– Это только с вашей точки зрения, моя жена думает совсем по-другому.
   Как только музыка сменилась на быстрый ритм, они перестали танцевать. Сагин продолжал вальсировать с Надей.
   Виктор вышел в сад. Он подумал, что с легкостью поменял бы праздничный банкет на студенческий мальчишник, где никогда не хватало бутербродов, но где он никогда не скучал. Поздно. Время ушло безвозвратно.
   Он поднял голову и увидел бесчисленное количество звезд. «Человек явление космическое, – подумал он, – отчего тогда мним мы себя песчинками вселенной. Пульс Земли совпадает и моим пульсом. Всему есть свое время. Время грустить и время смеяться. А мне не хочется ни того, ни другого».
   Он услышал, как гости уходили из дома. Он посидел еще немного в саду и вернулся в дом.
 
   Она и он сидели друг против друга в тесной комнате.
   – Как ты отдохнула в кругу друзей, – спросил он ее.
   – Отстань, я устала, – ответила она.
   – Конечно, если весь вечер танцевать, – ехидно произнес Виктор.
   – Ты о чем? Если о Валентине, то ты его не стоишь, и ты ему многим обязан.
   – Я всем обязан! И в первую очередь тебе. А я не благодарный! Запомни это раз и навсегда. Это из-за тебя я в этой жизни никто и ничто.
   – Тебе об этом лучше знать, – она злыми глазами смотрела на него.
   – А знаешь, почему ты так думаешь, да потому, что ты мещаночка.
   – Ты больше ничего не можешь сказать умного.
   Вошла теща, села в кресло и стала вязать на спицах носки. Они прервали разговор.
   – Я расскажу вам одну интересную историю, – прервал он молчание. – Однажды молодая девушка знакомится с молодым человеком. В скором времени они едут в трехдневное путешествие. Пока длится это путешествие – счастливо летит время.
   По возвращении они ссорятся и расстаются. В этот момент в нее влюбляется молодой человек, который почему-то быстро добивается руки и сердца.
   Он внимательно следил за каждым движением, и от него не ускользнуло, как переглянулась мать и дочь.
   – Он счастлив без ума. Все красиво и трогательно происходит под музыку Вивальди и Мендельсона.
   Но третий на правах друга семьи снова врывается в их жизнь. Все все знают, один муж ничего не ведает. И вот он догадывается и говорит ей всю правду в лицо. Она бледнеет, но как все современные девушки в обморок не падает.
   – Интересная история, но что в ней такого занимательного, я что-то не поняла, – отрываясь от вязания, произнесла теща.
   – В сущности ничего особенного, – в тон ответил Виктор.
   – В наше время надо смотреть на вещи просто.
   – Замолчи! – Надя зажала руками уши. – Бред какой-то.
   – Не нравится, – злобно усмехнулся он и повторил: – Не нравится, я так и думал.
   – Чушь! – вскакивает она и встает за креслом матери.
   – Потому что это правда, – бросает он им вызов.
   – Хватит! Не нравится – уходи на все четыре стороны.
   – Мне тоже надоело играть в этом дешевом водевиле. Пока.
   Виктор вскакивает и прерывисто выходит из дома.
   Надя слышит, как хлопают двери.
   – Он еще и буянит, – опускаясь на подлокотник кресла, говорит она.
   – Не можете вы спокойно прожить день, – бросает свое вязание Алла Алексеевна.
 
   Виктор не помнил, как очутился в аэропорту. Билетов на нужный рейс не было.
   Он подошел к телефону-автомату, позвонил Светлане.
   – Алло! Алло? – раздался в трубке ее голос.
   Он долго молчал, а потом чуть сдавленным голосом сказал:
   – Сколько лет…
   – А это ты, привет! Что-нибудь случилось?
   – Ничего особенного, если не считать, что я ушел из дома. Я могу сейчас тебя видеть?
   В ответ молчание.
   – Сейчас? – повторила она.
   – Да! – воскликнул он.
   – Понимаешь, то что было вчера, оно меня как-то образумило. Вернулся мой муж, попросил прощения. И я его простила.
   – Я рад за вас, – сказал Виктор.
   – Давай встретимся завтра, – предложила она. – И еще прости, что я вчера наговорила глупостей, это со зла. Позавидовала тебе. Твоей жене. Твоему другу.
   Он повесил трубку. Прошел в фойе. Сел в кресло и стал смотреть сквозь стекло на самолеты.
   Он облегченно вздохнул. Он принял эту развязку без горечи, без раскаяния. Он понял, что теперь они не будут, как раньше, искать встреч. Все ушло в прошлое. И так просто.
   Когда Света положила телефонную трубку, она заплакала, не скрывая своих слез. Она была одна. Она поняла, что в эту минуту она должна быть одна.
   Виктор снова почувствовал боль в области затылка.
 
   Надю вспышка ссоры вывела из оцепенения. Она ночной электричкой возвращалась в город.
   Она думала, отчего так нескладно течет ее жизнь.
   Она смотрела в окно и видела на стекле свое отражение. Она поведала ему свои переживания.
   «Я люблю его! Люблю?! Когда родители воспротивились моему браку, то я готова была выброситься из окна. Тогда я твердо знала, что я люблю его, а он – меня. Арифметика любви была проста.
   Однажды я сбежала к нему. Он был в стройотряде в другом городе. Я все дни напролет ждала от него письма или телефонного звонка. Позвонил он поздно ночью. Тогда я решила поехать к нему ночным поездом. Собрала чемодан и в дверь, а на пороге отец, оказывается, он невольно подслушал наш разговор. Он сказал, что если я люблю отца, то останусь. Я молчала и не знала, что сказать, как объяснить ему свои чувства. Я оставила чемодан, но все-таки поехала на вокзал.
   Утром поезд привез в другой город. Он стоял с цветами и ждал. Я была счастлива. Тогда я не думала, что эти минуты останутся в моей памяти».
   Виктор очнулся от головной боли. Он посмотрел за окно и увидел, как шел на посадку самолет, который с нетерпением ожидали встречающие.
   Он закрыл глаза и в мгновение прожил сорок лет.
   От воспоминаний ему стало смутно на душе.
   Он злился на себя за свой характер. Злился за свой проведенный на даче психологический опыт.
   Он встал, прошел в камеру хранения, взял свой чемодан, слился с потоком пассажиров и вышел в вестибюль.
   Он подошел к телефону, набрал номер Сагина, но ответа не последовало. Он постоял еще несколько минут и решился позвонить домой. Он услышал тревожный, радостный голос жены.
   – Это ты?! Почему ты молчишь? Я знаю, что это ты.
   – Да, это я, – с трудом произнес он.
   – Приезжай, скорей! Я жду тебя. Глупый мой. Я очень жду тебя.
   Он отъезжал от аэропорта и увидел, как пошел на посадку самолет.

Часть III
Отель у Акрополя

Глава 1
   Она, утомленная перелетом на самолете, лежала навзничь на широкой кровати в маленькой комнате афинского отеля. От кондиционера лился поток холодного воздуха, и одуряющая жара города не проникала в номер. С тела непривычно лил пот, холодный душ не мог остудить тело, и она вышла на балкон, завернувшись в простыню. Внизу по далекой улочке мчались желтые такси, которые обгоняли юркие мотоциклисты. Ирина подняла голову и увидела двух молодых людей на крыше соседнего дома, которые помахали ей рукой. Она стыдливо окинула свой наряд и скрылась в комнате. Ее сердце забилось, выстукивая дробь. Она скинула простынь и увидела свое обнаженное белое тело, которого не коснулись еще в этом сезоне лучи солнца.
   Ее охватило беззаботное настроение, и она плюхнулась на кровать, которая в справочнике числилась как твин бед, что могло означать ту бед, когда эти кровати раздвигают по углам. Она втягивала воздух в себя, пытаясь уловить запах моря или что-нибудь такое, что ей бы запомнилось как Греция. Но отель был просто отель с консьержем, у которого были воловьи глаза, небрежно бросающим словами вперемежку с английскими, так что ей почудился знакомый одесский акцент.
   Она вышла из отеля в черном платье, в сандалиях и пошла тихой улочкой, грезя по-детски о Древней Элладе. Ирина растерянно смотрела по сторонам, пытаясь найти хотя бы маленькие признаки древности, но город был похож на все южные города Кавказа. Лавки в торговом ряду с назойливыми продавцами. Опрятные греки с точными и плавными движениями рук с безулыбчивыми и озабоченными лицами.
   – Давно прилетели? – спросил ее по-русски полноватый грек, но его глаза улыбались. – Я здесь уже два года. Что-нибудь хотите приобрести: золото или шубу. Тут они дешевле, чем в России. У других не спрашивайте. Я найду вам дешевый магазин.
   Ирина, обрадованная родной речью и таким покладистым провожатым, с легкостью согласилась на предложение незнакомца. Юра, как представился ей бывший эмигрант, жил эти годы беззаботнее, чем всю жизнь в коммунистическом рае, как он назвал всю свою прошлую жизнь. Они проходили мимо шубного магазина. Ирина посмотрела на искрящийся мех норковых шуб, услужливый Юра в то же мгновение распахнул дверь магазина, где, улыбаясь, ее встретила черноволосая Соня, которая произносила с украинским выговором слова, на малопохожую родную речь с прононсом. Ирина замкнула руки в колечко, слабо отнекиваясь от желания купить шубу, искоса поглядывая на армянскую семью, которая дружно примеривала шубы. Муж волчком крутился около жены и дочки, скорее выкручивался, но это было бесполезно, жена настояла, чтобы воротник от одной шубы отрезали и пришили к ее шубе. Продавцы услужливо кивали головой, что к утру будет все готово.
   Соня не отставала от нее, накидывая на ее плечи шубу из норки, тряся в маленьких толстых пальцах искристый мех. Ирина попыталась отделаться от нее вопросом.
   – Это натуральный мех, не крашеная норка?
   – Что вы, помилуйте, дорогая, смотрите сюда, поверьте своим глазам, разве это мех крашеный. Вам какая шуба нужна? – делая вид непонимания затруднений покупательницы. – Из другого меха, может, из лисы.
   Ирина подумала про себя, какая назойливая эта гречанка, ей было обидно расстаться с последними зелеными бумажками, вот тебе и отдых, сразу нарвалась на шубы, в конце концов ехала не за покупками.
   – Может, вы хотите подешевле, – бесстыдно спросила Соня, показывая какую-то облезлую кошку. – Вот эта дешевле на двести долларов.
   У Ирины закружилась голова, ее стало подташнивать.
   Юра сидел за стойкой и тянул бесплатный коньяк, запивая водой. Она с мольбой в глазах попросила вывести ее из магазина. Юра не терял присутствия духа, пытаясь завести в еще один дешевый магазин, на что она категорично заявила протест. После бренди Юра оживился и наконец повел узкими улочками к акрополю, останавливаясь, где только можно у прилавка, кивая головой хозяевам, приговаривая, что тут дешевле, чем где-нибудь.
   Ирину сверлила мысль, где акрополь, где ее прародина, ей показалось, что она никогда не дойдет до развалин, ничего не увидит кроме прилавков как на привозе, где не было ничего греческого. Юра шутил, что и пиво тут только разливают в кружки греческие. Но про это он тоже шутил. Он ей внушал, что тут надо всегда торговаться – в этом смысл счастливой жизни. Меняя драхмы на доллары или, наоборот, а потом еще торгуясь, то получаешь большое удовольствие в жизни, где всем понемногу перепадает на кофе, так что жить можно, если хочешь жить. Под этим солнцем все оживает.
   Тихий ветерок обласкал ее лицо. Она подняла голову, и на вершине горы возвышался желтостенный акрополь, внизу лежал белокаменный город, чем-то напоминающий район Черемушек. Акрополь лежал драгоценным камнем в оправе, бесценной для человечества. Не будь Греции, ее невозможно было бы выдумать. Она повторилась, тысячами копий, так и не воспроизведя оригинала. Никто не знает, когда и почему пришли сюда люди с Севера. Принесли на эту землю многобожие и поклонение огню, восхваляя природу человека, уравнивая его в правах с богами.
   Юра, вскидывал руки, начал рассказывать новую Одиссею, перевирая научные факты, из учебника по истории за пятый класс общеобразовательной школы.
   – Афина родилась от обалдевшего папаши Зевса. Вообще греки поздно женятся. Тут причина простая, чтобы содержать семью, то ты должен быть состоятельным человеком, скопить какой никакой капиталец. Это у нас женятся по любви, тут по деньгам. – Юра остановился и снова перешел на тему прошлой жизни древних греков. – Зевс был большой обжора, поедал даже деток. Он и Афину заглотнул, тут проходил бог-молодец Гефест, нестерпев, так двинул топором по голове, что у того враз прошла мигрень, Зевс выплюнул славную девушку Афину, которая в благодарность на том самом, то есть на этом месте воздвигла город, и греки ее почитали строя в ее честь храмы.
   Они все выше и выше взбирались в гору. У Ирины кружилась голова от волнения.
   – Конечно, греки любили разыгрывать друг друга. Эгею, порядочному человеку, Зевс подкинул сына Посейдона, своего дружка, который курировал моря и реки. Тот был Тесей, развитой мальчишка, уже в детстве совершивший много подвигов. Самый значительный он совершил на Крите, тут недалечко, в погожий день можно сплавать. Там жил еще один обжора Минотавр, но тот был гурман питался девочками и мальчиками. И сладу с ним было никакого, подавай ему только молоденьких. Зажрался короче зверь. Тесей, прибыв на остров, быстро так разобрался с этим мафиози, порешил его. Потом, конечно, пьянка, возвращаясь домой, забыл поменять паруса как договаривался с отчимом Эгеем. Тот увидев черные парса, в расстройстве рассудка бросился в голубые волны. То ли плавать не умел, то ли обессилел, как Чапай утонул, и прозвали это море Эгейским. – Юра остановился, немного задыхаясь от сердечной астмы, потянул носом воздух. – Я чую, как пахнет море. Ирина, вот и дошли, покупай билет и ступай одна. Там надо быть одному. Иначе за разговорами ничего не увидишь, и тебе ничего не приснится.
   Ирина облегченно вздохнула и ветерком понеслась по отутюженным мраморным ступенькам к древним храмам.
Глава 2
   Ирина лежала полуобнаженная на постели в отеле. От вчерашней усталости, обезножившись, она еле шевелила рукой. Кондиционер как мешок Эола дул всеми ветрами. Ей не хотелось просыпаться, приоткрывая глаза, она снова закрывала и уносилась в свой полуденный сон, шепча: «Это все надо запомнить! Я счастливая женщина…»
   Палило солнце, когда начался праздник. Играла музыка. Воины в нарядных костюмах поднимались к храму Богини Афины, которая сверкала драгоценностями, золотом, руки казались настоящими, несмотря на искусную отделку из слоновой кости. Храмовые жрицы, девушки держали лавровые венки. Жертвенный огонь распалял тело гетер. Ирина стояла в толпе юных дев. Она должна вручить самому сильному и храброму воину венок. И должна участвовать в культовом празднике, который был привнесен финикиянами и жителями Кипра. Венере поклонялись так же как Афродите, которая была намного добродетельнее и покровительствовала целомудренной любви.
   Воины, распаленные солнцем и предстоящими ночными оргиями, все возбужденнее выкрикивали: «Хеллас! Эллада!» Ирина увенчала молодого грека венком, который смотрел глазами ее друга. Ей хотелось погладить волосы. Он задержался около нее и спросил.
   – Откуда ты, прекрасная девушка?
   – Оттуда, где веют холодные ветры Борея.
   – Сегодня большой праздник. Я хочу провести его с тобой. Я принесу богине все что у меня есть, чтобы она разрешила провести эту, может быть, последнюю ночь в моей жизни. Я ради тебя совершу такой же подвиг, как ради Зевса.
   – Встретимся под первой звездой, – взволнованно произнесла она. С наступлением вечера народ притекал к центру Афин. Все больше появлялись на улицах женщины, волосы которых были окрашены в желтый цвет. Это были гетеры. Старые гетеры усаживались у высокого окна, выходившую на улицу, зазывая прохожих, прикладывая к губам миртовую ветку. Ее заметил молодой грек, который был увенчан лавровым венком днем в храме. Он искал Ирину. Старая гетера приблизила большой палец к безымянному, показывая кольцо. Она ждала, когда он поднимет вверх указательный палец правой руки, но грек покачал головой, сделал знак, что ищет прекрасную Таисю Борейскую.
   Город быстро погрузился во мглу. Воины пили вино. Куртизанки веселили остротами. Афинские гетеры получали образование в Коринфе. Там они постигали искусство кокетства, переходя от меланхолии к горячей экзальтации, превращаясь из жертвы в охотниц любви. В тоже время они громко торговались о цене, домогающихся толстых мужчин.
   Прославленные воины и государственные мужи, не говоря о философах, теряли головы, из-за обворожительных в ночи гетер. Гетеры играли не только на чувственных струнах человека со скоропроходящей страстью, используя искусство любви, искусство нравиться, музыке, философии и ораторскому искусству. Жрецами поощрялись гетеры, так как они приносили в жертву на алтарь любви и доходы от своей «первой любви».
   Знаменитая гетера Аспазия подчинила своей философии любви Перикла. Она влияла на политику через любовь и страсть. Имея распутный характер, она нажила много врагов, которые обвинили в безнравственности, представ перед ареопагом по обвинению в оскорблении богов. Перикл лично явился в судилище и слезами и мольбами смягчил сердца судей и спас таким образом от жестокой кары.
   Сердца судей зачастую были сердцами простых людей. Так случилось с другой гетерой Фриной. Она предстала перед судом неумолимого ареопага, обвиненная в развращении граждан. Гиперид стал доказывать невинность своей бывшей любовницы, но судьи оставались непреклонны в решении смертного приговора. От отчаяния Гиперид быстрым движением подвел к барьеру и сорвал одежду, и она, обнаженная, предстала во всей дивной красоте перед лицом изумленных судей. Тело ее было совершенным образцом женских форм по чистоте и гармоничности линий. Во имя эстетики, во имя совершенства формы и пропорций обвинение было отвергнуто. После ее смерти Праксителем была выплавлена из чистого золота ее статуя, которую поместили в храме Дианы в Эфесе.
   Большая часть гетер обязана своей славой своим покровителям. У Аристотеля, родоначальника греческой философии, была любовницей гетера Герпилис. Эпикур разжигал острую полемику своей любовницы Леоции с философом Теофрастом. Знаменитая Таиса Афинская последовала за Александром Македонским в Азию. Затем стала любовницей Птолемея, впоследствии царя Египетского.
   Из-за гетер спорили философы, Теодота стала яблоком раздора между Сократом и Аристофаном, который обвинил своего соперника в развращении юношества и введении новых божеств, приведя его к гибели. Софокла возлюбила Теорида, отвергнув Демосфена, за что была приговорена к смерти. Ей посвятил свой гимн Софокл. «…Силы истощены, но уму не чужды еще юные порывы».
   На всех праздниках участвовали гетеры, танцовщицы, которыми был наполнен город-государство Афины.
   Молодой юноша вошел в храм и увидел у жертвенного огня свою избранницу. Он подошел и склонил одно колено. Чего не делал никогда древний грек. Она прижала его голову к своим бедрам. Ирина прошептала: «Со щитом или на щите. Ты мой господин в любви. Я делаю признание».
   Он встал. Она увидела до боли знакомое лицо ее друга. Ее тело охватила судорога. Ветер набирал силу и становился все порывистым.
   – Запомни воин, пройдут века. Я буду помнить тебя.
   – Откуда ты, где твой край.
   – Откуда и ты. Я делаю здесь признание, когда все сверкает в блеске и славе, утопая в неге и роскоши. Но скоро это превратится в руины.
   – Этого никогда не случится. Сыны Эллады не допустят позора разрушения. Со щитом или на щите – наш девиз.
   Она взяла его за руку и подвела к краю горы, внизу раскинулся ночной город, наполняясь разгулом оргий.
   – Город уже разрушен куртизанками и изнеженными философами. Твоя жизнь может быть понапрасну оборвана в борьбе с врагами. Внутренний враг уже в городе.
   – Человек не может без радости побед. Олимпийские боги подарили нам игры, где мы состязаемся в силе и ловкости. Если и будут развалины. Если останется один камень на этой горе, то город возродится. Его соберут по камешкам.
   – Тогда я буду помнить твою любовь, мой воин. Моя страсть к свободе будет гореть, как этот жертвенный огонь.
   – У нас столько богов. Разве они не способны защитить нас.
   – Чем больше их, тем меньше веры у людей. В этом слабость богов.
   – Ты не принадлежишь этому храму. Это святотатство. Откуда ты?
   – Нет, там не растут оливковые деревья. И год там делится на две половины: одна теплая, другая холодная.
   – Скоро мы отправимся в тот далекий край за золотым руном.
   Ирина отошла в глубь храма и скрылась за колонной. Послышались шаги стражников. Разгоряченные оргией мужчины и женщины окружили воина. И стали приплясывать. Он стал подбегать то к одной, то к другой, спрашивая, кто знает Таисю Борейскую, те только покачивали головой, показывая, что они вообще такую не знают.
   Ирина спускалась по тихой улочке в сторону центра Омония. У стен храма она потеряла настоящее ощущение пространства и времени. Камни Парфенона, собранные в колоны, каменные богини, весталки. Мгновения истекли в быстром потоке, почти с такой же скоростью, с какой она спускалась вниз по улочке к современному отелю из стекла и бетона. Где волоокий консьерж небрежно подал ключ от номера. Она поднялась в лифте, где к греку прижималась чернокожая женщина, которая чмокала его в лицо, приговаривая «ай лав ю».
   Ирина поймала удивленный взгляд молодого грека, когда она проходила мимо него.
Глава 3
   Ночь. Прогулочным шагом Ирина идет в сопровождении Юры в таверну. Утром, днем и вечером одна и та же улица изменяется до неузнаваемости. Море огоньков, которые не ослепляют прохожих, а, наоборот, заманивают, как мотыльков, на свет. Тонкий аромат греческой кухни пробуждает настоящий голод. Хочется есть и пить. Слушать музыкантов под распевный голос певца. Если один поет грек, то другие только слушают. Зазывалы приглашают в таверны и рестораны, где нет неуютных мест.
   Ирина села за стол прямо. В ее лице, в красивом блеске волос, в изящных руках, во всем сквозила свобода и раскованность тела. Когда заказывали блюда, официант делал вид, что он понимает все языки мира. Юра махнул рукой, когда официант отошел от их столика.
   – Тут заказывай не заказывай, нанесут всякой всячины.
   Через минуту на столе поставили блюдо с грека-салат. Массаки – блюдо трудно переводимое на другие языки гурманов, где картошки достаточно и в обратной пропорциональности мясо. Шашлык. Вино.
   – Нам это все не съесть, – рассмеялась Ирина. – Я давлюсь от овсяной каши.
   – Воздух пробуждает аппетит. Я предлагаю выпить аузо. Он достал из внутреннего кармана маленькую двухсотграммовую бутылочку и разлил в бокалы по пятьдесят.
   – Как говорили древние греки: в жару необходимо пить водку, а в холодное время вино. Водка оттягивает на себя весь жар.
   Ирина выпила аузо, чуть закашливаясь, которое было сладковато на вкус, что ей напомнило грузинскую чачу. Вино было сладкое и слабое. После этого она накинулась на салат. Тут заиграла музыка.
   – Я это видела в рекламном ролике, сейчас выйдут греки танцевать пастушеские танцы. Я уважаю греков, – пьянеющим взором она окинула квинтет танцоров. Она увидела за соседними столиками японцев, и, конечно, соотечественников.
   Ей захотелось танцевать. Она подумала, что не уйдет, пока не станцует с разодетым в красное платье юношей. Он подскочил к ней и протянул ей руку, и она кинулась за ним на сцену. Танцевала она на манер раздольной барыни и шейка. Теперь она смотрела в зал, но огни рампы слепили ее глаза. Выглядела она как бабочка, которая танцует последний свой танец на исходе лета.
   Она потеряла себя в пространстве и во времени. Ее воин – пастух. Турки хозяйничают в Афинах. Как рассказывал Юрий. Байрон, путешествуя из Албании в Грецию, написал первые строфы в девять строк о Чайльд Гарольде. Поэтическое произведение принесло ему известность сначала в салонах Лондона, а потом во всем мире. Так было суждено судьбе. Байрон впервые увидел под небом цвета индиго, где стоял прозрачный воздух, среди скалистых гор, чуть тронутой охрой и шафраном маленькую деревню. Турецкий гарнизон расположился в акрополе. В 1809 году он прибыл в Афины. Он был потрясен минувшим величием этих мест и их убожеством.
   Байрон вошел в таверну и уселся напротив Ирины. Он смотрел на нее завороженно. Его восхищала красота непокорной северянки. Музыка смолкла. Грек присел около ее столика.
   – Я не могу сейчас отдать свое сердце, прекрасная девушка. Мои братья воюют. Но турки сильнее нас.
   Байрон похлопал по плечу пастуха.
   – Тебя не может полюбить эта девушка. Ты не достоин носить имя грека! Что ты можешь сделать? Отомстить за себя!
   – Со щитом или на щите, – твердо отчеканила Ирина.
   – Я пью за свободу этой женщины, который даст ей настоящий мужчина.
   Байрон отошел от них и сделался мрачным как туча. Ирина встала и поднесла ему бокал вина. Он залпом выпил и по-гречески произнес: «Тот, кого любят боги, умирает молодым». Из рода в род Байроны умирали в тридцать шесть лет.
   – Пойми, красавица, что великая суть жизни – это ощущение. Не печалься, грек. Чувствовать, что мы существуем хотя бы в страдании.
   Заиграла веселая музыка, пастух снова увлек ее в танец. В порыве танца у нее пронеслось в голове, губы зашептали: «Я люблю тебя, мой пастух…» Он крепкой рукой поддерживал ее талию. Ее тело куда-то проваливалось в глубину, но он ее выхватывал и снова подбрасывал над собой. Его страстные глаза впивались в ее губы. «Он хочет меня как женщину», – она ужаснулась этой мысли. Ее тело напряглось, стараясь подавить в себе волну экстаза. Всю свою разбуженную страсть она сожгла в танце. Она оглянулась вокруг, и все действующие лица были перед ней. Японцы держали друг друга за руки. Немцы, пошатываясь, подпрыгивали за танцорами, повторяя урок танца. Только соотечественники пили аузо и вино.