Валяев Сергей. Топ-модель

   — Как там папа? — спрашиваю.
   — Папа пьет. Третий день как ты уехала.
   — Плохо.
   — Плохо.
   — Скажи, что вернусь, если он будет продолжать.
   Мама смеется моей шутке и говорит, что скоро папа уходит в море, а там пить можно только компот из сухофруктов.
   — Семь футов под килем ему, — желаю, и на этом наш разговор заканчивается.
   Я опускаю трубку на рычаги — и вовремя: появляется Евгения, которая тут же не без агрессии интересуется, мол, не очередной ли это мой поклонник?
   — Угу, — отвечаю, — поклонник.
   — Машка, сколько можно! — взрывается сестра. — Прекрати флиртовать! Ты не знаешь меры!
   — Да, в чем дело, черт подери, — не выдерживаю. — Можно объяснить, а не пучить глаза и орать?
   — Я ору?!
   — Нет, это я ору?
   — Крас-с-сотка!..
   — Сама такая!
   — Ах ты!..
   Здесь лучше опустить занавес театра жизни и абсурда. Когда две молоденькие девицы начинают выяснять отношения, то свидетели могут потерять веру в чарующие создания. И поэтому в подобных случаях надо отделить эмоции и передать только суть конфликта. И что же выяснилось?
   Я смеялась в голос, узнав в конце концов причину ярости двоюродной сестры. Оказывается, во время последней любви Максим якобы обозвал Евгению моим именем.
   — Я тут при чем?! — позволила себе возмутиться. — И вообще, ты уверена? Может послышалось?
   — Ага, — отмахнулась сестра. — Послышалось. Нет, прикинь, а? успокоившись, рассказывала. — Сопит и называет меня Манечкой…
   — А, может, он имел ввиду другую? Машу, в смысле.
   — Что-то за ним это не водилось. До тебя.
   — Как же он так прокололся, разведчик, — смеялась я. — Плохо их учат в академии, плохо.
   — Увлекся, гад! — в сердцах говорила сестра. — А тут ты еще: хочу стрелять!
   — И хочу.
   — Зачем?
   — Отстреливаться от маньяков, — и пересказала телефонный разговор с «поклонником».
   Поступила так только по той причине, что хотела ободрить сестру, мол, видишь сама, какие отвязные и экстремальные дураки на меня западают. Однако эта история окончательно расстроила Женю — не хватало, чтобы я влипла в криминальную историю. Мало ли что в черепе у подобных типов, которые без труда нашли номер телефона этой московской квартиры.
   — Да, слаб он на голову и все остальное, — отмахивалась. — И потом забываешь: я владею приемами восточного единоборства. И-их! — «выбросила» ногу в сторону вазы. Та скукожилась от ужаса, как физиономия противника, но устояла на столе. — Видишь?
   — Вижу легкомысленную дурочку. Надо подумать…
   — О чем?
   — Как жить дальше.
   Я удивляюсь: пока ровным счетом ничего не происходит. Зачем паниковать раньше времени? Мерзкая болтовня по телефону не в счет. Если бы этот типчик имел серьезные намерения, то бы не предупреждал о себе. Не так ли?
   — Какая разумненькая девочка, — вынуждена была признать Женя, и мы решаем пока не нервничать, однако быть внимательнее и серьезнее.
   Что же касается Павлова, то его надо кастрировать, как кота. И тогда мир войдет в наш дом. Разумеется, мы шутили, да в каждой шутке…
   На этом вечер вопросов и ответов для милых сестричек закончился. Они легли спать, стараясь не обращать внимания на звуки, исходящие из телевизора в соседней гостиной. Создавалось такое впечатление, что рядом разворачиваются бои местного значения.
   «И все-таки надо научиться стрелять», это была моя последняя мысль. Я уснула — и уснула, как молодой боец после первого боя: мертвым сном.
   Просыпаюсь от неприятного звука — телефон? Нет, будильник: 7.30. За открытым окном — все тот же напряженный рабочий гул города. Почему так рано, потягиваюсь я под пестреньким одеяльцем. И получаю ответ от двоюродной сестры: она тут поразмышляла ночью и решила, что нам действительно надо посетить стрельбище. На всякий случай. Вдруг умение держать пистолет пригодится.
   — Ты о чем? — не понимаю.
   — Все о том же — о маньяках. И прочих придурках, нас окружающих.
   — Отобьемся без оружия, — зеваю, вспоминая вчерашний день, который кажется нереальным и далеким, как северный остров в плотном тумане.
   — Решение принято, — твердо говорит Евгения. — Собирайся. Нас ждут.
   — Кто?
   Могла бы и не спрашивать — Максим прощен и даже более того: оказывается, во время той «любви» он называл Евгению не «Манечкой», а «маленькой».
   — Слава Богу, «маленькая», — ерничаю. — Я же говорила, послышалось. Ну, слава Богу, хотя бы здесь нам повезло.
   — Издеваешься, — и замахивается полотенцем. — Живо в ванную.
   Я обматываюсь сухой простыней, чтобы не отвлекать добрых семейных «Олега и Ольгу» от привычных дел…
   Принимаю контрастный душ, смывая с тела теплый сон, как шелуху. Новый день и новые события ждут меня! Мое тело просыпается окончательно — дух тоже! Я чувствую, как каждая моя клетка наливается упругой силой и отличным настроением. Я знаю, сегодня будет мой день! После вчерашнего топтания у подножья Моды пора начинать подъем! Туда, где сияют неприступные вершины, покрытые вечными льдами равнодушия и зависти, но мы растопим эти льды своим горячим отношением к делу…
   Мои столь высокопарные мысли прерывает крик Ольги Васильевны:
   — Девочки! Идите кушать оладушки, пока они горяченькие. А мне пора на работу. И помойте посуду.
   Вот так всегда: только начинаешь парить над вершинами своих мечтаний, а тебя приземляют домашними «оладушками» и грязной посудой. И это хорошо не надо мечтать красиво, Машка, надо действовать красиво. Вот лозунг мой и нового дня!
   Поедая оладушки с вишневым вареньем, я узнаю, что Евгения выклянчила у отца старенькое «Вольво», на котором мы и помчимся на окраину столицы — в Ясенево, где находится стрельбище.
   — А нас туда пустят? — наивно интересуюсь.
   — Прорвемся, — шутит Женя. И прислушивается. — Кажется, телефон.
   — Ой, я боюсь.
   — Кого?
   — Маньяков.
   — Рано для них, — смеется двоюродная сестра, уходя в комнату. — Они, как вампиры, действуют только по ночам.
   И оказывается правой: проявился Максим Павлов, который доложил — он нас ждет в условленном месте.
   — С газетой «Правда» в руке, — смеется Евгения.
   — С газетой? — не понимаю я. — Зачем?
   — А чтобы мы его узнали, — смеется и объясняет, что так поступают все разведчики мира.
   После чего мы на скорую руку вымываем посуду и начинаем быстрые сборы. На личико — скромный бодренький макияж, на тело — трусики, джинсики и маечку, на руку — серебряные часики, на ноги — кроссовки. Настроение прекрасное, как московское утро за окном.
   — Ишь ты, амазонка, — говорит с завистью Женя. — На тебя мешок надень — и будет все равно классно.
   — Я не виновата, — самодовольно хмыкаю, — природа.
   От удовольствия жизни двигаюсь по коридору спортивным шагом: раз-два-три — йоп-чаги, три-два-один — йоп-чаги! Кто готов рискнуть своим здоровьем, подходи!..
   — Машка, прекрати бить стены ногами, — требует сестра и выражает сожаление, что подобный кураж у неё отсутствует. — Счастливый ты человек, Маруська.
   — Ты тоже счастлива, — смеюсь я. — Только этого не знаешь.
   — Да? — поднимает брови Евгения. — Сейчас проверим наше цыганское счастье, — звенит ключами, как колокольчиком.
   Я отщелкиваю замок у двери, открываю её, делаю шаг на полутемную лестничную клетку и наступаю на…
   Толком ещё не поняв, что оказалось под моей ногой, слышу пронзительный вопль, а, услышав его, вдруг с удивлением осознаю — кричу-то я! Но почему так кричу — некрасиво и пронзительно? Ведь так никогда раньше не кричала.
   Такое впечатление, что нечто липкое, темное и омерзительное проникло в меня, когда я сделала шаг на эту лестничную клетку.
   — Маша! Что такое?! — испуганный голос двоюродной сестры. — Что с тобой?!
   Входная дверь распахивается, и в утреннем свете я вижу… дохлую кошку. Мертвую кошку. Черную кошку. С багровым предсмертным оскалом. С биркой на шее.
   Я чувствую, как мохнатая суть безжизненного животного проникает в мои здоровые клетки, в мою энергичную кровь, в мои чистые помыслы.
   — Спокойно-спокойно, — слышу голос Евгении. — Какие-нибудь пацаны, черт… — наклонившись, накрывает кошку тряпкой. — Уберу сейчас.
   — Фу ты, — прихожу в себя. — Не знаю, почему так испугалась?
   — Да уж, орала, как резаная.
   Я с виноватой улыбкой наблюдаю, как Женя относит дохлятину к мусоропроводу. Действительно, что со мной? Испугалась? Странно? Я же ничего и никого не боюсь? Может, показалось, что наступаю на живое? Вроде нет? Тогда почему такая нелепая и неожиданная даже для меня самой реакция?
   На лестничном марше лязгает железо о железо — и я понимаю, что тему можно закрыть. Дохлая кошка выброшена вон из моей живой жизни, и можно об этом случае забыть? Забыть?
   — А что там, на бирке, было написано? — спрашиваю, когда мы с Женей, спускаемся в лифте. — Там ведь что-то было нацарапано?
   Сестра смотрит на меня странным взглядом — испытующим взглядом, словно проверяя мое общее состояние, потом решает ответить, и отвечает, и я понимаю, что, сделав шаг на полутемную лестничную клетку, я совершила шаг в больной и опасный мир, где нет пощады никому.
   Что же ответила Евгения? Она проговорила спокойным и будничным голосом, будто мы болтали о погоде, она сказала:
   — Там было написано: «Маша».
   — Маша? — переспросила я.
   — Да, — подтвердила. — Наверное, так звали кошку?
   И так зовут меня, — напомнила я.
   У тебя разве есть враги? — удивляется сестра.
   Нет, — неуверенно отвечаю и задумываюсь.
   … Поездка по утреннему городу немного отвлекла меня от неприятного происшествия. Евгения крутила руль профессионально, но нервно и казалось, что мы или врежемся в столб, или задавим какую-нибудь мелкую пенсионную старушку, или, хуже того, поцарапаем джип какого-нибудь высокопоставленного чиновника, похожего, скажем, на лысую вошь. К счастью, столбы мелькали, старушки живенько перебегали, а правительственные авто с волоокими вошами гоняли по другим дорогам.
   Я смотрела на столицу глазами туристки и получала удовольствие. Помпезные старые здания, современные башни из стекла и бетона, широкие проспекты, забитые транспортом, толпы спешащих людей, витрины магазинов, гигантские памятники, похожие на вешки азиатской истории, напряженный гул, похожий на морской, — все это было пронизано мощной энергией созидательной жизни. И я чувствовала эту клокочущую жизнь, и желала находиться в её эпицентре.
   Солнечный ветер в лицо смял и практически уничтожил омерзительное чувство страха, которое возникло на полутемной лестничной клетке. Это недавнее прошлое казалось кошмарным сном, не более того. С каждой минутой нашей поездки страх размывался, как песок от ударов волн, пока вовсе не исчез. Разумеется, мы с Евгенией обсудили это гадкое происшествие, и пришли к выводу, что некто то ли грязно шутит, то ли все это случайность.
   — А может, ты все-таки кого-то обидела, Маша? — спросила Женя Смертельно.
   — Кого?
   — Какую-нибудь топ-модель. Начинающую.
   — Лягнула одну, помнишь, я говорила, — сказала. — Но так все делают.
   — Что делают?
   — Лягаются.
   — Лягаются только лошади, — усмехнулась сестра.
   — А топ-модели те же лошади, — глупо парировала.
   — Лошади, — передразнила Женя. — А от дохлой кошки такие визги.
   — «Визги»… — обиделась.
   И хотела рассказать о своих неприятных ощущениях, когда темная лохматая суть заполнив мою душу, заставила вдруг вспомнить случай из недалекого дивноморского прошлого, когда я вынуждена была применить тот злосчастный йоп-чаги, из-за которого голова противника, чуть-чуть не лопнула, как астраханский переспелый арбуз, да передумала, вовремя осознав, что сестра бы меня не поняла.
   На этом обсуждение мелкого происшествия закончилось — и я, подставив лицо под солнечный ветер, врывающийся в машину, принялась очищаться от невнятной нечисти.
   Когда наша вольвистая колымыга вырвалась из пут Садового кольца и помчалась по широкому Ленинскому проспекту, я почувствовала, будто нахожусь на легкой и свободной волне, которая мчит меня на теплую отмель залива, облитую золотом нашей дневной звезды. Оказаться бы сейчас на прокаленном рыжем песочке, валяться на нем, как плод манго, и ни о чем не думать.
   Нет, «манговая» жизнь, наверное, не по мне — не хочется быть просто красивым растением, я должна обрести себя. Если кто-то сознательно решил «обломать» меня, то готова бороться. Я слишком расслабилась, посчитав, что успех и удача сами падут к моим ногам. Нет, пока под моими ногами дохлые кошки…
   — Скоро подъезжаем, — говорит Евгения, тем самым, отвлекая меня от самой себя.
   — Красиво здесь, — говорю, глядя на лесные массивы, насыщенные влажным малахитовым цветом.
   — Красиво, как в сказке, — соглашается сестра.
   Потом наш автомобильчик съезжает на бетонное полотно, пропадающее в елях. Я вдыхаю их смолистый запах и смеюсь: маскировочка, хотя такое подозрение, что агенты НАТО так и ползают меж деревьев.
   — Веселишься, — на это говорит Женя. — А дело серьезное.
   — Какое дело?
   — Научиться себя защищать.
   От её слов у меня почему-то пропадает желание шутить. Между тем наша машина подкатывает к воротам, у которых стоит будочка, выкрашенная в зеленый защитный цвет. Из неё выходит щеголеватый офицер с лицом спивающегося сапожника.
   — Заблудились, дамочки? — смотрит с добрым рабоче-крестьянским прищуром.
   — Мы на стрельбище, — говорит Женя и отмахивает какой-то книжечкой цвета бордо.
   Офицер искренне удивляется, глядя в удостоверение, потом козыряет и после несколько секунд ворота автоматически открываются: путь свободен, и мы въезжаем на запретную территорию, огороженную высоким бетонным забором, поверх коей вьется колючая проволока.
   — А что ты ему показала? — интересуюсь.
   — Что надо, — улыбается Евгения. — Какая же ты любопытная, Маруся.
   — Только не говори, что ты агент национальной безопасности?
   — Я лучше помолчу.
   — Колючая проволока, — замечаю нелогично.
   — Ага. Анекдот по теме, — отвечает сестра и рассказывает: — «Попадает на небо душа. Испуганно по сторонам: „Ой-ой, где это я?“ „В раю“, слышится голос ангела. „А почему вокруг концентрационная проволока?“, удивляется душа. „Р-р-разговорчики в раю!“
   Я смеюсь: хороший анекдот, значит мы в раю? Почти, отвечает Женя и тормозит „Вольво“ на стоянке, где находится ещё автомобилей двадцать.
   — Ой, — говорю. — А эту машинку я знаю, — указываю на ржавую малолитражку, рядом с которой мы остановились.
   — Не удивительно, — отвечает Евгения. — Это драндулето сестер Миненковых.
   Я открываю рот от удивления: Миненковы? Какая сила их сюда загнала? Вид у меня крайне дурацкий — и сестра жалеет меня, объясняя, что сестры Алла и Галя являются штатными сотрудницами ЧОПа, то бишь Частного Охранного Предприятия „Грант“. Это сообщение подвергает меня в шок — не может быть, какой ещё ЧОП?
   — Почему же не может быть? — удивляется Женя. — Это такая же работа, как работа ткачихи, продавщицы, санитарки. Разреши не продолжать список.
   — И чем они занимаются? — не унимаюсь.
   — Это военная тайна, — отмахивается Евгения. — Будь проще, Маша. Пошли.
   — Куда?
   — На звуки…
   Наконец, выбравшись из машины, обнаруживаю себя на территории дома отдыха. Так мне показалось — дом отдыха: аккуратные дорожки, цветочные клумбы, двухэтажное здание с балконами, напоминающие приморские курятники для отдыхающих. Правда, глухие звуки, доносящиеся из глубины леса, нарушали всю эту блаженную идиллию.
   Подчиняясь указателю, мы идем по бетонированной дорожке — и с каждым нашим шагом звуки выстрелов усиливаются.
   Приближаясь к стрельбищу, успеваю поразмышлять о том, что все мои желания выполняются буквально. И даже чересчур выполняются. Хотела стать манекенщицей — пожалуйста: принимают меня одну в двух лицах. Не успела заикнуться о желании научиться стрелять — пожалуйста: марш на боевой рубеж!
   Наше появление в бетонном ангаре произвело определенный эффект. На молодых людей. Они были похожи друг на друга, будто вышли из одного инкубатора. Большинство из них стояло в отдельных кабинках, их уши были зажаты огромными наушниками; они, люди, конечно, держали на вытянутых руках пистолеты и, прицеливаясь, нажимали на курки. Вдали темнели фанерные фигуры — это были мишени. На их безликих „ликах“ светлели бумажные листы. Те же, кто наблюдал за стреляющими, сразу переключили внимание на нас, таких беспечных и праздных. Улыбаясь нам, как родным. Кроме, разумеется, сестер Миненковых. Они в кислотных спортивных костюмах буднично и вяло отмахнули нам, продолжая рассматривать листы с пулевыми отверстиями, словно весь смысл жизни заключался именно в этом.
   — Приехали? — подходил к нам Максим Павлов, словно не верящий собственным глазам. — Здорово. А я думал, шутка.
   — А ты не думай, — строго оборвала „жениха“ Евгения. — Тебе это вредно. Давай учи убивать Машку.
   — А ты? — вопросила у сестры.
   — А я умею, — ответила она, — убивать.
   — Умеешь?
   — Умеет-умеет, — убедительно проговорил Максим и сделал мне приглашающий жест в одну из кабинок.
   Удивляясь такому обстоятельству, я последовала туда. Что происходит: кто такая Женя и чем она занимается? Кто бы мне ответил. Никто. Все были заняты собой и своими проблемами. Равно как и я, обустраивающаяся в кабинке, похожей железно-пористыми стенками на пляжную.
   После короткого инструктажа, из которого я поняла лишь одно, без оружия и без умения им пользоваться выжить в огромном мегаполисе, кишащем уголовными элементами, нет никакой возможности, начались практические занятия.
   — Пистолет надо чувствовать, — утверждал Максим. — Это твой товарищ, Маша. Он всегда поможет в трудную минуту. Держи его крепко, без нервов. Рука вытянута, но пружиниста. Главное, уверенность в своей силе и правоте. Когда целишься, глядя в мушку, мысленно представляй в ней крестик. И плавно-плавно нажимаешь на курок.
   — Крестик, — хныкнула я, — курок.
   — Вот именно, — упрямился Максим. — И тогда будет полный порядок.
   Наконец мне вручили старенький пистолет, который назывался „Макаровым“ (ПМ), показали, как снимать с предохранителя, затем надели на голову наушники, указали на далекую мишень.
   Я вытянула руку в её сторону; пистолет плясал, оказавшись неожиданно тяжелым. Силой заставив его слушаться, прищурила левый глаз — увидела в мушке сереющий клок мишени. Указательный палец, будто чужой, дернул курок. Выстрел!..
   Пистолет едва не вырвался из руки. Я чертыхнулась — что такое, неужели не способна овладеть этим предметом первой необходимости?
   Вновь прицелилась, тверже захватив ребристую рукоятку. Выстрел!..
   Уже лучше, хотя подозреваю, что пуля улетела в „молоко“. Выстрел!..
   Возникло приятное ощущение своего всемогущества. Выстрел!..
   Такое впечатление, что рука и оружие сливаются в одно целое. Выстрел!..
   Кажется, пуля влепилась в круглую темную отметину мишени. Выстрел!..
   Если бы вместо этой мишени оказалась голова сексуального маньяка… Клац-клац! Что такое?..
   — Боезапас закончился, — смеется Максим. — Неплохо для начала, Маруся.
   — Неплохо, — повторяет двоюродная сестра. — У тебя лицо убийцы, Маша, когда стреляеешь. И делаешь это, кстати, с удовольствием.
   — Ну и что?
   — Теперь я за тебя спокойна. И себя, — проговорив это, Евгения удаляется к отдыхающим сестрам Миненковым, сидящим кумушками на армейской лавочке.
   — Старшая сестра твоя, — разводит руками Максим. — И невеста моя.
   — Все в одном флаконе, — хмыкаю я.
   — Продолжим? — Павлов забивает новую обойму в ПМ. — Будем совершенствоваться.
   Я снова чувствую приятную тяжесть рифленой рукоятки — одна актрисулька утверждала журналистам, что для неё пистолет — это холодный и мертвый кусок железа. Ничего подобного! Теплый и надежный рукотворнный кусок металла, который может спасти тебе жизнь. Не так ли?
   А что касается Евгении, то она, кажется, снова меня ревнует к Павлову. Какая глупость!..
   Наживаю на курок — выстрел!.. Мой избранник… какой он должен быть?.. Выстрел!.. Он должен быть сильным не только физически, но и, если можно так сказать, сильным энергетически… Выстрел!.. Я должна почувствовать эту магическую силу!.. Выстрел!.. И тогда быть может… Выстрел!.. Выстрел!..
   Чувствовала себя превосходно — никогда не подозревала, что садящий пистолет может так поднимать настроение и прибавлять уверенность в собственные силы.
   — Воительница ты наша, — съехидничала Женя, когда я, закончив стрельбу, подошла к коллективу. — А мы её хотели защищать. Она сама кого хочет…
   — … замочит… — захихикали сестры Миненковы, — в сортире.
   — Вообще-то, эта история мне не нравится, — осторожно заметил Максим. И уточнил: — История с этим телефонным козлом.
   Я поняла: сестра известила всех о моем горячем „поклоннике“, упавшем, видимо, в младенчестве головой на железную тяпку. Однако, находясь в приподнятом состоянии, я бодренько заявила, что действительно уже не нуждаюсь в чужой защите. Отныне никакой квозимодо мне не страшен. При одном условии: выдадут ПМ в личное пользование.
   Мое заявление вызвало добрый смех у окружающих: мне, дурехе, надо расти и расти, а также много учиться, чтобы иметь право на ношение боевого оружия.
   — Но если надо, — сказали сестры Миненковы, — мы нашу Машу возьмем под свою опеку. — И продемонстрировали свои пистолетики, рукоятки которых выглядывали из кобуры злыми скунс-зверьками.
   — Не надо, — искренне испугалась, вспомнив их истеричное поведение в стриптиз-баре „Полуночный ковбой“ и представив свое появление в Центре моды с двумя тетеньками, готовыми броситься с оружием наперевес на любого смазливенького топ-мальчика.
   Мой непритворный испуг смешит всех. Меня успокаивают, мол, не бойся, Маруся, твои проблемы так незначительны, что можешь пока передвигаться без телохранителя. Я перевожу дух, и мы покидаем бетонное стрельбище.
   Свежий хвойный воздух, синяя теплынь небес, зелень травы — что может быть прекраснее? Мне хорошо средь этого природного благолепия. Я чувствую, что больной мир города окончательно рассеялся, точно утренний тяжелый туман.
   Через несколько минут происходит то, что должно было произойти. Раньше или позже. Кажется, вы, девушка, заказывали первую любовь? Заказывали! Так получите её в полном, черт подери, объеме!
   На стоянку въезжает мощный, танковый джип „Гранд Чероки“ цвета черноморской ночи. По сравнению с ним все остальные машины кажутся сирыми и убогими, как деревенские родственники на поминках родного городского „нового русского“.
   Потом дверца внедорожника приоткрывается… Нет, поначалу он мне не показался. Стандартная спортивно-подтянутая фигура. Стандартно-славянское выражение лица сотрудника специальной службы. Стандартная ухмылка человека, хорошо владеющего собой и обстоятельствами.
   Закинув на плечо спортивную сумку, „стандартный“ начинает движение в сторону стрельбища. По дорожке, где передвигаемся и мы. Наша встреча была неизбежна, как встреча поездов, вышедших из пунктов А. и Б. по одной колее.
   — Добрый день, — говорит Максим, и оттого, как он это говорит… С уважительным придыханием он говорил, так нерадивый ученик разговаривает со строгим, но справедливым директором школы.
   — Привет, молодые и красивые, — получаем ответ.
   — Стахов, — тут выступают сестры Миненковы. — Как там золото партии? Говорят, ищешь? Не нашел еще? А то страна ждет.
   — Ищу, — простодушно отвечает. — А как ваши, „чопцы“, делишки „стриптизные“?
   — Откуда знаешь, Алекс? — галдят Алла и Галя.
   — Я все знаю, — усмехается, и тут наши взгляды встречаются.
   Встречаются — наивный взгляд провинциальной самонадеянной девочки и взгляд, где плывут синие строгие арктические айсберги.
   Во всяком случае, так мне показалось: строгие синие арктические айсберги. Это было настолько притягательно, что я не могла скрыть своего интереса к „Алексу“.
   — Маша, рот закрой. Что с тобой? — услышала голос двоюродной сестры.
   — А это кто? — кивнула на удаляющуюся фигуру.
   И получила ответ от Максима: менхантер.
   — Кто-о-о? — изумилась.
   — Охотник на людей, если переводить с английского.
   — Охотник на людей?
   Я находилась в пространственном состоянии — было такое впечатление, что морская волна швырнула меня на сланцевые скалы.
   — Кажется, нашей Марусе Стахов понравился, — смеются сестры Миненковы. — Он старый для тебя, Машка! Кот облезлый он!..
   — Боюсь, что именно такие „облезлые коты“ мне только и могут понравиться.
   Мой ответ вызывает смех у всех присутствующих, даже Максим Павлов щерит рот до ушей.
   — Как это не печально, — останавливает всеобщее веселье Евгения, — но нам пора, — садится за руль автомобиля. — Всем пока! Машка, поехали.
   Я прощаюсь с веселой компанией и плюхаюсь на сиденье.
   Слушай, — спрашиваю у сестры. — А ты на счет Миненковых не пошутила. Они же, как дуры.
   — Это их маска, — смеется Женя. — А на самом деле они Мата Хари в двух лицах.
   — А что это за дело, — вспоминаю, — „стриптизное“, о котором говорил этот… как его… менхантер?
   Женя признается, что толком не знает — знает лишь то, что якобы есть данные, что американцы используют своих „стриптизеров“ в качестве перевозчиков наркотиков. Вот этой проблемой и занимаются сестры Миненковы.