Ван Ластбадер Эрик. Ниндзя

   Николас повесил трубку, едва справляясь с желанием еще раз позвонить Жюстине.
   Томкин разговаривал по телефону еще десять минут. Все это время в кабинете никто не двигался. Николас слышал тихое шипение кондиционера; Фрэнк беззвучно стоял возле двери.
   Николас встал и подошел к книжным полкам. Там на старомодном бюро, которое Николас сначала не заметил, располагались несколько картин в серебряных рамах и фотографии двух женщин. Одна из них была Жюстина; вторая, как предположил Николас, — Гелда. Каждая была по-своему красива. Только на одном снимке сестры были вместе. Это была черно-белая фотография с оторванным уголком. Девочки стояли на лужайке. На заднем плане виднелся угол кирпичного дома, увитого плющом. Жюстина, которой здесь было лет семь, держала в руках раскрашенное яйцо и улыбалась. Гелда, гораздо выше и полнее Жюстины, стояла чуть поодаль и смотрела куда-то в сторону. Девочки, казалось, не замечали друг друга, будто это был монтаж из двух разных фотографий. — Николас? Николас обернулся и подошел к письменному столу.
   Томкин вышел к нему навстречу. На нем был светлый костюм, белая сорочка в желтую подоску с гладким желтым воротником и такими же манжетами, коричневый шелковый галстук. Томкин протянул руку; тыльную сторону широкой ладони покрывали темные курчавые волосы; на безымянном пальце красовалось платиновое кольцо.
   — Рад тебя видеть, — Синие глаза Томкина выглядели какими-то блеклыми. — Я ждал, когда ты наконец объявишься. Что ты выяснил?
   — Простите?
   — Что ты узнал, Николас? — Томкин говорил медленно, словно обращаясь к умственно отсталому ребенку. — Ты поехал в Уэст-Бэй-Бридж потому, что там мог быть ниндзя. По крайней мере, так ты объяснил мне по телефону.
   — Его там не было.
   — У Жюстины все в порядке?
   — Вполне.
   — Мне не нравится твой тон.
   — Вы платите мне не за то, чтобы вам нравился мой тон, а за то, чтобы я вас охранял.
   — Интересно, как тебе удавалось делать это на побережье. С помощью дистанционного управления?
   Николас коротко рассмеялся. Его глаза были ледяными.
   — Послушайте, Томкин, хватит болтать! Мне все равно, нравлюсь я вам или нет; просто вы должны мне помогать, а то я не смогу работать.
   — Но ты мне действительно нравишься, Николас. С какой стати ты в этом сомневаешься?
   Томкин приветливо проводил Николаса в гостиную, и они сели на диван.
   — Ведь нет ничего странного в том, что меня — скажем так — интересуют твои методы. В конце концов, Фрэнк никогда от меня не отходит, и я чувствую себя вполне уверенно.
   — Против ниндзя Фрэнк совершенно бессилен. Он пройдет через Фрэнка, словно его и не было.
   Томкин улыбнулся.
   — Возможно, он и пройдет через Фрэнка, но при этом в нем застрянет пара пуль 45-го калибра.
   Николас пожал плечами.
   — Если вы так спокойно к этому относитесь...
   — Уверяю тебя, я не отношусь к этому спокойно. Отнюдь. Иначе я не стал бы тебя нанимать, так ведь? А теперь, — он похлопал себя по бедру, — скажи, что ты собираешься делать.
   — Я жду Эйба Рассо с минуты на минуту.
   — На кой черт он нам нужен? У него своих забот по горло.
   — Классический прием ниндзя — просачивание, — спокойно пояснил Николас. — Он не будет пытаться убить sac с помощью, как вы сами выразились, дистанционного управления. — Николас ухмыльнулся. — Он явится прямо сюда. Когда придет Эйб, мы узнаем; не проник ли он уже на стройку.
   — Сюда? Но каким образом?
   — Скорее всего в качестве рабочего. Это для него самый удобный вариант: не привлекая внимания, спокойно осмотреться на месте.
   В этот момент раздался стук в дверь, и Фрэнк впустил Эйба Рассо со стопкой компьютерных распечаток в руке, Рассо был в помятом костюме; свободной рукой он убрал светлые волосы с потного лба.
   — Вот. — Рассо протянул бумаги. — Я подчеркнул фамилии мужчин-азиатов. Их всего тридцать пять.
   — Что вы ищете? — спросил Томкин. — Вы знаете его имя? Николас покачал головой.
   — Если бы я его и знал, он никогда бы не назвался настоящим именем. — Едва ли Николас рассчитывал найти в этом списке имя Хидэёси, но пренебрегать такой возможностью было бы неразумно. — Здесь все? — обратился он к Рассо.
   Тот кивнул.
   — Да, все до единого. Двадцать пять в дневной смене, остальные — в вечерней.
   — Все двадцать пять сегодня на месте? — уточнил Николас. — Никто не заболел?
   — Насколько мне известно, все вышли на работу.
   — И никто не знает о нашем разговоре?
   — Никто. Я все сделал сам.
   — Отлично. — Николас поднялся с дивана. — Пойдемте.
   — Что происходит? — спросил Томкин. Николас свернул листы в трубку.
   — Я хочу встретиться с каждым из этих людей.
   Рассо водил его по лабиринтам строящегося здания, и Николас одного за другим опрашивал этих людей и вычеркивал их из списка. Тринадцатым значился Ричард Яо. Рассо не знал точно, где он сейчас работает, и пришлось пойти к бригадиру.
   — Ты опоздал, Эйб. — Бригадир достал изо рта окурок толстенной сигары и ткнул им через плечо. — Он как раз ушел.
   — То есть как?
   — Сказал, что заболел. — Бригадир снова сунул в рот окурок. — Вид у него и правда был неважный.
   — Когда это случилось? — спросил Николас.
   — М-м... минут пятнадцать назад, может быть, двадцать. — Он посмотрел на Рассо. — Что-нибудь не так? Этот малый хороший работник.
   Рассо бросил короткий взгляд на Николаса и покачал головой.
   — Спасибо, Майк. Прислать тебе замену?
   — Да, еще один человек не помешал бы.
   — Ладно. Я об этом позабочусь.
   На обратном пути, в лифте Рассо спросил:
   — Что вы об этом думаете, мистер Линнер?
   — Думаю, это тот, кого мы ищем.
   — Дайте-ка мне на минутку. — Рассо взял у Николаса распечатки и пробежал глазами список. — Вот! — он ткнул пальцем в лист бумаги. — Постойте, постойте, этот адрес липовый!
   — Ничего удивительного.
   — Двери лифта раскрылись, и Николас, оставив изумленного Рассо, побежал по коридору. Томкин разговаривал по телефону. Он прикрыл рукой трубку.
   — Ну, как дела? Вы нашли...
   Но Николас, не обращая на него внимания, принялся тщательно ощупывать край столешницы.
   — Черт подери...
   — Положите трубку, — сказал Николас. Он медленно продвигался вокруг стола, не отпуская от него пальцев.
   Томкин зачарованно смотрел на руки Николаса; наконец он пробормотал несколько слов и положил трубку.
   — Хорошо. — Николас не прекращал двигаться. — Я хотел бы с вами поговорить...
   — О том, что случилось внизу. Да. Да.
   Томкин смотрел на Николаса, широко открыв свои синие глаза. В комнату вошел Эйб Рассо и молча стал рядом с Фрэнком.
   — Верно. О том, что случилось внизу. — Николас опустился на колени и стал искать под столом. — Думаю, мы его нашли. — Проводка и электронные блоки. — Тринадцатый по списку. Ричард Яо. Его перевели сюда с другой стройки, из Бруклина, — Печатные платы. — Не так давно. — Переплетение разноцветных маркированных проводов. — Бригадир говорит, прекрасный работник.
   — Ну и что? — Томкин не мог отвести глаз от рук Николаса. — Что из этого?
   — Это тот, кого мы ищем. Он исчез сразу после моего звонка Рассо. — Его пальцы натолкнулись на какой-то выступ. — Рассо никому не говорил о моей просьбе. — Николас легонько потянул, и в его пальцах остался крохотный диск. — Об этом списке никто не знал — только Рассо и я. — Он положил на стол перед Томкином маленький пластмассовый диск размером с небольшую монету. — И еще, разумеется, телефон.
   Томкин побагровел. Он опасливо дотронулся пальцем до прибора, словно тот мог его укусить.
   — Черт подери! — закричал Томкин. — Под самым носом! — Он стукнул кулаком по столу и посмотрел на Фрэнка. — Фрэнк, сукин ты сын! Как ты пропустил сюда этого ублюдка! Я убью тебя!
   Фрэнк стоял с растерянным видом.
   — Он не виноват, — спокойно сказал Николас. — Он не знал, кого искать.
   Но Томкина уже нельзя было остановить. Он встал с кресла и ткнул пальцем в сторону телохранителя.
   — За что я тебе плачу, задница? Этот... этот гад был здесь, в моем кабинете. А где был ты? Отвечай! Где был ты?
   — Я никуда не отлучался, мистер Томкин, — поспешно начал оправдываться Фрэнк. — Даже когда вы ходили обедать, я здесь оставался. Можете не сомневаться. Наверно, он забрался сюда ночью, когда никого не было. Я не...
   Томкин подскочил к Фрэнку и ударил его наотмашь тыльной стороной ладони.
   — Никто не может взломать эту дверь, болван, так, чтобы назавтра я об этом не знал. — Он смотрел, как краснеет пятно на щеке Фрэнка. — Нет, он был здесь днем, у нас на глазах. Просто ты кретин, и поэтому его не увидел.
   — Но я даже не знал, кого искать, — робко сказал Фрэнк.
   — Заткнись! Заткнись, понятно? — Томкин повернулся к нему спиной. — Господи, противно слушать твое нытье.
   Николас медленно ползал на корточках вокруг стола по раскручивающейся спирали. Ему потребовалось десять минут, чтобы найти второй “жучок” под диваном. Все это время никто не проронил ни слова.
   — Мне кажется, — сказал Николас, вытирая руки, — нам лучше спуститься вниз.
   — Зачем? — озадаченно спросил Томкин. — Ведь теперь здесь безопасно?
   Николас кивнул. Он уже подходил к двери.
   — Поговорим по дороге вниз, ладно? Мерное жужжание лифта было нарушено низким голосом Томкина.
   — Не спорю, Ник, ты хорошо поработал там, наверху. Просто здорово. Спасибо. — Он вздохнул. — Знаешь, каждые полгода я устраиваю проверки на подслушивающие устройства, но сюда я еще толком даже не переехал! — Томкин провел пальцами по стальному ежику волос. — Боже мой, когда я думаю, что он мог услышать, мне хочется своими руками разодрать его на части!
   Лифт остановился, и мужчины вышли в холл.
   — Ты не думаешь, что этот подонок может быть где-то здесь? — Голова Томкина медленно раскачивалась из стороны в сторону.
   — Исключено, — сказал Николас. — Подслушав мой разговор с Рассо, он сразу понял, что его раскрыли. Он исчез. На какое-то время.
   Томкин и Николас вышли под палящее солнце на Парк-авеню. Когда они были еще далеко от машины, из нее выскочил худощавый шофер и предупредительно взялся за дверную ручку. Николас остановился посреди дощатого перехода. Воздух звенел от резких звуков отбойных молотков, словно тысячи зубных врачей одновременно взялись за свои боры. Томкин вынужден был приблизиться вплотную к Николасу, чтобы разобрать его слова.
   Выслушав Николаса, он кивнул, и они забрались в прохладный полумрак лимузина.
   Машина немедленно тронулась и влилась в шумный поток. Николас взялся за работу. Он начал с телефона. “Это должно быть легкодоступное место”, — рассуждал Николас Может, в кабинете у Томкина ниндзя и не спешил, но только не здесь. Николас быстро нашел то, что искал; он нажал кнопку и, приоткрыв окно, выбросил туда свою находку.
   — Чисто?
   Николас ощупал другие возможные места: ничего.
   — Все в порядке. — Он откинулся на сидении.
   — Хорошо. — Томкин облегченно вздохнул. — Я здорово волнуюсь, потому что хуже момента не подберешь.
   Он наклонился вперед и нажал на кнопку. Между ними и передним сидением поднялась перегородка из дымчатого стекла. Николас разглядел встроенную в стекло металлическую сетку.
   — Я сейчас на пороге одной из самых крупных своих сделок. В ней участвуют корпорации трех континентов. Объем этой операции... его трудно даже оценить. Мне теперь нужно только одно — чтобы меня не отрывали от дела. И вот на мою голову свалился этот ублюдок!
   Томкин хихикнул; его настроение явно улучшилось.
   — Вообще-то, мне грех жаловаться. Ведь замысел родился у японцев. Просто они оказались слишком трусливыми, хотя я разложил им все по полочкам. Короче, мы поссорились. — Томкин засмеялся. — Я украл их идею. Они собирались сидеть и выжидать, им, видишь ли, нужно было “исследовать” ситуацию. — Он презрительно фыркнул. — Так еще никто и никогда по-настоящему не разбогател. А когда я уже все завертел, они стали проситься в долю. Представляешь? Я послал их подальше. Да, видно, это задело их слишком сильно, поэтому они и подослали ниндзя.
   Томкин поудобнее устроился на бархатном сидении.
   — Я проголодался. А ты?
   — Не откажусь.
   — Отлично. — Томкин нажал кнопку и назвал шоферу адрес. — Я не хочу, чтобы с моими девочками что-нибудь случилось, понимаешь?
   Николас не отвечал. Он думал о том, что сказал Кроукер об этом человеке. Правда ли это?
   Томкин вдруг резко повернулся к Николасу.
   — Я знаю: ты думаешь, что мне на них наплевать. Представляю, какие небылицы наплела тебе Жюстина.
   — Она почти ничего о вас не говорила. Вас это удивляет?
   — Не дерзи мне, — холодно предупредил Томкин. — Ты этим мало чего добьешься. — Его голос немного смягчился. — Но, честно говоря, я действительно удивлен. — Он махнул рукой. — Впрочем, это неважно. Я все равно люблю их обеих. Я не самый лучший отец в мире, но и они во многом оставляют желать лучшего. Скажем так: мы все виноваты.
   — Если бы вы не злоупотребляли своей властью...
   — Ага, значит, она все-таки говорила обо мне.
   — Да, немного. Один раз.
   — Мой мальчик, может быть, это прозвучит напыщенно, но деньги — это власть, и наоборот. Принимать решения, укреплять власть, следить за притоком денег — в этом мой талант. — Томкин поднял указательный палец, и стал почему-то похож на старого дядюшку из диккенсовского романа. — И моя жизнь. Без этого я умер бы на следующий день, и от этого я не могу отказаться даже ради своих дочерей.
   — А вы бы этого хотели?
   — Честно говоря, не знаю. — Он медленно пожал плечами. — Но какая разница? Это не значит, что я люблю их меньше; просто я многого лишен.
   — Они тоже.
   — Жизнь — суровая штука, верно? Я рад, что ты это понимаешь. — Томкин повернулся к Николасу. — Кажется, я в тебе не ошибся. Мне нравится, как ты работаешь.
   Они пересекли Пятую авеню и застряли посередине квартала. Воздух дрожал от зноя и выхлопных газов над раскаленным асфальтом.
   — Знаешь, — продолжал Томкин, пока они стояли, — деньги — забавная штука. Те, у кого их нет, мечтают о них. Но те, кто ими обладает — если в придачу у них есть хоть капля мозгов, — знают, какое это тяжелое бремя. Иногда по утрам я не хочу подниматься и идти к себе в контору. Мне кажется в такие минуты, что мое тело весит несколько тонн, а каждый вдох дается с огромной болью.
   Машины не двигались. Через некоторое время стали раздаваться нетерпеливые, гудки.
   — Но нужно принимать решения. Решения, связанные с миллионами долларов и судьбами тысяч моих служащих во всем мире. И никто этого не сделает, кроме меня. — Голос Томкина стал задумчивым. — Это захватывающее ощущение, Ник, — тебе так не кажется? Знать, что ты делаешь это так, как не может сделать никто другой. Ведь ты тоже делаешь свое дело лучше всех.
   — Какое дело?
   Глаза Томкина сузились, словно он вглядывался сквозь табачный дым.
   — Ты сильный человек, Ник. Я знал это еще до того, как ты разделался с Фрэнком и Уислом. Разумеется, было приятно получить наглядное подтверждение своим догадкам. По правде говоря, я рад, что ты нравишься Жюстине. Мне кажется, ты ей подойдешь. Она должна узнать, что такое настоящий мужчина.
   На перекрестке снова зажегся красный свет, но гудки не стихали.
   — В чем дело, Toм? — спросил Томкин через решеточку переговорного устройства.
   — Сломался автобус, мистер Томкин, — раздался из громкоговорителя голос шофера. — Это не надолго.
   — Автобусы... Господи, я не ездил в автобусе уже лет тридцать.
   — Вы можете это сделать — у вас есть деньги, — мягко пошутил Николас.
   — Деньги могут только одно, — резко заметил Томкин. — Развращать людей.
   Николас повернулся к нему.
   — Это относится и к вам?
   — Все люди — все до единого — подвержены искушениям. Все слабы. И в этом смысле деньги — великий уравнитель. Они из каждого могут сделать идиота. — Томкин хрипло рассмеялся. — Все те, кто говорит, что деньги их не изменили, — это мешки с дерьмом. Изменили, еще как изменили! Просто им нравится верить в сказки, которые они сами насочиняли. А я реалист. Я вижу неизбежные недостатки и принимаю их. Все имеет свою цену, и надо только проверить, хватит ли у тебя денег расплатиться.
   Вот моя покойная жена. Господи, эта женщина прекрасно знала, чего хотела, и она это получила. Но у нее не хватило духа принять и все остальное. Такие люди приводят меня в бешенство: они только и делают, что бьют баклуши, а кто-то должен приходить трижды в день и подтирать им задницы. Думаешь, они слышали такое слово — “ответственность”? Никогда!
   Поток машин медленно двинулся вперед, и скоро лимузин затормозил перед рестораном на углу.
   — Пойдем, — властно предложил Томкин. — Не знаю как ты, а я не могу больше ждать.
   Они вышли из лимузина, оставив аккуратно спрятанный под ковриком второй “жучок”.

* * *

   — Тебе не нравится?
   — Многовато места для одного человека.
   — Я боюсь замкнутого пространства. Кроукер засмеялся.
   — Понятно. — Он отошел от окна, выходившего на Ист-Ривер и побарабанил пальцами по мягкой коже коричневого дивана.
   — Красиво, — пробормотал Кроукер.
   — Да, он всем нравится. — В темных глазах Гелды мелькнуло лукавство. — Лейтенант, да вы покраснели. Только не говорите, что никогда раньше не сталкивались с... с профессионалками.
   — Ты всегда так разговариваешь?
   — Только, когда я... только иногда.
   Кроукеру стало интересно, что она хотела сказать.
   — Слушай, я проголодалась. Но у меня, похоже, ничего нет.
   — Давай я схожу и...
   — Нет-нет, не надо. Не уходи. — Гелда подошла к телефону. — Ты имеешь право немного отдохнуть — по крайней мере, перекусить. А если возникнет необходимость, они знают, где тебя искать.
   “Да, — подумал Кроукер, — если, например, выяснится адрес женщины, которая поможет мне разделаться с твоим отцом”. Эта мысль почему-то смутила его.
   Гелда взяла трубку.
   — Как насчет итальянской кухни? Мне она нравится... Прекрасно. — Она кивнула и набрала номер.
   — Филип? Это Джи. Все в порядке. А ты? Ты уверен? У тебя какой-то странный голос. Нет? Послушай, ты не мог бы принести мне чего-нибудь поесть. Да, у Марио. На двоих. Отлично. Пока.
   — Кто такой Филип? — спросил Кроукер. — Ты ведь не собираешься впутать меня в какую-нибудь историю?
   — Не беспокойся. Это мальчик, сирота. — Гелда заметила выражение лица лейтенанта. — Перестань. У него никого нет, кроме нас, и мы все его любим. Иногда он оказывает нам мелкие услуги. Что в этом плохого?
   Кроукер улыбнулся.
   — Ничего. — Он сел на диван. — Очень удобно. Гелда подошла к нему вплотную.
   — Без одежды еще лучше.
   Он рассмеялся, подавляя смущение. Гелда пошла к двери в спальню, снимая на ходу шелковую блузку. Прежде чем она скрылась за дверью, Кроукер разглядел ее безупречно красивую спину. Несмотря на большую грудь, она не носила лифчика.
   — Что ты делаешь? — он поднялся с дивана и нервно суну руки в карманы.
   — Всего лишь переодеваюсь, — донесся голос из спальни. — Не бойся, я не буду на тебя нападать.
   — Я об этом не думал, — сказал Кроукер не очень убедительно.
   — Ну и отлично.
   Он слышал шуршание шелка на ее теле.
   — Ты не хочешь войти, чтобы я тебя видела, пока мы разговариваем?
   — Мне и здесь хорошо. — Кроукер чувствовал себя школьником во время первого серьезного свидания.
   — Слушай, — продолжала Гелда, — ты заглянул мне в душу Не понимаю, что тебя после этого может смущать в моем теле.
   — Ничего, — ответил он машинально.
   — Вот видишь.
   Кроукер ощущал себя чужим в этой интимной обстановке. Он пытался представить, чем она тут занималась, но у него ничего не выходило. Его обычно богатое воображение начисто отказывалось ему служить.
   Кроукер подошел к двери и остановился на пороге. Гелда, поставив одну ногу на кровать, натягивала чулок. “Не колготки, — подумал он, — а чулки”. Тело просвечивало сквозь черную сетку; ноги Гелды казались бесконечно длинными.
   На ней были кружевные узкие трусики телесного цвета и такой же пояс — больше ничего. Эффект был потрясающим.
   Гелда обернулась, посмотрела на лейтенанта через плечо и бесхитростно улыбнулась.
   — Ну вот, — Ее голос был легким, как дымок. — Не так уж плохо, правда?
   — Я хотел бы, чтобы ты оделась.
   Она прошлась по комнате. Кроукер старался не смотреть на ее грудь, но это оказалось выше его сил. Гелда подошла к шкафу, достала оттуда зеленый атласный халат и направилась к Кроукеру.
   — Так лучше, Лью? Я ведь могу называть тебя по имени... после того, как вывернулась перед тобой наизнанку, там, в фургоне?
   Со смутной улыбкой она прошла в гостиную, слегка задев Кроукера, по-прежнему стоявшего в дверях.
   Лейтенант наконец оторвался от дверного косяка и подумал: почему я стоял там до сих пор? Всегда при исполнении. Перед его глазами встала собственная темная квартира, пустынная как Уолл-стрит по выходным дням. Возвращаться туда ему не хотелось точно так же, как и раньше, когда там была Элис.
   — Ляжем в постель сейчас или после того, как принесут поесть?
   В голосе Кроукера звучала плохо скрытая ярость. Он едва владел собой. Такое с ним иногда случалось, когда его мысли были где-то далеко.
   Гелда обернулась. Ее халат распахнулся, и обнажил длинную ногу.
   — Ты так думаешь?
   Ее улыбка была мягкой, как свет, струящийся из-под плотного абажура.
   — Ведь это очевидно.
   — Разве? — Она приподняла одну бровь, — Ты знаешь мои сексуальные вкусы.
   Это начисто вылетело у Кроукера из головы. Он почувствовал себя идиотом. Он снова сунул руки в карманы. Странно, глаза видят одно, а в голове рождаются совсем другие мысли. Кроукер вдруг вернулся в тот невыносимо жаркий день, когда влажный воздух окутывает тебя со всех сторон, словно любящая мать по недомыслию заворачивает больного и бессильного ребенка в тяжелое одеяло. В такие дни ссоры вспыхивают по каждому пустяку.
   Через распахнутое окно раздался крик, и мальчик побежал вниз по узкой темной лестнице. Он лежал в соседнем дворе — в мундире, потемневшем от пота и крови, среди перевернутых мусорных ящиков, обнаруживших свои зловонные тайны. Его серые глаза были открыты и уже стекленели; знакомые добрые глаза.
   Таким был конец Мартина Кроукера. После двадцати девяти лет службы в нью-йоркской полиции он лежал теперь навзничь, получив четыре пули в пятнадцати метрах от собственного дома, окруженный мусором, пугливыми крысами и безучастными тараканами. Вдалеке раздавался вой сирен.
   Мальчик смотрел на труп своего отца, и весь мир шел кругом перед его глазами. Он чувствовал, что этот вихрь может в любую минуту подхватить его и унести. Он этого хотел — убежать как можно скорее и как можно дальше из этой вонючей дыры. Навсегда.
   Но это был самый легкий выход... и самый недостойный. Лью Кроукер не был трусом. Об этом позаботился его отец.
   И он остался, а потом поступил в полицию. Его старая мать пришла на выпускной экзамен в полицейскую академию и заплакала, когда Лью произносил присягу.
   Кроукер так и не смог найти убийцу отца, но со временем эта боль утихла.
   Лейтенант почувствовал, как Гелда коснулась его руки. Он не подозревал, что эта рана все еще кровоточит.
   — Прости, — сказала она. — Я не должна была тебя дразнить. Просто...
   — Что? Что просто? Гелда опустила глаза.
   — Просто мне хорошо с тобой. — Она попыталась сказать это полушутя, но у нее не получилось. — Я чувствую...
   — Что?
   Гелда посмотрела ему в глаза.
   — Ничего — чувствую и все.
   — Не сомневаюсь, что ты могла сказать это без всяких чувств.
   Она кивнула.
   — Могла бы. Я ведь актриса. Ты мне не довернешь? Не может быть, после того, что ты сказал мне в фургоне о моем отце.
   — Я поступил глупо.
   — Да. — Ее голос был тихим и нежным.
   — Ты сейчас можешь наплести все, что угодно, и я поверю. Кроукер выпалил это, защищаясь от ее близости. Гелда должна была знать, что он знает.
   — Нет, — возразила она. — Не могу. Во всяком случае, не теперь. — Гелда погладила его руку теплыми пальцами. — Мне хочется быть с тобой откровенной... и мне от этого хорошо.
   Раздался мягкий звук дверного звонка. Гелда оторвалась от лейтенанта и исчезла в прихожей.
   — Привет, дорогой. Заходи.
   Она вернулась, обнимая за плечи высокого темноволосого мальчика. Филип. Кроукер отвернулся к окну и уставился на ослепительную воду реки. Длинная баржа медленно двигалась против течения. По набережной бежал трусцой человек в красно-белом тренировочном костюме. Он обогнал баржу и скрылся из вида. Кроукер представил себя в постели с Гелдой...
   — Что с твоим лицом, дорогой?
   Ее голос доносился до Кроукера, как звук приглушенного телевизора. Он не мог дождаться этого звонка. Он уже предвкушал удовольствие от того, что ему удастся на двадцать лет отправить за решетку такого подонка, как Томкин.
   — Ради Бога, что с тобой случилось, дорогой? Ты что, подрался?
   — Нет, Джи.
   — В чем же дело?
   — Да так. Упал...
   На реке показалась парусная лодка — и это в будний день. Парус белел на фоне разноцветных зданий на противоположном берегу и плавно скользил вдоль реки, словно облачко. Там, на реке, нет никаких забот — только ветер, и соленые брызги, и долгий путь к порту. Сам себе хозяин. Кроукер представил ее тяжелую грудь в своих руках, ее раскрывшиеся губы.
   — ... во дворе и ударился о мусорный бак.
   — Не говори ерунды, Филип. И не надо лгать. Ты должен все мне рассказать, дорогой. Дай-ка я приложу лед. Делай, как я говорю. Вот так.