– Дело движется, – сказал Луи.
– Смотрите, вот он.
– Этот кусочек?
– Нет, Лионель поднимается. Закончил на сегодня.
Лионель Севран вошел с довольным видом, вытирая руки о полотенце. Гость и хозяин представились друг другу. Матиас говорил правду, это был привлекательный мужчина, а сейчас его лицо светилось юношеским восторгом первооткрывателя.
Его жена встала и перенесла поднос с пазлом. Луи показалось, что ее прежняя отрешенность исчезла. И все же в ней чувствовалась какая-то напряженность. Она наблюдала за мужем, пока тот наливал себе выпить. Появление Луи, похоже, не удивило мужа, как и часом раньше его жену.
– Я просила тебя оставлять полотенца внизу, – сказала она. – На кухне им не место.
– Прости, дорогая. Постараюсь не забывать.
– Ты оставишь ее внизу?
Севран нахмурился:
– Пока да. Она еще не готова. Но она тебе понравится, я уверен, такая приятная, красивые формы, передвигается мягко, крепкая и послушная. Я запер ее на ночь, так надежнее.
– Теперь внизу сыро, – отвечала жена вполголоса.
– Я ее хорошенько укрыл, не волнуйся.
Он рассмеялся, потер ладони, несколько раз взъерошил волосы, как человек, который только что проснулся, и обернулся к Луи. Да, он был симпатичным – лицо открытое, прямодушное, сидит на стуле непринужденно, красивая рука обнимает бокал, полная противоположность жене, такого не заподозришь в подвальных утехах. И все же подбородок коротковат и губы тонковаты, поджатые, четкие, ни малейшей чувственности. Если не считать губ, этот человек ему нравился, но то, чем он занимался в подвале, вовсе нет. Да и угрюмая отрешенность жены была ему не по душе.
– Итак? – начал Лионель Севран. – Вы мне что-то принесли?
– Принес? Нет, я по поводу вашей собаки.
Севран нахмурился:
– Вот как? Вы, значит, не насчет сделки?
– Сделки? Да нет.
Севран и его жена застыли в недоумении. Они приняли его за делового человека, торгового агента. Поэтому его так легко и впустили.
– Насчет моей собаки? – переспросил Севран.
– У вас же есть собака? Средних размеров, короткошерстная, окрас бежевый… Я видел, как она вошла сюда, вот и позволил себе зайти.
– Верно… А что случилось? Он снова что-нибудь натворил? Лина, пес что-нибудь натворил? Где он?
– На кухне привязан.
Значит, ее зовут Лина. Волосы очень темные, смуглая, черные глаза, возможно, южанка.
– Если он что-нибудь натворил, – продолжал Севран, – я заплачу. Я слежу за этой псиной, но он мастер удирать из дома. Чуть зазеваешься, оставишь дверь приоткрытой, тут же сбежит. Когда-нибудь я найду его под колесами машины.
– Невелика потеря, – заметила Лина.
– Пожалуйста, Лина, не будь жестокой. Видите ли, – Севран повернулся к Луи, – пес терпеть не может мою жену, и она платит ему тем же. Но вообще он не злой, если его не дразнить, конечно.
Когда люди держат собак, подумал Луи, им случается болтать всякую чушь. И если их пес укусит кого-нибудь, укушенный всегда сам виноват. А вот на жабу никто не пожалуется, в этом ее преимущество.
– Нужно следить за тем, что он таскает в дом, – сказала Лина. – Он жрет все подряд.
– Значит, пес любит удирать? – уточнил Луи.
– Да, но что он вам сделал?
– Мне ничего, я просто ищу примерно такого пса. Увидел его и зашел навести справки, потому что таких собак не так много. Это ведь питбуль?
– Да, – подтвердил Севран, словно признаваясь в дурной привычке.
– Это для одной старой знакомой. Надумала завести себе питбуля для охраны. Но я этой породе не доверяю, не хотелось бы, чтобы он загрыз ее в постели. Что он собой представляет?
Лионель Севран принялся подробно рассказывать о собаке, хотя Луи это было совершенно ни к чему. Скорее его заинтересовало то, что пес любил убегать из дома и подбирал что попало. Севран, как обычно, объяснял это врожденными и приобретенными рефлексами и делал вывод: строгое воспитание может сделать из питбуля ягненка. Конечно, главное – его не дразнить, но этого никакая собака не потерпит, не только питбуль.
– Но он же напал на Пьера, – сказала Лина. – А Пьер уверяет, что не дразнил его.
– Конечно дразнил. Пьер наверняка его дразнил.
– И сильно он его укусил? В какое место?
– За голень, но не сильно.
– Он часто кусается?
– Да нет. Чаще скалит зубы. Он редко нападает. Если, конечно, его не дразнишь. Пьер не в счет, собака уже год никого не кусала. Зато когда он сбежит, то может набезобразничать. Мусор опрокинет, погрызет велосипедные шины, матрас раздерет… На это он мастер, что уж говорить. Но порода тут ни при чем.
– И я о том же, – сказала Лина, – нам уже дорого обошлось его хулиганство. А если он ничего не портит, то бежит к морю и роется в чем попало – в гнилых водорослях, мертвых птицах, дохлой рыбе, вернется домой, хоть нос затыкай.
– Послушай, дорогая, все собаки такие, и ведь не ты его моешь. Погодите, я сейчас его приведу.
– И далеко он уходит? – спросил Луи.
– Не очень. Лионель всегда находит его где-нибудь поблизости: на берегу или на свалке…
Она наклонилась к Луи и пробормотала:
– Я так его боюсь, что даже прошу Лионеля брать его с собой, когда он уезжает в Париж. Подберите вашей знакомой что-нибудь получше питбуля, мой вам совет. Это не добрая собака, это дьявольское отродье.
Лионель Севран вошел, крепко держа пса за ошейник. Луи заметил, как Лина вся сжалась в кресле и поставила ноги на перекладину. Учитывая то, что происходило в подвале, и то, что вытворял пес, этой женщине жилось нелегко.
– Пошли, Ринго, идем, мальчик. Этот месье хочет на тебя посмотреть.
Севран так же сюсюкал с псом, как Луи со своей жабой. Хорошо, что он оставил Бюфо в машине, этот зверь проглотил бы его в один присест. Казалось, что у пса слишком много зубов, а из уродливой пасти вот-вот покажутся огромные клыки.
Севран подтолкнул питбуля к Луи, которому это совсем не понравилось. Клыкастая тварь глухо ворчала. Они еще поговорили о том о сем – про собачий возраст, пол, размножение, аппетит, – то есть на самые пакостные темы. Луи спросил про гостиницу, остаться на ужин отказался и, поблагодарив хозяев, ушел.
Выходя из дома, он испытывал недовольство и досаду. По отдельности муж и жена были вполне приятными людьми, но когда он видел их вместе, то чувствовал неловкость. Что же до пса, любителя удирать из дома и шарить по помойкам, пока все сходилось. Но на сегодня Луи был сыт собаками по горло. Он разыскал единственную гостиницу в городке – новый отель, достаточно вместительный, чтобы летом принимать туристов. Насколько он успел заметить, в Пор-Николя не было пляжей, сплошь илистые берега и неприступные скалы.
Он наскоро поужинал в отеле, заплатил за номер и заперся в нем. На тумбочке нашлось несколько буклетов и проспект с полезными адресами. Проспект был тоненький, и Луи заставил себя его прочесть: морепродукты, мэрия, антикварная торговля, снаряжение для подводного плавания, центр талассотерапии, культурная программа, фотография церкви, фотография новых уличных фонарей. Луи зевнул. Его детство прошло в деревушке в Шере, и провинциальная жизнь вовсе не казалась ему скучной – он заскучал, читая проспект. Он задержался на фотографии персонала центра талассотерапии. Встал и поднес ее к лампе. Женщина в центре, жена хозяина, проклятье!
Он лег на кровать, положив руки под голову. Улыбнулся. Ну что ж, если она вышла замуж за вот это, если ради этого ушла от него – то тут она просчиталась. Конечно, он и сам не подарок. Но этот хмурый тип с низким лбом и ежиком темных волос на макушке, втиснутый в квадрат фотографии, – тут она определенно просчиталась. Да, но что ранило бы его сильнее? Обнаружить ее в постели с красавцем или с денежным мешком? Это еще вопрос.
Луи снял трубку и позвонил в бункер:
– Марта, я тебя разбудил, старушка?
– Какое там… Сижу, кроссворд гадаю.
– Я тоже. Полина вышла замуж за местного богача, директора центра талассотерапии. Представляешь, как она должна подыхать со скуки. Я тебе вышлю их семейное фото, посмеешься.
– Центра чего?
– Талассотерапии. Завод, где выкачивают из людей денежки, обмазывая их водорослями, рыбьим жиром, йодистой грязью и прочей дрянью. То же, что морские ванны, только в сто раз дороже.
– Неглупо придумано. Как твоя собака?
– Я ее нашел. Отвратительный пес, полная пасть зубов, но хозяин симпатичный, правда, не пойму, что за оргии он устраивает у себя в подвале, надо бы взглянуть. Жена у него слегка странная. Приветливая, но заторможенная, словно неживая. Как будто постоянно себя зажимает.
– Слушай, раз уж позвонил, назови реку в России из трех букв.
– Обь, Марта, сколько можно повторять, – вздохнул Луи. – Сделай на руке наколку и не говори мне больше об этом.
– Спасибо, Людвиг, целую. Ты ужинал? Да? Ну тогда целую, и если нужно чего узнать, не стесняйся. Ты же знаешь, я мужиков насквозь вижу и…
– Хорошо, Марта. Напиши «Обь», спи спокойно и одним глазком стереги архив.
Луи положил трубку и решил немедленно увидеть подвал Лионеля Севрана. Туда можно было попасть снаружи, он заметил это, когда выходил из дома, а замки Луи не смущали, разве что замки с трехточечной фиксацией – с этими много возни, нужны тяжелые инструменты и спокойная обстановка.
Через четверть часа он уже шел по улице. Было начало двенадцатого, кругом темно, все спали. Подвал оказался закрыт на замок и задвижку, которые отняли немало времени. Из-за собаки он работал бесшумно. Если под одеялом пряталась женщина, то она крепко спала. Но Луи начал сомневаться, что речь шла о женщине. Или он ничего не смыслит в женщинах, ни в той, что в подвале, ни в жене хозяина наверху, а тогда какой он к черту мужик! Да, но что же еще там могло быть? Севраны говорили об этом без обиняков. И все-таки было в этом что-то дикое, а дикости Луи не устраивали.
Дверь поддалась, Луи спустился на несколько ступеней и тихонько закрыл ее за собой. Среди невообразимого беспорядка возвышался большой верстак, а на нем – что-то темное, укутанное одеялом. Луи пощупал, приподнял одеяло, посмотрел и кивнул. Недоразумение. Он терпеть не мог недоразумения, зловредные, если не злокозненные, и подумал, не нарочно ли Лина Севран ввела его в заблуждение.
Под одеялом пряталась старинная пишущая машинка – начала века, если он хоть что-нибудь в этом смыслит. И в самом деле, как говорила Лина, она оказалась большой, тяжелой, как корова, и нуждалась в основательной чистке. Луи осветил фонариком святая святых Лионеля Севрана. На этажерках, на полу, на стеллажах – всюду стояли десятки старых пишущих машинок, а также части фонографов, граммофонные трубы, старые телефонные аппараты, сушилки для волос, вентиляторы, груды запчастей, винтиков, кронштейнов, клапанов, куски бакелита и тому подобное. Луи вернулся к верстаку. Вот, значит, что за «новенькую» подобрал Севран. А его самого приняли за любителя машинок, это ясно, и раз супруги встретили его как ни в чем не бывало, значит, привыкли к частым визитам коллекционеров. Вероятно, Севран был заметной фигурой на рынке антиквариата, если к нему приезжали сюда, на самый край Бретани.
Луи погладил свою четырехдневную щетину. Иногда он брился, иногда нет, чтобы скрыть выступавшую нижнюю челюсть. Он противился соблазну отпустить настоящую бороду и избрал этот ненадежный способ смягчить воинственный подбородок, который ему не нравился. Хватит и этого. Мир предан огню и мечу, и он не станет часами размышлять о своем подбородке, всему есть предел. Немудрено, что Лина Севран приняла его за коллекционера, если они приходили к ней в дом толпами. Но ему показалось, что она нарочно выбирала двусмысленные слова, что, быть может, она забавлялась, наблюдая его смущение. Возможно, это испорченная натура. Разгонять скуку можно пазлами, а можно и более извращенными способами, если питаешь к этому склонность. О муже пока рано судить. Первое впечатление было благоприятным, если забыть про пса. Известное правило «каков хозяин, такова и собака» к ним не подходит. Этот хозяин и его пес совсем не похожи, вот что удивительно, тем не менее они уважают друг друга. Он постарается не забыть об этом исключении из правил, людям всегда приятно видеть, как нарушаются правила.
Он снова накрыл машинку из чистой любезности, чтобы уберечь ее от сырости, а не затем, чтобы скрыть следы взлома, ведь все равно ему пришлось вывинтить шурупы из задвижки. Вышел в темноту и закрыл дверь. Завтра Севран обнаружит вторжение и примет меры. Завтра Луи навестит мэра, чтобы побольше узнать о старой женщине, найденной мертвой на берегу. И еще он побывает в центре морской грязи, чтобы повидать свою Полину. Он мог внушать себе, что за низколобого она вышла ради денег, но он не был уверен. Ему не впервые предпочли человека, до которого ему и дотронуться противно. Но все-таки Полина была его третьей любовью, и на душе у него кошки скребли. Что говорила Mapта? Никакой мести. Конечно нет, не такая уж он свинья. Хоть это и нелегко. Потому что ему было больно, когда она ушла. Он тогда выпил море пива, растолстел и погряз в бесконечных воспоминаниях. Затем понадобились бесконечные усилия, чтобы привести в порядок голову и тело, которое было слишком крупным, зато ладным и крепким. Да, будет нелегко.
XII
Кельвелер встал слишком поздно, завтрак в гостинице уже закончился. Он почти гладко побрился и вышел под мелкий дождик, моросивший над городком. Городок – не то слово. Скорее поселок. Пор-Николя наверняка был мелким средневековым портом, здесь еще сохранились узкие улочки, которые могли бы заинтересовать Марка Вандузлера, но только не Луи. Вспомнив о Марке, он заметил церковь и распятие на холме, сооружение, конечно, красивое, украшенное разными чудищами и прочей нечистью, способной вселять ужас в души верующих. Метрах в двадцати стоял полуразрушенный гранитный фонтан, из которого бежала струйка воды. Под усиливающимся дождем Луи качнулся вперед, согнув здоровую ногу, чтобы обмакнуть руку в фонтан. Тысячи людей приходили сюда, чтобы окунуть в эту воду свои печали, просили помощи, любви, детей, помышляли о мести. За века вода основательно прониклась людскими просьбами. Луи всегда нравились чудотворные источники. У него мелькнула мысль опустить в воду больное колено. Хотя нет никакой гарантии, что фонтан чудотворный. Но в Бретани, да еще рядом с распятием, иначе и быть не могло, людей не обманешь, любой недоумок отличит чудодейственный фонтан. Этот красивый уголок пришелся Луи по душе. Он нависал над поселком, так что отсюда видна была его современная часть. Пор-Николя был разбросан по берегу. От него остались лишь виллы, рассеянные в сотнях метров одна от другой, а вдали размещалась промышленная зона.
От опустевшего поселка сохранилась лишь центральная площадь с большим каменным крестом, гостиница, кафе, мэрия и десятка два домишек. Ее окружали беспорядочные постройки – гараж, виллы, супермаркет, отвратительный центр талассотерапии и так далее, раскиданные подобно костяшкам домино, – их соединяли дороги с перекрестками.
Луи больше нравился волшебный фонтан, куда он окунул руку, и изъеденные временем гранитные монстры на распятии. Он сидел под дождем на скале, выступавшей из низкорослой травы. Внизу мельтешились какие-то фигурки, несколько – возле вилл, а одна – рядом с мэрией. Возможно, это был мэр Мишель Шевалье, тип неопределенный, карточка «П» – «прочие». Эти «прочие» всегда ставили его в тупик. Зачастую это были личности слабые, словно полинявшие в круговороте жизни, занимавшие неопределенное место, от которых не знаешь чего ждать. Луи плохо понимал эти нерешительные натуры. Возможно, мэр ежедневно задавался вопросом, блондин он или брюнет, мужчина или женщина, и самые простые вещи вызывали у него сомнения. Но в конце концов, Луи и сам не знал, что ответить, когда его спрашивали, откуда он родом. Не знаю, а какая разница, просто сын Рейна. Люди долгое время отвоевывали Рейн друг у друга и даже поделили его пополам. Делить воду – только человек способен на такую глупость. Рейн нигде и никому не принадлежит, а он был сыном Рейна, так сказал ему отец, национальность его неизвестна, мир предан огню и мечу, и он не станет ломать над этим голову. Когда никому не принадлежишь, можно быть кем угодно. Турком, китайцем, бербером – почему бы и нет, если ему вздумается, индонезийцем, малийцем, уроженцем Огненной Земли, и пусть ему скажут хоть слово, сицилийцем, ирландцем, ну и конечно французом или немцем, кем захочет. А главное, можно придумать себе целый легион предков – знаменитостей или ничтожеств.
Луи вынул руку из фонтана и поглядел на нее. Вытирая ладонь о влажную штанину, он в который раз подумал о том, что уже пятьдесят лет живет во Франции и все это время его называют Немцем. Люди ничего не забывали, а он и подавно. Выпрямляясь, он подумал, что надо бы позвонить старику. Уже месяц он не имел вестей от отца. На том берегу Рейна, в Лёррахе, старик посмеется, узнав, что он сейчас расследует. Стоя у фонтана, Луи окинул взглядом Пор-Николя. Он знал, почему колеблется, с чего начать – с Полины или с более спокойной встречи с мэром?
XIII
XIV
– Смотрите, вот он.
– Этот кусочек?
– Нет, Лионель поднимается. Закончил на сегодня.
Лионель Севран вошел с довольным видом, вытирая руки о полотенце. Гость и хозяин представились друг другу. Матиас говорил правду, это был привлекательный мужчина, а сейчас его лицо светилось юношеским восторгом первооткрывателя.
Его жена встала и перенесла поднос с пазлом. Луи показалось, что ее прежняя отрешенность исчезла. И все же в ней чувствовалась какая-то напряженность. Она наблюдала за мужем, пока тот наливал себе выпить. Появление Луи, похоже, не удивило мужа, как и часом раньше его жену.
– Я просила тебя оставлять полотенца внизу, – сказала она. – На кухне им не место.
– Прости, дорогая. Постараюсь не забывать.
– Ты оставишь ее внизу?
Севран нахмурился:
– Пока да. Она еще не готова. Но она тебе понравится, я уверен, такая приятная, красивые формы, передвигается мягко, крепкая и послушная. Я запер ее на ночь, так надежнее.
– Теперь внизу сыро, – отвечала жена вполголоса.
– Я ее хорошенько укрыл, не волнуйся.
Он рассмеялся, потер ладони, несколько раз взъерошил волосы, как человек, который только что проснулся, и обернулся к Луи. Да, он был симпатичным – лицо открытое, прямодушное, сидит на стуле непринужденно, красивая рука обнимает бокал, полная противоположность жене, такого не заподозришь в подвальных утехах. И все же подбородок коротковат и губы тонковаты, поджатые, четкие, ни малейшей чувственности. Если не считать губ, этот человек ему нравился, но то, чем он занимался в подвале, вовсе нет. Да и угрюмая отрешенность жены была ему не по душе.
– Итак? – начал Лионель Севран. – Вы мне что-то принесли?
– Принес? Нет, я по поводу вашей собаки.
Севран нахмурился:
– Вот как? Вы, значит, не насчет сделки?
– Сделки? Да нет.
Севран и его жена застыли в недоумении. Они приняли его за делового человека, торгового агента. Поэтому его так легко и впустили.
– Насчет моей собаки? – переспросил Севран.
– У вас же есть собака? Средних размеров, короткошерстная, окрас бежевый… Я видел, как она вошла сюда, вот и позволил себе зайти.
– Верно… А что случилось? Он снова что-нибудь натворил? Лина, пес что-нибудь натворил? Где он?
– На кухне привязан.
Значит, ее зовут Лина. Волосы очень темные, смуглая, черные глаза, возможно, южанка.
– Если он что-нибудь натворил, – продолжал Севран, – я заплачу. Я слежу за этой псиной, но он мастер удирать из дома. Чуть зазеваешься, оставишь дверь приоткрытой, тут же сбежит. Когда-нибудь я найду его под колесами машины.
– Невелика потеря, – заметила Лина.
– Пожалуйста, Лина, не будь жестокой. Видите ли, – Севран повернулся к Луи, – пес терпеть не может мою жену, и она платит ему тем же. Но вообще он не злой, если его не дразнить, конечно.
Когда люди держат собак, подумал Луи, им случается болтать всякую чушь. И если их пес укусит кого-нибудь, укушенный всегда сам виноват. А вот на жабу никто не пожалуется, в этом ее преимущество.
– Нужно следить за тем, что он таскает в дом, – сказала Лина. – Он жрет все подряд.
– Значит, пес любит удирать? – уточнил Луи.
– Да, но что он вам сделал?
– Мне ничего, я просто ищу примерно такого пса. Увидел его и зашел навести справки, потому что таких собак не так много. Это ведь питбуль?
– Да, – подтвердил Севран, словно признаваясь в дурной привычке.
– Это для одной старой знакомой. Надумала завести себе питбуля для охраны. Но я этой породе не доверяю, не хотелось бы, чтобы он загрыз ее в постели. Что он собой представляет?
Лионель Севран принялся подробно рассказывать о собаке, хотя Луи это было совершенно ни к чему. Скорее его заинтересовало то, что пес любил убегать из дома и подбирал что попало. Севран, как обычно, объяснял это врожденными и приобретенными рефлексами и делал вывод: строгое воспитание может сделать из питбуля ягненка. Конечно, главное – его не дразнить, но этого никакая собака не потерпит, не только питбуль.
– Но он же напал на Пьера, – сказала Лина. – А Пьер уверяет, что не дразнил его.
– Конечно дразнил. Пьер наверняка его дразнил.
– И сильно он его укусил? В какое место?
– За голень, но не сильно.
– Он часто кусается?
– Да нет. Чаще скалит зубы. Он редко нападает. Если, конечно, его не дразнишь. Пьер не в счет, собака уже год никого не кусала. Зато когда он сбежит, то может набезобразничать. Мусор опрокинет, погрызет велосипедные шины, матрас раздерет… На это он мастер, что уж говорить. Но порода тут ни при чем.
– И я о том же, – сказала Лина, – нам уже дорого обошлось его хулиганство. А если он ничего не портит, то бежит к морю и роется в чем попало – в гнилых водорослях, мертвых птицах, дохлой рыбе, вернется домой, хоть нос затыкай.
– Послушай, дорогая, все собаки такие, и ведь не ты его моешь. Погодите, я сейчас его приведу.
– И далеко он уходит? – спросил Луи.
– Не очень. Лионель всегда находит его где-нибудь поблизости: на берегу или на свалке…
Она наклонилась к Луи и пробормотала:
– Я так его боюсь, что даже прошу Лионеля брать его с собой, когда он уезжает в Париж. Подберите вашей знакомой что-нибудь получше питбуля, мой вам совет. Это не добрая собака, это дьявольское отродье.
Лионель Севран вошел, крепко держа пса за ошейник. Луи заметил, как Лина вся сжалась в кресле и поставила ноги на перекладину. Учитывая то, что происходило в подвале, и то, что вытворял пес, этой женщине жилось нелегко.
– Пошли, Ринго, идем, мальчик. Этот месье хочет на тебя посмотреть.
Севран так же сюсюкал с псом, как Луи со своей жабой. Хорошо, что он оставил Бюфо в машине, этот зверь проглотил бы его в один присест. Казалось, что у пса слишком много зубов, а из уродливой пасти вот-вот покажутся огромные клыки.
Севран подтолкнул питбуля к Луи, которому это совсем не понравилось. Клыкастая тварь глухо ворчала. Они еще поговорили о том о сем – про собачий возраст, пол, размножение, аппетит, – то есть на самые пакостные темы. Луи спросил про гостиницу, остаться на ужин отказался и, поблагодарив хозяев, ушел.
Выходя из дома, он испытывал недовольство и досаду. По отдельности муж и жена были вполне приятными людьми, но когда он видел их вместе, то чувствовал неловкость. Что же до пса, любителя удирать из дома и шарить по помойкам, пока все сходилось. Но на сегодня Луи был сыт собаками по горло. Он разыскал единственную гостиницу в городке – новый отель, достаточно вместительный, чтобы летом принимать туристов. Насколько он успел заметить, в Пор-Николя не было пляжей, сплошь илистые берега и неприступные скалы.
Он наскоро поужинал в отеле, заплатил за номер и заперся в нем. На тумбочке нашлось несколько буклетов и проспект с полезными адресами. Проспект был тоненький, и Луи заставил себя его прочесть: морепродукты, мэрия, антикварная торговля, снаряжение для подводного плавания, центр талассотерапии, культурная программа, фотография церкви, фотография новых уличных фонарей. Луи зевнул. Его детство прошло в деревушке в Шере, и провинциальная жизнь вовсе не казалась ему скучной – он заскучал, читая проспект. Он задержался на фотографии персонала центра талассотерапии. Встал и поднес ее к лампе. Женщина в центре, жена хозяина, проклятье!
Он лег на кровать, положив руки под голову. Улыбнулся. Ну что ж, если она вышла замуж за вот это, если ради этого ушла от него – то тут она просчиталась. Конечно, он и сам не подарок. Но этот хмурый тип с низким лбом и ежиком темных волос на макушке, втиснутый в квадрат фотографии, – тут она определенно просчиталась. Да, но что ранило бы его сильнее? Обнаружить ее в постели с красавцем или с денежным мешком? Это еще вопрос.
Луи снял трубку и позвонил в бункер:
– Марта, я тебя разбудил, старушка?
– Какое там… Сижу, кроссворд гадаю.
– Я тоже. Полина вышла замуж за местного богача, директора центра талассотерапии. Представляешь, как она должна подыхать со скуки. Я тебе вышлю их семейное фото, посмеешься.
– Центра чего?
– Талассотерапии. Завод, где выкачивают из людей денежки, обмазывая их водорослями, рыбьим жиром, йодистой грязью и прочей дрянью. То же, что морские ванны, только в сто раз дороже.
– Неглупо придумано. Как твоя собака?
– Я ее нашел. Отвратительный пес, полная пасть зубов, но хозяин симпатичный, правда, не пойму, что за оргии он устраивает у себя в подвале, надо бы взглянуть. Жена у него слегка странная. Приветливая, но заторможенная, словно неживая. Как будто постоянно себя зажимает.
– Слушай, раз уж позвонил, назови реку в России из трех букв.
– Обь, Марта, сколько можно повторять, – вздохнул Луи. – Сделай на руке наколку и не говори мне больше об этом.
– Спасибо, Людвиг, целую. Ты ужинал? Да? Ну тогда целую, и если нужно чего узнать, не стесняйся. Ты же знаешь, я мужиков насквозь вижу и…
– Хорошо, Марта. Напиши «Обь», спи спокойно и одним глазком стереги архив.
Луи положил трубку и решил немедленно увидеть подвал Лионеля Севрана. Туда можно было попасть снаружи, он заметил это, когда выходил из дома, а замки Луи не смущали, разве что замки с трехточечной фиксацией – с этими много возни, нужны тяжелые инструменты и спокойная обстановка.
Через четверть часа он уже шел по улице. Было начало двенадцатого, кругом темно, все спали. Подвал оказался закрыт на замок и задвижку, которые отняли немало времени. Из-за собаки он работал бесшумно. Если под одеялом пряталась женщина, то она крепко спала. Но Луи начал сомневаться, что речь шла о женщине. Или он ничего не смыслит в женщинах, ни в той, что в подвале, ни в жене хозяина наверху, а тогда какой он к черту мужик! Да, но что же еще там могло быть? Севраны говорили об этом без обиняков. И все-таки было в этом что-то дикое, а дикости Луи не устраивали.
Дверь поддалась, Луи спустился на несколько ступеней и тихонько закрыл ее за собой. Среди невообразимого беспорядка возвышался большой верстак, а на нем – что-то темное, укутанное одеялом. Луи пощупал, приподнял одеяло, посмотрел и кивнул. Недоразумение. Он терпеть не мог недоразумения, зловредные, если не злокозненные, и подумал, не нарочно ли Лина Севран ввела его в заблуждение.
Под одеялом пряталась старинная пишущая машинка – начала века, если он хоть что-нибудь в этом смыслит. И в самом деле, как говорила Лина, она оказалась большой, тяжелой, как корова, и нуждалась в основательной чистке. Луи осветил фонариком святая святых Лионеля Севрана. На этажерках, на полу, на стеллажах – всюду стояли десятки старых пишущих машинок, а также части фонографов, граммофонные трубы, старые телефонные аппараты, сушилки для волос, вентиляторы, груды запчастей, винтиков, кронштейнов, клапанов, куски бакелита и тому подобное. Луи вернулся к верстаку. Вот, значит, что за «новенькую» подобрал Севран. А его самого приняли за любителя машинок, это ясно, и раз супруги встретили его как ни в чем не бывало, значит, привыкли к частым визитам коллекционеров. Вероятно, Севран был заметной фигурой на рынке антиквариата, если к нему приезжали сюда, на самый край Бретани.
Луи погладил свою четырехдневную щетину. Иногда он брился, иногда нет, чтобы скрыть выступавшую нижнюю челюсть. Он противился соблазну отпустить настоящую бороду и избрал этот ненадежный способ смягчить воинственный подбородок, который ему не нравился. Хватит и этого. Мир предан огню и мечу, и он не станет часами размышлять о своем подбородке, всему есть предел. Немудрено, что Лина Севран приняла его за коллекционера, если они приходили к ней в дом толпами. Но ему показалось, что она нарочно выбирала двусмысленные слова, что, быть может, она забавлялась, наблюдая его смущение. Возможно, это испорченная натура. Разгонять скуку можно пазлами, а можно и более извращенными способами, если питаешь к этому склонность. О муже пока рано судить. Первое впечатление было благоприятным, если забыть про пса. Известное правило «каков хозяин, такова и собака» к ним не подходит. Этот хозяин и его пес совсем не похожи, вот что удивительно, тем не менее они уважают друг друга. Он постарается не забыть об этом исключении из правил, людям всегда приятно видеть, как нарушаются правила.
Он снова накрыл машинку из чистой любезности, чтобы уберечь ее от сырости, а не затем, чтобы скрыть следы взлома, ведь все равно ему пришлось вывинтить шурупы из задвижки. Вышел в темноту и закрыл дверь. Завтра Севран обнаружит вторжение и примет меры. Завтра Луи навестит мэра, чтобы побольше узнать о старой женщине, найденной мертвой на берегу. И еще он побывает в центре морской грязи, чтобы повидать свою Полину. Он мог внушать себе, что за низколобого она вышла ради денег, но он не был уверен. Ему не впервые предпочли человека, до которого ему и дотронуться противно. Но все-таки Полина была его третьей любовью, и на душе у него кошки скребли. Что говорила Mapта? Никакой мести. Конечно нет, не такая уж он свинья. Хоть это и нелегко. Потому что ему было больно, когда она ушла. Он тогда выпил море пива, растолстел и погряз в бесконечных воспоминаниях. Затем понадобились бесконечные усилия, чтобы привести в порядок голову и тело, которое было слишком крупным, зато ладным и крепким. Да, будет нелегко.
XII
Кельвелер встал слишком поздно, завтрак в гостинице уже закончился. Он почти гладко побрился и вышел под мелкий дождик, моросивший над городком. Городок – не то слово. Скорее поселок. Пор-Николя наверняка был мелким средневековым портом, здесь еще сохранились узкие улочки, которые могли бы заинтересовать Марка Вандузлера, но только не Луи. Вспомнив о Марке, он заметил церковь и распятие на холме, сооружение, конечно, красивое, украшенное разными чудищами и прочей нечистью, способной вселять ужас в души верующих. Метрах в двадцати стоял полуразрушенный гранитный фонтан, из которого бежала струйка воды. Под усиливающимся дождем Луи качнулся вперед, согнув здоровую ногу, чтобы обмакнуть руку в фонтан. Тысячи людей приходили сюда, чтобы окунуть в эту воду свои печали, просили помощи, любви, детей, помышляли о мести. За века вода основательно прониклась людскими просьбами. Луи всегда нравились чудотворные источники. У него мелькнула мысль опустить в воду больное колено. Хотя нет никакой гарантии, что фонтан чудотворный. Но в Бретани, да еще рядом с распятием, иначе и быть не могло, людей не обманешь, любой недоумок отличит чудодейственный фонтан. Этот красивый уголок пришелся Луи по душе. Он нависал над поселком, так что отсюда видна была его современная часть. Пор-Николя был разбросан по берегу. От него остались лишь виллы, рассеянные в сотнях метров одна от другой, а вдали размещалась промышленная зона.
От опустевшего поселка сохранилась лишь центральная площадь с большим каменным крестом, гостиница, кафе, мэрия и десятка два домишек. Ее окружали беспорядочные постройки – гараж, виллы, супермаркет, отвратительный центр талассотерапии и так далее, раскиданные подобно костяшкам домино, – их соединяли дороги с перекрестками.
Луи больше нравился волшебный фонтан, куда он окунул руку, и изъеденные временем гранитные монстры на распятии. Он сидел под дождем на скале, выступавшей из низкорослой травы. Внизу мельтешились какие-то фигурки, несколько – возле вилл, а одна – рядом с мэрией. Возможно, это был мэр Мишель Шевалье, тип неопределенный, карточка «П» – «прочие». Эти «прочие» всегда ставили его в тупик. Зачастую это были личности слабые, словно полинявшие в круговороте жизни, занимавшие неопределенное место, от которых не знаешь чего ждать. Луи плохо понимал эти нерешительные натуры. Возможно, мэр ежедневно задавался вопросом, блондин он или брюнет, мужчина или женщина, и самые простые вещи вызывали у него сомнения. Но в конце концов, Луи и сам не знал, что ответить, когда его спрашивали, откуда он родом. Не знаю, а какая разница, просто сын Рейна. Люди долгое время отвоевывали Рейн друг у друга и даже поделили его пополам. Делить воду – только человек способен на такую глупость. Рейн нигде и никому не принадлежит, а он был сыном Рейна, так сказал ему отец, национальность его неизвестна, мир предан огню и мечу, и он не станет ломать над этим голову. Когда никому не принадлежишь, можно быть кем угодно. Турком, китайцем, бербером – почему бы и нет, если ему вздумается, индонезийцем, малийцем, уроженцем Огненной Земли, и пусть ему скажут хоть слово, сицилийцем, ирландцем, ну и конечно французом или немцем, кем захочет. А главное, можно придумать себе целый легион предков – знаменитостей или ничтожеств.
Луи вынул руку из фонтана и поглядел на нее. Вытирая ладонь о влажную штанину, он в который раз подумал о том, что уже пятьдесят лет живет во Франции и все это время его называют Немцем. Люди ничего не забывали, а он и подавно. Выпрямляясь, он подумал, что надо бы позвонить старику. Уже месяц он не имел вестей от отца. На том берегу Рейна, в Лёррахе, старик посмеется, узнав, что он сейчас расследует. Стоя у фонтана, Луи окинул взглядом Пор-Николя. Он знал, почему колеблется, с чего начать – с Полины или с более спокойной встречи с мэром?
XIII
К своему приходу в бункер в десять утра Марк Вандузлер подготовил все мыслимые отговорки на возможные предложения Луи Кельвелера. А потому спокойно вошел, поцеловал Марту и удивился, не обнаружив на столе записки. Луи наверняка оставил ему послание с просьбой отправиться с ним за тридевять земель. А может, попросил Марту ему передать. Но Марта ничего не сказала. Ну и ладно, все молчат, и слава богу.
Марку никогда не удавалось придерживаться раз принятого решения – правильного или нет – больше десяти минут. Нетерпение всегда побуждало его отбросить осторожность, и мелкие обиды вмиг исчезали, когда приходилось решать неразрешенные вопросы. Неразрешенные вопросы Марк не мог терпеть больше всего на свете. А потому, поерзав на стуле, поинтересовался у Марты, не велел ли Луи что-нибудь ему передать.
– Нет, – ответила Марта.
– Ну и ладно, – сказал Марк, решив больше не раскрывать рта.
– Представляешь, – снова заговорил он, – Луи хочет заставить меня побегать. Ну уж нет, Марта, это не по моей части. Только не подумай, что я бегать не умею, дело не в этом. Если надо, я бегаю очень быстро, то есть достаточно быстро, а еще лучше лазаю. Только не по горам, они на меня тоску наводят, а по стенам, по деревьям, по заборам. По мне и не скажешь, правда? А ведь это так, Марта, я очень ловкий, не сильный, но очень ловкий. На свете не одни силачи нужны, верно? Ты знаешь, что жена ушла от меня к здоровому детине? Да, силы у него хоть отбавляй, зато на стремянке не устоит, и потом он…
– А ты что, был женат?
– А что такого? Но это дело прошлое, так что не надо об этом, ладно?
– Ты сам начал.
– Да, ты права. Так вот, Марта, армия не для меня, а с Кельвелером так бы и получилось, он вербует втихую, исподтишка. Я подчиняться не способен, приказы меня из себя выводят, раздражают страшно. А уголовные дела вообще тоска, я подозревать не умею. Понять, изучить, сделать вывод – да, но подозревать живых людей не могу. Зато подозреваю покойников, это мое ремесло. Подозреваю, что счетовод сеньора де Пюизе обворовывал своего хозяина, наверняка надувал его на бараньей шерсти. Но он умер, улавливаешь, в чем тут разница? В обычной жизни я редко бываю подозрительным, верю тому, что мне говорят, и доверяю людям. И потом, черт знает почему я вечно болтаю без умолку, рассказываю людям обрывки своей жизни, это и меня утомляет, и надоедает другим. Сказать по правде, в солдаты и ищейки я не гожусь. Я не силач, подозревать не умею, командовать тоже, и вообще я не супергерой, как твой Людвиг. Кельвелер пусть как хочет, а я не поеду в Бретань, чтобы, как охотничий пес, гоняться за другой псиной. Меня это отвлекает от работы.
– Ты какой-то нервный сегодня, – заметила Марта, пожав плечами.
– Ага, ты тоже заметила, что что-то не так.
– Слишком много болтаешь для мужчины, тебе это не идет. Слушай меня, я в мужиках разбираюсь.
– Да ладно, плевать, идет – не идет.
– Тебе плевать, потому что ты по-другому не умеешь.
– Наверно. И что из того?
– Когда-нибудь я тебе расскажу, как не страдать из-за своей болтовни. Ты перебарщиваешь. Слушай, в следующий раз, как надумаешь с кем-нибудь сойтись, сначала покажи ее мне, потому что я в женщинах разбираюсь. А я скажу, годится она для тебя или нет, тогда если ты и наломаешь дров, то хоть не впустую.
Как ни удивительно, эта идея пришлась Марку по вкусу:
– А какая мне годится?
– Тут правил не бывает, не мечтай. Поговорим об этом, когда что-то появится на твоем горизонте. А в остальном не пойму, чего ты сегодня такой дерганый. Битый час о себе болтаешь, а к чему – непонятно.
– Я уже сказал. Я не собираюсь ехать с Людвигом.
– Думаешь, дело того не стоит?
– Да нет же, Марта, черт побери! И вообще мне не впервой.
– Людвиг говорил, тогда у тебя хорошо получилось.
– Я был не один. И вообще дело не в этом. Кругом сплошь продажные экс-легавые да самозваные судьи, и я не хочу, чтобы меня таскали, как телка на веревке, я всю неделю на это убил, с меня хватит.
– Знаешь, когда думаешь только о себе, перестаешь понимать других.
– Знаю. В том-то и штука.
– Ну-ка покажи мне свой нос.
Марк машинально поднял голову.
– Тебе в нос кольцо не вставишь, тонкий больно. Поверь, я разбираюсь в мужчинах. И потом, думаю, мало радости, когда ты без конца путаешься под ногами.
– Вот видишь.
– Да тебя никто и не просит ехать с Людвигом.
– Все равно. Он меня ловко и незаметно заманивает этим собачьим дерьмом, а потом увезет в Бретань, знает ведь, что я не могу бросить начатое дело. Это как пиво: раз открыл, и назад пути нет, надо выпить.
– Тут не пиво, а преступление.
– Да знаю я.
– Людвиг вчера вечером уехал. И уехал без тебя, Вандузлер-младший. Оставил тебя заниматься своими исследованиями. Со всем почтением.
Марта глядела на него с улыбкой, а Марк не знал, что сказать. Ему было жарко, слишком много он говорил. Первого января придется начать новую жизнь. И он спокойно спросил, не пора ли им выпить кофе.
Ни слова не говоря, они налили себе по чашечке. Потом Марта попросила подсобить ей с кроссвордом. И Марк впервые, почувствовав легкую слабость, позволил себе отвлечься от работы. Они вдвоем устроились на сложенном диване. Марк подложил себе под спину подушку, а одну дал Марте, потом встал за ластиком, нельзя же разгадывать кроссворд без ластика, взбил подушки, скинул сапоги и задумался над номером шесть по горизонтали: «вид искусства из десяти букв».
– Их много разных, – сказал Марк.
– Не рассуждай, думай.
Марку никогда не удавалось придерживаться раз принятого решения – правильного или нет – больше десяти минут. Нетерпение всегда побуждало его отбросить осторожность, и мелкие обиды вмиг исчезали, когда приходилось решать неразрешенные вопросы. Неразрешенные вопросы Марк не мог терпеть больше всего на свете. А потому, поерзав на стуле, поинтересовался у Марты, не велел ли Луи что-нибудь ему передать.
– Нет, – ответила Марта.
– Ну и ладно, – сказал Марк, решив больше не раскрывать рта.
– Представляешь, – снова заговорил он, – Луи хочет заставить меня побегать. Ну уж нет, Марта, это не по моей части. Только не подумай, что я бегать не умею, дело не в этом. Если надо, я бегаю очень быстро, то есть достаточно быстро, а еще лучше лазаю. Только не по горам, они на меня тоску наводят, а по стенам, по деревьям, по заборам. По мне и не скажешь, правда? А ведь это так, Марта, я очень ловкий, не сильный, но очень ловкий. На свете не одни силачи нужны, верно? Ты знаешь, что жена ушла от меня к здоровому детине? Да, силы у него хоть отбавляй, зато на стремянке не устоит, и потом он…
– А ты что, был женат?
– А что такого? Но это дело прошлое, так что не надо об этом, ладно?
– Ты сам начал.
– Да, ты права. Так вот, Марта, армия не для меня, а с Кельвелером так бы и получилось, он вербует втихую, исподтишка. Я подчиняться не способен, приказы меня из себя выводят, раздражают страшно. А уголовные дела вообще тоска, я подозревать не умею. Понять, изучить, сделать вывод – да, но подозревать живых людей не могу. Зато подозреваю покойников, это мое ремесло. Подозреваю, что счетовод сеньора де Пюизе обворовывал своего хозяина, наверняка надувал его на бараньей шерсти. Но он умер, улавливаешь, в чем тут разница? В обычной жизни я редко бываю подозрительным, верю тому, что мне говорят, и доверяю людям. И потом, черт знает почему я вечно болтаю без умолку, рассказываю людям обрывки своей жизни, это и меня утомляет, и надоедает другим. Сказать по правде, в солдаты и ищейки я не гожусь. Я не силач, подозревать не умею, командовать тоже, и вообще я не супергерой, как твой Людвиг. Кельвелер пусть как хочет, а я не поеду в Бретань, чтобы, как охотничий пес, гоняться за другой псиной. Меня это отвлекает от работы.
– Ты какой-то нервный сегодня, – заметила Марта, пожав плечами.
– Ага, ты тоже заметила, что что-то не так.
– Слишком много болтаешь для мужчины, тебе это не идет. Слушай меня, я в мужиках разбираюсь.
– Да ладно, плевать, идет – не идет.
– Тебе плевать, потому что ты по-другому не умеешь.
– Наверно. И что из того?
– Когда-нибудь я тебе расскажу, как не страдать из-за своей болтовни. Ты перебарщиваешь. Слушай, в следующий раз, как надумаешь с кем-нибудь сойтись, сначала покажи ее мне, потому что я в женщинах разбираюсь. А я скажу, годится она для тебя или нет, тогда если ты и наломаешь дров, то хоть не впустую.
Как ни удивительно, эта идея пришлась Марку по вкусу:
– А какая мне годится?
– Тут правил не бывает, не мечтай. Поговорим об этом, когда что-то появится на твоем горизонте. А в остальном не пойму, чего ты сегодня такой дерганый. Битый час о себе болтаешь, а к чему – непонятно.
– Я уже сказал. Я не собираюсь ехать с Людвигом.
– Думаешь, дело того не стоит?
– Да нет же, Марта, черт побери! И вообще мне не впервой.
– Людвиг говорил, тогда у тебя хорошо получилось.
– Я был не один. И вообще дело не в этом. Кругом сплошь продажные экс-легавые да самозваные судьи, и я не хочу, чтобы меня таскали, как телка на веревке, я всю неделю на это убил, с меня хватит.
– Знаешь, когда думаешь только о себе, перестаешь понимать других.
– Знаю. В том-то и штука.
– Ну-ка покажи мне свой нос.
Марк машинально поднял голову.
– Тебе в нос кольцо не вставишь, тонкий больно. Поверь, я разбираюсь в мужчинах. И потом, думаю, мало радости, когда ты без конца путаешься под ногами.
– Вот видишь.
– Да тебя никто и не просит ехать с Людвигом.
– Все равно. Он меня ловко и незаметно заманивает этим собачьим дерьмом, а потом увезет в Бретань, знает ведь, что я не могу бросить начатое дело. Это как пиво: раз открыл, и назад пути нет, надо выпить.
– Тут не пиво, а преступление.
– Да знаю я.
– Людвиг вчера вечером уехал. И уехал без тебя, Вандузлер-младший. Оставил тебя заниматься своими исследованиями. Со всем почтением.
Марта глядела на него с улыбкой, а Марк не знал, что сказать. Ему было жарко, слишком много он говорил. Первого января придется начать новую жизнь. И он спокойно спросил, не пора ли им выпить кофе.
Ни слова не говоря, они налили себе по чашечке. Потом Марта попросила подсобить ей с кроссвордом. И Марк впервые, почувствовав легкую слабость, позволил себе отвлечься от работы. Они вдвоем устроились на сложенном диване. Марк подложил себе под спину подушку, а одну дал Марте, потом встал за ластиком, нельзя же разгадывать кроссворд без ластика, взбил подушки, скинул сапоги и задумался над номером шесть по горизонтали: «вид искусства из десяти букв».
– Их много разных, – сказал Марк.
– Не рассуждай, думай.
XIV
Перед походом в мэрию Луи позавтракал в «Кафе де ла Аль» на другой стороне площади. Он ждал, пока куртка немного подсохнет. Кафе, в котором уже лет сорок ничего не менялось, понравилось Людвигу с первого взгляда. Там стоял допотопный электробильярд и обычный бильярдный стол с засаленной картонной вывеской «Осторожно, новое покрытие». Толкать один шар, чтобы ударить другой, – это хитроумное правило всегда ему нравилось. Рассчитывать углы, траекторию, удаленность борта, целить влево, чтобы попасть вправо. Хитрая игра. Игровой зал был большим и темным. Включать свет разрешалось только во время игры, а сейчас половина двенадцатого, еще слишком рано. У фигурок игроков в детском футболе ноги были сбиты от времени. Эх, опять эти ноги. Ему бы заняться пальцем ноги, а не заводить волынку на электробильярде, который глядел на него столь призывно.
– Сегодня можно увидеть мэра? – спросил Луи у пожилой, одетой в черное с серым дамы, стоявшей за стойкой.
Она задумалась, мягко положила на стойку свои тонкие руки.
– Если он в мэрии, то вряд ли, но, конечно, если его там нет…
– Да, если его нет, – сказал Луи.
– Он зайдет выпить стаканчик в половине первого. Если он на стройке, то не придет. Если нет, то придет.
Луи поблагодарил, расплатился, взял еще сыроватую куртку и пересек площадь. В мэрии его спросили, назначена ли ему встреча, месье мэр сейчас занят.
– Нельзя ли ему передать, что я здесь проездом и хотел бы с ним встретиться? Кельвелер, Луи Кельвелер.
У Луи никогда не было визиток, он их не любил.
Молодой человек позвонил, затем сделал знак, что Луи может пройти, дверь в конце коридора на верхнем этаже. А их всего два и было.
Луи ничего не помнил про этого бессменного мэра, только его имя и то, что он из разряда «прочие». Человек в кабинете оказался довольно упитанным, немного вялым, одна из тех физиономий, которые приходится подолгу разглядывать, чтобы запомнить, однако на вид весьма гибкий. У него была пружинистая походка, он выкручивал пальцы, не хрустнув костяшками, такая пластичность слегка настораживала. Заметив, что Луи наблюдает за этим упражнением, мэр сунул руку в карман и пригласил его сесть.
– Луи Кельвелер? Чем обязан?
Мишель Шевалье улыбался, но не слишком дружелюбно. Луи к этому привык. Неожиданный визит официального представителя министерства никогда не радовал выборных чиновников, какой бы пост они ни занимали. По-видимому, Шевалье не знал о его отставке или же эта отставка его не успокоила.
– Ничего такого, что могло бы вас обременить.
– Хочется верить. В Пор-Николя все на виду, городок маленький.
Мэр вздохнул. Наверняка он страдал от безделья. Скрывать нечего, да и заняться нечем.
– Сегодня можно увидеть мэра? – спросил Луи у пожилой, одетой в черное с серым дамы, стоявшей за стойкой.
Она задумалась, мягко положила на стойку свои тонкие руки.
– Если он в мэрии, то вряд ли, но, конечно, если его там нет…
– Да, если его нет, – сказал Луи.
– Он зайдет выпить стаканчик в половине первого. Если он на стройке, то не придет. Если нет, то придет.
Луи поблагодарил, расплатился, взял еще сыроватую куртку и пересек площадь. В мэрии его спросили, назначена ли ему встреча, месье мэр сейчас занят.
– Нельзя ли ему передать, что я здесь проездом и хотел бы с ним встретиться? Кельвелер, Луи Кельвелер.
У Луи никогда не было визиток, он их не любил.
Молодой человек позвонил, затем сделал знак, что Луи может пройти, дверь в конце коридора на верхнем этаже. А их всего два и было.
Луи ничего не помнил про этого бессменного мэра, только его имя и то, что он из разряда «прочие». Человек в кабинете оказался довольно упитанным, немного вялым, одна из тех физиономий, которые приходится подолгу разглядывать, чтобы запомнить, однако на вид весьма гибкий. У него была пружинистая походка, он выкручивал пальцы, не хрустнув костяшками, такая пластичность слегка настораживала. Заметив, что Луи наблюдает за этим упражнением, мэр сунул руку в карман и пригласил его сесть.
– Луи Кельвелер? Чем обязан?
Мишель Шевалье улыбался, но не слишком дружелюбно. Луи к этому привык. Неожиданный визит официального представителя министерства никогда не радовал выборных чиновников, какой бы пост они ни занимали. По-видимому, Шевалье не знал о его отставке или же эта отставка его не успокоила.
– Ничего такого, что могло бы вас обременить.
– Хочется верить. В Пор-Николя все на виду, городок маленький.
Мэр вздохнул. Наверняка он страдал от безделья. Скрывать нечего, да и заняться нечем.