наш поэт. Как теперь вижу послеобеденный класс Кошанского, когда, окончив лекцию несколько раньше урочного часа, профессор сказал: „Теперь, господа, будем пробовать перья: опишите мне, пожалуйста, розу стихами“. Наши стихи вообще не клеились, а Пушкин мигом прочел два четырехстишья, которые всех нас восхитили. Жаль, что не могу припомнить этого первого поэтического его лепета.
…Пушкин потом постоянно и деятельно участвовал во всех лицейских журналах, импровизировал так называемые народные песни, точил на всех эпиграммы и прочее. Естественно, он был во главе литературного движения, сначала в стенах лицея, потом и вне его».
Третий чтец (читает слова В. Жуковского о Пушкине):
«Ты имеешь не дарование, а гений. Ты богач, у тебя есть неотъемлемое средство быть выше незаслуженного несчастья и обратить в добро заслуженное; ты более, нежели кто-нибудь, можешь и обязан иметь нравственное достоинство. Ты рожден быть великим поэтом; будь же этого достоин. В этой фразе вся твоя мораль, все твое возможное счастие и все вознаграждения. Обстоятельства жизни, счастливые или несчастливые, – шелуха. Ты скажешь, что я проповедую со спокойного берега утопающему. Нет! Я стою на пустом берегу, вижу в волнах силача и знаю, что он не утонет, если употребит свою силу, и только показываю ему лучший берег, к которому он непременно доплывет, если захочет сам. Плыви, силач!
…По данному мне полномочию предлагаю тебе первое место на русском Парнасе».
Первый чтец (читает отрывок из стихотворения В. Звягинцева «Пушкину»):
Второй чтец (читает стихотворение М. Цветаевой «Встреча с Пушкиным»):
Но, может быть, самое главное то, что Пушкин – мерило всех наших духовных ценностей. Отношение к Пушкину определяет степень нашей духовной и нравственной зрелости. Более того, отношение к Пушкину определяет степень нашего патриотизма».
Второй чтец (читает стихотворение Н. Матвеевой «Пушкин»):
Третий чтец (читает слова Н. В. Гоголя):
К чему изобретать национальный гений?
Ведь Пушкин есть у нас: в нем сбылся русский дух.
Но образ родины он вывел не из двух
Нужд или принципов и не из трех суждений;
Не из пяти берез, одетых в майский пух,
И не из тысячи гремучих заверений;
Весь мир – весь белый свет! – в кольцо его творений
Вместился целиком. И высказался вслух.
…Избушка и… Вольтер, казак и… нереида.
Лишь легкой створкой здесь разделены для вида;
Кого-чего тут нет!.. Свирель из тростника
И вьюг полнощных рев; средневековый патер;
Золотокудрый Феб, коллежский регистратор,
Экспромт из Бомарше и – песня ямщика!
«При имени Пушкина тотчас осеняет мысль о русском национальном поэте. В самом деле, никто из поэтов наших не выше его и не может более назваться национальным; это право решительно принадлежит ему. В нем, как будто в лексиконе, заключилось все богатство, сила и гибкость нашего языка. Он более всех, далее всех раздвинул его границы и более показал все его пространство. Пушкин есть явление чрезвычайное и, может быть, единственное явление русского духа: это русский человек в его развитии, в каком он, может быть, явится через 200 лет. В нем русская природа, русская душа, русский язык, русский характер отразились в такой же чистоте, в такой очищенной красоте, в какой отражается ландшафт на выпуклой поверхности оптического стекла.
…Если должно сказать о тех достоинствах, которые составляют принадлежность Пушкина, отличающих его от других поэтов, то они заключаются в чрезвычайной быстроте описания и в необыкновенном искусстве немногими чертами означить весь предмет. Его эпитет так отчетист и смел, что иногда один заменяет целое описание; кисть его летает. Его небольшая пьеса всегда стоит целой поэмы. Вряд ли о ком из поэтов можно сказать, чтобы у него в коротенькой пьесе вмещалось столько величия, простоты и силы, сколько у Пушкина.
…Тут все: и наслаждение, и простота, и мгновенная высокость мысли, вдруг объемлющая священным холодом вдохновения читателя.
…Здесь нет красноречия, здесь одна поэзия; никакого наружного блеска, все просто, все прилично, все исполнено внутреннего блеска, который раскрывается не вдруг; все лаконизм, каким всегда бывает чистая поэзия. Слов немного, но они так точны, что обозначают все. В каждом слове бездна пространства; каждое слово необъятно, как поэт…».
Первый чтец (читает отрывок из стихотворения Н. Доризо «Арина Родионовна»):
(Звучит русская народная песня «Вечор ко мне, девице»)
Все было мудро предназначено
Судьбой – и сказки, и былины.
Его сама Россия нянчила
Руками крепостной Арины.
В светелке теплота перинная,
Свеча устало догорала,
И песня русская старинная
Его, младенца, пеленала…
Второй чтец (читает стихотворение Т. Веселовой «Арина»):
Третий чтец (читает стихотворение А. Ахматовой):
А кто он ей?
Не сын, не внук —
Дитя господское. И все же
Арина чуяла: барчук
Ее был на свете всех дороже.
Все ребятишки хороши,
Дай бог им крепкого здоровья!
Во всех не чаяла души.
Но этот был ее любовью.
И не к нему ли
Всяку ночь
Арина шла со сказкой сладкой? —
Весьма до сказок был охоч
Ее питомец ненаглядный.
Что сказки? —
Вымысел один.
Скорее, детям для острастки.
Но малолетний господин
В них видел более чем сказки.
А зорко око, чуткий слух
Не зря даны ему природой —
Он понимал:
Там русский дух!
Там Русью пахнет! И свободой.
Хоть до свободы путь далек,
Но сказки правду говорили.
И добру молодцу намек
Уже звучал в устах Арины.
Сама не ведая о том,
Она урок ему давала.
Простым крестьянским языком
Саму Россию диктовала!
Любовью сердца своего
Купель бессмертную согрела,
И душу певчую его
Оберегала, как умела.
Могла бы век ему служить
Когда б судьба не разделила…
Ведь в целом мире, может быть,
Она одна его любила.
Найдет ли счастие – как знать? —
Кудрявый мальчик со свирелью?
А ей теперь
В веках стоять
Над этой светлой колыбелью.
Ведущий (читает отрывок из романа Ю. Тынянова «Пушкин»):
Смуглый отрок бродил по аллеям,
У озерных грустил берегов,
И столетие мы лелеем
Еле слышный шелест шагов.
Иглы сосен густо и колко
Устилают низкие пни…
Здесь лежала его треуголка
И растрепанный том Парни.
«Это было похоже на болезнь; он мучился, ловил слова, приходили рифмы. Потом он читал и поражался: слова были не те. Он зачеркивал слово за словом. Рифмы оставались. Он начинал привыкать к тому, что слова не те и что их слишком много; как бы то ни было, это были стихи, может быть, ложные. Он не мог не писать, но потом в отчаянии рвал. Стихи иногда ему снились по ночам, утром он их забывал. … Он ничего никому не читал. Казалось, ему тяжело было сознаться в стихах, как в преступлении.
… У него было теперь любимое место в лицее: там он прятался от Пилецкого, туда внезапно скрывался. Это была галерея, соединявшая лицей с фрейлинским флигелем: арка висела над дорогою. В галерее, наконец, устроили библиотеку, и там выдавались им книги… Особенно он полюбил книги философические и сборники изречений: краткие истины, иногда до странности очевидные, стоили стихов».
Первый чтец (читает стихотворение О. Колычева «В лицейских садах»):
Второй чтец (читает фрагмент из воспоминаний И. Пущина «Записки о Пушкине»):
Скажите, ясени шумящие
И царскосельские цветы,
Вы помните глаза горящие
Небесной юной чистоты?
Скажите, вязы великанские
И великанский древний дуб,
Вы помните ли африканские
Крутые очертанья губ?
Вы помните ли встречу с Делией
В венце из роз и звезд златых,
Как Пушкин ей в лицейской келии
Пролепетал свой первый стих!
«При самом начале – он наш поэт. Как теперь вижу послеобеденный класс Кошанского, когда, окончив лекцию несколько раньше урочного часа, профессор сказал: „Теперь, господа, будем пробовать перья: опишите мне, пожалуйста, розу стихами“. Наши стихи вообще не клеились, а Пушкин мигом прочел два четырехстишья, которые всех нас восхитили. Жаль, что не могу припомнить этого первого поэтического его лепета.
…Пушкин потом постоянно и деятельно участвовал во всех лицейских журналах, импровизировал так называемые народные песни, точил на всех эпиграммы и прочее. Естественно, он был во главе литературного движения, сначала в стенах лицея, потом и вне его».
Третий чтец (читает слова В. Жуковского о Пушкине):
«Ты имеешь не дарование, а гений. Ты богач, у тебя есть неотъемлемое средство быть выше незаслуженного несчастья и обратить в добро заслуженное; ты более, нежели кто-нибудь, можешь и обязан иметь нравственное достоинство. Ты рожден быть великим поэтом; будь же этого достоин. В этой фразе вся твоя мораль, все твое возможное счастие и все вознаграждения. Обстоятельства жизни, счастливые или несчастливые, – шелуха. Ты скажешь, что я проповедую со спокойного берега утопающему. Нет! Я стою на пустом берегу, вижу в волнах силача и знаю, что он не утонет, если употребит свою силу, и только показываю ему лучший берег, к которому он непременно доплывет, если захочет сам. Плыви, силач!
…По данному мне полномочию предлагаю тебе первое место на русском Парнасе».
Первый чтец (читает отрывок из стихотворения В. Звягинцева «Пушкину»):
(Звучит фрагмент вокального цикла «Дорога к Пушкину». «Прощание с Одессой»)
И рокотали‚ рокотали лиры,
Певца кудрявого приветствовал Парнас,
Когда в затишье золотого пира
Струя кастальская блистательно влилась.
Второй чтец (читает стихотворение М. Цветаевой «Встреча с Пушкиным»):
Я подымаюсь по белой дороге,
Пыльной, звенящей, крутой.
Не устают мои легкие ноги
Выситься над высотой.
Слева – крутая спина Аю-Дага,
Синяя бездна – окрест.
Я вспоминаю курчавого мага
Этих лирических мест.
Вижу его на дороге и в гроте…
Смуглую руку у лба… —
Точно стеклянная, на повороте
Продребезжала арба… —
Запах – из детства – какого-то дыма
Или каких-то племен…
Очарование прежнего Крыма
Пушкинских милых времен.
Пушкин! – Ты знал бы по первому слову,
Кто у тебя на пути!
И просиял бы, и под руку в гору
Не предложил мне идти.
Не опираясь на смуглую руку,
Я говорила б, идя,
Как глубоко презираю науку
И отвергаю вождя,
Как я люблю имена и знамена,
Волосы и голоса,
Старые вина и старые троны, —
Каждого встречного пса!
Полуулыбки в ответ на вопросы,
И молодых королей…
Как я люблю огонек папиросы
В бархатной чаще аллей.
Марионеток и звон тамбурина,
Золото и серебро,
Неповторимое имя: Марина,
Байрона и болеро,
Ладанки, карты, флаконы и свечи
Запах кочевий и шуб,
Конец бесплатного ознакомительного фрагмента