Глава V. Шантаж
Илья Петрович бросил ходить в университет, потому что все больше изнемогал от груза своих мыслей и ощущений. На него все давило: низкое питерское небо, ровные улицы и доходные дома, острые углы и прямые проспекты, набережные, каналы, мосты, парки, сады и церкви. Он не понимал, как живут здесь остальные. Несчастный город! У дворника появилась привычка, махая метлой, бормотать проклятия под нос, и со стороны он напоминал помешанного. Однажды за этим бормотанием он не разглядел, как, чуть проехав вперед, резко затормозила и остановилась блестящая продолговатая машина. Из нее вышел человек с гладким лицом и выпуклыми глазами и легкой птичьей походкой направился к старательному и яростному чистильщику улицы. - Илья Петрович, вы ли это? Директор поднял голову, и, странное дело, виновник всех его злоключений и нынешнего печального положения, человек, которого он когда-то так презирал, не вызвал у него прежних неприязненных чувств. - Что вы тут делаете, голубчик мой прогрессор? - Как видите, собираю и уничтожаю мусор. А вы чем занимаетесь? - Да как вам сказать, примерно тем же самым. И долго вы еще собираетесь мести этот двор? - Пока не найду свою ученицу. - Однако ж какой вы упрямый человек,- пробормотал Люппо.- Да помилуйте, зачем вы ей? Она, быть может, давно кого-нибудь почище подцепила. - Не надо так о ней говорить,- нахмурился дворник. - Эх, Илья Петрович, Илья Петрович, разве в наше время молодая красивая девушка одна честно проживет? - Только не она. Ей может быть очень голодно, бедно, плохо, но она никогда не утратит чистоты. - Как же вы сладко поете! Я знал только одного такого же одержимого. - Кого? - Старца Вассиана. Илья Петрович вздрогнул. - Что ж, если хотите,- продолжил самозванец,- я попробую разыскать вашу воспитанницу. - Буду вам весьма благодарен,- церемонно произнес директор. - Погодите благодарить, как бы не пришлось потом каяться. А вы что же, по-прежнему одиноки? - Я живу с одним несчастным, больным человеком. - Это что за горемыка? Тоже навроде вас вечный двигатель истории изобретает?
Илья Петрович замялся, но, чувствуя теперь обязанным себя по отношению к своему собеседнику, взявшемуся ему помочь, понизив голос, сказал: - Он говорит, что скульптор, но, по-моему, такой же скульптор, как я писатель в пору моего директорства. Бедняжка помешался на религиозной почве и страдает манией преследования. - Значит, и он тут поселился,- проговорил Борис Филиппович задумчиво.- А вы еще в Провидение не верили. - Вы его знаете? - встревожился директор. - Вряд ли. Хотя одного одержимого, возомнившего себя равным гению, знал. Но таких людей сейчас повсюду навалом,- заметил Люппо.- Голодных, оборванных, обозленных, вышвырнутых из жизни и рассказывающих всяческие небылицы. Кстати, и вы тоже неважно выглядите. Он стоял и не уходил, точно чувствуя, что беседа их не окончена, и подзуживая Илью Петровича коснуться одной мучившей его, так и не проясненной темы. - Послушайте, я давно хотел спросить у вас одну вещь,- неуверенно начал директор. - О мощах Евстолии? - Что это было? Совпадение? Чудо? Промысел? - Вам действительно важно знать? - Да. - Видите ли, Илья Петрович, если я скажу, как было на самом деле, легче вам не станет. - Я хочу знать правду, какой бы она ни была. - Что ж, вы сами этого хотели. Это был заранее отрепетированный спектакль. Илья Петрович обмяк. - И старец об этом знал? - спросил он еле слышно. - Он сам велел его организовать. Дворник отвернулся, ссутулился и стал снова свирепо мести окурки, пустые банки из-под пива и кока-колы, листовки, обертки, бульварные газеты, ругая под нос Петра Великого, птенцов его гнезда и весь петербургский период российской истории, и не заметил, как вслед за машиной Люппо отправилась другая. Придя домой, он перестелил постель больному, но весь день был мрачен, грубо сказал что-то Катерине и не улыбнулся даже детям. - Что-нибудь случилось? - спросил наблюдательный Колдаев. - Я повстречал одного знакомого,- ответил Илья Петрович нехотя. - Разве у тебя тут есть знакомые? - Оказывается, есть. Он, кстати, и тобой интересовался. - Это он,- прошептал больной. - Тебе мерещится! - Розовый, гладколицый, с липучими глазами навыкате, высоким голосом, любит курить трубку? - Пожалуй что,- согласился дворник. - Это он! Мне он не сможет причинить уже никакого зла. Но заклинаю тебя, Илья, избегай этого человека. Не верь ни единому его слову и откажись от всего, что он тебе предложит. Он ненавидит людей - я точно это знаю. Ненавидит и хочет иметь над нами власть.
Меж тем блестящая машина, преследуемая вишневыми "Жигулями", продолжила путь по городу. Ее водитель, столь категорически охарактеризованный бывшим ваятелем, был необыкновенно задумчив. В тот день он побывал у нескольких важных лиц и имел неприятные разговоры, ему задавали множество вопросов, на которые он с трудом находил ответы, и теперь ему надо было предпринимать срочные действия. Проехав через Неву, машина свернула направо и вскоре остановилась возле дома, где жил академик Рогов. - Мы, кажется, знакомы, прелестное дитя,- сказал Борис Филиппович, пристально взглянув на открывшую дверь девушку. Маша вздрогнула и попятилась. - Кто там? - раздался недовольный голос из глубины квартиры.- Если ко мне, я занят! - В прошлую нашу встречу, Виктор Владимирович,- сказал Люппо деловито, отстранив Машу и войдя в комнату,- я обещал, что подумаю над вашим предложением. Так вот, я готов его принять. - Какого черта вам от меня надо? - Видите ли, у нашей Церкви начались неприятности с властями, и мне бы хотелось, чтобы авторитетный ученый написал письмо в ее защиту. - У меня нет времени писать письма. - Письмо уже написано. Вам останется только поставить подпись. Рогов хотел его прогнать, но прогнать не получалось - розоволицый Люппо как будто занял весь кабинет. - Скажите мне, чего вы добиваетесь? - произнес ученый устало.- Денег, власти, славы? - Ни того, ни другого, ни третьего,- ответил Борис Филиппович, откинувшись в кресле.- Ко мне приходят, простите за дерзость, труждающиеся и обремененные, психически неустойчивые, мечущиеся люди. Потенциальные маньяки, несостоявшиеся убийцы, закомплексованные, неуверенные в себе, неудачники, жертвы насилия и обмана и инвалиды. Я даю им деньги, крышу над головой, даю работу и еду. Я даю им смысл жизни, наконец. - И превращаете в своих рабов? - Эти люди все равно обречены. Не я, так кто-то или что-то другое их погубит - наркотики, алкоголь, кришнаиты. Я очищаю город и спасаю погибающих, до которых никому нет дела. Если посчитать, сколько убийств, самоубийств и изнасилований я предотвратил, то мне можно поставить памятник. Меня же обвиняют черт знает в чем, не зная и капли правды. Мои оппоненты не понимают, что всякие гонения и преследования бессмысленны. И тем делают только хуже. Нас вынуждают к тому, чтобы мы ушли куда-нибудь в тайгу, куда нет никаких дорог и где никто не будет вмешиваться в наши дела. - И где вы будете иметь неограниченную власть и уже никто не сможет вас покинуть? - Где начнется новая цивилизация, и я готов позвать вас в союзники. - Неужели вы всерьез допускаете, что я за вами пойду? Борис Филиппович зажег трубку. - А почему бы и нет? Я предлагаю людям выход из тупика. - Еще один рецепт спасения человечества.- От люпповского табака академику сделалось дурно.- Вы не могли бы воздержаться от курения? - Странно, что вам не нравится этот запах. Отличный голландский табак. И еще более странно, что вам не нравится моя идея. Я практически у вас ее позаимствовал. - Я терпеть не могу никакого табака! - ответил Рогов яростно.- Искалеченные судьбы и новоявленный лесной фюрер, провозглашающий себя Христом,- при чем здесь я? - Но не ваша ли эта мысль, что чрезмерная свобода, то есть безграничность, вредна? Не вы ли писали о красоте иерархии, красоте служения, ограничения, отказа от удовольствий и необходимости добровольного подчинения одного человека другому ради общей цели? Не вы ли говорили о том, что культура существует там, где существуют границы? А теперь отворачиваетесь от меня, всего-навсего претворяющего ваши мысли на практике? - Вы ничего не поняли! Я вовсе не имел в виду, что нужно подчинять всех воле одного! - Ну, это как посмотреть. - Я ищу истину и ей хочу служить. А всяческое насилие над личностью мне отвратительно, под какими бы лозунгами оно ни проводилось. - Так то ж над личностью,- усмехнулся Божественный Искупитель.- Где вы сейчас таковую сыщете? Кроме нас с вами, никого не осталось. - Я напишу статью,- сказал Рогов в бешенстве,- тогда у вас начнутся не просто неприятности - вы в тюрьму пойдете. - А ваш сын опять колоться. И больше его не вытащит уже никто. Или вас он теперь не интересует? Вы себе дочку нашли. Но должен заметить, Виктор Владимирович, что вам катастрофически не везет на детей. Сын у вас наркоман, а, так сказать, дочка - вокзальная проститутка. Рогов рванулся из-за стола, но учитель успел отскочить. - Виктор Владимирович, мне отвратителен любой шантаж, но не позднее завтрашнего вечера я вам представлю наглядное доказательство своих слов. - Убирайтесь вон! - Посмотрим, что вы скажете завтра. В коридоре Люппо поравнялся с Машей. - Виктор Владимирович занят и просил его не тревожить. А ты, прелестное дитя, все хорошеешь. Скоро я тебя приглашу, и ты нам попозируешь в одном красивом спектакле. - Нет! - отшатнулась она. Бровь у него дернулась, и в глазах появились отвращение и боль. - Академик пока ничего о фотографиях не знает, но если узнает, то его сердце не выдержит.
Глава VI. Искушение
Уже много часов Колдаев лежал без движения и видел в окошко лишь краешек стены соседнего дома и ржавую крышу. Боль отпускала его только тогда, когда уставала сама. Отдохнув, она принималась терзать скульптора с новой силой. Он не соглашался ложиться в больницу и не принимал никаких лекарств. Вызвать участкового врача как лицу непрописанному ему не могли, и Илья Петрович пригласил частного. - Может быть, нужно какое-нибудь лекарство? - Только обезболивающее,- сказал меланхолично юный доктор, засовывая в карман плаща конверт с гонораром.- И посильнее. Но скульптор отказывался даже от обезболивающего. Илья Петрович за ним ухаживал, но теперь дворник ушел на несколько часов, и Колдаев читал псалтырь. "Господи, да не яростию Твоею обличиши мене, ниже гневом Твоим накажеши мене,- шептали его пересохшие губы.- Яко стрелы твои унзоша во мне, и утвердил еси на мне руку Твою. Несть исцеления в плоти моей от лица гнева Твоего, несть мира в костех моих от лица грех моих. Яко беззакония моя превзыдоша главу мою, яко бремя тяжкое отягощеша на мне". - Так, Господи, так! - восклицал он, крестясь слабеющей рукой. "Возсмердеша и согниша раны моя от лица безумия моего. Пострадах и слякохся до конца, весь день сетуя хождах. Сердце мое смятеся, остави мя сила моя. Друзи моя и искреннии мои прямо мне приближишася и сташа, и ближнии мои отдалече меня сташа и нуждахуся ищущии злая мне глаголаху суетная и льстивным весь день поучахуся". Скрипнула дверь. - Илья, ты? Колдаев повернулся, и в глазах у него помутнело. Перед ним стоял Божественный Искупитель. - Ну вот, наконец-то я тебя нашел,- проговорил Борис Филиппович удовлетворенно. - Уйдите! - прохрипел Колдаев.- Что вам нужно от умирающего человека? - Считай, что я сентиментален. Я хочу посмотреть на тебя последний раз и утешить. Столько лет ты делал надгробия другим, кто же сделает тебе? Вряд ли у этого блаженного дворника хватит денег. Но не беспокойся, умирай спокойно. Я заботился о твоей душе, позабочусь и о теле. Ты получишь похороны по высшему разряду и, если только душа, как уверяет нынешняя наука, бессмертна, сможешь убедиться, что я не обманул. За это я попрошу всего-навсего об одной вещи. - Я заклинаю вас,- Колдаев из последних сил приподнялся,- не приходите на мои похороны. - Почему? - удивился Борис Филиппович.- На похороны не приглашают и, следовательно, не возбраняют приходить. И потом, неужели ты меня, а не свое непомерное тщеславие считаешь всему виною? - Не мучайте меня. Я расплатился за все сполна. - Ты ничего не понял в том, что увидел, глупый и ничтожный человек. Судьба давала тебе шанс, а ты не захотел его использовать. Вместо того чтобы стать Художником и сделать то, чего не делал до тебя никто, ты позорно сбежал. И теперь подохнешь в дерьме никому не нужный. - Я искуплю этой смертью свою жизнь. А вы - антихрист с отметиной дьявола, вы - соблазнитель малых сих, вы не расплатитесь за грехи никогда. - Брось кликушествовать! - проговорил Люппо раздраженно.- Ты проиграл наш спор. Отдай фотографии, и я сразу же уйду. - Зачем вам изображение святой? - Какая она, к черту, святая? Обыкновенная смазливая девица, про которую Бог знает что нагородили. Где фотографии? - Я их уничтожил. - Не лги, ты не мог этого сделать. Он подошел к кровати. Колдаев попытался сопротивляться, но Люппо откинул его высохшую руку. - Тише, тише. Не думай, что мне доставляет удовольствие копаться в твоем белье. Он достал из-под подушки конверт и положил его в карман. - Ну, вот и все. Больной рванулся, попытался встать, но силы оставили его, скульптор упал и захрипел. Лицо его сделалось невообразимо желтого с оттенком коричневого цвета, он жадно открывал рот и тяжело дышал. Люппо мельком на него поглядел и отвел глаза. В коридоре послышалась тяжелая поступь Катерины, зашумели дети. Он дождался, пока все стихнет, и выскользнул из комнаты.
Божественного Искупителя никто не видел, но в подворотне он столкнулся нос к носу с Ильей Петровичем. Дворник отвернулся и сделал вид, что не узнает его.
- Что это с вами, голубчик мой? Вы поверили бредням больного человека? Бог с вами, но про Машу неужели вы не хотите ничего спросить? - Вы нашли ее? - Директор с мукой посмотрел в безмятежное лицо Искупителя. - Видел, как вас сейчас. - Где она? - К сожалению, наихудшие опасения подтвердились. Ваша воспитанница живет на содержании у развратного старика. - Это неправда! - Увы. Вот полюбопытствуйте, старик любит фотографировать девочек голыми. И, надо признать, у него это хорошо получается. Илья Петрович побледнел и в ужасе отвел глаза от фотографий. - Маша, Маша... Что с тобой сделали! - воскликнул он горестно. - Да, милый мой Макаренко, то, что не удалось вам, посчастливилось другому. - Я хочу ее видеть! - А зачем? Она вполне довольна нынешним положением, а вы станете ее смущать, попрекать... - Но вы же обещали мне сказать, где она! - Поверьте мне, Илья Петрович,- сказал Люппо так утешающе и мягко, как в их первую встречу на кладбище,- исправить что-либо вы не сможете, а только наделаете глупостей. - Вы лжете! - воскликнул директор с мукой.- Вы всегда и во всем лжете. Это опять подлог. - Нет, Илья Петрович, никакого подлога тут нет,- отозвался Божественный Искупитель грустно.- Я не лгу никогда, и в том моя главная печаль. Я ведь очень несчастный человек, и вы первый, кому я об этом говорю. - Чем же вы несчастны? - спросил директор вяло. - У меня нет и не может быть детей. А знаете, мне кажется, что и вы живете безрадостно. Если вы себя одиноким чувствуете, то могу дать адрес, где собираются близкие вам люди. - Нет, благодарствуйте. Я этот адрес знаю, но он не для меня. - Зря отказываетесь. Может быть, там вы и встретите ту, которую ищете. - Маша? У вас? Нет, нет...- Илья Петрович попятился.- Это невозможно, нет. - Это будет именно так. И запомните, второй раз я вас звать не стану. Илья Петрович взял в руки метлу и отвернулся. Люппо глядел на него с любопытством, и странное выражение застыло в его глазах. Он точно размышлял, что еще можно сотворить с этим неподатливым громадным человеком. - А помните, вы меня давеча спрашивали про мощи? Директор не оборачивался, и рука его продолжала мерно взмахивать. - Так вот,- произнес Борис Филиппович, наклонившись прямо к его уху,- там, под сосной, действительно лежал ковчег. Дворник обернулся как ужаленный. - Поклянитесь мне, что не лжете! - Клясться Господь Бог не велит. Или вы Евангелие не читали? - Поклянитесь! - прохрипел директор, схватив Люппо за горло. - Хорошо, клянусь. - Так что же вы вчера говорили обратное? - Одно другому не противоречит. Илья Петрович с сомнением посмотрел в его глаза. - До чего же грязный вы человек! Одного не могу понять, почему старец в Бухаре вас принял. Люппо усмехнулся, но ответить не успел - маленькая девочка в красном в горошек платьице выбежала из подъезда и пронзительно ззакричала: - Дядя Илья! Дядя Илья! Иди скорее, тебя мама зовет! Директор отшвырнул метлу и бросился к дому. Перепрыгивая через ступени, он взбежал на четвертый этаж. Скульптор был мертв. Его лицо сделалось необыкновенно благостным. Страдание оставило его, он лежал умиротворенный, и слезы Катерины никак не вязались с его успокоенностью. Илья Петрович закрыл товарищу глаза и пошел на улицу звонить в "Скорую". Врачи долго не приезжали, и все это время дворник стоял, прижавшись к окну, и глядел на склоны крыш, антенны и провода, бесконечными рядами уходящие к горизонту. - Проклятый, проклятый город,- шептал он.- Город, которого не должно было быть, основанный человеком, которого не должно было быть, город, который должен исчезнуть, проклятый со дня своего основания на болоте до дня нынешнего, выстроенный на костях узников первого русского ГУЛАГа, носящий два самых страшных в российской истории имени. Нет равного тебе по числу несчастных, обездоленных, обманутых, город проклятой революции, блокады и убийств. Город, введший в соблазн всю Россию, прельстивший ее нерусской красою, чужеземными идеями, разгневавший ее чернь роскошью чересчур пышных дворцов. Город, с которого начались все российские несчастья, ее раковая опухоль. Ни одного счастливого, радостного, светлого лица здесь нет и не может быть - все больно, отравлено, тяжело,- здесь плодятся самые нелепые фантазии и снятся самые безумные сны. Месту сему быть пусту. Но смотрел Илья Петрович на Петербург и не мог оторваться и пересилить своей к нему любви. Прекрасна была северная столица в час прозрачных и сырых весенних сумерек, хоть и порочна и грешна была ее красота. Не видал Илья Петрович ни Венеции, ни Пальмиры, но был убежден, что с великолепием и изяществом его прародины не может сравниться ни одно из чудес света. Вдали, на горизонте, за скатами крыш, виднелся купол Исаакия, рядом с ним игла Адмиралтейства, а еще дальше за угадываемой рекою - шпиль старой крепости. И все это было так точно вписано в пейзаж, словно строили не рабы, а выросло все здесь само на болотистой, скудной почве, как произрастают лучшие плоды земли. Ностальгически-сентиментальное настроение дворника было разрушено прибытием полупьяных санитаров. Когда выяснилось, что покойник не имел ленинградско-санкт-петербургской прописки, везти его в морг они отказались. Илья Петрович выгреб все деньги, которые были и у него, и у Катерины, неожиданно изменившей обычной скупости и отдавшей все до последнего рубля. Убедившись, что больше из этих бедных людей выжать нечего, похоронные рэкетиры забрали тело, прибавив, что погребение в городе непрописанного лица - совсем другая статья и потребует денег в десять раз больше. Когда они уехали, Илья Петрович вспомнил предсмертную волю покойного и дрожащими пальцами поднял подушку. Там было пусто.
Глава VII. Разборка
В тот же дождливый и ветреный апрельский вечер академик Рогов получил небольшой плотный конверт. В него было вложено несколько фотографий. Между ними он обнаружил записку: "Предлагаю купить весь набор по условленной цене не позднее 12 часов завтрашнего дня". До последнего момента старик надеялся, что это только дешевый шантаж, не могла его жена быть замешана в хоть сколько-нибудь сомнительной истории. Но фотографии лежали на столе, трогательная, нежная Маша была открыта любому похотливому взгляду, и он с ужасом подумал, что другого выхода, как принять условие негодяя, у него нет. Ради этой светловолосой девочки он был готов пойти на все и предать себя лжи. Он хотел позвать ее, но не смог. Снова стало плохо с сердцем, но он не двигался, чтобы взять лекарство. Лучше всего ему было бы умереть и оставить расхлебывать эту кашу кому-нибудь другому, более решительному и сильному. Однако смерть не приходила. Она наблюдала за стариком с недалекого расстояния и, как ни звал он ее, не трогалась с места - совсем не страшная, похожая на умного лесного зверька. Сколько так прошло времени, он не знал. Легонько постучала Маша и позвала ужинать. Он нашел в себе силы ровным голосом сказать, что еще не освободился. За окном дул и дул ветер, дребезжали стекла и гудели наверху у соседей старые трубы. Зазвонил телефон - он слышал, как Маша сказала, что его нет. Но сказала так, что чувствовалось: даже в этом пустяке солгать ей трудно. И он вдруг подумал, что за семьдесят с лишком лет так ничего в жизни и не понял и уходит растерянным и неготовым к тому инобытию, что мелькнуло перед ним, как просвет в облаках, когда машина "Скорой помощи" везла его по метельному Петербургу. Известный всему миру ученый, одинокий и преданный старик, он должен будет поддержать шарлатана и негодяя, распылившего по свету его семью. Рогов думал о сыне, о той обморочной любви, которую испытывал к нему маленькому, и о том, как отдалялась и затихала эта любовь, по мере того как мальчик вырастал. Он никогда не прощал никому и себе в первую очередь малейшего отступления от идеала, требовал невозможного. Поэтому, наверное, и смог столького добиться и столько потерять. В сущности, тоже своего рода сектант, вот ему-то теперь и прямая дорожка в объятия шестой цивилизации. Был еще один выход - уйти самому, не решая ничего. Теперь первый раз в жизни он пожалел, что у него нет охотничьего ружья или пистолета. Раздался звонок в дверь. Маша открыла, и Рогов услыхал, как, не обращая внимания на возражения хозяйки, в квартиру кто-то вошел. Он поднял голову и увидел перед собой мужчину с неприметной наружностью и незатейливыми голубыми глазами. Рогов подумал, что где-то видел этого человека раньше, но припомнить точно в эту минуту не мог и не хотел. - Что вам угодно? - Я хочу знать: что вы намерены предпринять? - произнес вошедший спокойно, и Рогов вспомнил, что десять лет тому назад именно этот человек беседовал с ним в Большом Доме и уговаривал его не подписывать никаких писем в защиту своего коллеги-физика, потому что, сколь ни был тот благороден и честен в своих намерениях, действия его, объективно говоря, вели к хаосу. - Хотите опять отговорить меня? - произнес академик с горечью.- Боюсь, что и на этот раз ничего не получится, хотя совсем по другим причинам. - Послушались бы тогда - не пришлось бы подписывать сегодня. - Может быть, вы и правы,- сказал Рогов, вставая, но посетитель не двигался.
- Виктор Владимирович, вы вольны поступать, как вам угодно, но я хочу, чтобы вы знали одну вещь. Несколько лет тому назад человек, называющий себя Божественным Искупителем, изнасиловал тринадцатилетнюю девочку. Его застигли на месте преступления и кастрировали. С тех пор он выдает себя за наследника скопцов и самолично оскопляет членов секты, предварительно доведя их до состояния полной психической беспомощности. - Зачем ему это надо? - Во-первых, я полагаю, он получает от этого известное патологическое удовольствие. А во-вторых, представьте себе: чем прочнее вы можете связать людей, как не объединив их общим уродством? Он оскопляет своих адептов, находящихся под глубоким наркозом, а когда они приходят в себя, то обратного пути у них уже нет. Эти калеки верны ему до гробовой доски. Им нет смысла идти в суд и на него жаловаться, они не могут вернуться в семью или к друзьям - нигде, кроме как среди себе подобных, они не нужны. Единственная их цель с тех пор - подвергнуть той же процедуре других. В сущности, абсолютно идеальная секта. Некоторое время Рогов молчал, и перед глазами у него стояло похожее на гипсовое изваяние лицо сына. - Куда же вы смотрите, если вам все известно? - спросил он глухо. - Нам не разрешают его трогать. Вы даже представить себе не можете, какие крутятся там деньги и кто эти деньги получает. - И никак нельзя ему помешать? - Ну почему никак? - задумчиво произнес роговский визитер.- Всякие бывают неожиданности. Например, кто-то из родственников решится отомстить за изувеченных детей.