Вечер быстро пролетел, сначала исчезли из таверны японцы, потом немцы, и только соотечественники, раскачиваясь на стульях под мелодию амурских волн, не хотели уходить, но официанты сновали с подносами, опустошая столы.
   Она вышла, поддерживаемая Юрой под руку, из таверны. Она не видела звезд. Только акрополь со всех точек освещался мощными прожекторами, полуразрушенные храмы напоминали, что все осталось позади безвозвратно в глубокой истории. Может, еще найдутся чудаки, которые для греков откроют Грецию. Богиня Афина бесследно исчезла со многими другими храмовыми золотыми божками. Жертвенные огни потушены во всех храмах.
   – Юра, а где Байрон? Он был ведь в таверне. Что с ним случилось, он был такой мрачный. Поэты тоже немножечко от бога.
   – Байрон вторично прибыл в Грецию, когда тут вспыхнуло восстание. Он помогал деньгами и своей музой. Тут произошла беда и от случайной болезни смерть. Тридцать семь раз палили пушки, это было число лет усопшего.
   – Это он вдохнул в греков повстанческий дух свободы. Я люблю Байрона! – воскликнула опьяневшая Ирина.
   – Кто-кто, а женщины его любили.
   – Юра, я не хочу идти в отель. Я не хочу спать, – капризно произносила она. – На меня так страстно смотрел пастух-танцор.
   – Вот поэтому я и хочу отвести тебя в отель.
   Хмель начинал медленно улетучиваться.
   – В Греции все есть, Юра? – спросила она, икая.
   – В Греции все есть! – сытно отрыгивая, ответил он ей. – Завтра на остров. Тебе нужен воздух, а то ты совсем бледненькая. У тебя непременно должен быть морской загар. Я тебя рано разбужу. Она снова одна поднялась в номер.
Глава 4
   В четыре часа она проснулась в поту. Во рту пересохло от жажды. Она накинула простыню и вышла на балкон. В небе тонкий месяц с одной звездой. Она вспомнила, что два дня не видела солнца. До подъема оставалось два часа.
   Ирина легла на постель. Голова похмельно трещала, мышцы занемели. Она брезгливо ощущала сигаретный дым, кисловато-сладкий вкус водки, вина. В ушах заиграла музыка. И тут она ясно представила своего друга Алексея. Перед отъездом произошла неловкая размолвка после бурного зимнего романа. Она вспомнила свое первое желание, когда он поцеловал ее, прикоснуться рукой к его голове. Упругие черные волосы покалывали ее губы. Что с ней произошло – наваждение или действительно проснулась дремавшая любовь ушедшей юности, выплеснувшаяся в тридцать пять лет. Его чары сняли с нее все запреты. Она принадлежала ему, считая, что так и должно быть, а не иначе. Что она не нарушает никакого морального закона ни перед кем, тем более перед собой.
   Однажды изможденная судорогами страсти, она лежала около его ног. Она прижималась к его ногам и думала, что хотела бы, чтобы ее увидел муж, как через стекло. Без его назойливых расспросов. Отчего она с другим. Что он сделал, что она в объятиях другого. За что она ушла к любовнику от него. Она точно знала, что именно такие занудные и беспомощные вопросы он будет задавать ей. Ирине не хотелось отвечать. Теперь она твердо решила для себя, что уйдет от него навсегда. Куда? Этот вопрос был для нее в данном случае второстепенный. Главное он был для нее чужой.
   Она лежала на постели, сжимая в руках простыню, тело змеей извивалось между подушек. Слезы покатились из ее глаз. Если бы она не уехала, все оставалось бы по-прежнему, а теперь – нет.
   Она возненавидела мужа. Действительно, почему? Почему он стал ей противен. Десять лет брака. Сейчас вся прежняя жизнь перечеркивается невидимой чертой. Ей захотелось кого-нибудь обвинить. Мужа. Дочь. Никто ее не понимает, что с ней происходит, себя она тоже не понимала. Ей муж стал противен так, что она не переносила запаха его тела. Его привычки есть и пить. Она ушла от него в другую комнату, где спала, свернувшись калачиком, одна. Прошла неделя, другая. Бойкот продолжался. Тогда он для храбрости выпил и силой попытался принудить ее к сожительству. Она кошкой расцарапала ему руки и грудь. Он, рассвирепев, ударил ее по лицу. Но она не заплакала. И он почувствовал свое полное бессилие перед ней. Плакала дочь. Он выскочил разгоряченный на мороз без куртки.
   Несколько дней после этого события было самое тягостное молчание. Потом его слова прощения. Слезы. Она тогда не знала, как отомстить за унижение перед силой. Первая месть была в ее безмолвном теле, когда он упал, задыхаясь и обливаясь рядом, трепетно поглаживая ладонью ее живот. Тело ее было онемевшее и холодное. «Что ты лежишь как бревно?», – проговорил он. Она повернулась к нему спиной. Ей это принесло огромное удовлетворение.
   В движениях мужа она стала замечать, что он по-бабски раздражен к ее одежде, к ее косметике. Все чаще упрекал за стирку, уборку квартиры. Перемывал посуду.
   Для него стали пыткой ее переодевания перед зеркалом. Смена нарядов, отвергая в тот же момент его сексуальные домогательства. Она бесстыдно надевала наряды, которые носили восемнадцатилетние девчонки. Он кричал ей в замочную скважину ванной комнаты: «Стриптизерка! Тебе только на панели работать. Шлюха». Он кулаком бил в дверь и уходил из дома.
   Она подолгу смотрела в зеркало, разглядывая свои глаза, сметая кисточкой тушь под ресницами, с назойливой мыслью: «Я падшая!»
   Тогда ей осталось сделать только робкий шаг, стоя на краю пропасти. И она сделала его при первом прикосновении к другому чужому мужчине. К его волосам, к его губам. В первый вечер она произнесла безотчетно три слова: «Я тебя обожаю!» Роман зимой. Дождь, слякоть, мокрый дождь, наконец, снег, пересыпанный солью, почти до самой гололедицы прошел незаметно. Полярные дни сменились белыми ночами, и ее полноводные чувства души таяли в апрельском светло-голубом небе.
   Короткие страстные встречи. Ее губы помнили каждый кусочек его тела. Ей казалось, что он холоден. Что он не чувствует всех ее переживаний, считая, что позволяет себя любить. При всем том ее всегда тянуло к нему, с ним она была без запретов. Только страсть и безумный восторг. Может, и в ее экстазе не было трепетной любви, но зато она наслаждалась упоением раскрепощенности тела. Она опустошенная возвращалась домой. Раскол с мужем произошел через три месяца и один день. Развод определил его права и ее права. С этого дня они жили в разных чужих мирах, – встречаясь друг с другом, как незнакомцы.
   Афинский рассвет просвечивал через жалюзи окна синеватой дымкой. Она положила ногу на ногу начала раскачиваться в постели. Тело забилось в пляске экстаза, ее руки поглаживали бедра, вздрагивая, тихо вскрикивая, изгибаясь, падала, вдавливаясь в матрац. Секундами сознание ее пропадало.
   Проснулась она от резкого телефонного звонка, который сорвал ее с постели. Она услышала голос Юры. Он звонил из холла отеля. Накинув майку, натянув шорты, кроссовки, она легко сбежала по лестнице в холл, где ее дожидался лысоватый толстячок Юра.
Глава 5
   Остров Эгина в бледной дымке проступает с каждой минутой, с каждым узлом старого катера, который, пыхтя, разрезает маленькую волну. У Юры приподнятое настроение, такое ощущение, что он не унывает ни утром, ни вечером.
   У Ирины слегка кружится голова. Ей, несмотря на головные боли, хочется все рассмотреть и, главное, запомнить.
   – У этого острова есть тоже своя история, как у каждого русского князя. Островитяне помогли афинянам в морском сражении с персами. Теперь тут при черных полковниках понастроили отелей, хотя еще тридцать лет назад тут была политическая тюрьма, содержали коммунистов. Греки любят читать Ленина, Троцкого, Сталина. Это их пророки. Под таким солнцем, о чем только не думается.
   Катер подплыл к причалу. Ирина, покачиваясь, сошла на берег. Юра подхватил баул, закинул на плечо и попрощался с ней до вечера.
   
Конец бесплатного ознакомительного фрагмента