Страница:
Я нашел Маркхэма беспокойно шагающим взад и вперед по комнате, его шляпа и перчатки были небрежно брошены на стол. Когда я вошел, он остановился и тревожно взглянул на меня. Он был человеком среднего роста, с сединой в волосах, крепкого телосложения, имел вежливые благородные манеры, под которыми скрывалась суровая и грозная сила, дававшая ощущение упорной действенности и неиссякаемых способностей.
– Доброе утро, Ван, – приветствовал он меня с нетерпеливой небрежностью. – Произошло одно сенсационное убийство, очень жестокое и безобразное. – Он поколебался и испытующе взглянул на меня. – Вы помните, о чем мы болтали в тот вечер с Вансом в клубе? В его словах было какое-то дьявольское пророчество. И, помните, я почти обещал взять его с собой при первом же важном событии? Ну так вот, это событие уже произошло. Маргарет Оделл, которую тут прозвали Канарейкой, задушена у себя дома. И из того, что я мог понять по телефону, это похоже на дело рук посетителей ночных клубов. Как насчет того, чтобы поднять этого сибарита с постели? Я сейчас направляюсь на квартиру Оделл.
– Конечно, – согласился я с поспешностью, которая, боюсь, в большей степени обусловливалась чисто эгоистическими мотивами. Канарейка. Нельзя было найти в городе жертвы, чье убийство возбудило бы больше волнения.
Поспешив к двери, я позвал Карри и велел ему немедленно разбудить Ванса.
– Боюсь, сэр… – начал Карри с вежливым поклоном.
– Можете не бояться, – вмешался Маркхэм. – Я беру на себя всю ответственность за то, что бужу его в такое время.
Карри почувствовал важность положения и удалился. Через минуту Ванс в шелковом кимоно и сандалиях появился в дверях комнаты.
– Господи помилуй, – приветствовал он нас, с изумлением глядя на часы. – Вы что же, ребята, еще не ложились?
Он неторопливо прошел к камину и выбрал из маленькой флорентийской табакерки сигарету с золотым обрезом. Маркхэм прищурился, ему было не до легкомысленной болтовни.
– Канарейку убили! – выпалил я.
Ванс сдержался и бросил на меня пристальный взгляд.
– Чью канарейку?
– Маргарет Оделл нашли задушенной сегодня утром, – резко вмешался Маркхэм. – Если вы, закутанный в свою благоухающую вату, слышали о ней, то можете себе представить значение этого убийства. Я сам собираюсь заняться этими «следами на снегу», если хотите ехать со мной, как говорили в тот вечер, то вам надо поторопиться.
Ванс смял сигарету.
– Маргарет Оделл, да? Белокурая бестия с Бродвея. Очень прискорбно. – Несмотря на его кажущееся безразличие, я видел, что он был заинтересован. – Подлые враги законности и порядка опять досаждают вам, старина. Чертовски неделикатно с их стороны. Извините меня – я должен одеться приличествующим событию образом. – Он исчез в дверях спальни. Маркхэм достал длинную сигару и решительно приготовился закурить ее, а я вернулся в библиотеку, чтобы убрать бумаги, над которыми работал. Меньше чем через десять минут Ванс появился совершенно одетым.
– Bien, mon vieux, – весело сказал он, когда Карри подал ему шляпу, перчатки и трость. – Allons [3].
Мы проехали по Мэдисон-авеню, свернули в Центральный парк и вышли у начала 71-й улицы. Квартира Маргарет Оделл находилась на 71-й улице, 184, и мы не смогли бы добраться до дома без помощи дежурного полисмена, который расчистил для нас проход в толпе, собравшейся на месте происшествия, как только туда прибыла полиция.
Фезерджил, помощник прокурора, ждал в главном холле прибытия своего начальника.
– Это ужасно, сэр, – жалобно сказал он. – Скверное это дело. Да еще в такое время.
Он озабоченно пожал плечами.
– Оно может скоро кончиться, – сказал Маркхэм, пожимая ему руку. – Как идут дела? Сержант Хэс звонил мне сразу после вашего прибытия и сказал, что, на первый взгляд, случай трудноватый.
– Трудноватый, – мрачно повторил Фезерджил. – Он совершенно неразрешимый. Хэс вертится, как турбина. Кстати, его отозвали от дела Бойля, чтобы он мог целиком отдать свой талант этому новому сюрпризу. Десять минут назад приехал инспектор Моран и приказал ему официально.
– Ну что ж, Хэс хороший парень, – заявил Маркхэм. – Мы распутаем это дело… Где эта квартира?
Фезерджил указал на дверь в глубине главного холла.
– Вот, сэр, – объявил он. – А теперь я побегу. Мне нужно выспаться. Желаю удачи.
И он вышел на улицу.
Тут необходимо хотя бы в самых сжатых словах описать дом, потому что своеобразное положение помещения сыграло большую роль в решении неразрешимой на вид загадки убийства.
Четырехэтажный дом, который был сначала особняком, впоследствии был переделан внутри и снаружи, и владельцы стали сдавать внаем прекрасные отдельные квартиры. На каждом этаже было, кажется, по три или четыре квартиры, но верхние нас не интересуют. Местом преступления был первый этаж, на нем находились три квартиры и кабинет зубного врача.
Главный вход в здание был прямо с улицы и вел в просторный холл. В глубине этого холла, напротив главного входа, находилась дверь квартиры Оделл – квартиры № 3. Справа от главного холла на верхние этажи поднималась лестница, а прямо под лестницей, тоже на правой стороне, находилась небольшая приемная, или гостиная, с круглой аркой вместо двери. Напротив лестницы, в большой нише, стоял распределительный щит телефонной станции. Лифта не было. Важной деталью в устройстве нижнего этажа был небольшой проход в глубине главного холла вдоль передней стены квартиры Оделл, кончавшийся дверью во двор. Двор соединялся с улицей узеньким проходом шириной в четыре фута.
На прилагающемся чертеже легко рассмотреть и понять устройство нижнего этажа, неплохо, если читатель запомнит его, так как я сомневаюсь, чтобы когда-нибудь раньше такой ясный архитектурный замысел играл столь важную роль в раскрытии преступной тайны, сама его простота, легкость его изучения и отсутствие всяких ухищрений служили для тех, кто расследовал дело, удручающим свидетельством того, что загадка угрожала остаться неразрешенной.
Как только Маркхэм вошел в то утро в квартиру Оделл, сержант Хэс выступил вперед и протянул руку. Выражение облегчения промелькнуло на его широком, полном задора лице, и было ясно, что в его отношении к этому делу не было ни враждебности, ни духа соперничества, которые всегда существовали между отделом розыска и прокуратурой.
– Рад, что вы приехали, сэр, – сказал он. Затем он повернулся к Вансу с сердечной улыбкой и протянул ему руку.
– Так, сыщик-любитель снова с нами. – В его голосе слышалась дружелюбная насмешка.
– Совершенно верно, – промурлыкал Ванс. – Как работает ваша индукционная катушка в это прелестное сентябрьское утро, сержант?
– Все в порядке.
Тут лицо Хэса внезапно помрачнело и он повернулся к Маркхэму.
– Скверное это дело, сэр. Какого черта они выбрали Канарейку для своей грязной работы? На Бродвее полно всяких Дженни, которые могли бы улетучиться со сцены и не вызвать ни минуты переполоха по этому поводу, но они должны были обязательно пристукнуть царицу Савскую.
В то время как он говорил, Уильям М. Моран, старший офицер из бюро розыска, вошел в маленькую переднюю и пожал всем руки. Хотя он встречался со мной и с Вансом всего один раз, да и то случайно, он помнил нас обоих и учтиво обратился к нам по именам.
– Очень хорошо, что вы приехали, – сказал он Маркхэму своим мягким, хорошо поставленным голосом. – Сержант Хэс даст вам предварительную информацию, какую вы сочтете необходимым услышать. Я сам еще блуждаю в потемках: я только что сюда прибыл.
– Много же я вам могу сообщить, – проворчал Хэс, провожая нас в гостиную.
Квартира Маргарет Оделл состояла из двух довольно больших комнат, соединявшихся широкой дверью с аркой, завешенной тяжелыми дамасскими портьерами. Дверь из главного холла вела в маленькую переднюю длиной около восьми футов и четырех шириной, с двойными дверями венецианского стекла, открывавшимися в большую гостиную. Другого входа в квартиру не было, и в спальню можно было пройти только через арку из гостиной.
В гостиной стояла большая тахта, покрытая куском парчи и повернутая к камину, а за ней узкий длинный стол из розового дерева с инкрустацией. На противоположной стене, между передней и дверью в спальню, висело огромное зеркало в стиле Марии-Антуанетты, под которым стоял столик из красного дерева на гнутых ножках. За аркой возле большого окна помещался стенвеевский рояль, прекрасно отделанный орнаментом эпохи Людовика XV. В углу направо от камина, стоял письменный столик на витых ножках, и корзина для бумаг. Налево от камина стояло прелестнейшее булевское бюро, какое я только когда-нибудь видел. Несколько прекрасных репродукций Буше, Фрагонара и Ватто висело на стенах. В спальне находился комод, туалетный стол и несколько позолоченных стульев. Вся квартира, казалось, соответствовала беспечному и легкомысленному существу, каким была Канарейка.
Когда мы вошли из передней в гостиную и огляделись, нашим глазам предстало зрелище ужасного разгрома. Казалось, кто-то в безумной спешке перевернул всю квартиру вверх дном.
– Не очень-то чисто они обделали это дело, – сказал инспектор Моран.
– Надо сказать спасибо, что они не воспользовались динамитом, – едко сказал Хэс.
Но не общий беспорядок приковал к себе наше внимание. Как только мы вошли, наши взгляды сейчас же притянуло тело девушки, которое находилось в неестественном полулежачем положении в углу тахты, ближайшем к нам. Ее голова была как бы силой запрокинута назад, а распустившиеся волосы спадали на обнаженное плечо застывшим водопадом расплавленного золота. Черты ее лица были сильно искажены, а само лицо совершенно потеряло окраску, глаза смотрели прямо перед собой мертвым взглядом, рот был открыт, губы втянуты внутрь. На шее по обеим сторонам горлового хряща виднелись ужасные темные синяки. Она была одета в легкое вечернее платье из черных кружев на кремовом шифоновом чехле, а через валик тахты была перекинута вечерняя накидка, отделанная горностаем.
Было очевидно, что она тщательно боролась с тем, кто ее задушил. Кроме ее растрепанных волос, об этом говорили полуоторванный рукав платья и разорванное на груди великолепное кружево. Маленький корсаж из искусственных орхидей оторвался от лифа и смятый лежал у нее на коленях. Одна атласная туфелька соскочила с ноги, а ее правое колено было повернуто внутрь, как будто она хотела, опираясь на тахту, вырваться из рук убийцы, сжимающих ее горло. Пальцы рук были скрючены и оставались так, без сомнения, с момента смерти.
Из оцепенения ужаса, в который привел нас вид этого тела, вывел деловитый голос Хэса.
– Понимаете, м-р Маркхэм, она явно сидела в углу этой кушетки, когда кто-то внезапно схватил ее сзади.
Маркхэм кивнул.
– Надо было быть очень сильным человеком, чтобы задушить ее так легко.
– Это верно, – согласился Хэс.
Он нагнулся и показал на пальцы девушки, покрытые ссадинами.
– Они и кольца содрали с нее, притом очень неосторожно. – Затем он показал на разорванную платиновую цепочку, усеянную крошечными жемчужинками, которая свисала с ее плеча. – И сорвали что-то у нее с шеи, разорвав при этом цепочку. Они ничего не пропустили и времени даром не теряли. Благородная джентльменская работа. Чисто и красиво.
– Где медицинский эксперт? – спросил Маркхэм.
– Сейчас придет, сообщил ему Хэс. – Дока Доремуса невозможно никуда вытащить, пока он не позавтракает.
– Он может обнаружить что-нибудь еще, чего не видим мы.
– Для меня с избытком достаточно того, что я вижу, – заявил Хэс. – Вы только взгляните на эту квартиру. Здесь не было бы хуже после канзасского циклона.
Мы отвернулись от угнетающего зрелища мертвой девушки и двинулись на середину комнаты.
– Пожалуйста, не дотрагивайтесь ни до чего, м-р Маркхэм, – предупредил Хэс, – я послал за экспертами по отпечаткам пальцев, они будут с минуты на минуту.
Ванс взглянул на него с насмешливо преувеличенным изумлением.
– Отпечатки пальцев. Не хотите ли вы сказать… Как, в самом деле? Восхитительно! Нет, вы только вообразите себе простачка, оставившего здесь отпечатки пальцев, чтобы их могли обнаружить.
– Не все мошенники умны, м-р Ванс, – воинственно возразил Хэс.
– О господи, конечно, нет. Иначе они никогда не попадали бы за решетку. Но помимо всего прочего, сержант, даже настоящие отпечатки пальцев могут означать, что тот, кто их оставил, болтался здесь без злого умысла в то или иное время.
– Может быть и так, – неохотно уступил Хэс. – Но должен вам сказать, что если я найду хорошие отпечатки пальцев, то нелегко будет выпутаться той птичке, которая их оставила.
Ванса, казалось, потрясло это.
– Вы положительно пугаете меня, сержант. Отныне я делаю рукавицы непременной принадлежностью моего туалета. Я, знаете ли, всегда хватаюсь за мебель и за чайные чашки, и за всякие безделушки в гостях.
В этом месте Маркхэм перебил его и предложил осмотреть комнату до прибытия медицинского эксперта.
– Они ничего не прибавили к обычному методу, – заявил Хэс. – Убили девушку и оставили все на виду.
Обе комнаты были совершенно разгромлены. Одежда и разные вещи были разбросаны по полу. Дверцы обоих шкафов были (в каждой комнате было по шкафу) распахнуты, их, судя по хаосу в шкафу спальни, торопливо осматривали, но шкаф в гостиной, в котором хранились вещи не первой необходимости, казалось, был нетронут. Содержимое ящиков туалетного стола и комода было частью вывалено на пол, белье с постели стянуто и матрас перевернут. Два стула и маленький столик были перевернуты, несколько ваз разбито, как будто в них что-то искали, а потом швырнули на пол в гневном разочаровании. Разбито было и зеркало Марии Антуанетты. Ящики письменного стола были пусты, а их содержимое валялось беспорядочной грудой на полу. Дверцы булевского бюро широко распахнуты и внутри него все было в страшном беспорядке. Бронзовая с фарфоровой отделкой лампа, стоявшая на краю стола из розового дерева, была опрокинута и лежала на столе, а ее атласный абажур разорван об острый край серебряной бонбоньерки.
Два предмета среди общего беспорядка привлекли к себе мое внимание – черная металлическая шкатулка для хранения документов, канцелярских принадлежностей, какую можно купить в любом магазине, и большой ларчик для драгоценностей из тонкой стали, с круглым вставным замком. Последнему из этих предметов суждено сыграть роковую роль в дальнейшем расследовании.
Шкатулка для документов, совершенно пустая, находилась на столе с опрокинутой лампой. Ее крышка была откинута, ключ торчал в замке.
Среди полного беспорядка, царившего в комнате, один этот предмет указывал на спокойные и неторопливые по отношению к нему действия погромщика. Ларец для драгоценностей, наоборот, был безжалостно исковеркан. Он лежал на туалетном столе в спальне, потерявший всякую форму, взломанный со страшным усилием при помощи какого-то рычага, и рядом с ним валялась железная кочерга с медной ручкой, которую, очевидно, принесли из гостиной и использовали в качестве отмычки.
Ванс рассеянно посматривал по сторонам, пока мы обходили комнаты, но у туалетного стола встал как вкопанный. Вынув свой монокль, он тщательно обследовал его и склонился над взломанным ларчиком. Хэс, прищурившись, наблюдал за Вансом, нагнувшимся к туалетному столу.
– В высшей степени необычно, – пробормотал Ванс, постукивая по краю крышки своим золотым карандашиком. – Что вы об этом думаете, сержант?
– Что вы имеете в виду? – спросил в свою очередь Хэс. – Что у вас на уме?
– О, больше чем вы можете себе представить, – мимоходом отозвался Ванс. – Но в данный момент я развлекаюсь мыслью о том, что этот стальной ларчик не мог быть взломан совершенно не приспособленной для этого железной кочергой.
Хэс одобрительно кивнул.
– Значит, вы это тоже заметили? И вы абсолютно правы. Эта кочерга могла немного покалечить ящик, но справиться с замком ей не под силу.
Он повернулся к инспектору Морану.
– Этот сюрприз я приготовил для «профессора» Бреннера – пусть выяснит… если сможет. Мне кажется, что взломщик – профессионал высокого класса. Это сделал не директор воскресной школы.
Ванс некоторое время продолжал изучать ларец, но обернулся с недовольным и озабоченным видом.
– Ну, скажу я вам, – заметил он, – что-то чертовски странное произошло здесь прошлой ночью.
– О, ничего особенного, – поправил его Хэс. – Это была профессиональная работа, верно, но ничего таинственного в этом нет.
Ванс протер свой монокль и спрятал его.
– Если вы собираетесь работать с таким убеждением, сержант, – беспечно обернулся он к Хэсу, – то я очень боюсь, как бы вы не сели на мель. Дай бог, чтобы милосердное провидение благополучно вынесло вас на берег.
ГЛАВА 4
– Доброе утро, Ван, – приветствовал он меня с нетерпеливой небрежностью. – Произошло одно сенсационное убийство, очень жестокое и безобразное. – Он поколебался и испытующе взглянул на меня. – Вы помните, о чем мы болтали в тот вечер с Вансом в клубе? В его словах было какое-то дьявольское пророчество. И, помните, я почти обещал взять его с собой при первом же важном событии? Ну так вот, это событие уже произошло. Маргарет Оделл, которую тут прозвали Канарейкой, задушена у себя дома. И из того, что я мог понять по телефону, это похоже на дело рук посетителей ночных клубов. Как насчет того, чтобы поднять этого сибарита с постели? Я сейчас направляюсь на квартиру Оделл.
– Конечно, – согласился я с поспешностью, которая, боюсь, в большей степени обусловливалась чисто эгоистическими мотивами. Канарейка. Нельзя было найти в городе жертвы, чье убийство возбудило бы больше волнения.
Поспешив к двери, я позвал Карри и велел ему немедленно разбудить Ванса.
– Боюсь, сэр… – начал Карри с вежливым поклоном.
– Можете не бояться, – вмешался Маркхэм. – Я беру на себя всю ответственность за то, что бужу его в такое время.
Карри почувствовал важность положения и удалился. Через минуту Ванс в шелковом кимоно и сандалиях появился в дверях комнаты.
– Господи помилуй, – приветствовал он нас, с изумлением глядя на часы. – Вы что же, ребята, еще не ложились?
Он неторопливо прошел к камину и выбрал из маленькой флорентийской табакерки сигарету с золотым обрезом. Маркхэм прищурился, ему было не до легкомысленной болтовни.
– Канарейку убили! – выпалил я.
Ванс сдержался и бросил на меня пристальный взгляд.
– Чью канарейку?
– Маргарет Оделл нашли задушенной сегодня утром, – резко вмешался Маркхэм. – Если вы, закутанный в свою благоухающую вату, слышали о ней, то можете себе представить значение этого убийства. Я сам собираюсь заняться этими «следами на снегу», если хотите ехать со мной, как говорили в тот вечер, то вам надо поторопиться.
Ванс смял сигарету.
– Маргарет Оделл, да? Белокурая бестия с Бродвея. Очень прискорбно. – Несмотря на его кажущееся безразличие, я видел, что он был заинтересован. – Подлые враги законности и порядка опять досаждают вам, старина. Чертовски неделикатно с их стороны. Извините меня – я должен одеться приличествующим событию образом. – Он исчез в дверях спальни. Маркхэм достал длинную сигару и решительно приготовился закурить ее, а я вернулся в библиотеку, чтобы убрать бумаги, над которыми работал. Меньше чем через десять минут Ванс появился совершенно одетым.
– Bien, mon vieux, – весело сказал он, когда Карри подал ему шляпу, перчатки и трость. – Allons [3].
Мы проехали по Мэдисон-авеню, свернули в Центральный парк и вышли у начала 71-й улицы. Квартира Маргарет Оделл находилась на 71-й улице, 184, и мы не смогли бы добраться до дома без помощи дежурного полисмена, который расчистил для нас проход в толпе, собравшейся на месте происшествия, как только туда прибыла полиция.
Фезерджил, помощник прокурора, ждал в главном холле прибытия своего начальника.
– Это ужасно, сэр, – жалобно сказал он. – Скверное это дело. Да еще в такое время.
Он озабоченно пожал плечами.
– Оно может скоро кончиться, – сказал Маркхэм, пожимая ему руку. – Как идут дела? Сержант Хэс звонил мне сразу после вашего прибытия и сказал, что, на первый взгляд, случай трудноватый.
– Трудноватый, – мрачно повторил Фезерджил. – Он совершенно неразрешимый. Хэс вертится, как турбина. Кстати, его отозвали от дела Бойля, чтобы он мог целиком отдать свой талант этому новому сюрпризу. Десять минут назад приехал инспектор Моран и приказал ему официально.
– Ну что ж, Хэс хороший парень, – заявил Маркхэм. – Мы распутаем это дело… Где эта квартира?
Фезерджил указал на дверь в глубине главного холла.
– Вот, сэр, – объявил он. – А теперь я побегу. Мне нужно выспаться. Желаю удачи.
И он вышел на улицу.
Тут необходимо хотя бы в самых сжатых словах описать дом, потому что своеобразное положение помещения сыграло большую роль в решении неразрешимой на вид загадки убийства.
Четырехэтажный дом, который был сначала особняком, впоследствии был переделан внутри и снаружи, и владельцы стали сдавать внаем прекрасные отдельные квартиры. На каждом этаже было, кажется, по три или четыре квартиры, но верхние нас не интересуют. Местом преступления был первый этаж, на нем находились три квартиры и кабинет зубного врача.
Главный вход в здание был прямо с улицы и вел в просторный холл. В глубине этого холла, напротив главного входа, находилась дверь квартиры Оделл – квартиры № 3. Справа от главного холла на верхние этажи поднималась лестница, а прямо под лестницей, тоже на правой стороне, находилась небольшая приемная, или гостиная, с круглой аркой вместо двери. Напротив лестницы, в большой нише, стоял распределительный щит телефонной станции. Лифта не было. Важной деталью в устройстве нижнего этажа был небольшой проход в глубине главного холла вдоль передней стены квартиры Оделл, кончавшийся дверью во двор. Двор соединялся с улицей узеньким проходом шириной в четыре фута.
На прилагающемся чертеже легко рассмотреть и понять устройство нижнего этажа, неплохо, если читатель запомнит его, так как я сомневаюсь, чтобы когда-нибудь раньше такой ясный архитектурный замысел играл столь важную роль в раскрытии преступной тайны, сама его простота, легкость его изучения и отсутствие всяких ухищрений служили для тех, кто расследовал дело, удручающим свидетельством того, что загадка угрожала остаться неразрешенной.
Как только Маркхэм вошел в то утро в квартиру Оделл, сержант Хэс выступил вперед и протянул руку. Выражение облегчения промелькнуло на его широком, полном задора лице, и было ясно, что в его отношении к этому делу не было ни враждебности, ни духа соперничества, которые всегда существовали между отделом розыска и прокуратурой.
– Рад, что вы приехали, сэр, – сказал он. Затем он повернулся к Вансу с сердечной улыбкой и протянул ему руку.
– Так, сыщик-любитель снова с нами. – В его голосе слышалась дружелюбная насмешка.
– Совершенно верно, – промурлыкал Ванс. – Как работает ваша индукционная катушка в это прелестное сентябрьское утро, сержант?
– Все в порядке.
Тут лицо Хэса внезапно помрачнело и он повернулся к Маркхэму.
– Скверное это дело, сэр. Какого черта они выбрали Канарейку для своей грязной работы? На Бродвее полно всяких Дженни, которые могли бы улетучиться со сцены и не вызвать ни минуты переполоха по этому поводу, но они должны были обязательно пристукнуть царицу Савскую.
В то время как он говорил, Уильям М. Моран, старший офицер из бюро розыска, вошел в маленькую переднюю и пожал всем руки. Хотя он встречался со мной и с Вансом всего один раз, да и то случайно, он помнил нас обоих и учтиво обратился к нам по именам.
– Очень хорошо, что вы приехали, – сказал он Маркхэму своим мягким, хорошо поставленным голосом. – Сержант Хэс даст вам предварительную информацию, какую вы сочтете необходимым услышать. Я сам еще блуждаю в потемках: я только что сюда прибыл.
– Много же я вам могу сообщить, – проворчал Хэс, провожая нас в гостиную.
Квартира Маргарет Оделл состояла из двух довольно больших комнат, соединявшихся широкой дверью с аркой, завешенной тяжелыми дамасскими портьерами. Дверь из главного холла вела в маленькую переднюю длиной около восьми футов и четырех шириной, с двойными дверями венецианского стекла, открывавшимися в большую гостиную. Другого входа в квартиру не было, и в спальню можно было пройти только через арку из гостиной.
В гостиной стояла большая тахта, покрытая куском парчи и повернутая к камину, а за ней узкий длинный стол из розового дерева с инкрустацией. На противоположной стене, между передней и дверью в спальню, висело огромное зеркало в стиле Марии-Антуанетты, под которым стоял столик из красного дерева на гнутых ножках. За аркой возле большого окна помещался стенвеевский рояль, прекрасно отделанный орнаментом эпохи Людовика XV. В углу направо от камина, стоял письменный столик на витых ножках, и корзина для бумаг. Налево от камина стояло прелестнейшее булевское бюро, какое я только когда-нибудь видел. Несколько прекрасных репродукций Буше, Фрагонара и Ватто висело на стенах. В спальне находился комод, туалетный стол и несколько позолоченных стульев. Вся квартира, казалось, соответствовала беспечному и легкомысленному существу, каким была Канарейка.
Когда мы вошли из передней в гостиную и огляделись, нашим глазам предстало зрелище ужасного разгрома. Казалось, кто-то в безумной спешке перевернул всю квартиру вверх дном.
– Не очень-то чисто они обделали это дело, – сказал инспектор Моран.
– Надо сказать спасибо, что они не воспользовались динамитом, – едко сказал Хэс.
Но не общий беспорядок приковал к себе наше внимание. Как только мы вошли, наши взгляды сейчас же притянуло тело девушки, которое находилось в неестественном полулежачем положении в углу тахты, ближайшем к нам. Ее голова была как бы силой запрокинута назад, а распустившиеся волосы спадали на обнаженное плечо застывшим водопадом расплавленного золота. Черты ее лица были сильно искажены, а само лицо совершенно потеряло окраску, глаза смотрели прямо перед собой мертвым взглядом, рот был открыт, губы втянуты внутрь. На шее по обеим сторонам горлового хряща виднелись ужасные темные синяки. Она была одета в легкое вечернее платье из черных кружев на кремовом шифоновом чехле, а через валик тахты была перекинута вечерняя накидка, отделанная горностаем.
Было очевидно, что она тщательно боролась с тем, кто ее задушил. Кроме ее растрепанных волос, об этом говорили полуоторванный рукав платья и разорванное на груди великолепное кружево. Маленький корсаж из искусственных орхидей оторвался от лифа и смятый лежал у нее на коленях. Одна атласная туфелька соскочила с ноги, а ее правое колено было повернуто внутрь, как будто она хотела, опираясь на тахту, вырваться из рук убийцы, сжимающих ее горло. Пальцы рук были скрючены и оставались так, без сомнения, с момента смерти.
Из оцепенения ужаса, в который привел нас вид этого тела, вывел деловитый голос Хэса.
– Понимаете, м-р Маркхэм, она явно сидела в углу этой кушетки, когда кто-то внезапно схватил ее сзади.
Маркхэм кивнул.
– Надо было быть очень сильным человеком, чтобы задушить ее так легко.
– Это верно, – согласился Хэс.
Он нагнулся и показал на пальцы девушки, покрытые ссадинами.
– Они и кольца содрали с нее, притом очень неосторожно. – Затем он показал на разорванную платиновую цепочку, усеянную крошечными жемчужинками, которая свисала с ее плеча. – И сорвали что-то у нее с шеи, разорвав при этом цепочку. Они ничего не пропустили и времени даром не теряли. Благородная джентльменская работа. Чисто и красиво.
– Где медицинский эксперт? – спросил Маркхэм.
– Сейчас придет, сообщил ему Хэс. – Дока Доремуса невозможно никуда вытащить, пока он не позавтракает.
– Он может обнаружить что-нибудь еще, чего не видим мы.
– Для меня с избытком достаточно того, что я вижу, – заявил Хэс. – Вы только взгляните на эту квартиру. Здесь не было бы хуже после канзасского циклона.
Мы отвернулись от угнетающего зрелища мертвой девушки и двинулись на середину комнаты.
– Пожалуйста, не дотрагивайтесь ни до чего, м-р Маркхэм, – предупредил Хэс, – я послал за экспертами по отпечаткам пальцев, они будут с минуты на минуту.
Ванс взглянул на него с насмешливо преувеличенным изумлением.
– Отпечатки пальцев. Не хотите ли вы сказать… Как, в самом деле? Восхитительно! Нет, вы только вообразите себе простачка, оставившего здесь отпечатки пальцев, чтобы их могли обнаружить.
– Не все мошенники умны, м-р Ванс, – воинственно возразил Хэс.
– О господи, конечно, нет. Иначе они никогда не попадали бы за решетку. Но помимо всего прочего, сержант, даже настоящие отпечатки пальцев могут означать, что тот, кто их оставил, болтался здесь без злого умысла в то или иное время.
– Может быть и так, – неохотно уступил Хэс. – Но должен вам сказать, что если я найду хорошие отпечатки пальцев, то нелегко будет выпутаться той птичке, которая их оставила.
Ванса, казалось, потрясло это.
– Вы положительно пугаете меня, сержант. Отныне я делаю рукавицы непременной принадлежностью моего туалета. Я, знаете ли, всегда хватаюсь за мебель и за чайные чашки, и за всякие безделушки в гостях.
В этом месте Маркхэм перебил его и предложил осмотреть комнату до прибытия медицинского эксперта.
– Они ничего не прибавили к обычному методу, – заявил Хэс. – Убили девушку и оставили все на виду.
Обе комнаты были совершенно разгромлены. Одежда и разные вещи были разбросаны по полу. Дверцы обоих шкафов были (в каждой комнате было по шкафу) распахнуты, их, судя по хаосу в шкафу спальни, торопливо осматривали, но шкаф в гостиной, в котором хранились вещи не первой необходимости, казалось, был нетронут. Содержимое ящиков туалетного стола и комода было частью вывалено на пол, белье с постели стянуто и матрас перевернут. Два стула и маленький столик были перевернуты, несколько ваз разбито, как будто в них что-то искали, а потом швырнули на пол в гневном разочаровании. Разбито было и зеркало Марии Антуанетты. Ящики письменного стола были пусты, а их содержимое валялось беспорядочной грудой на полу. Дверцы булевского бюро широко распахнуты и внутри него все было в страшном беспорядке. Бронзовая с фарфоровой отделкой лампа, стоявшая на краю стола из розового дерева, была опрокинута и лежала на столе, а ее атласный абажур разорван об острый край серебряной бонбоньерки.
Два предмета среди общего беспорядка привлекли к себе мое внимание – черная металлическая шкатулка для хранения документов, канцелярских принадлежностей, какую можно купить в любом магазине, и большой ларчик для драгоценностей из тонкой стали, с круглым вставным замком. Последнему из этих предметов суждено сыграть роковую роль в дальнейшем расследовании.
Шкатулка для документов, совершенно пустая, находилась на столе с опрокинутой лампой. Ее крышка была откинута, ключ торчал в замке.
Среди полного беспорядка, царившего в комнате, один этот предмет указывал на спокойные и неторопливые по отношению к нему действия погромщика. Ларец для драгоценностей, наоборот, был безжалостно исковеркан. Он лежал на туалетном столе в спальне, потерявший всякую форму, взломанный со страшным усилием при помощи какого-то рычага, и рядом с ним валялась железная кочерга с медной ручкой, которую, очевидно, принесли из гостиной и использовали в качестве отмычки.
Ванс рассеянно посматривал по сторонам, пока мы обходили комнаты, но у туалетного стола встал как вкопанный. Вынув свой монокль, он тщательно обследовал его и склонился над взломанным ларчиком. Хэс, прищурившись, наблюдал за Вансом, нагнувшимся к туалетному столу.
– В высшей степени необычно, – пробормотал Ванс, постукивая по краю крышки своим золотым карандашиком. – Что вы об этом думаете, сержант?
– Что вы имеете в виду? – спросил в свою очередь Хэс. – Что у вас на уме?
– О, больше чем вы можете себе представить, – мимоходом отозвался Ванс. – Но в данный момент я развлекаюсь мыслью о том, что этот стальной ларчик не мог быть взломан совершенно не приспособленной для этого железной кочергой.
Хэс одобрительно кивнул.
– Значит, вы это тоже заметили? И вы абсолютно правы. Эта кочерга могла немного покалечить ящик, но справиться с замком ей не под силу.
Он повернулся к инспектору Морану.
– Этот сюрприз я приготовил для «профессора» Бреннера – пусть выяснит… если сможет. Мне кажется, что взломщик – профессионал высокого класса. Это сделал не директор воскресной школы.
Ванс некоторое время продолжал изучать ларец, но обернулся с недовольным и озабоченным видом.
– Ну, скажу я вам, – заметил он, – что-то чертовски странное произошло здесь прошлой ночью.
– О, ничего особенного, – поправил его Хэс. – Это была профессиональная работа, верно, но ничего таинственного в этом нет.
Ванс протер свой монокль и спрятал его.
– Если вы собираетесь работать с таким убеждением, сержант, – беспечно обернулся он к Хэсу, – то я очень боюсь, как бы вы не сели на мель. Дай бог, чтобы милосердное провидение благополучно вынесло вас на берег.
ГЛАВА 4
ОТПЕЧАТОК РУКИ
(вторник, 11 сентября, 9 ч. 30 мин. утра)
Через несколько минут после того, как мы возвратились в гостиную, приехал доктор Доремус, главный медицинский эксперт, оживленный и энергичный. Сразу вслед за ним появились еще трое людей, один из которых нес объемистую камеру и складной треножник. Это были эксперты по отпечаткам пальцев – капитан Дюбуа и сыщик Беллами и полицейский фотограф Питер Квакенбуш.
– Ну и ну! – воскликнул доктор Доремус. – Весь великий клан в сборе. Большие неприятности, а? Я бы предпочел, чтобы ваши друзья, инспектор, выбирали более подходящие часы для улаживания своих маленьких затруднений. Когда меня рано поднимают, это плохо отражается на моей печени. – Он проворно и деловито пожал всем руки.
– Где же тело? – спросил он, оглядывая комнату. Взгляд его упал на тахту. – Ага. Это дама.
Торопливо подойдя к мертвой девушке, он быстро осмотрел ее, особенно внимательно шею и пальцы рук, потрогал руки и голову, чтобы определить условия, при которых наступила смерть, и, наконец, распрямил ее сведенные члены и положил ее на диванные подушки, приготовив таким образом тело для более подробного исследования.
Все остальные двинулись в спальню, и Хэс пригласил экспертов по отпечаткам пальцев следовать за ним.
– Посмотрите все как следует, – обратился он к ним. – Но обратите особое внимание на этот стальной ларец и на ручку кочерги. Да и шкатулку для документов в той комнате проверьте до низу.
– Ладно, – согласился капитан Дюбуа. – Мы начнем тут, пока док возится в той комнате.
И они с Беллами принялись за работу. Естественно, нас больше всего интересовало то, что делал капитан. Целых пять минут мы следили за тем, как он исследует погнутые стальные стенки ларца и гладкую полированную ручку кочерги. С величайшей осторожностью он придерживал исследуемые предметы за края, и, вставив в глаз стеклышко ювелира, направлял свет своего карманного фонарика на каждый их квадратный дюйм. Наконец он хмуро обернулся к нам.
– Ни одного отпечатка, – объявил он. – Чисто вытерто.
– Так я и знал, – проворчал Хэс. – Ясно, что это была профессиональная работа. – Он повернулся к другому эксперту. – Нашли что-нибудь, Беллами?
– Ничего утешительного, – последовал ответ – Несколько старых запылившихся пятнышек.
– Похоже, что ничего у нас не вышло, – с досадой отметил Хэс. – Хотя я надеюсь кое-что найти в той комнате.
В эту минуту доктор Доремус вошел в спальню, снял с кровати простыню, вернулся к тахте и накрыл тело убитой девушки. Затем он захлопнул свой чемоданчик, нахлобучил шляпу и выступил вперед, всем своим видом показывая, что он очень торопится.
– Простой случай удушения с захватом сзади, – проговорил он, почти не разделяя слов. – Синяки от пальцев на передней части горла. Нападение, должно быть, неожиданное. Быстрая работа. Хотя покойная, очевидно, пыталась сопротивляться.
– Как вы думаете, доктор, как было разорвано ее платье? – спросил Ванс.
– Ах, это. Не могу сказать. Она могла сделать это сама – знаете, бессознательные движения в поисках воздуха.
– Не очень-то вероятно, а?
– Почему бы и нет? Платье разорвано, букет сорван, а тот парень, который ее душил, держал ее за горло обеими руками. Кто еще мог это сделать?
Ванс пожал плечами и закурил сигарету. Хэс, раздраженный его вмешательством, как будто не относящимся к делу, задал следующий вопрос:
– Не могут ли эти следы на пальцах означать, что с нее срывали кольца?
– Возможно. Это свежие ссадины. Кроме того, на левом запястье есть несколько царапин, указывающих на то, что у нее с руки, возможно силой, снимали браслет.
– О'кей, это подходит, – удовлетворенно заметил Хэс. – И похоже, что они сорвали у нее что-то с шеи.
– Вероятно, – согласился безразлично доктор Доремус. – Кусочек цепочки порезал ее около правого плеча.
– А когда это было?
– Девять-десять часов назад. Скажем, около половины двенадцатого… может быть, немного раньше, во всяком случае не позже полуночи. – Он беспокойно покачивался на носках. – Еще что?
Хэс задумался.
– Я думаю, это все, док, – решительно заявил он. – Я сейчас же отвезу тело в морг. Вскрывать будем как можно скорее, когда вы освободитесь.
– Утром вы получите рапорт. – И несмотря на явное желание уехать побыстрее, доктор Доремус прошел в спальню и пожал руки Хэсу, Маркхэму и инспектору Морану, вслед за чем торопливо вышел.
Хэс проводил его до двери, и я слышал, как он велел офицеру, дежурившему снаружи, позвонить в департамент здравоохранения, чтобы за телом прислали санитарную машину.
– Просто восхищен всем этим, – сказал Ванс Маркхэму. – Вы тут из кожи лезете по случаю отбытия в мир иной красотки белокурой и нежной, а этот веселый доктор беспокоится только о своей печени, функции которой нарушены ранним пробуждением.
– Что же тут поделаешь? – вздохнул Маркхэм. – Его-то газеты не пришпоривают как следует… А кстати, почему это вы спрашивали о разорванном платье?
Ванс лениво осматривал кончик своей сигареты.
– Заметьте, – сказал он, – леди была явно захвачена врасплох, потому что, если бы перед этим была борьба, ее не смогли бы схватить сзади, сидящую на тахте. Поэтому ее платье и корсаж, несомненно, были еще целы, когда ее схватили. Несмотря на утверждение вашего лихого Парацельса, непохоже, чтобы она почувствовала, что платье ей сдавило грудь и ей не хватает воздуха: тогда бы она разорвала сам лиф, зацепив его изнутри. Но, если вы заметили – лиф цел, единственно, что было разорвано, это пышная кружевная оборка снаружи, и ее разорвали, сильно потянув сбоку, тогда как, при данных обстоятельствах, она могла бы потянуть ее вниз от себя.
Инспектор Моран слушал внимательно, но Хэс казался нетерпеливым и обеспокоенным; он, очевидно, относился к разорванному платью как к не имеющему значения второстепенному обстоятельству.
– Больше того, – продолжал Ванс, – на ней был корсаж. Если бы она сама сорвала его, когда ее душили, он несомненно упал бы на пол, потому что она ведь яростно сопротивлялась. Мы видели, как изогнулось ее тедо, ее колено было подвернуто, и одна туфля свалилась с ноги. Никакой пучок шелковых цветов не удержался бы при этом у нее на коленях. Даже когда женщина сидит спокойно, то перчатки, сумка, платки, программы и салфетки вечно соскальзывают с колен на пол.
– Но если ваши доводы правильны, – запротестовал Маркхэм, – то кружева могли быть разорваны и корсаж сорван после ее смерти. А я не вижу никакой цели в таком бессмысленном вандализме.
– Я тоже, – вздохнул Ванс, – все это чертовски странно.
Хэс пристально поглядел на него.
– Вы говорите это уже второй раз. Но в этом нет ничего, что можно было бы назвать странным. Тут все ясно. – Он говорил слишком настойчиво, как бы желая убедить самого себя. – Платье могло быть разорвано в любое время, – упорно продолжал он. – А цветы могли запутаться в кружевах юбки, поэтому не упали на пол.
– А как бы вы объяснили взлом ларчика из-под драгоценностей, сержант? – спросил Ванс.
– Ну, этот парень, вероятно, попробовал взломать его кочергой, увидел, что это не пройдет, и воспользовался своей отмычкой.
– Если у него была отмычка, – возразил Ванс, – зачем ему нужно было приносить из гостиной эту дурацкую кочергу и возиться с ней?
Сержант в замешательстве покачал головой.
– Никогда нельзя наверное сказать, почему они поступают так или иначе.
– Ну, вот, – укоризненно сказал Ванс. – В словаре детектива не должно быть места такому слову, как «никогда».
Хэс пристально посмотрел на Ванса. У него опять появились неуловимые сомнения.
– Вам, может быть, еще что-нибудь показалось странным?
– Ну, пожалуй, лампа на столе в той комнате.
Мы стояли около прохода под аркой, соединявшей обе комнаты, и Хэс быстро оглянулся и озадаченно посмотрел на упавшую лампу.
– Я не вижу здесь ничего странного.
– Ее опрокинули? – спросил Ванс.
– Ну, и что же из этого? – Хэс был искренне удивлен. – Почти все в этой проклятой квартире вышиблено со своих мест.
– Ага. Но тому, что трогали ящики комода и отделения письменного стола, и вазы, и стенные шкафы, есть объяснение. Их определенно обыскивали, в них чего-то просто искали. Но эта лампа как-то выпадает из всей картины. Это фальшивая нота. Она стояла на краю стола, противоположном тому, возле которого совершено убийство, по крайней мере, в пяти футах от него. Ее, конечно, не могли опрокинуть во время борьбы. Нет, это ни к чему. Ее требовалось перевернуть не больше, чем разбить вот это прелестное зеркало над столиком с гнутыми ножками. Вот почему это странно.
– Ну и ну! – воскликнул доктор Доремус. – Весь великий клан в сборе. Большие неприятности, а? Я бы предпочел, чтобы ваши друзья, инспектор, выбирали более подходящие часы для улаживания своих маленьких затруднений. Когда меня рано поднимают, это плохо отражается на моей печени. – Он проворно и деловито пожал всем руки.
– Где же тело? – спросил он, оглядывая комнату. Взгляд его упал на тахту. – Ага. Это дама.
Торопливо подойдя к мертвой девушке, он быстро осмотрел ее, особенно внимательно шею и пальцы рук, потрогал руки и голову, чтобы определить условия, при которых наступила смерть, и, наконец, распрямил ее сведенные члены и положил ее на диванные подушки, приготовив таким образом тело для более подробного исследования.
Все остальные двинулись в спальню, и Хэс пригласил экспертов по отпечаткам пальцев следовать за ним.
– Посмотрите все как следует, – обратился он к ним. – Но обратите особое внимание на этот стальной ларец и на ручку кочерги. Да и шкатулку для документов в той комнате проверьте до низу.
– Ладно, – согласился капитан Дюбуа. – Мы начнем тут, пока док возится в той комнате.
И они с Беллами принялись за работу. Естественно, нас больше всего интересовало то, что делал капитан. Целых пять минут мы следили за тем, как он исследует погнутые стальные стенки ларца и гладкую полированную ручку кочерги. С величайшей осторожностью он придерживал исследуемые предметы за края, и, вставив в глаз стеклышко ювелира, направлял свет своего карманного фонарика на каждый их квадратный дюйм. Наконец он хмуро обернулся к нам.
– Ни одного отпечатка, – объявил он. – Чисто вытерто.
– Так я и знал, – проворчал Хэс. – Ясно, что это была профессиональная работа. – Он повернулся к другому эксперту. – Нашли что-нибудь, Беллами?
– Ничего утешительного, – последовал ответ – Несколько старых запылившихся пятнышек.
– Похоже, что ничего у нас не вышло, – с досадой отметил Хэс. – Хотя я надеюсь кое-что найти в той комнате.
В эту минуту доктор Доремус вошел в спальню, снял с кровати простыню, вернулся к тахте и накрыл тело убитой девушки. Затем он захлопнул свой чемоданчик, нахлобучил шляпу и выступил вперед, всем своим видом показывая, что он очень торопится.
– Простой случай удушения с захватом сзади, – проговорил он, почти не разделяя слов. – Синяки от пальцев на передней части горла. Нападение, должно быть, неожиданное. Быстрая работа. Хотя покойная, очевидно, пыталась сопротивляться.
– Как вы думаете, доктор, как было разорвано ее платье? – спросил Ванс.
– Ах, это. Не могу сказать. Она могла сделать это сама – знаете, бессознательные движения в поисках воздуха.
– Не очень-то вероятно, а?
– Почему бы и нет? Платье разорвано, букет сорван, а тот парень, который ее душил, держал ее за горло обеими руками. Кто еще мог это сделать?
Ванс пожал плечами и закурил сигарету. Хэс, раздраженный его вмешательством, как будто не относящимся к делу, задал следующий вопрос:
– Не могут ли эти следы на пальцах означать, что с нее срывали кольца?
– Возможно. Это свежие ссадины. Кроме того, на левом запястье есть несколько царапин, указывающих на то, что у нее с руки, возможно силой, снимали браслет.
– О'кей, это подходит, – удовлетворенно заметил Хэс. – И похоже, что они сорвали у нее что-то с шеи.
– Вероятно, – согласился безразлично доктор Доремус. – Кусочек цепочки порезал ее около правого плеча.
– А когда это было?
– Девять-десять часов назад. Скажем, около половины двенадцатого… может быть, немного раньше, во всяком случае не позже полуночи. – Он беспокойно покачивался на носках. – Еще что?
Хэс задумался.
– Я думаю, это все, док, – решительно заявил он. – Я сейчас же отвезу тело в морг. Вскрывать будем как можно скорее, когда вы освободитесь.
– Утром вы получите рапорт. – И несмотря на явное желание уехать побыстрее, доктор Доремус прошел в спальню и пожал руки Хэсу, Маркхэму и инспектору Морану, вслед за чем торопливо вышел.
Хэс проводил его до двери, и я слышал, как он велел офицеру, дежурившему снаружи, позвонить в департамент здравоохранения, чтобы за телом прислали санитарную машину.
– Просто восхищен всем этим, – сказал Ванс Маркхэму. – Вы тут из кожи лезете по случаю отбытия в мир иной красотки белокурой и нежной, а этот веселый доктор беспокоится только о своей печени, функции которой нарушены ранним пробуждением.
– Что же тут поделаешь? – вздохнул Маркхэм. – Его-то газеты не пришпоривают как следует… А кстати, почему это вы спрашивали о разорванном платье?
Ванс лениво осматривал кончик своей сигареты.
– Заметьте, – сказал он, – леди была явно захвачена врасплох, потому что, если бы перед этим была борьба, ее не смогли бы схватить сзади, сидящую на тахте. Поэтому ее платье и корсаж, несомненно, были еще целы, когда ее схватили. Несмотря на утверждение вашего лихого Парацельса, непохоже, чтобы она почувствовала, что платье ей сдавило грудь и ей не хватает воздуха: тогда бы она разорвала сам лиф, зацепив его изнутри. Но, если вы заметили – лиф цел, единственно, что было разорвано, это пышная кружевная оборка снаружи, и ее разорвали, сильно потянув сбоку, тогда как, при данных обстоятельствах, она могла бы потянуть ее вниз от себя.
Инспектор Моран слушал внимательно, но Хэс казался нетерпеливым и обеспокоенным; он, очевидно, относился к разорванному платью как к не имеющему значения второстепенному обстоятельству.
– Больше того, – продолжал Ванс, – на ней был корсаж. Если бы она сама сорвала его, когда ее душили, он несомненно упал бы на пол, потому что она ведь яростно сопротивлялась. Мы видели, как изогнулось ее тедо, ее колено было подвернуто, и одна туфля свалилась с ноги. Никакой пучок шелковых цветов не удержался бы при этом у нее на коленях. Даже когда женщина сидит спокойно, то перчатки, сумка, платки, программы и салфетки вечно соскальзывают с колен на пол.
– Но если ваши доводы правильны, – запротестовал Маркхэм, – то кружева могли быть разорваны и корсаж сорван после ее смерти. А я не вижу никакой цели в таком бессмысленном вандализме.
– Я тоже, – вздохнул Ванс, – все это чертовски странно.
Хэс пристально поглядел на него.
– Вы говорите это уже второй раз. Но в этом нет ничего, что можно было бы назвать странным. Тут все ясно. – Он говорил слишком настойчиво, как бы желая убедить самого себя. – Платье могло быть разорвано в любое время, – упорно продолжал он. – А цветы могли запутаться в кружевах юбки, поэтому не упали на пол.
– А как бы вы объяснили взлом ларчика из-под драгоценностей, сержант? – спросил Ванс.
– Ну, этот парень, вероятно, попробовал взломать его кочергой, увидел, что это не пройдет, и воспользовался своей отмычкой.
– Если у него была отмычка, – возразил Ванс, – зачем ему нужно было приносить из гостиной эту дурацкую кочергу и возиться с ней?
Сержант в замешательстве покачал головой.
– Никогда нельзя наверное сказать, почему они поступают так или иначе.
– Ну, вот, – укоризненно сказал Ванс. – В словаре детектива не должно быть места такому слову, как «никогда».
Хэс пристально посмотрел на Ванса. У него опять появились неуловимые сомнения.
– Вам, может быть, еще что-нибудь показалось странным?
– Ну, пожалуй, лампа на столе в той комнате.
Мы стояли около прохода под аркой, соединявшей обе комнаты, и Хэс быстро оглянулся и озадаченно посмотрел на упавшую лампу.
– Я не вижу здесь ничего странного.
– Ее опрокинули? – спросил Ванс.
– Ну, и что же из этого? – Хэс был искренне удивлен. – Почти все в этой проклятой квартире вышиблено со своих мест.
– Ага. Но тому, что трогали ящики комода и отделения письменного стола, и вазы, и стенные шкафы, есть объяснение. Их определенно обыскивали, в них чего-то просто искали. Но эта лампа как-то выпадает из всей картины. Это фальшивая нота. Она стояла на краю стола, противоположном тому, возле которого совершено убийство, по крайней мере, в пяти футах от него. Ее, конечно, не могли опрокинуть во время борьбы. Нет, это ни к чему. Ее требовалось перевернуть не больше, чем разбить вот это прелестное зеркало над столиком с гнутыми ножками. Вот почему это странно.