Страница:
— У каждого свои сложности, мистер Томкин, — сухо заметил Николас. — Даже у вас.
Николас тут же пожалел о последних словах: им руководил гнев, а это было плохим признаком.
Томкин откинулся на подушки сидения и искоса посмотрел на Николаса.
— Странный вы человек. У меня много дел с япошками, я даже бываю там три-четыре раза в год. Никогда не встречал таких, как вы.
— Надо полагать, это комплимент. Томкин пожал плечами.
— Как вам угодно.
Он наклонился вперед и нажал на утопленную кнопку. Перед ним откинулся маленький столик с миниатюрной лампочкой. За столиком, в спинке переднего сидения, был встроен шкафчик.
Томкин запустил в него руку и достал сложенный вдвое лист бумаги. Он протянул его Николасу.
— Что вы об этом скажете?
Николас осторожно развернул тонкую рисовую бумагу. В середине был изображен иероглиф, вокруг которого располагались девять ромбиков. Иероглиф означал комусо — японский нищенствующий монах.
— Ну, — потребовал Томкин. — Вы знаете, что это?
— Как к вам это попало? — спросил Николас, отрывая глаза от герба; в холодных голубых глазах Томкина он прочел скрытое беспокойство.
— Это было в мешке. — Заметив недоуменный взгляд Николаса, Томкин раздраженно пояснил: — В почте из Японии. Наши филиалы каждый день отправляют мешки с почтой: не все можно сказать по телефону. Сначала я подумал, что это шутка, но теперь... — Он пожал плечами. — Скажите, что это значит?
— Это герб.
Николас протянул листок Томкину, но тот не взял его, и Николас положил листок на стол.
— Герб одной из школ ниндзя —рю.
Он сделал глубокий вдох, обдумывая следующую фразу, но прежде чем успел открыть рот, Томкин постучал в перегородку из дымчатого стекла. Синий костюм повернул голову, и перегородка приоткрылась.
— Фрэнк, едем в башню.
— Но, мистер Томкин...
— Давай, Фрэнк.
Фрэнк кивнул и закрыл перегородку. Николас видел, как он что-то сказал водителю. На следующем перекрестке они повернули на восток, доехали до Парк-авеню и двинулись налево.
Томкин смотрел на сложенный вдвое лист бумаги так, будто внутри его внезапно что-то ожило и зашевелилось.
— Послушай, Лью, постой...
Но Кроукер был уже далеко. Сержант пожал плечами. С Кроукером это бывало. В такие минуты его лучше не трогать.
Войдя в свой кабинет, Кроукер ударил кулаками по пластиковому столу. Ни один раз он пытался прожечь его сигаретой — и все напрасно. Достижения современной науки в быту.
Кроукер плюхнулся в темно-зеленое вращающееся кресло и уставился на стенку из матового стекла. Перед ним всплыло обрюзгшее лицо Финнигана, тупой взгляд его водянистых глаз.
— Я хочу, чтобы ты наконец понял, Кроукер! Дело Дидион закрыто. — Капитан поднял свои пухлые руки, предвосхищая возражения Кроукера. — Знаю, знаю, я сам поручил тебе это дело. Но тогда я надеялся, что мы быстро получим результат. Все, начиная с мэра, подняли страшный вой. А потом вмешалась пресса: сам знаешь, на что они способны. — Он опустил руки и положил их на стол. Кроукер подумал, что они похожи на два окорока, которые давно пора поджарить. — Ты знаешь не хуже меня, что за люди живут в том доме. Им не нравится, когда рядом с ними творятся такие вещи. На меня давили со всех сторон.
Кроукер прикрыл глаза и стал медленно считать: “Один, два, три”, с трудом подавляя желание двинуть кулаком в толстый красный нос Финнигана. Он открыл глаза и увидел капитана, который откинулся в кресле и сложил руки на своем огромном животе. “Интересно, сколькорюмок уже успел пропустить старик”, — подумал Кроукер. Он искоса взглянул на правый нижний ящик стола, где всегда была наготове бутылка виски. В мягком утреннем свете, струившемся сквозь закрытые шторы, глаза Финнигана на одутловатом красном лице казались еще более тусклыми, чем обычно.
— Я знаю об этом давлении, капитан. — Голос Кроукера не выдавал его чувств. — Я сталкиваюсь с этим все десять лет, с тех самых пор как поступил в полицию. Но я не понимаю, что случилось — с чего это вдруг так резко по тормозам?
— У тебя ничего не выходит, — невозмутимо ответил Финниган. — Я решил поставить точку, вот и все.
— Чушь! Ведь...
— Не заводитесь, лейтенант. — Глаза Финнигана сверкнули, и на выступающей нижней губе появилась тонкая полоска слюны. — У меня нет желания участвовать в ваших спектаклях. — Капитан выпрямился, и теперь его глазки стали беспощадными. — Пусть газетчики носят тебе на руках. Ничего не имею против, потому что это идет на пользу нашему отделу. Публике нужны герои! Но не воображай, что это дает тебе какие-то особые привилегии — ни здесь, ни там. — Огромный палец Финнигана указал назад, на улицы города за окном. — Я тебя насквозь вижу: ты любишь внимание, обожаешь, когда вокруг тебя крутятся журналисты. Ладно, на здоровье. Но я не потерплю, чтобы ты обращался со мной как с идиотом, как с каким-то моральным уродом. — Он поймал взгляд лейтенанта. — Да-да, как с моральным уродом. Ты уже достаточно долго служишь в полиции, чтобы знать, почему прекращаются расследования. Кто-то наверху “попросил” об этом. Теперь понятно? — Лицо Финнигана покраснело еще больше, двойной подбородок дрожал. — Поверь, я уже не раз подумывал от тебя избавиться, перевести в другое место. Но ты мне слишком нужен. Хотя бы для того, чтобы мэр каждый год упоминал меня в своем отчете. Не скрою, мне это нравится.
Теперь он стоял, упираясь в стол огромными кулаками. Пальцы его побелели от напряжения.
— Но черт меня подери, если я позволю тебе выкидывать фокусы, как было с делом Лаймана! Ты не угомонился даже тогда, когда дело было официально закрыто. Ты выставил меня идиотом перед всей полицией, и мне просто повезло, что слухи не дошли до комиссара. — Финниган погрозил Кроукеру толстым, как сосиска, пальцем. — Займешься двойным убийством Танака-Окура, и не вздумай свалить расследование на ребят из участка. — Он откашлялся и вытер губы серым носовым платком. — В чем дело? Ты что-то имеешь против узкоглазых? Ну так займись этим делом и радуйся. Радуйся, что тебе вообще что-то поручили.
Кроукер направился к двери, и когда его пальцы были уже на ручке, Финниган добавил:
— Кстати, лейтенант. Вы служите здесь уже давно, так что в следующий раз не заставляйте меня объяснять вам устав как новобранцу!
Именно в ту минуту Кроукер решил продолжать расследование на свой страх и риск. Теперь он мог рассчитывать только на себя. Если ему и придется обратиться за помощью к кому-то из коллег, он будет вынужден их обманывать.
Кроукер посмотрел на часы, потом перевел взгляд на остатки холодного кофе в замызганной пластмассовой чашке. Он опаздывал на встречу с Линнером, но это его не очень волновало. Мысли лейтенанта крутились вокруг дела Дидион. В одном Финниган прав — Кроукер ничего не добился. Пока. У девушки где-то были друзья, просто оказалось чертовски тяжело до них добраться. Но он уже напал на след одного человека и теперь ждал, когда агент сообщит имя и адрес. Вот почему лейтенант так болезненно воспринял отстранение от дела. Говорить об этом Финнигану было бесполезно — все равно что стенке. Кроукер никогда подробно не докладывал ему о ходе расследования, и капитана это устраивало: для него важны были результаты... и упоминание в отчете мэра. И этот человек упрекает кого-то в тщеславии! Кроукер хмыкнул. Его результаты позволяли Финнигану всецело сосредоточиться на любимой бутылке.
Лейтенант выругался и встал из-за стола. Пора ехать к Линнеру.
Он застал спор между двумя патрульными, обнаружившими трупы, и офицером сыскной полиции, который устроил им разнос. Их возбужденные голоса не отвлекали Винсента. Он хотел удостовериться. Скорее всего, произошла ошибка: вероятно, кто-то из инструкторов Терри был у него в квартире или... Но это были Терри и Эйлин. Мертвые. И тогда он вспомнил о странном телефонном звонке. А вдруг это звонил Терри? Винсент медленно отвернулся. Теперь это не имело значения.
Он отложил вскрытие до утра, убедившись, что все личные вещи убитых аккуратно пронумерованы и упакованы для передачи полиции. После этого он вернулся домой, где его ожидала беспокойная ночь.
В морге Винсент чувствовал себя увереннее. Здесь он мог работать: изучать молчаливые свидетельства увечий и раскрывать тайны преступлений. Иногда это ему удавалось, и его отчет помогал арестовать преступника. В других же случаях ему приходилось утешать родственников погибших, с которыми Винсент встречался каждый день.
Трупы подобны огромным иероглифам — молчаливые глыбы, ожидающие, когда пытливый археолог раскроет их тайны.
Винсент получал огромное удовлетворение от работы здесь, в “мертвецкой”, как говорили многие. Однако он считал это название совсем неподходящим: ведь здесь, день за днем, с огромным напряжением вырывали у холодной смерти ее секреты. Винсент и его коллеги копались в ней, расчленяли ее на части, срывали с нее покровы таинственности, до тех пор, пока не рассеивался внушаемый ею ужас. Что могло быть важнее для живых?
Теперь Винсент стоял в центральном заде, прислонившись к стальной двери. Рядом с ним на тележке лежал негр, холодный и голый, со свесившейся на бок головой. Винсент смотрел на дверь, ведущую в комнату вскрытия. Там лежал его друг, Терри Танака. Следующей будет Эйлин. Впервые в жизни у Винсента мелькнула мысль: а хочет ли он войти в эту дверь? Казалось, эта смерть переполнила чашу, и он вдруг устал. Ему хотелось вернуться в Японию. Но ой чувствовал, что это невозможно. Будто он заразился какой-то ужасной болезнью на Западе, в этом городе, и стал совсем другим человеком.
Но в глубине души Винсент знал, что должен идти — в этом было его единственное спасение. Смерть встала перед ним высокой стеной. Он должен разрушить эту стену — или сойти с ума. У него один путь — в эту маленькую комнату, залитую безжалостно ярким светом. Там он сможет спокойно разобрать эту стену по кирпичику. Винсент вдруг понял: ему мучительно хочется знать, что случилось с его друзьями.
Он встряхнулся и решительно толкнул дверь. Япония, далекая мечта, отступила...
Они оказались на площадке, посередине которой возвышался стальной скелет на три четверти готового здания. Тротуар был взломан, и на его месте укладывали красную керамическую плитку. Для пешеходов проложили временный деревянный настил.
На краю площадки работала огромная бетономешалка; рядом с ней мощный кран поднимал несколько ферм.
Часть шикарного фасада из черного камня была уже готова. На некоторых блоках еще виднелись сделанные медом белые и желтые метки. Но одна стена была пока полностью открыта, словно прозрачный кокон, сквозь который можно наблюдать образование куколки.
Николас и его спутники двигались по деревянному настилу, а вокруг люди с напрягшимися мышцами и перепачканными маслом лицами упрямо вгрызались в камень отбойными молотками. Они вошли в крытый переход. Воздух был насыщен мельчайшей удушливой пылью, которая, как перхоть, оседала на их волосы и плечи.
Навстречу вышел человек с изможденным лицом. Голову его защищала ярко-желтая каска, на которой синими буквами было выведено “Братья Любин”. Узнав Томкина, человек широко улыбнулся и протянул руку. Затем он проводил гостей к большому автофургону, служившему конторой. Томкин коротко представил его как Эйба Рассо, начальника строительства. Рассо удостоил Николаса холодным крепким рукопожатием и раздал всем каски.
Фрэнк повел их в здание — через огромный холл с колоннами, потом вдоль длинного коридора, с голыми лампочками на гибких проводах. Их ноздри наполнились въедливым запахом сырого бетона. Мужчины дошли до лифта и поднялись наверх, где их встретил человек, такой же широкоплечий, как Фрэнк, но немного пониже ростом. Все вместе молча двинулись по коридору.
Стены и потолок покрывала темно-синяя ткань; многочисленные узелки делали ее похожей на шелк-сырец. Правая наружная стена была стеклянной почти до уровня пола. Точнее, она должна была стать такой после застекления, а пока всюду были видны тонкие металлические конструкции с оранжевым антикоррозийным покрытием. Снаружи открывалась захватывающая панорама северо-западного Манхэттена. Вдалеке Николас разглядел низину Центрального парка.
Коридор упирался в двухстворчатую металлическую дверь с вычурными бронзовыми ручками. По левой стороне коридора через открытые деревянные двери виднелись небольшие кабинеты с пока еще голым бетонным полом. В некоторых из них Николас заметил огромные рулоны коврового покрытия.
Даже на такой высоте было жарко — не так-то просто сбежать от летнего зноя Манхэттена. Частички сажи усеивали бетонный пол, будто брызги неумолимого морского прибоя.
Перед металлической дверью Томкин остановился и посмотрел на строительную площадку. Он поднял руку, словно собираясь начать арию:
— Ты видишь, Николас? — Томкин отвернулся от окна. — Я ведь могу называть тебя Николасом? — Не дожидаясь ответа, Томкин продолжил: — Когда-то там был большой мир, и для каждого в нем находилось место — по крайней мере, для каждого, у кого хватало смелости это место занять. — Он опустил руку и сжал пальцы. — Но теперь здесь сплошная адская фабрика. Больше нет ни места, ни времени. Понимаешь, что это значит, а? Я тебе объясню. Каждый душит другого, чтобы уцелеть самому. Да, да, ты не ослышался — не просто получить больше прибыли, а выжить. И так везде, во всем мире.
Томкин искоса посмотрел на Николаса.
— Понимаешь, о чем я говорю? Нет? Тебе хотелось бы быть Марко Поло, а? Два с половиной года путешествовать по бескрайним просторам Азии и, наконец, очутиться в Китае, который до тебя другие европейцы не видели ни наяву, ни во сне? Разве что-нибудь может сравниться с этим чувством? Нет, говорю тебе я, никогда.
Двигаясь точно в забытьи, Томкин положил руки на ажурную паутину стальной рамы.
— Тебе известно, — прошептал он, — что я не знаю, сколько у меня денег? Да, я мог бы нанять людей и они бы подсчитали. Но только к тому времени, когда они закончат расчеты, их результаты безнадежно устареют. — На его лице поблескивала тонкая пленка пота. — Я могу иметь практически все, что захочу. Не веришь?
Томкин посмотрел на Николаса. В его голосе теперь слышалась ярость, на висках вздулись вены.
— Я мог бы сбросить тебя вниз. Сейчас. Просто взять и сбросить — и остаться совершенно безнаказанным. Возможно, мне пришлось бы для вида пройти через расследование, но не более того. — Он взмахнул рукой. — Но я этого не сделаю.
— Вы меня успокоили, — съязвил Николас, но Томкин продолжал, не обращая на него внимания.
— Это было бы довольно примитивно. Мне не интересно щеголять своей властью.
— Похоже, вы разочарованы в жизни.
— Что? — Томкин медленно оторвался от своих раздумий. — О, нет. Но, видишь ли, как и всех великих людей, меня беспокоит то, что рано или поздно мне придется умереть. — Он колебался. — Я желаю счастья Жюстине, обеим моим дочерям.
Николас был почему-то уверен, что Томкин собирался сказать что-то совсем другое.
— Тогда я не сомневаюсь, что они будут счастливы.
— Не говори со мной таким тоном, — отрезал Томкин. — Я прекрасно знаю, что я не лучший отец. У Жюстины проблемы с мужчинами, а Гелда только что развелась с четвертым мужем, и я не могу оторвать ее от спиртного. Я вмешиваюсь в их жизнь — время от времени, — а потом снова оставляю в покое. Это тяжело для них обеих.
— Похоже, Жюстина предпочитает, чтобы вы вовсе не вмешивались, — заметил Николас.
— Ее никто об этом не спрашивает, — рявкнул Томкин. — Я ее отец, что бы она обо мне ни говорила. И я люблю ее. Люблю их обеих. Никому сладко не живется, просто их проблемы бросаются в глаза — вот и все.
— Послушайте, мистер Томкин...
— Не заводись, Николас. Теперь, когда мы начинаем понимать друг друга. — Томкин выплевывал слова, будто они жгли ему рот. — Конечно, ей не понравилось, когда я вмешался два года назад. Но что она знала? Господи, она была по уши в дерьме. — Он яростно дернул головой. — Она таскалась за этим подонком как за Господом Богом.
— Она сказала мне... — начал Николас.
— А она сказала тебе, что он был сутенером? Что он колол наркотики? Что мужчины нравились ему больше женщин? Что он привязывал ее к кровати и избивал, прежде чем трахнуть? Это она тебе сказала? — Его лицо исказилось от гнева и стыда, с губ слетала слюна.
— Нет, — мягко ответил Николас.
Томкин разразился резким звериным смехом.
— Я в этом не сомневался.
Он выставил голову вперед и был теперь очень похож на охотничью собаку, которая сделала стойку. Николас подумал, что если дичью был он, то на этот раз Томкин выбрал себе орешек не по зубам.
— Вы не должны были мне этого говорить.
— А в чем дело? Тебя, что, тошнит? — Томкин ухмыльнулся. — Она тебе больше не нравится? Ты уже жалеешь, что с ней связался?
— Ее прошлое не имеет значения, — медленно произнес Николас. — Если только она не продолжает жить этим прошлым. — Он посмотрел на приблизившееся к нему потное лицо Томкина. — Я знаю, что за человек Жюстина. Но я не уверен, что это знаете вы, Томкин.
На мгновение Николасу показалось, что глаза Томкина выпрыгнут из орбит. Но он быстро справился с собой, и на его лице не осталось и следа былого гнева. Он улыбнулся и похлопал Николаса по спине.
— Я просто хотел тебя проверить, Николас, понимаешь? Николас понял, насколько Томкин уязвим. Вот почему он так демонстративно расправлялся со своими дочерьми. Они слишком много значили для него, от них зависело его бессмертие. “Интересно, — подумал Николас, — смирился ли он с тем, что у него нет наследника?”
Странно, но эта слабость Томкина вызвала у Николаса симпатию. Врюего учили сокрушать противника, воспользовавшись его слабостью. Но за пределами додзё Николас узнал, что именно слабости делают людей человечными. Взять, например, Мусаси. Судя по книге Горин-но сё, ее автор не человек, а истукан, непобедимый и бесчувственный. Но о Мусаси рассказывали много разных историй. Николас навсегда запомнил одну из них — о том, как некий ниндзя победил Мусаси с помощью всего лишь бумажного веера. Беспомощность воина объясняли тем, что ниндзя владели сверхъестественными силами. И все же Николасу было приятно сознавать, что великий Мусаси испытал горечь поражения.
“Было бы слишком просто, — думал Николас, — зачислить Томкина в негодяи и отвернуться от него. Но очень часто внешность обманчива.” Николас задел обнаженный нерв этого человека и на мгновение почувствовал его слабость. Более того, Томкин был достаточно умен, чтобы понять это, и Николас терялся в догадках, почему он это допустил. Ему не пришлось долго ждать.
— Я хочу, чтобы ты работал на меня, — спокойно сообщил Томкин. — Хочу выяснить, что происходит. О якудза я знаю все! У меня даже была стычка с Сёто. Ты о нем, конечно, слышал?
Николас кивнул.
— Крепкий орешек, — продолжал Томкин. — Но я с ним справился. — Он задумчиво оттянул двумя пальцами нижнюю губу. — О ниндзя я ничего не знаю, а в таких случаях я привык полагаться на специалистов. — Томкин ткнул в Николаса указательным пальцем. — Ты ведь специалист по части этих мерзавцев?
— Можно так сказать.
— Так вот, я хочу тебя нанять. Разберись, что все это значит. — Он достал сложенный вдвое лист бумаги с гербом ниндзя и помахал им перед Николасом. — Возьми эту дрянь. Мне она не нужна.
Николас не пошевелился.
— Когда вы это получили?
— Я же говорил, вместе с почтой из Японии... Постой, с неделю назад.
“Неделю назад, — подумал Николас — Это не может быть совпадением: примерно в то же время обнаружили тело Барри. Значит, мишенью был Томкин”.
— Думаю, к вам подослали наемного убийцу. Томкин и глазом не моргнул.
— Что ж, такое уже случалось.
— Но убийцы не были ниндзя.
— Нет, — согласился Томкин. — Но я же говорил, у меня были проблемы с якудза. И ничего — обошлось.
— Это другое дело.
— То есть? Да он никогда до меня не доберется.
— У ниндзя есть для этого тысяча способов... Но не стоит тратить время на догадки. Вы все равно никогда не угадаете.
— Ты что, набиваешь себе цену? — Глаза Томкина стали колючими. — Еще не начал работать, а уже торгуешься?
— Я не говорил, что буду на вас работать. Томкин пожал плечами.
— Как знаешь. У меня есть Фрэнк и Уисл. С ними мне не о чем беспокоиться.
Николас даже не посмотрел в их сторону.
— Томкин, если они действительно наняли ниндзя, чтобы вас убрать, он пройдет через этих ребят как сквозь траву.
— Я уже сказал, все эти небылицы ты сочиняешь для того, чтобы набить себе цену.
— Ничего подобного. Из-за вас я опаздываю на важную встречу. Я не ...
Не успел Николас договорить, как Фрэнк и Уисл встали у него по бокам. Пальцы Фрэнка были слегка сжаты. Уисл держал наготове револьвер 38-го калибра, не очень удобный на большом расстоянии, но весьма эффективный в пределах пятнадцати метров.
Николас принял классическую стойку ёрой куми-ути. Первоначально она предназначалась для воинов в доспехах, но вполне успешно применялась и тогда, когда на человеке была европейская одежда.
Указательный палец Уисла уже начал скользить к курку, когда Николас шагнул вперед, правой ногой ударил его в подъем левой ноги и одновременно ребром левой ладони отклонил дуло револьвера. Раздался выстрел. Пуля просвистела, оставив след на синей обивке стены. Уисл отбросил бесполезный револьвер и замахнулся правой рукой. Он с удивлением обнаружил, что на середине пути она остановилась, словно наткнувшись на бетонную стенку. Уисл вздрогнул от боли и услышал звук, напоминающий щелчок кнута. В ту же секунду левая рука Николаса обрушилась на его ключицу, и Уисл потерял сознание.
Теперь к Николасу приближался Фрэнк. Он не пытался выхватить из-под мышки револьвер, пальцы его были выпрямлены и плотно прижаты друг к другу.
Николас стоял неподвижно и следил, как разворачивается атака. У него было достаточно времени. “Левша, — подумал Николас, — и рассчитывает на каратэ”.
Вдруг Николас, будто нехотя, сделал какое-то неуловимое движение, Томкину, с интересом наблюдавшему за поединком, показалось, что никакого удара не было, просто Николас слегка толкнул локтями Фрэнка в грудь. Фрэнк как подкошенный рухнул на бетонный пол.
— Я знал, что ты молодец, — возбужденно проговорил Томкин. — Мне докладывали. Однако нельзя слишком полагаться на чье-то мнение, не то окажешься в дураках. Сплошь и рядом такое случается.
Томкин посмотрел на своих выведенных из строя телохранителей.
— Хорошая работа, ничего не скажешь. — Затем он взглянул на Николаса и протянул ему руку: — Рад видеть тебя в своей команде, Ник.
Николас уже удалялся по коридору к лифту. На миг он повернулся к Томкину.
— Я же сказал, что не собираюсь на вас работать. — Он нажал кнопку, и послышался шум поднимающегося лифта. — Вы не уважаете людей.
Томкин переступил через неподвижные тела и приблизился к Николасу.
— Это не так.
— Так. Не люблю, чтобы мной помыкали. Так же, как и Жюстина. Я вам ничего не должен, Томкин, и вам не стоит на меня рассчитывать.
Двери лифта открылись, и Николас вошел в кабину.
— Подожди, Ник...
— Не ищите меня. Я сам с вами свяжусь.
Николас нажал кнопку первого этажа. Двери стали закрываться, но Томкин удержал их руками. Лицо его было каменным, а глаза горели мрачным огнем.
— Ты, кажется, кое-что забыл. Речь идет не только обо мне, но и о моих дочерях. Ты ведь не хочешь, чтобы этот сукин сын добрался до Жюстины? Подумай об этом, — яростно выпалил Томкин и отпустил двери.
Спускаясь в лифте, Николас вспомнил тот вечер у Жюстины. Черная шерсть и красная кровь. Посеять панику — испытанное оружие ниндзя. Визитная карточка Кудзикири, самой страшнойрю. Герб этой школы — иероглиф комусо в кругу из девяти ромбиков.
Жюстина! Николас нетерпеливо следил за мельканием этажей. Ему срочно нужен был телефон.
На улице Николас увидел широкоплечего темноволосого человека с волевым лицом — такими обычно изображают ковбоев. Человек стоял рядом с белым “фордом”, в котором легко угадывалась полицейская машина, даже если бы на крыше и не было красного маячка. Николас узнал это лицо. Лейтенант сыскной полиции Лью Кроукер. Николас вышел из крытого деревянного перехода, отдал рабочим свою каску и по дощатому настилу направился к тротуару.
Он уже позвонил из фургона Эйба Рассо. Сначала Николас хотел связаться с Рэем Флорамом, начальником полиции Уэст-Бэй-Бридж, но подумал, что Жюстине это не понравится. Тогда он узнал в справочном бюро номер Дока Дирфорта и попросил его время от времени заглядывать к Жюстине.
— Линнер, — воскликнул Кроукер, когда Николас подошел к нему, — что у вас за дела с Рафиэлом Томкином? — Его тонкие длинные пальцы сжимали зубочистку.
Николас тут же пожалел о последних словах: им руководил гнев, а это было плохим признаком.
Томкин откинулся на подушки сидения и искоса посмотрел на Николаса.
— Странный вы человек. У меня много дел с япошками, я даже бываю там три-четыре раза в год. Никогда не встречал таких, как вы.
— Надо полагать, это комплимент. Томкин пожал плечами.
— Как вам угодно.
Он наклонился вперед и нажал на утопленную кнопку. Перед ним откинулся маленький столик с миниатюрной лампочкой. За столиком, в спинке переднего сидения, был встроен шкафчик.
Томкин запустил в него руку и достал сложенный вдвое лист бумаги. Он протянул его Николасу.
— Что вы об этом скажете?
Николас осторожно развернул тонкую рисовую бумагу. В середине был изображен иероглиф, вокруг которого располагались девять ромбиков. Иероглиф означал комусо — японский нищенствующий монах.
— Ну, — потребовал Томкин. — Вы знаете, что это?
— Как к вам это попало? — спросил Николас, отрывая глаза от герба; в холодных голубых глазах Томкина он прочел скрытое беспокойство.
— Это было в мешке. — Заметив недоуменный взгляд Николаса, Томкин раздраженно пояснил: — В почте из Японии. Наши филиалы каждый день отправляют мешки с почтой: не все можно сказать по телефону. Сначала я подумал, что это шутка, но теперь... — Он пожал плечами. — Скажите, что это значит?
— Это герб.
Николас протянул листок Томкину, но тот не взял его, и Николас положил листок на стол.
— Герб одной из школ ниндзя —рю.
Он сделал глубокий вдох, обдумывая следующую фразу, но прежде чем успел открыть рот, Томкин постучал в перегородку из дымчатого стекла. Синий костюм повернул голову, и перегородка приоткрылась.
— Фрэнк, едем в башню.
— Но, мистер Томкин...
— Давай, Фрэнк.
Фрэнк кивнул и закрыл перегородку. Николас видел, как он что-то сказал водителю. На следующем перекрестке они повернули на восток, доехали до Парк-авеню и двинулись налево.
Томкин смотрел на сложенный вдвое лист бумаги так, будто внутри его внезапно что-то ожило и зашевелилось.
* * *
В то утро у лейтенанта сыскной полиции Кроукера был не самый довольный вид, когда он вышел от капитана Финнигана. Больше того, он еле сдерживал ярость. Он размашистыми шагами мерил залитый неоновым светом коридор, не замечая полицейских офицеров и служащих.— Послушай, Лью, постой...
Но Кроукер был уже далеко. Сержант пожал плечами. С Кроукером это бывало. В такие минуты его лучше не трогать.
Войдя в свой кабинет, Кроукер ударил кулаками по пластиковому столу. Ни один раз он пытался прожечь его сигаретой — и все напрасно. Достижения современной науки в быту.
Кроукер плюхнулся в темно-зеленое вращающееся кресло и уставился на стенку из матового стекла. Перед ним всплыло обрюзгшее лицо Финнигана, тупой взгляд его водянистых глаз.
— Я хочу, чтобы ты наконец понял, Кроукер! Дело Дидион закрыто. — Капитан поднял свои пухлые руки, предвосхищая возражения Кроукера. — Знаю, знаю, я сам поручил тебе это дело. Но тогда я надеялся, что мы быстро получим результат. Все, начиная с мэра, подняли страшный вой. А потом вмешалась пресса: сам знаешь, на что они способны. — Он опустил руки и положил их на стол. Кроукер подумал, что они похожи на два окорока, которые давно пора поджарить. — Ты знаешь не хуже меня, что за люди живут в том доме. Им не нравится, когда рядом с ними творятся такие вещи. На меня давили со всех сторон.
Кроукер прикрыл глаза и стал медленно считать: “Один, два, три”, с трудом подавляя желание двинуть кулаком в толстый красный нос Финнигана. Он открыл глаза и увидел капитана, который откинулся в кресле и сложил руки на своем огромном животе. “Интересно, сколькорюмок уже успел пропустить старик”, — подумал Кроукер. Он искоса взглянул на правый нижний ящик стола, где всегда была наготове бутылка виски. В мягком утреннем свете, струившемся сквозь закрытые шторы, глаза Финнигана на одутловатом красном лице казались еще более тусклыми, чем обычно.
— Я знаю об этом давлении, капитан. — Голос Кроукера не выдавал его чувств. — Я сталкиваюсь с этим все десять лет, с тех самых пор как поступил в полицию. Но я не понимаю, что случилось — с чего это вдруг так резко по тормозам?
— У тебя ничего не выходит, — невозмутимо ответил Финниган. — Я решил поставить точку, вот и все.
— Чушь! Ведь...
— Не заводитесь, лейтенант. — Глаза Финнигана сверкнули, и на выступающей нижней губе появилась тонкая полоска слюны. — У меня нет желания участвовать в ваших спектаклях. — Капитан выпрямился, и теперь его глазки стали беспощадными. — Пусть газетчики носят тебе на руках. Ничего не имею против, потому что это идет на пользу нашему отделу. Публике нужны герои! Но не воображай, что это дает тебе какие-то особые привилегии — ни здесь, ни там. — Огромный палец Финнигана указал назад, на улицы города за окном. — Я тебя насквозь вижу: ты любишь внимание, обожаешь, когда вокруг тебя крутятся журналисты. Ладно, на здоровье. Но я не потерплю, чтобы ты обращался со мной как с идиотом, как с каким-то моральным уродом. — Он поймал взгляд лейтенанта. — Да-да, как с моральным уродом. Ты уже достаточно долго служишь в полиции, чтобы знать, почему прекращаются расследования. Кто-то наверху “попросил” об этом. Теперь понятно? — Лицо Финнигана покраснело еще больше, двойной подбородок дрожал. — Поверь, я уже не раз подумывал от тебя избавиться, перевести в другое место. Но ты мне слишком нужен. Хотя бы для того, чтобы мэр каждый год упоминал меня в своем отчете. Не скрою, мне это нравится.
Теперь он стоял, упираясь в стол огромными кулаками. Пальцы его побелели от напряжения.
— Но черт меня подери, если я позволю тебе выкидывать фокусы, как было с делом Лаймана! Ты не угомонился даже тогда, когда дело было официально закрыто. Ты выставил меня идиотом перед всей полицией, и мне просто повезло, что слухи не дошли до комиссара. — Финниган погрозил Кроукеру толстым, как сосиска, пальцем. — Займешься двойным убийством Танака-Окура, и не вздумай свалить расследование на ребят из участка. — Он откашлялся и вытер губы серым носовым платком. — В чем дело? Ты что-то имеешь против узкоглазых? Ну так займись этим делом и радуйся. Радуйся, что тебе вообще что-то поручили.
Кроукер направился к двери, и когда его пальцы были уже на ручке, Финниган добавил:
— Кстати, лейтенант. Вы служите здесь уже давно, так что в следующий раз не заставляйте меня объяснять вам устав как новобранцу!
Именно в ту минуту Кроукер решил продолжать расследование на свой страх и риск. Теперь он мог рассчитывать только на себя. Если ему и придется обратиться за помощью к кому-то из коллег, он будет вынужден их обманывать.
Кроукер посмотрел на часы, потом перевел взгляд на остатки холодного кофе в замызганной пластмассовой чашке. Он опаздывал на встречу с Линнером, но это его не очень волновало. Мысли лейтенанта крутились вокруг дела Дидион. В одном Финниган прав — Кроукер ничего не добился. Пока. У девушки где-то были друзья, просто оказалось чертовски тяжело до них добраться. Но он уже напал на след одного человека и теперь ждал, когда агент сообщит имя и адрес. Вот почему лейтенант так болезненно воспринял отстранение от дела. Говорить об этом Финнигану было бесполезно — все равно что стенке. Кроукер никогда подробно не докладывал ему о ходе расследования, и капитана это устраивало: для него важны были результаты... и упоминание в отчете мэра. И этот человек упрекает кого-то в тщеславии! Кроукер хмыкнул. Его результаты позволяли Финнигану всецело сосредоточиться на любимой бутылке.
Лейтенант выругался и встал из-за стола. Пора ехать к Линнеру.
* * *
В это время Винсент находился в патологоанатомическом отделении. Его немедленно вызвали вчера поздно вечером, когда привезли трупы Терри и Эйлин. Все решили, что лучше Винсента в этом никто не разберется.Он застал спор между двумя патрульными, обнаружившими трупы, и офицером сыскной полиции, который устроил им разнос. Их возбужденные голоса не отвлекали Винсента. Он хотел удостовериться. Скорее всего, произошла ошибка: вероятно, кто-то из инструкторов Терри был у него в квартире или... Но это были Терри и Эйлин. Мертвые. И тогда он вспомнил о странном телефонном звонке. А вдруг это звонил Терри? Винсент медленно отвернулся. Теперь это не имело значения.
Он отложил вскрытие до утра, убедившись, что все личные вещи убитых аккуратно пронумерованы и упакованы для передачи полиции. После этого он вернулся домой, где его ожидала беспокойная ночь.
В морге Винсент чувствовал себя увереннее. Здесь он мог работать: изучать молчаливые свидетельства увечий и раскрывать тайны преступлений. Иногда это ему удавалось, и его отчет помогал арестовать преступника. В других же случаях ему приходилось утешать родственников погибших, с которыми Винсент встречался каждый день.
Трупы подобны огромным иероглифам — молчаливые глыбы, ожидающие, когда пытливый археолог раскроет их тайны.
Винсент получал огромное удовлетворение от работы здесь, в “мертвецкой”, как говорили многие. Однако он считал это название совсем неподходящим: ведь здесь, день за днем, с огромным напряжением вырывали у холодной смерти ее секреты. Винсент и его коллеги копались в ней, расчленяли ее на части, срывали с нее покровы таинственности, до тех пор, пока не рассеивался внушаемый ею ужас. Что могло быть важнее для живых?
Теперь Винсент стоял в центральном заде, прислонившись к стальной двери. Рядом с ним на тележке лежал негр, холодный и голый, со свесившейся на бок головой. Винсент смотрел на дверь, ведущую в комнату вскрытия. Там лежал его друг, Терри Танака. Следующей будет Эйлин. Впервые в жизни у Винсента мелькнула мысль: а хочет ли он войти в эту дверь? Казалось, эта смерть переполнила чашу, и он вдруг устал. Ему хотелось вернуться в Японию. Но ой чувствовал, что это невозможно. Будто он заразился какой-то ужасной болезнью на Западе, в этом городе, и стал совсем другим человеком.
Но в глубине души Винсент знал, что должен идти — в этом было его единственное спасение. Смерть встала перед ним высокой стеной. Он должен разрушить эту стену — или сойти с ума. У него один путь — в эту маленькую комнату, залитую безжалостно ярким светом. Там он сможет спокойно разобрать эту стену по кирпичику. Винсент вдруг понял: ему мучительно хочется знать, что случилось с его друзьями.
Он встряхнулся и решительно толкнул дверь. Япония, далекая мечта, отступила...
* * *
Лимузин вынырнул из потока машин и плавно притормозил у тротуара. Фрэнк вышел первым и открыл заднюю дверь.Они оказались на площадке, посередине которой возвышался стальной скелет на три четверти готового здания. Тротуар был взломан, и на его месте укладывали красную керамическую плитку. Для пешеходов проложили временный деревянный настил.
На краю площадки работала огромная бетономешалка; рядом с ней мощный кран поднимал несколько ферм.
Часть шикарного фасада из черного камня была уже готова. На некоторых блоках еще виднелись сделанные медом белые и желтые метки. Но одна стена была пока полностью открыта, словно прозрачный кокон, сквозь который можно наблюдать образование куколки.
Николас и его спутники двигались по деревянному настилу, а вокруг люди с напрягшимися мышцами и перепачканными маслом лицами упрямо вгрызались в камень отбойными молотками. Они вошли в крытый переход. Воздух был насыщен мельчайшей удушливой пылью, которая, как перхоть, оседала на их волосы и плечи.
Навстречу вышел человек с изможденным лицом. Голову его защищала ярко-желтая каска, на которой синими буквами было выведено “Братья Любин”. Узнав Томкина, человек широко улыбнулся и протянул руку. Затем он проводил гостей к большому автофургону, служившему конторой. Томкин коротко представил его как Эйба Рассо, начальника строительства. Рассо удостоил Николаса холодным крепким рукопожатием и раздал всем каски.
Фрэнк повел их в здание — через огромный холл с колоннами, потом вдоль длинного коридора, с голыми лампочками на гибких проводах. Их ноздри наполнились въедливым запахом сырого бетона. Мужчины дошли до лифта и поднялись наверх, где их встретил человек, такой же широкоплечий, как Фрэнк, но немного пониже ростом. Все вместе молча двинулись по коридору.
Стены и потолок покрывала темно-синяя ткань; многочисленные узелки делали ее похожей на шелк-сырец. Правая наружная стена была стеклянной почти до уровня пола. Точнее, она должна была стать такой после застекления, а пока всюду были видны тонкие металлические конструкции с оранжевым антикоррозийным покрытием. Снаружи открывалась захватывающая панорама северо-западного Манхэттена. Вдалеке Николас разглядел низину Центрального парка.
Коридор упирался в двухстворчатую металлическую дверь с вычурными бронзовыми ручками. По левой стороне коридора через открытые деревянные двери виднелись небольшие кабинеты с пока еще голым бетонным полом. В некоторых из них Николас заметил огромные рулоны коврового покрытия.
Даже на такой высоте было жарко — не так-то просто сбежать от летнего зноя Манхэттена. Частички сажи усеивали бетонный пол, будто брызги неумолимого морского прибоя.
Перед металлической дверью Томкин остановился и посмотрел на строительную площадку. Он поднял руку, словно собираясь начать арию:
— Ты видишь, Николас? — Томкин отвернулся от окна. — Я ведь могу называть тебя Николасом? — Не дожидаясь ответа, Томкин продолжил: — Когда-то там был большой мир, и для каждого в нем находилось место — по крайней мере, для каждого, у кого хватало смелости это место занять. — Он опустил руку и сжал пальцы. — Но теперь здесь сплошная адская фабрика. Больше нет ни места, ни времени. Понимаешь, что это значит, а? Я тебе объясню. Каждый душит другого, чтобы уцелеть самому. Да, да, ты не ослышался — не просто получить больше прибыли, а выжить. И так везде, во всем мире.
Томкин искоса посмотрел на Николаса.
— Понимаешь, о чем я говорю? Нет? Тебе хотелось бы быть Марко Поло, а? Два с половиной года путешествовать по бескрайним просторам Азии и, наконец, очутиться в Китае, который до тебя другие европейцы не видели ни наяву, ни во сне? Разве что-нибудь может сравниться с этим чувством? Нет, говорю тебе я, никогда.
Двигаясь точно в забытьи, Томкин положил руки на ажурную паутину стальной рамы.
— Тебе известно, — прошептал он, — что я не знаю, сколько у меня денег? Да, я мог бы нанять людей и они бы подсчитали. Но только к тому времени, когда они закончат расчеты, их результаты безнадежно устареют. — На его лице поблескивала тонкая пленка пота. — Я могу иметь практически все, что захочу. Не веришь?
Томкин посмотрел на Николаса. В его голосе теперь слышалась ярость, на висках вздулись вены.
— Я мог бы сбросить тебя вниз. Сейчас. Просто взять и сбросить — и остаться совершенно безнаказанным. Возможно, мне пришлось бы для вида пройти через расследование, но не более того. — Он взмахнул рукой. — Но я этого не сделаю.
— Вы меня успокоили, — съязвил Николас, но Томкин продолжал, не обращая на него внимания.
— Это было бы довольно примитивно. Мне не интересно щеголять своей властью.
— Похоже, вы разочарованы в жизни.
— Что? — Томкин медленно оторвался от своих раздумий. — О, нет. Но, видишь ли, как и всех великих людей, меня беспокоит то, что рано или поздно мне придется умереть. — Он колебался. — Я желаю счастья Жюстине, обеим моим дочерям.
Николас был почему-то уверен, что Томкин собирался сказать что-то совсем другое.
— Тогда я не сомневаюсь, что они будут счастливы.
— Не говори со мной таким тоном, — отрезал Томкин. — Я прекрасно знаю, что я не лучший отец. У Жюстины проблемы с мужчинами, а Гелда только что развелась с четвертым мужем, и я не могу оторвать ее от спиртного. Я вмешиваюсь в их жизнь — время от времени, — а потом снова оставляю в покое. Это тяжело для них обеих.
— Похоже, Жюстина предпочитает, чтобы вы вовсе не вмешивались, — заметил Николас.
— Ее никто об этом не спрашивает, — рявкнул Томкин. — Я ее отец, что бы она обо мне ни говорила. И я люблю ее. Люблю их обеих. Никому сладко не живется, просто их проблемы бросаются в глаза — вот и все.
— Послушайте, мистер Томкин...
— Не заводись, Николас. Теперь, когда мы начинаем понимать друг друга. — Томкин выплевывал слова, будто они жгли ему рот. — Конечно, ей не понравилось, когда я вмешался два года назад. Но что она знала? Господи, она была по уши в дерьме. — Он яростно дернул головой. — Она таскалась за этим подонком как за Господом Богом.
— Она сказала мне... — начал Николас.
— А она сказала тебе, что он был сутенером? Что он колол наркотики? Что мужчины нравились ему больше женщин? Что он привязывал ее к кровати и избивал, прежде чем трахнуть? Это она тебе сказала? — Его лицо исказилось от гнева и стыда, с губ слетала слюна.
— Нет, — мягко ответил Николас.
Томкин разразился резким звериным смехом.
— Я в этом не сомневался.
Он выставил голову вперед и был теперь очень похож на охотничью собаку, которая сделала стойку. Николас подумал, что если дичью был он, то на этот раз Томкин выбрал себе орешек не по зубам.
— Вы не должны были мне этого говорить.
— А в чем дело? Тебя, что, тошнит? — Томкин ухмыльнулся. — Она тебе больше не нравится? Ты уже жалеешь, что с ней связался?
— Ее прошлое не имеет значения, — медленно произнес Николас. — Если только она не продолжает жить этим прошлым. — Он посмотрел на приблизившееся к нему потное лицо Томкина. — Я знаю, что за человек Жюстина. Но я не уверен, что это знаете вы, Томкин.
На мгновение Николасу показалось, что глаза Томкина выпрыгнут из орбит. Но он быстро справился с собой, и на его лице не осталось и следа былого гнева. Он улыбнулся и похлопал Николаса по спине.
— Я просто хотел тебя проверить, Николас, понимаешь? Николас понял, насколько Томкин уязвим. Вот почему он так демонстративно расправлялся со своими дочерьми. Они слишком много значили для него, от них зависело его бессмертие. “Интересно, — подумал Николас, — смирился ли он с тем, что у него нет наследника?”
Странно, но эта слабость Томкина вызвала у Николаса симпатию. Врюего учили сокрушать противника, воспользовавшись его слабостью. Но за пределами додзё Николас узнал, что именно слабости делают людей человечными. Взять, например, Мусаси. Судя по книге Горин-но сё, ее автор не человек, а истукан, непобедимый и бесчувственный. Но о Мусаси рассказывали много разных историй. Николас навсегда запомнил одну из них — о том, как некий ниндзя победил Мусаси с помощью всего лишь бумажного веера. Беспомощность воина объясняли тем, что ниндзя владели сверхъестественными силами. И все же Николасу было приятно сознавать, что великий Мусаси испытал горечь поражения.
“Было бы слишком просто, — думал Николас, — зачислить Томкина в негодяи и отвернуться от него. Но очень часто внешность обманчива.” Николас задел обнаженный нерв этого человека и на мгновение почувствовал его слабость. Более того, Томкин был достаточно умен, чтобы понять это, и Николас терялся в догадках, почему он это допустил. Ему не пришлось долго ждать.
— Я хочу, чтобы ты работал на меня, — спокойно сообщил Томкин. — Хочу выяснить, что происходит. О якудза я знаю все! У меня даже была стычка с Сёто. Ты о нем, конечно, слышал?
Николас кивнул.
— Крепкий орешек, — продолжал Томкин. — Но я с ним справился. — Он задумчиво оттянул двумя пальцами нижнюю губу. — О ниндзя я ничего не знаю, а в таких случаях я привык полагаться на специалистов. — Томкин ткнул в Николаса указательным пальцем. — Ты ведь специалист по части этих мерзавцев?
— Можно так сказать.
— Так вот, я хочу тебя нанять. Разберись, что все это значит. — Он достал сложенный вдвое лист бумаги с гербом ниндзя и помахал им перед Николасом. — Возьми эту дрянь. Мне она не нужна.
Николас не пошевелился.
— Когда вы это получили?
— Я же говорил, вместе с почтой из Японии... Постой, с неделю назад.
“Неделю назад, — подумал Николас — Это не может быть совпадением: примерно в то же время обнаружили тело Барри. Значит, мишенью был Томкин”.
— Думаю, к вам подослали наемного убийцу. Томкин и глазом не моргнул.
— Что ж, такое уже случалось.
— Но убийцы не были ниндзя.
— Нет, — согласился Томкин. — Но я же говорил, у меня были проблемы с якудза. И ничего — обошлось.
— Это другое дело.
— То есть? Да он никогда до меня не доберется.
— У ниндзя есть для этого тысяча способов... Но не стоит тратить время на догадки. Вы все равно никогда не угадаете.
— Ты что, набиваешь себе цену? — Глаза Томкина стали колючими. — Еще не начал работать, а уже торгуешься?
— Я не говорил, что буду на вас работать. Томкин пожал плечами.
— Как знаешь. У меня есть Фрэнк и Уисл. С ними мне не о чем беспокоиться.
Николас даже не посмотрел в их сторону.
— Томкин, если они действительно наняли ниндзя, чтобы вас убрать, он пройдет через этих ребят как сквозь траву.
— Я уже сказал, все эти небылицы ты сочиняешь для того, чтобы набить себе цену.
— Ничего подобного. Из-за вас я опаздываю на важную встречу. Я не ...
Не успел Николас договорить, как Фрэнк и Уисл встали у него по бокам. Пальцы Фрэнка были слегка сжаты. Уисл держал наготове револьвер 38-го калибра, не очень удобный на большом расстоянии, но весьма эффективный в пределах пятнадцати метров.
Николас принял классическую стойку ёрой куми-ути. Первоначально она предназначалась для воинов в доспехах, но вполне успешно применялась и тогда, когда на человеке была европейская одежда.
Указательный палец Уисла уже начал скользить к курку, когда Николас шагнул вперед, правой ногой ударил его в подъем левой ноги и одновременно ребром левой ладони отклонил дуло револьвера. Раздался выстрел. Пуля просвистела, оставив след на синей обивке стены. Уисл отбросил бесполезный револьвер и замахнулся правой рукой. Он с удивлением обнаружил, что на середине пути она остановилась, словно наткнувшись на бетонную стенку. Уисл вздрогнул от боли и услышал звук, напоминающий щелчок кнута. В ту же секунду левая рука Николаса обрушилась на его ключицу, и Уисл потерял сознание.
Теперь к Николасу приближался Фрэнк. Он не пытался выхватить из-под мышки револьвер, пальцы его были выпрямлены и плотно прижаты друг к другу.
Николас стоял неподвижно и следил, как разворачивается атака. У него было достаточно времени. “Левша, — подумал Николас, — и рассчитывает на каратэ”.
Вдруг Николас, будто нехотя, сделал какое-то неуловимое движение, Томкину, с интересом наблюдавшему за поединком, показалось, что никакого удара не было, просто Николас слегка толкнул локтями Фрэнка в грудь. Фрэнк как подкошенный рухнул на бетонный пол.
— Я знал, что ты молодец, — возбужденно проговорил Томкин. — Мне докладывали. Однако нельзя слишком полагаться на чье-то мнение, не то окажешься в дураках. Сплошь и рядом такое случается.
Томкин посмотрел на своих выведенных из строя телохранителей.
— Хорошая работа, ничего не скажешь. — Затем он взглянул на Николаса и протянул ему руку: — Рад видеть тебя в своей команде, Ник.
Николас уже удалялся по коридору к лифту. На миг он повернулся к Томкину.
— Я же сказал, что не собираюсь на вас работать. — Он нажал кнопку, и послышался шум поднимающегося лифта. — Вы не уважаете людей.
Томкин переступил через неподвижные тела и приблизился к Николасу.
— Это не так.
— Так. Не люблю, чтобы мной помыкали. Так же, как и Жюстина. Я вам ничего не должен, Томкин, и вам не стоит на меня рассчитывать.
Двери лифта открылись, и Николас вошел в кабину.
— Подожди, Ник...
— Не ищите меня. Я сам с вами свяжусь.
Николас нажал кнопку первого этажа. Двери стали закрываться, но Томкин удержал их руками. Лицо его было каменным, а глаза горели мрачным огнем.
— Ты, кажется, кое-что забыл. Речь идет не только обо мне, но и о моих дочерях. Ты ведь не хочешь, чтобы этот сукин сын добрался до Жюстины? Подумай об этом, — яростно выпалил Томкин и отпустил двери.
Спускаясь в лифте, Николас вспомнил тот вечер у Жюстины. Черная шерсть и красная кровь. Посеять панику — испытанное оружие ниндзя. Визитная карточка Кудзикири, самой страшнойрю. Герб этой школы — иероглиф комусо в кругу из девяти ромбиков.
Жюстина! Николас нетерпеливо следил за мельканием этажей. Ему срочно нужен был телефон.
На улице Николас увидел широкоплечего темноволосого человека с волевым лицом — такими обычно изображают ковбоев. Человек стоял рядом с белым “фордом”, в котором легко угадывалась полицейская машина, даже если бы на крыше и не было красного маячка. Николас узнал это лицо. Лейтенант сыскной полиции Лью Кроукер. Николас вышел из крытого деревянного перехода, отдал рабочим свою каску и по дощатому настилу направился к тротуару.
Он уже позвонил из фургона Эйба Рассо. Сначала Николас хотел связаться с Рэем Флорамом, начальником полиции Уэст-Бэй-Бридж, но подумал, что Жюстине это не понравится. Тогда он узнал в справочном бюро номер Дока Дирфорта и попросил его время от времени заглядывать к Жюстине.
— Линнер, — воскликнул Кроукер, когда Николас подошел к нему, — что у вас за дела с Рафиэлом Томкином? — Его тонкие длинные пальцы сжимали зубочистку.