Страница:
Все это свидетельствует о том, что в эпоху Реформации в Германии демократические массы играли огромную роль не только в политической, но и в эстетической сфере, именно они были застрельщиками прогресса, а посему любое значительное произведение, созданное прогрессивным автором, в той или иной мере становилось народным. Отсюда и устойчивость литературных жанров, возникших в свое время в демократической среде (шванк, фастнахтшпиль и др.); и пристрастие к площадной буффонаде, скоморошескому комизму, к карнавальным маскам; и плебейский задор «народных книг»; и грубоватый лубочный реализм многих произведений, вызывающих в памяти многочисленные немецкие гравюры на дереве XV и XVI веков (М. Вольгемут, Л. Кранах и др.), которые в качестве народных картинок широко распространялись среди населения…
Именно в XVI веке сложилась народная легенда о Фаусте, заключавшая в себе революционный протест против косности средневекового мира и «прославление великих творческих сил человека».
Во фрагменте воссоздана историческая эпоха Ренессанса, особенности национальной немецкой истории и «момента» их встречи в культуре страны, переживавшей углубление кризиса феодальной империи и ощущавшей присутствие мощных народных сил, возрождение литературных жанров, возникших в демократической среде, и связь их не только с площадной буффонадой и скоморошеством, но и «народной книгой» и гравюрами на дереве. Эти многочисленные линии сплетены, сфокусированы при помощи академических методов, что делает текст чрезвычайно «емким».
Уже из приведенных примеров видно, что не только научиться писать подобным образом, но, даже читая, понять глубину изложения – дело отнюдь не простое, требующее методики, которую Д.С. Лихачев назвал методикой «пристального чтения».
Вопросы к теме
Литература по теме
Дополнительная литература
Тема 6 Сравнительно-исторический метод. Компаративистика
Именно в XVI веке сложилась народная легенда о Фаусте, заключавшая в себе революционный протест против косности средневекового мира и «прославление великих творческих сил человека».
Во фрагменте воссоздана историческая эпоха Ренессанса, особенности национальной немецкой истории и «момента» их встречи в культуре страны, переживавшей углубление кризиса феодальной империи и ощущавшей присутствие мощных народных сил, возрождение литературных жанров, возникших в демократической среде, и связь их не только с площадной буффонадой и скоморошеством, но и «народной книгой» и гравюрами на дереве. Эти многочисленные линии сплетены, сфокусированы при помощи академических методов, что делает текст чрезвычайно «емким».
Уже из приведенных примеров видно, что не только научиться писать подобным образом, но, даже читая, понять глубину изложения – дело отнюдь не простое, требующее методики, которую Д.С. Лихачев назвал методикой «пристального чтения».
Вопросы к теме
1. В чем сходство и отличие подхода Сент-Бёва и Тэна?
2. Какой смысл Тэн вкладывает в понятия «раса», «среда», «момент»?
3. Почему в культурно-историческом методе главное место отводится документу эпохи, а не художественному произведению?
2. Какой смысл Тэн вкладывает в понятия «раса», «среда», «момент»?
3. Почему в культурно-историческом методе главное место отводится документу эпохи, а не художественному произведению?
Литература по теме
1. Лихачев Д. С. Поэтика древнерусской литературы. – М., 1967.
2. Пуришев Б.И. Литература эпохи Возрождения: курс лекций. – М., 1996.
3. Тэн И. История английской литературы. Введение // Зарубежная эстетика и теория литературы XIX–XX веков. Трактаты. Статьи. Эссе / Сост. и общ. ред. Г.К. Косикова. – М., 1987.
2. Пуришев Б.И. Литература эпохи Возрождения: курс лекций. – М., 1996.
3. Тэн И. История английской литературы. Введение // Зарубежная эстетика и теория литературы XIX–XX веков. Трактаты. Статьи. Эссе / Сост. и общ. ред. Г.К. Косикова. – М., 1987.
Дополнительная литература
1. Лихачев Д. С. Эпохи и стили. – М., 1973.
2. Пуришев Б.И. Очерки немецкой литературы XV–XVII веков. – М., 1955.
3. Тэн И. Философия искусства. – М., 1933.
2. Пуришев Б.И. Очерки немецкой литературы XV–XVII веков. – М., 1955.
3. Тэн И. Философия искусства. – М., 1933.
Тема 6 Сравнительно-исторический метод. Компаративистика
КЛЮЧЕВЫЕ СЛОВА: историческая поэтика, сравнительное литературоведение, сопоставление, сравнение, повторяемость, воздействие, ряды культуры, генетическая связь, психологический параллелизм, мотив, качество отношений между образами, сюжет, суггестивность, диалог, компаративистика, «свое и чужое», рецепция, аспекты рецепции, «встречное течение», самозарождение, типологические соответствия, воспринимающая среда, интертекстуальность
Сравнительно-исторический метод сложился в литературоведческих школах русских университетов в последней трети XIX века. Родоначальником его стал академик Александр Николаевич Веселовский. Выпускник Московского университета, оставленный в нем для подготовки к профессорскому званию, А.Н. Веселовский, мечтавший специализироваться в области западноевропейских литератур, поступает гувернером к детям русского вельможи князя Голицына, что дает ему возможность посетить Испанию, Италию, Францию и Англию. Расширение культурного кругозора А.Н. Веселовский считал необходимым условием формирования ученого-филолога.
Получив в дальнейшем казенную стипендию для поездки за границу, А.Н. Веселовский слушает лекции по германской и романской филологии в Берлинском университете, посещает Прагу и Сербию, чтобы углубить знания по славистике, живет в Италии, где занимается проблемами итальянского Возрождения.
Широта интересов и культурный кругозор определяют основное направление научной деятельности Веселовского – историка и теоретика литературы, лингвиста и издателя русских и западных средневековых текстов. Его литературное наследие, насчитывающее сотни работ, должно было составить 26 томов.
Признавая принцип историзма основой метода, он подмечает, что культурно-историческая школа проходит мимо повторяемости явлений, исключая тем самым рассмотрение дальнейших рядов культуры. Если рассматривать только ближайшие ряды культуры, то повторение может быть вариативным, содержать сдвиг, различие смежных членов. Более явственным может быть сходство «…на более отдаленных степенях рядов»[48].
Задолго до ОПОЯЗа А.Н. Веселовский привлекает внимание к синхронному изучению различных, притом не обязательно соседних, рядов культуры. От этого положения отталкиваются Ю.Н. Тынянов и P.O. Якобсон.
Придавая повторяемости признак закономерности, А.Н. Веселовский полемизирует с «европоцентристским» пониманием культуры. Каждая культурная область имеет свою специфику развития, а потому некорректно говорить об «отставании» или «застойности» неевропейских народов. В этом состоит преимущество созданной А.Н. Веселовским «всемирно-исторической школы» перед культурно-исторической[49]. Сопоставляя «параллельные ряды сходных фактов» на самом широком литературном материале, А.Н. Веселовский ищет типологические соответствия в культуре разных «рас» и эпох.
А.Н. Веселовский подчеркивает связь, существующую между «крупными явлениями» и «житейскими мелочами». Одним из первых он включает в контекст литературы бытовой фон с его лингвистическими и психологическими составляющими, дающими богатый «материал для сравнений». Наряду с «Традицией» «Реальность» – один из важнейших элементов системы «литература» в «Исторической поэтике» А.Н. Веселовского[50]. С начала 80-х годов оформляется тема «исторической поэтики». В названиях работ «Из истории романа и повести» (1886), «Эпические повторения как хронологический момент» (1897), «Психологический параллелизм и его формы в отражениях поэтического стиля» (1899) прослеживается и представление о художественном слове как об особой сфере духа, и мысль о необходимости найти в литературе закономерности, «параллели» не только исторические. Но сопоставить ряды сходных фактов можно лишь при наличии принципа повторяемости, общем основании для сравнения. Уже на материале греческой античности ученый замечает, что при всей исторической последовательности развития литературы «сходство мифических, эпических, наконец, сказочных схем не указывает необходимо на генетическую связь»[51]. И генетической связи в принципе не отрицая, А.Н. Веселовский находит в разных литературах сходство сюжетов.
В разделе «Язык поэзии и язык прозы» (три главы из исторической поэтики, 1898) исследователь рассматривает механизм возникновения простейших поэтических формул, сопоставлений, символов, мотивов, «стоявших вне круга обоюдных влияний». Эти древние элементы образности «…могли зародиться самостоятельно, вызванные теми же психическими процессами и теми же явлениями ритма». Генезис поэтического мышления и стиля восходит к «психологическому параллелизму, упорядоченному параллелизмом ритмическим». Хотя «сходство условий вело к сходству выражения», подбор образов в литературах удаленных регионов существенно отличался. Это легко объясняется расхождением бытовых форм, фауны и флоры. Гениальное открытие А.Н. Веселовского состоит в указании на сходство «качества отношений» между этими образами[52]. Сближаются сами основы сопоставления, категории и признаки (движение, волевая деятельность и т. д.)[53]. Говоря иным терминологическим языком, в удаленных друг от друга древних литературах два звена соответствовали друг другу: «коллективный автор» и «реальность». Поставив перед собой задачу классификации сюжетов мировой литературы, исследователь видит тем не менее, что сопоставлять произведения, выяснив родственные сюжеты, некорректно. В самых похожих сюжетах есть свои ходы, обусловленные национальной и исторической спецификой произведения, а научная приблизительность А.Н. Веселовскому, стороннику позитивистской философии, почитателю Тэна, была глубоко чуждой. Так рождается мысль найти мотив как «неделимую единицу сюжета», ибо «сходство объясняется не генезисом одного мотива из другого, а предположением общих мотивов, столь же обязательных для человеческого творчества, как схемы языка для выражения мысли; творчество ограничивается сочетанием данных схем. В этом смысле сказка может быть настолько же отражением мифа, насколько осадком эпической песни или народной книги».
Одновременно это основание для типологических соответствий. Более всего А.Н. Веселовского занимает вопрос о соотношении «предания», традиции и личного «почина», индивидуального творчества. Если спроецировать на «Историческую поэтику» основную коммуникативную схему, то станет очевидно, что отнюдь не произведение занимает здесь центральное место. Главным звеном системы «литература» являются «формулы, образы, сюжеты», самозарождающиеся или мигрирующие. Система «литература» принимает следующий вид:
Коллективный автор ↔ Традиция ↔ Коллективный читатель
Традиция в этом случае и есть здесь главное произведение, плод развития литературы и культуры. Автор и читатель заняты по преимуществу общением с «преданием», которое ставит пределы их романтизму и импрессионизму Эта позиция восходит не только к позитивистским взглядам академика, но и одновременно к основным концептам русского культурного мира. Так, в работе «Из введения в историческую поэтику» (1893) угадывается личная интонация. А.Н. Веселовский предостерегает современников от переживания мира «врозь», что ведет к утрате синтеза со своим временем. Однако большие поэты нуждаются в «общем сознании жизненного синтеза»[54]. Другими словами, гений становится таковым лишь при условии стабильной, множественной обратной связи в цепи автор произведение читатель.
Относительная неизменность традиции и изменчивость реальности ограничивают и расширяют свободу авторского творчества. «Новые спросы жизни» подсказывают автору новое содержание для старых, «готовых» форм. Долгое время русского ученого меньше занимает индивидуальность художника, его интересуют «типы». Если индивидуальность важна, то как индивидуальность «групповая», эпохальная. Поэт родится, «но материалы и настроение его поэзии приготовила группа»[55].
А.Н. Веселовский сближает процессы творчества и процессы восприятия, различая их лишь по интенсивности. На языке данной книги можно сказать, что автор «Исторической поэтики» уделяет пристальное внимание прямым и обратным связям в системе традиция коллективный читатель. В работе «Определение поэзии» А.Н. Веселовский отмечал, что в ходе эволюции поэзии меняется содержание, «…но формальный элемент» остается тот же. Сохраняющееся «согласие формальных элементов необходимо для того, чтобы художник мог творить и зритель наслаждаться его творением»[56]. А.Н. Веселовский отмечает диалектику устойчивости и изменчивости в литературе, объясняя устойчивость наличием прямых и обратных связей (художник творит читатель наслаждается творением). В работе «Определение поэзии» ученый понимает поэзию «…как живой процесс, совершающийся в постоянной смене спроса и предложения, личного творчества и восприятия масс, и в этой смене вырабатывающей свою законность».
«Восприятие» связано у русского академика с категорией «суггестивности», способностью слова, образа, сюжета «подсказывать» слушателю и читателю иной эпохи «новое содержание», удерживаясь и закрепляясь в памяти. Опираясь на сравнительно-исторический метод, современная культурология сопоставляет модели суггестивности различных литератур и культур. В позднем тексте «Задача эстетической поэтики» (1900) А.Н. Веселовский сосредоточивает внимание на «эстетических» моментах художественного творчества, на изображении как таковом. Он размышляет о «внутренних образах» предметов и «эстетических типах языка». Ученый подчеркивает, что «в эстетическом акте» происходит условное отображение предметного мира. Предметы «схватываются интенсивно, со стороны, которая представляется» художнику «типической». В результате изображенный мир обретает цельность и как бы «личность» (во всех случаях курсив А.Н. Веселовского). Отчетливо видно, как отсюда тянутся нити к опоязовской концепции «игры» с миром, с одной стороны, и к персонализму М.М. Бахтина – с другой.
Суггестивными представляются идеи А.Н. Веселовского об «эстетических типах языка». Как и А.А. Потебня, он обращается к «содержательному анализу корнеслова…», указывая на «разнообразие типических восприятий, которые удержались в народно-исторической традиции, развиваясь путем ассоциаций». А.Н. Веселовский подчеркивает, что «переживание этих внутренних образов и групп ассоциаций вызывает вопрос об условиях и законах их эволюции»[57]. Можно сказать, что здесь сформулирована программа исследований концептов в культуре.
А.Н. Веселовский своего колоссального здания не достроил. Слишком обширен был материал. «Неделимые» мотивы при самом пристальном рассмотрении обнаружили способность члениться. Даже выдвигаемый А.Н. Веселовским в качестве образца мотив «затрудненного брака» мог быть разделен и не один раз. Позже, в XX веке, с этой способностью молекулы столкнутся физики. Но, по определению В.М. Жирмунского, создатель исторической поэтики – гений. Его замысел – высшее достижение литературоведения XIX века[58]. Относительно недавно И.О. Шайтанов издал «Историческую поэтику», «…отказавшись от хронологии прижизненных публикаций, а следуя логическому плану автора, соотнося с этим планом то, что было им сделано»[59]. Реконструкция замысла «Исторической поэтики» открывает возможность нового взгляда на идеи А.Н. Веселовского, далеко выходящие за рамки сравнительно-исторического метода[60].
Диалог, «сравнение», «сопоставление» принадлежат к числу наиболее общих принципов культуры и жизни. В поздних набросках «К методологии гуманитарных наук» (1974) М.М. Бахтин отмечал, что «…текст живет, только соприкасаясь с другим текстом (контекстом). Только в точке этого контакта текстов вспыхивает свет, освещающий и назад и вперед, приобщающий данный текст к диалогу»[61]. Эта «точка контакта» текстов и является главным предметом «сравнительного литературоведения». Сравнение — важнейший инструмент «понимания» как такового. Им широко пользуется герменевтика.
Сам термин – «сравнительное литературоведение» (Komparatistik, Litterature Comparee, Comparative Literature) – указывает на «сравнение» как основу метода. В основе всякого «сравнения» и «сопоставления» лежат механизмы «тождества» и «различения» своего и чужого. Эти механизмы присущи как художественному творчеству, так и научному мышлению[62]. В творчестве принцип «сравнения» ведет к появлению переносных значений, связанных в конечном итоге с метафоризацией и символизацией. В науке сопоставление выявляет повторяемость разных признаков и явлений, демонстрируя их существенное сходство и различие. Можно сказать, что сравнительно-исторический метод имеет общенаучное моделирующее значение, заключая в себе один из важнейших мотивов человеческого мышления вообще.
Принцип сравнения широко используется для изучения социальных наук (политология, социология, педагогика, международное право), а также культурологии, искусствознания, литературоведения и лингвистики (контрастивная лингвистика). Опираясь на сравнительно-исторический метод, можно рассматривать, например, взаимодействие различных искусств с литературой. Так, Д.С. Лихачев исследовал древнерусскую литературу «в ее отношениях к изобразительным искусствам», подчеркивая, что «…взаимопроникновение» было фактом их внутренней структуры[63]. О «музыкальности» в литературе писал, например, А.В. Михайлов, понимая под ней тенденцию «..скомпоновать» материал по закону более высокому, чем закон самого материала, – «лирически» преображать материал, поднимать его над буквальным значением на более высокую ступень…»[64]. «Диалог» искусств имеет, таким образом, различные уровни. В преображенном виде «живописность» и «музыкальность» входят в структуру литературных произведений. «Литературность», напротив, проникает в живописные и музыкальные тексты. При помощи сопоставления подобия и различия разных видов искусств выявляется их специфика, непохожесть друг на друга и одновременно – их родство.
В системе «литература» принципы сравнительно-исторического метода используются для анализа любого участка коммуникативной цепи. Специальной областью сравнительного литературоведения является сопоставительное изучение явлений, принадлежащих к разным литературам. Понятно, что приемы компаративного анализа широко используются для изучения эпох, авторов и произведений внутри одной и той же национальной литературы («А. Белый и А.С. Пушкин»; «А.С. Пушкин и древнерусская литература» и т. д.). Для истории литературы как науки сравнительное литературоведение имеет общеметодологическое значение. Некоторые исследователи полагают, что предметом сравнительного литературоведения является все развитие мировой словесности[65].
У сравнительного литературоведения есть своя дальняя предыстория. В качестве условной точки отсчета можно оттолкнуться и от предпринятого Гердером сопоставления античного и шекспировского театра. Как известно, немецкий философ сопоставлял эти явления «…с точки зрения генетической и историко-сравнительной…»[66]. Исходя из того, что «генезис» и исторические «превращения» драмы на Севере и Юге различны, Гердер делал вывод, что нельзя оценивать Шекспира по меркам «великого Софокла». «Мировосприятие» (Weltverfassung), традиции героического прошлого, музыка, поэтическое выражение, степень театральной иллюзии, – все разводит шекспировский и античный театр[67]. Их «почва» не сопоставима. Сформулированные здесь «различия» между Софоклом и Шекспиром нужны Гердеру для того, чтобы указать на «шекспировский путь» современной ему немецкой литературы.
Представление о различиях эпох и «…поступательном движении человеческого рода…» приводит Гете к знаменитой концепции «всеобщей мировой литературы». Каждая нация, каждая литература принимают участие в этом движении, постепенно выявляя «внутренний мир» народа при помощи языка[68]. По ходу этого развития возникают «скрещивания», «смешения» различных стилей мышления, диалектов. По верному замечанию В. фон Гумбольдта, часто «новые способы представлений присоединяются к уже существующим», а чужие наречия воспринимаются в качестве формул в целом. Попадая в новый контекст, воспринятое «…начинает переосмысливаться и употребляться по другим законам»[69]. Опираясь на суждения Гердера, Гёте и В. фон Гумбольдта, можно сказать, что сравнительное литературоведение имеет своим предметом сопоставление «внутренних миров», выраженных в литературных произведениях при помощи различных естественных и поэтических языков.
Сравнительно-исторический метод сложился в литературоведческих школах русских университетов в последней трети XIX века. Родоначальником его стал академик Александр Николаевич Веселовский. Выпускник Московского университета, оставленный в нем для подготовки к профессорскому званию, А.Н. Веселовский, мечтавший специализироваться в области западноевропейских литератур, поступает гувернером к детям русского вельможи князя Голицына, что дает ему возможность посетить Испанию, Италию, Францию и Англию. Расширение культурного кругозора А.Н. Веселовский считал необходимым условием формирования ученого-филолога.
Получив в дальнейшем казенную стипендию для поездки за границу, А.Н. Веселовский слушает лекции по германской и романской филологии в Берлинском университете, посещает Прагу и Сербию, чтобы углубить знания по славистике, живет в Италии, где занимается проблемами итальянского Возрождения.
Широта интересов и культурный кругозор определяют основное направление научной деятельности Веселовского – историка и теоретика литературы, лингвиста и издателя русских и западных средневековых текстов. Его литературное наследие, насчитывающее сотни работ, должно было составить 26 томов.
Веселовский Александр Николаевич (1838–1906) – выдающийся историк и теоретик литературы, академик Петербургской Академии наук, автор капитальных исследований по исторической поэтике и истории всемирной литературы. Научный горизонт исследователя охватывал большие и малые культуры, фольклорные традиции, сложившиеся на разных континентах.Среди разрабатываемых Веселовским проблем наибольшее значение для формирования нового метода имела его историческая поэтика[46]. Основы метода изложены в программной лекции, прочитанной А.Н. Веселовским при вступлении в должность профессора Петербургского университета, «О методе и задачах истории литературы как науки» (1870). В лекции А.Н. Веселовский заявляет о своей приверженности к культурно-исторической школе. Историю литературы он видит «как историю общественной мысли в образно-поэтических формах». В дальнейшем во «Введении к исторической поэтике» и в серии университетских курсов и статей А.Н. Веселовский намечает теоретическое обобщение огромного материала, изученного им самим и этнографами, лингвистами и литературоведами с использованием достижений культурно-исторической школы. Рассмотрев генезис поэтических категорий, А.Н. Веселовский первым показал, что они «суть исторические категории»[47].
А.Н. Веселовский – создатель сравнительно-исторического метода. Сопоставляя эпические формулы и мотивы, романы и повести разных эпох и народов, автор «Исторической поэтики» исследовал «повторяющиеся отношения» элементов в разных рядах (литературном, бытовом, социальном). Веселовский заложил основы генетического и типологического изучения словесности, показав, что «миграция» и «самозарождение» мотивов дополняют друг друга.
Научные идеи А.Н. Веселовского были восприняты представителями самых разных литературоведческих методов и школ. Среди его учеников и продолжателей следует назвать Ф.А. Брауна, Д. К. Петрова, В.Ф. Шишмарева, В.М. Жирмунского и многих других.
Литература:
Веселовский А.Н. Избранные статьи / Вступ. ст. В.М. Жирмунского. – Л., 1939.
Веселовский А.Н. Историческая поэтика / Вступ. ст. В.М. Жирмунского. – Л., 1940.
Веселовский А.Н. Историческая поэтика / Вступ. ст. И.К. Горского. – М., 1989.
Веселовский А. Избранные труды и письма / Отв. ред. П.Р. Заборов. – СПб., 1989.
Веселовский А.Н. Собрание сочинений. Т. 1–6, 8, 16. СПб.; М.; Л., 1908–1938.
Веселовский А.Н. Избранное: Историческая поэтика / Сост. И.О. Шайтанов. – М., 2006.
Веселовский А.Н. Собрание сочинений // http: //az.lib.ru/w/ weselowskij_a_n
Признавая принцип историзма основой метода, он подмечает, что культурно-историческая школа проходит мимо повторяемости явлений, исключая тем самым рассмотрение дальнейших рядов культуры. Если рассматривать только ближайшие ряды культуры, то повторение может быть вариативным, содержать сдвиг, различие смежных членов. Более явственным может быть сходство «…на более отдаленных степенях рядов»[48].
Задолго до ОПОЯЗа А.Н. Веселовский привлекает внимание к синхронному изучению различных, притом не обязательно соседних, рядов культуры. От этого положения отталкиваются Ю.Н. Тынянов и P.O. Якобсон.
Придавая повторяемости признак закономерности, А.Н. Веселовский полемизирует с «европоцентристским» пониманием культуры. Каждая культурная область имеет свою специфику развития, а потому некорректно говорить об «отставании» или «застойности» неевропейских народов. В этом состоит преимущество созданной А.Н. Веселовским «всемирно-исторической школы» перед культурно-исторической[49]. Сопоставляя «параллельные ряды сходных фактов» на самом широком литературном материале, А.Н. Веселовский ищет типологические соответствия в культуре разных «рас» и эпох.
А.Н. Веселовский подчеркивает связь, существующую между «крупными явлениями» и «житейскими мелочами». Одним из первых он включает в контекст литературы бытовой фон с его лингвистическими и психологическими составляющими, дающими богатый «материал для сравнений». Наряду с «Традицией» «Реальность» – один из важнейших элементов системы «литература» в «Исторической поэтике» А.Н. Веселовского[50]. С начала 80-х годов оформляется тема «исторической поэтики». В названиях работ «Из истории романа и повести» (1886), «Эпические повторения как хронологический момент» (1897), «Психологический параллелизм и его формы в отражениях поэтического стиля» (1899) прослеживается и представление о художественном слове как об особой сфере духа, и мысль о необходимости найти в литературе закономерности, «параллели» не только исторические. Но сопоставить ряды сходных фактов можно лишь при наличии принципа повторяемости, общем основании для сравнения. Уже на материале греческой античности ученый замечает, что при всей исторической последовательности развития литературы «сходство мифических, эпических, наконец, сказочных схем не указывает необходимо на генетическую связь»[51]. И генетической связи в принципе не отрицая, А.Н. Веселовский находит в разных литературах сходство сюжетов.
В разделе «Язык поэзии и язык прозы» (три главы из исторической поэтики, 1898) исследователь рассматривает механизм возникновения простейших поэтических формул, сопоставлений, символов, мотивов, «стоявших вне круга обоюдных влияний». Эти древние элементы образности «…могли зародиться самостоятельно, вызванные теми же психическими процессами и теми же явлениями ритма». Генезис поэтического мышления и стиля восходит к «психологическому параллелизму, упорядоченному параллелизмом ритмическим». Хотя «сходство условий вело к сходству выражения», подбор образов в литературах удаленных регионов существенно отличался. Это легко объясняется расхождением бытовых форм, фауны и флоры. Гениальное открытие А.Н. Веселовского состоит в указании на сходство «качества отношений» между этими образами[52]. Сближаются сами основы сопоставления, категории и признаки (движение, волевая деятельность и т. д.)[53]. Говоря иным терминологическим языком, в удаленных друг от друга древних литературах два звена соответствовали друг другу: «коллективный автор» и «реальность». Поставив перед собой задачу классификации сюжетов мировой литературы, исследователь видит тем не менее, что сопоставлять произведения, выяснив родственные сюжеты, некорректно. В самых похожих сюжетах есть свои ходы, обусловленные национальной и исторической спецификой произведения, а научная приблизительность А.Н. Веселовскому, стороннику позитивистской философии, почитателю Тэна, была глубоко чуждой. Так рождается мысль найти мотив как «неделимую единицу сюжета», ибо «сходство объясняется не генезисом одного мотива из другого, а предположением общих мотивов, столь же обязательных для человеческого творчества, как схемы языка для выражения мысли; творчество ограничивается сочетанием данных схем. В этом смысле сказка может быть настолько же отражением мифа, насколько осадком эпической песни или народной книги».
Одновременно это основание для типологических соответствий. Более всего А.Н. Веселовского занимает вопрос о соотношении «предания», традиции и личного «почина», индивидуального творчества. Если спроецировать на «Историческую поэтику» основную коммуникативную схему, то станет очевидно, что отнюдь не произведение занимает здесь центральное место. Главным звеном системы «литература» являются «формулы, образы, сюжеты», самозарождающиеся или мигрирующие. Система «литература» принимает следующий вид:
Коллективный автор ↔ Традиция ↔ Коллективный читатель
Традиция в этом случае и есть здесь главное произведение, плод развития литературы и культуры. Автор и читатель заняты по преимуществу общением с «преданием», которое ставит пределы их романтизму и импрессионизму Эта позиция восходит не только к позитивистским взглядам академика, но и одновременно к основным концептам русского культурного мира. Так, в работе «Из введения в историческую поэтику» (1893) угадывается личная интонация. А.Н. Веселовский предостерегает современников от переживания мира «врозь», что ведет к утрате синтеза со своим временем. Однако большие поэты нуждаются в «общем сознании жизненного синтеза»[54]. Другими словами, гений становится таковым лишь при условии стабильной, множественной обратной связи в цепи автор произведение читатель.
Относительная неизменность традиции и изменчивость реальности ограничивают и расширяют свободу авторского творчества. «Новые спросы жизни» подсказывают автору новое содержание для старых, «готовых» форм. Долгое время русского ученого меньше занимает индивидуальность художника, его интересуют «типы». Если индивидуальность важна, то как индивидуальность «групповая», эпохальная. Поэт родится, «но материалы и настроение его поэзии приготовила группа»[55].
А.Н. Веселовский сближает процессы творчества и процессы восприятия, различая их лишь по интенсивности. На языке данной книги можно сказать, что автор «Исторической поэтики» уделяет пристальное внимание прямым и обратным связям в системе традиция коллективный читатель. В работе «Определение поэзии» А.Н. Веселовский отмечал, что в ходе эволюции поэзии меняется содержание, «…но формальный элемент» остается тот же. Сохраняющееся «согласие формальных элементов необходимо для того, чтобы художник мог творить и зритель наслаждаться его творением»[56]. А.Н. Веселовский отмечает диалектику устойчивости и изменчивости в литературе, объясняя устойчивость наличием прямых и обратных связей (художник творит читатель наслаждается творением). В работе «Определение поэзии» ученый понимает поэзию «…как живой процесс, совершающийся в постоянной смене спроса и предложения, личного творчества и восприятия масс, и в этой смене вырабатывающей свою законность».
«Восприятие» связано у русского академика с категорией «суггестивности», способностью слова, образа, сюжета «подсказывать» слушателю и читателю иной эпохи «новое содержание», удерживаясь и закрепляясь в памяти. Опираясь на сравнительно-исторический метод, современная культурология сопоставляет модели суггестивности различных литератур и культур. В позднем тексте «Задача эстетической поэтики» (1900) А.Н. Веселовский сосредоточивает внимание на «эстетических» моментах художественного творчества, на изображении как таковом. Он размышляет о «внутренних образах» предметов и «эстетических типах языка». Ученый подчеркивает, что «в эстетическом акте» происходит условное отображение предметного мира. Предметы «схватываются интенсивно, со стороны, которая представляется» художнику «типической». В результате изображенный мир обретает цельность и как бы «личность» (во всех случаях курсив А.Н. Веселовского). Отчетливо видно, как отсюда тянутся нити к опоязовской концепции «игры» с миром, с одной стороны, и к персонализму М.М. Бахтина – с другой.
Суггестивными представляются идеи А.Н. Веселовского об «эстетических типах языка». Как и А.А. Потебня, он обращается к «содержательному анализу корнеслова…», указывая на «разнообразие типических восприятий, которые удержались в народно-исторической традиции, развиваясь путем ассоциаций». А.Н. Веселовский подчеркивает, что «переживание этих внутренних образов и групп ассоциаций вызывает вопрос об условиях и законах их эволюции»[57]. Можно сказать, что здесь сформулирована программа исследований концептов в культуре.
А.Н. Веселовский своего колоссального здания не достроил. Слишком обширен был материал. «Неделимые» мотивы при самом пристальном рассмотрении обнаружили способность члениться. Даже выдвигаемый А.Н. Веселовским в качестве образца мотив «затрудненного брака» мог быть разделен и не один раз. Позже, в XX веке, с этой способностью молекулы столкнутся физики. Но, по определению В.М. Жирмунского, создатель исторической поэтики – гений. Его замысел – высшее достижение литературоведения XIX века[58]. Относительно недавно И.О. Шайтанов издал «Историческую поэтику», «…отказавшись от хронологии прижизненных публикаций, а следуя логическому плану автора, соотнося с этим планом то, что было им сделано»[59]. Реконструкция замысла «Исторической поэтики» открывает возможность нового взгляда на идеи А.Н. Веселовского, далеко выходящие за рамки сравнительно-исторического метода[60].
Диалог, «сравнение», «сопоставление» принадлежат к числу наиболее общих принципов культуры и жизни. В поздних набросках «К методологии гуманитарных наук» (1974) М.М. Бахтин отмечал, что «…текст живет, только соприкасаясь с другим текстом (контекстом). Только в точке этого контакта текстов вспыхивает свет, освещающий и назад и вперед, приобщающий данный текст к диалогу»[61]. Эта «точка контакта» текстов и является главным предметом «сравнительного литературоведения». Сравнение — важнейший инструмент «понимания» как такового. Им широко пользуется герменевтика.
Сам термин – «сравнительное литературоведение» (Komparatistik, Litterature Comparee, Comparative Literature) – указывает на «сравнение» как основу метода. В основе всякого «сравнения» и «сопоставления» лежат механизмы «тождества» и «различения» своего и чужого. Эти механизмы присущи как художественному творчеству, так и научному мышлению[62]. В творчестве принцип «сравнения» ведет к появлению переносных значений, связанных в конечном итоге с метафоризацией и символизацией. В науке сопоставление выявляет повторяемость разных признаков и явлений, демонстрируя их существенное сходство и различие. Можно сказать, что сравнительно-исторический метод имеет общенаучное моделирующее значение, заключая в себе один из важнейших мотивов человеческого мышления вообще.
Принцип сравнения широко используется для изучения социальных наук (политология, социология, педагогика, международное право), а также культурологии, искусствознания, литературоведения и лингвистики (контрастивная лингвистика). Опираясь на сравнительно-исторический метод, можно рассматривать, например, взаимодействие различных искусств с литературой. Так, Д.С. Лихачев исследовал древнерусскую литературу «в ее отношениях к изобразительным искусствам», подчеркивая, что «…взаимопроникновение» было фактом их внутренней структуры[63]. О «музыкальности» в литературе писал, например, А.В. Михайлов, понимая под ней тенденцию «..скомпоновать» материал по закону более высокому, чем закон самого материала, – «лирически» преображать материал, поднимать его над буквальным значением на более высокую ступень…»[64]. «Диалог» искусств имеет, таким образом, различные уровни. В преображенном виде «живописность» и «музыкальность» входят в структуру литературных произведений. «Литературность», напротив, проникает в живописные и музыкальные тексты. При помощи сопоставления подобия и различия разных видов искусств выявляется их специфика, непохожесть друг на друга и одновременно – их родство.
В системе «литература» принципы сравнительно-исторического метода используются для анализа любого участка коммуникативной цепи. Специальной областью сравнительного литературоведения является сопоставительное изучение явлений, принадлежащих к разным литературам. Понятно, что приемы компаративного анализа широко используются для изучения эпох, авторов и произведений внутри одной и той же национальной литературы («А. Белый и А.С. Пушкин»; «А.С. Пушкин и древнерусская литература» и т. д.). Для истории литературы как науки сравнительное литературоведение имеет общеметодологическое значение. Некоторые исследователи полагают, что предметом сравнительного литературоведения является все развитие мировой словесности[65].
У сравнительного литературоведения есть своя дальняя предыстория. В качестве условной точки отсчета можно оттолкнуться и от предпринятого Гердером сопоставления античного и шекспировского театра. Как известно, немецкий философ сопоставлял эти явления «…с точки зрения генетической и историко-сравнительной…»[66]. Исходя из того, что «генезис» и исторические «превращения» драмы на Севере и Юге различны, Гердер делал вывод, что нельзя оценивать Шекспира по меркам «великого Софокла». «Мировосприятие» (Weltverfassung), традиции героического прошлого, музыка, поэтическое выражение, степень театральной иллюзии, – все разводит шекспировский и античный театр[67]. Их «почва» не сопоставима. Сформулированные здесь «различия» между Софоклом и Шекспиром нужны Гердеру для того, чтобы указать на «шекспировский путь» современной ему немецкой литературы.
Представление о различиях эпох и «…поступательном движении человеческого рода…» приводит Гете к знаменитой концепции «всеобщей мировой литературы». Каждая нация, каждая литература принимают участие в этом движении, постепенно выявляя «внутренний мир» народа при помощи языка[68]. По ходу этого развития возникают «скрещивания», «смешения» различных стилей мышления, диалектов. По верному замечанию В. фон Гумбольдта, часто «новые способы представлений присоединяются к уже существующим», а чужие наречия воспринимаются в качестве формул в целом. Попадая в новый контекст, воспринятое «…начинает переосмысливаться и употребляться по другим законам»[69]. Опираясь на суждения Гердера, Гёте и В. фон Гумбольдта, можно сказать, что сравнительное литературоведение имеет своим предметом сопоставление «внутренних миров», выраженных в литературных произведениях при помощи различных естественных и поэтических языков.