Страница:
(четверг, 13 сентября, после полудня)
ГЛАВА 18
– Мои розыски продвигаются! – в восторге воскликнул Ванс, когда мы снова очутились на улице. – Прелестная Элис нашла в себе целые залежи информации. Только вам следовало бы лучше следить за собой, когда она назвала нам имя своего возлюбленного, право, следовало бы, Ван. Я видел, как вы подпрыгнули, и слышал, как вы втянули в себя воздух. Такие эмоции не к лицу юристу.
Из автомата возле отеля он позвонил Маркхэму:
– Я приглашаю вас позавтракать. У меня много секретов, которые я хочу сообщить вам на ухо.
Последовал спор, но, в конце концов, Ванс одержал победу, и через минуту мы уже сидели в такси.
– Элис умна, в этой кудрявой голове есть мысль, – размышлял Ванс. – Она гораздо умнее, чем Хэс – она сразу поняла, что Скил не виновен. Характеристика, которую она дала бесподобному Тони, неизящна, но зато верна! И вы, конечно, заметили, как она доверилась мне. Трогательно, а? Трудная это задача, Ван. Что-то здесь не ладно.
Он молча курил, пока мы проезжали несколько кварталов.
– Мэнникс… Любопытно, что он опять появляется. И он приказал Элис молчать. Но почему? Может быть, он сообщил ей истинную причину. Кто знает? С другой стороны, был ли он со своей любовницей с половины одиннадцатого? Снова: кто знает? Что-то не то с этим деловым обсуждением. Затем Кливер. Он позвонил без десяти двенадцать. О, он, конечно, звонил. Это не выдумка. Но как он мог звонить из машины, на ходу? Этого он не мог сделать. Может быть, он действительно хотел повидаться со своей непокорной Канарейкой? Но тогда зачем ему это алиби? Струсил? Возможно. А зачем он устроил это так сложно – почему он прямо не позвонил предмету своей любви? Ага, возможно, он и звонил! Ведь кто-то звонил ей без двадцати двенадцать. В этом надо разобраться, Ван… Да, он мог ей позвонить, а когда ему ответил какой-то мужчина, – что за дьявол, кстати, был этот мужчина? – он мог обратиться к Элис. Вполне естественно, знаете ли. Во всяком случае, он не был в Бунтоне… Бедный Маркхэм, как он будет ошеломлен, когда узнает! Но что меня действительно беспокоит, так это рассказ о докторе. Ревность, доходящая до безумия: это очень похоже на характер Амбруаза. Он из того сорта людей, которые могут совершенно потерять голову. Я знал, что его исповедь в отцовских чувствах – полная чепуха. Скажите! Значит, доктор угрожал и размахивал пистолетом! Плохо, плохо. Мне это не нравится. С такими ушами, как у него, вовсе не трудно спустить курок. Паранойя – вот что это такое. Мания преследования. Возможно, он думал, что девушка с Чарли или, может быть, со Спотсвудом обманывает его и издевается над его несчастьем. О таких старичках ничего не знаешь. Они скрытны, но опасны. Осторожная Элис предостерегала Канарейку… Все это чертовская путаница. Я, во всяком случае, чувствую себя не в своей тарелке. Мы продвигаемся, хотя я не могу понять, в каком направлении. Это все зверски раздражает.
Маркхэм ждал нас в Клубе банкиров. Он рассерженно встретил Ванса.
– Что это такое дьявольски важное вам надо сообщить мне? Меня оттащили от дела, чтобы лишний раз осведомиться о моем настроении?
– Нет. Вы просто в отвратительном расположении духа. Ликуйте! Я принес вам кое-что, над чем стоит подумать! Ну, возьмите бриошь, – Ванс заказал завтрак, не посоветовавшись с нами. – А теперь перейдем к моим открытиям: Старина Кливер не был в Бунтоне в понедельник ночью. Он был в самом центре нашей современной Гоморры, пытаясь организовать ночное чаепитие.
– Страшно интересно! – фыркнул Маркхэм. – Преклоняюсь перед вашей мудростью. Его личина, как я понимаю, находилась в это время по дороге в Хоунхэтконг. Но сверхъестественное меня не трогает.
– Это как вам угодно. В полночь в понедельник Кливер был в Нью-Йорке и жаждал наслаждений.
– А как насчет повестки за превышение скорости?
– Это я уж предоставляю объяснить вам. Но если вы захотите послушаться моего совета, пошлите за бунтонским блюстителем и дайте ему разок взглянуть на Чарли. Если он скажет, что Кливер – тот самый человек, который был оштрафован, я смиренно покончу с собой.
– Хорошо. В таком случае стоит попробовать. Этот полицейский будет в Стюйвезент-клубе сегодня же днем, и я покажу ему Кливера… Какие еще там у вас сомнительные откровения?
– Тут замешан Мэнникс.
Маркхэм положил нож и вилку и откинулся назад.
– Я сражен! Такая гималайская проницательность. С такими уликами против него мы его немедленно арестуем… Ванс, мой милый и старый друг, вы себя вполне хорошо чувствуете? Головокружений нет? Стреляющих болей в голове? Коленные рефлексы в порядке?
– Затем, доктор Линдквист был безумно увлечен Канарейкой и страшно ревнив. Недавно угрожал достать револьвер и учинить небольшой погром.
– Это уже лучше. – Маркхэм сел прямо. – Откуда у вас эти сведения?
– А это моя тайна.
Маркхэм был раздражен.
– Почему так таинственно?
– Необходимо, старина. Дал слово и все такое. А я ведь немножко похож на Дон Кихота – слишком увлекался Сервантесом в юности, знаете ли.
Он говорил беззаботно, но Маркхэм слишком хорошо знал его, чтобы настаивать. Меньше чем через пять минут после того, как мы приехали в прокуратуру, явился Хэс.
– Я узнал еще кое-что о Мэнниксе, сэр, подумал, что вы захотели бы добавить это к моему вчерашнему докладу. Бэрк раздобыл его фотографию и показал телефонистам из дома Оделл. Они его узнали. Он был там несколько раз, но навещал не Канарейку, а женщину из квартиры номер два. Ее зовут Фризби, и она была манекенщицей в его меховой фирме. За эти полгода он несколько раз к ней заходил, и раза два приглашал ее куда-то; но вот уже больше месяца он у нее не был. Чего хорошего?
– Да как будто ничего. – Маркхэм бросил на Ванса пытливый взгляд. – Спасибо за сведения, сержант.
– Кстати, – любезно сказал Ванс, когда сержант удалился, – я чувствую себя превосходно. Никаких болей в голове, никаких головокружений. Коленные рефлексы в полном порядке.
– Страшно рад. Но я все-таки не могу обвинить человека в убийстве, потому что он навещает свою манекенщицу.
– Вы так торопливы! Зачем вам обвинять его в убийстве? – Ванс встал и зевнул. – Идемте, Ван. Мне очень хочется попасть в Метрополитен сегодня днем. Вы поддерживаете?
У двери он остановился.
– Да, Маркхэм, а как же с бунтонским полицейским?
Маркхэм вызвал Свэкера.
– Я сейчас же распоряжусь. Будьте в клубе около пяти, если хотите. Полицейский будет уже там, потому что Кливер, конечно, явится до обеда.
Когда к концу дня мы с Вансом приехали в клуб, Маркхэм расположился в диванной лицом к входной двери; рядом с ним сидел высокий, плотный, бронзовый от загара человек лет сорока, настороженный и чувствующий себя явно неловко.
– Офицер дорожной службы Фиппс, только что из Бунтона, – отрекомендовал нам его Маркхэм. – Кливер вот-вот придет. У него здесь в половине шестого назначено свидание.
Ванс достал сигарету.
– Очень надеюсь на его пунктуальность.
– Я тоже, – язвительно заметил Маркхэм. Я заранее предвижу ваше поражение.
– Надежды нет, одно лишь горькое отчаяние… – пробормотал Ванс.
Десять минут спустя Кливер вошел в вестибюль с улицы, остановился у конторки и затем направился в диванную. Он не мог миновать наблюдательного пункта, избранного Маркхэмом; по пути он то и дело останавливался и обменивался приветствиями со знакомыми. Маркхэм ненадолго задержал его несколькими случайными вопросами и Кливер исчез.
– Это тот человек, которого вы оштрафовали? – спросил Маркхэм, поворачиваясь к Фиппсу.
– Похож на него, сэр, есть как будто какое-то сходство, но только это не он. – Он покачал головой. – Нет, сэр, это не он. Тот, которому я вручил повестку, был плотнее этого джентльмена и не такой высокий.
– Вы уверены?
– Да, сэр, без ошибки. Парень, которого я сцапал, пытался со мной спорить, а потом попробовал подсунуть мне пятерку, чтобы я обо всем забыл. Я его осветил фонариком.
Фиппс был отпущен.
– Ну что ж! – вздохнул Ванс. – Мое бесполезное существование продолжается. Грустно. Но вы должны попытаться снести этот удар. Послушайте, Маркхэм, как выглядит брат Чарльза Кливера?
– Верно, – кивнул Маркхэм. – Я знаю его брата; он ниже и плотнее… Ну, я не могу больше терпеть. Кажется, я иду сейчас же выяснить это с Кливером.
Он сделал движение встать, но Ванс силой усадил его обратно.
– Не рвитесь вперед. Воспитывайте в себе терпение. Кливер не собирается удирать. Меня еще интересуют Мэнникс и Линдквист.
Маркхэм упорствовал.
– Ни Мэнникса, ни Линдквиста здесь сейчас нет, а Кливер здесь. И я хочу знать, почему он лгал мне насчет этого вызова в суд.
– Я могу вам это объяснить, – сказал Ванс. – Он хотел, чтобы вы думали, что он был в Бунтоне в понедельник ночью.
– Вывод, которого от вас следовало ожидать! Но я не думаю, что вы серьезно надеетесь, будто Кливер виновен. Возможно, он что-то знает. Но я совершенно не могу представить его в роли душителя.
– Почему?
– Он не того типа. Это не убедительно, даже если бы против него и были улики.
– Ах! Психологическое суждение! Вы не берете Кливера под подозрение потому, что вам кажется, что он не подходит по натуре к такому преступлению. Заметьте, Маркхэм, вы сами признаете психологию, но высмеиваете меня, когда я прибегаю к ней. Последовательность может быть пугалом для скудоумных, но тем не менее это бесценная вещь… Как насчет чашки чая?
Мы прошли в Пальмовый зал и сели за столик у входа. Ванс заказал чай, но мы с Маркхэмом предпочли черный кофе. Маленький оркестр играл сюиту на тему «Щелкунчика» Чайковского, и мы молча слушали, расположившись в удобных креслах. Маркхэм казался усталым и удрученным, а Ванс был поглощен проблемой, непрестанно занимавшей его со вторника. Никогда я не видел его таким сосредоточенным. Мы просидели так около получаса, когда вошел Спотсвуд. Он остановился и заговорил с нами, и Маркхэм пригласил его присоединиться к нам. Он тоже казался озабоченным и унылым.
– Я едва осмеливаюсь спрашивать вас, мистер Маркхэм, – неуверенно сказал он, заказав себе имбирное пиво, – но как обстоит дело с вызовом меня как свидетеля?
– С тех пор как мы виделись в последний раз, ничего не изменилось, – ответил Маркхэм.
– А человек, который был под подозрением?
– Он все еще находится под подозрением, но не арестован. Мы, однако, надеемся, что в скором времени что-нибудь произойдет.
– А вам все еще нужно, чтобы я оставался в городе?
– Если можно, то да.
Спотсвуд помолчал немного, затем сказал:
– Я не хочу, чтобы вы думали, что уклоняюсь от какой-либо ответственности… Может быть, с моей стороны эгоистично говорить об этом… но, во всяком случае, не сможет ли показание телефониста о часе возвращения мисс Оделл и об ее крике оказаться достаточным?
– Я, конечно, подумал об этом; если окажется возможным подготовить дело к слушанию, не привлекая вас, я обещаю вам, что так оно и будет. В данный момент я не вижу необходимости вызывать вас в качестве свидетеля. Но никто не может знать, как обернется дело. Если защита будет особенно напирать на вопрос о точном времени, и если показания телефониста сочтут по той или иной причине спорными или недействительными, может быть, вам придется выступить. Но это еще неизвестно.
Спотсвуд потягивал имбирное пиво. Он как будто был уже менее угнетен.
– Вы очень великодушны, мистер Маркхэм. Не знаю просто, чем вас отблагодарить. – Он поколебался. – Вы, вероятно, все еще против того, чтобы я посетил квартиру… я знаю, вы считаете, наверное, меня почти сентиментальным, но эта девушка слишком много значила для меня. Вряд ли вы это поймете – я сам это с трудом понимаю.
– Мне кажется, это очень легко понять, – отметил Ванс с редкой для него теплотой. – Ваше положение не нуждается в извинениях. Истории и легенды дают тому множество примеров. Самым знаменитым вашим предшественником, несомненно, был Одиссей. Нежные руки сирен обвиваются вокруг шеи мужчины с тех пор, как рыжекудрая Лилит сыграла свою роковую проделку с впечатлительным Адамом. Все мы сыновьи этого пикантного юноши.
Спотсвуд улыбнулся.
– Вы, по крайней мере, создаете мне исторический фон, – сказал он. Затем он повернулся к Маркхэму. – Что станет с вещами мисс Оделл – мебелью и всем остальным?
– Сержант Хэс уведомил ее тетку в Сиэтле. Кажется, она уже едет в Нью-Йорк, чтобы вступить во владение имуществом.
– А до тех пор все будет сохранено нетронутым?
– Да, конечно, а может быть и дольше, судя по обстоятельствам.
– Там есть одна-две безделушки, которые я хотел бы сохранить, – признался Спотсвуд, как мне показалось, несколько смущенно.
После нескольких минут бессвязной беседы он встал и, пожелав нам доброго вечера, удалился.
– Надеюсь, мне удастся не припутать его имя к делу, – сказал Маркхэм после его ухода.
– Да, положение у него незавидное, – согласился Ванс. – Всегда неприятно быть разоблаченным. Моралист счел бы это возмездием.
– Случай оказался на службе у праведности. Если бы он не выбрал вечер понедельника для развлечений, то находился бы сейчас в лоне своей семьи и не мучился бы угрызениями совести.
– Похоже на то, – Ванс взглянул на часы. – Своим упоминанием о развлечении вы мне напомнили… Вы не возражаете против раннего обеда? Я сегодня легкомыслен – вечером иду на «Скандалы». Мы оба посмотрели на него так, как будто он сошел с ума.
– Не пугайтесь так, милый Маркхэм. Почему бы мне и не поддаться искушению? Кстати, надеюсь, что к завтрашнему дню у меня будут для вас интересные новости.
Из автомата возле отеля он позвонил Маркхэму:
– Я приглашаю вас позавтракать. У меня много секретов, которые я хочу сообщить вам на ухо.
Последовал спор, но, в конце концов, Ванс одержал победу, и через минуту мы уже сидели в такси.
– Элис умна, в этой кудрявой голове есть мысль, – размышлял Ванс. – Она гораздо умнее, чем Хэс – она сразу поняла, что Скил не виновен. Характеристика, которую она дала бесподобному Тони, неизящна, но зато верна! И вы, конечно, заметили, как она доверилась мне. Трогательно, а? Трудная это задача, Ван. Что-то здесь не ладно.
Он молча курил, пока мы проезжали несколько кварталов.
– Мэнникс… Любопытно, что он опять появляется. И он приказал Элис молчать. Но почему? Может быть, он сообщил ей истинную причину. Кто знает? С другой стороны, был ли он со своей любовницей с половины одиннадцатого? Снова: кто знает? Что-то не то с этим деловым обсуждением. Затем Кливер. Он позвонил без десяти двенадцать. О, он, конечно, звонил. Это не выдумка. Но как он мог звонить из машины, на ходу? Этого он не мог сделать. Может быть, он действительно хотел повидаться со своей непокорной Канарейкой? Но тогда зачем ему это алиби? Струсил? Возможно. А зачем он устроил это так сложно – почему он прямо не позвонил предмету своей любви? Ага, возможно, он и звонил! Ведь кто-то звонил ей без двадцати двенадцать. В этом надо разобраться, Ван… Да, он мог ей позвонить, а когда ему ответил какой-то мужчина, – что за дьявол, кстати, был этот мужчина? – он мог обратиться к Элис. Вполне естественно, знаете ли. Во всяком случае, он не был в Бунтоне… Бедный Маркхэм, как он будет ошеломлен, когда узнает! Но что меня действительно беспокоит, так это рассказ о докторе. Ревность, доходящая до безумия: это очень похоже на характер Амбруаза. Он из того сорта людей, которые могут совершенно потерять голову. Я знал, что его исповедь в отцовских чувствах – полная чепуха. Скажите! Значит, доктор угрожал и размахивал пистолетом! Плохо, плохо. Мне это не нравится. С такими ушами, как у него, вовсе не трудно спустить курок. Паранойя – вот что это такое. Мания преследования. Возможно, он думал, что девушка с Чарли или, может быть, со Спотсвудом обманывает его и издевается над его несчастьем. О таких старичках ничего не знаешь. Они скрытны, но опасны. Осторожная Элис предостерегала Канарейку… Все это чертовская путаница. Я, во всяком случае, чувствую себя не в своей тарелке. Мы продвигаемся, хотя я не могу понять, в каком направлении. Это все зверски раздражает.
Маркхэм ждал нас в Клубе банкиров. Он рассерженно встретил Ванса.
– Что это такое дьявольски важное вам надо сообщить мне? Меня оттащили от дела, чтобы лишний раз осведомиться о моем настроении?
– Нет. Вы просто в отвратительном расположении духа. Ликуйте! Я принес вам кое-что, над чем стоит подумать! Ну, возьмите бриошь, – Ванс заказал завтрак, не посоветовавшись с нами. – А теперь перейдем к моим открытиям: Старина Кливер не был в Бунтоне в понедельник ночью. Он был в самом центре нашей современной Гоморры, пытаясь организовать ночное чаепитие.
– Страшно интересно! – фыркнул Маркхэм. – Преклоняюсь перед вашей мудростью. Его личина, как я понимаю, находилась в это время по дороге в Хоунхэтконг. Но сверхъестественное меня не трогает.
– Это как вам угодно. В полночь в понедельник Кливер был в Нью-Йорке и жаждал наслаждений.
– А как насчет повестки за превышение скорости?
– Это я уж предоставляю объяснить вам. Но если вы захотите послушаться моего совета, пошлите за бунтонским блюстителем и дайте ему разок взглянуть на Чарли. Если он скажет, что Кливер – тот самый человек, который был оштрафован, я смиренно покончу с собой.
– Хорошо. В таком случае стоит попробовать. Этот полицейский будет в Стюйвезент-клубе сегодня же днем, и я покажу ему Кливера… Какие еще там у вас сомнительные откровения?
– Тут замешан Мэнникс.
Маркхэм положил нож и вилку и откинулся назад.
– Я сражен! Такая гималайская проницательность. С такими уликами против него мы его немедленно арестуем… Ванс, мой милый и старый друг, вы себя вполне хорошо чувствуете? Головокружений нет? Стреляющих болей в голове? Коленные рефлексы в порядке?
– Затем, доктор Линдквист был безумно увлечен Канарейкой и страшно ревнив. Недавно угрожал достать револьвер и учинить небольшой погром.
– Это уже лучше. – Маркхэм сел прямо. – Откуда у вас эти сведения?
– А это моя тайна.
Маркхэм был раздражен.
– Почему так таинственно?
– Необходимо, старина. Дал слово и все такое. А я ведь немножко похож на Дон Кихота – слишком увлекался Сервантесом в юности, знаете ли.
Он говорил беззаботно, но Маркхэм слишком хорошо знал его, чтобы настаивать. Меньше чем через пять минут после того, как мы приехали в прокуратуру, явился Хэс.
– Я узнал еще кое-что о Мэнниксе, сэр, подумал, что вы захотели бы добавить это к моему вчерашнему докладу. Бэрк раздобыл его фотографию и показал телефонистам из дома Оделл. Они его узнали. Он был там несколько раз, но навещал не Канарейку, а женщину из квартиры номер два. Ее зовут Фризби, и она была манекенщицей в его меховой фирме. За эти полгода он несколько раз к ней заходил, и раза два приглашал ее куда-то; но вот уже больше месяца он у нее не был. Чего хорошего?
– Да как будто ничего. – Маркхэм бросил на Ванса пытливый взгляд. – Спасибо за сведения, сержант.
– Кстати, – любезно сказал Ванс, когда сержант удалился, – я чувствую себя превосходно. Никаких болей в голове, никаких головокружений. Коленные рефлексы в полном порядке.
– Страшно рад. Но я все-таки не могу обвинить человека в убийстве, потому что он навещает свою манекенщицу.
– Вы так торопливы! Зачем вам обвинять его в убийстве? – Ванс встал и зевнул. – Идемте, Ван. Мне очень хочется попасть в Метрополитен сегодня днем. Вы поддерживаете?
У двери он остановился.
– Да, Маркхэм, а как же с бунтонским полицейским?
Маркхэм вызвал Свэкера.
– Я сейчас же распоряжусь. Будьте в клубе около пяти, если хотите. Полицейский будет уже там, потому что Кливер, конечно, явится до обеда.
Когда к концу дня мы с Вансом приехали в клуб, Маркхэм расположился в диванной лицом к входной двери; рядом с ним сидел высокий, плотный, бронзовый от загара человек лет сорока, настороженный и чувствующий себя явно неловко.
– Офицер дорожной службы Фиппс, только что из Бунтона, – отрекомендовал нам его Маркхэм. – Кливер вот-вот придет. У него здесь в половине шестого назначено свидание.
Ванс достал сигарету.
– Очень надеюсь на его пунктуальность.
– Я тоже, – язвительно заметил Маркхэм. Я заранее предвижу ваше поражение.
– Надежды нет, одно лишь горькое отчаяние… – пробормотал Ванс.
Десять минут спустя Кливер вошел в вестибюль с улицы, остановился у конторки и затем направился в диванную. Он не мог миновать наблюдательного пункта, избранного Маркхэмом; по пути он то и дело останавливался и обменивался приветствиями со знакомыми. Маркхэм ненадолго задержал его несколькими случайными вопросами и Кливер исчез.
– Это тот человек, которого вы оштрафовали? – спросил Маркхэм, поворачиваясь к Фиппсу.
– Похож на него, сэр, есть как будто какое-то сходство, но только это не он. – Он покачал головой. – Нет, сэр, это не он. Тот, которому я вручил повестку, был плотнее этого джентльмена и не такой высокий.
– Вы уверены?
– Да, сэр, без ошибки. Парень, которого я сцапал, пытался со мной спорить, а потом попробовал подсунуть мне пятерку, чтобы я обо всем забыл. Я его осветил фонариком.
Фиппс был отпущен.
– Ну что ж! – вздохнул Ванс. – Мое бесполезное существование продолжается. Грустно. Но вы должны попытаться снести этот удар. Послушайте, Маркхэм, как выглядит брат Чарльза Кливера?
– Верно, – кивнул Маркхэм. – Я знаю его брата; он ниже и плотнее… Ну, я не могу больше терпеть. Кажется, я иду сейчас же выяснить это с Кливером.
Он сделал движение встать, но Ванс силой усадил его обратно.
– Не рвитесь вперед. Воспитывайте в себе терпение. Кливер не собирается удирать. Меня еще интересуют Мэнникс и Линдквист.
Маркхэм упорствовал.
– Ни Мэнникса, ни Линдквиста здесь сейчас нет, а Кливер здесь. И я хочу знать, почему он лгал мне насчет этого вызова в суд.
– Я могу вам это объяснить, – сказал Ванс. – Он хотел, чтобы вы думали, что он был в Бунтоне в понедельник ночью.
– Вывод, которого от вас следовало ожидать! Но я не думаю, что вы серьезно надеетесь, будто Кливер виновен. Возможно, он что-то знает. Но я совершенно не могу представить его в роли душителя.
– Почему?
– Он не того типа. Это не убедительно, даже если бы против него и были улики.
– Ах! Психологическое суждение! Вы не берете Кливера под подозрение потому, что вам кажется, что он не подходит по натуре к такому преступлению. Заметьте, Маркхэм, вы сами признаете психологию, но высмеиваете меня, когда я прибегаю к ней. Последовательность может быть пугалом для скудоумных, но тем не менее это бесценная вещь… Как насчет чашки чая?
Мы прошли в Пальмовый зал и сели за столик у входа. Ванс заказал чай, но мы с Маркхэмом предпочли черный кофе. Маленький оркестр играл сюиту на тему «Щелкунчика» Чайковского, и мы молча слушали, расположившись в удобных креслах. Маркхэм казался усталым и удрученным, а Ванс был поглощен проблемой, непрестанно занимавшей его со вторника. Никогда я не видел его таким сосредоточенным. Мы просидели так около получаса, когда вошел Спотсвуд. Он остановился и заговорил с нами, и Маркхэм пригласил его присоединиться к нам. Он тоже казался озабоченным и унылым.
– Я едва осмеливаюсь спрашивать вас, мистер Маркхэм, – неуверенно сказал он, заказав себе имбирное пиво, – но как обстоит дело с вызовом меня как свидетеля?
– С тех пор как мы виделись в последний раз, ничего не изменилось, – ответил Маркхэм.
– А человек, который был под подозрением?
– Он все еще находится под подозрением, но не арестован. Мы, однако, надеемся, что в скором времени что-нибудь произойдет.
– А вам все еще нужно, чтобы я оставался в городе?
– Если можно, то да.
Спотсвуд помолчал немного, затем сказал:
– Я не хочу, чтобы вы думали, что уклоняюсь от какой-либо ответственности… Может быть, с моей стороны эгоистично говорить об этом… но, во всяком случае, не сможет ли показание телефониста о часе возвращения мисс Оделл и об ее крике оказаться достаточным?
– Я, конечно, подумал об этом; если окажется возможным подготовить дело к слушанию, не привлекая вас, я обещаю вам, что так оно и будет. В данный момент я не вижу необходимости вызывать вас в качестве свидетеля. Но никто не может знать, как обернется дело. Если защита будет особенно напирать на вопрос о точном времени, и если показания телефониста сочтут по той или иной причине спорными или недействительными, может быть, вам придется выступить. Но это еще неизвестно.
Спотсвуд потягивал имбирное пиво. Он как будто был уже менее угнетен.
– Вы очень великодушны, мистер Маркхэм. Не знаю просто, чем вас отблагодарить. – Он поколебался. – Вы, вероятно, все еще против того, чтобы я посетил квартиру… я знаю, вы считаете, наверное, меня почти сентиментальным, но эта девушка слишком много значила для меня. Вряд ли вы это поймете – я сам это с трудом понимаю.
– Мне кажется, это очень легко понять, – отметил Ванс с редкой для него теплотой. – Ваше положение не нуждается в извинениях. Истории и легенды дают тому множество примеров. Самым знаменитым вашим предшественником, несомненно, был Одиссей. Нежные руки сирен обвиваются вокруг шеи мужчины с тех пор, как рыжекудрая Лилит сыграла свою роковую проделку с впечатлительным Адамом. Все мы сыновьи этого пикантного юноши.
Спотсвуд улыбнулся.
– Вы, по крайней мере, создаете мне исторический фон, – сказал он. Затем он повернулся к Маркхэму. – Что станет с вещами мисс Оделл – мебелью и всем остальным?
– Сержант Хэс уведомил ее тетку в Сиэтле. Кажется, она уже едет в Нью-Йорк, чтобы вступить во владение имуществом.
– А до тех пор все будет сохранено нетронутым?
– Да, конечно, а может быть и дольше, судя по обстоятельствам.
– Там есть одна-две безделушки, которые я хотел бы сохранить, – признался Спотсвуд, как мне показалось, несколько смущенно.
После нескольких минут бессвязной беседы он встал и, пожелав нам доброго вечера, удалился.
– Надеюсь, мне удастся не припутать его имя к делу, – сказал Маркхэм после его ухода.
– Да, положение у него незавидное, – согласился Ванс. – Всегда неприятно быть разоблаченным. Моралист счел бы это возмездием.
– Случай оказался на службе у праведности. Если бы он не выбрал вечер понедельника для развлечений, то находился бы сейчас в лоне своей семьи и не мучился бы угрызениями совести.
– Похоже на то, – Ванс взглянул на часы. – Своим упоминанием о развлечении вы мне напомнили… Вы не возражаете против раннего обеда? Я сегодня легкомыслен – вечером иду на «Скандалы». Мы оба посмотрели на него так, как будто он сошел с ума.
– Не пугайтесь так, милый Маркхэм. Почему бы мне и не поддаться искушению? Кстати, надеюсь, что к завтрашнему дню у меня будут для вас интересные новости.
ГЛАВА 18
ЛОВУШКА
(пятница, 14 сентября, полдень)
На следующий день Ванс проснулся поздно. Прошлым вечером я был вместе с ним на «Скандалах», и в полной растерянности пытался понять, почему у него появилось странное желание пойти туда – такого рода развлечения он ненавидел.
Днем он вызвал свою машину и приказал ехать в отель Белфильд.
– Придется нам еще раз навестить пленительную Элис, – сказал он. Мисс Ла Фосс приняла нас с видом человека, предвидящего этот удар судьбы, но тем не менее негодующего на него.
– Так я и знала! – Она насмешливо покачала головой. – Вероятно, вы приехали сообщить, что полиция узнала обо мне без малейшей помощи с вашей стороны. – Ее презрение было почти величественно. – Ну, притащили вы их с собой? Приятный вы парень, нечего сказать. Но я сама виновата, не следовало быть такой дурой.
Ванс неподвижно ждал, пока она кончит свою полную презрения тираду. Затем он любезно поклонился.
– Действительно, я заглянул засвидетельствовать свое почтение и сообщить, что полиция представила доклад о знакомых мисс Оделл и что вашего имени там нет. Вы казались вчера несколько обеспокоенной этим, и я решил, что мне предоставляется случай совершенно вас успокоить.
Вся ее сварливость исчезла.
– Это правда?… О, господи! Я прямо не знаю, что случится, если Луи узнает, что я проболталась.
– Я уверен, что он этого не узнает, если вы сами не сочтете нужным ему сказать. Не будете ли вы настолько великодушны, чтобы разрешить мне присесть?
– Конечно, простите, пожалуйста. Я как раз пью кофе. Присоединяйтесь ко мне.
Она позвонила и приказала подать еще два прибора.
Ванс полчаса тому назад выпил две чашки кофе, и я был потрясен тем энтузиазмом, с которым он принялся за ужасный гостиничный напиток.
– Я с некоторым опозданием побывал вчера на «Скандалах», – небрежно заметил он. – Как это вы сами не посмотрели его раньше?
– Я была так занята, – сообщила она. – Я репетировала в «Двух королевах», но эту постановку отложили.
– Вы любите такие пьесы? – спросил Ванс. – Я думаю, что их труднее ставить, чем обыкновенную музыкальную комедию.
– Правильно! – Мисс Ла Фосс приняла вид знатока-профессионала. – И они не удовлетворяют актера. В них теряется индивидуальность. В них негде развернуться таланту. Они… безжизненны, понимаете?
– Я так себе это и представлял. – Ванс отважно хлебнул кофе. – Но все-таки в «Скандалах» было несколько номеров, которые могли бы подать очаровательнее; они как будто прямо предназначались для вас.
Я думал о том, как бы вы это сделали, и эти мысли очень испортили мне впечатление от той актрисы, которая там играла.
– Вы мне льстите, мистер Ванс. Правда, у меня хороший голос. Я очень старательно занималась. И я училась танцам у профессора Маркова.
– В самом деле? – Я уверен, что Ванс никогда не слыхал этого имени, но его восклицание создавало впечатление, что он относится к профессору Маркову, как к одному из самых известных балетмейстеров мира. – Нет, в таком случае, вам, конечно, надо было играть главную роль в «Скандалах». Актриса, которую я видел, поет посредственно, а танцует просто неважно. Кроме того, она во многом уступает вам в привлекательности. Признайтесь, не хотелось ли вам хоть немножко, когда вы смотрели «Скандалы» в понедельник, спеть «Китайскую колыбельную»?
– О, я не знаю, – мисс Ла Фосс задумалась. – У них там слишком слабый свет, и я не очень хорошо выгляжу в вишневом. Но, в общем, костюмы восхитительны, правда?
– На вас они всегда будут восхитительны. А какой цвет вы предпочитаете?
– Я люблю желто-коричневый оттенок, – с воодушевлением отозвалась она, – хотя и не так уж плохо выгляжу в голубом. Но один художник мне сказал, что я всегда должна носить белое. Он хотел написать мой портрет, но джентльмену, с которым я тогда дружила, это не понравилось.
Ванс оценивающе взглянул на нее.
– Я думаю, что ваш друг художник был прав, вам бы очень подошла сцена в Сен-Морице из «Скандалов». Маленькая брюнетка, которая пела песенку про снег, вся в белом, была прелестна, но лучше, если бы у нее были золотые волосы. Смуглые красавицы больше подходят для юга. Мне показалось, что ей не хватало живости и блеска для швейцарского зимнего курорта. У вас бы это вышло изумительно.
– Да, мне это больше понравилось, чем китайский номер. Белая лиса – мой любимый мех. Но если у тебя один номер выигрышный, а в другом тебя не видно, тогда все кончено, тебя забывают. – Она грустно вздохнула.
Ванс поставил чашку и взглянул на нее с упреком.
– Дорогая моя, зачем вы мне солгали о том, когда именно мистер Мэнникс пришел к вам вечером в понедельник? Это было не очень любезно с вашей стороны.
– Что вы имеете в виду? – воскликнула мисс Ла Фосс с негодованием, но испуганно.
– Видите ли, – объяснил Ванс, – сцена в Сен-Морице происходит в одиннадцать часов вечера и завершает собой программу. Поэтому вы не могли видеть ее и в то же время принимать мистера Мэнникса в половине одиннадцатого. Итак: в котором часу он пришел сюда в понедельник вечером?
Девушка покраснела от раздражения.
– Какой вы скорый, а! Вам бы следовало служить сыщиком! Ну и что, если я пришла домой после спектакля? Это что – преступление?
– Вовсе нет, – мягко ответил Ванс. – Но вы проявили некоторое недоверие ко мне, когда сказали, что пришли домой рано. Я не хочу причинять вам беспокойства. Напротив, я бы хотел уберечь вас от него. Если полиция начнет разнюхивать, в чем тут дело, она может на вас наткнуться. Но если я смогу дать прокурору точные сведения о некоторых событиях, связанных с ночью понедельника, то опасность объясняться с полицейскими для вас исчезнет.
Глаза мисс Ла Фосс внезапно приобрели суровое выражение. Она нахмурилась.
– Слушайте! Мне нечего скрывать, и Луи – тоже. Но если Луи просит меня сказать, что в половине одиннадцатого он был там-то и там-то, я так и буду говорить, понимаете? Я себе так представляю дружбу. У Луи были свои веские причины просить меня об этом, иначе бы он не попросил. Во всяком случае, если уж вы меня обвиняете в нечестной игре, то я вам скажу, что он пришел сюда после полуночи. Но если меня спросит об этом еще кто-нибудь, то, черт меня побери, если я расскажу ему что-либо, кроме истории о приходе в половине одиннадцатого. Понимаете?
Ванс поклонился.
– Понял. Вы мне за это нравитесь.
– Но подождите, – заторопилась она, со сверкающими от возбуждения глазами. – Луи мог и не приходить сюда до полуночи, но если вы думаете, что он знает что-нибудь о смерти Марджи, то вы с ума сошли. У него с Марджи все было кончено год назад. Да он едва помнит о ее существовании! И если какой-нибудь идиот из полиции вобьет себе в голову, что Луи замешан в этом деле, я буду подтверждать его алиби – да поможет мне бог! – если даже это будет последним, что мне суждено сделать в жизни.
– Вы мне все больше и больше нравитесь, – сказал Ванс; и когда она, прощаясь, протянула руку, он поднес ее к губам.
В машине Ванс был задумчив. Он заговорил только у здания уголовного суда.
– Эта простушка Элис – привлекательное создание, – сказал он. – Она слишком хороша для Мэнникса. Женщины так хитры и так доверчивы. Женщина может читать в душе мужчины с почти волшебной проницательностью, но, с другой стороны, она слепа, когда дело касается ее мужчины. Заметьте веру милой Элис в Мэнникса. Возможно, он сказал ей, что работал в конторе в понедельник вечером. Конечно, она не верит этому, но она знает, заметьте, знает, что ее Луи не мог быть причастным к смерти Канарейки. Ну хорошо, будем надеяться, что она права, и Мэнникс не будет арестован, по крайней мере до тех пор, пока не будет поставлен новый спектакль на его средства… Боже! Если для того, чтобы быть детективом, требуется посещать ревю – я вынужден подать в отставку. Впрочем, слава богу, что леди не посетила в понедельник вечером кино!
Приехав в прокуратуру, мы нашли Маркхэма и Хэса совещающимися. Перед Маркхэмом лежал блокнот, страницы которого были испещрены записями. Его окутывало облако сигарного дыма. Хэс сидел напротив него, положив локти на стол, а подбородок на руки. Он казался все тем же забиякой, но был чем-то расстроен.
– Я рассматриваю вместе с сержантом это дело, – пояснил Маркхэм, бегло взглянув в нашу сторону. – Мы пытаемся привести факты в относительный порядок, чтобы выяснить, не пропустили ли мы чего-нибудь. Я рассказал сержанту об угрозах доктора Линдквиста и о том, что постовой Фиппс не опознал Кливера. Но чем больше мы узнаем, тем безнадежнее, по-видимому, запутывается все дело.
Он собрал все бумаги и скрепил их зажимом.
– Фактически у нас нет улик против кого бы то нибыло. Сомнительные обстоятельства связаны со Скилом, доктором Линдквисгом и Кливером, да и наше интервью с Мэнниксом не освобождает его от подозрений. Но что мы имеем, когда разберемся во всем этом как следует? У нас есть отпечатки пальцев Скила, которые могли быть оставлены, однако, в понедельник днем. Доктор Линдквист приходит в ярость, когда мы спрашиваем, где он был в понедельник вечером, а потом предлагает нам неубедительное алиби. Он уверяет, что питал к девушке отцовские чувства, тогда как в действительности был в нее влюблен. Кливер отдал брату на вечер свою машину и солгал об этом, чтобы я думал, что он был в понедельник вечером в Бунтоне. А Мэнникс дает уклончивые ответы на все вопросы, касающиеся его отношения к девушке…
– Не сказал бы, что у вас собрана плохая информация, – сказал Ванс, усаживаясь рядом с сержантом. – Это все могло бы оказаться чертовски ценным, если бы было приведено в надлежащий порядок. Мне кажется, вся трудность заключается в том, что не хватает нескольких составных частей этой загадки. Найдите их, и я ручаюсь, что все встанет на свои места, как в мозаике.
– Легко сказать найдите, – проворчал Маркхэм. – Если бы мы знали, где их искать.
Хэс зажег потухшую сигару и сделал нетерпеливое движение.
– От Скила нам, вероятно, не отделаться. Он – тот парень, который сделал это, и не будь тут Эйба Рубина, я бы уже вытряс из него всю правду. И, кстати, мистер Ванс, у него был собственный ключ от квартиры мисс Оделл. – Он нерешительно взглянул на Маркхэма. – Не хочу, сэр, выглядеть критиканом, но кажется мне, что мы напрасно тратим время в погоне за этими джентльменами – дружками Оделл – Кливером и Мэнниксом, и этим самым доктором.
– Может быть, вы и правы. – Маркхэм, казалось, был склонен к тому, чтобы согласиться с Хэсом. – Во всяком случае, я бы хотел узнать, почему Линдквист вел себя таким образом.
– Ну, может быть, это что-нибудь и прояснит, – уступил Хэс. – Если док так далеко зашел с мисс Оделл, что угрожал застрелить ее, и если он вышел из себя, когда вы попросили его предъявить свое алиби, то, может быть, он скажет нам что-нибудь? Почему бы нам его не припугнуть?
– Отличная мысль, – отозвался Ванс.
Маркхэм взглянул в свою записную книжку.
– Я совершенно свободен сегодня днем, так что вы сможете доставить его сюда, сержант. Если понадобится, вручите повестку, но только чтобы он приехал. И сделайте это сразу же. – Он нервно побарабанил пальцами по столу. – Я собираюсь заняться этими людишками, которые запутывают все. Линдквист так же хорош для начала, как и другой. Либо я приведу все эти таинственные подозрения в такой вид, что с ними можно будет работать, либо я докопаюсь, что они знают. Тогда мы будем видеть, на чем стоим.
Хэс мрачно пожал всем руки и вышел.
– Бедный страдалец, – вздохнул Ванс, глядя ему вслед, – отчаянию, боли и гневу открыты пути в его душу.
– И в вашу бы были открыты, – огрызнулся Маркхэм, – если бы газеты все время терзали вас за безделье… Кстати, не собираетесь ли вы сегодня сообщить аам какие-то радостные вести или что-нибудь в этом роде?
Днем он вызвал свою машину и приказал ехать в отель Белфильд.
– Придется нам еще раз навестить пленительную Элис, – сказал он. Мисс Ла Фосс приняла нас с видом человека, предвидящего этот удар судьбы, но тем не менее негодующего на него.
– Так я и знала! – Она насмешливо покачала головой. – Вероятно, вы приехали сообщить, что полиция узнала обо мне без малейшей помощи с вашей стороны. – Ее презрение было почти величественно. – Ну, притащили вы их с собой? Приятный вы парень, нечего сказать. Но я сама виновата, не следовало быть такой дурой.
Ванс неподвижно ждал, пока она кончит свою полную презрения тираду. Затем он любезно поклонился.
– Действительно, я заглянул засвидетельствовать свое почтение и сообщить, что полиция представила доклад о знакомых мисс Оделл и что вашего имени там нет. Вы казались вчера несколько обеспокоенной этим, и я решил, что мне предоставляется случай совершенно вас успокоить.
Вся ее сварливость исчезла.
– Это правда?… О, господи! Я прямо не знаю, что случится, если Луи узнает, что я проболталась.
– Я уверен, что он этого не узнает, если вы сами не сочтете нужным ему сказать. Не будете ли вы настолько великодушны, чтобы разрешить мне присесть?
– Конечно, простите, пожалуйста. Я как раз пью кофе. Присоединяйтесь ко мне.
Она позвонила и приказала подать еще два прибора.
Ванс полчаса тому назад выпил две чашки кофе, и я был потрясен тем энтузиазмом, с которым он принялся за ужасный гостиничный напиток.
– Я с некоторым опозданием побывал вчера на «Скандалах», – небрежно заметил он. – Как это вы сами не посмотрели его раньше?
– Я была так занята, – сообщила она. – Я репетировала в «Двух королевах», но эту постановку отложили.
– Вы любите такие пьесы? – спросил Ванс. – Я думаю, что их труднее ставить, чем обыкновенную музыкальную комедию.
– Правильно! – Мисс Ла Фосс приняла вид знатока-профессионала. – И они не удовлетворяют актера. В них теряется индивидуальность. В них негде развернуться таланту. Они… безжизненны, понимаете?
– Я так себе это и представлял. – Ванс отважно хлебнул кофе. – Но все-таки в «Скандалах» было несколько номеров, которые могли бы подать очаровательнее; они как будто прямо предназначались для вас.
Я думал о том, как бы вы это сделали, и эти мысли очень испортили мне впечатление от той актрисы, которая там играла.
– Вы мне льстите, мистер Ванс. Правда, у меня хороший голос. Я очень старательно занималась. И я училась танцам у профессора Маркова.
– В самом деле? – Я уверен, что Ванс никогда не слыхал этого имени, но его восклицание создавало впечатление, что он относится к профессору Маркову, как к одному из самых известных балетмейстеров мира. – Нет, в таком случае, вам, конечно, надо было играть главную роль в «Скандалах». Актриса, которую я видел, поет посредственно, а танцует просто неважно. Кроме того, она во многом уступает вам в привлекательности. Признайтесь, не хотелось ли вам хоть немножко, когда вы смотрели «Скандалы» в понедельник, спеть «Китайскую колыбельную»?
– О, я не знаю, – мисс Ла Фосс задумалась. – У них там слишком слабый свет, и я не очень хорошо выгляжу в вишневом. Но, в общем, костюмы восхитительны, правда?
– На вас они всегда будут восхитительны. А какой цвет вы предпочитаете?
– Я люблю желто-коричневый оттенок, – с воодушевлением отозвалась она, – хотя и не так уж плохо выгляжу в голубом. Но один художник мне сказал, что я всегда должна носить белое. Он хотел написать мой портрет, но джентльмену, с которым я тогда дружила, это не понравилось.
Ванс оценивающе взглянул на нее.
– Я думаю, что ваш друг художник был прав, вам бы очень подошла сцена в Сен-Морице из «Скандалов». Маленькая брюнетка, которая пела песенку про снег, вся в белом, была прелестна, но лучше, если бы у нее были золотые волосы. Смуглые красавицы больше подходят для юга. Мне показалось, что ей не хватало живости и блеска для швейцарского зимнего курорта. У вас бы это вышло изумительно.
– Да, мне это больше понравилось, чем китайский номер. Белая лиса – мой любимый мех. Но если у тебя один номер выигрышный, а в другом тебя не видно, тогда все кончено, тебя забывают. – Она грустно вздохнула.
Ванс поставил чашку и взглянул на нее с упреком.
– Дорогая моя, зачем вы мне солгали о том, когда именно мистер Мэнникс пришел к вам вечером в понедельник? Это было не очень любезно с вашей стороны.
– Что вы имеете в виду? – воскликнула мисс Ла Фосс с негодованием, но испуганно.
– Видите ли, – объяснил Ванс, – сцена в Сен-Морице происходит в одиннадцать часов вечера и завершает собой программу. Поэтому вы не могли видеть ее и в то же время принимать мистера Мэнникса в половине одиннадцатого. Итак: в котором часу он пришел сюда в понедельник вечером?
Девушка покраснела от раздражения.
– Какой вы скорый, а! Вам бы следовало служить сыщиком! Ну и что, если я пришла домой после спектакля? Это что – преступление?
– Вовсе нет, – мягко ответил Ванс. – Но вы проявили некоторое недоверие ко мне, когда сказали, что пришли домой рано. Я не хочу причинять вам беспокойства. Напротив, я бы хотел уберечь вас от него. Если полиция начнет разнюхивать, в чем тут дело, она может на вас наткнуться. Но если я смогу дать прокурору точные сведения о некоторых событиях, связанных с ночью понедельника, то опасность объясняться с полицейскими для вас исчезнет.
Глаза мисс Ла Фосс внезапно приобрели суровое выражение. Она нахмурилась.
– Слушайте! Мне нечего скрывать, и Луи – тоже. Но если Луи просит меня сказать, что в половине одиннадцатого он был там-то и там-то, я так и буду говорить, понимаете? Я себе так представляю дружбу. У Луи были свои веские причины просить меня об этом, иначе бы он не попросил. Во всяком случае, если уж вы меня обвиняете в нечестной игре, то я вам скажу, что он пришел сюда после полуночи. Но если меня спросит об этом еще кто-нибудь, то, черт меня побери, если я расскажу ему что-либо, кроме истории о приходе в половине одиннадцатого. Понимаете?
Ванс поклонился.
– Понял. Вы мне за это нравитесь.
– Но подождите, – заторопилась она, со сверкающими от возбуждения глазами. – Луи мог и не приходить сюда до полуночи, но если вы думаете, что он знает что-нибудь о смерти Марджи, то вы с ума сошли. У него с Марджи все было кончено год назад. Да он едва помнит о ее существовании! И если какой-нибудь идиот из полиции вобьет себе в голову, что Луи замешан в этом деле, я буду подтверждать его алиби – да поможет мне бог! – если даже это будет последним, что мне суждено сделать в жизни.
– Вы мне все больше и больше нравитесь, – сказал Ванс; и когда она, прощаясь, протянула руку, он поднес ее к губам.
В машине Ванс был задумчив. Он заговорил только у здания уголовного суда.
– Эта простушка Элис – привлекательное создание, – сказал он. – Она слишком хороша для Мэнникса. Женщины так хитры и так доверчивы. Женщина может читать в душе мужчины с почти волшебной проницательностью, но, с другой стороны, она слепа, когда дело касается ее мужчины. Заметьте веру милой Элис в Мэнникса. Возможно, он сказал ей, что работал в конторе в понедельник вечером. Конечно, она не верит этому, но она знает, заметьте, знает, что ее Луи не мог быть причастным к смерти Канарейки. Ну хорошо, будем надеяться, что она права, и Мэнникс не будет арестован, по крайней мере до тех пор, пока не будет поставлен новый спектакль на его средства… Боже! Если для того, чтобы быть детективом, требуется посещать ревю – я вынужден подать в отставку. Впрочем, слава богу, что леди не посетила в понедельник вечером кино!
Приехав в прокуратуру, мы нашли Маркхэма и Хэса совещающимися. Перед Маркхэмом лежал блокнот, страницы которого были испещрены записями. Его окутывало облако сигарного дыма. Хэс сидел напротив него, положив локти на стол, а подбородок на руки. Он казался все тем же забиякой, но был чем-то расстроен.
– Я рассматриваю вместе с сержантом это дело, – пояснил Маркхэм, бегло взглянув в нашу сторону. – Мы пытаемся привести факты в относительный порядок, чтобы выяснить, не пропустили ли мы чего-нибудь. Я рассказал сержанту об угрозах доктора Линдквиста и о том, что постовой Фиппс не опознал Кливера. Но чем больше мы узнаем, тем безнадежнее, по-видимому, запутывается все дело.
Он собрал все бумаги и скрепил их зажимом.
– Фактически у нас нет улик против кого бы то нибыло. Сомнительные обстоятельства связаны со Скилом, доктором Линдквисгом и Кливером, да и наше интервью с Мэнниксом не освобождает его от подозрений. Но что мы имеем, когда разберемся во всем этом как следует? У нас есть отпечатки пальцев Скила, которые могли быть оставлены, однако, в понедельник днем. Доктор Линдквист приходит в ярость, когда мы спрашиваем, где он был в понедельник вечером, а потом предлагает нам неубедительное алиби. Он уверяет, что питал к девушке отцовские чувства, тогда как в действительности был в нее влюблен. Кливер отдал брату на вечер свою машину и солгал об этом, чтобы я думал, что он был в понедельник вечером в Бунтоне. А Мэнникс дает уклончивые ответы на все вопросы, касающиеся его отношения к девушке…
– Не сказал бы, что у вас собрана плохая информация, – сказал Ванс, усаживаясь рядом с сержантом. – Это все могло бы оказаться чертовски ценным, если бы было приведено в надлежащий порядок. Мне кажется, вся трудность заключается в том, что не хватает нескольких составных частей этой загадки. Найдите их, и я ручаюсь, что все встанет на свои места, как в мозаике.
– Легко сказать найдите, – проворчал Маркхэм. – Если бы мы знали, где их искать.
Хэс зажег потухшую сигару и сделал нетерпеливое движение.
– От Скила нам, вероятно, не отделаться. Он – тот парень, который сделал это, и не будь тут Эйба Рубина, я бы уже вытряс из него всю правду. И, кстати, мистер Ванс, у него был собственный ключ от квартиры мисс Оделл. – Он нерешительно взглянул на Маркхэма. – Не хочу, сэр, выглядеть критиканом, но кажется мне, что мы напрасно тратим время в погоне за этими джентльменами – дружками Оделл – Кливером и Мэнниксом, и этим самым доктором.
– Может быть, вы и правы. – Маркхэм, казалось, был склонен к тому, чтобы согласиться с Хэсом. – Во всяком случае, я бы хотел узнать, почему Линдквист вел себя таким образом.
– Ну, может быть, это что-нибудь и прояснит, – уступил Хэс. – Если док так далеко зашел с мисс Оделл, что угрожал застрелить ее, и если он вышел из себя, когда вы попросили его предъявить свое алиби, то, может быть, он скажет нам что-нибудь? Почему бы нам его не припугнуть?
– Отличная мысль, – отозвался Ванс.
Маркхэм взглянул в свою записную книжку.
– Я совершенно свободен сегодня днем, так что вы сможете доставить его сюда, сержант. Если понадобится, вручите повестку, но только чтобы он приехал. И сделайте это сразу же. – Он нервно побарабанил пальцами по столу. – Я собираюсь заняться этими людишками, которые запутывают все. Линдквист так же хорош для начала, как и другой. Либо я приведу все эти таинственные подозрения в такой вид, что с ними можно будет работать, либо я докопаюсь, что они знают. Тогда мы будем видеть, на чем стоим.
Хэс мрачно пожал всем руки и вышел.
– Бедный страдалец, – вздохнул Ванс, глядя ему вслед, – отчаянию, боли и гневу открыты пути в его душу.
– И в вашу бы были открыты, – огрызнулся Маркхэм, – если бы газеты все время терзали вас за безделье… Кстати, не собираетесь ли вы сегодня сообщить аам какие-то радостные вести или что-нибудь в этом роде?