Верно?
- Верно.
- Это искусственно вызванное изменение. Однако в человеческом организме имеются внутренние факторы, воздействующие на психику, например гормоны.
Гормональной деятельностью управляет вегетативная нервная система.
Существует множество прямых и обратных связей между мозгом и всем организмом. Это некое целое, которое следует рассматривать только в совокупности. Словом. психофизиология - наука, изучающая влияние состояния организма на психику и психики на организм.
- Вот, к примеру, желчный характер, - сказал я. - Это, видимо, неслучайное выражение? Вероятно, когда разливается желчь...
- Конечно! Хотя все обстоит гораздо сложнее. Иногда бывает трудно отделить причину от следствия. То, что принято считать следствием, часто оказывается причиной, и наоборот. Тут еще непочатый край работы, и работы очень интересной.
Он опять отпил глоток и задумался.
Я глядел в окно. Чувствовалось, что мы ехали на юг. Вместо подлесков с кое-где сохранившимся снегом пошли зеленеющие поля. И земля, и небо, и солнце были уже какими-то другими.
- А ведь я бы мог помочь вам. - неожиданно сказал мой попутчик. - У меня есть занятный сюжет для романа. События, которые можно положить в основу, произошли на самом деле. Это не выдумка, хотя многое выглядит просто фантастично. Хотите, расскажу?
- Конечно! - ответил я. - С удовольствием послушаю, хотя, по правде сказать, не уверен, что смогу даже из самого лучшего сюжета...
- Это уже ваше дело, - перебил он. - Я только должен предупредить, что есть такое понятие, как врачебная этика. Поэтому кое о чем я должен умолчать. В частности, никаких имен. Вам придется их придумывать самому, а в остальном... Впрочем, слушайте.
Вся эта история начинается в клинике известного ученого. Будем его называть просто профессором. Вам придется дать ему какую-то характеристику.
Только, пожалуйста, не делайте из него ни сусального героя, ни маньяка из фантастического романа. Это очень сложный и противоречивый характер.
Великолепный хирург. Ученый с широким кругозором. Вместе с тем человек болезненно честолюбивый и упрямый, к тому же знающий себе цену. Внимательный и отзывчивый по отношению к больным, но часто неоправданно грубый с подчиненными. Если хотите, можете по своему усмотрению наделить его еще какими-то качествами, это уже несущественно.
Можете также написать, что его работы по преодолению барьера биологической несовместимости тканей вывели клинику, которой он руководит, на новый и очень перспективный путь.
Дальше вам придется представить себе отделение трансплантации органов в этой клинике. От вас не требуется знания техники дела, но нужно почувствовать особую атмосферу, царящую там. Постоянное напряженное ожидание. Никто не знает, когда это может случиться. Может, через час, а может, через месяц. Не думайте только, что все они обречены на безделье.
Параллельно идет большая работа в лаборатории. Проводится множество опытов на животных. Каждый опыт рождает новые планы, надежды и, конечно, разочарования.
Профессор напролом идет к поставленной цели - трансплантации мозга. Уже проделаны десятки опытов на крысах и собаках. Однако все делается не так быстро, как может показаться. Проходят годы. Наконец - решающий эксперимент.
Мартышка с пересаженным мозгом живет и здравствует. Возникает вопрос: что же дальше? Наука не может останавливаться на полпути. Будет ли такая операция проделана на человеке? Вы, наверное, знаете, настороженное отношение к трансплантации вообще, а тут ведь речь идет об эксперименте, связанном с новыми моральными и этическими проблемами. Профессор атакует одну инстанцию за другой, но никто не говорит ни "да", ни "нет". Все стараются под всякими благовидными предлогами уйти от решения этого вопроса. Словом, нет ни формального запрещения, ни официального разрешения.
Между тем, время идет, клиника успешно производит пересадки почек, сердца и легких, продолжается работа и в лаборатории над главной темой, но все дальнейшее остается неясным.
Это, так сказать, прелюдия.
И вот однажды "Скорая помощь" почти одновременно доставляет двух человек. Оба в бессознательном состоянии, оба подобраны на улице. Первый безо всяких документов. Неизвестен ни возраст, ни фамилия, ни адрес, ни профессия. Диагноз: обширный инфаркт легких. Положение практически безнадежное. Второй - преподаватель вуза, тридцати трех лет, холост жертва несчастного случая. Открытая травма черепа с ранением мозга и глубоким кровоизлиянием. Тоже не жилец. Поражены участки, ответственные за жизненно важные функции. Оба лежат на реанимационных столах, два живых трупа, в которых поддерживается некое подобие жизни за счет искусственного кровообращения и дыхания. Однако если второй - безусловный кандидат в морг, то первого можно попытаться спасти. Пересадка легких от второго. Такое решение принимает профессор.
Все готово к операции, но начать ее нельзя. Вы не представляете, какими ограничениями связан в этих случаях врач.
Во-первых, на такую операцию нужно согласие больного либо его родственников и, уж во всяком случае согласие родственников донора.
Во-вторых, пересаживаемые органы можно взять только у мертвого, и пока в теле донора теплится хоть какое-то подобие жизни, врач обязан принимать все меры к ее поддержанию. За это время другой может умереть.
В-третьих... Впрочем, что там "в-третьих"! Можно без конца перечислять всяческие проблемы, с которыми сталкивается в это время хирург, но самая гнусная из них - это напряженное ожидание смерти больного. Остановка сердца, клиническая смерть, высокочастотные разряды в область миокарда, снова чуть заметные пульсации, опять остановка, на этот раз разряды не помогают.
Остается последнее средство: вскрытие грудной клетки и массаж сердца. Эта последняя мера дает результаты, хотя совершенно ясно, что ненадолго. Однако тут выясняется одна подробность, которая все сводит на нет. Туберкулезные каверны в легких.
Есть много людей, больных туберкулезом и не подозревающих об этом. Их организм выработал какие-то средства поддержания болезни в равновесии, так что она не прогрессирует. Но ни один врач не решится пересадить пораженный туберкулезом орган другому человеку.
В общем, можно было снимать перчатки и отправлять в морг два трупа.
Я не зря обратил ваше внимание на особенности характера этого...
профессора. Без них не понять того, что произошло дальше.
Мгновенно было принято другое решение: пересадка мозга тому, второму.
При этом, заметьте, без соблюдения всяких формальностей. Звонить в Москву и добиваться разрешения уже было некогда. По правде сказать, даже нет уверенности, что тут были соблюдены те нормы, о которых я уже упоминал.
- На что же он рассчитывал? - спросил я - Трудно сказать. Прежде всего, конечно, на успех. Люди такого склада, когда их обуревает какая-то идея, просто не желают считаться с возможностью неудачи. В таком деле всегда кто-то должен быть первым и взять риск на себя.
Кроме того, он, видимо, справедливо полагал, что лучше один труп, чем два. А вообще, он, думается мне, действовал скорее импульсивно, чем рассудочно. Уж больно мало времени осталось для всяких рассуждении.
Вы можете воздержаться от описания самой операции. Дело это до крайности тонкое, растягивается на несколько этапов и для непосвященного читателя вряд ли может представлять интерес. Да и вы, наверняка, наврали бы с три короба.
Для писателя гораздо важнее психологические коллизии, а их тут хоть отбавляй!
Итак, операция сделана. На следующее утро жена донора разыскала следы через справочную "Скорой помощи" и опознала его в морге. Ей сказали, что он умер от инфаркта легких, что, конечно, соответствовало действительности.
Естественно, что в остальные подробности ее не посвятили. Это было бы для нее слишком сильным ударом. Он оказался журналистом, двадцати пяти лет от роду. Прожили они вместе всего год и очень любили друг друга. Поверьте, что самое трудное в нелегкой профессии врача - разговаривать с близкими умершего пациента. Даже если он сделал все, что в его силах, все равно такое чувство, что в чем-то виноват. Поэтому простим профессору, что он не стал с ней говорить сам, а послал своего ассистента. Даже самые смелые люди иногда проявляют малодушие. Кроме того, не нужно забывать, что оставался еще тот, второй, за которого профессор нес ответственность не только перед обществом, но и перед своей совестью. Тут доводов для беспокойства было более чем достаточно.
Что, собственно говоря, было известно из предыдущих опытов? Что у животных с пересаженным мозгом сравнительно быстро восстанавливаются двигательные функции, чувство равновесия, что условные рефлексы, выработавшиеся у донора, в большинстве своем исчезают после пересадки, но восстанавливаются быстрее, чем вырабатываются у экземпляров контрольной группы, что особи с пересаженным мозгом вполне жизнеспособны. Вот, пожалуй, и все. Вряд ли этого достаточно, чтобы прогнозировать поведение человека после такой операции. Тут есть очень много факторов, которые на животных не проверишь. Что остается в памяти, а что полностью стирается? Что надолго, а может быть навсегда, вытесняется в подсознание? Наконец, даже речь. Ведь она тоже - результат обучения. Характер. Я уж говорил, что деятельность мозга невозможно рассматривать а отрыве от организма в целом. Неисчислимое количество путей взаимодействия, большинство которых остается еще загадкой.
Словом, человека с пересаженным мозгом нельзя считать неким симбиозом чьей-то индивидуальности с другим телом. Это совершенно новый индивид. Как видите, сомнений больше, чем уверенности.
Однако операция сделана. В постели - человек. Он дышит, реагирует на свет, глотает жидкую пищу, у него работает кишечник, почки и... ничего больше. Идут недели, месяцы, его учат ходить. Он даже выучивает несколько слов. Что же дальше? Дальше - надежда, что поможет время. Время идет. Он делает кое-какие успехи. С трудом, но разговаривает. Учится читать. Прошлое свое не помнит. Проходит год. Он свободно разговаривает, читает, пишет. У него появляется интерес к окружающей обстановке. Восстанавливается все, кроме памяти о прошлом. Все попытки ее пробудить остаются безрезультатными.
Ему объясняют, что он перенес тяжелую травму мозга, вызвавшую полную амнезию. Он это понимает. Проходит еще какое-то время и больничная обстановка начинает его тяготить.
Возникает вопрос: что с ним делать? По документам он - преподаватель вуза, но, сами понимаете, ни о какой профессиональной пригодности в этой области не может быть и речи. От журналиста в нем тоже ничего не осталось.
Учиться заново? Об этом еще рано говорить. Переводить на инвалидность значит внушить ему, что он неполноценен, и оборвать уникальный эксперимент в самой решающей фазе. Нужно дать ему возможность встречаться с людьми, ходить в театр, кино, держа его все время под неослабным наблюдением специалистов.
Я забыл упомянуть, что у этого преподавателя была возлюбленная. После происшедшего с ним несчастного случая она все время требовала, чтобы ей разрешили его навещать. Обращалась даже в горздрав, но профессор категорически запретил всякие посещения. В то время, кроме вреда, это ничего бы не принесло. Однако теперь ситуация была иной. Ей разрешили свидание.
Узнать ее он не мог, но появление нового человека из недоступного ему мира очень его обрадовало. Кроме того, она ему определенно понравилась. Это была красивая, обаятельная женщина.
Ей разрешили приходить каждый день. Они подолгу разговаривали. Она рассказывала ему о его прошлой жизни, и бедняге даже казалось, что он начал кое-что вспоминать.
В конце концов она попросила разрешения взять его к себе. Профессор согласился на это.
Все складывалось неплохо. У нее не было никаких сомнений относительно того, что она берет к себе близкого человека, попавшего в беду, материальных затруднений не предвиделось, у этого преподавателя были сбережения, а клиника имела возможность держать его на больничном листе неопределенно долгое время. Перемена же обстановки была ему просто необходима. Что же касается морального аспекта всей этой истории, то, как говорится, снявши голову, по волосам не плачут. Тем более, что оба они были, несомненно, счастливы. Оставалось только ждать, что будет дальше.
К сожалению, дальше все шло не очень ладно. То ли у него действительно начала пробуждаться память, то ли что-то из прошлой жизни журналиста было попросту вытеснено в подсознание, но так или иначе, он стал уходить из дому и часами простаивал на лестнице возле квартиры, где этот журналист раньше жил. Его возлюбленная, естественно, встревожилась. Она даже обращалась за советом к профессору, но что он ей мог сказать? Видимо, надвигалось что-то неизбежное, и вряд ли можно было в этой ситуации что-либо изменить.
Наконец, случилось неизбежное. Он встретил жену. Жену журналиста.
Я уже говорил, что они очень любили друг друга. Любовь! Сколько томов о ней написано, и все же как мало она изучена! О, черт! - Он прервал свой рассказ и потянулся к бутылке. - Не будем ханжами! Право, вам еще один глоток не повредит. Ведь вы, так сказать, под наблюдением врача.
- Откуда вам известна вся эта история?- спросил я.
- Я... - он запнулся. - Меня несколько раз приглашали на консультацию к этому больному. Так что, продолжать?
- Пожалуйста!
- Значит так. Они встретились. На него это произвело ошеломляющее впечатление. Видимо, ее образ все же где-то хранился в глубинах памяти, и то, что он считал любовью с первого взгляда, было попросту подсознательной реакцией.
- А она?
- Что ж она? Для нее это был посторонний человек, видимо, не в ее вкусе, к тому же еще не изгладились воспоминания о погибшем муже, так что она на него просто не обратила никакого внимания. Он начал ее преследовать.
Поджидал у проходной, у дома, заговаривал в метро, а если мужчина очень настойчив, то рано или поздно... Словом, все шло по извечным и непреложным законам. Не судите ее строго. Совсем еще молодая женщина, остро переживающая одиночество. Кроме того, ей казалось, что в этом назойливом поклоннике есть что-то напоминающее человека, которого она любила. Конечно, не внешность.
Просто нечто в характере, манере говорить, в десятках мелочей, из которых и складываются индивидуальные черты.
- Но ведь была еще та, которая взяла его из клиники, он что, ушел от нее? - спросил я.
- В том-то и дело, что - нет. Он ее тоже любил. Здесь в описании их отношений от вас потребуется большой такт. Нужно понять его психологию. Это не вульгарный любовный треугольник. Это... трудно объяснить... Точно так же, как в нем было два человека, так и они обе... Нет, не то! Скорее одна женщина в двух ипостасях, духовной и телесной. Вот именно! Обе они слились для него в единый образ, расчленить который было уже невозможно. Может быть, специалист уловил бы тут начало психического заболевания, но все ли другие литературные герои, строго говоря, психически здоровы? Рогожин, Мышкин, Настасья Филипповна, Раскольников, Карамазовы... Уфф!
Он вытащил свою коробочку и отправил в рот таблетку. Вид у него был скверный, глаза блуждали, лоб покрылся потом. Кажется, мне с ним предстояло поменяться ролями. Не хватало только, чтобы теперь я его успокаивал. Однако эта история интересовала меня все больше и. больше. Я начал кое о чем догадываться.
- Скажите, - спросил я, - этот второй, преподаватель, он что преподавал?
- Какое это имеет значение?! Пусть хоть физиологию. Я ведь вам излагаю сюжет, а не...
- Продолжайте! - сказал я. - Сюжет действительно занятный.
- Хорошо! Значит, эти две женщины. Ни та, ни другая с таким положением мириться не желала. Разыгрывался последний акт трагедии, в которой главные участники не знали своей истинной роли. Я не зря упомянул о начале психического заболевания. У мозга есть защитные реакции. Когда ситуация становится невыносимой, человек нередко уходит в вымышленный мир, реальность подменяется бредом. У специалистов это носит специальное название, но вы можете пользоваться термином "умопомешательство". Особый вид его, когда человек представляется себе кем-то другим. Итак, в финале вашего романа не исключена психиатрическая лечебница.
- Невеселый финал, - сказал я. - Признаться, я ожидал другого конца, а не пожизненного заключения в сумасшедшем доме.
- Почему пожизненного? - возразил он. - У медицины есть достаточный арсенал средств лечения таких болезней. Вылечить всегда можно, нужно только устранить причину, а это - самое трудное. Можно, конечно, на время убрать больного из конфликтной обстановки, но, сами понимаете, в данном случае - это всего лишь временная мера. Рано или поздно они снова встретятся, и все начнется сначала. Есть более радикальный метод рассказать больному правду, чтобы он знал причину заболевания, как бы посмотрел на себя со стороны.
Может быть, даже сам поведал потом об этом кому-нибудь... Однако тут накурено!.. Извините... больше не могу. Пойду в коридор,..
Я подождал, пока за ним закроется дверь, налил полстакана коньяку и залпом выпил, потому что...
И как я мог не вспомнить раньше, что эту мальчишескую фигуру, облаченную в белый халат, и внимательные зеленоватые глаза с выгоревшими ресницами я видел над своим изголовьем в клинике, когда меня учили говорить, и потом, сквозь пелену бреда...
Становилось ясным многое. И то, что начатая до болезни диссертация казалась мне теперь китайской грамотой, и обуревавшее меня в последнее время стремление писать.
Впрочем, сейчас все это уже отходило на второй план. Важно было, та женщина по праву назвала меня своим мужем. Все остальное не имело значения, даже три месяца, которые предстояло провести в туберкулезном санатории.
Последний кит
- Верно.
- Это искусственно вызванное изменение. Однако в человеческом организме имеются внутренние факторы, воздействующие на психику, например гормоны.
Гормональной деятельностью управляет вегетативная нервная система.
Существует множество прямых и обратных связей между мозгом и всем организмом. Это некое целое, которое следует рассматривать только в совокупности. Словом. психофизиология - наука, изучающая влияние состояния организма на психику и психики на организм.
- Вот, к примеру, желчный характер, - сказал я. - Это, видимо, неслучайное выражение? Вероятно, когда разливается желчь...
- Конечно! Хотя все обстоит гораздо сложнее. Иногда бывает трудно отделить причину от следствия. То, что принято считать следствием, часто оказывается причиной, и наоборот. Тут еще непочатый край работы, и работы очень интересной.
Он опять отпил глоток и задумался.
Я глядел в окно. Чувствовалось, что мы ехали на юг. Вместо подлесков с кое-где сохранившимся снегом пошли зеленеющие поля. И земля, и небо, и солнце были уже какими-то другими.
- А ведь я бы мог помочь вам. - неожиданно сказал мой попутчик. - У меня есть занятный сюжет для романа. События, которые можно положить в основу, произошли на самом деле. Это не выдумка, хотя многое выглядит просто фантастично. Хотите, расскажу?
- Конечно! - ответил я. - С удовольствием послушаю, хотя, по правде сказать, не уверен, что смогу даже из самого лучшего сюжета...
- Это уже ваше дело, - перебил он. - Я только должен предупредить, что есть такое понятие, как врачебная этика. Поэтому кое о чем я должен умолчать. В частности, никаких имен. Вам придется их придумывать самому, а в остальном... Впрочем, слушайте.
Вся эта история начинается в клинике известного ученого. Будем его называть просто профессором. Вам придется дать ему какую-то характеристику.
Только, пожалуйста, не делайте из него ни сусального героя, ни маньяка из фантастического романа. Это очень сложный и противоречивый характер.
Великолепный хирург. Ученый с широким кругозором. Вместе с тем человек болезненно честолюбивый и упрямый, к тому же знающий себе цену. Внимательный и отзывчивый по отношению к больным, но часто неоправданно грубый с подчиненными. Если хотите, можете по своему усмотрению наделить его еще какими-то качествами, это уже несущественно.
Можете также написать, что его работы по преодолению барьера биологической несовместимости тканей вывели клинику, которой он руководит, на новый и очень перспективный путь.
Дальше вам придется представить себе отделение трансплантации органов в этой клинике. От вас не требуется знания техники дела, но нужно почувствовать особую атмосферу, царящую там. Постоянное напряженное ожидание. Никто не знает, когда это может случиться. Может, через час, а может, через месяц. Не думайте только, что все они обречены на безделье.
Параллельно идет большая работа в лаборатории. Проводится множество опытов на животных. Каждый опыт рождает новые планы, надежды и, конечно, разочарования.
Профессор напролом идет к поставленной цели - трансплантации мозга. Уже проделаны десятки опытов на крысах и собаках. Однако все делается не так быстро, как может показаться. Проходят годы. Наконец - решающий эксперимент.
Мартышка с пересаженным мозгом живет и здравствует. Возникает вопрос: что же дальше? Наука не может останавливаться на полпути. Будет ли такая операция проделана на человеке? Вы, наверное, знаете, настороженное отношение к трансплантации вообще, а тут ведь речь идет об эксперименте, связанном с новыми моральными и этическими проблемами. Профессор атакует одну инстанцию за другой, но никто не говорит ни "да", ни "нет". Все стараются под всякими благовидными предлогами уйти от решения этого вопроса. Словом, нет ни формального запрещения, ни официального разрешения.
Между тем, время идет, клиника успешно производит пересадки почек, сердца и легких, продолжается работа и в лаборатории над главной темой, но все дальнейшее остается неясным.
Это, так сказать, прелюдия.
И вот однажды "Скорая помощь" почти одновременно доставляет двух человек. Оба в бессознательном состоянии, оба подобраны на улице. Первый безо всяких документов. Неизвестен ни возраст, ни фамилия, ни адрес, ни профессия. Диагноз: обширный инфаркт легких. Положение практически безнадежное. Второй - преподаватель вуза, тридцати трех лет, холост жертва несчастного случая. Открытая травма черепа с ранением мозга и глубоким кровоизлиянием. Тоже не жилец. Поражены участки, ответственные за жизненно важные функции. Оба лежат на реанимационных столах, два живых трупа, в которых поддерживается некое подобие жизни за счет искусственного кровообращения и дыхания. Однако если второй - безусловный кандидат в морг, то первого можно попытаться спасти. Пересадка легких от второго. Такое решение принимает профессор.
Все готово к операции, но начать ее нельзя. Вы не представляете, какими ограничениями связан в этих случаях врач.
Во-первых, на такую операцию нужно согласие больного либо его родственников и, уж во всяком случае согласие родственников донора.
Во-вторых, пересаживаемые органы можно взять только у мертвого, и пока в теле донора теплится хоть какое-то подобие жизни, врач обязан принимать все меры к ее поддержанию. За это время другой может умереть.
В-третьих... Впрочем, что там "в-третьих"! Можно без конца перечислять всяческие проблемы, с которыми сталкивается в это время хирург, но самая гнусная из них - это напряженное ожидание смерти больного. Остановка сердца, клиническая смерть, высокочастотные разряды в область миокарда, снова чуть заметные пульсации, опять остановка, на этот раз разряды не помогают.
Остается последнее средство: вскрытие грудной клетки и массаж сердца. Эта последняя мера дает результаты, хотя совершенно ясно, что ненадолго. Однако тут выясняется одна подробность, которая все сводит на нет. Туберкулезные каверны в легких.
Есть много людей, больных туберкулезом и не подозревающих об этом. Их организм выработал какие-то средства поддержания болезни в равновесии, так что она не прогрессирует. Но ни один врач не решится пересадить пораженный туберкулезом орган другому человеку.
В общем, можно было снимать перчатки и отправлять в морг два трупа.
Я не зря обратил ваше внимание на особенности характера этого...
профессора. Без них не понять того, что произошло дальше.
Мгновенно было принято другое решение: пересадка мозга тому, второму.
При этом, заметьте, без соблюдения всяких формальностей. Звонить в Москву и добиваться разрешения уже было некогда. По правде сказать, даже нет уверенности, что тут были соблюдены те нормы, о которых я уже упоминал.
- На что же он рассчитывал? - спросил я - Трудно сказать. Прежде всего, конечно, на успех. Люди такого склада, когда их обуревает какая-то идея, просто не желают считаться с возможностью неудачи. В таком деле всегда кто-то должен быть первым и взять риск на себя.
Кроме того, он, видимо, справедливо полагал, что лучше один труп, чем два. А вообще, он, думается мне, действовал скорее импульсивно, чем рассудочно. Уж больно мало времени осталось для всяких рассуждении.
Вы можете воздержаться от описания самой операции. Дело это до крайности тонкое, растягивается на несколько этапов и для непосвященного читателя вряд ли может представлять интерес. Да и вы, наверняка, наврали бы с три короба.
Для писателя гораздо важнее психологические коллизии, а их тут хоть отбавляй!
Итак, операция сделана. На следующее утро жена донора разыскала следы через справочную "Скорой помощи" и опознала его в морге. Ей сказали, что он умер от инфаркта легких, что, конечно, соответствовало действительности.
Естественно, что в остальные подробности ее не посвятили. Это было бы для нее слишком сильным ударом. Он оказался журналистом, двадцати пяти лет от роду. Прожили они вместе всего год и очень любили друг друга. Поверьте, что самое трудное в нелегкой профессии врача - разговаривать с близкими умершего пациента. Даже если он сделал все, что в его силах, все равно такое чувство, что в чем-то виноват. Поэтому простим профессору, что он не стал с ней говорить сам, а послал своего ассистента. Даже самые смелые люди иногда проявляют малодушие. Кроме того, не нужно забывать, что оставался еще тот, второй, за которого профессор нес ответственность не только перед обществом, но и перед своей совестью. Тут доводов для беспокойства было более чем достаточно.
Что, собственно говоря, было известно из предыдущих опытов? Что у животных с пересаженным мозгом сравнительно быстро восстанавливаются двигательные функции, чувство равновесия, что условные рефлексы, выработавшиеся у донора, в большинстве своем исчезают после пересадки, но восстанавливаются быстрее, чем вырабатываются у экземпляров контрольной группы, что особи с пересаженным мозгом вполне жизнеспособны. Вот, пожалуй, и все. Вряд ли этого достаточно, чтобы прогнозировать поведение человека после такой операции. Тут есть очень много факторов, которые на животных не проверишь. Что остается в памяти, а что полностью стирается? Что надолго, а может быть навсегда, вытесняется в подсознание? Наконец, даже речь. Ведь она тоже - результат обучения. Характер. Я уж говорил, что деятельность мозга невозможно рассматривать а отрыве от организма в целом. Неисчислимое количество путей взаимодействия, большинство которых остается еще загадкой.
Словом, человека с пересаженным мозгом нельзя считать неким симбиозом чьей-то индивидуальности с другим телом. Это совершенно новый индивид. Как видите, сомнений больше, чем уверенности.
Однако операция сделана. В постели - человек. Он дышит, реагирует на свет, глотает жидкую пищу, у него работает кишечник, почки и... ничего больше. Идут недели, месяцы, его учат ходить. Он даже выучивает несколько слов. Что же дальше? Дальше - надежда, что поможет время. Время идет. Он делает кое-какие успехи. С трудом, но разговаривает. Учится читать. Прошлое свое не помнит. Проходит год. Он свободно разговаривает, читает, пишет. У него появляется интерес к окружающей обстановке. Восстанавливается все, кроме памяти о прошлом. Все попытки ее пробудить остаются безрезультатными.
Ему объясняют, что он перенес тяжелую травму мозга, вызвавшую полную амнезию. Он это понимает. Проходит еще какое-то время и больничная обстановка начинает его тяготить.
Возникает вопрос: что с ним делать? По документам он - преподаватель вуза, но, сами понимаете, ни о какой профессиональной пригодности в этой области не может быть и речи. От журналиста в нем тоже ничего не осталось.
Учиться заново? Об этом еще рано говорить. Переводить на инвалидность значит внушить ему, что он неполноценен, и оборвать уникальный эксперимент в самой решающей фазе. Нужно дать ему возможность встречаться с людьми, ходить в театр, кино, держа его все время под неослабным наблюдением специалистов.
Я забыл упомянуть, что у этого преподавателя была возлюбленная. После происшедшего с ним несчастного случая она все время требовала, чтобы ей разрешили его навещать. Обращалась даже в горздрав, но профессор категорически запретил всякие посещения. В то время, кроме вреда, это ничего бы не принесло. Однако теперь ситуация была иной. Ей разрешили свидание.
Узнать ее он не мог, но появление нового человека из недоступного ему мира очень его обрадовало. Кроме того, она ему определенно понравилась. Это была красивая, обаятельная женщина.
Ей разрешили приходить каждый день. Они подолгу разговаривали. Она рассказывала ему о его прошлой жизни, и бедняге даже казалось, что он начал кое-что вспоминать.
В конце концов она попросила разрешения взять его к себе. Профессор согласился на это.
Все складывалось неплохо. У нее не было никаких сомнений относительно того, что она берет к себе близкого человека, попавшего в беду, материальных затруднений не предвиделось, у этого преподавателя были сбережения, а клиника имела возможность держать его на больничном листе неопределенно долгое время. Перемена же обстановки была ему просто необходима. Что же касается морального аспекта всей этой истории, то, как говорится, снявши голову, по волосам не плачут. Тем более, что оба они были, несомненно, счастливы. Оставалось только ждать, что будет дальше.
К сожалению, дальше все шло не очень ладно. То ли у него действительно начала пробуждаться память, то ли что-то из прошлой жизни журналиста было попросту вытеснено в подсознание, но так или иначе, он стал уходить из дому и часами простаивал на лестнице возле квартиры, где этот журналист раньше жил. Его возлюбленная, естественно, встревожилась. Она даже обращалась за советом к профессору, но что он ей мог сказать? Видимо, надвигалось что-то неизбежное, и вряд ли можно было в этой ситуации что-либо изменить.
Наконец, случилось неизбежное. Он встретил жену. Жену журналиста.
Я уже говорил, что они очень любили друг друга. Любовь! Сколько томов о ней написано, и все же как мало она изучена! О, черт! - Он прервал свой рассказ и потянулся к бутылке. - Не будем ханжами! Право, вам еще один глоток не повредит. Ведь вы, так сказать, под наблюдением врача.
- Откуда вам известна вся эта история?- спросил я.
- Я... - он запнулся. - Меня несколько раз приглашали на консультацию к этому больному. Так что, продолжать?
- Пожалуйста!
- Значит так. Они встретились. На него это произвело ошеломляющее впечатление. Видимо, ее образ все же где-то хранился в глубинах памяти, и то, что он считал любовью с первого взгляда, было попросту подсознательной реакцией.
- А она?
- Что ж она? Для нее это был посторонний человек, видимо, не в ее вкусе, к тому же еще не изгладились воспоминания о погибшем муже, так что она на него просто не обратила никакого внимания. Он начал ее преследовать.
Поджидал у проходной, у дома, заговаривал в метро, а если мужчина очень настойчив, то рано или поздно... Словом, все шло по извечным и непреложным законам. Не судите ее строго. Совсем еще молодая женщина, остро переживающая одиночество. Кроме того, ей казалось, что в этом назойливом поклоннике есть что-то напоминающее человека, которого она любила. Конечно, не внешность.
Просто нечто в характере, манере говорить, в десятках мелочей, из которых и складываются индивидуальные черты.
- Но ведь была еще та, которая взяла его из клиники, он что, ушел от нее? - спросил я.
- В том-то и дело, что - нет. Он ее тоже любил. Здесь в описании их отношений от вас потребуется большой такт. Нужно понять его психологию. Это не вульгарный любовный треугольник. Это... трудно объяснить... Точно так же, как в нем было два человека, так и они обе... Нет, не то! Скорее одна женщина в двух ипостасях, духовной и телесной. Вот именно! Обе они слились для него в единый образ, расчленить который было уже невозможно. Может быть, специалист уловил бы тут начало психического заболевания, но все ли другие литературные герои, строго говоря, психически здоровы? Рогожин, Мышкин, Настасья Филипповна, Раскольников, Карамазовы... Уфф!
Он вытащил свою коробочку и отправил в рот таблетку. Вид у него был скверный, глаза блуждали, лоб покрылся потом. Кажется, мне с ним предстояло поменяться ролями. Не хватало только, чтобы теперь я его успокаивал. Однако эта история интересовала меня все больше и. больше. Я начал кое о чем догадываться.
- Скажите, - спросил я, - этот второй, преподаватель, он что преподавал?
- Какое это имеет значение?! Пусть хоть физиологию. Я ведь вам излагаю сюжет, а не...
- Продолжайте! - сказал я. - Сюжет действительно занятный.
- Хорошо! Значит, эти две женщины. Ни та, ни другая с таким положением мириться не желала. Разыгрывался последний акт трагедии, в которой главные участники не знали своей истинной роли. Я не зря упомянул о начале психического заболевания. У мозга есть защитные реакции. Когда ситуация становится невыносимой, человек нередко уходит в вымышленный мир, реальность подменяется бредом. У специалистов это носит специальное название, но вы можете пользоваться термином "умопомешательство". Особый вид его, когда человек представляется себе кем-то другим. Итак, в финале вашего романа не исключена психиатрическая лечебница.
- Невеселый финал, - сказал я. - Признаться, я ожидал другого конца, а не пожизненного заключения в сумасшедшем доме.
- Почему пожизненного? - возразил он. - У медицины есть достаточный арсенал средств лечения таких болезней. Вылечить всегда можно, нужно только устранить причину, а это - самое трудное. Можно, конечно, на время убрать больного из конфликтной обстановки, но, сами понимаете, в данном случае - это всего лишь временная мера. Рано или поздно они снова встретятся, и все начнется сначала. Есть более радикальный метод рассказать больному правду, чтобы он знал причину заболевания, как бы посмотрел на себя со стороны.
Может быть, даже сам поведал потом об этом кому-нибудь... Однако тут накурено!.. Извините... больше не могу. Пойду в коридор,..
Я подождал, пока за ним закроется дверь, налил полстакана коньяку и залпом выпил, потому что...
И как я мог не вспомнить раньше, что эту мальчишескую фигуру, облаченную в белый халат, и внимательные зеленоватые глаза с выгоревшими ресницами я видел над своим изголовьем в клинике, когда меня учили говорить, и потом, сквозь пелену бреда...
Становилось ясным многое. И то, что начатая до болезни диссертация казалась мне теперь китайской грамотой, и обуревавшее меня в последнее время стремление писать.
Впрочем, сейчас все это уже отходило на второй план. Важно было, та женщина по праву назвала меня своим мужем. Все остальное не имело значения, даже три месяца, которые предстояло провести в туберкулезном санатории.
Последний кит
Адмирал-директор, казалось, выпрыгнул из старинной книжки, полной чудесных приключений. Рукава темно-синего мундира были до локтя расшиты галуном, два ряда металлических пуговиц, украшенных силуэтом кита, сияли отраженным светом ламп, седую голову венчала фуражка с лакированным козырьком, окаймленным золотым шнуром. Мясистые щеки с синими прожилками подпирал воротничок крахмальной рубашки с тщательно повязанным черным галстуком.
Перед лицом этого фантастического великолепия Зигмунд Ланис сильнее обычного почувствовал свою незначительность в мире, где все сколько-нибудь стоящее внимания делали взрослые. Машинально, как бы ища поддержки, он вцепился в рукав деда.
Старый Ян Ланис тоже принарядился по случаю торжества. Сегодня он сменил традиционный оранжевый комбинезон китобоя на морской китель, ставший ему уже слишком широким в плечах.
Зиг незаметно потерся носом о рукав кителя и с удовольствием вдохнул запах нафталина, смешанный еще с чем-то, чем пахнут только очень старые вещи.
- Это будет отличная охота! - сказал адмирал-директор. - В поиск включены двенадцать флотилий. Надеюсь, что ему от нас не уйти.
Ян кивнул головой. Как все китобои, он был немного суеверен и не любил предугадывать события.
- Кит ваш, Ян, - продолжал адмирал. - Думаю, лучшего подарка мы вам сделать не могли. Как вы к этому относитесь?
- Конечно, но мне, право, неловко...
- Чепуха! - перебил адмирал. - Человек выходит на пенсию один раз, и долг товарищей достойно отметить это событие. Прошу! - Он указал на вращающееся кресло перед пультом. - Я буду у себя в каюте. Сообщите мне, когда кит войдет в зону поражения.
Адмирал-директор повернулся и вышел из рубки, широко расставляя негнущиеся ноги.
- Садись, малыш! - Ян вытащил из-под пульта укрепленное на шарнирах сиденье. - Сегодня ты увидишь охоту, о которой не стыдно будет рассказывать внукам. Дайте район! - нагнулся он к микрофону.
На экране появилось изображение карты.
- Узнаешь? - спросил Ян.
Несколько секунд Зиг вглядывался в очертания материков.
- Вот это... кажется... Гренландия, - неуверенно сказал он, ткнув пальцем в экран.
- Верно! А это?
- Это?.. Не знаю.
- Шпицберген. А вот - Чукотка; Ну что ж, посмотрим, где может быть наш кит. Дайте последние данные! - снова сказал Ян в микрофон.
На маленьком экранчике слева появилась колонка цифр.
- Так... - Ян ввел данные в счетную машину и нажал красный клавиш.
По экрану поползла голубая линия, замкнувшая акваторию на карте в несколько тысяч квадратных миль.
- Вот в этом кольце его нужно искать.
- Почему? - спросил Зиг.
Ян взял с пульта указку, точно-такую, какой в школе пользовался учитель географии.
- Вот здесь локационные буи зафиксировали прохождение кита три часа назад. Вот тут он был спустя еще два часа, тут он изменил направление, но как бы он ни петлял, из этой зоны выбраться ему не успеть. Понятно?
- А если он нырнет?
- Все равно, от нас ему не уйти. Он должен подниматься на поверхность, чтобы глотнуть воздуха. Сейчас мы начнем игру. - Ян откашлялся. Китобойным флотилиям занять исходные позиции! - В голосе деда появились незнакомые Зигу повелительные интонации. Вот так, вероятно, в древности капитан фрегата давал команду приготовиться к бою.
- Скоро ты их увидишь, малыш, а пока придется немного подождать. Все делается не сразу.
Ян достал из кармана старую трубку с изглоданным мундштуком и кожаный кисет.
Зиг попытался втянуть ртом клуб ароматного дыма, но тот умчался вверх, подхваченный струей кондиционированного воздуха.
- Он хищный, этот кит?
- Вряд ли, - усмехнулся Ян. - Я уже не помню, когда последний раз видел зубатого кита. Им сейчас нечего жрать в океане. Раньше, когда еще была рыба, изредка попадались. Нет, это обычный усатый кит, питается планктоном.
- Зачем же их тогда убивают?
Ян сделал подряд несколько затяжек.
- Как тебе объяснить? Когда-то был промысел. Китовый ус, ворвань, мясо.
Теперь все это гроша ломаного не стоит. Век синтетики. То, что делается на заводах, лучше и дешевле. Скоро наши флотилии пойдут на слом. Слишком дорого они обходятся, да и китов уже почти не стало. Может, этот последний.
- Тебе жалко?
- Конечно! Спроси меня, какой момент лучший в моей жизни, и я отвечу:
тот, когда я вижу в прицельной рамке кита.
- Почему?
- Это трудно рассказать, нужно самому попробовать. Китобойное дело настоящее мужское занятие. Вот я - человек, козявка по сравнению с китом, но в моих руках техника, электронные приборы, корабли, ультразвуковые торпеды, нейтронные пушки. Я царь природы, а он... словом, сам увидишь.
Зиг почувствовал легкую тошноту. Он слез с сиденья и подошел к иллюминатору. Линия горизонта, разделяющая маслянистую поверхность океана от тусклого серого неба, медленно покачивалась в бронзовом кольце. Зиг поднялся на цыпочки и взглянул на гладкие валы, похожие на спины исполинских животных. Где-то там, в безжизненной толще воды, блуждал обреченный Левиафан.
- Я не про то спрашивал. Тебе кита не жалко?
Ян удивленно взглянул на внука.
- Кита? А чего его жалеть?
- Ты вот сказал - царь природы. А может, кит тоже думает, что он царь природы. Ведь он такой большой.
- Думает! - фыркнул Ян. - Хитрости в нем действительно много, а ума не больше, чем у кошки. Нет уж, чего-чего, а думать он не может. Вот когда-то были дельфины, тоже из китовых, те, вроде, думали. Даже стрелять их запретили. Ученые такой визг подняли!
- Ну и что?
- Так и не выяснили, о чем они там думали. Рыба вывелась, и дельфины все передохли. Без пищи, думай не думай, а жить нельзя.
Сверху из динамика раздался треск и кашель. Потом хриплый голос произнес:
- Первая флотилия подходит к району поиска!
- Смотри, малыш! - сказал Ян.
На экране появились десять светящихся точек. Кильватерной колонной суда шли по дуге, параллельной окружности, ограничивающей возможное местонахождение кита.
- Вторая флотилия заняла исходную позицию!
- Третья флотилия на месте!
- Отличные ребята! - сказал Ян. - Смотри, как они точно работают. Через несколько минут район будет окружен.
- А где мы?
- Тут. - Ян ткнул указкой в центр района. Здесь мы будем ждать, пока Их Величество Кит не пожалует к нам в гости.
- А если он не захочет?
- Заставим.
Ян подождал рапорта двенадцатой флотилии и придвинул к себе микрофон:
- Слушать мою команду! Аппараты на зону поражения!
- Есть аппараты на зону поражения!
Двенадцать голосов, вся октава, от старческого баса до юношеского дисканта, одинаково взволнованных предстоящей охотой, радостно отрепетовали команду, выдерживая положенный интервал в одну секунду. Это было скорее данью традиции, чем необходимостью.
Теперь Ян сосредоточил свое внимание на маленьком табло, где появлялись цифры - номера флотилий, принявших приказ.
- Аппараты товсь!
Зиг взглянул на руки деда, лежавшие на пульте. Длинные пальцы с желтыми следами никотина напряглись в нервном ожидании. Впившись глазами в секундомер, Ян отсчитывал время.
- Залп! - Одновременно он коротким щелчком перебросил рычажок под табличкой "гидрообзор".
- Гляди!
Поверхность экрана внутри кольца вскипела крохотными искрами, вскоре слившимися в один стремительный вихрь. Он двигался по спирали к центру района.
- Ультразвуковые торпеды! Они гонят кита прямо на наши пушки.
- А где же кит?
- На таком расстоянии его еще не видно. Во всяком случае, он внутри спирали. Оттуда ему уже не выйти.
Перед лицом этого фантастического великолепия Зигмунд Ланис сильнее обычного почувствовал свою незначительность в мире, где все сколько-нибудь стоящее внимания делали взрослые. Машинально, как бы ища поддержки, он вцепился в рукав деда.
Старый Ян Ланис тоже принарядился по случаю торжества. Сегодня он сменил традиционный оранжевый комбинезон китобоя на морской китель, ставший ему уже слишком широким в плечах.
Зиг незаметно потерся носом о рукав кителя и с удовольствием вдохнул запах нафталина, смешанный еще с чем-то, чем пахнут только очень старые вещи.
- Это будет отличная охота! - сказал адмирал-директор. - В поиск включены двенадцать флотилий. Надеюсь, что ему от нас не уйти.
Ян кивнул головой. Как все китобои, он был немного суеверен и не любил предугадывать события.
- Кит ваш, Ян, - продолжал адмирал. - Думаю, лучшего подарка мы вам сделать не могли. Как вы к этому относитесь?
- Конечно, но мне, право, неловко...
- Чепуха! - перебил адмирал. - Человек выходит на пенсию один раз, и долг товарищей достойно отметить это событие. Прошу! - Он указал на вращающееся кресло перед пультом. - Я буду у себя в каюте. Сообщите мне, когда кит войдет в зону поражения.
Адмирал-директор повернулся и вышел из рубки, широко расставляя негнущиеся ноги.
- Садись, малыш! - Ян вытащил из-под пульта укрепленное на шарнирах сиденье. - Сегодня ты увидишь охоту, о которой не стыдно будет рассказывать внукам. Дайте район! - нагнулся он к микрофону.
На экране появилось изображение карты.
- Узнаешь? - спросил Ян.
Несколько секунд Зиг вглядывался в очертания материков.
- Вот это... кажется... Гренландия, - неуверенно сказал он, ткнув пальцем в экран.
- Верно! А это?
- Это?.. Не знаю.
- Шпицберген. А вот - Чукотка; Ну что ж, посмотрим, где может быть наш кит. Дайте последние данные! - снова сказал Ян в микрофон.
На маленьком экранчике слева появилась колонка цифр.
- Так... - Ян ввел данные в счетную машину и нажал красный клавиш.
По экрану поползла голубая линия, замкнувшая акваторию на карте в несколько тысяч квадратных миль.
- Вот в этом кольце его нужно искать.
- Почему? - спросил Зиг.
Ян взял с пульта указку, точно-такую, какой в школе пользовался учитель географии.
- Вот здесь локационные буи зафиксировали прохождение кита три часа назад. Вот тут он был спустя еще два часа, тут он изменил направление, но как бы он ни петлял, из этой зоны выбраться ему не успеть. Понятно?
- А если он нырнет?
- Все равно, от нас ему не уйти. Он должен подниматься на поверхность, чтобы глотнуть воздуха. Сейчас мы начнем игру. - Ян откашлялся. Китобойным флотилиям занять исходные позиции! - В голосе деда появились незнакомые Зигу повелительные интонации. Вот так, вероятно, в древности капитан фрегата давал команду приготовиться к бою.
- Скоро ты их увидишь, малыш, а пока придется немного подождать. Все делается не сразу.
Ян достал из кармана старую трубку с изглоданным мундштуком и кожаный кисет.
Зиг попытался втянуть ртом клуб ароматного дыма, но тот умчался вверх, подхваченный струей кондиционированного воздуха.
- Он хищный, этот кит?
- Вряд ли, - усмехнулся Ян. - Я уже не помню, когда последний раз видел зубатого кита. Им сейчас нечего жрать в океане. Раньше, когда еще была рыба, изредка попадались. Нет, это обычный усатый кит, питается планктоном.
- Зачем же их тогда убивают?
Ян сделал подряд несколько затяжек.
- Как тебе объяснить? Когда-то был промысел. Китовый ус, ворвань, мясо.
Теперь все это гроша ломаного не стоит. Век синтетики. То, что делается на заводах, лучше и дешевле. Скоро наши флотилии пойдут на слом. Слишком дорого они обходятся, да и китов уже почти не стало. Может, этот последний.
- Тебе жалко?
- Конечно! Спроси меня, какой момент лучший в моей жизни, и я отвечу:
тот, когда я вижу в прицельной рамке кита.
- Почему?
- Это трудно рассказать, нужно самому попробовать. Китобойное дело настоящее мужское занятие. Вот я - человек, козявка по сравнению с китом, но в моих руках техника, электронные приборы, корабли, ультразвуковые торпеды, нейтронные пушки. Я царь природы, а он... словом, сам увидишь.
Зиг почувствовал легкую тошноту. Он слез с сиденья и подошел к иллюминатору. Линия горизонта, разделяющая маслянистую поверхность океана от тусклого серого неба, медленно покачивалась в бронзовом кольце. Зиг поднялся на цыпочки и взглянул на гладкие валы, похожие на спины исполинских животных. Где-то там, в безжизненной толще воды, блуждал обреченный Левиафан.
- Я не про то спрашивал. Тебе кита не жалко?
Ян удивленно взглянул на внука.
- Кита? А чего его жалеть?
- Ты вот сказал - царь природы. А может, кит тоже думает, что он царь природы. Ведь он такой большой.
- Думает! - фыркнул Ян. - Хитрости в нем действительно много, а ума не больше, чем у кошки. Нет уж, чего-чего, а думать он не может. Вот когда-то были дельфины, тоже из китовых, те, вроде, думали. Даже стрелять их запретили. Ученые такой визг подняли!
- Ну и что?
- Так и не выяснили, о чем они там думали. Рыба вывелась, и дельфины все передохли. Без пищи, думай не думай, а жить нельзя.
Сверху из динамика раздался треск и кашель. Потом хриплый голос произнес:
- Первая флотилия подходит к району поиска!
- Смотри, малыш! - сказал Ян.
На экране появились десять светящихся точек. Кильватерной колонной суда шли по дуге, параллельной окружности, ограничивающей возможное местонахождение кита.
- Вторая флотилия заняла исходную позицию!
- Третья флотилия на месте!
- Отличные ребята! - сказал Ян. - Смотри, как они точно работают. Через несколько минут район будет окружен.
- А где мы?
- Тут. - Ян ткнул указкой в центр района. Здесь мы будем ждать, пока Их Величество Кит не пожалует к нам в гости.
- А если он не захочет?
- Заставим.
Ян подождал рапорта двенадцатой флотилии и придвинул к себе микрофон:
- Слушать мою команду! Аппараты на зону поражения!
- Есть аппараты на зону поражения!
Двенадцать голосов, вся октава, от старческого баса до юношеского дисканта, одинаково взволнованных предстоящей охотой, радостно отрепетовали команду, выдерживая положенный интервал в одну секунду. Это было скорее данью традиции, чем необходимостью.
Теперь Ян сосредоточил свое внимание на маленьком табло, где появлялись цифры - номера флотилий, принявших приказ.
- Аппараты товсь!
Зиг взглянул на руки деда, лежавшие на пульте. Длинные пальцы с желтыми следами никотина напряглись в нервном ожидании. Впившись глазами в секундомер, Ян отсчитывал время.
- Залп! - Одновременно он коротким щелчком перебросил рычажок под табличкой "гидрообзор".
- Гляди!
Поверхность экрана внутри кольца вскипела крохотными искрами, вскоре слившимися в один стремительный вихрь. Он двигался по спирали к центру района.
- Ультразвуковые торпеды! Они гонят кита прямо на наши пушки.
- А где же кит?
- На таком расстоянии его еще не видно. Во всяком случае, он внутри спирали. Оттуда ему уже не выйти.