Страница:
— Что-нибудь об изуродованной девушке? — спросил Кроукер, отставив чашку с кофе и закрепив ее специальным колпачком.
— Угадали, — Лиллехаммер потряс в воздухе своими листками. — У нее был мост. Два коренных зуба, вместо выпавших молочных, появиться не пожелали — дантисту пришлось потрудиться.
Лиллехаммер ухмыльнулся — паутинка бледных шрамов обозначилась в уголках рта. Темные облака за стеклами иллюминаторов то сходились, то вновь расходились и хлестали по обшивке самолета, подобно гигантскому конскому хвосту. Уходя от шторма все выше вверх, им даже пришлось глотнуть кислорода над центром Миннесоты, да и сейчас ощущались последствия турбулентности, несмотря на то, что самолет вышел из фронта грозы.
— Зубной врач постарался на славу — наши компьютеры моментально вычислили ее имя: Вирджиния Моррис. Она из тех, кого поставляло ему ФБР. Видимо, его чем-то не устраивал фэбээровский выбор, и он сделал свой.
Легкая тряска не мешала Кроукеру наблюдать за проносившимися над ними облаками.
— Следовательно, она вместе с ним нарушала правила ФПЗС?
— Похоже на то. Это его старая связь. Я разговаривал с федеральными судебными следователями, ведущими это дело, — у них нет информации, что она сотрудничала с его охранниками, — Лиллехаммер покачал головой. — ФПЗС я вычеркнул из числа подозреваемых. Доминик был всегда неисправимым бабником, его брюк не хватало на ту штуку, что была в них.
— Стало быть, он под носом ФПЗС таскал за собой любовницу до самой Миннесоты? Как ему это удалось?
Лиллехаммер пожал плечами.
— Он командовал легионами. Любой из его подчиненных мог оказаться предателем.
Кроукеру надоело разглядывать тучи за иллюминатором.
— Сомневаюсь. Я знаю этих парней. Они привыкли делать свое дело, им нет необходимости лезть в чужие отношения. Зачем брать на себя лишнюю ответственность?
— Есть какие-нибудь соображения?
— Относительно предателей из его внутреннего окружения?
— Разумеется, — вскинул голову Лиллехаммер, — а кто еще мог навести убийцу на след Доминика?
Кроукер покачал головой.
— Вам кажется, что душок исходит от Федеральной программы, я же придерживаюсь иного мнения. Гольдони убили в том доме. А как он там оказался? Его похитили? Сомневаюсь. Он был под постоянным наблюдением. Кроме того, если бы убийца был из внутреннего окружения, то он расправился бы с Гольдони на месте, а не где-то на окраинах Миннесоты. А не кажется ли вам, что он намеренно ускользнул от охранников, торопясь на какое-то рандеву? Пет ничего проще — сказал жене, дескать, пошел за туалетной бумагой или вдруг захотелось телячьей вырезки — и был таков.
— Я допускаю такую возможность, — Лиллехаммер был явно заинтересован. — Но каковы же мотивы его ухода?
— Видимо, какая-то встреча, как я уже сказал. Причем встреча с лицом, пользовавшимся его абсолютным доверием. — Николас взглянул на часы. — А не изменить ли нам план полета? Если мы, скажем, сядем не в Вашингтоне, а в Нью-Йорке, то каково будет наше расчетное время прибытия?
— Сейчас справлюсь у пилотов, — ответил Лиллехаммер, нажимая кнопку интеркома.
Приподняв голову с подушки, она услышала, как Рик мочится в уборной. Было что-то успокаивающее в этом истинно мужском звуке — плеске тугой струи, бьющей по фаянсу унитаза.
— Рик?
Голая фигура показалась в дверях ванной, Рик усмехался.
— Наконец-то проснулась? Прекрасно. Я намерен заказать завтрак.
Жюстина села на край кровати и потянулась. Она видела, какими жадными, затуманенными страстью глазами он смотрит на нее.
— А ты знаешь, какое влияние оказывает этот твой вид на мою индивидуальность?
Жюстина рассмеялась.
— Кажется, твоя индивидуальность приглашает тебя в постель.
Она раскрыла ему свои объятия, он наклонился и, выгнувшись, навис над своей возлюбленной. Глядя снизу вверх ему прямо в глаза, Жюстина спросила:
— А как же завтрак?
— Не знаю, как ты, а я уже не такой голодный, каким был до твоего пробуждения.
Потом, приняв душ и одевшись, они спустились в ресторан. Рик заказал яичницу с беконом, картофель, апельсиновый сок, кофе и тосты. Жюстина не смогла сдержать улыбки — он был до мозга костей американец. Восхищаясь им, проголодавшаяся Жюстина заявила, что будет есть то же самое.
Сок и кофе подали моментально. Рик предпочитал черный кофе. Добавляя в ее чашку сливки и сахар, он спросил:
— Если ты не передумала, то когда сможешь вернуться в Нью-Йорк?
Взглянув на Рика, Жюстина положила ладони на его руку.
— Я не передумала. Когда бы ты хотел, чтобы я вернулась?
— Сегодня же, — ответил Рик, прижимая ее руку к своим губам. — Я ждал слишком долго, чтобы еще продолжать ждать.
Жюстина улыбалась, захваченная его неистовым энтузиазмом.
— Хорошо. Но мне нужен день, чтобы собраться.
— Зачем? Разве здесь есть что-нибудь такое, в чем ты действительно нуждаешься... или хочешь... захватить с собой?
В этот момент подали заказ, и это дало ей некоторое время, чтобы осмыслить его слова. Рик попросил принести еще земляничного джема. Расправляясь с беконом, Жюстина наблюдала, как он намазывает тост маслом и джемом. Наконец она произнесла:
— Я подумала, и мне кажется, здесь нет таких вещей, без которых я не могла бы жить, — она подняла голову. — Я поняла, что ты задумал. Начать все сначала и абсолютно по-новому. — Жюстина доела бекон. — И кажется, мне твоя идея очень нравится.
— Потрясающе. — Он вытер губы. — Пойду и прямо сейчас забронирую места.
Она наблюдала за тем, как он проходит между столиков, расспрашивает метрдотеля, где находится телефон, и не могла оторвать взгляд от его лица. Жюстина представляла себя в Нью-Йорке, замужем за Риком, занимающейся своим прежним делом. Она чувствовала, как в ней начинают струиться жизнетворные соки, — подобного рода ощущений она не испытывала очень давно и не надеялась, что когда-либо испытает их вновь. Она страстно желала вернуться к работе, самоутвердиться, сделать что-нибудь сногсшибательное, проявить себя незаурядной личностью, дабы обрести прежнее самоуважение.
Ход ее мечтаний прервал подошедший официант. В руке он держал радиотелефон.
— Миссис Линнер, — доложил он. — Вас просят к телефону.
Жюстина так и застыла на месте ее охватил ужас — неужели Николасу удалось узнать, через Нанги, например, где она находится. Холодный кусок льда застрял где-то в желудке, не давая возможности вдохнуть.
— Миссис Линнер?
Она кивнула, выдавила подобие улыбки и взяла трубку.
— Слушаю.
— Жюстина, это Нанги.
— Доброе утро, — с облегчением поздоровалась она.
— Тебе уже лучше? Как прошла встреча с Милларом-сан?
— Лучше не придумаешь, — поблагодарила Жюстина. Ей было хорошо известно, какими близкими друзьями являются Нанги и Николас. Однако Нанги не был тандзяном, он не владел той особой энергией, позволяющей читать ее чувства и эмоции, тем более по телефону. — Всегда приятно встретиться со старинным другом, приехавшим из Штатов.
— Очень хорошо себе представляю, — согласился Нанги. — Токио — это сердце Японии, однако я частенько испытываю приступы тоски по дому, по тому месту, где родился. Это вполне естественно.
— Спасибо, Нанги-сан, за вашу заботу.
— Возможно, мы скоро увидимся, — в его голосе звучали грустные нотки. — Мне неизвестно, как долго будет отсутствовать Николас.
— Вы разговаривали с ним? — спросила Жюстина и сразу же пожалела об этом.
— А вы не звонили ему? — в свою очередь спросил Нанги. — Я просил Ито-сан оставить номер его телефона у портье в отеле.
Получала она какое-либо сообщение от этой ненавистной его помощницы или нет? Жюстина не могла вспомнить. Мысли отчаянно кружились в голове. Что бы такое соврать?
— Да, я взяла его номер. Несколько раз пыталась дозвониться, но безуспешно.
— Полагаю, в этом нет ничего удивительного. Мне тоже не удалось до него дозвониться. Будем пытаться еще.
— Да, конечно.
— Звоните мне в любое время, Жюстина-сан.
— Хорошо, Нанги-сан. Еще раз вас благодарю.
С огромным чувством облегчения она отключила связь. Ей вовсе не хотелось ему лгать, однако какой еще у нее был выбор? Положив трубку, Жюстина ощутила, что она вся мокрая от ее пота.
Вернулся Рик, радостная ухмылка освещала его лицо.
— Все улажено, — бросил он, усаживаясь напротив Жюстины. — Мы вылетаем сегодня вечером. Так что у нас достаточно времени, чтобы ты выступила в роли гида и показала своему туристу город.
— Нет, — возразила Жюстина. — Я до смерти устала от Токио. Мы поедем за город, там красиво. В любом случае мне необходимо пригнать машину к дому.
Некоторое время они ели молча, и Жюстина подумала, что давно еда не доставляла ей такого удовольствия.
За кофе и новой порцией тостов с земляничным джемом, заказанной Риком, они рассуждали о новой совместной жизни.
— Где бы ты хотела жить? — спросил Рик. — В Манхэттене или где-нибудь за городской чертой, например на Лонг-Айленде?
Жюстина задумалась.
— Исходя из того, что я слышала о нынешнем Манхэттене, скажу определенно — там я жить не хочу. — На секунду ее глава затуманились. — Но и Лонг-Айленд меня не прельщает.
Слишком много воспоминания о доме на Уэст-Бей Бридж, где они в свое время жили с Николасом.
— А как насчет Коннектикута?
— Прекрасная идея, — согласился Рик, пригубливая кофе. — Один из вице-президентов нашей фирмы живет в Дариене, там изумительные места. — Он усмехнулся, — К тому же не надо будет платить нью-йоркских муниципальных залогов.
— Но ведь ты не собираешься бросать свою квартиру? — Она вдруг вспомнила, что у Рика есть апартаменты на Пятой авеню.
Он отрицательно покачал головой.
— Разумеется, нет. По правде говоря, моя бывшая жена последнее время доводила меня этой квартирой до белого каления — она ей, видите ли, нужна. — Рик вытер губы. — Одному Богу известно, почему ей нравится жить на Манхэттене. В наши дни, чтобы там жить, нужно носить за поясом кольт 45-го калибра. — Он пожал плечами. — В любом случае это значительно облегчит мою жизнь. Я продам ей квартиру и получу изрядную сумму.
— Тебе не жаль расставаться со своим жильем?
Рик рассмеялся.
— Ты шутишь? Я не могу больше ждать. Как только мы прилетим домой, сразу же займемся поиском подходящего дома.
Эти добрые слова так подействовали на Жюстину, что она расплакалась. Домик в Дариене. Америка. Родина. О Боже! Даже не верится, что может быть так хорошо.
Взяв ее руки в свои, Рик перегнулся через стол и нежно поцеловал Жюстину в соленые от слез полуприкрытые веки.
— Твои страдания кончились, — шептал он. — Уверяю тебя в этом. — Их губы сомкнулись, и беззвучный плач Жюстины эхом отозвался у него в груди.
Энтони де Камилло, новоиспеченный крестный отец семейства Гольдони, лежал обнаженный — если не принимать в расчет тоненькую полоску нейлоновых плавок — под гудящей кварцевой лампой. Белые защитные очки из пластмассы и причудливая игра света и тени делали его похожим на дешевого, штампованного из пластика божка — игрушку, которую ньюйоркцы любят цеплять к щиткам своих автомобилей; по крайней мере, так казалось Маргарите.
Раздался звонок таймера, и, как только лампа выключилась, Тони зашевелился на своем ложе. Он приподнялся, сел и снял очки. Уставившись на ее пышные формы, прикрытые облегающей ночной рубашкой, он почувствовал, как начинает твердеть его плоть.
— Удивительное дело, Маргарита, сейчас ты выглядишь лучше, чем десять лет назад. По-моему, я недавно говорил тебе об этом.
— До сегодняшнего дня у тебя не было на то оснований, — заметила Маргарита, приближаясь к нему. Она втирала какой-то увлажняющий крем собственного приготовления в кожу рук.
Тони хмыкнул, моментально отбросив всякие мысли о притворном примирении.
— Тебе ведь известно, что мой брат предупреждал меня: я еще пожалею, что женился не на сицилийке.
— Твой брат — идиот, — спокойно парировала Маргарита.
Тони моментально подался вперед.
— Эй, не смей трогать мою семью! Заткни свою поганую глотку!
— Извини, Тони. — Присев на кровать рядом с ним, она дожидалась, когда он наконец отойдет.
Маргарита испытывала раздвоение личности. Одна ее половинка отчаянно стремилась избавиться от наваждения, связанного с ее похищением, и реабилитировать себя в глазах мужа. Другая же — менее знакомая — часть ее "я" испытывала к нему непреодолимое отвращение, сродни тому, что переполняло ее в тот момент, когда он отправил ее с Франсиной в Вермонт.
— Мы оба прекрасно знаем, что у тебя трудности, — наконец проговорила она. — Семейство Леонфорте хочет распространить свое влияние на Восточное побережье и наложить лапу на единоличные владения Доминика.
— Если я и столкнулся с трудностями, то только из-за твоего долбанного братца, — гневно возразил он. — У него никогда не было доверенных consigliere[19]. Он никогда не доверял своим лейтенантам. Никогда не приближал их к своей персоне. У него был свой Совет. Сейчас же все его тайные рычаги, с помощью которых он управлял многими шишками в Вашингтоне, канули в Лету.
Тони размахивал руками, вычерчивая в воздухе какие-то замысловатые рисунки.
— Святая Мария свидетельница — сколько раз я просил его поделиться со мной этими секретами, во имя нашей же безопасности! Я говорил ему: "Если мне придется занять твое «место, то я должен знать все. Ты же связываешь меня по рукам и ногам».
Он покачал головой, одновременно с гневом и досадой.
— Клянусь, Маргарита, я любил его, как брата. Но он был чертовски упрям. Дом оставил меня в дурацком положении — я уже одурел от этой вони, которая привносится сюда долбанным ветром с Западного побережья от Дрянного Моллюска и всей его братии.
— У тебя есть я, — заметила Маргарита.
— Этот твой ненормальный братец раскрыл тебе все секреты! Гребаная баба! — Он снова замахал руками. — С меня достаточно — я уже насиделся на всех этих встречах с его приближенными, зная, что вы пляшете под одну дудку, и все мною сказанное навязано тобой. Сейчас я вынужден смириться с фактом. Дом выложил тебе все секреты.
Он встал с кровати и принялся одеваться — белая рубашка, темно-серые брюки.
— Пусть катятся все к чертовой матери, — Тони покачал головой. — Этот сукин сын Чезаре Леонфорте все-таки осуществил свою мечту. Он так желал смерти Дома, что, видимо, обращался с этой просьбой к Богу в своих воскресных молитвах. Но я этого так не оставлю. Мне известно — это он нанял того ублюдка, с которым, как ты считаешь, мы не в силах совладать. Я намереваюсь...
— Нам обоим прекрасно известно, что Чезаре тебя и в грош не ставит. Не обольщайся на тот счет, что ты стал главой клана.
Тони вдевал ремень в петли брюк и не сводил с жены взгляда.
— Послушай, детка. Я должен тебе кое-что сказать. Мне понятны твои переживания — особенно после того как фэбээровцы вывезли и спрятали где-то на одной из своих баз вдову и детей Дома. Разумеется, им было бы тяжело участвовать в похоронах, да и всем нам пришлось не сладко — делать вид, что в гробу, будь он проклят, который мы вчера предали земле, лежит действительно тело, а не какая-то его часть.
Маргарита ждала, упомянет ли он имя Роберта, даже заключила сама с собой пари, что этого не произойдет... и выиграла.
— Христос свидетель, после твоего Таинственного Турне в Никуда ты совершенно изменилась.
— Несомненно.
— Нет, — покачал головой Тони с отсутствующим видом итальянского бродяги. — Ты меня не поняла. Ты стала совершенно иной. Той Маргариты Гольдони, на которой я когда-то женился, кажется, уже больше не существует.
— У тебя чересчур разыгралось воображение, — сказала Маргарита, а у самой в ушах прозвучал знакомый голос: "Что же еще я тебе дал, Маргарита? Сейчас ты познала, что у тебя есть сила воли... сделать все, что пожелаешь.
Маргарита вздрогнула, но уже не столько от страха, сколько от неприязни к мужу.
— Ты так думаешь? Кажется, до этих событий тебе вполне хватало твоего бизнеса?
— Бизнес есть бизнес, Тони. И мой успех доказал, что у меня есть голова на плечах.
Тони фыркнул.
— Нет только печки, где выпекают булочки.
Из глаз Маргариты хлынула слезы.
— Подонок! Бьешь в больное место. Три выкидыша ради того, чтобы подарить тебе долгожданного сына. В чем здесь моя вина? Последний раз я была при смерти.
Тони покачал головой.
— Возможно, это связано с физиологией, — резюмировал он, — а возможно, и с психикой. Ведь ты никогда не хотела связывать себя детьми. Посмотри на нашу дочь. Разве она тебя остановила? Когда она была еще малышкой, ты хоть раз задумалась над тем, что ей нужно постоянное общение с матерью?
— А ты задумывался над тем, что отцу не мешало бы приходить домой вовремя и тоже заниматься ребенком?
— Это совершенно разные вещи, — вскричал Тони. — Я работал до рези в яйцах ради того, чтобы мы купили собственный дом и я не чувствовал бы себя должником твоего брата. И чем все это кончилось? Жизнью в его поместье, будь оно проклято, с дочерью, не знающей, как следует должным образом приветствовать отца.
— Нетрудно понять. Твой статус мужчины дает тебе основания игнорировать семью, не так ли?
— Этого бы разговора не было, — простонал он, — будь у меня жена, чувствующая ответственность перед собственным ребенком! И понимающая, что значит быть матерью!
— Боже Всемилостивый! Как я устала от тебя и твоих придирок.
Бросив на жену свирепый, в сицилийской манере взгляд. Тони буркнул:
— В таком случае убирайся вон.
Маргарита, уронив голову, расплакалась.
— Возьму да уйду.
— Долбанная кошелка, набитая дерьмом!
Маргарита побледнела и вскинула голову.
— Не смей со мной так разговаривать! В таком тоне ты не говоришь даже со своими прихвостнями!
— Потому что они мужчины, а не долбанные бабы!
Ее взметнувшуюся для пощечины руку Тони без труда отвел в сторону и больно припечатал Маргариту к стене. Очень больно. К этому ей было не привыкать.
Кипя от гнева, Тони начал вытаскивать из петель брючный ремень.
— Мне кажется, что необходимо довести все происходящее до логического конца. Слишком давно я не преподавал тебе уроков.
На последнем слове он осекся — направленный в живот ствол револьвера 45-го калибра успокоит любого.
— Вас, чертовых сицилийцев, можно угомонить только одним, — бросила Маргарита, поднимаясь с кровати.
— Маргарита!..
— Я умею им пользоваться: если ты считаешь иначе, то это будет твоя последняя ошибка.
Что она ощутила в тот момент? Ярость? Нет, подобного рода чувства приходили к ней и прежде, но она подавляла их в душе, загоняла их внутрь себя подобно тому, как загоняют джинна в бутылку. Что же теперь? Маргарита чувствовала неведомую доселе, наросшую над гневом и страхом стальную корку — силу воли, способную вырвать ее из водоворота кошмаров ее прежней жизни, и она цеплялась за это новое ощущение, как утопающий за соломинку.
Едва различимый голос нашептывал ей: «Я ведь так долго... как бы сказать?.. Жила в страхе. В страхе перед тобой. Страхе. Я боялась вымолвить слово. Ты бил меня, а я, закусив губу, молчала. Даже брату ничего не говорила. Все потому, что жила в страхе».
Маргарита вделала шаг вперед, и Тони попятился назад.
— Послушай, детка. Остынь. У тебя был жуткий стресс после смерти брата, а потом этот неизвестно кто...
— И ни единого доброго слова, когда я вернулась с дочерью на руках, ни намека на сочувствие. В твоих глазах была только ненависть. Тони. Ты думал... впрочем, нет, ты был уверен, что он изнасиловал меня. Ты смотрел на меня, как на вывалявшуюся в грязи. Потому что я была с ним. У тебя было такое выражение лица, о Господи, не знаю, как выразить словами, но во мне все застыло, и я чувствовала себя подобно...
— Детка...
Тони попытался приблизиться к ней, но Маргарита угрожающе повела стволом. Дистанция, разделявшая их, не давала возможности Тони применить мужскую силу. Кроме того, его пугал какой-то непонятный блеск в ее глазах.
— Маргарита, ты сказала свое слово. Почему бы не убрать теперь эту штуку... пока никто не пострадал.
— Нет, Тони. И довольно «деток», довольно издевательств и побоев. С этим покончено, раз и навсегда. Отныне будет новый порядок. У сегодняшней Маргариты хватит сил убить тебя. Я смогу нажать на курок — дай мне только повод, и мой палец не дрогнет. Вот так я изменилась — обрела силу... нет, вернее сказать, вернула ее себе. И, Бог мне в помощь, вновь стала уважать себя.
Тони облизал пересохшие губы, блеск его глаз от ствола револьвера отражался на ее лице.
— Давай поговорим нормально. Ты, видимо, не совсем понимаешь, что здесь произошло за последние несколько дней. Конечно, ты беспокоилась за ребенка. И это убийство Дома...
— Послушай, ублюдок, мне прекрасно известно, что здесь произошло — и с Домиником, и с Франсиной, и со мной. В неведении пребываешь лишь только ты.
— Я понимаю, что всех нас оскорбили. Мой дом... мою семью...
Маргарита приложила пальцы к виску, и ее глаза сверкнули:
— Теперь я все поняла. Плевать ты хотел на Франсину, моего брата и меня. Все упирается в тебя, долбанного ишака! Тебя заботит то, что он сделал с тобой.
Сказав это, Маргарита ощутила, что ее уста произносят не собственные слова, а слова покойного брата. Одна ее половинка не верила в это, другая же, как в волшебной сказке, перенеслась в воспоминания: вот он, Доминик, живой, приставил дуло пистолета ко лбу Рича Купера, ее делового партнера. Когда-то Маргарита хотела расширить компанию «Серениссима», ее собственное детище, и выйти на мировой косметический рынок, однако Рич посчитал это рискованным предприятием. Доминик полдня убеждал ее в необходимости этого шага, тот не желал ничего слушать, и тогда Доминик прибег к последнему аргументу. Позже, уже с подписанным контрактом во внутреннем кармане пиджака, он пояснил ей:
— Видишь ли, Маргарита, существует средство, которым можно убедить любого мужчину.
И вот сейчас, глядя на своего мужа, уважительно глядящего на револьвер в ее уверенной руке, она убеждалась в справедливости слов своего брата.
— Зеркало? — переспросила Челеста, когда они выскочили на набережную.
— Да, именно. Место, где бы мы могли незамеченными наблюдать за нашим преследователем.
Челеста улыбнулась.
— Мне кажется, я знаю такое место.
Челеста подхватила его под руку и вывела на Понте-делла-Паглиа, Соломенный мост, где века назад разгружали солому, затем они оказались на мосту Вздохов, под которым узники дожей гнили и умирали в темницах. Затем, через sottoportego, арочный мост, они нырнули в подземный переход и вышли во двор с каменным храмом не совсем в венецианском стиле, окруженным вспомогательными постройками.
— Это женский монастырь Святого Захария, — пояснила Челеста, когда они миновали единственную калитку, ведущую к храму. — Эта обитель имеет давнюю историю, — продолжила Челеста. — Здешние сестры — так уж исторически повелось — вышивали церемониальные головные уборы для дожей.
Свернув направо, они почти бегом пересекли небольшую площадку и выскочили на скрюченную, подобно спине древней старухе, улочку.
— Начиная с девятого века Царствующие дожи совершали раз от раза сюда паломничества — отслужить вечерню.
Истертые ступеньки привели их вниз — там расстилался широкий настил. Справа — склады и свалки, слева — стальная ограда, а за ней канал с двумя крохотными каменными мостами.
— Именно поэтому храм выглядит как суперзащищенный средневековый замок, — продолжила Челеста. — Иного входа в храм или в монастырь найти невозможно.
Спускаясь вниз по настилу, они натолкнулись на оштукатуренное здание с табличкой на фронтоне: НАЧАЛЬНАЯ ШКОЛА АРМАНДО ДИАЗА.
Обернувшись назад, Челеста окинула взглядом пересеченный ими настил, и они вновь устремились вниз через ворота в ограде.
Пробежав сквозь зловонную подворотню, они очутились на заросшем травой дворе, окруженном с трех сторон кирпичными зданиями современной архитектуры. В воздухе звенел детский гомон.
Челеста провела его через площадку с детскими качелями и каруселями. Николас не поверил своим глазам, когда за безликим фасадом увидел заднюю стену собора Святого Захария.
Челеста втянула его под кирпичные своды. Там пахло гарью и мочой. Толкнув массивную деревянную дверь, они вошли в помещение бойлерной. В ноздри Николасу ударил запах речной воды. При их появлении, поблескивая крошечными глазками, с отвратительным шуршанием в стороны метнулись крысы.
Мерзкий звук отразился от древних стен, и Николасу почудилось, что они находятся в лабиринте каких-то катакомб.
Челеста подтвердила его невысказанную догадку.
— Угадали, — Лиллехаммер потряс в воздухе своими листками. — У нее был мост. Два коренных зуба, вместо выпавших молочных, появиться не пожелали — дантисту пришлось потрудиться.
Лиллехаммер ухмыльнулся — паутинка бледных шрамов обозначилась в уголках рта. Темные облака за стеклами иллюминаторов то сходились, то вновь расходились и хлестали по обшивке самолета, подобно гигантскому конскому хвосту. Уходя от шторма все выше вверх, им даже пришлось глотнуть кислорода над центром Миннесоты, да и сейчас ощущались последствия турбулентности, несмотря на то, что самолет вышел из фронта грозы.
— Зубной врач постарался на славу — наши компьютеры моментально вычислили ее имя: Вирджиния Моррис. Она из тех, кого поставляло ему ФБР. Видимо, его чем-то не устраивал фэбээровский выбор, и он сделал свой.
Легкая тряска не мешала Кроукеру наблюдать за проносившимися над ними облаками.
— Следовательно, она вместе с ним нарушала правила ФПЗС?
— Похоже на то. Это его старая связь. Я разговаривал с федеральными судебными следователями, ведущими это дело, — у них нет информации, что она сотрудничала с его охранниками, — Лиллехаммер покачал головой. — ФПЗС я вычеркнул из числа подозреваемых. Доминик был всегда неисправимым бабником, его брюк не хватало на ту штуку, что была в них.
— Стало быть, он под носом ФПЗС таскал за собой любовницу до самой Миннесоты? Как ему это удалось?
Лиллехаммер пожал плечами.
— Он командовал легионами. Любой из его подчиненных мог оказаться предателем.
Кроукеру надоело разглядывать тучи за иллюминатором.
— Сомневаюсь. Я знаю этих парней. Они привыкли делать свое дело, им нет необходимости лезть в чужие отношения. Зачем брать на себя лишнюю ответственность?
— Есть какие-нибудь соображения?
— Относительно предателей из его внутреннего окружения?
— Разумеется, — вскинул голову Лиллехаммер, — а кто еще мог навести убийцу на след Доминика?
Кроукер покачал головой.
— Вам кажется, что душок исходит от Федеральной программы, я же придерживаюсь иного мнения. Гольдони убили в том доме. А как он там оказался? Его похитили? Сомневаюсь. Он был под постоянным наблюдением. Кроме того, если бы убийца был из внутреннего окружения, то он расправился бы с Гольдони на месте, а не где-то на окраинах Миннесоты. А не кажется ли вам, что он намеренно ускользнул от охранников, торопясь на какое-то рандеву? Пет ничего проще — сказал жене, дескать, пошел за туалетной бумагой или вдруг захотелось телячьей вырезки — и был таков.
— Я допускаю такую возможность, — Лиллехаммер был явно заинтересован. — Но каковы же мотивы его ухода?
— Видимо, какая-то встреча, как я уже сказал. Причем встреча с лицом, пользовавшимся его абсолютным доверием. — Николас взглянул на часы. — А не изменить ли нам план полета? Если мы, скажем, сядем не в Вашингтоне, а в Нью-Йорке, то каково будет наше расчетное время прибытия?
— Сейчас справлюсь у пилотов, — ответил Лиллехаммер, нажимая кнопку интеркома.
* * *
Проснувшись на огромных размеров кровати в токийском отела «Хилтон», Жюстина первым делом потянулась к мужчине, спавшему этой ночью подле нее. Однако рука ощутила лишь смятые простыни — сердце Жюстины оборвалось и на секунду ее залила привычная, как голод, тупая, свинцовая боль.Приподняв голову с подушки, она услышала, как Рик мочится в уборной. Было что-то успокаивающее в этом истинно мужском звуке — плеске тугой струи, бьющей по фаянсу унитаза.
— Рик?
Голая фигура показалась в дверях ванной, Рик усмехался.
— Наконец-то проснулась? Прекрасно. Я намерен заказать завтрак.
Жюстина села на край кровати и потянулась. Она видела, какими жадными, затуманенными страстью глазами он смотрит на нее.
— А ты знаешь, какое влияние оказывает этот твой вид на мою индивидуальность?
Жюстина рассмеялась.
— Кажется, твоя индивидуальность приглашает тебя в постель.
Она раскрыла ему свои объятия, он наклонился и, выгнувшись, навис над своей возлюбленной. Глядя снизу вверх ему прямо в глаза, Жюстина спросила:
— А как же завтрак?
— Не знаю, как ты, а я уже не такой голодный, каким был до твоего пробуждения.
Потом, приняв душ и одевшись, они спустились в ресторан. Рик заказал яичницу с беконом, картофель, апельсиновый сок, кофе и тосты. Жюстина не смогла сдержать улыбки — он был до мозга костей американец. Восхищаясь им, проголодавшаяся Жюстина заявила, что будет есть то же самое.
Сок и кофе подали моментально. Рик предпочитал черный кофе. Добавляя в ее чашку сливки и сахар, он спросил:
— Если ты не передумала, то когда сможешь вернуться в Нью-Йорк?
Взглянув на Рика, Жюстина положила ладони на его руку.
— Я не передумала. Когда бы ты хотел, чтобы я вернулась?
— Сегодня же, — ответил Рик, прижимая ее руку к своим губам. — Я ждал слишком долго, чтобы еще продолжать ждать.
Жюстина улыбалась, захваченная его неистовым энтузиазмом.
— Хорошо. Но мне нужен день, чтобы собраться.
— Зачем? Разве здесь есть что-нибудь такое, в чем ты действительно нуждаешься... или хочешь... захватить с собой?
В этот момент подали заказ, и это дало ей некоторое время, чтобы осмыслить его слова. Рик попросил принести еще земляничного джема. Расправляясь с беконом, Жюстина наблюдала, как он намазывает тост маслом и джемом. Наконец она произнесла:
— Я подумала, и мне кажется, здесь нет таких вещей, без которых я не могла бы жить, — она подняла голову. — Я поняла, что ты задумал. Начать все сначала и абсолютно по-новому. — Жюстина доела бекон. — И кажется, мне твоя идея очень нравится.
— Потрясающе. — Он вытер губы. — Пойду и прямо сейчас забронирую места.
Она наблюдала за тем, как он проходит между столиков, расспрашивает метрдотеля, где находится телефон, и не могла оторвать взгляд от его лица. Жюстина представляла себя в Нью-Йорке, замужем за Риком, занимающейся своим прежним делом. Она чувствовала, как в ней начинают струиться жизнетворные соки, — подобного рода ощущений она не испытывала очень давно и не надеялась, что когда-либо испытает их вновь. Она страстно желала вернуться к работе, самоутвердиться, сделать что-нибудь сногсшибательное, проявить себя незаурядной личностью, дабы обрести прежнее самоуважение.
Ход ее мечтаний прервал подошедший официант. В руке он держал радиотелефон.
— Миссис Линнер, — доложил он. — Вас просят к телефону.
Жюстина так и застыла на месте ее охватил ужас — неужели Николасу удалось узнать, через Нанги, например, где она находится. Холодный кусок льда застрял где-то в желудке, не давая возможности вдохнуть.
— Миссис Линнер?
Она кивнула, выдавила подобие улыбки и взяла трубку.
— Слушаю.
— Жюстина, это Нанги.
— Доброе утро, — с облегчением поздоровалась она.
— Тебе уже лучше? Как прошла встреча с Милларом-сан?
— Лучше не придумаешь, — поблагодарила Жюстина. Ей было хорошо известно, какими близкими друзьями являются Нанги и Николас. Однако Нанги не был тандзяном, он не владел той особой энергией, позволяющей читать ее чувства и эмоции, тем более по телефону. — Всегда приятно встретиться со старинным другом, приехавшим из Штатов.
— Очень хорошо себе представляю, — согласился Нанги. — Токио — это сердце Японии, однако я частенько испытываю приступы тоски по дому, по тому месту, где родился. Это вполне естественно.
— Спасибо, Нанги-сан, за вашу заботу.
— Возможно, мы скоро увидимся, — в его голосе звучали грустные нотки. — Мне неизвестно, как долго будет отсутствовать Николас.
— Вы разговаривали с ним? — спросила Жюстина и сразу же пожалела об этом.
— А вы не звонили ему? — в свою очередь спросил Нанги. — Я просил Ито-сан оставить номер его телефона у портье в отеле.
Получала она какое-либо сообщение от этой ненавистной его помощницы или нет? Жюстина не могла вспомнить. Мысли отчаянно кружились в голове. Что бы такое соврать?
— Да, я взяла его номер. Несколько раз пыталась дозвониться, но безуспешно.
— Полагаю, в этом нет ничего удивительного. Мне тоже не удалось до него дозвониться. Будем пытаться еще.
— Да, конечно.
— Звоните мне в любое время, Жюстина-сан.
— Хорошо, Нанги-сан. Еще раз вас благодарю.
С огромным чувством облегчения она отключила связь. Ей вовсе не хотелось ему лгать, однако какой еще у нее был выбор? Положив трубку, Жюстина ощутила, что она вся мокрая от ее пота.
Вернулся Рик, радостная ухмылка освещала его лицо.
— Все улажено, — бросил он, усаживаясь напротив Жюстины. — Мы вылетаем сегодня вечером. Так что у нас достаточно времени, чтобы ты выступила в роли гида и показала своему туристу город.
— Нет, — возразила Жюстина. — Я до смерти устала от Токио. Мы поедем за город, там красиво. В любом случае мне необходимо пригнать машину к дому.
Некоторое время они ели молча, и Жюстина подумала, что давно еда не доставляла ей такого удовольствия.
За кофе и новой порцией тостов с земляничным джемом, заказанной Риком, они рассуждали о новой совместной жизни.
— Где бы ты хотела жить? — спросил Рик. — В Манхэттене или где-нибудь за городской чертой, например на Лонг-Айленде?
Жюстина задумалась.
— Исходя из того, что я слышала о нынешнем Манхэттене, скажу определенно — там я жить не хочу. — На секунду ее глава затуманились. — Но и Лонг-Айленд меня не прельщает.
Слишком много воспоминания о доме на Уэст-Бей Бридж, где они в свое время жили с Николасом.
— А как насчет Коннектикута?
— Прекрасная идея, — согласился Рик, пригубливая кофе. — Один из вице-президентов нашей фирмы живет в Дариене, там изумительные места. — Он усмехнулся, — К тому же не надо будет платить нью-йоркских муниципальных залогов.
— Но ведь ты не собираешься бросать свою квартиру? — Она вдруг вспомнила, что у Рика есть апартаменты на Пятой авеню.
Он отрицательно покачал головой.
— Разумеется, нет. По правде говоря, моя бывшая жена последнее время доводила меня этой квартирой до белого каления — она ей, видите ли, нужна. — Рик вытер губы. — Одному Богу известно, почему ей нравится жить на Манхэттене. В наши дни, чтобы там жить, нужно носить за поясом кольт 45-го калибра. — Он пожал плечами. — В любом случае это значительно облегчит мою жизнь. Я продам ей квартиру и получу изрядную сумму.
— Тебе не жаль расставаться со своим жильем?
Рик рассмеялся.
— Ты шутишь? Я не могу больше ждать. Как только мы прилетим домой, сразу же займемся поиском подходящего дома.
Эти добрые слова так подействовали на Жюстину, что она расплакалась. Домик в Дариене. Америка. Родина. О Боже! Даже не верится, что может быть так хорошо.
Взяв ее руки в свои, Рик перегнулся через стол и нежно поцеловал Жюстину в соленые от слез полуприкрытые веки.
— Твои страдания кончились, — шептал он. — Уверяю тебя в этом. — Их губы сомкнулись, и беззвучный плач Жюстины эхом отозвался у него в груди.
* * *
— Тона, — сказала Маргарита Гольдони, появляясь на пороге спальни, — эта сицилийская еда вовсе не еда, а morte[18].Энтони де Камилло, новоиспеченный крестный отец семейства Гольдони, лежал обнаженный — если не принимать в расчет тоненькую полоску нейлоновых плавок — под гудящей кварцевой лампой. Белые защитные очки из пластмассы и причудливая игра света и тени делали его похожим на дешевого, штампованного из пластика божка — игрушку, которую ньюйоркцы любят цеплять к щиткам своих автомобилей; по крайней мере, так казалось Маргарите.
Раздался звонок таймера, и, как только лампа выключилась, Тони зашевелился на своем ложе. Он приподнялся, сел и снял очки. Уставившись на ее пышные формы, прикрытые облегающей ночной рубашкой, он почувствовал, как начинает твердеть его плоть.
— Удивительное дело, Маргарита, сейчас ты выглядишь лучше, чем десять лет назад. По-моему, я недавно говорил тебе об этом.
— До сегодняшнего дня у тебя не было на то оснований, — заметила Маргарита, приближаясь к нему. Она втирала какой-то увлажняющий крем собственного приготовления в кожу рук.
Тони хмыкнул, моментально отбросив всякие мысли о притворном примирении.
— Тебе ведь известно, что мой брат предупреждал меня: я еще пожалею, что женился не на сицилийке.
— Твой брат — идиот, — спокойно парировала Маргарита.
Тони моментально подался вперед.
— Эй, не смей трогать мою семью! Заткни свою поганую глотку!
— Извини, Тони. — Присев на кровать рядом с ним, она дожидалась, когда он наконец отойдет.
Маргарита испытывала раздвоение личности. Одна ее половинка отчаянно стремилась избавиться от наваждения, связанного с ее похищением, и реабилитировать себя в глазах мужа. Другая же — менее знакомая — часть ее "я" испытывала к нему непреодолимое отвращение, сродни тому, что переполняло ее в тот момент, когда он отправил ее с Франсиной в Вермонт.
— Мы оба прекрасно знаем, что у тебя трудности, — наконец проговорила она. — Семейство Леонфорте хочет распространить свое влияние на Восточное побережье и наложить лапу на единоличные владения Доминика.
— Если я и столкнулся с трудностями, то только из-за твоего долбанного братца, — гневно возразил он. — У него никогда не было доверенных consigliere[19]. Он никогда не доверял своим лейтенантам. Никогда не приближал их к своей персоне. У него был свой Совет. Сейчас же все его тайные рычаги, с помощью которых он управлял многими шишками в Вашингтоне, канули в Лету.
Тони размахивал руками, вычерчивая в воздухе какие-то замысловатые рисунки.
— Святая Мария свидетельница — сколько раз я просил его поделиться со мной этими секретами, во имя нашей же безопасности! Я говорил ему: "Если мне придется занять твое «место, то я должен знать все. Ты же связываешь меня по рукам и ногам».
Он покачал головой, одновременно с гневом и досадой.
— Клянусь, Маргарита, я любил его, как брата. Но он был чертовски упрям. Дом оставил меня в дурацком положении — я уже одурел от этой вони, которая привносится сюда долбанным ветром с Западного побережья от Дрянного Моллюска и всей его братии.
— У тебя есть я, — заметила Маргарита.
— Этот твой ненормальный братец раскрыл тебе все секреты! Гребаная баба! — Он снова замахал руками. — С меня достаточно — я уже насиделся на всех этих встречах с его приближенными, зная, что вы пляшете под одну дудку, и все мною сказанное навязано тобой. Сейчас я вынужден смириться с фактом. Дом выложил тебе все секреты.
Он встал с кровати и принялся одеваться — белая рубашка, темно-серые брюки.
— Пусть катятся все к чертовой матери, — Тони покачал головой. — Этот сукин сын Чезаре Леонфорте все-таки осуществил свою мечту. Он так желал смерти Дома, что, видимо, обращался с этой просьбой к Богу в своих воскресных молитвах. Но я этого так не оставлю. Мне известно — это он нанял того ублюдка, с которым, как ты считаешь, мы не в силах совладать. Я намереваюсь...
— Нам обоим прекрасно известно, что Чезаре тебя и в грош не ставит. Не обольщайся на тот счет, что ты стал главой клана.
Тони вдевал ремень в петли брюк и не сводил с жены взгляда.
— Послушай, детка. Я должен тебе кое-что сказать. Мне понятны твои переживания — особенно после того как фэбээровцы вывезли и спрятали где-то на одной из своих баз вдову и детей Дома. Разумеется, им было бы тяжело участвовать в похоронах, да и всем нам пришлось не сладко — делать вид, что в гробу, будь он проклят, который мы вчера предали земле, лежит действительно тело, а не какая-то его часть.
Маргарита ждала, упомянет ли он имя Роберта, даже заключила сама с собой пари, что этого не произойдет... и выиграла.
— Христос свидетель, после твоего Таинственного Турне в Никуда ты совершенно изменилась.
— Несомненно.
— Нет, — покачал головой Тони с отсутствующим видом итальянского бродяги. — Ты меня не поняла. Ты стала совершенно иной. Той Маргариты Гольдони, на которой я когда-то женился, кажется, уже больше не существует.
— У тебя чересчур разыгралось воображение, — сказала Маргарита, а у самой в ушах прозвучал знакомый голос: "Что же еще я тебе дал, Маргарита? Сейчас ты познала, что у тебя есть сила воли... сделать все, что пожелаешь.
Маргарита вздрогнула, но уже не столько от страха, сколько от неприязни к мужу.
— Ты так думаешь? Кажется, до этих событий тебе вполне хватало твоего бизнеса?
— Бизнес есть бизнес, Тони. И мой успех доказал, что у меня есть голова на плечах.
Тони фыркнул.
— Нет только печки, где выпекают булочки.
Из глаз Маргариты хлынула слезы.
— Подонок! Бьешь в больное место. Три выкидыша ради того, чтобы подарить тебе долгожданного сына. В чем здесь моя вина? Последний раз я была при смерти.
Тони покачал головой.
— Возможно, это связано с физиологией, — резюмировал он, — а возможно, и с психикой. Ведь ты никогда не хотела связывать себя детьми. Посмотри на нашу дочь. Разве она тебя остановила? Когда она была еще малышкой, ты хоть раз задумалась над тем, что ей нужно постоянное общение с матерью?
— А ты задумывался над тем, что отцу не мешало бы приходить домой вовремя и тоже заниматься ребенком?
— Это совершенно разные вещи, — вскричал Тони. — Я работал до рези в яйцах ради того, чтобы мы купили собственный дом и я не чувствовал бы себя должником твоего брата. И чем все это кончилось? Жизнью в его поместье, будь оно проклято, с дочерью, не знающей, как следует должным образом приветствовать отца.
— Нетрудно понять. Твой статус мужчины дает тебе основания игнорировать семью, не так ли?
— Этого бы разговора не было, — простонал он, — будь у меня жена, чувствующая ответственность перед собственным ребенком! И понимающая, что значит быть матерью!
— Боже Всемилостивый! Как я устала от тебя и твоих придирок.
Бросив на жену свирепый, в сицилийской манере взгляд. Тони буркнул:
— В таком случае убирайся вон.
Маргарита, уронив голову, расплакалась.
— Возьму да уйду.
— Долбанная кошелка, набитая дерьмом!
Маргарита побледнела и вскинула голову.
— Не смей со мной так разговаривать! В таком тоне ты не говоришь даже со своими прихвостнями!
— Потому что они мужчины, а не долбанные бабы!
Ее взметнувшуюся для пощечины руку Тони без труда отвел в сторону и больно припечатал Маргариту к стене. Очень больно. К этому ей было не привыкать.
Кипя от гнева, Тони начал вытаскивать из петель брючный ремень.
— Мне кажется, что необходимо довести все происходящее до логического конца. Слишком давно я не преподавал тебе уроков.
На последнем слове он осекся — направленный в живот ствол револьвера 45-го калибра успокоит любого.
— Вас, чертовых сицилийцев, можно угомонить только одним, — бросила Маргарита, поднимаясь с кровати.
— Маргарита!..
— Я умею им пользоваться: если ты считаешь иначе, то это будет твоя последняя ошибка.
Что она ощутила в тот момент? Ярость? Нет, подобного рода чувства приходили к ней и прежде, но она подавляла их в душе, загоняла их внутрь себя подобно тому, как загоняют джинна в бутылку. Что же теперь? Маргарита чувствовала неведомую доселе, наросшую над гневом и страхом стальную корку — силу воли, способную вырвать ее из водоворота кошмаров ее прежней жизни, и она цеплялась за это новое ощущение, как утопающий за соломинку.
Едва различимый голос нашептывал ей: «Я ведь так долго... как бы сказать?.. Жила в страхе. В страхе перед тобой. Страхе. Я боялась вымолвить слово. Ты бил меня, а я, закусив губу, молчала. Даже брату ничего не говорила. Все потому, что жила в страхе».
Маргарита вделала шаг вперед, и Тони попятился назад.
— Послушай, детка. Остынь. У тебя был жуткий стресс после смерти брата, а потом этот неизвестно кто...
— И ни единого доброго слова, когда я вернулась с дочерью на руках, ни намека на сочувствие. В твоих глазах была только ненависть. Тони. Ты думал... впрочем, нет, ты был уверен, что он изнасиловал меня. Ты смотрел на меня, как на вывалявшуюся в грязи. Потому что я была с ним. У тебя было такое выражение лица, о Господи, не знаю, как выразить словами, но во мне все застыло, и я чувствовала себя подобно...
— Детка...
Тони попытался приблизиться к ней, но Маргарита угрожающе повела стволом. Дистанция, разделявшая их, не давала возможности Тони применить мужскую силу. Кроме того, его пугал какой-то непонятный блеск в ее глазах.
— Маргарита, ты сказала свое слово. Почему бы не убрать теперь эту штуку... пока никто не пострадал.
— Нет, Тони. И довольно «деток», довольно издевательств и побоев. С этим покончено, раз и навсегда. Отныне будет новый порядок. У сегодняшней Маргариты хватит сил убить тебя. Я смогу нажать на курок — дай мне только повод, и мой палец не дрогнет. Вот так я изменилась — обрела силу... нет, вернее сказать, вернула ее себе. И, Бог мне в помощь, вновь стала уважать себя.
Тони облизал пересохшие губы, блеск его глаз от ствола револьвера отражался на ее лице.
— Давай поговорим нормально. Ты, видимо, не совсем понимаешь, что здесь произошло за последние несколько дней. Конечно, ты беспокоилась за ребенка. И это убийство Дома...
— Послушай, ублюдок, мне прекрасно известно, что здесь произошло — и с Домиником, и с Франсиной, и со мной. В неведении пребываешь лишь только ты.
— Я понимаю, что всех нас оскорбили. Мой дом... мою семью...
Маргарита приложила пальцы к виску, и ее глаза сверкнули:
— Теперь я все поняла. Плевать ты хотел на Франсину, моего брата и меня. Все упирается в тебя, долбанного ишака! Тебя заботит то, что он сделал с тобой.
Сказав это, Маргарита ощутила, что ее уста произносят не собственные слова, а слова покойного брата. Одна ее половинка не верила в это, другая же, как в волшебной сказке, перенеслась в воспоминания: вот он, Доминик, живой, приставил дуло пистолета ко лбу Рича Купера, ее делового партнера. Когда-то Маргарита хотела расширить компанию «Серениссима», ее собственное детище, и выйти на мировой косметический рынок, однако Рич посчитал это рискованным предприятием. Доминик полдня убеждал ее в необходимости этого шага, тот не желал ничего слушать, и тогда Доминик прибег к последнему аргументу. Позже, уже с подписанным контрактом во внутреннем кармане пиджака, он пояснил ей:
— Видишь ли, Маргарита, существует средство, которым можно убедить любого мужчину.
И вот сейчас, глядя на своего мужа, уважительно глядящего на револьвер в ее уверенной руке, она убеждалась в справедливости слов своего брата.
* * *
— Единственное, что нам необходимо, — сказал Николас, — так это зеркало.— Зеркало? — переспросила Челеста, когда они выскочили на набережную.
— Да, именно. Место, где бы мы могли незамеченными наблюдать за нашим преследователем.
Челеста улыбнулась.
— Мне кажется, я знаю такое место.
Челеста подхватила его под руку и вывела на Понте-делла-Паглиа, Соломенный мост, где века назад разгружали солому, затем они оказались на мосту Вздохов, под которым узники дожей гнили и умирали в темницах. Затем, через sottoportego, арочный мост, они нырнули в подземный переход и вышли во двор с каменным храмом не совсем в венецианском стиле, окруженным вспомогательными постройками.
— Это женский монастырь Святого Захария, — пояснила Челеста, когда они миновали единственную калитку, ведущую к храму. — Эта обитель имеет давнюю историю, — продолжила Челеста. — Здешние сестры — так уж исторически повелось — вышивали церемониальные головные уборы для дожей.
Свернув направо, они почти бегом пересекли небольшую площадку и выскочили на скрюченную, подобно спине древней старухе, улочку.
— Начиная с девятого века Царствующие дожи совершали раз от раза сюда паломничества — отслужить вечерню.
Истертые ступеньки привели их вниз — там расстилался широкий настил. Справа — склады и свалки, слева — стальная ограда, а за ней канал с двумя крохотными каменными мостами.
— Именно поэтому храм выглядит как суперзащищенный средневековый замок, — продолжила Челеста. — Иного входа в храм или в монастырь найти невозможно.
Спускаясь вниз по настилу, они натолкнулись на оштукатуренное здание с табличкой на фронтоне: НАЧАЛЬНАЯ ШКОЛА АРМАНДО ДИАЗА.
Обернувшись назад, Челеста окинула взглядом пересеченный ими настил, и они вновь устремились вниз через ворота в ограде.
Пробежав сквозь зловонную подворотню, они очутились на заросшем травой дворе, окруженном с трех сторон кирпичными зданиями современной архитектуры. В воздухе звенел детский гомон.
Челеста провела его через площадку с детскими качелями и каруселями. Николас не поверил своим глазам, когда за безликим фасадом увидел заднюю стену собора Святого Захария.
Челеста втянула его под кирпичные своды. Там пахло гарью и мочой. Толкнув массивную деревянную дверь, они вошли в помещение бойлерной. В ноздри Николасу ударил запах речной воды. При их появлении, поблескивая крошечными глазками, с отвратительным шуршанием в стороны метнулись крысы.
Мерзкий звук отразился от древних стен, и Николасу почудилось, что они находятся в лабиринте каких-то катакомб.
Челеста подтвердила его невысказанную догадку.