Варшавский Илья Иосифович. Сюжет для романа (Сборник)

   - Да вот, проверяю решение задачи, которую решала эта... молекулярная.
   За ними нужен глаз да глаз. Бездумно ведь считают. Хоть быстро, да бездумно.
   Семако откинул щиток и взглянул на входные данные. Задача номер двадцать четыре. Чтобы повторить все расчеты, "Смерчу" понадобится не менее трех недель. И чего это ему вздумалось?
   - Не стоит, - сказал он, закрывая крышку. - Задача продублирована во второй машине, сходимость вполне удовлетворительная.
   - Да я быстро. - Стук машины перешел в оглушительный скрежет. Лампочки на панели замигали с бешеной скоростью. - Я ведь ух как быстро умею!
   "Крак!" - сработало реле тепловой защиты. Табулятор сбросил все цифры со счетчика.
   Автомат сконфуженно молчал.
   - Не нужно, - сказал Семако, - отдыхай пока. Завтра я тебе подберу задачку.
   - Да... вот видишь, схема не того... а то бы я...
   - Ничего, старик. Все будет в порядке. Ты остынь получше.
   - Был у шефа? - спросил "Смерч".
   - Был.
   - Обо мне он не говорил?
   - Почему ты спрашиваешь?
   - На днях он сюда приходил с начальником АХО. Дал указание. Этого монстра, говорит, на свалку, за ненадобностью. Это он про меня.
   - Глупости! Никто тебя на свалку не отправит.
   - Мне бы схемку подремонтировать, лампы сменить, я бы тогда знаешь как?..
   - Ладно, что-нибудь придумаем.
   - Лампы бы сменить, да где их нынче достанешь? Ведь, поди, уже лет двадцать, как сняли с производства?
   - Ничего. Вот разделаемся с планом, соберу тебе новую схему на полупроводниках. Я уже кое-что прикинул.
   - Правда?
   - Подремонтируем и будем на тебе студентов учить. Ведь ты работаешь совсем по другому принципу, чем эти, нынешние.
   - Конечно! А помнишь, какие задачи мы решали, когда готовили твой первый доклад на международном конгрессе?
   - Еще бы не помнить!
   - А когда ты поссорился с Людой, я тебе давал оптимальную тактику поведения. Помнишь? Это было в тысяча девятьсот... каком году?
   - В тысяча девятьсот шестьдесят седьмом. Мы только что поженились.
   - Скажи... тебе ее сейчас очень не хватает?
   - Очень.
   - Ох, как я завидую!
   - Чему ты завидуешь?
   - Видишь ли... - Автомат замолк.
   - Ну, говори.
   - Не знаю, как то лучше объяснить... Я ведь совсем не боюсь... этого...
   конца. Только хочется, чтобы кому-то меня не хватало, а не так просто... на свалку за ненадобностью. Ты меня понимаешь?
   - Конечно, понимаю. Мне очень тебя будет не хватать.
   - Правда?!
   - Честное слово.
   - Дай я тебе что-нибудь посчитаю.
   - Завтра утром! Ты пока отдыхай.
   - Ну, пожалуйста!
   Семако вздохнул:
   - Я ведь тебе дал вчера задачу.
   - Я... я ее плохо помню. Что-то с линией задержки памяти. У тебя этого не бывает?
   - Чего?
   - Когда хочешь что-то вспомнить и не можешь.
   - Бывает иногда.
   - А у меня теперь часто.
   - Ничего, скоро мы тебя подремонтируем.
   - Спасибо! Так повтори задачу.
   - Уже поздно, ты сегодня все равно ничего не успеешь.
   - А ты меня не выключай на ночь. Утром придешь, а задачка уже решена.
   - Нельзя, - сказал Семако, - пожарная охрана не разрешает оставлять машины под напряжением.
   "Смерч" хмыкнул.
   - Мы с тобой в молодости и не такие штуки выкидывали. Помнишь, как писали диссертацию? Пять суток без перерыва.
   - Тогда было другое время. Ну отдыхай, я выключаю ток.
   - Ладно, до утра!
   * * * Утром, придя в лабораторию, Семако увидел трех дюжих парней, вытаскивавших "Смерч".
   - Куда?! - рявкнул он. - Кто разрешил?!
   - Николай Петрович велели, - осклабился начальник АХО, руководивший операцией, - в утиль за ненадобностью.
   - Подождите! Я сейчас позвоню...
   Панель "Смерча" зацепилась за наличник двери, и на пол хлынул дождь стеклянных осколков.
   - Эх вы!.. - Семако сел за стол и закрыл глаза руками.
   Машину выволокли в коридор.
   - Зина!
   - Слушаю, Юрий Александрович!
   - Вызовите уборщицу. Пусть подметет. Если меня будут спрашивать, скажите, что я уехал домой.
   Лаборантка испуганно взглянула на него.
   - Что с вами, Юрий Александрович?! На вас лица нет. Сейчас я позвоню в здравпункт.
   - Не нужно. - Семако с трудом поднялся со стула. - Просто я сегодня потерял лучшего друга... Тридцать лет... Ведь я с ним... даже... мысленно разговаривал иногда... Знаете, такая глупая стариковская привычка.

В атолле

   - Мы теперь можем сколько угодно играть в робинзонов, - сказал папа. - у нас есть настоящий необитаемый остров, хижина и даже Пятница.
   Это было очень здорово придумано - назвать толстого, неповоротливого робота Пятницей. Он был совсем новый, и из каждой щели у него проступали под лучами солнца капельки масла.
   - Смотри, он потеет, - сказал я.
   Мы все стояли на берегу и смотрели на удаляющегося "Альбатроса". Он был уже так далеко от нас, что я не мог рассмотреть, есть ли на палубе люди.
   Потом из трубы появилось белое облачко пара, а спустя несколько секунд мы услышали протяжный вой.
   - Все - сказал папа, - пойдем в дом.
   - А ну, кто быстрее?! - крикнула мама, и мы помчались наперегонки к дому. У самого финиша я споткнулся о корень и шлепнулся на землю, и папа сказал, что это несчастный случай и бег нужно повторить, а мама спросила, больно ли я ушибся. Я ответил, что все это ерунда и что я вполне могу опять бежать, но в это время раздался звонок, и папа сказал, что это, вероятно, вызов с "Альбатроса" и состязание придется отложить.
   Звонок все трещал и трещал, пока папа не включил видеофон. На экране появился капитан "Альбатроса". Он по-прежнему был в скафандре и шлеме.
   - Мы уходим, - сказал он, - потому что...
   - Я понимаю, - перебил его папа.
   - Если вам что-нибудь понадобится...
   - Да, я знаю. Счастливого плавания.
   - Спасибо! Счастливо оставаться.
   Папа щелкнул выключателем, и экран погас.
   - Пап, - спросил я, - они навсегда ушли?
   - Они вернутся за нами, - ответил он.
   - Когда?
   - Месяца через три.
   - Так долго?
   - А разве ты не рад, что мы, наконец, сможем побыть одни и никто нам не будет мешать?
   - Конечно, рад, - сказал я, и это было чистейшей правдой.
   Ведь за всю свою жизнь я видел папу всего три раза, и не больше чем по месяцу. Когда он прилетал, к нам всегда приходила куча народу, и мы никуда не могли выйти без того, чтобы не собралась толпа, и папа раздавал автографы и отвечал на массу вопросов, и никогда нам не давали побыть вместе по-настоящему.
   - Ну, давайте осматривать свои владения, - предложил папа.
   Наша хижина состояла из четырех комнат: спальни, столовой, моей комнаты и папиного кабинета. Кроме того, там была кухня и холодильная камера. У папы в кабинете было очень много всякой аппаратуры и настоящая электронно-счетная машина, и папа сказал, что научит меня на ней считать, чтобы я мог помогать ему составлять отчет.
   В моей комнате стояли кровать, стол и большущий книжный шкаф, набитый книгами до самого верха. Я хотел их посмотреть, но папа сказал, что лучше это сделать потом, когда мы осмотрим весь остров.
   Во дворе была маленькая электростанция, и мы с папой попробовали запустить движок, а мама стояла рядом и все время говорила, что такие механики, как мы, обязательно что-нибудь сожгут, но мы ничего не сожгли, а только проверили зарядный ток в аккумуляторах.
   Потом мы пошли посмотреть антенну, и папе не понравилось, как она повернута, и он велел Пятнице влезть наверх и развернуть диполь точно на север, но столб был металлический, и робот скользил по нему и никак не мог подняться. Тогда мы с папой нашли на электростанции канифоль и посыпали ею ладони и колени Пятницы, и он очень ловко взобрался наверх и сделал все, что нужно, а мы все стояли внизу и аплодировали.
   - Пап, - спросил я, - можно, я выкупаюсь в океане?
   - Нельзя, - ответил он.
   - Почему?
   - Это опасно.
   - Для кого опасно?
   - Для тебя.
   - А для тебя?
   - Тоже опасно.
   - А если у самого берега?
   - В океане купаться нельзя, - сказал он, и я подумал, что, наверное, когда папа таким тоном говорит "нельзя" там, на далеких планетах, то ни один из членов экипажа не смеет с ним спорить.
   - Мы можем выкупаться в лагуне, - сказал папа.
   Право, это было ничуть не хуже, чем если бы мы купались в настоящем океане, потому что эта лагуна оказалась большим озером внутри острова и вода в ней была теплая-теплая и совершенно прозрачная.
   Мы все трое плавали наперегонки, а потом мы с папой ныряли на спор, кто больше соберет ракушек со дна, и я собрал больше, потому что папа собирал одной рукой, а я двумя.
   Когда нам надоело собирать ракушки, мы сделали для мамы корону из веточек коралла и морских водорослей, а папа украсил ее морской звездой.
   Мама была похожа в ней на настоящую королеву, и мы стали перед ней на одно колено, и она посвятила нас в рыцари.
   Потом я попросил Пятницу поплавать со мной. Было очень забавно смотреть, как он подходил к воде, щелкал решающим устройством и отступал назад. А потом он вдруг отвинтил на руке палец и бросил его в воду, и, когда палец утонул, Пятница важно сказал, что роботы плавать не могут. Мы просто покатывались от хохота, такой у него был при этом самодовольный вид. Тогда я спросил у него, могут ли роботы носить на руках мальчиков, и он ответил, что могут. Я стал ему на ладони, и он поднял меня высоко над головой, к самой верхушке пальмы, и я срывал с нее кокосовые орехи и кидал вниз, а папа ловил.
   Когда солнце спустилось совсем низко, мама предложила пойти к океану смотреть закат.
   Солнце стало красным-красным и сплющилось у самой воды, и от него к берегу потянулась красная светящаяся полоса. Я зажмурил глаза и представил себе, что мчусь по этой полосе прямо на Солнце.
   - Пап, - спросил я, - а тебе приходилось лететь прямо на Солнце?
   - Приходилось, - ответил он.
   - А там от него тоже тянется такая полоса?
   - Нет.
   - А небо там какого цвета?
   - Черное, - сказал папа. - Там все другое... незнакомое и... враждебное.
   - Почему? - спросил я.
   - Я когда-нибудь расскажу тебе подробно, сынок, - сказал он. - А сейчас идемте ужинать.
   Дома мы затеяли очень интересную игру. Мама стояла у холодильника, а мы угадывали, что у нее в руках. Конечно, каждый из нас называл свои любимые блюда, и каким-то чудом оказывалось, что мы каждый раз угадывали. Поэтому ужин у нас получился на славу.
   Папа откупорил бутылку вина и сказал, что мужчинам после купания совсем не вредно пропустить по рюмочке. Он налил мне и себе по полной рюмке, а маме - немножко. "Только чтобы чокнуться", - сказала она.
   После ужина мы смотрели по телевизору концерт, и диктор перед началом сказал, что этот концерт посвящается нам. Мама даже покраснела от удовольствия, потому что она очень гордится тем, что у нас такой знаменитый папа.
   Передавали самые лучшие песни, а одна певица даже пропела мою любимую песенку о белочке, собирающей орешки. Просто удивительно, как они об этом узнали.
   Когда кончился концерт, папа сказал, что ему нужно садиться писать отчет, а я отправился спать. Я уже лежал в постели, когда мама пришла пожелать мне спокойной ночи.
   - Мам, посиди со мной, - попросил я.
   - С удовольствием, милый, - сказала она и села на кровать.
   В открытое окно светила луна, и было светло совсем, как днем. Я смотрел на мамино лицо и думал, какая она красивая и молодая. Я поцеловал ее руку, пахнущую чем-то очень приятным и грустным.
   - Мама, - спросил я, - почему это запахи бывают грустные и веселые?
   - Не знаю, милый, - ответила она, - мне никогда не приходилось об этом думать. Может быть, просто каждый запах вызывает у нас какие-то воспоминания, грустные или веселые.
   - Может быть, - сказал я.
   Мне было очень хорошо. Я вспоминал проведенный день, самый лучший день в моей жизни, и думал, что впереди еще восемьдесят девять таких дней.
   - Ох, мама, - сказал я, - какая замечательная штука жизнь и как не хочется умирать!
   - Что ты, чижик?-сказала она. - Тебе ли говорить о смерти? У тебя впереди огромная жизнь.
   Мне было ее очень жалко: еще на "Альбатросе" ночью я слышал, как они с папой говорили об этой ужасной болезни, которой папа заразился в космосе, и о том, что всем нам осталось жить не больше трех месяцев, если за это время не найдут способа ее лечить. Ведь поэтому экипаж "Альбатроса" был одет в скафандры, а мы никуда не выходили из каюты. И в океане, вероятно, нам нельзя купаться, потому что эта болезнь такая заразная.
   И все же я подумал, что, когда люди так любят друг друга, нужно всегда говорить только правду.
   - Не надо, мамочка, дорогая, - сказал я. - Ведь даже, если не найдут способа лечить эту болезнь...
   - Найдут, - тихо сказала мама. - Обязательно найдут. Можешь быть в этом совершенно уверен.

Любовь и время

   Если вам 26 лет и ваша личная жизнь определенно не удалась, если у вас робкий характер, невыразительная внешность и прозаическая профессия экономиста-плановика, если вы обладатель смешной фамилии Кларнет, ведущей начало от какого-нибудь заезжего музыканта-неудачника, неведомо когда и как осевшего на Руси, если вы настолько бережливы, чтобы мечтать об однокомнатной кооперативной квартире, но вместе с тем достаточно трезво смотрите на вещи, чтобы понимать, что ваше пребывание в коммунальном муравейнике - состояние далеко не кратковременное, если волшебное слово "любовь" вызывает у вас надежду, а не воспоминания, - словом, если вы тот, кого я намерен сделать своим героем, то вам обязательно нужно иметь хобби.
   Хобби - это подачка, которую бросает равнодушная Судьба своим пасынкам, чтобы они не вздумали искушать ее терпение.
   Не имеет существенного значения, какое именно хобби вы изберете. Это зависит от ваших способностей, средств и темперамента. Ведь если разобраться, то настойчивые и бесплодные попытки наладить прием дальних телепередач ничуть не хуже коллекционирования пивных кружек или выращивания цитрусовых на подоконнике. Важно одно; как-нибудь в обеденный перерыв небрежно сказать сослуживцам, что вчера Париж передавал великолепный фильм с участием Софи Лорен, либо, священнодействуя с непроницаемым лицом, нарезать в стаканы с чаем таких же бедолаг, как вы, по ломтику сморщенного зеленого лимончика. ("Знаете ли, это далеко не лучший из тех, что у меня в этом году, но все остальные пришлось раздарить".)
   Итак, Юрий Кларнет посвящал свой досуг поискам в эфире сигналов чужеземных стран. Для этой цели за 8 рублей в комиссионном магазине был куплен старенький КВН с экраном чуть больше почтового конверта. Выбор телевизора был продиктован отнюдь не скаредностью или недостатком оборотных средств. Просто каждому, кто знаком с техникой дальнего телеприема, известно, что лучшего изображения, чем на КВН, не получишь нигде.
   После того как попытка установить на крыше в качестве отражателя антенны оцинкованное корыто была со всей решительностью пресечена управхозом, Кларнету пришлось плюнуть на советы, даваемые в журналах, и заняться изобретательством.
   Тот вечер, с которого, собственно, и начинается мой рассказ, был завершающим этапом долгих поисков, раздумий и неудач. Зажав между коленями сложное ажурное сооружение из проволоки, напоминающее антенну радиотелескопа, Кларнет припаивал вывод для штекера. Он торопился, надеясь еще сегодня провести несколько задуманных заранее экспериментов. Как всегда в таких случаях, неожиданно перестал греться паяльник. Кларнет чертыхнулся, положил на пол свое творение и подошел к штепсельной розетке с паяльником в руке.
   В этот момент что-то треснуло, и в комнате погас свет.
   Кларнет выдернул вилку из розетки и направился к столу, где должны были лежать спички. По дороге он запутался в ковровой дорожке, лежавшей у кровати, и с размаху шлепнулся на тот самый проволочный параболоид, который с неистовством дилетанта мастерил более двух недель.
   Кларнет выругался еще раз, нащупал в темноте спички и вышел в коридор.
   Там тоже было темно.
   - Опять пережгли свет, гражданин хороший?
   Хороший гражданин невольно выронил зажженную спичку. Голос принадлежал майору в отставке Будилову, зануде, человеконенавистнику и любителю строгого порядка. Майор жил одиноко и скучно. Первые десять дней после получения пенсии он находился в постоянно подогреваемом состоянии злобного возбуждения, остальные же двадцать пребывал в глубокой депрессии. Питался он неизвестно где и, хотя имел на кухне персональный столик, хозяйства никакого не вел. Раз в месяц приезжала его дочь, жившая отдельно, привозила выстиранное белье и забирала очередную порцию грязного. О себе Будилов рассказывать не любил. Было лишь известно, что он - жертва каких-то обстоятельств, и, если бы не эти обстоятельства, его майорская звезда давно уже превратилась бы в созвездие полковника. В какой именно части небосвода должно было сиять это созвездие, оставалось невыясненным, так как, судя по всему, в боевых действиях майор никогда не участвовал.
   - Опять, говорю, свет пережгли?
   Кларнет зажег новую спичку.
   - Сейчас посмотрю пробки.
   Между тем начали открываться многочисленные двери, выходящие в общий коридор. По стенам забегали уродливые тени в призрачном свете лампадок, фонариков и свечных огарков. Аварии осветительной сети были привычным явлением, и жильцы встречали их во всеоружии.
   - Боже! - дрожащим голосом сказала учительница, жившая возле кухни. Каждый день! Должны же быть, в конце концов, какие-то правила общежития, обязательные для всех. У меня двадцать непроверенных классных работ.
   - Правила! - фыркнул Будилов. - Это у нас квартира такая беспринципная.
   В другой надавали бы пару раз по мордасам, сразу бы узнал, что за правила.
   - По мордасам ни к чему, - возразил солидный баритон. - По мордасам теперь такого закона нету, а вот в комиссию содействия сообщить нужно.
   - Ладно! - огрызнулся Кларнет. - Лучше помогите притащить из кухни стол.
   - Ишь какой! - ткнул в него пальцем Будилов. - Нет, уважаемый, сам пережег, сам и тащи, тут тебе нет помощников.
   Кларнет, пыхтя, приволок кухонный стол, взгромоздил на него табуретку, а на табуретку - стул.
   Электропроводка в квартире была оборудована еще в те времена, когда к току относились с такой же опаской, как в наши дни к атомной энергии.
   Поэтому святая святых - пробки - были упрятаны от непосвященных под самым потолком на четырехметровой высоте.
   Набивший руку в таких делах, Кларнет попросил еще скамеечку для ног, которой пользовалась страдавшая ревматизмом учительница, и, завершив ею постройку пирамиды, влез наверх.
   Он наугад крутанул одну из многочисленных пробок, и в дальнем конце коридора раздался рев:
   - Эй! Кто там со светом балуется?!
   - Извините! - сказал Кларнет. - Это я случайно не ту группу. Да посветите же, тут ни черта не видно!
   Чья-то сострадательная рука подняла вверх свечку.
   - Так... - Кларнет вывернул еще две пробки. В общем, понятно. Есть у кого-нибудь кусочек фольги?
   - Чего?
   - Серебряной бумаги от шоколада.
   - Шоколадом не интересуемся, - сказал Будилов.
   - Подождите, Юра, сейчас принесу. - Учительница направилась в комнату.
   Неизвестно, как пошли бы дальнейшие события, если б Кларнет проявил больше осмотрительности, покидая свою вышку. Очевидно, тот момент, когда его левая нога потеряла опору, и был поворотным пунктом, где робкая Случайность превращается в самоуверенную Закономерность.
   Грохнувшись вниз, он пребольно стукнулся головой о край стола, отчего пришел в совершенное исступление. Во всяком случае, иначе он не стал бы, вернувшись в комнату, вымещать злобу на ни в чем не повинной антенне. Ни один здравомыслящий человек не будет топтать ногами то, над чем с такой любовью трудился столько вечеров.
   От этого малопродуктивного занятия его отвлек голос стоявшего в дверях Будилова:
   - А стол кто будет ставить на место?
   * * * Неприятности проходят, а хобби остается. Это известно каждому, начиная от юного коллекционера марок и кончая престарелым любителем певчих птиц, всем, в чьей душе горит всепожирающая страсть к занятиям, не приносящим пользы.
   Неудивительно поэтому, что уже на следующий день Кларнет, насвистывая песенку, пытался устранить последствия вчерашней вспышки гнева. Увы! Чем больше он прикладывал усилий, тем меньше его антенна походила на изящный параболоид. Трудно сказать, к какому классу поверхностей причислил бы ее специалист по топологии. Что-то вроде изъеденного червями, скрученного листа.
   Кто может предугадать непостижимый и таинственный миг открытия?
   Доведенный до отчаяния человек раздраженно бросает на плиту комок каучука, смешанного с серой. "Баста! - говорит он. - Больше ни одного опыта!" И вот чудо совершилось: найден способ вулканизации, кладущий начало резиновой промышленности. Неврастеник, страдающий мигренью от стука колес детского велосипеда, обматывает их клистирными трубками. Проходит несколько лет, и шорох шин слышен на всех дорогах мира. Скромный экономист-плановик подключает к допотопному телевизору искореженную проволочную корзину и...
   ничего не происходит. Решительно ничего. Экран по-прежнему светится голубоватым светом, но изображения нет, сколько ни верти антенну.
   Как бы вы поступили в этом случае? Вероятно, выдернули бы вилку и отправились спать. Поэтому закон всемирного тяготения, спутники Марса, радиоактивный распад, волновые свойства электрона и многое другое открыты не вами. Вам чужд благородный азарт исследователя.
   Кларнет закурил и задумался. Затем, повинуясь какому-то наитию, начал дальше скручивать антенну по спирали. И вдруг все чудесным образом изменилось.
   Сначала на экране забегали черные молнии, а затем, в их ореоле, возникло лицо девушки. Оно было неописуемо красиво. Красиво, потому что в противном случае мы посягнули бы на святые каноны фантастики. Неописуемо, так как все, что прекрасно, не может быть выражено словами. Попробуйте описать торс Венеры, улыбку Джоконды, запах жасмина или трель соловья. Поэты в таких случаях прибегают к сравнениям, но это - не более, чем трюк. Объяснение одних понятий через другие ничего никому не дает. Ограничимся тем, что она была красива. Ее наряд... Тут я снова вынужден признаться в своей беспомощности. Любой мужчина способен десятилетия помнить форму какой-нибудь ерундовой родинки на плече возлюбленной, но никогда не в состоянии рассказать, в каком платье она была вчера.
   - Ну, что вы таращите на меня глаза? - спросила девушка. - И, пожалуйста, не воображайте, что это вы меня открыли. Просто форма вашей антенны хорошо вписывается в кривизну пространства времени. Иначе вам бы не видать меня, как своих ушей. Я ведь за вами давно наблюдаю. Занятно вы живете!
   Кларнет машинально огляделся по сторонам и почувствовал себя крайне неловко. Одно дело предстать перед хорошенькой женщиной во всеоружии тщательной подготовки, а другое - быть застигнутым врасплох в собственной комнате. Снятое еще позавчера белье, скомканное, валялось тут же, у неприбранной кровати. На столе рядом с паяльником и канифолью лежал промасленный лист газеты с огрызками хлеба и скелетами копчушек остатками вчерашнего ужина.
   Батарея немытых бутылок из-под кефира красовалась на подоконнике. Черт знает что!
   Кларнет застегнул на груди ковбойку, сунул под стол босые ноги в стоптанных шлепанцах и изобразил на лице подобие улыбки.
   - Вот как? Чем же я обязан такому вниманию?
   Девушка нахмурилась.
   - Что вы там шевелите губами? Я вас все равно не слышу. Отвечайте на вопросы жестами. Если да - кивните головой, если нет - помотайте. Понятно?
   - Понятно, - растерянно сказал Кларнет.
   - Понятно или нет?
   Кларнет кивнул.
   - Вот так лучше. Вы можете собрать таймерный радиопередатчик?
   - Что это такое?
   - Ну до чего же бестолковый! Можете или нет?
   Кларнет покачал головой.
   - Конечно! - усмехнулась девушка. - Откуда же вам уметь? Ведь в ваше время их еще не было. Допотопная техника. И деталей подходящих нет. Придется мне его вам трансмутировать. Замерьте-ка расстояние от центра вашей антенны до середины стола по вертикали и горизонтали. Результат напишите на бумажке.
   Надеюсь, мерить вы умеете?
   Кларнет порылся в ящике с инструментами и извлек оттуда заржавленную металлическую рулетку.
   Девушка наблюдала за ним с иронической улыбкой.
   - Не так! Проведите мысленно два перпендикуляра. Вот! Запишите! Теперь - до поверхности стола. Отлично! Покажите-ка, что у вас получилось.
   Кларнет поднес к экрану листок с записанными цифрами.
   - Допустим, что вы не ошиблись, - поморщилась она. - Уберите всю эту дрянь со стола. Телевизор можете сдвинуть на край. Осторожно! Не поверните антенну! Отойдите подальше и не пугайтесь. Раз, два, три!
   Кларнет сделал несколько шагов к двери, и тут над столом возникло нечто.
   Не то облачко, не то солнечный зайчик, не то... Впрочем, разобраться во всем этом ему не удалось. Запахло паленым, и по старой клеенке начало расползаться коричневое пятно, а вскоре и вовсе повалил дым.
   - Шляпа! - сказала незнакомка. - Замерить и то как следует не сумел. Ну, что же вы стоите? Тушите скорее!
   Кларнет помчался на кухню, забыв впопыхах притворить дверь. Когда он рысью возвращался с чайником, у его комнаты уже стоял принюхивавшийся к чему-то Будилов.
   - Пожар у вас, что ли?
   - Нет, это просто так. Окурок прожег клеенку.
   Будилов попытался было войти, но Кларнет захлопнул у него перед носом дверь и повернул ключ.
   Между тем стол уже горел по-настоящему. Кларнет вылил на него чайник воды, но этого оказалось мало, пришлось бежать за вторым.
   - Хватит! - сказала девушка. - Слышите? Хватит, а то вы мне все испортите. Берите передатчик.