Страница:
Элементы биографического метода всегда присутствовали при анализе творчества художников, особенно при анализе лирики, где авторское «Я» часто виделось читателю тождественным автору Мысль Б.М. Эйхенбаума об авторе как живом историческом факте, который надо уметь разглядывать, в лирике особенно привлекательна. Лирический герой А.С. Пушкина, М.Ю. Лермонтова или А.А. Ахматовой начинал жить как реальный человек, ущемляя традицию и историческую реальность. В результате встречи биографического и художественного автора появляется новая реальность. С этим материалом превосходно работали представители биографического метода и культурно-исторической школы.
Вопросы к теме
Литература по теме
Дополнительная литература
Тема 5 Культурно-исторический метод
Вопросы к теме
1. На каких принципах строится биографический метод?
2. Как он соотносится с психологическим и культурно-историческим подходами?
3. В чем сила и ограниченность биографического метода?
4. Какие звенья коммуникативной цепи можно исследовать с помощью биографического метода?
2. Как он соотносится с психологическим и культурно-историческим подходами?
3. В чем сила и ограниченность биографического метода?
4. Какие звенья коммуникативной цепи можно исследовать с помощью биографического метода?
Литература по теме
1. Жирмунский В.М. Биография писателя // Введение в литературоведение: курс лекций. – СПб., 1996.
2. Косиков Г.К. Современное литературоведение и теоретические проблемы науки о литературе // Зарубежная эстетика и теория литературы XIX–XX вв. Трактаты. Статьи. Эссе. – М., 1987.
3. Луков В.А. Сент-Бёв // Зарубежные писатели: библиографический словарь / Под ред. Н.П. Михальской. – М., 1997. – Ч. 2.
4. Пушкин А.С. Vie, poesies et pensees de Joseph Delorme //Поли. собр. соч.: в 10 т. – Л., 1978. – Т. 7.
5. Сент-Бёв Ш.О. Литературные портреты. Критические очерки. – М., 1970.
6. Трыков В.П. Литературные портреты. – М., 1999.
2. Косиков Г.К. Современное литературоведение и теоретические проблемы науки о литературе // Зарубежная эстетика и теория литературы XIX–XX вв. Трактаты. Статьи. Эссе. – М., 1987.
3. Луков В.А. Сент-Бёв // Зарубежные писатели: библиографический словарь / Под ред. Н.П. Михальской. – М., 1997. – Ч. 2.
4. Пушкин А.С. Vie, poesies et pensees de Joseph Delorme //Поли. собр. соч.: в 10 т. – Л., 1978. – Т. 7.
5. Сент-Бёв Ш.О. Литературные портреты. Критические очерки. – М., 1970.
6. Трыков В.П. Литературные портреты. – М., 1999.
Дополнительная литература
1. Барахов B.C. Литературный портрет. Истоки, поэтика, жанр. – Л., 1985.
2. Горбунов А. Н. Отречение: Чосер и Толстой // Лики времени: сб. статей. – М., 2009.
3. Реми де Гурмон. Книга масок. – Томск, 1996.
4. Нефедов Н.Т. Возникновение биографического метода // История зарубежной критики и литературоведения. – М., 1988.
5. Цвейг С. Сент-Бёв // Собр. соч.: в 7 т. – М., 1963. – Т. 7.
6. Billy A. Sainte-Beuve. Sa vie et son temps. T. 1–2. – Paris, 1952.
2. Горбунов А. Н. Отречение: Чосер и Толстой // Лики времени: сб. статей. – М., 2009.
3. Реми де Гурмон. Книга масок. – Томск, 1996.
4. Нефедов Н.Т. Возникновение биографического метода // История зарубежной критики и литературоведения. – М., 1988.
5. Цвейг С. Сент-Бёв // Собр. соч.: в 7 т. – М., 1963. – Т. 7.
6. Billy A. Sainte-Beuve. Sa vie et son temps. T. 1–2. – Paris, 1952.
Тема 5 Культурно-исторический метод
КЛЮЧЕВЫЕ СЛОВА: цивилизация, раса, среда, момент, характер народа, дух народа
Исторический подход оказался столь значимым для литературоведения, что позволил использовать в XIX веке общие наименования культурно-исторического метода и школы и сравнительно-исторического метода. Разница в понятиях «школа» и «метод» не должны нас слишком смущать. «Школа» – общность исследователей, объединенных сходными задачами, установками и научно-теоретическими постулатами, методом как способом похода к художественному материалу и его интерпретации.
Культурно-исторический и сравнительно-исторический методы обращаются прежде всего к региональным исторически значимым и национальным системам либо к современному социальному контексту. Исследователей интересуют связи произведения с исторической традицией либо их функционирование в рамках определенной социальной формации. Гегелевская формулировка «автор – произведение – потребитель» по-прежнему работает, но «автор» поставлен под контроль истории в ее временном или социальном выражении. Акцент на центральном звене системы – художественном произведении – преимущественная задача других классических или современных методов изучения литературы.
Культурно-исторический метод способ изучения литературы, разработанный во второй половине XIX века французским философом, историком и литературоведом И.-А. Тэном. Тэн по праву считается главой школы, в которую принято включать ученых разных стран. Это Ф. Брюнетьер и Г. Лансон (Франция), Г. Брандес (Дания), В. Шерер (Германия), Ф. де Санктис (Италия). Русская культурно-историческая школа представлена А.И. Пыпиным, автором «Истории русской литературы»[39]. В XX веке сторонником культурно-исторического метода называют П.И. Сакулина. Все эти ученые признавали значение Сент-Бёва и его подхода к литературе, но в поисках дополнительных опор выдвигали требование историзма, возведенного в ранг метода.
Уже в этом определении просматривается сходство и различие подходов Тэна и Сент-Бёва. Не отрицая связи личности писателя с создаваемым творением, Тэн интересуется по преимуществу более общими историческими и национальными закономерностями. Убежденный сторонник позитивизма, один из основоположников натуралистической теории,
Тэн ищет систему, которая в искусстве, как и в науке, позволила бы опереться на прочные основы.
В знаменитом введении к «Истории английской литературы» Тэн говорит о том, что в современной критике «никто не шагнул» дальше и вернее, чем Сент-Бёв: в этом отношении мы все его ученики. Именно этот метод мы должны принять за исходную точку дальнейшего развития». Но Тэна занимает именно «развитие», где, по его мнению, для исследователя «открывается новый путь». Его интересует не только частная биография, но и поиски «общей идеи поведения человека», ибо в человеческих чувствах и идеях «есть некая система, и главной движущей силой этой системы являются известные общие черты… отличающие людей одной расы, одного века и одной местности»[40]. В литературном произведении Тэн ищет уже не только «психологию души его создателя», но и психологию народа и века.
«Три первоначальные силы, три различных источника» определяют, по мысли Тэна, характер литературы. Это – «Раса. Среда. Момент». Под расой он понимает врожденный темперамент, равно свойственный индивиду или целому народу. Раса может менять облик, рассеяться по разным странам и континентам, обосновываться в разных климатических зонах, бытовать в разные эпохи на разных ступенях цивилизации – она все равно обнаружит духовную общность.
Характер народа Тэн рассматривает «как концентрированное выражение» всей его истории, всего беспредельного прошлого, «как величину, обладающую определенными размерами и массой». «Самый богатый источник основных свойств расы, которые дают начало историческим событиям… его сила, как мы видим, происходит оттого, что это не просто источник, но как бы озеро или глубокий водоем, куда в течение многих веков несут свои воды другие источники»[41]. Раса у Тэна – понятие стабильное, мало изменчивое в веках, тождественное национальному характеру и национальному менталитету
Определив таким образом духовное строение расы, Тэн приступает к изучению «среды», в которой она обитает. Вслед за романтиками, и в частности Ж. де Сталь, Тэн обращает внимание на географические факторы, формирующие характер народов. Прослеживая условия жизни германских народов после переселения из общей их родины в те края, где они нашли окончательное пристанище, Тэн видит различие между германскими расами, с одной стороны, и расами эллинскими и латинскими – с другой. Основывается оно прежде всего на различии местностей, в которых они обосновались: «Одни осели в областях с климатом холодным и влажным, в глуши сумрачных, болотистых лесов или вдоль диких берегов океана, не зная иных переживаний, кроме меланхолии и буйства, пристрастились к пьянству и грубой пище и стали жить войнами и набегами; другие, наоборот, расположились среди великолепной природы, у ласкового, играющего под солнцем моря, занялись мореплаванием и торговлей и, избавленные от грубых потребностей желудка, с самого начала проявили тягу к общественной жизни и политической организации… Так, из двух цивилизаций Апеннинского полуострова одна… нацелена на борьбу, завоевания, государственность и законодательство, поскольку изначально представляла собой укрепленный город, пограничный emporium, военную аристократию… вторая же, лишенная единства и честолюбивых политических притязаний из-за прочности муниципальных устоев, космополитического положения папы и военных вторжений соседних народов, уступила наклонности своего дивного, гармонического гения и вернулась во всем к культу красоты и неги».
Характер народа формируется под влиянием внешних обстоятельств: «того всечасного, мощного нажима, который воздействует на всякое сообщество людей и неустанно, из рода в род, формирует их как всех вместе, так и каждого в отдельности. В Испании такое влияние оказал восьмивековой крестовый поход против мусульман, получивший широчайший размах и завершившийся истощением нации вследствие изгнания мавров, ограбления евреев, учреждения инквизиции и религиозных войн; в Англии – восьмивековой политический строй, поддерживавший в человеке личное достоинство и почтительность к власти, независимость и повиновение и приучивший его действовать сообща с другими под эгидой закона; во Франции – римская государственность, которая была навязана послушным варварам, затем погибла под развалинами Древнего мира, но сложилась вновь под воздействием скрытого национального инстинкта, развилась в условиях наследственной королевской власти и превратилась в итоге в своего рода эгалитарную, централизованную, административную республику, где правящим династиям постоянно грозят революции»[42].
Подводя итоги понятию «среда», Тэн говорит о том, что географические, исторические, социальные факторы значат для нации то же, что для индивида – место проживания, воспитание, семья, профессия и общественное положение. В зависимости от «встречи» расы и среды меняется «рисунок» в литературе и в искусстве. Сравнивая французскую трагедию времен Корнеля и Вольтера, греческий театр при Эсхиле и Еврипиде, итальянскую живопись Леонардо да Винчи и маньеристов, Тэн находит, что даже при сходстве живописного и литературного описания и человеческого типа мы имеем произведение из разных культурно-исторических эпох. В Средние века господствовал идеал рыцаря или монаха. Возрождение – «период свободных творческих взлетов», эпоха классицизма – «время риторических классификаций». Момент у Тэна – это «исторический уровень культуры и традиция»[43].
Уступая формальному методу в точности, отказываясь от сближения литературного исследования с работой математика и статиста, выдвигая на первые роли общекультурный кругозор, интуицию исследователя, культурно-исторический метод и сегодня служит способом изучения сложнейших явлений литературы. Им пользуются признанные ученые, особенно в России. Обратимся в качестве примера к трудам московского профессора Б.И. Пуришева.
В курсе лекций о литературе эпохи Возрождения, изданных уже после смерти ученого[44], в разделе об английской литературе XVI века автор обращается к загадочной фигуре, предшественнику Шекспира и Гете, Кристоферу Марло (1564–1593). Читатель узнает сведения о биографии Марло – сыне сапожного мастера, закончившем Кембриджский университет со степенью магистра искусств, знатоке древних и новых языков, не захотевшем сделать выгодную церковную карьеру. Марло привлекал многоцветный мир театра, а также вольнодумцы, осмеливавшиеся сомневаться в ходячих религиозных и прочих истинах. Известно, что он был близок к кружку сэра Уолтера Рали, подвергшегося опале в царствование Елизаветы и окончившего свою жизнь на плахе в 1618 году при короле Якове I. Если верить доносчикам и ревнителям ортодоксии, Марло был «безбожником», он критически относился к свидетельствам Библии, в частности, отрицал божественность Христа и утверждал, что библейская легенда о сотворении мира не подтверждается научными данными и т. п. Возможно, что обвинения Марло в «безбожии» и были преувеличены, но скептиком в религиозных вопросах он все-таки являлся. К тому же, не имея обыкновения скрывать свои мысли, он сеял «смуту» в умах окружавших его людей. Власти были встревожены. Над головой поэта сгущались тучи, и в 1593 г. в одной таверне близ Лондона Марло был убит агентами тайной полиции.
Трагическая судьба Марло в чем-то перекликается с трагическим миром, возникающим в его пьесах. На исходе XVI века было ясно, что этот великий век вовсе не являлся идиллическим.
При анализе «Трагической истории доктора Фауста» (1588) исследователь отмечает, что, желая усилить психологический драматизм пьесы, а также увеличить ее этические масштабы, Марло обращается к приемам средневековых моралите. Добрые и злые ангелы борются за душу Фауста, поставленного перед необходимостью выбрать, наконец, верный жизненный путь.
Белый стих перемежается в пьесе прозой. Комические прозаические сценки тяготеют к площадному зубоскальству. Зато белый стих, пришедший на смену рифмованному, господствовавшему на сцене народного театра, под пером Марло достиг замечательной гибкости и звучности. После «Тамерлана Великого» им стали широко пользоваться английские драматурги, и в их числе Шекспир. Масштабности пьес Марло, их титаническому пафосу соответствует приподнятый величавый стиль, изобилующий гиперболами, пышными метафорами, мифологическими сравнениями.
В процитированном фрагменте ясно видны приемы биографического, культурно-исторического и сравнительно-исторического методов. Темы и сюжеты пьес Марло соотнесены с обстоятельствами его жизни. Так, говоря о мотивах трагедии «Фауст», Б.И. Пуришев «попутно» вспоминает о возрасте Марло, недавно вышедшего из студентов, и о тех скудных условиях жизни, в которых находился сын человека из народа.
Биография Марло и его творчество точно вписаны в понятие расы и исторического момента – царствование Елизаветы, существование кружка опального сэра Уолтера Рали, пору идеологических церковных ортодоксов французской истории XVI века, а также характера английской культуры. В разделе проанализированы трагедии Марло «Парижская резня», «Мальтийский еврей», «Тамерлан Великий», «Трагическая история доктора Фауста». Пьесы английского драматурга сопоставлены с трагедией Шекспира «Венецианский купец» и с немецкой народной книгой о Фаусте. Чтобы так написать раздел о Марло, надо предварительно знать не только творчество драматурга, но и европейскую эпоху XVI–XVII веков в ее историческом и культурном облике. И подобный метод исследования – не один из подходов к изучению выбранного автора. Он использован при анализе творчества Боккаччо, включившего в круговорот городского быта «Декамерона» дела и дни людей из разных общественных кругов, от «тощего» до «жирного» народа. «Это ремесленники, проходимцы, клирики, нобили, купцы… Боккаччо с интересом присматривается к их активности, сообразительности, энергии, находчивости. Зато его отталкивали тупая алчность, жестокий эгоизм, примитивное высокомерие, особенно нелепо выглядевшее у нуворишей. Сам Боккаччо, несмотря на старание отца, купцом не стал и темные стороны буржуазной практики видел достаточно ясно». Б.И. Пуришев упоминает среди персонажей Боккаччо реально живших людей, художников Бруно и Буффальмакко и в попутном комментарии называет книгу Дж. Вазари «Жизнеописания наиболее знаменитых живописцев, ваятелей и зодчих» (1550); Флоренция и Неаполь столь часто оказываются местом действия новелл в особенности потому, что «они ему хорошо известны, с ними связано многое в его жизни».
Здесь вновь видно, как «факт жизни» Боккаччо становится «фактом литературы», определяя важнейшие мотивы «Декамерона», произведения, укорененного в исторический момент и национальную итальянскую почву.
В «Очерках немецкой литературы XV–XVII веков», непосредственно связанных с докторской диссертацией Б.И. Пуришева, мы вновь видим торжество тех же историко-литературных подходов[45].
Стоит вспомнить, что создавалась книга в эпоху безоглядного торжества социологизма и борьбы с «космополитизмом», когда ученый совет Ленинградского университета клеймил и изгонял В.М. Жирмунского, десятки ученых вынужденно меняли места работы, а то и жительства, и положение самого Б.И. Пуришева отнюдь не было прочным. Но обратимся к тексту книги. В главе об историческом своеобразии литературы немецкого Возрождения речь идет о том, что и в эпоху Реформации даже политически умеренные бюргерские авторы были втянуты в бурный поток событий: это было время больших масштабов, больших дерзаний, больших надежд. Всеобщее внимание было приковано к судьбам отчизны, рушились вековые устои Средневековья. Поэтому комнатно-интимная поэзия не отвечала требованиям времени. Литература искала для себя обширного поприща. Писатели охотно выходили на площадь и обозревали многолюдную толпу людей. Они любили на страницах своих творений устраивать шумные сатирические карнавалы, участниками которых являлись представители всех сословий. Они звали на суд правды все существующее.
Такая литература не могла пройти мимо народа, тем более что и к жизни она была вызвана прежде всего подъемом демократического движения. Многие произведения немецкой литературы XV–XVII веков не только прямо обращались к демократическому читателю, но и отражали воззрения, чаяния и вкусы многочисленных простых людей, наполнявших города и села «священной Римской империи». Поэтому литература, которую обычно называют бюргерской, нередко являлась собственно народной в широком смысле этого слова. Она и создавалась при непосредственном участии скромных тружеников, вроде Ганса Сакса, подчас представляя собой литературную обработку различных фольклорных произведений. Даже ученые гуманисты, гордившиеся тем, что они пишут на классическом языке Цицерона и Квинтилиана, прислушивались к голосу народа. В их произведениях то и дело возникали образы и мотивы, почерпнутые из народного обихода.
Исторический подход оказался столь значимым для литературоведения, что позволил использовать в XIX веке общие наименования культурно-исторического метода и школы и сравнительно-исторического метода. Разница в понятиях «школа» и «метод» не должны нас слишком смущать. «Школа» – общность исследователей, объединенных сходными задачами, установками и научно-теоретическими постулатами, методом как способом похода к художественному материалу и его интерпретации.
Культурно-исторический и сравнительно-исторический методы обращаются прежде всего к региональным исторически значимым и национальным системам либо к современному социальному контексту. Исследователей интересуют связи произведения с исторической традицией либо их функционирование в рамках определенной социальной формации. Гегелевская формулировка «автор – произведение – потребитель» по-прежнему работает, но «автор» поставлен под контроль истории в ее временном или социальном выражении. Акцент на центральном звене системы – художественном произведении – преимущественная задача других классических или современных методов изучения литературы.
Культурно-исторический метод способ изучения литературы, разработанный во второй половине XIX века французским философом, историком и литературоведом И.-А. Тэном. Тэн по праву считается главой школы, в которую принято включать ученых разных стран. Это Ф. Брюнетьер и Г. Лансон (Франция), Г. Брандес (Дания), В. Шерер (Германия), Ф. де Санктис (Италия). Русская культурно-историческая школа представлена А.И. Пыпиным, автором «Истории русской литературы»[39]. В XX веке сторонником культурно-исторического метода называют П.И. Сакулина. Все эти ученые признавали значение Сент-Бёва и его подхода к литературе, но в поисках дополнительных опор выдвигали требование историзма, возведенного в ранг метода.
Тэн Ипполит-Адольф (Taine, 1828–1893– французский философ, критик, историк литературы, писатель. Получив блестящее образование в Высшей Нормальной Школе, Тэн с юности увлекается античной и немецкой философией и мечтает о создании универсального научного метода, объединяющего позитивные знания, социальную психологию и искусство, – «закона развития систем». В концепции Тэна внимание к документу соединяется с представлением о закономерности и поступательности движения истории. Интерес к переломным эпохам отразился в исторических трудах – «Старый режим» (1867), «Анархия, якобинская диктатура, революционное правительство» (1878–1884). Заключительная часть цикла «Современный строй» осталась незавершенной.Наиболее последовательно это положение разработано И. Тэном. Автор статей по итальянскому, голландскому и греческому искусствам, статей о французских философах XIX века, многих исторических и философских трудов, а также литературно-критических работ, Тэн создает фундаментальную пятитомную «Историю английской литературы», в предисловии к которой излагает суть культурно-исторического метода. По словам Сент-Бёва, «История английской литературы» является историей английской расы и цивилизации «через ее литературу»-
Испытав влияние метода Сент-Бёва и унаследовав основные положения культурно-исторической школы («История английской литературы» (т. 1–4, 1863–1864), литературно-критические статьи о Бальзаке (1858), Стендале (1854), Жорж Санд(1876) и др.), Тэн подчеркивает роль социального начала, рассматривая природу человека как «встречу» физиологического, социального и исторического факторов, становясь одним из теоретиков натуралистической эстетики. В книгах «Критические опыты» (1858), «Философия искусства» (1865–1869), «Об уме в познании» (т. 1–2, 1870) и др. Тэн ищет «общую идею поведения человека». В подходе Тэна к литературе главное внимание нацелено на связь с исторической реальностью, но также и на ее восприятие читателем.
Литература:
Тэн И. История английской литературы. Введение // Зарубежная эстетика и теория литературы XIX–XX веков. Трактаты. Статьи. Эссе. – М., 1987.
Тэн И. Философия искусства. – М., 1933.
Тэн И. Новейшая английская литература в современных ее представителях/ Пер. Д.С. Ивашинцева. – СПб., 1876.
Уже в этом определении просматривается сходство и различие подходов Тэна и Сент-Бёва. Не отрицая связи личности писателя с создаваемым творением, Тэн интересуется по преимуществу более общими историческими и национальными закономерностями. Убежденный сторонник позитивизма, один из основоположников натуралистической теории,
Тэн ищет систему, которая в искусстве, как и в науке, позволила бы опереться на прочные основы.
В знаменитом введении к «Истории английской литературы» Тэн говорит о том, что в современной критике «никто не шагнул» дальше и вернее, чем Сент-Бёв: в этом отношении мы все его ученики. Именно этот метод мы должны принять за исходную точку дальнейшего развития». Но Тэна занимает именно «развитие», где, по его мнению, для исследователя «открывается новый путь». Его интересует не только частная биография, но и поиски «общей идеи поведения человека», ибо в человеческих чувствах и идеях «есть некая система, и главной движущей силой этой системы являются известные общие черты… отличающие людей одной расы, одного века и одной местности»[40]. В литературном произведении Тэн ищет уже не только «психологию души его создателя», но и психологию народа и века.
«Три первоначальные силы, три различных источника» определяют, по мысли Тэна, характер литературы. Это – «Раса. Среда. Момент». Под расой он понимает врожденный темперамент, равно свойственный индивиду или целому народу. Раса может менять облик, рассеяться по разным странам и континентам, обосновываться в разных климатических зонах, бытовать в разные эпохи на разных ступенях цивилизации – она все равно обнаружит духовную общность.
Характер народа Тэн рассматривает «как концентрированное выражение» всей его истории, всего беспредельного прошлого, «как величину, обладающую определенными размерами и массой». «Самый богатый источник основных свойств расы, которые дают начало историческим событиям… его сила, как мы видим, происходит оттого, что это не просто источник, но как бы озеро или глубокий водоем, куда в течение многих веков несут свои воды другие источники»[41]. Раса у Тэна – понятие стабильное, мало изменчивое в веках, тождественное национальному характеру и национальному менталитету
Определив таким образом духовное строение расы, Тэн приступает к изучению «среды», в которой она обитает. Вслед за романтиками, и в частности Ж. де Сталь, Тэн обращает внимание на географические факторы, формирующие характер народов. Прослеживая условия жизни германских народов после переселения из общей их родины в те края, где они нашли окончательное пристанище, Тэн видит различие между германскими расами, с одной стороны, и расами эллинскими и латинскими – с другой. Основывается оно прежде всего на различии местностей, в которых они обосновались: «Одни осели в областях с климатом холодным и влажным, в глуши сумрачных, болотистых лесов или вдоль диких берегов океана, не зная иных переживаний, кроме меланхолии и буйства, пристрастились к пьянству и грубой пище и стали жить войнами и набегами; другие, наоборот, расположились среди великолепной природы, у ласкового, играющего под солнцем моря, занялись мореплаванием и торговлей и, избавленные от грубых потребностей желудка, с самого начала проявили тягу к общественной жизни и политической организации… Так, из двух цивилизаций Апеннинского полуострова одна… нацелена на борьбу, завоевания, государственность и законодательство, поскольку изначально представляла собой укрепленный город, пограничный emporium, военную аристократию… вторая же, лишенная единства и честолюбивых политических притязаний из-за прочности муниципальных устоев, космополитического положения папы и военных вторжений соседних народов, уступила наклонности своего дивного, гармонического гения и вернулась во всем к культу красоты и неги».
Характер народа формируется под влиянием внешних обстоятельств: «того всечасного, мощного нажима, который воздействует на всякое сообщество людей и неустанно, из рода в род, формирует их как всех вместе, так и каждого в отдельности. В Испании такое влияние оказал восьмивековой крестовый поход против мусульман, получивший широчайший размах и завершившийся истощением нации вследствие изгнания мавров, ограбления евреев, учреждения инквизиции и религиозных войн; в Англии – восьмивековой политический строй, поддерживавший в человеке личное достоинство и почтительность к власти, независимость и повиновение и приучивший его действовать сообща с другими под эгидой закона; во Франции – римская государственность, которая была навязана послушным варварам, затем погибла под развалинами Древнего мира, но сложилась вновь под воздействием скрытого национального инстинкта, развилась в условиях наследственной королевской власти и превратилась в итоге в своего рода эгалитарную, централизованную, административную республику, где правящим династиям постоянно грозят революции»[42].
Подводя итоги понятию «среда», Тэн говорит о том, что географические, исторические, социальные факторы значат для нации то же, что для индивида – место проживания, воспитание, семья, профессия и общественное положение. В зависимости от «встречи» расы и среды меняется «рисунок» в литературе и в искусстве. Сравнивая французскую трагедию времен Корнеля и Вольтера, греческий театр при Эсхиле и Еврипиде, итальянскую живопись Леонардо да Винчи и маньеристов, Тэн находит, что даже при сходстве живописного и литературного описания и человеческого типа мы имеем произведение из разных культурно-исторических эпох. В Средние века господствовал идеал рыцаря или монаха. Возрождение – «период свободных творческих взлетов», эпоха классицизма – «время риторических классификаций». Момент у Тэна – это «исторический уровень культуры и традиция»[43].
Пуришев Борис Иванович (1903–1989) – ученый старой школы, коренной москвич, выпускник Высшего литературно-художественного института, возглавляемого в начале 20-х годов В.Я. Брюсовым. Б.И. Пуришев – специалист по зарубежной литературе и древнерусскому искусству. Он автор монографий, многих статей в энциклопедиях, предисловий академических изданий, составитель хрестоматий, по которым учились и учатся поколения студентов пединститутов и университетов. Б.И. Пуришев работал в Институте мировой литературы, читал лекции в Московском университете и в ИФЛИ, но больше всего сил он отдал Московскому государственному педагогическому институту. Отсюда он уходил в 1941 г. в ополчение, сюда вернулся после войны из плена, здесь защитил докторскую диссертацию о немецкой литературе XV–XVII веков. «Учить учителей» было его позицией и жизненным кредо, которое он никогда не декларировал, но осуществил с завидной твердостью, отказываясь от лестных предложений и посулов и не жалея времени на студентов и аспирантов. Увидеть воочию родину Гёте (а он много лет вел семинар по «Фаусту»), замки Луары и Флоренцию так и осталось для него неосуществленной мечтой. Он был «невыездной» и по рождению, принадлежности к дореволюционному роду крупных предпринимателей, по обстоятельствам жизни, и особенно по той, сразу же угадываемой ступени внутреннего сопротивления, которая не позволяла ему ни на гран поступаться внутренним достоинством, предпочесть комфорт порядочности, вступить в какую-нибудь организацию. Не академик, не член союза писателей, не член партии, даже не заслуженный деятель науки, он был уважаем М.М. Бахтиным, В.В. Виноградовым, Д.С. Лихачевым и удостаивался доверия людей разных взглядов. Он не создал собственного метода в литературоведении. История закрыла перед ним пути, которыми шли корифеи академических школ. На несведущий взгляд он был скорее популяризатором. Как некогда о Сент-Бёве, о нем говорили, что у него нет собственной системы. Система Б.И. Пуришева глубоко укоренена в материале. Широта культурного кругозора, которая была ему свойственна, есть первейшее условие владения методом, который он использует.Культурно-исторический метод трактует литературу как запечатление духа народа в разные этапы его исторической жизни. Поиски общих причин появления художественного произведения порождают его трактовку не только как создания биографического автора, но и как документа эпохи.
Б.И. Пуришев – автор многочисленных статей по истории западноевропейской литературы, многолетний член редакции серии «Литературные памятники». Его основные труды – «Очерки немецкой литературы XV–XVII веков», «Андрей Рублев и общие вопросы развития древнерусского искусства XIV–XVII веков», «Литература эпохи Возрождения». Б.И. Пуришев – составитель «Хрестоматии по зарубежной литературе средних веков».
Специалист по западноевропейской литературе, Б.И. Пуришев был глубоким ценителем древнерусского искусства, сочетал в своем творчестве культурноисторический и сравнительно-исторический подходы.
Литература:
Пуришев Б.И. Литература эпохи Возрождения: курс лекций. – М., 1996.
Пуришев Б. Воспоминания старого москвича. – М., 1998.
Пуришев Б. Классический идеал в «Фаусте» Гёте // Филологические науки. – 1974. – № 4. С. 5–10.
Пуришев Б. Очерки истории немецкой литературы XV–XVII вв.-М., 1955.
Пуришев Б. Вальтер фон дер Фогельвейде и немецкий миннезанг // Фон дер Фогельвейде В. Стихотворения. – М., 1985. – (Лит. памятники). С. 223–272.
Уступая формальному методу в точности, отказываясь от сближения литературного исследования с работой математика и статиста, выдвигая на первые роли общекультурный кругозор, интуицию исследователя, культурно-исторический метод и сегодня служит способом изучения сложнейших явлений литературы. Им пользуются признанные ученые, особенно в России. Обратимся в качестве примера к трудам московского профессора Б.И. Пуришева.
В курсе лекций о литературе эпохи Возрождения, изданных уже после смерти ученого[44], в разделе об английской литературе XVI века автор обращается к загадочной фигуре, предшественнику Шекспира и Гете, Кристоферу Марло (1564–1593). Читатель узнает сведения о биографии Марло – сыне сапожного мастера, закончившем Кембриджский университет со степенью магистра искусств, знатоке древних и новых языков, не захотевшем сделать выгодную церковную карьеру. Марло привлекал многоцветный мир театра, а также вольнодумцы, осмеливавшиеся сомневаться в ходячих религиозных и прочих истинах. Известно, что он был близок к кружку сэра Уолтера Рали, подвергшегося опале в царствование Елизаветы и окончившего свою жизнь на плахе в 1618 году при короле Якове I. Если верить доносчикам и ревнителям ортодоксии, Марло был «безбожником», он критически относился к свидетельствам Библии, в частности, отрицал божественность Христа и утверждал, что библейская легенда о сотворении мира не подтверждается научными данными и т. п. Возможно, что обвинения Марло в «безбожии» и были преувеличены, но скептиком в религиозных вопросах он все-таки являлся. К тому же, не имея обыкновения скрывать свои мысли, он сеял «смуту» в умах окружавших его людей. Власти были встревожены. Над головой поэта сгущались тучи, и в 1593 г. в одной таверне близ Лондона Марло был убит агентами тайной полиции.
Трагическая судьба Марло в чем-то перекликается с трагическим миром, возникающим в его пьесах. На исходе XVI века было ясно, что этот великий век вовсе не являлся идиллическим.
При анализе «Трагической истории доктора Фауста» (1588) исследователь отмечает, что, желая усилить психологический драматизм пьесы, а также увеличить ее этические масштабы, Марло обращается к приемам средневековых моралите. Добрые и злые ангелы борются за душу Фауста, поставленного перед необходимостью выбрать, наконец, верный жизненный путь.
Белый стих перемежается в пьесе прозой. Комические прозаические сценки тяготеют к площадному зубоскальству. Зато белый стих, пришедший на смену рифмованному, господствовавшему на сцене народного театра, под пером Марло достиг замечательной гибкости и звучности. После «Тамерлана Великого» им стали широко пользоваться английские драматурги, и в их числе Шекспир. Масштабности пьес Марло, их титаническому пафосу соответствует приподнятый величавый стиль, изобилующий гиперболами, пышными метафорами, мифологическими сравнениями.
В процитированном фрагменте ясно видны приемы биографического, культурно-исторического и сравнительно-исторического методов. Темы и сюжеты пьес Марло соотнесены с обстоятельствами его жизни. Так, говоря о мотивах трагедии «Фауст», Б.И. Пуришев «попутно» вспоминает о возрасте Марло, недавно вышедшего из студентов, и о тех скудных условиях жизни, в которых находился сын человека из народа.
Биография Марло и его творчество точно вписаны в понятие расы и исторического момента – царствование Елизаветы, существование кружка опального сэра Уолтера Рали, пору идеологических церковных ортодоксов французской истории XVI века, а также характера английской культуры. В разделе проанализированы трагедии Марло «Парижская резня», «Мальтийский еврей», «Тамерлан Великий», «Трагическая история доктора Фауста». Пьесы английского драматурга сопоставлены с трагедией Шекспира «Венецианский купец» и с немецкой народной книгой о Фаусте. Чтобы так написать раздел о Марло, надо предварительно знать не только творчество драматурга, но и европейскую эпоху XVI–XVII веков в ее историческом и культурном облике. И подобный метод исследования – не один из подходов к изучению выбранного автора. Он использован при анализе творчества Боккаччо, включившего в круговорот городского быта «Декамерона» дела и дни людей из разных общественных кругов, от «тощего» до «жирного» народа. «Это ремесленники, проходимцы, клирики, нобили, купцы… Боккаччо с интересом присматривается к их активности, сообразительности, энергии, находчивости. Зато его отталкивали тупая алчность, жестокий эгоизм, примитивное высокомерие, особенно нелепо выглядевшее у нуворишей. Сам Боккаччо, несмотря на старание отца, купцом не стал и темные стороны буржуазной практики видел достаточно ясно». Б.И. Пуришев упоминает среди персонажей Боккаччо реально живших людей, художников Бруно и Буффальмакко и в попутном комментарии называет книгу Дж. Вазари «Жизнеописания наиболее знаменитых живописцев, ваятелей и зодчих» (1550); Флоренция и Неаполь столь часто оказываются местом действия новелл в особенности потому, что «они ему хорошо известны, с ними связано многое в его жизни».
Здесь вновь видно, как «факт жизни» Боккаччо становится «фактом литературы», определяя важнейшие мотивы «Декамерона», произведения, укорененного в исторический момент и национальную итальянскую почву.
В «Очерках немецкой литературы XV–XVII веков», непосредственно связанных с докторской диссертацией Б.И. Пуришева, мы вновь видим торжество тех же историко-литературных подходов[45].
Стоит вспомнить, что создавалась книга в эпоху безоглядного торжества социологизма и борьбы с «космополитизмом», когда ученый совет Ленинградского университета клеймил и изгонял В.М. Жирмунского, десятки ученых вынужденно меняли места работы, а то и жительства, и положение самого Б.И. Пуришева отнюдь не было прочным. Но обратимся к тексту книги. В главе об историческом своеобразии литературы немецкого Возрождения речь идет о том, что и в эпоху Реформации даже политически умеренные бюргерские авторы были втянуты в бурный поток событий: это было время больших масштабов, больших дерзаний, больших надежд. Всеобщее внимание было приковано к судьбам отчизны, рушились вековые устои Средневековья. Поэтому комнатно-интимная поэзия не отвечала требованиям времени. Литература искала для себя обширного поприща. Писатели охотно выходили на площадь и обозревали многолюдную толпу людей. Они любили на страницах своих творений устраивать шумные сатирические карнавалы, участниками которых являлись представители всех сословий. Они звали на суд правды все существующее.
Такая литература не могла пройти мимо народа, тем более что и к жизни она была вызвана прежде всего подъемом демократического движения. Многие произведения немецкой литературы XV–XVII веков не только прямо обращались к демократическому читателю, но и отражали воззрения, чаяния и вкусы многочисленных простых людей, наполнявших города и села «священной Римской империи». Поэтому литература, которую обычно называют бюргерской, нередко являлась собственно народной в широком смысле этого слова. Она и создавалась при непосредственном участии скромных тружеников, вроде Ганса Сакса, подчас представляя собой литературную обработку различных фольклорных произведений. Даже ученые гуманисты, гордившиеся тем, что они пишут на классическом языке Цицерона и Квинтилиана, прислушивались к голосу народа. В их произведениях то и дело возникали образы и мотивы, почерпнутые из народного обихода.