Местные жители восхищенно вопили:
— Да здравствует наш судья!
В суде Ма Жун заполнил и скрепил печатью необходимые документы, касающиеся Шао Лихуая, и судья разрешил им передать Шао начальнику местной тюрьмы, чтобы он остался там на ночь. Уладив эти дела, Ма Жун и его спутники сняли комнату в большой гостинице напротив суда, обильно поужинали и весело проговорили до поздней ночи.
На следующее утро им, как и было обещано, доставили Шао. Единственная неприятность заключалась в том, что начальник отряда запросил у Ма Жуна щедрые чаевые за помощь в аресте Шао Лихуая. Ма Жун пришел в негодование и хотел отказать, ведь это, в конце концов, было его работой. Однако седобородый отвел его в сторону и сказал:
— Через пару лет судья может быть переведен на какой-нибудь другой пост, но этот начальник отряда пробудет здесь еще долго. Будет разумнее, я думаю, вознаградить его. Как знать, может быть, он вам когда-нибудь понадобится в связи с каким-нибудь другим делом.
Послушавшись совета, Ма Жун дал начальнику несколько мелких серебряных монет из дорожного запаса, и они расстались довольные друг другом.
Дорога домой оказалась удивительно спокойной. Чжао Ваньчуань и Ма Жун беспрестанно пытались убедить Шао Лихуая во всем признаться судье Ди, чтобы смягчить или отсрочить свой приговор. Но Шао лишь осыпал их ругательствами и мрачно шел вперед, а Чжао держал концы цепей, связывающих его руки за спиной.
Утром на седьмой день они пришли в Чанпин и сразу отправились в суд. Первым делом они передали Шао начальнику тюрьмы, а потом пошли к судье Ди. Хотя солнце только что встало, судья уже сидел в своем личном кабинете и потягивал утренний чай. Он очень обрадовался, услышав, что операция прошла успешно, и вскоре приказал открыть утреннее заседание.
Когда стражники подвели Шао Лихуая к столу и сняли с него цепи, судья Ди спросил его:
— Как ваше имя и что за преступление вы совершили?
— Ваша честь, моя фамилия Шао, а имя Лихуай. Я уроженец провинции Цзянсу. С ранней юности занимаюсь торговлей шелком. Услышав не так давно, что в Шаньдуне большой спрос на сырой шелк, я приехал сюда по делам. Меня внезапно арестовали работники вашего суда, неизвестно, за какое преступление. Умоляю вашу честь исправить совершенную по отношению ко мне несправедливость!
Судья Ди произнес с холодной улыбкой:
— Вам нет необходимости лгать, я не верю ни одному вашему слову. Неужели вам незнакомо старинное правило, по которому странствующие торговцы должны помогать друг другу и защищать друг друга в пути? Почему же вы убили вашего собрата по ремеслу Лю близ деревни Шести Ли и, украв его тележку с шелком, погубили еще и невинного человека, проходившего мимо? Говорите правду, да поскорее!
Шао Лихуай все еще надеялся, что у судьи нет ни одного прямого доказательства его вины, и изо всех сил пытался спасти себя.
— Ваша честь, — начал он, — умоляю вас о благосклонном внимании. Все эти разговоры о том, будто я кого-то убил, не более чем подлый обман этого Чжао Ваньчуаня, который давно имеет на меня зуб и поэтому пытается обвинить меня в преступлении. Как я мог даже помыслить о том, чтобы убить попутчика? Всем известно, что в нашем ремесле очень выгодно иметь в пути друга. Меня ошибочно обвинили, и я умоляю вашу честь позаботиться о том, чтобы справедливость восторжествовала!
— Ах ты, дерзкий негодяй, — выкрикнул судья Ди, — сейчас сюда приведут Чжао Ваньчуаня, и тогда поговорим!
Судья велел подвести Чжао к столу, и тот рассказал, как встретил Шао Лихуая в пути, как он сообщил ему, что Лю умер от внезапной болезни и так далее.
Однако Шао Лихуай продолжал твердить, что это возмутительная ложь и обвинили его несправедливо. Судья Ди сделал знак стражникам. Они повалили Шао на спину, надели ему на руки и на лодыжки колодки и крепко закрутили винты. Вскоре плоть и кости были так сдавлены, что на пол брызнула кровь. Но сквозь стоны и крики по-прежнему прорывались слова Шао о его невиновности.
Тогда судья Ди приказал двум стражникам взять тонкие палочки из ротанга и со всей силы бить ими Шао, лежащего в колодках.
Тело Шао окрепло от долгих упражнений в искусстве боя на мечах, но вынести такую пытку он не мог. Тонкий ротанг врезался в его плоть; вскоре крики прекратились; подсудимый потерял сознание.
Судья Ди приказал ослабить винты и окатить его холодной водой. Когда Шао пришел в себя, судья Ди сказал:
— Ты, собачья голова, из-за нескольких сот серебряных монет убил двух невинных людей и запугал двух случайных прохожих. Смертный приговор слишком мягкое наказание за эти преступления. А то, что ты отказываешься признаться, только усугубляет вину. Я свел тебя пока с одним свидетелем, Чжао Ваньчуанем. Завтра я устрою тебе встречу с другим и посмотрю, посмеешь ли ты тогда отрицать свою вину!
Судья Ди встал и, гневно тряхнув длинными рукавами, спустился с возвышения.
Глава 19. Судья Ди закрывает дело деревни Шести Ли; господин Хуа врывается в суд и сообщает об убийстве
Глава 20. Поступок кандидата Ху приносит ему несчастье; судья Ди начинает дознание в особняке Хуа
— Да здравствует наш судья!
В суде Ма Жун заполнил и скрепил печатью необходимые документы, касающиеся Шао Лихуая, и судья разрешил им передать Шао начальнику местной тюрьмы, чтобы он остался там на ночь. Уладив эти дела, Ма Жун и его спутники сняли комнату в большой гостинице напротив суда, обильно поужинали и весело проговорили до поздней ночи.
На следующее утро им, как и было обещано, доставили Шао. Единственная неприятность заключалась в том, что начальник отряда запросил у Ма Жуна щедрые чаевые за помощь в аресте Шао Лихуая. Ма Жун пришел в негодование и хотел отказать, ведь это, в конце концов, было его работой. Однако седобородый отвел его в сторону и сказал:
— Через пару лет судья может быть переведен на какой-нибудь другой пост, но этот начальник отряда пробудет здесь еще долго. Будет разумнее, я думаю, вознаградить его. Как знать, может быть, он вам когда-нибудь понадобится в связи с каким-нибудь другим делом.
Послушавшись совета, Ма Жун дал начальнику несколько мелких серебряных монет из дорожного запаса, и они расстались довольные друг другом.
Дорога домой оказалась удивительно спокойной. Чжао Ваньчуань и Ма Жун беспрестанно пытались убедить Шао Лихуая во всем признаться судье Ди, чтобы смягчить или отсрочить свой приговор. Но Шао лишь осыпал их ругательствами и мрачно шел вперед, а Чжао держал концы цепей, связывающих его руки за спиной.
Утром на седьмой день они пришли в Чанпин и сразу отправились в суд. Первым делом они передали Шао начальнику тюрьмы, а потом пошли к судье Ди. Хотя солнце только что встало, судья уже сидел в своем личном кабинете и потягивал утренний чай. Он очень обрадовался, услышав, что операция прошла успешно, и вскоре приказал открыть утреннее заседание.
Когда стражники подвели Шао Лихуая к столу и сняли с него цепи, судья Ди спросил его:
— Как ваше имя и что за преступление вы совершили?
— Ваша честь, моя фамилия Шао, а имя Лихуай. Я уроженец провинции Цзянсу. С ранней юности занимаюсь торговлей шелком. Услышав не так давно, что в Шаньдуне большой спрос на сырой шелк, я приехал сюда по делам. Меня внезапно арестовали работники вашего суда, неизвестно, за какое преступление. Умоляю вашу честь исправить совершенную по отношению ко мне несправедливость!
Судья Ди произнес с холодной улыбкой:
— Вам нет необходимости лгать, я не верю ни одному вашему слову. Неужели вам незнакомо старинное правило, по которому странствующие торговцы должны помогать друг другу и защищать друг друга в пути? Почему же вы убили вашего собрата по ремеслу Лю близ деревни Шести Ли и, украв его тележку с шелком, погубили еще и невинного человека, проходившего мимо? Говорите правду, да поскорее!
Шао Лихуай все еще надеялся, что у судьи нет ни одного прямого доказательства его вины, и изо всех сил пытался спасти себя.
— Ваша честь, — начал он, — умоляю вас о благосклонном внимании. Все эти разговоры о том, будто я кого-то убил, не более чем подлый обман этого Чжао Ваньчуаня, который давно имеет на меня зуб и поэтому пытается обвинить меня в преступлении. Как я мог даже помыслить о том, чтобы убить попутчика? Всем известно, что в нашем ремесле очень выгодно иметь в пути друга. Меня ошибочно обвинили, и я умоляю вашу честь позаботиться о том, чтобы справедливость восторжествовала!
— Ах ты, дерзкий негодяй, — выкрикнул судья Ди, — сейчас сюда приведут Чжао Ваньчуаня, и тогда поговорим!
Судья велел подвести Чжао к столу, и тот рассказал, как встретил Шао Лихуая в пути, как он сообщил ему, что Лю умер от внезапной болезни и так далее.
Однако Шао Лихуай продолжал твердить, что это возмутительная ложь и обвинили его несправедливо. Судья Ди сделал знак стражникам. Они повалили Шао на спину, надели ему на руки и на лодыжки колодки и крепко закрутили винты. Вскоре плоть и кости были так сдавлены, что на пол брызнула кровь. Но сквозь стоны и крики по-прежнему прорывались слова Шао о его невиновности.
Тогда судья Ди приказал двум стражникам взять тонкие палочки из ротанга и со всей силы бить ими Шао, лежащего в колодках.
Тело Шао окрепло от долгих упражнений в искусстве боя на мечах, но вынести такую пытку он не мог. Тонкий ротанг врезался в его плоть; вскоре крики прекратились; подсудимый потерял сознание.
Судья Ди приказал ослабить винты и окатить его холодной водой. Когда Шао пришел в себя, судья Ди сказал:
— Ты, собачья голова, из-за нескольких сот серебряных монет убил двух невинных людей и запугал двух случайных прохожих. Смертный приговор слишком мягкое наказание за эти преступления. А то, что ты отказываешься признаться, только усугубляет вину. Я свел тебя пока с одним свидетелем, Чжао Ваньчуанем. Завтра я устрою тебе встречу с другим и посмотрю, посмеешь ли ты тогда отрицать свою вину!
Судья Ди встал и, гневно тряхнув длинными рукавами, спустился с возвышения.
Глава 19. Судья Ди закрывает дело деревни Шести Ли; господин Хуа врывается в суд и сообщает об убийстве
В тот же день судья Ди послал Ма Жуна в деревню Шести Ли, чтобы доставить в суд хозяина гостиницы Кун Ваньдэ и старосту Пана для дачи свидетельских показаний. Кроме того, он должен был также вызвать на завтрашнее утреннее заседание суда госпожу Ван. Но никому из приглашенных Ма Жун ни в коем случае не должен был говорить, что убийца пойман.
На следующий день, когда заседание открылось, судья Ди прежде всего приказал привести Кун Ваньдэ.
— Некоторое время назад вы подали в суд жалобу, — сказал судья Ди. — Проведя расследование и собран доказательства, я сообщаю вам, что дело раскрыто, а убийца найден и арестован. Это торговец Шао, человек, которыи исчез после убийства. Когда этот человек приходил в вашу гостиницу вместе с торговцем Лю, вы увидели его лицом к лицу. Пожалуйста, опишите подробно его внешность!
Кун Ваньдэ дрожащим голосом произнес:
— Ваша честь, это произошло несколько недель назад, а память у меня неважная. Но я уверен, что он был среднего роста и примерно тридцати лет. Лицо у него было тонкое, смуглое. Одно только я помню особенно хорошо. Когда они с Лю пили и разговаривали в тот вечер, Ша опозвал меня к ним в комнату и спросил, не слишком ли поздно послать слугу еще за одним кувшином вина. Сказан это, он громко рассмеялся, а так как он сидел близко от свечи, я заметил, что один из передних зубов у него совершенно черный.
Судья Ди спросил:
— Это правда, что, пока я не сообщил вам несколько мгновений назад о том, что этот Шао пойман, вы не знали об этом и с той ночи в гостинице вы его не видели?
Кун Ваньдэ это подтвердил, и судья Ди велел служащим записать его показания. Он знал, что если у Шао окажется черный зуб, то все сомнения исчезнут. Судья быстро написал записку начальнику тюрьмы и приказал двум стражникам привести Шао Лихуая.
Когда Шао опустился на колени перед столом, судья Ди закричал на него:
— Ты, негодяй, вчера упорно настаивал н асвоей невиновности! Посмотри-ка на этого человека!
Шао сразу же узнал хозяина гостиницы из деревни Шести Ли. Тут он понял, что надежды у него нет, и принялся непристойно ругаться, обнажив на всеобщее обозрение черный передний зуб.
Шао продолжал осыпать бранью Чжао Ваньчуаня и Кун Ваньдэ и в слепой ярости кричать:
— Ты думаешь, что поймал меня, но я скорее умру, чем признаюсь!
Судья Ди стукнул кулаком по столу и оглушительным голосом приказал применить «допрос с пристрастием».
Стражники принесли железную сковородку с раскаленными углями и бросили на них несколько футов тонкой цепи. Когда цепь накалилась докрасна, стражники схватили ее щипцами и бросили на пол. Стащив с Шао штаны и, держа его за руки, они опустили его голыми коленями на цепь.
Шао пронзительно закричал от боли. Зал суда наполнился запахом горящего мяса. Затем крики Шао перешли в стоны, и он потерял сознание.
Стражники оттащили его. Он мешком повалился на пол. Старший принес чашу уксуса и вылил на тлеющие угли. Один неприятный запах сменился другим. Шао постепенно пришел в себя. Лицо его было совершенно белым, черты искажены. Двум стражникам пришлось поддерживать его, когда ему велели опуститься на колени перед столом. Судья Ди произнес:
— Если ты не сознаешься, я продолжу пытку! Теперь все в твоих руках!
Дух Шао Лихуая был сломлен, он не мог больше скрывать правду. Он тихо произнес:
— Каждый год я обычно проходил через эту провинцию, продавая свой шелк. Дела у меня шли прекрасно, пока я не встретил женщину, которая заставила меня потратить на нее большую часть моих денег. Через год я вынужден был занять крупную сумму, а этой весной оказался по уши в долгах. Этот молодой торговец Лю был из той же деревни, что и я. Его полное имя было Лю Гуанчи. Мы договорились, что в этом году пойдем продавать шелк вместе. Увидев, что он берет с собой триста серебряных монет и тележку с тюками сырого шелка общей стоимостью примерно в семьсот серебряных монет, я задумал убить его и завладеть его деньгами и товаром. Этого мне хватило бы на то, чтобы расплатиться с долгами, и даже на то, чтобы открыть дело в каком-нибудь удаленном месте и счастливо зажить там с этой женщиной. Всякий раз, отправляясь вместе с ним, я искал подходящего случая для исполнения задуманного, но с нами постоянно увязывались другие торговцы. Мне пришлось долго ждать удобного момента, и, наконец, он подвернулся. В деревню Шести Ли мы пришли вдвоем. Узнав, что гостиница Куна расположена в отдаленном месте, я убедил Лю остановиться там на ночь. В тот вечер я намеренно занимал Лю разговорами и поил до глубокой ночи. Когда я уложил его в постель, он был мертвецки пьян. Прошло всего несколько часов, и прозвучал сигнал последнего ночного обхода. Я вытащил его из постели и, закинув на плечо, ушел с ним из гостиницы. На свежем, утреннем воздухе он немного протрезвел. Тогда я заставил его везти тележку. Когда мы подошли к воротам рынка, рассвет еще только забрезжил, и вокруг никого не было. Я зашел ему за спину и вонзил нож под правую лопатку. Лю со стоном упал и попытался повернуться ко мне. Я его опрокинул на спину, а когда он открыл рот, чтобы закричать, я перерезал ему горло. Потом склонился над ним и принялся развязывать его кушак, чтобы забрать деньги. Но только я дотронулся до серебра, как услышал скрип тележки. Подняв глаза, я увидел, что к нам приближается какой-то деревенский олух с пустой тележкой.
Подойдя поближе, он увидел распростертое тело Лю и хотел что-то сказать. Я подскочил к нему и, схватив его за руку, всадил ему нож между ребер. Он было закричал, но я заткнул ему рот, швырнул лицом вниз и прикончил, ударив ножом в спину. Тележка у него была маленькая, так что я переложил на нее часть тюков Лю и быстро ушел, толкая впереди себя тачку Лю, а тележку волоча за собой. Отойдя на безопасное расстояние, я сбросил маленькую тележку в канаву. Однако, избавившись от свидетеля убийства, я все равно не чувствовал себя в безопасности. Поэтому, встретив на дороге Чжао Ваньчуаня, я сказал ему, что этот Лю умер, и передал ему тележку с тюками. Он дал мне триста серебряных монет в качестве аванса, в счет тех денег, которые он планировал получить за шелк. Уже налегке я поспешил в Лайчоу, а оттуда к перевалам, где меня ждала женщина. Это чистая правда. Я умоляю вашу честь о снисхождении, так как я имею на своем попечении старую мать.
Судья Ди покачал головой и ответил:
— У Лю Гуанчи и возчика Вана тоже были родственники. Я постановляю — в данном случае это обстоятельство во внимание не принимать.
Когда писарь записал это признание, старший писарь громко прочитал его вслух. Шао Лихуай подтвердил, что слова его записаны точно, и приложил к документу палец. Его отвели обратно в тюрьму, где он должен был ожидать подтверждения приговора судьи центральными властями.
После этого судья Ди приказал привести старосту Пана и строго наказал ему больше никогда не выманивать деньги у честных людей путем ложных обвинений. Судья решил, что две порки бамбуковыми палками, которые Пан получил раньше, достаточное наказание за его проступок, и отпустил его.
Староста Пан несколько раз стукнулся головой об пол, чтобы показать, как он благодарен за такую снисходительность. Он прекрасно знал, что судья Ди мог назначить ему гораздо более суровое наказание.
Наконец судья Ди распорядился привести вдову Ван. Ей он сказал:
— На днях вы сообщили мне, что ваш муж, возчик Ван, был убит, и попросили меня отомстить за него. Наконец я нашел злодея. Он признался в своем преступлении. Как только вышестоящие власти подтвердят приговор, я велю его казнить, чтобы душа вашего мужа обрела покой!
Он добавил еще несколько добрых слов утешения и сообщил, что после казни ей будет выплачена значительная сумма компенсации.
Закончив дело, судья Ди покинул зал суда.
В своем личном кабинете он переоделся в халат и позвал Ма Жуна, Чао Тая, Чжао Ваньчуаня и седобородого старика. Он похвалил их за хорошую работу, а Чжао Ваньчуаню вручил сто серебряных монет в награду за добровольную помощь.
В знак благодарности Чжао Ваньчуань распростерся и несколько раз ударился головой об пол. Он сказал, что хотел бы как можно скорее вернуться в Божественную деревню к своим делам. Судья Ди дал ему еще денег на дорогу, и Чжао Ваньчуань ушел.
Когда Ма Жун вернулся, проводив Чжао до передних ворот, он спросил судью, нет ли чего-нибудь нового в деле Би Цуня. Судья Ди ответил, что пока госпожа Чжоу не сделала ни одного подозрительного шага, но старшина Хун и Tao Гань по-прежнему ведут неусыпное наблюдение за ее домом. Он собирался еще что-то добавить, но вдруг услышал звуки гонга на главных воротах. Судья Ди снова со вздохом облачился в официальное одеяние и взошел на возвышение в сопровождении своих заместителей.
А перед зданием суда уже собралась большая толпа. Новость о том, что убийца из деревни Шести Ли пойман и признался в своем преступлении, распространилась по городу, как пожар. Все громко восхваляли судью Ди за то, что тот успешно раскрыл это преступление и тем самым дал мир душам двух жертв.
Меж тем сквозь толпу пробиралась небольшая группа мужчин и женщин. Они остановились перед дверью зала суда. Некоторые плакали, другие кричали, что совершено ужасное преступление, а кто-то громко жаловался, что его несправедливо обвинили.
Судья Ди приказал Ма Жуну немедленно навести порядок и подвести к столу только причастных к делу.
Оказалось, что таких двое: женщина средних лет и представительный старый седовласый господин. Когда эти двое опустились на колени перед столом, судья Ди произнес:
— Пусть каждый из вас назовет свое имя и четко сформулирует свою жалобу.
Женщина заговорила первой:
— Эту незначительную особу зовут Ли. Я вдова покойного бакалавра искусств Ли Цзайгуна, который преподавал в классической школе конфуцианского храма этого города. После его смерти у меня осталась единственная дочь по имени Лигу. В прошлом году ей исполнилось восемнадцать. С помощью одного местного вельможи она была помолвлена с Хуа Вэньчжунем, сыном его превосходительства старшего дипломированного специалиста Хуа Гоцзяна, отставного префекта. На вчерашний день была назначена свадьба. Свадебная процессия отправилась от моего дома к особняку господина Хуа. Кто бы мог подумать, что моя бедная дочь внезапно умрет в первую ночь в доме жениха?
Услышав утром эту ужасную новость, я тотчас же помчалась в особняк Хуа, где увидела тело моей дочери, лежащее на брачном ложе. Оно было покрыто синяками, а из «семи отверстий» текла кровь. У меня не было ни малейшего сомнения в том, что ее отравили, и я помчалась сюда сообщить об этом! Я умоляю вашу честь отомстить за несправедливость, совершенную по отношению к невинной девочке и ко мне, ее матери, оставшейся одной в этом мире, без последней надежды и опоры!
С этими словами она громко разрыдалась. Судья Ди как мог утешил ее и обратился к старому господину:
— А вы, полагаю, господин Хуа Гоцзян?
— Я действительно старший дипломированный специалист Хуа Гоцзян, — ответил старый господин.
— Как получилось, — спросил судья Ди, — что в вашем доме произошло такое ужасное событие? Человек с вашим опытом и знаниями должен уметь обеспечить порядок в доме. Неужели вы так небрежно управляете своим домом, что преступник мог беспрепятственно проникнуть туда?
— В моем доме, — с достоинством произнес старый господин Хуа, — чтятся старинные добродетели. Мой сын Вэньчжунь, хоть и молод, готовится к первому экзамену по литературе. Я воспитал его в почтении к священным ритуалами правилам приличия. Вчера вечером на свадебную церемонию в приемном зале моего скромного жилища собралось большое количество гостей. Когда брачная церемония совершилась, группа молодых людей проводила пару в брачные покои и принялась «дразнить новобрачных». Я присоединился к общему веселью, радуясь благоприятной атмосфере покоя и счастья. Однако среди молодых людей был некий кандидат Ху Цзобинь, школьный товарищ моего сына и один из его лучших друзей. Когда он увидел, сколь красива невеста моего мальчика, его, должно быть, охватила зависть, и он повел себя самым неподобающим образом. Он оскорбительно дразнил Вэньчжуня и его невесту, отпускал непристойные замечания, и ни на мгновение не оставлял их в покое. Было уже довольно поздно, и я решил, что пора покинуть комнату новобрачных, и пригласил всех гостей к себе в библиотеку выпить несколько кубков вина. Молодые люди повели себя прилично и приняли мое приглашение с условием, что жених осушит первые три кубка в их честь. Только кандидат Ху настойчиво отказывался покидать молодую пару, твердя, что забава только начинается. Я рассердился и побранил его, упрекнув в недостойном поведении. Тут он пришел в неописуемую ярость, назвал меня старым дураком и пригрозил, что еще до того, как настанет утро, я пожалею о своих словах. Все приняли это за шутку и, поразвлекшись напоследок, отправились со мной в библиотеку, потащив за собой кандидата Ху. Кто бы мог подумать, что этот Ху не шутит. Видимо, прежде чем покинуть брачные покои, — одному
Небу известно, по какой причине, — он подсыпал яд в чайник, стоящий возле их постели. Мой сын, по счастью, не пил этот чай, а вот его невеста выпила чашечку прежде, чем лечь спать. Когда прозвучал сигнал третьего ночного обхода, она пожаловалась на сильную боль в животе. Мы все бросились в комнату и, увидев, что она страдает от невыносимой боли, позвали лекаря. Увы, когда он пришел, эта юная девочка, красивая, как нефритовая статуэтка, и нежная, как распускающийся цветок, уже умерла! Поэтому сегодня я, сюцай в области филологии, Хуа Гоцзян, опускаюсь на колени перед возвышением вашей чести и сообщаю, что моя невестка была подло убита кандидатом Ху Цзобинем, и умоляю вашу честь восстановить справедливость!
Затем он обеими руками протянул судье Ди письменное обвинение. Судья Ди просмотрел его и сказал:
— Вы оба обвиняете кандидата Ху в отравлении вашей дочери. Где же этот Ху?
Господин Хуа сказал:
— Кандидат Ху тоже пришел в суд вашей чести, чтобы подать жалобу о ложном обвинении.
Судья Ди приказал стражникам привести его. Он увидел молодого человека располагающей внешности, одетого в голубой халат. Судья Ди спросил:
— Ваше имя Ху Цзобинь?
Молодой человек ответил:
— Этот студент действительно кандидат ХуЦзобинь.
Судья Ди гневно обратился к нему:
— У вас еще хватает дерзости называть себя кандидатом? Вы получили образование в классической школе! Разве вы не знаете учений наших почтенных древних мудрецов? Неужели вам неизвестно, что достижение мужской зрелости, бракосочетание, траур и принесение жертвы предкам — эти четыре церемонии самые важные в жизни человека? Как же вы посмели так непристойно вести себя во время брачной церемонии? И более того, вы должны были с особенным уважением отнестись к невесте, потому что жених — ваш школьный товарищ! Как же получилось, что вы, увидев ее красоту, позавидовали и стали угрожать? Вы обесчестили свой голубой халат! А теперь рассказывайте, как все произошло!
На следующий день, когда заседание открылось, судья Ди прежде всего приказал привести Кун Ваньдэ.
— Некоторое время назад вы подали в суд жалобу, — сказал судья Ди. — Проведя расследование и собран доказательства, я сообщаю вам, что дело раскрыто, а убийца найден и арестован. Это торговец Шао, человек, которыи исчез после убийства. Когда этот человек приходил в вашу гостиницу вместе с торговцем Лю, вы увидели его лицом к лицу. Пожалуйста, опишите подробно его внешность!
Кун Ваньдэ дрожащим голосом произнес:
— Ваша честь, это произошло несколько недель назад, а память у меня неважная. Но я уверен, что он был среднего роста и примерно тридцати лет. Лицо у него было тонкое, смуглое. Одно только я помню особенно хорошо. Когда они с Лю пили и разговаривали в тот вечер, Ша опозвал меня к ним в комнату и спросил, не слишком ли поздно послать слугу еще за одним кувшином вина. Сказан это, он громко рассмеялся, а так как он сидел близко от свечи, я заметил, что один из передних зубов у него совершенно черный.
Судья Ди спросил:
— Это правда, что, пока я не сообщил вам несколько мгновений назад о том, что этот Шао пойман, вы не знали об этом и с той ночи в гостинице вы его не видели?
Кун Ваньдэ это подтвердил, и судья Ди велел служащим записать его показания. Он знал, что если у Шао окажется черный зуб, то все сомнения исчезнут. Судья быстро написал записку начальнику тюрьмы и приказал двум стражникам привести Шао Лихуая.
Когда Шао опустился на колени перед столом, судья Ди закричал на него:
— Ты, негодяй, вчера упорно настаивал н асвоей невиновности! Посмотри-ка на этого человека!
Шао сразу же узнал хозяина гостиницы из деревни Шести Ли. Тут он понял, что надежды у него нет, и принялся непристойно ругаться, обнажив на всеобщее обозрение черный передний зуб.
Шао продолжал осыпать бранью Чжао Ваньчуаня и Кун Ваньдэ и в слепой ярости кричать:
— Ты думаешь, что поймал меня, но я скорее умру, чем признаюсь!
Судья Ди стукнул кулаком по столу и оглушительным голосом приказал применить «допрос с пристрастием».
Стражники принесли железную сковородку с раскаленными углями и бросили на них несколько футов тонкой цепи. Когда цепь накалилась докрасна, стражники схватили ее щипцами и бросили на пол. Стащив с Шао штаны и, держа его за руки, они опустили его голыми коленями на цепь.
Шао пронзительно закричал от боли. Зал суда наполнился запахом горящего мяса. Затем крики Шао перешли в стоны, и он потерял сознание.
Стражники оттащили его. Он мешком повалился на пол. Старший принес чашу уксуса и вылил на тлеющие угли. Один неприятный запах сменился другим. Шао постепенно пришел в себя. Лицо его было совершенно белым, черты искажены. Двум стражникам пришлось поддерживать его, когда ему велели опуститься на колени перед столом. Судья Ди произнес:
— Если ты не сознаешься, я продолжу пытку! Теперь все в твоих руках!
Дух Шао Лихуая был сломлен, он не мог больше скрывать правду. Он тихо произнес:
— Каждый год я обычно проходил через эту провинцию, продавая свой шелк. Дела у меня шли прекрасно, пока я не встретил женщину, которая заставила меня потратить на нее большую часть моих денег. Через год я вынужден был занять крупную сумму, а этой весной оказался по уши в долгах. Этот молодой торговец Лю был из той же деревни, что и я. Его полное имя было Лю Гуанчи. Мы договорились, что в этом году пойдем продавать шелк вместе. Увидев, что он берет с собой триста серебряных монет и тележку с тюками сырого шелка общей стоимостью примерно в семьсот серебряных монет, я задумал убить его и завладеть его деньгами и товаром. Этого мне хватило бы на то, чтобы расплатиться с долгами, и даже на то, чтобы открыть дело в каком-нибудь удаленном месте и счастливо зажить там с этой женщиной. Всякий раз, отправляясь вместе с ним, я искал подходящего случая для исполнения задуманного, но с нами постоянно увязывались другие торговцы. Мне пришлось долго ждать удобного момента, и, наконец, он подвернулся. В деревню Шести Ли мы пришли вдвоем. Узнав, что гостиница Куна расположена в отдаленном месте, я убедил Лю остановиться там на ночь. В тот вечер я намеренно занимал Лю разговорами и поил до глубокой ночи. Когда я уложил его в постель, он был мертвецки пьян. Прошло всего несколько часов, и прозвучал сигнал последнего ночного обхода. Я вытащил его из постели и, закинув на плечо, ушел с ним из гостиницы. На свежем, утреннем воздухе он немного протрезвел. Тогда я заставил его везти тележку. Когда мы подошли к воротам рынка, рассвет еще только забрезжил, и вокруг никого не было. Я зашел ему за спину и вонзил нож под правую лопатку. Лю со стоном упал и попытался повернуться ко мне. Я его опрокинул на спину, а когда он открыл рот, чтобы закричать, я перерезал ему горло. Потом склонился над ним и принялся развязывать его кушак, чтобы забрать деньги. Но только я дотронулся до серебра, как услышал скрип тележки. Подняв глаза, я увидел, что к нам приближается какой-то деревенский олух с пустой тележкой.
Подойдя поближе, он увидел распростертое тело Лю и хотел что-то сказать. Я подскочил к нему и, схватив его за руку, всадил ему нож между ребер. Он было закричал, но я заткнул ему рот, швырнул лицом вниз и прикончил, ударив ножом в спину. Тележка у него была маленькая, так что я переложил на нее часть тюков Лю и быстро ушел, толкая впереди себя тачку Лю, а тележку волоча за собой. Отойдя на безопасное расстояние, я сбросил маленькую тележку в канаву. Однако, избавившись от свидетеля убийства, я все равно не чувствовал себя в безопасности. Поэтому, встретив на дороге Чжао Ваньчуаня, я сказал ему, что этот Лю умер, и передал ему тележку с тюками. Он дал мне триста серебряных монет в качестве аванса, в счет тех денег, которые он планировал получить за шелк. Уже налегке я поспешил в Лайчоу, а оттуда к перевалам, где меня ждала женщина. Это чистая правда. Я умоляю вашу честь о снисхождении, так как я имею на своем попечении старую мать.
Судья Ди покачал головой и ответил:
— У Лю Гуанчи и возчика Вана тоже были родственники. Я постановляю — в данном случае это обстоятельство во внимание не принимать.
Когда писарь записал это признание, старший писарь громко прочитал его вслух. Шао Лихуай подтвердил, что слова его записаны точно, и приложил к документу палец. Его отвели обратно в тюрьму, где он должен был ожидать подтверждения приговора судьи центральными властями.
После этого судья Ди приказал привести старосту Пана и строго наказал ему больше никогда не выманивать деньги у честных людей путем ложных обвинений. Судья решил, что две порки бамбуковыми палками, которые Пан получил раньше, достаточное наказание за его проступок, и отпустил его.
Староста Пан несколько раз стукнулся головой об пол, чтобы показать, как он благодарен за такую снисходительность. Он прекрасно знал, что судья Ди мог назначить ему гораздо более суровое наказание.
Наконец судья Ди распорядился привести вдову Ван. Ей он сказал:
— На днях вы сообщили мне, что ваш муж, возчик Ван, был убит, и попросили меня отомстить за него. Наконец я нашел злодея. Он признался в своем преступлении. Как только вышестоящие власти подтвердят приговор, я велю его казнить, чтобы душа вашего мужа обрела покой!
Он добавил еще несколько добрых слов утешения и сообщил, что после казни ей будет выплачена значительная сумма компенсации.
Закончив дело, судья Ди покинул зал суда.
В своем личном кабинете он переоделся в халат и позвал Ма Жуна, Чао Тая, Чжао Ваньчуаня и седобородого старика. Он похвалил их за хорошую работу, а Чжао Ваньчуаню вручил сто серебряных монет в награду за добровольную помощь.
В знак благодарности Чжао Ваньчуань распростерся и несколько раз ударился головой об пол. Он сказал, что хотел бы как можно скорее вернуться в Божественную деревню к своим делам. Судья Ди дал ему еще денег на дорогу, и Чжао Ваньчуань ушел.
Когда Ма Жун вернулся, проводив Чжао до передних ворот, он спросил судью, нет ли чего-нибудь нового в деле Би Цуня. Судья Ди ответил, что пока госпожа Чжоу не сделала ни одного подозрительного шага, но старшина Хун и Tao Гань по-прежнему ведут неусыпное наблюдение за ее домом. Он собирался еще что-то добавить, но вдруг услышал звуки гонга на главных воротах. Судья Ди снова со вздохом облачился в официальное одеяние и взошел на возвышение в сопровождении своих заместителей.
А перед зданием суда уже собралась большая толпа. Новость о том, что убийца из деревни Шести Ли пойман и признался в своем преступлении, распространилась по городу, как пожар. Все громко восхваляли судью Ди за то, что тот успешно раскрыл это преступление и тем самым дал мир душам двух жертв.
Меж тем сквозь толпу пробиралась небольшая группа мужчин и женщин. Они остановились перед дверью зала суда. Некоторые плакали, другие кричали, что совершено ужасное преступление, а кто-то громко жаловался, что его несправедливо обвинили.
Судья Ди приказал Ма Жуну немедленно навести порядок и подвести к столу только причастных к делу.
Оказалось, что таких двое: женщина средних лет и представительный старый седовласый господин. Когда эти двое опустились на колени перед столом, судья Ди произнес:
— Пусть каждый из вас назовет свое имя и четко сформулирует свою жалобу.
Женщина заговорила первой:
— Эту незначительную особу зовут Ли. Я вдова покойного бакалавра искусств Ли Цзайгуна, который преподавал в классической школе конфуцианского храма этого города. После его смерти у меня осталась единственная дочь по имени Лигу. В прошлом году ей исполнилось восемнадцать. С помощью одного местного вельможи она была помолвлена с Хуа Вэньчжунем, сыном его превосходительства старшего дипломированного специалиста Хуа Гоцзяна, отставного префекта. На вчерашний день была назначена свадьба. Свадебная процессия отправилась от моего дома к особняку господина Хуа. Кто бы мог подумать, что моя бедная дочь внезапно умрет в первую ночь в доме жениха?
Услышав утром эту ужасную новость, я тотчас же помчалась в особняк Хуа, где увидела тело моей дочери, лежащее на брачном ложе. Оно было покрыто синяками, а из «семи отверстий» текла кровь. У меня не было ни малейшего сомнения в том, что ее отравили, и я помчалась сюда сообщить об этом! Я умоляю вашу честь отомстить за несправедливость, совершенную по отношению к невинной девочке и ко мне, ее матери, оставшейся одной в этом мире, без последней надежды и опоры!
С этими словами она громко разрыдалась. Судья Ди как мог утешил ее и обратился к старому господину:
— А вы, полагаю, господин Хуа Гоцзян?
— Я действительно старший дипломированный специалист Хуа Гоцзян, — ответил старый господин.
— Как получилось, — спросил судья Ди, — что в вашем доме произошло такое ужасное событие? Человек с вашим опытом и знаниями должен уметь обеспечить порядок в доме. Неужели вы так небрежно управляете своим домом, что преступник мог беспрепятственно проникнуть туда?
— В моем доме, — с достоинством произнес старый господин Хуа, — чтятся старинные добродетели. Мой сын Вэньчжунь, хоть и молод, готовится к первому экзамену по литературе. Я воспитал его в почтении к священным ритуалами правилам приличия. Вчера вечером на свадебную церемонию в приемном зале моего скромного жилища собралось большое количество гостей. Когда брачная церемония совершилась, группа молодых людей проводила пару в брачные покои и принялась «дразнить новобрачных». Я присоединился к общему веселью, радуясь благоприятной атмосфере покоя и счастья. Однако среди молодых людей был некий кандидат Ху Цзобинь, школьный товарищ моего сына и один из его лучших друзей. Когда он увидел, сколь красива невеста моего мальчика, его, должно быть, охватила зависть, и он повел себя самым неподобающим образом. Он оскорбительно дразнил Вэньчжуня и его невесту, отпускал непристойные замечания, и ни на мгновение не оставлял их в покое. Было уже довольно поздно, и я решил, что пора покинуть комнату новобрачных, и пригласил всех гостей к себе в библиотеку выпить несколько кубков вина. Молодые люди повели себя прилично и приняли мое приглашение с условием, что жених осушит первые три кубка в их честь. Только кандидат Ху настойчиво отказывался покидать молодую пару, твердя, что забава только начинается. Я рассердился и побранил его, упрекнув в недостойном поведении. Тут он пришел в неописуемую ярость, назвал меня старым дураком и пригрозил, что еще до того, как настанет утро, я пожалею о своих словах. Все приняли это за шутку и, поразвлекшись напоследок, отправились со мной в библиотеку, потащив за собой кандидата Ху. Кто бы мог подумать, что этот Ху не шутит. Видимо, прежде чем покинуть брачные покои, — одному
Небу известно, по какой причине, — он подсыпал яд в чайник, стоящий возле их постели. Мой сын, по счастью, не пил этот чай, а вот его невеста выпила чашечку прежде, чем лечь спать. Когда прозвучал сигнал третьего ночного обхода, она пожаловалась на сильную боль в животе. Мы все бросились в комнату и, увидев, что она страдает от невыносимой боли, позвали лекаря. Увы, когда он пришел, эта юная девочка, красивая, как нефритовая статуэтка, и нежная, как распускающийся цветок, уже умерла! Поэтому сегодня я, сюцай в области филологии, Хуа Гоцзян, опускаюсь на колени перед возвышением вашей чести и сообщаю, что моя невестка была подло убита кандидатом Ху Цзобинем, и умоляю вашу честь восстановить справедливость!
Затем он обеими руками протянул судье Ди письменное обвинение. Судья Ди просмотрел его и сказал:
— Вы оба обвиняете кандидата Ху в отравлении вашей дочери. Где же этот Ху?
Господин Хуа сказал:
— Кандидат Ху тоже пришел в суд вашей чести, чтобы подать жалобу о ложном обвинении.
Судья Ди приказал стражникам привести его. Он увидел молодого человека располагающей внешности, одетого в голубой халат. Судья Ди спросил:
— Ваше имя Ху Цзобинь?
Молодой человек ответил:
— Этот студент действительно кандидат ХуЦзобинь.
Судья Ди гневно обратился к нему:
— У вас еще хватает дерзости называть себя кандидатом? Вы получили образование в классической школе! Разве вы не знаете учений наших почтенных древних мудрецов? Неужели вам неизвестно, что достижение мужской зрелости, бракосочетание, траур и принесение жертвы предкам — эти четыре церемонии самые важные в жизни человека? Как же вы посмели так непристойно вести себя во время брачной церемонии? И более того, вы должны были с особенным уважением отнестись к невесте, потому что жених — ваш школьный товарищ! Как же получилось, что вы, увидев ее красоту, позавидовали и стали угрожать? Вы обесчестили свой голубой халат! А теперь рассказывайте, как все произошло!
Глава 20. Поступок кандидата Ху приносит ему несчастье; судья Ди начинает дознание в особняке Хуа
Кандидат Ху, распростершись перед столом, промолвил:
— Ваша честь, умерьте на некоторое время ваш бурный гнев и позвольте этому человеку почтительно объяснить, что произошло. Мое поддразнивание новобрачных было не более чем шуткой, не выходящей за рамки всеобщего веселья. В брачных покоях собралось по крайней мере человек сорок, все смеялись, кричали и затевали всякие грубые шалости. Однако Хуа Гоцзян именно меня выбрал для своих нравоучений. Я притворился, что рассердился, и закричал, что он пожалеет о своих словах прежде, чем взойдет солнце, только для того, чтобы посмеяться над ним. Не могу объяснить, почему с языка у меня слетели именно эти слова. Что касается обвинения в том, что я отравил бедную юную невесту, то вашей чести известно, что я изучаю литературу. Мог ли я осмелиться совершить столь ужасное преступление? Более того, у меня еще есть старая мать, жена и дети. Неужели я бы стал ради этого злодейства рисковать благополучием всей своей семьи? Что же касается упреков вашей чести в том, что я зашел слишком далеко и, поддразнивая новобрачных, перешел границы приличия, то это справедливое осуждение я принимаю. Но обвинение меня в подлом убийстве не что иное, как вопиющая несправедливость. Умоляю вашу честь о благосклонном снисхождении!
Пока он говорил, пожилая женщина опустилась на колени возле него и беспрестанно билась головой об пол, громко рыдая. Судья Ди спросил ее:
— А вы, полагаю, мать Ху Цзобиня?
Старая женщина подтвердила это, добавив:
— Ваша честь, отец этого мальчика умер, когда он был еще ребенком. Я все свое время посвятила воспитанию своего единственного сына и глубоко сожалею, что из-за излишней снисходительности не сумела подавить в нем нехорошую привычку быть шутом в компании. Я умоляю вашу честь о милосердии!
Судья Ди, выслушав эти противоречивые показания, некоторое время сидел в раздумье. Он размышлял о том, что госпожа Ли и господин Хуа, увидев свою дочь лежащей мертвой на брачном ложе, естественно, потеряли голову от гнева и горя и немедленно набросились на первого подвернувшегося подозреваемого. Но молодой человек Ху действительно похож на образованного студента, изучающего литературу. Его объяснения прозвучали вполне правдоподобно. Судья очень сомневался, что это преступление совершил молодой Ху.
Судья обратился к госпоже Ли и господину Хуа:
— Вы обвиняете Ху Цзобиня, но я не удовлетворен приведенными вами доказательствами. Завтра я произведу личное расследование на месте преступления. Вы оба можете быть свободными, а Ху Цзобинь должен содержаться под стражей в помещении классической школы.
И он велел очистить зал. Когда сына взяли под стражу, мать Ху расплакалась. Судья Ди не счел необходимым напоминать господину Хуа о том, что ничего нельзя трогать на месте преступления.
Господин Хуа, много лет проведший на государственной службе, хорошо знал требования закона. Прежде чем идти в суд, он уже опечатал брачные покои. Вернувшись в особняк, он приказал устроить в приемном зале временный суд и разложить во дворе у порога тростниковые циновки для вскрытия. Он отдавал эти распоряжения со слезами на глазах, оплакивая судьбу, на склоне лет принесшую в его дом такое горе. Он только надеялся, что, принимая во внимание его высокое положение в обществе, стражники не будут слишком беспокоить членов его семьи.
Он всячески пытался утешить своего сына, но Вэньчжунь, на глазах которого его невеста умерла в мучениях спустя всего несколько часов после того, как он держал ее в объятиях, чуть не сошел с ума от горя.
Рано утром староста этого района города и несколько стражников пришли в особняк господина Хуа. двое стражников остались охранять брачное ложе, а остальные — вход во двор. Они убрали раздвижные двери в приемный зал и оборудовали помещение для заседания суда.
Господин Хуа распорядился, чтобы один из его родственников приготовил гроб и саван, чтобы похоронить невестку сразу же после вскрытия.
В полдень на улице прозвонили гонги, возвещая появление судьи Ди. Господин Хуа поспешно надел официальное облачение и шапочку и вместе с Вэньчжунем вышел к передним воротам встретить судью.
Судья Ди сошел со своего паланкина в переднем дворе, и господин Хуа прежде всего проводил его в библиотеку немного освежиться. Когда принесли чай, он велел своему сыну поприветствовать судью. Вэньчжунь опустился на колени и стукнулся головой об пол.
Судья Ди внимательно рассмотрел Вэньчжуня и решил, что он тоже приличный юноша с хорошими манерами. Он спросил его:
— Вы действительно видели, как ваша жена выпила чай перед тем, как лечь в постель? И почему вы сами не выпили чая?
— После того как гости покинули нашу комнату, — ответил Вэньчжунь, — отец приказал мне лично поблагодарить всех, одного за другим, в приемном зале и, согласно обычаю, лично проводить каждого гостя до передних ворот. Когда я попрощался с последним гостем, уже прозвучал сигнал второго ночного обхода. Я совершенно выбился из сил. Я с большим трудом смог исполнить свой последний долг уходящего дня, то есть опуститься на колени перед отцом и пожелать ему спокойной ночи. Когда я, наконец, вернулся в покои, моя жена сидела в кресле у постели. Увидев, что я очень устал, она приказала служанке налить две чашки крепкого чая. Но перед тем как попрощаться с отцом, я уже успел выпить несколько чашек крепкого чая. Я велел служанке налить только одну чашку из стоящего в комнате чайника, и моя жена выпила ее, пока я раздевался. Потом мы отправились в постель. Когда прозвучал сигнал третьего ночного обхода — я как раз начал засыпать, — моя жена тихо вскрикнула. Я подумал, что это легкое недомогание, но боль усилилась и наконец стала такой невыносимой, что она помимо воли громко застонала. Я велел служанке поднять всю прислугу и позвать лекаря. Но, когда прозвучал сигнал четвертого ночного обхода, она уже умерла. Увидев темные пятна, появившиеся на ее коже, я понял, что она, вероятно, отравилась. Посмотрев в чайник, я заметил, что чай превратился в густую черную массу. Тогда я догадался, что там был яд.
— Ваша честь, умерьте на некоторое время ваш бурный гнев и позвольте этому человеку почтительно объяснить, что произошло. Мое поддразнивание новобрачных было не более чем шуткой, не выходящей за рамки всеобщего веселья. В брачных покоях собралось по крайней мере человек сорок, все смеялись, кричали и затевали всякие грубые шалости. Однако Хуа Гоцзян именно меня выбрал для своих нравоучений. Я притворился, что рассердился, и закричал, что он пожалеет о своих словах прежде, чем взойдет солнце, только для того, чтобы посмеяться над ним. Не могу объяснить, почему с языка у меня слетели именно эти слова. Что касается обвинения в том, что я отравил бедную юную невесту, то вашей чести известно, что я изучаю литературу. Мог ли я осмелиться совершить столь ужасное преступление? Более того, у меня еще есть старая мать, жена и дети. Неужели я бы стал ради этого злодейства рисковать благополучием всей своей семьи? Что же касается упреков вашей чести в том, что я зашел слишком далеко и, поддразнивая новобрачных, перешел границы приличия, то это справедливое осуждение я принимаю. Но обвинение меня в подлом убийстве не что иное, как вопиющая несправедливость. Умоляю вашу честь о благосклонном снисхождении!
Пока он говорил, пожилая женщина опустилась на колени возле него и беспрестанно билась головой об пол, громко рыдая. Судья Ди спросил ее:
— А вы, полагаю, мать Ху Цзобиня?
Старая женщина подтвердила это, добавив:
— Ваша честь, отец этого мальчика умер, когда он был еще ребенком. Я все свое время посвятила воспитанию своего единственного сына и глубоко сожалею, что из-за излишней снисходительности не сумела подавить в нем нехорошую привычку быть шутом в компании. Я умоляю вашу честь о милосердии!
Судья Ди, выслушав эти противоречивые показания, некоторое время сидел в раздумье. Он размышлял о том, что госпожа Ли и господин Хуа, увидев свою дочь лежащей мертвой на брачном ложе, естественно, потеряли голову от гнева и горя и немедленно набросились на первого подвернувшегося подозреваемого. Но молодой человек Ху действительно похож на образованного студента, изучающего литературу. Его объяснения прозвучали вполне правдоподобно. Судья очень сомневался, что это преступление совершил молодой Ху.
Судья обратился к госпоже Ли и господину Хуа:
— Вы обвиняете Ху Цзобиня, но я не удовлетворен приведенными вами доказательствами. Завтра я произведу личное расследование на месте преступления. Вы оба можете быть свободными, а Ху Цзобинь должен содержаться под стражей в помещении классической школы.
И он велел очистить зал. Когда сына взяли под стражу, мать Ху расплакалась. Судья Ди не счел необходимым напоминать господину Хуа о том, что ничего нельзя трогать на месте преступления.
Господин Хуа, много лет проведший на государственной службе, хорошо знал требования закона. Прежде чем идти в суд, он уже опечатал брачные покои. Вернувшись в особняк, он приказал устроить в приемном зале временный суд и разложить во дворе у порога тростниковые циновки для вскрытия. Он отдавал эти распоряжения со слезами на глазах, оплакивая судьбу, на склоне лет принесшую в его дом такое горе. Он только надеялся, что, принимая во внимание его высокое положение в обществе, стражники не будут слишком беспокоить членов его семьи.
Он всячески пытался утешить своего сына, но Вэньчжунь, на глазах которого его невеста умерла в мучениях спустя всего несколько часов после того, как он держал ее в объятиях, чуть не сошел с ума от горя.
Рано утром староста этого района города и несколько стражников пришли в особняк господина Хуа. двое стражников остались охранять брачное ложе, а остальные — вход во двор. Они убрали раздвижные двери в приемный зал и оборудовали помещение для заседания суда.
Господин Хуа распорядился, чтобы один из его родственников приготовил гроб и саван, чтобы похоронить невестку сразу же после вскрытия.
В полдень на улице прозвонили гонги, возвещая появление судьи Ди. Господин Хуа поспешно надел официальное облачение и шапочку и вместе с Вэньчжунем вышел к передним воротам встретить судью.
Судья Ди сошел со своего паланкина в переднем дворе, и господин Хуа прежде всего проводил его в библиотеку немного освежиться. Когда принесли чай, он велел своему сыну поприветствовать судью. Вэньчжунь опустился на колени и стукнулся головой об пол.
Судья Ди внимательно рассмотрел Вэньчжуня и решил, что он тоже приличный юноша с хорошими манерами. Он спросил его:
— Вы действительно видели, как ваша жена выпила чай перед тем, как лечь в постель? И почему вы сами не выпили чая?
— После того как гости покинули нашу комнату, — ответил Вэньчжунь, — отец приказал мне лично поблагодарить всех, одного за другим, в приемном зале и, согласно обычаю, лично проводить каждого гостя до передних ворот. Когда я попрощался с последним гостем, уже прозвучал сигнал второго ночного обхода. Я совершенно выбился из сил. Я с большим трудом смог исполнить свой последний долг уходящего дня, то есть опуститься на колени перед отцом и пожелать ему спокойной ночи. Когда я, наконец, вернулся в покои, моя жена сидела в кресле у постели. Увидев, что я очень устал, она приказала служанке налить две чашки крепкого чая. Но перед тем как попрощаться с отцом, я уже успел выпить несколько чашек крепкого чая. Я велел служанке налить только одну чашку из стоящего в комнате чайника, и моя жена выпила ее, пока я раздевался. Потом мы отправились в постель. Когда прозвучал сигнал третьего ночного обхода — я как раз начал засыпать, — моя жена тихо вскрикнула. Я подумал, что это легкое недомогание, но боль усилилась и наконец стала такой невыносимой, что она помимо воли громко застонала. Я велел служанке поднять всю прислугу и позвать лекаря. Но, когда прозвучал сигнал четвертого ночного обхода, она уже умерла. Увидев темные пятна, появившиеся на ее коже, я понял, что она, вероятно, отравилась. Посмотрев в чайник, я заметил, что чай превратился в густую черную массу. Тогда я догадался, что там был яд.